Тени на стекле

– Поторопись! Живее! Ну? А ты чего? Спишь на ходу?!  – госпожа Мод изо всех сил поторапливала учеников, сегодня они казались ей необыкновенно сонными, как мухи, и чудилось даже, что они назло ей делают всё медленнее обычного.
            Но это было не так. Трое её учеников были весьма проворными. К тому же, зная, что близится священный час, они начали свои приготовления задолго до того, как поступили первые приказания госпожи Мод. Так, например, Эдмунд заранее принёс чистой воды, Линда выскребла пол в комнате, чтобы не было никакого сомнения в чистоте её, а Ривер натаскал дров – дров должно было хватить на всю долгую ночь, не для тепла даже, нет, а для света.
            Света должно быть много, ведь только так можно разглядеть все детали.
            И всё равно госпожа Мод была недовольна. Линда заново вычищала комнату, натирала окна до блеска, Эдмунду было велено принести воду из самого чистого колодца, а не такую, какую можно дать лишь свиньям, а Риверу было велено не лениться и поработать хорошенько!
            И бесполезно было замечать, что в окне можно разглядеть своё отражение, что вода и без того была принесена из самого центра города, а не представляла собой талый снег или речную воду, и неважно было даже то, что дров было заготовлено с избытком. Мало и всё тут! Нерасторопные ученики, неблагодарные!
– Мы живём этим весь год! Это наш хлеб! – распалялась госпожа Мод, окончательно уверяясь в том, что её ученики не понимают всей важности приготовлений.
            Но они понимали. Это повторялось из раза в раз, и они уже даже привыкли. Между собой они примирились со случившимся и не пытались ни отстоять друг друга, ни переспорить госпожу Мод. Всё остальное время она была к ним необыкновенно добра, и только одну ночь в году – ту самую, когда служатся все праздничные и святые мессы, когда мороз необыкновенно крепок, она превращалась в самую настоящую ведьму и всем была недовольна. Но это ведь ещё не самое худшее в людях, верно? Подумаешь, раз в год ей не угодишь! Есть люди, которые прожили всю жизнь и ни разу не были довольны. На этом фоне госпожа Мод сущий ангел.
            Тем более, она и правда жила с учениками практически полностью на обеспечении этой ночи. Именно в эту ночь приходили образы и тайны, проступали с удивительной яркостью и чёткостью на начищенных окнах, и надо было лишь записывать…
            А потом продавать.
            В первый раз, став свидетелем подобного, Линда даже закричала от ужаса. В её скромном мирке не укладывалось подобное: когда госпожа Мод лечила людей, добирая какие-то жалкие остатки заработка в течение года, это было понятно, но когда на окне проступили с дьявольской чёткостью лица…
– Это знаки, – объяснила тогда госпожа Мод. –Только раз в году, в одну единственную ночь на окне проступают тени будущего. Вглядись в иней, видишь лица?
            Какие там лица! Да и зачем вглядываться? И без того было видно. Да так отчётливо видно, что можно было разглядеть и платье проступающих образов.
– Это знаки, – повторила госпожа Мод, – видишь эту женщину?
            Линда видела. И даже узнавала. Образ, проступивший в замерзшем окне, был похож на торговку зеленью через проулок – добрую и улыбчивую госпожу Миранду.
– А что с нею рядом? – спросила пытливо госпожа Мод.
            Что рядом? Линда не видела. Рядом были какие-то камни…или мусор?
– Это её лавка, – ответила сама себе госпожа Мод, – в следующем году Миранде следует быть осторожнее. И я предупрежу её об этом за плату.
            Так и жили. В окнах проступали образы. Не только лавочников, но и знатные – принцы и принцессы крови, графы, бароны… Линда мало кого узнавала и ещё хуже толковала знаки. Госпожа Мод не настаивала, посмеивалась:
– Научишься, если надо будет.
            Линда же учиться не хотела. Вернее, хотела, но иному. Помогать людям, исцелять их – это было ей по сердцу. А вот разглядывать в окнах посланные неизвестно кем знаки? Это казалось ей грехом. Она боялась и только помогала, не особенно проявляя рвение.
            Другое дело Эдмунд. Вот уж кто горел интересом. Он вглядывался с усердием, даже завёл себе привычку – много ходить по улицам, запоминать лица и предметы, чтобы потом пытаться разглядеть их в замерзающем окне. В хорошее время он посмеивался над Линдой:
– Нам же нужно чем-то жить?
– Эти знаки посланы неясно кем, – возражала Линда, – вдруг это происки дьявола?
– Дьявола или Бога…в такую святую ночь разве есть дьявол? – возражал Эдмунд.
            Ривер же, который придерживался чего-то среднего между мировоззрением Эдмунда и Линды, то есть помогал, но не проявлял рвения, иногда угадывал, а иногда помалкивал, замечал:
– Разве Господь не давал людям знаков?
– Но не для наживы же! – спорила Линда и всегда проигрывала этот спор.
– мы получаем деньги, чтобы иметь возможность помогать людям в течение года, – госпожа Мод не осуждала Линду, не ругалась с нею, просто доводила свою точку зрения. – Я могу помогать беднякам за малые суммы, а то и за просто так, потому что эта ночь даёт мне возможность заработать.
            Так и было. Записав все предсказания, проступившие в замёрзших окнах, госпожа Мод усердно работала и направляла письма, много писем, предлагая взять у неё предсказание на год тем, к кому оно имело отношение. Впрочем, и тут не было всё однозначно. Так, к примеру, одной молодой женщине, которая лишь раздумывала о повторном браке, госпожа Мод, за хорошее вознаграждение, посоветовала принять предложение, поскольку в окне видела смерть её нового мужа и рассудила, что кому-то должно достаться его наследство.
            Госпожа Мод хитрила. Она видела образы и рассуждала о том, кому это будет выгоднее… тем и жили. Приходили многие. Или посылали доверенных лиц. Не скупились. Знали, что госпожа Мод за годы сделала себе репутацию.
– Чисто ли? – бесновалась Мод, заглядывала под скамьи и под стол, ища намёк на грязь. Она была убеждена – знаки посылает ей небо, на то это и происходит в святую ночь. А раз так – встречать нужно в добродетели.  – тепло ли?
            И в тепле. За окном мороз, в комнате жарко и светло. Можно разглядеть замерзшие окна.
– Чернила и перья готовы? – она не доверяла ученикам в эту ночь, ей казалось, что не проконтролируй она их, они что-то непременно упустят. И неважно даже, что Ривер подготовил десяток перьев меньше часа назад. Она просила ещё. А вдруг не хватит? Вдруг сломается? Вдруг упадёт?..
            И чернила! И бумагу!
            Наконец всё готово. Нет, конечно, у Мод ещё есть два десятка придирок, но времени нет. Заканчиваются последние службы, сейчас люди поспешат домой, к праздничному столу, и будут поздравлять друг друга. А она будет работать. Работать, чтобы потом иметь возможность помогать чуть больше обделённым.
– Со светлым праздником, – перешёптываются ученики. Госпожу Мод они поздравят назавтра. Сейчас её лучше не трогать и не отвлекать. Она сосредоточена и руки её обрели покой на складках нового, подготовленного для такого случая платья.
            Переоделись и ученики. Нужно быть в чистом и новом. Нужно быть в свете мыслей. Нужно молиться…
            Правда, Линда не понимает как это может быть связано с молитвой. Внутренний спор не находит в ней никакого разрешения и она молчит. Одна ночь! Всего одна ночь и снова будет как прежде. И они будут лечить, попутно получая прибыль с непонятных образов, проступивших на замёрзших окнах.
– Ну, благослови! – привычно промолвила госпожа Мод и упала на колени перед окнами. С ней рядом опустился и Эдмунд. Риверу и Линде выпала сомнительная честь – записывать. Они не роптали.
– Ну? Ну? – госпожа Мод нервничала. Она и сама не знала откуда приходят эти образы и с ужасом вспоминала первые свои заработки, когда каждый издевался над её предсказаниями и сама она не умела ещё ориентироваться и продавать их.
            Теперь умела. Навык пришёл с годами, а с ним и страх – вдруг не получится? Вдруг в этот год что-то изменится? Что тогда?
            Её целительские заработки малы. Она не сможет содержать трёх учеников, которых сама взяла на воспитание, и сама же привязалась к ним, представив, что они часть её семьи. Семьи, которой она давно лишилась и так и не смогла создать заново.
– Началось! Началось! – зашептал Эдмунд, заёрзал.
            Он был прав. Иней наползал на стёкла, да не просто наползал, а складывался в причудливые узоры, в которых  и проступали людские судьбы. И люди, празднующие или ещё торопившееся к теплу и уюту, не знали, что они появились каким-то чудом или проклятием на каком-то там окне…
            Уже завтра кое-кто из сегодняшних неведающих счастливцев получит письма от госпожи Мод, предлагающие за небольшое вознаграждение дать намек на будущее.
            Но ведь до завтра ещё далеко, верно?
            Линда села записывать. Они записывали с Ривером одновременно, привычно отделяя то, что легко угадалось,  от того, над чем ещё стоит подумать. Ривер неплохо рисовал и потому кое-какие узоры он ещё зарисовыовал, если прямо сейчас Мод не могла им найти смысл. Госпожа Мод всегда ругалась, когда приходилось возвращаться к рисункам и искать в них ответы, она считала, что Ривер не может передать всё в точности как следует, и потому за предсказания, полученные от инея и запечатленные именно на рисунках, она брала в три раза меньше, боясь, что её репутация пострадает.
            Но это было хоть что-то!
            Привычно зазвучали имена. Эдмунд был освобождён от записей, он вглядывался с госпожой Мод в окна, ползал, как и она, по полу, от стекла к стеклу, и пытался разглядеть в узорах инея хоть что-то. получалось трудно и спорно, но госпожа Мод была им довольна, во всяком случае, она не одёргивала его сейчас и ранее выказывала полное одобрение его интересу к окнам, на которых рука судьбы рисует тени того, что ещё не случилось.
– У Ванды дочь замуж выходит… – бормотала Мод, углядывая в узоре и платье, и тонкие черты женской фигуры, и саму Ванду, стоящую рядом, счастливую. – У Лораса… чёрт, не могу разобрать что это?
– Похоже на круг, госпожа, – Эдмунд мгновенно пришёл на помощь.
– Болван! Какой ещё круг? – возмутилась Мод, – зачем ему круг?
            но ответа получше у неё не было, а меж тем трещали поленья, разгораясь и отсвечивая всё ярче, креп мороз, время шло, иней спадал и снова проступал на окнах, показывая новые судьбы.
– Рисуй же! – крикнула Мод и Ривер покорился. – Так… что тут?
– Похоже на собаку. Или волка.
– Волк. Видишь, это коровы? Волчья болезнь или голодный волчий год поразит стадо.
            Они переговаривались, существуя лишь вдвоем: госпожа Мод и её ученик Эдмунд. И Ривер, и Линда были всего лишь вспомогательными инструментами – перьями и чернилами, которые сегодня должны были молчать и записывать, либо зарисовывать. Для Линды и Ривера в этом не было ничего обидного, они жили так не первый год и знали – эта ночь и правда кормит их…
            А то, что творится в душе, так это уже не так важно. Забудется!
– Ящик? Коробка? – бесновалась Мод, встретив очередную замёрзшую загадку на стекле. Время шло, и сегодня она с ужасом подмечала про себя, что образов, неразгаданных сразу, стало больше. Глаза ли подводят? Воображение? Или всё Ривер виноват – не натопил комнату как следует?
– Гроб, – отозвался Эдмунд. Он был напряжён. От напряжения лицо его сделалось красным.
– Кто-то умрёт! – всколыхнулась Мод. Смерти всегда были прибыльным знаком. Нет, самому изображенному они не приносили никакой выгоды – какая польза от того, что ты умрёшь? Но всегда были наследники, работники… и они, зная о будущем, спешили взять в долг, уговорить на вложение, обезопасить наследство, выйти замуж, вызвать какое-то умиление у того, кому суждено было умереть. Алчность была сильна. За неё люди платили. Платили госпоже Мод, чтобы она могла остаток года лечить и помогать тем, кто беден или же вовсе нищ.
            Так кто же умрёт в будущем году?
            У госпожи Мод были надежды… она знала, что как человек исцеления не имеет права даже думать о подобном, но ведь смертны все. И она не помогала смерти прийти скорее, наоборот, исцеляла как могла и когда могла.
            Иными словами, госпожа Мод оправдывала себя так, как умела. За годы этот навык плотно и надёжно впился в её сердце ржавым крюком и сидел плотно. Она не чувствовала никакой вины за собой и полагала, что каждый должен уметь крутиться, и даже благие дела не гарантируют того, что идти к ним не придётся грязными методами.
            Оставалось понять кто умрёт.
– Трое стоят подле, – сказал Эдмунд. Азарт госпожи Мод передавался и ему. Он чувствовал, что это его призвание, и хотел просить дозволения в будущем году самостоятельно разгадывать какое-то окно целиком. Это было дерзко, но он полагал, что справится и не подведёт. – Видите? Видите?
– Да, да, – подтвердила госпожа Мод, лихорадочно ища в троих, стоящих у ящика, знакомые черты. – Трое стоят…
            Она осеклась. Увидеть знакомые черты было легко, просто она боялась признать это. Людской страх, который, как ей казалось, навеки покинул её, поразившись её оборотистой наглости, вернулся липким чудовищем.
            Она каждый день видела эти черты. Это хмурое лицо Линды, задумчивую печаль Эдмунда и простоватое добродушие Ривера. Она видела их каждый день, а теперь видела у гроба, вырисованного рукой судьбы инеем на её же собственном окне. А догадаться кто в гробу было легче лёгкого.
– Это же мы…– ахнул Эдмунд, не умея справиться с собой.
            У Ривера задрожали руки. Линда дёрнулась против воли и впервые проявила настоящий интерес к инею и окну, не замечая, что руки её в чернилах.
– Это я, это ты…– Эдмунд не смог договорить. Он тоже понял. Его взгляд – не взгляд взрослеющего юноши, а мальчика, совсем ещё ребенка, обиженного на то, что его оставили беззащитным в непонятном мире, метнулся к госпоже Мод.
– Нет, нет…– Ривер уже был у окна. Он смотрел то на госпожу Мод, то на окно. Она стала ему всем, стала ему семьёй, которую он уже и забыл, благо, плохое и бедное не запоминается в детские годы, и он ничего почти не помнил о несчастьях. Сейчас же Ривер не видел того, что разглядели Эдмунд и Мод, но по их словам, по их бледности…какая одинаковая то была бледность! – он понял, что случается что-то непоправимое.
            Линда, не сумев сдержаться, заплакала. Она спрятала лицо в ладонях, её плечи затряслись от рыданий, сотрясающих всё её тельце.
            Госпожа Мод отвела взгляд от окна. Спокойствие возвращалось к ней огромной силой воли. Она знала, что иней не врёт, что это тени судьбы, которыми она так лихо торговала, тянутся к ней, и спорить уже смысла нет.
            Её взгляд коснулся бледного Эдмунда, рыдающей Линды, растерянного Ривера, и их испуг и ужас придали её сил. Госпожа Мод погладила Линду по голове, а затем сказала спокойно:
– Эдмунд, мальчик мой, сделай в комнате теплее, хватит с нас знаков. Линда, не рыдай, нос распухнет и глаза покраснеют, а я на тебя травы не буду переводить. Ривер…
            Она задумалась. Это было мгновение, тихо мгновение, когда можно было ещё поспорить с судьбой, когда можно было начать отрицать и злиться, но к чему бы это привело? К растрате сил? К ещё большей панике её любимых учеников?
            И она сдержалась.
– Ривер, ты знаешь господина Дюрне?
– Журналиста? – поразился Ривер. Спокойствие госпожи Мод было заразительным. Казалось, если она спокойна, то и знак её смерти истолкован неправильно.
– Да, его, – подтвердила госпожа Мод, – иди к нему и спроси, сколько он заплатит за уникальную статью в газете?
– Надо что-то делать! – с Линды спала тень отчаяния. Пришло безумие, но госпожа Мод и не взглянула на нее:
– Я и делаю. Так вот… спроси, сколько он даст за эксклюзив?
            Спотыкаясь, не веря ещё в происходящее, Ривер покорился и побрёл прочь, надеясь, что всё произошедшее лишь дурной сон и назавтра всё будет как прежде. Будут записки и визиты, будут гости и туго набитые кошели.
– Какой ещё эксклюзив? – не понял Эдмунд. Печаль омрачала его лицо. Он знал силу судьбы, её теней.
– Одна гадалка, – усмехнулась госпожа Мод, – целительница и просто хорошая женщина, нагадала себе умереть в будущем году.
            Госпожа Мод взглянула на Линду и Эдмунда, а затем, не сдерживаясь, незачем было больше, порывисто обняла их обоих, расправляя руки для объятий как крылья. Ещё никогда она не была так отвлечена от работы, как в эту святую ночь.
– Не плачьте, – уговаривала госпожа Мод, – уж вас без наследства я не оставлю. Заработаете на моей смерти. Не плачьте.
            Они не слушали её. Не могли послушать. Да и уговаривая их, Мод не верила даже себе. Слёзы подступали к её глазам, слёзы обиды, несправедливости и злости. Но она держалась – знала, что от них также мало толку, как от инея на стекле почти весь год. За исключением одной ночи, повторить которую ей уже не придётся.

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0546313

от Сегодня в 16:25

[Скрыть] Регистрационный номер 0546313 выдан для произведения: – Поторопись! Живее! Ну? А ты чего? Спишь на ходу?!  – госпожа Мод изо всех сил поторапливала учеников, сегодня они казались ей необыкновенно сонными, как мухи, и чудилось даже, что они назло ей делают всё медленнее обычного.
            Но это было не так. Трое её учеников были весьма проворными. К тому же, зная, что близится священный час, они начали свои приготовления задолго до того, как поступили первые приказания госпожи Мод. Так, например, Эдмунд заранее принёс чистой воды, Линда выскребла пол в комнате, чтобы не было никакого сомнения в чистоте её, а Ривер натаскал дров – дров должно было хватить на всю долгую ночь, не для тепла даже, нет, а для света.
            Света должно быть много, ведь только так можно разглядеть все детали.
            И всё равно госпожа Мод была недовольна. Линда заново вычищала комнату, натирала окна до блеска, Эдмунду было велено принести воду из самого чистого колодца, а не такую, какую можно дать лишь свиньям, а Риверу было велено не лениться и поработать хорошенько!
            И бесполезно было замечать, что в окне можно разглядеть своё отражение, что вода и без того была принесена из самого центра города, а не представляла собой талый снег или речную воду, и неважно было даже то, что дров было заготовлено с избытком. Мало и всё тут! Нерасторопные ученики, неблагодарные!
– Мы живём этим весь год! Это наш хлеб! – распалялась госпожа Мод, окончательно уверяясь в том, что её ученики не понимают всей важности приготовлений.
            Но они понимали. Это повторялось из раза в раз, и они уже даже привыкли. Между собой они примирились со случившимся и не пытались ни отстоять друг друга, ни переспорить госпожу Мод. Всё остальное время она была к ним необыкновенно добра, и только одну ночь в году – ту самую, когда служатся все праздничные и святые мессы, когда мороз необыкновенно крепок, она превращалась в самую настоящую ведьму и всем была недовольна. Но это ведь ещё не самое худшее в людях, верно? Подумаешь, раз в год ей не угодишь! Есть люди, которые прожили всю жизнь и ни разу не были довольны. На этом фоне госпожа Мод сущий ангел.
            Тем более, она и правда жила с учениками практически полностью на обеспечении этой ночи. Именно в эту ночь приходили образы и тайны, проступали с удивительной яркостью и чёткостью на начищенных окнах, и надо было лишь записывать…
            А потом продавать.
            В первый раз, став свидетелем подобного, Линда даже закричала от ужаса. В её скромном мирке не укладывалось подобное: когда госпожа Мод лечила людей, добирая какие-то жалкие остатки заработка в течение года, это было понятно, но когда на окне проступили с дьявольской чёткостью лица…
– Это знаки, – объяснила тогда госпожа Мод. –Только раз в году, в одну единственную ночь на окне проступают тени будущего. Вглядись в иней, видишь лица?
            Какие там лица! Да и зачем вглядываться? И без того было видно. Да так отчётливо видно, что можно было разглядеть и платье проступающих образов.
– Это знаки, – повторила госпожа Мод, – видишь эту женщину?
            Линда видела. И даже узнавала. Образ, проступивший в замерзшем окне, был похож на торговку зеленью через проулок – добрую и улыбчивую госпожу Миранду.
– А что с нею рядом? – спросила пытливо госпожа Мод.
            Что рядом? Линда не видела. Рядом были какие-то камни…или мусор?
– Это её лавка, – ответила сама себе госпожа Мод, – в следующем году Миранде следует быть осторожнее. И я предупрежу её об этом за плату.
            Так и жили. В окнах проступали образы. Не только лавочников, но и знатные – принцы и принцессы крови, графы, бароны… Линда мало кого узнавала и ещё хуже толковала знаки. Госпожа Мод не настаивала, посмеивалась:
– Научишься, если надо будет.
            Линда же учиться не хотела. Вернее, хотела, но иному. Помогать людям, исцелять их – это было ей по сердцу. А вот разглядывать в окнах посланные неизвестно кем знаки? Это казалось ей грехом. Она боялась и только помогала, не особенно проявляя рвение.
            Другое дело Эдмунд. Вот уж кто горел интересом. Он вглядывался с усердием, даже завёл себе привычку – много ходить по улицам, запоминать лица и предметы, чтобы потом пытаться разглядеть их в замерзающем окне. В хорошее время он посмеивался над Линдой:
– Нам же нужно чем-то жить?
– Эти знаки посланы неясно кем, – возражала Линда, – вдруг это происки дьявола?
– Дьявола или Бога…в такую святую ночь разве есть дьявол? – возражал Эдмунд.
            Ривер же, который придерживался чего-то среднего между мировоззрением Эдмунда и Линды, то есть помогал, но не проявлял рвения, иногда угадывал, а иногда помалкивал, замечал:
– Разве Господь не давал людям знаков?
– Но не для наживы же! – спорила Линда и всегда проигрывала этот спор.
– мы получаем деньги, чтобы иметь возможность помогать людям в течение года, – госпожа Мод не осуждала Линду, не ругалась с нею, просто доводила свою точку зрения. – Я могу помогать беднякам за малые суммы, а то и за просто так, потому что эта ночь даёт мне возможность заработать.
            Так и было. Записав все предсказания, проступившие в замёрзших окнах, госпожа Мод усердно работала и направляла письма, много писем, предлагая взять у неё предсказание на год тем, к кому оно имело отношение. Впрочем, и тут не было всё однозначно. Так, к примеру, одной молодой женщине, которая лишь раздумывала о повторном браке, госпожа Мод, за хорошее вознаграждение, посоветовала принять предложение, поскольку в окне видела смерть её нового мужа и рассудила, что кому-то должно достаться его наследство.
            Госпожа Мод хитрила. Она видела образы и рассуждала о том, кому это будет выгоднее… тем и жили. Приходили многие. Или посылали доверенных лиц. Не скупились. Знали, что госпожа Мод за годы сделала себе репутацию.
– Чисто ли? – бесновалась Мод, заглядывала под скамьи и под стол, ища намёк на грязь. Она была убеждена – знаки посылает ей небо, на то это и происходит в святую ночь. А раз так – встречать нужно в добродетели.  – тепло ли?
            И в тепле. За окном мороз, в комнате жарко и светло. Можно разглядеть замерзшие окна.
– Чернила и перья готовы? – она не доверяла ученикам в эту ночь, ей казалось, что не проконтролируй она их, они что-то непременно упустят. И неважно даже, что Ривер подготовил десяток перьев меньше часа назад. Она просила ещё. А вдруг не хватит? Вдруг сломается? Вдруг упадёт?..
            И чернила! И бумагу!
            Наконец всё готово. Нет, конечно, у Мод ещё есть два десятка придирок, но времени нет. Заканчиваются последние службы, сейчас люди поспешат домой, к праздничному столу, и будут поздравлять друг друга. А она будет работать. Работать, чтобы потом иметь возможность помогать чуть больше обделённым.
– Со светлым праздником, – перешёптываются ученики. Госпожу Мод они поздравят назавтра. Сейчас её лучше не трогать и не отвлекать. Она сосредоточена и руки её обрели покой на складках нового, подготовленного для такого случая платья.
            Переоделись и ученики. Нужно быть в чистом и новом. Нужно быть в свете мыслей. Нужно молиться…
            Правда, Линда не понимает как это может быть связано с молитвой. Внутренний спор не находит в ней никакого разрешения и она молчит. Одна ночь! Всего одна ночь и снова будет как прежде. И они будут лечить, попутно получая прибыль с непонятных образов, проступивших на замёрзших окнах.
– Ну, благослови! – привычно промолвила госпожа Мод и упала на колени перед окнами. С ней рядом опустился и Эдмунд. Риверу и Линде выпала сомнительная честь – записывать. Они не роптали.
– Ну? Ну? – госпожа Мод нервничала. Она и сама не знала откуда приходят эти образы и с ужасом вспоминала первые свои заработки, когда каждый издевался над её предсказаниями и сама она не умела ещё ориентироваться и продавать их.
            Теперь умела. Навык пришёл с годами, а с ним и страх – вдруг не получится? Вдруг в этот год что-то изменится? Что тогда?
            Её целительские заработки малы. Она не сможет содержать трёх учеников, которых сама взяла на воспитание, и сама же привязалась к ним, представив, что они часть её семьи. Семьи, которой она давно лишилась и так и не смогла создать заново.
– Началось! Началось! – зашептал Эдмунд, заёрзал.
            Он был прав. Иней наползал на стёкла, да не просто наползал, а складывался в причудливые узоры, в которых  и проступали людские судьбы. И люди, празднующие или ещё торопившееся к теплу и уюту, не знали, что они появились каким-то чудом или проклятием на каком-то там окне…
            Уже завтра кое-кто из сегодняшних неведающих счастливцев получит письма от госпожи Мод, предлагающие за небольшое вознаграждение дать намек на будущее.
            Но ведь до завтра ещё далеко, верно?
            Линда села записывать. Они записывали с Ривером одновременно, привычно отделяя то, что легко угадалось,  от того, над чем ещё стоит подумать. Ривер неплохо рисовал и потому кое-какие узоры он ещё зарисовыовал, если прямо сейчас Мод не могла им найти смысл. Госпожа Мод всегда ругалась, когда приходилось возвращаться к рисункам и искать в них ответы, она считала, что Ривер не может передать всё в точности как следует, и потому за предсказания, полученные от инея и запечатленные именно на рисунках, она брала в три раза меньше, боясь, что её репутация пострадает.
            Но это было хоть что-то!
            Привычно зазвучали имена. Эдмунд был освобождён от записей, он вглядывался с госпожой Мод в окна, ползал, как и она, по полу, от стекла к стеклу, и пытался разглядеть в узорах инея хоть что-то. получалось трудно и спорно, но госпожа Мод была им довольна, во всяком случае, она не одёргивала его сейчас и ранее выказывала полное одобрение его интересу к окнам, на которых рука судьбы рисует тени того, что ещё не случилось.
– У Ванды дочь замуж выходит… – бормотала Мод, углядывая в узоре и платье, и тонкие черты женской фигуры, и саму Ванду, стоящую рядом, счастливую. – У Лораса… чёрт, не могу разобрать что это?
– Похоже на круг, госпожа, – Эдмунд мгновенно пришёл на помощь.
– Болван! Какой ещё круг? – возмутилась Мод, – зачем ему круг?
            но ответа получше у неё не было, а меж тем трещали поленья, разгораясь и отсвечивая всё ярче, креп мороз, время шло, иней спадал и снова проступал на окнах, показывая новые судьбы.
– Рисуй же! – крикнула Мод и Ривер покорился. – Так… что тут?
– Похоже на собаку. Или волка.
– Волк. Видишь, это коровы? Волчья болезнь или голодный волчий год поразит стадо.
            Они переговаривались, существуя лишь вдвоем: госпожа Мод и её ученик Эдмунд. И Ривер, и Линда были всего лишь вспомогательными инструментами – перьями и чернилами, которые сегодня должны были молчать и записывать, либо зарисовывать. Для Линды и Ривера в этом не было ничего обидного, они жили так не первый год и знали – эта ночь и правда кормит их…
            А то, что творится в душе, так это уже не так важно. Забудется!
– Ящик? Коробка? – бесновалась Мод, встретив очередную замёрзшую загадку на стекле. Время шло, и сегодня она с ужасом подмечала про себя, что образов, неразгаданных сразу, стало больше. Глаза ли подводят? Воображение? Или всё Ривер виноват – не натопил комнату как следует?
– Гроб, – отозвался Эдмунд. Он был напряжён. От напряжения лицо его сделалось красным.
– Кто-то умрёт! – всколыхнулась Мод. Смерти всегда были прибыльным знаком. Нет, самому изображенному они не приносили никакой выгоды – какая польза от того, что ты умрёшь? Но всегда были наследники, работники… и они, зная о будущем, спешили взять в долг, уговорить на вложение, обезопасить наследство, выйти замуж, вызвать какое-то умиление у того, кому суждено было умереть. Алчность была сильна. За неё люди платили. Платили госпоже Мод, чтобы она могла остаток года лечить и помогать тем, кто беден или же вовсе нищ.
            Так кто же умрёт в будущем году?
            У госпожи Мод были надежды… она знала, что как человек исцеления не имеет права даже думать о подобном, но ведь смертны все. И она не помогала смерти прийти скорее, наоборот, исцеляла как могла и когда могла.
            Иными словами, госпожа Мод оправдывала себя так, как умела. За годы этот навык плотно и надёжно впился в её сердце ржавым крюком и сидел плотно. Она не чувствовала никакой вины за собой и полагала, что каждый должен уметь крутиться, и даже благие дела не гарантируют того, что идти к ним не придётся грязными методами.
            Оставалось понять кто умрёт.
– Трое стоят подле, – сказал Эдмунд. Азарт госпожи Мод передавался и ему. Он чувствовал, что это его призвание, и хотел просить дозволения в будущем году самостоятельно разгадывать какое-то окно целиком. Это было дерзко, но он полагал, что справится и не подведёт. – Видите? Видите?
– Да, да, – подтвердила госпожа Мод, лихорадочно ища в троих, стоящих у ящика, знакомые черты. – Трое стоят…
            Она осеклась. Увидеть знакомые черты было легко, просто она боялась признать это. Людской страх, который, как ей казалось, навеки покинул её, поразившись её оборотистой наглости, вернулся липким чудовищем.
            Она каждый день видела эти черты. Это хмурое лицо Линды, задумчивую печаль Эдмунда и простоватое добродушие Ривера. Она видела их каждый день, а теперь видела у гроба, вырисованного рукой судьбы инеем на её же собственном окне. А догадаться кто в гробу было легче лёгкого.
– Это же мы…– ахнул Эдмунд, не умея справиться с собой.
            У Ривера задрожали руки. Линда дёрнулась против воли и впервые проявила настоящий интерес к инею и окну, не замечая, что руки её в чернилах.
– Это я, это ты…– Эдмунд не смог договорить. Он тоже понял. Его взгляд – не взгляд взрослеющего юноши, а мальчика, совсем ещё ребенка, обиженного на то, что его оставили беззащитным в непонятном мире, метнулся к госпоже Мод.
– Нет, нет…– Ривер уже был у окна. Он смотрел то на госпожу Мод, то на окно. Она стала ему всем, стала ему семьёй, которую он уже и забыл, благо, плохое и бедное не запоминается в детские годы, и он ничего почти не помнил о несчастьях. Сейчас же Ривер не видел того, что разглядели Эдмунд и Мод, но по их словам, по их бледности…какая одинаковая то была бледность! – он понял, что случается что-то непоправимое.
            Линда, не сумев сдержаться, заплакала. Она спрятала лицо в ладонях, её плечи затряслись от рыданий, сотрясающих всё её тельце.
            Госпожа Мод отвела взгляд от окна. Спокойствие возвращалось к ней огромной силой воли. Она знала, что иней не врёт, что это тени судьбы, которыми она так лихо торговала, тянутся к ней, и спорить уже смысла нет.
            Её взгляд коснулся бледного Эдмунда, рыдающей Линды, растерянного Ривера, и их испуг и ужас придали её сил. Госпожа Мод погладила Линду по голове, а затем сказала спокойно:
– Эдмунд, мальчик мой, сделай в комнате теплее, хватит с нас знаков. Линда, не рыдай, нос распухнет и глаза покраснеют, а я на тебя травы не буду переводить. Ривер…
            Она задумалась. Это было мгновение, тихо мгновение, когда можно было ещё поспорить с судьбой, когда можно было начать отрицать и злиться, но к чему бы это привело? К растрате сил? К ещё большей панике её любимых учеников?
            И она сдержалась.
– Ривер, ты знаешь господина Дюрне?
– Журналиста? – поразился Ривер. Спокойствие госпожи Мод было заразительным. Казалось, если она спокойна, то и знак её смерти истолкован неправильно.
– Да, его, – подтвердила госпожа Мод, – иди к нему и спроси, сколько он заплатит за уникальную статью в газете?
– Надо что-то делать! – с Линды спала тень отчаяния. Пришло безумие, но госпожа Мод и не взглянула на нее:
– Я и делаю. Так вот… спроси, сколько он даст за эксклюзив?
            Спотыкаясь, не веря ещё в происходящее, Ривер покорился и побрёл прочь, надеясь, что всё произошедшее лишь дурной сон и назавтра всё будет как прежде. Будут записки и визиты, будут гости и туго набитые кошели.
– Какой ещё эксклюзив? – не понял Эдмунд. Печаль омрачала его лицо. Он знал силу судьбы, её теней.
– Одна гадалка, – усмехнулась госпожа Мод, – целительница и просто хорошая женщина, нагадала себе умереть в будущем году.
            Госпожа Мод взглянула на Линду и Эдмунда, а затем, не сдерживаясь, незачем было больше, порывисто обняла их обоих, расправляя руки для объятий как крылья. Ещё никогда она не была так отвлечена от работы, как в эту святую ночь.
– Не плачьте, – уговаривала госпожа Мод, – уж вас без наследства я не оставлю. Заработаете на моей смерти. Не плачьте.
            Они не слушали её. Не могли послушать. Да и уговаривая их, Мод не верила даже себе. Слёзы подступали к её глазам, слёзы обиды, несправедливости и злости. Но она держалась – знала, что от них также мало толку, как от инея на стекле почти весь год. За исключением одной ночи, повторить которую ей уже не придётся.

 

Сказка (Анлика)