Помочь сайту
Поздравления
STORM
How long have I been in this storm
So overwhelmed by the ocean’s shapeless form
Water’s getting harder to tread
With these waves crashing over my head
Lifehouse.
«У меня спрашивают «как дела?». «Хорошо» - отвечаю я. Но на самом деле – никак. Просто промозглая пустота, от которой хочется выть, продираться сквозь сотни мертвых тел, чтобы, наконец, вдохнуть реальности. Ведь все застыло, ничего никуда не движется. Я завис, и пространство вокруг наполнено этими воняющими мертвыми телами. Ни убрать их, ни испепелить. Я со всех сил стараюсь отпихнуть их всеми конечностями, но тела все прибывают. Им нет конца».*
В тот вечер я ужасно продрог. Похолодало неожиданно и резко. А на мне всего-то был легкий свитерок и ветровка. Мать весь день шипела в трубку о всякой фигне и подвозить отказалась из-за каких-то личных верований во что-то определенно грязно-болотное и склизкое. Я был зол и язвил в ответ через слово. На другом конце просто повесили трубку. Появилось желание разбить телефон ко всем чертям. Одноклассники мертвыми голосами кричали прощания в спину, я просто слал им «peace». Попросил у прохожего сигарету и прикурить. Не спеша затянулся и побрел прочь от школы, глухих учительских голосов, прокуренных туалетов и разрисованных парт.
Ехать на другой конец города домой давно расхотелось, но выбора не было. Правда, без денег провернуть это дело затруднительно. Я бы сказал так – все возможно, если захотеть. Просто плата будет немного иной, достаточно отвратительной, но приемлемой. Хах, не людей же убивать. За один отсос тебя отвезут хоть на край света. Конечно, с краем я переборщил, но все же.
Докурив сигарету, я потеребил колечко в губе, расправил плечи и поплелся к проезжей части.
Словить попутку в Питере – не фиг делать. Пока водитель трахал мой рот, я подсчитывал в уме, на какое время мне хватит папиных двести долларов, как растянуть их и где бы подзаработать. А все лишь для того, чтобы не тратить ни цента со счета матери. Оставлю на черный день. Как хорошо, что я столь предусмотрителен и натянул на член этого семейного работяги презерватив, иначе бы захлебнулся чертовой спермой.
Меня довезли без проблем и даже пытались подсунуть номер телефончика, чтобы снова встретится. Бумажку я сжег тем же вечером в камине, а вместе с ней и воспоминание.
Мама в тот вечер успокаивала по телефону подругу, давая ей советы. Я курил в открытое окно, пил дорогой индийский чай из большой глиняной чашки и почему-то думал, что вполне доволен жизнью. В семь позвонил отец и все расспрашивал о моих делах, а я только беззвучно плакал и кивал отчаянно трубке телефона. Странно все складывалось.
А в чем состояла странность я и сам не догадывался. К десяти язвить я перестал, просто замолчал, пока мама поносила папу, на чем свет стоит. Лишь впитывал все слова. В груди рос горячий комок несогласия, Но я стойко теребил сережку в губе, изгибал правую бровь под невероятным углом и молчал. А потом ушел на кухню, пить какао и жевать еще теплые пироги, испеченные заботливой Александрой Аркадиевной.
Мать нашла меня там, когда я, вымыв посуду, готовил себе косячок, чтоб немного оттянуться. Ну и убийственный у нее взгляд был. Порвать готова была. Я же демонстративно затянулся. Нашла, чем напугать. Расслабуха нахлынула почти сразу, и меня начали медленно затягивать водовороты спокойствия. Не знаю, чего она там еще болтала, я сбежал в свою комнату и, закрывшись там, докурил свой косячок и летал на волнах спокойствия и удовольствия до часов двух ночи. Нашел себя на развороченной кровати, руки перемазаны спермой, а задница оттрахана на славу. Снова во сне призрак приходил. Но имя я снова забыл. Как только кончается сон, его имя ускользает из сознания.
Порывшись в небольшой косметичке, достал сигареты и, лежа в постели, закурил. Вчера вечером все казалось не таким горьким и больным. А сегодня ночью нахлынула новая волна самобичевания и все воспоминания вместе с ней. Огонь мог сжечь все эти миллионы бумажек с телефонами, он мог выжечь мне пальцы, но гнилую душу никак не выжечь, ничем. Мне нравилось продавать свой рот и тело за дорогу домой, но признаться себе, почему, я готов не был. Все казалось таким призрачно далеким и счастливым, когда кто-то толкался в твой рот.
Я уткнулся в подушку и заснул.
«Борись, даже, если нет сил, - вот, что я все время повторяю про себя. Глубоко внутри мне хочется просто жить и наслаждаться, но я продолжаю сам создавать себе проблемы, просто потому, что так интересней.
В мое лицо плюют многие, но я терплю и продолжаю нагло ухмыляться жизни. Наверное, если бы я умел любить, я бы умер быстрее и легче, просто от разрыва сердца. Но я не умею, и приходится дохнуть тут – в комнате заполненной сигаретным дымом и этими чертовыми мертвыми телами, а еще - моими мыслями»…*
Новый день, который начался для меня еще в два часа ночи, продолжился, когда будильник начал яростно звенеть над ухом.
- Ну, доброе утро, Филипп, - сказал я себе и, что есть силы, ударил по звенящей дряне рукой. Тот замолк в мгновение ока, и настала блаженная тишина. Я услышал, как кто-то подергал дверь с той стороны, но не отреагировал.
На кухню я спустился уже полностью одетый, покуривший и вполне себе довольный жизнью.
Александра Аркадиевна тепло улыбнулась и поставила перед моим носом тарелку с блинами и вкусный черный сладкий чай. Мама допивала кофе и говорила по телефону. Мне она лишь сдержанно кивнула и через каких-то пять минут покинула столовую.
Я криво усмехнулся и принялся завтракать. Хорошо, что дреды собрал в хвост, а то пришлось бы им искупаться в сиропе и чае. Александра Аркадиевна что-то напевала себе под нос и мыла посуду. Солнце озаряло столовую, где-то в гостиной трещал камин. На душе было совершенно сумбурно и хорошо одновременно.
- Филипп, я уйду, сегодня пораньше, - сказала домработница и по совместительству хранительница некоторых моих тайн, загадочно блеснув голубыми глазами.
- Конечно, Александра Аркадиевна, - я улыбнулся ей почти нежно.
И вот, последняя дверь захлопнулась, я остался один на один со своими испуганными мыслями. Стало неожиданно страшно, даже больно. Не на ком оттачивать свой неуёмный цинизм и жестокость – мать уехала по делам.
В таком настроении я слонялся по дому в течение двух часов, то курил, то пил кофе, то кричал, то катался по полу. Не знаю, что на меня нашло, но в очередном порыве я сбежал в ванную, срезал свои драгоценные дреды и покрасил волосы в непонятный черный, отливающий сиреневым, цвет.
Получилось интересно.
Улица встретила меня теплыми лучами уходящего солнца и слякотью. Вечер надвигался медленно и незаметно.
Замшевые уги промокли почти мгновенно, потому что я наступал в каждую попадавшуюся лужу. Прогулявшись немного и выкурив примерно четверть пачки, уселся на скамейку и решил покопаться в телефоне. Нашел там полный почтовый ящик и 100 сообщений в контакте. А еще кучу лайков в инстаграме. Я хмыкнул, потеребил сережку в губе и снова закурил. В общем, вечер начался весьма достойно.
Я рассматривал проплывающие мимо облака и машины и периодически затягивался сигареткой. Иногда телефон начинал разрываться от звонков. Звонили какие-то друзья, потом подруги, все куда-то приглашали.
- Филиппушка, привет! Это Дина. У нас тут вечеринка намеча..
- Сначала научись правильно говорить мое имя, дорогая безмозглая Дина - перебил ее я и положил трубку.
Какой я на фиг «Филиппушка»? Я эту дуру даже знать не знаю, а она уже мое имя коверкает, как ей вздумается. Совсем с катушек съехала.
Итак, звонков двадцать. И почти половина звонивших на все лады склоняла мое имя, а то и вообще кричала пьяным голосом «чууувак!».
Вся эта дребедень слегка вывела из себя. Я одел наушники и, включив музыку, просто отрешился. Сигаретный дым извивался, создавая причудливые картины в моей голове. Кто-то аккуратно тронул меня за плечо. Стянув наушники, я повернулся. На меня пытливо смотрел парень с волосами цвета зеленого яблока и черными-пречерными глазами.
- Не поделитесь ли сигаретой? – Спросил он. Еще и на Вы. Такое вообще бывает? Ущипните меня. Но на мою циничность и язвительность это никоим образом не подействовало.
- С чего бы? – Криво ухмыльнувшись, спросил я.
- Я хочу курить.
И точка. Требовательно, словно ему невозможно отказать, словно весь мир крутится вокруг него. Словно…
- Ну и хоти на здоровье, - тихо и зло посмеиваясь, сказал я. Юноша обиженно насупился, надул губы, как девчонка, честное слово. Я не выдержал и расхохотался, до того умилительно он выглядел, как нахохрившийся зеленый воробышек. Никогда не думал, что в этой жизни меня сможет что-то настолько умилить и разжечь интерес. Ведь все уже давно понятно, расставлено по полкам, эмоции расписаны по действиям. И вдруг – он, пленительно зеленый, заставивший мое давно усопшее сердце, пустится в яростный и страстный забег.
Почему-то, не знаю в какой из моментов, тогда ли, когда он впервые взглянул на меня, или когда в глазах заблестели капли слез, мне показалось, что я увидел целый мир и себя в нем, в этом мире.
Раньше мне казалось, я существую отдельно, вне красок, вне чувств, вне жизни. Качусь по накатанной прямой, сплошной сгусток негатива и тупой обветренной боли.
Но теперь я неожиданно понял, что, наконец, нашел мир, в котором я, кажется, смогу жить.
- Бери, сколько угодно, - протянул я ему пачку, - за поцелуй, - и хитро улыбнулся. Ну, я бы был не я, если бы чего-то такого не завернул.
Потянувшаяся к пачке рука, резко остановилась.
- Что? – Удивленно спросил зеленоволосый. – Мы даже незнакомы.
- Филипп, - сказал я и пожал его напряженную руку. Брови юноши сошлись на переносице, показав его ожесточенную внутреннюю борьбу.
- Я не буду с тобой целоваться, - свирепо сказал он.
- Невежливо не назвать свое имя, когда с тобой знакомятся, - спокойно выговорил я, крепко держа его руку.
- Даниил, - буркнул зеленоволосый и выдернул руку из моего захвата.
- Приятно познакомится, - я почти тепло улыбнулся Дане. В крайнем случае, очень старался.
- А мне не особо.
Я протянул ему пачку сигарет. Он боязливо и одновременно настороженно взглянул сначала на меня, потом на пачку, снова на меня, а потом аккуратно вытянул одну сигарету. Я поднес к его сигарете зажженную зажигалку и прикурил.
Дэн с наслаждением затянулся и откинул голову назад, взмахнув своими зелеными, длиной до плеч, волосами.
На миг даже показалось, что я почувствовал запах свежих яблок.
- Как тебе погода? – Спросил, лишь бы не молчать
- Зябко.
- Может, хочешь погреться? – Задал я еще один вопрос без всякой задней мысли (впервые такое).
- Заруби себе на носу, - он повернулся ко мне всем корпусом и зло засверкал глазами, - я не собираюсь с тобой трахаться, поэтому закатай губу обратно.
Я даже слегка ошалел. У меня и мысли об этом не было, когда задавал вопрос.
- Дорогуша, ты не в моем вкусе, - неожиданно зло прошипел я. – Думал, махнул своими кисло-зелеными волосами и все мужики твои. Сам губу закатай, придурок.
Все внутри клокотало и рвалось наружу, но я старательно сдерживался и, поджав губы, курил. Стало так обидно, словно ножом в спину. Я ему руку помощи, а он в ответ грубить вздумал.
- Ну и мерзни тут сам. А я пошел пить какао возле камина, - резко встав, сказал я и спокойным шагом направился к своему дому. Где-то на полпути Даниил догнал меня, схватил за руку и развернул к себе. Оказалось, он был чуть ниже меня, мой нос утыкался ему прямо в лоб.
- Я с тобой.
И никаких тебе «извини», «прости, я не хотел» и прочего. Просто детская непосредственность и абсолютная уверенность в том, что его не посмеют бросить. Ну и моя вдруг проявившаяся бесхребетность.
Пожав плечами, я побрел дальше, но держащая мое запястье рука никуда не исчезла.
Открыв калитку, я пропустил Дэна вперед и зашел следом. Все казалось сюрреалистическим сном. Привел в дом фактически незнакомого человека. Хах, ну брать в рот у всех подряд могу, а привести домой без всякой задней мысли, так нет? Ни фига. Продолжим плясать, а там посмотрим.
К счастью и благодаря Александре Аркадиевне я знал на кухне почти каждый угол. Помню в далеком давнем детстве, когда мама и папа только развелись и разъехались по разным домам, я впервые ощутил вкус реальности, перестав быть защищенным со всех сторон. Пришел весь в слезах, с разбитой губой. Мать, увидев все это, холодно заявила: «Прекрати реветь, как девчонка. Сам виноват, что такой педик». Это было словно гром средь ясного неба. Первый удар под дых. Я забился в коморку с закатками и другой снедью и проплакал до тех пор, пока меня не нашла наша домработница. Без слов отвела меня на кухню, обработала рану и напоила теплым сладким чаем. Она ничего не спрашивала, просто тепло улыбалась и гладила меня по голове. Тогда и началась наша искренняя и почти безмолвная дружба.
Поэтому приготовить какао не составило для меня особого труда. Я даже разогрел немного блинчиков для себя и гостя.
За всеми моими телодвижениями зорко наблюдали два черных омута. Иногда поглядывая на моего зеленоволосого друга, я тихо смеялся над этой так называемой слежкой. Интересно, он себя Шерлоком возомнил или кем-то другим?
Взгромоздив все на поднос, спокойным и аккуратным шагом пошел в гостиную. Слава богу, под ноги Даниил предусмотрительно не бросался.
Поставив поднос на низкий столик, я разлил какао по большим глиняным чашкам (мать ненавидела такие) и разлегся на шкуре убитого медведя. Шкура, конечно, была искусственной, но это не отменяло того, какой она была приятной и теплой.
Дэн пару минут потоптался на месте, рядом со мной, а потом, видимо все для себя решив, расположился напротив, взяв в руки теплую чашку. Он немного отхлебнул и прикрыл глаза от удовольствия.
- Это потрясающе, - смущенно прошептал Даня немного охрипшим голосом. – Никогда ничего подобного не пил. Спасибо.
Сердце радостно пустилось в скач, а губы, вдруг зажившие своей жизнью, искривились в невероятно искренней и радостной улыбке. Счастье так и распирало меня. Я не знал, куда его приткнуть. Поэтому ничего не ответив, побежал разжигать, чуть тлевшие, угли камина. Огонь разгорелся практически мгновенно, озаряя погруженную в полумрак комнату своим светом и даря тепло.
Я стянул с себя свитер и носки и вновь лег на шкуру, теперь с чашкой какао, медленно потягивая его изредка.
Дэн стянул короткую тонкую курточку, под которой была всего лишь футболка. В такую-то холодрыгу! Я протянул ему свой свитер.
- Одень. Согреешься.
- Нет. Все уже в порядке, - упрямо сказал Даниил. Но я видел, как подрагивали его плечи. В конце концов, он все же накинул свитер на себя. И я успокоился.
- Я смотрел на огонь бессчетное количество раз, но это никогда не надоедает, - неожиданно даже для себя нарушил столь притягательную и приятную тишину.
- Да. Действительно красиво. Только знаешь.
- Что? – Спросил я.
- Твой огонь приручен. Он не свободен. На нем шелковый ошейник, поводок и ты водишь его на нем туда-сюда. Здесь огонь не сможет стать костром и подняться к небесам, развеяться прахом, унестись на крыльях ветра. Он заключен в эти три стенки, медленно лижет поданные ему поленья, привыкший к неволе. Но я уверен, иногда в неожиданно тихие вечера он как бы невзначай задумывается о свободе и пылает ярче, - с каждым словом голос Даниила становился все увереннее и креп. Последние слова он говорил, глядя в мои глаза, с нотками странной грусти. Я слушал, внимал, вбирал его слова в свое ожившее сердце. Но смысл ускользал от меня, потому что эти глаза-омуты, тонкие бледные губы, высокие скулы были непередаваемо притягательны. От чего-то, они интересовали меня куда больше, чем произнесенные с такой грустью слова. Но не тут было. Сердце рассвирепело, больно укололо и заставило слушать. И мне показалось, что не об огне Даня говорит, а возможно о себе или о человеке, который дорог ему. Не знаю. В этот вечер все перевернулось с ног на голову, и я оказался в стране чудес без тормозов, где все, о чем я тайно мечтал (когда еще умел это делать) сбывалось капля за каплей. Жизнь неожиданно обрела краски, она запылала, обжигая, но не раня.
Я опустил голову и зарылся носом в искусственную шерсть, желаю хоть немного унять рвущееся из груди сердце. Я старательно дышал медленно, а Дэн молчал, застыв, разглядывая меня, наверное, с любопытством. Я чувствовал на себе его испуганно-пытливый взгляд.
И вдруг утонченные длинные пальцы с какой-то отчаянностью и небывалой силой впились в мои короткие волосы и начали ожесточенно ерошить их. Я даже подпрыгнул от неожиданности. Поднял голову и посмотрел на Даню, тот взглянул на меня исподлобья совершенно спокойно и руку не убрал. Теперь пальцы почти нежно гладили мои пересушенные недавней покраской волосы.
- Я что-то не то сказал? - Спросил он шепотом.
- Нет. Ты все сказал верно, - ответил я, снова уткнувшись носом в шерсть.
- Все же что-то не так.
Не знаю, что вдруг на меня нашло, но, схватив гладившую меня руку, я приложил ее к груди, туда, где сильно-сильно стучало мое сердце.
- Вот это, - дрожа всем телом, твердо сказал я.
Даня удивленно воззрился на меня.
- Сердце должно стучать. Ведь оно перекачивает кровь по организму.
- Но не как загнанная птичка в клетке. Оно никогда, слышишь, никогда так не стучало. Это все ты. Ты в этом виноват! – Неожиданно закричал я и откатился от Даниила подальше, сжался в комочек на холодном деревянном паркете и слушал, слушал воцарившуюся тишину.
Я вел себя так впервые с тех пор, как закончилось мое беззаботное детство. Всегда холод, ухмылка, холодное и спокойное сердце в ответ на все повороты судьбы. Сейчас же я был столь ярок и близок к душевному бессмертию или смерти, разве поймешь. Так тепло мне не было даже от нежной и понимающей улыбки Александры Аркадиевны, даже от разговоров и редких встреч с отцом. Казалось, я, наконец, отгородился от мира плотной кактусовой стеной, закрыл себя от себя же. Но вот появился этот зеленоволосый мальчишка и сжег все стены одним лишь взглядом, одним словом, одной эмоцией. А мне теперь приспосабливаться к новому и развеивать прах старого по ветру.
Даня тронул меня за плечо, и я обернулся. Он распахнул свои объятия, и я упал в них, не оглядываясь. Чуть погодя Даниил зашептал в мое ухо:
- Не я виноват в том, что ты выключил свое сердце. Но я рад, что удалось его включить. В этом я все-таки виноват. Тут ты прав.
- Я всегда прав.
- Твоя неуемная язвительность начинает слегка раздражать, - он выпустил меня из своих столь сладких объятий и укоризненно разглядывал мое, искривившееся в усмешке, лицо.
- Не нравиться – не слушай.
В молчании мы допили какао, съели блины. И теперь разлеглись на шкуре, соприкасаясь лишь головами, и продолжили любование огнем.
«Не знаю, сколько уже брожу в этой непроглядной тьме. Может месяц, может год, а может множество веков, тысячелетий, эр. Я ничего не чувствую, даже боли не достигнуть меня. Стены окружающие меня – защита, которую я создал сам. Но стоило ли? Откуда же мне было знать, что я запер себя в клетке без окон и дверей? И только закрыв, наконец, последнюю дверь, я понял насколько был глуп и самонадеян. Решил, что спасусь, если надену железный панцирь, а вокруг отстрою пустыню? Ах, бедный-бедный мальчик,… что же ты наделал?»*
К одиннадцати часам должна была появиться мама, немного выпившая, веселая, повисшая на шее какого-нибудь очередного любовника. Часы на стене показывали ровно девять тридцать.
- Пойдем в мою комнату. В выпившем состоянии моя мать просто неадекват, наговорит лишнего, - сказал я, поднявшись с належанного места. Зачем я сообщил это Даниилу? Может, хотел оградить его, а за одно и себя, от ругательств своей матери «о вездесущих, расплодившихся пидорах». Или у меня, наконец, появились совершенно пошлые, задние мысли. Без понятия. Сейчас, когда все внутри горело огнем, я совершенно перестал понимать себя.
Убрав со стола и немного приглушив огонь в камине, я повел Даню в свои, хах, покои. Огромная комната под самой крышей, занимавшая целый этаж. Достаточно высокие потолки, и два огромных окна в крыше. К одному из них вела крутая винтовая лесенка, которая сплошь была заставлена горшками с розами и орхидеями самых разных сортов. Именно это поразило и восхитило моего гостя.
- Как красиво! Ты сам их выращивал?
В ответ я просто кивнул и пошел доставать из загашников сигареты. Я протянул ему пачку, но Даниил отказался.
- Эти синие я привез из поездки в Индию. Из маленького отростка выросли, - я закурил и продолжил. - Ужасно капризные, такие все изнеженные, но у них настолько яркий цвет и запах. Не могу ничего поделать, так и хочется отдавать им себя полностью.
- Ты не настолько бездушен, каким хочешь казаться, - усевшись на одну из многочисленных подушек, разбросанных по полу, сказал он.
Я пожал плечами и включил музыку. Аккуратные биты вначале и вот уже вступили скрипки, затевая только им известную нежно-страстную игру. Передернув плечами, я переключил на следующую песню. Отдаленные раскаты грома, неожиданно вступило пианино. Сколько бы раз не слушал эту песню, все время вздрагиваю на этом моменте. Гитара присоединилась чуть позже, а еще скрипка. И сквозь все это – громко-мягкие раскаты грома. И вот он – жемчужина песни – хриплый завораживающий голос солиста. И я утонул в нем. Прикрыв глаза от наслаждения, я затянулся. Песня проникла в каждую мою клеточку. Я парил в ней, жил ею.
I'm standing here
Watching the clouds float by
Wondering why the pain never deserted me
The sadness, sorrow, bewilderness that
never left
(...the moments of joy I never kept)
I'm flying away
Holding hands with myself
Sharing life with myself
Reaping the loneliness I've sown
In these fields I've always grown
Digging the blackness from my mind
I will die all alone…**
Вступившие в конце ударные разодрали душу на клочья, а последние аккорды на гитаре вернули все на свои места. Догоревшая сигарета обожгла пальцы, но это было как-то совершенно не существенно. Внутри видимо что-то перемкнуло, перегорел тот проводок, который сдерживал рвавшиеся, появившиеся совершенно недавно из неоткуда, чувства.
Я взглянул на Даниила, и каждая клетка тела радостно вздрогнула и потянулась к нему. Он поднял на меня свои черные глаза и сглотнул. Я увидел, как дернулся при этом его кадык. Наверное, на моем лице отразились все эмоции, если конечно это вообще возможно. Я ведь почти полжизни потратил на то, чтобы научится «держать» лицо. Даня отвел взгляд и закусил губу, сжав руки в кулаки. А потом резко расслабился. Это было толчком. Я медленно подошел к нему, сел рядом и положил голову на плечо. Он обнял меня за талию. Я почувствовал его мимолетную улыбку и тоже улыбнулся, уткнувшись носом в его шею. Кажется, именно тогда я сдался на милость своего ненормального сердца, отдав всего себя этим утонченным рукам, этим черным омутам и зеленым волосам, этой детской непосредственности и упрямству, этим тонким бледным губам, этому лбу, в который утыкался носом, этой светлой душе. В этот вечере, она была светлой. Такой осталась для меня навсегда…
«Мир, в котором жил, рассыпался на части. И я создал новый мир, в котором поселил себя, создал принципы, стены и дверь. Сколько выдержит этот мир? Насколько он прочен? Может он разрушиться через несколько секунд. Буду ли я жалеть? Буду ли оплакивать потерю?»*
Мне не было настолько хорошо уже давным-давно. Я вдыхал полной грудью этот приятный запах свежих яблок, смешанный с сигаретным дымом и, казалось, от сладости ощущений сердце просто выпрыгнет из груди. Легонько коснулся губами шеи Дани и услышал его судорожный выдох. И я поцеловал его снова в чувствительное место за ухом. Он не сопротивлялся, подставив мне свою длинную красивую шею, а я продолжал целовать, слушая его громкие вдохи и выдохи-стоны сквозь зубы. Поцеловав Дэна в щеку, я заглянул в его полуприкрытые, полные истомы глаза, блестевшие так ярко, что были готовы погасить звезды. Он улыбнулся мне нежно и возбужденно, кончиками пальцев дотронулся до щеки, а потом вдруг поддался вперед и впился в мои губы настолько страстно и отчаянно одновременно, будто старался подарить мне свою душу.
Я обхватил его за талию и прижал к себе, отвечая на поцелуй, скользя языком по сладким и податливым губам Дани, проникая внутрь и начиная яростную борьбу за первенство с его юрким язычком.
Через открытое окно я услышал, как распахнулись ворота и во двор медленно и чинно вкатился мамин джип, под его шинами громко шуршал гравий.
Даниил испуганно вздрогнул и отстранился, но выпускать его из объятий я не собирался, поэтому он остался в кольце моих рук. Мы соприкасались телами и мелко дрожали, стараясь унять возбуждение. Я круговыми движениями гладил его спину и счастливо улыбался.
- Все в порядке? – Спросил я.
В ответ он лишь улыбнулся уголками рта и положил голову мне на плечо.
- Это потрясающе, - выдохнул Даня в шею, опаляя своим горячим дыханием. – Но это все, что ты можешь получить от меня… - он запнулся и, подняв голову, посмотрел мне в глаза, - … сейчас. Я не готов, пойми правильно.
Я почувствовал, что его бьет дрожь и вовсе не от возбуждения.
- Хей! Дэнни, - я обхватил его лицо руками, - успокойся, я ни к чему тебя не принуждаю. Только то, что ты действительно хочешь сделать. Потому что я хочу просто чувствовать тебя рядом. Так хорошо мне еще никогда и ни с кем не было. Ты первый и единственный. Разбередил во мне меня, разорвал на части весь созданный мной мирок. Отчасти, я должен злиться, просто обязан, но я благодарен. Так, что все хорошо. Пойдем спать, ладно. Сегодня был слишком длинный день.
Даниил наклонился ко мне, поблескивая своими загадочными черными омутами, и легонько поцеловал в уголок губ.
Я отдал Дане свою пижаму в полное и абсолютное пользование. Та оказалась слегка великовата, пришлось подворачивать штанины. В конечном итоге зеленоволосое чудо выглядело весьма забавно, за что получило от меня поцелуй в висок и тихий смех.
Мы легли на разные стороны моей кровати, поочередно приняв душ.
- Знаешь, - он подполз ко мне и нагло уложил голову на мое плечо.
- Нет, не знаю, - стараясь подавить довольную ухмылку, сказал я и обнял его за плечи, притягивая ближе.
- Вот именно. Ты ничего обо мне не знаешь. Может я какой-нибудь маньяк-убийца?
- Был бы им, давно бы прирезал. Так что не болтай чушь.
- А может я выжидаю, пока ты потеряешь бдительность?
- Тогда тебе пора действовать уже давно. Моя бдительность потеряла сознание пару часов назад.
- Хмм.
- Я уверен, если ты захочешь, то расскажешь, все, что пожелаешь. Но ведь на самом деле, ты не хочешь говорить, я прав?
Дэнни аккуратно и нежно потерся носиком о мою щеку. Я совершенно грустно улыбнулся и забылся странным, бурным и, наверное, приятным сном.
«Bang, bang! You’re dead. Вот так все и происходит. Пуля, как в замедленной съемке, прошивает твое сердце насквозь, разрывая ткани. И на несколько секунд ты замираешь в воздухе, затаив дыхание, смотришь, вглядываешься в лицо обидчика. А обидчика ли? Может он спас тебя от более страшной участи? Падаешь в пропасть, в неизвестность, в темноту, но почему-то улыбаешься».*
В то утро я проснулся до странности рано. Лежал, курил и смотрел, как солнце появляется из-за горизонта. Даниил спал, уткнувшись носом в подушку, на животе. Его глаза вертелись под закрытыми веками, наверное, видел сны.
Вчерашние трепыхания сердца и эмоции казались столь призрачными и непонятными, чужими. Пришла почти привычная апатия и забытая, режущая боль в районе груди. Стало обидно до чертиков, почему непонятно. Все в голове перемешалось: какие-то слова, образы, плевки в лицо, мужские члены, толчки в рот, фразы из книг. Мозг наполнялся гулом, который нарастал и уже почти кричал в самые уши. Я набрал в легкие воздуха и вдавил в запястье тлеющий окурок. Воздух с шипением вышел сквозь сжатые зубы, а гул чуть поутих. Прожженная точка на запястье саднила и ныла, но это казалось чем-то столь же привычным, как безразличие.
Я встал с кровати и поплелся к книгам. Те вглядывались в меня своими туманными глазищами и спокойно перешептывались на парселтанге. У меня было достаточно много книг. Нет, не так. Странно много. Целая стена была увешана полками, которые ломились от книг.
Я открыл оба окна, чтобы впустить в комнату солнечные лучи и морозный воздух, полил орхидеи и розы и вновь вернулся к книгам.
«Иногда человек устает нести все то, что мир сваливает ему на голову. Плечи опускаются, спина сгибается, мышцы дрожат от усталости. Постепенно умирает надежда обрести облегчение. И тут необходимо решить, сбросить ли груз - или тащить его, пока не переломится хребет, как сухая ветка по осени.
… я заслужил весь ужас…, я понял, что не могу более сносить бремени.
… до меня вдруг дошло, что я не обязан терпеть…у меня есть выбор. Иисусу, вероятно, было трудно выдержать страдания на кресте - грязь, жажда, гвозди, впившиеся в опухшую плоть кистей, - зная, что у него есть выбор. А я не Христос».***
Это была Брайт. В такие скудные и высушивающие душу времена я всегда ее перечитывал. Было в ней что-то такое, несовершенное, оголенное и больное, как во мне. Только в разы хуже, злее. Меня это успокаивало, приводило в порядок, тот к которому я успел привыкнуть за столь долгое время. Но сейчас кое-что неизмеримо поменялось, встало верх тормашками.
«Увидев друг друга, всегда испытываешь это волнение, как будто это настоящее свидание: два человека встречаются, пытаются оценить свои возможности, … это предательское волнение всякий раз производило на меня эффект тайной ласки под столом».***
Я сам привязывал себя к этой жизни, выставлял якоря и затворы, строил гримасы и стены. Я выживал из ума, курил марихуану вперемешку с сигаретами и читал. Хотя нет, еще я пил, ругался с мамой, отсасывал, у кого придется и язвил непомерно и много.
То, что я плакал и кричал, когда оставался один, вспоминать не хотелось. Это было слишком личное даже для моей души.
«С самого начала не было ничего, кроме хаоса, а хаос был жидкостью, обволакивавшей меня, в которой я дышал жабрами. Во всем я быстро находил противоречие, противоположность, а между настоящим и вымышленным — скрытую насмешку, парадокс. Я сам себе был худший враг. Чего бы я ни пожелал — мне все давалось».***
Я выворачивал свой собственный книжный шкаф наизнанку. Перебирал книга за книгой, но не мог найти такого нужного равновесия и успокоения.
Моя задница спокойным образом умостилась на подушках, пальцы, указательный и средний, держали сигарету, поднося ее ко рту в нужный момент, а глаза бегали, бегали по строчкам, читали, внимали, впитывали, выплевывали, обжигали.
Я стряхивал пепел на страницы, захлопывал книги и, нет, не бросал их в кучу, моя образованная педантичность сковывала любые такие действия. Я складывал их в ровные аккуратные стопочки вокруг себя, создавая непроницаемую стену.
«Только после его ухода я понял, что он изрезал себя
на манер полосатой зебры…
Я понял: он просто ходил шрамами наружу,
я носил их с изнанки».***
Я не знаю, когда Даниил проснулся. Сигарет не осталось, ну а книгам не было конца. Я почувствовал его прожигающий черный взгляд, но не обернулся. Не был готов, распиленный надвое всеми ощущениями, которые мой бодрый и претензионный мозг воспринимать отказывался. Можно конечно было отключить голову и пойти на поводу у сердца, но не с моими принципами.
На самом деле, если бы я обернулся и встретился глазами с омутами этого зеленоволосого мальчишки, моя стена рухнула бы.
«У него был аквариум с экзотическими рыбками
Он занимался любовью как если бы мы
Дрались за глоток воздуха …»***
Дэнни ничего не говорил. Он как-то уж слишком судорожно вздохнул, встал с постели и открыл окно, я слышал его мягкие шаги по паркету и краем глаза проследил за передвижениями. «Нежность в аду» выпала из рук на мои колени. Я услышал, как он вдохнул на полную грудь, почувствовал его улыбку, повисшую в прокуренном воздухе.
- И в этот момент я думал только о Нем
Я не вспоминал о нём годами
Наверное, я мечтал о нём
Я хотел найти его
Я хотел сказать "да"
Я хотел быть там, где был он
И сказать правду… - прочел я неожиданно, не задумываясь, то, что показала мне книга. Вот оно! Может, эти строки не принесли успокоения, но они расставили все по местам в моей совершенно больной голове.
Тогда я обернулся и увидел, как скосив глаза, Даня наблюдал за мной. Его брови были сведены у переносицы, но глаза блестели так ярко, желанием ли, а может чем-то еще. Кажется, это называлось счастьем, кто их разберет, этих зеленоволосых мальчишек.
- Привет, - прошептал он и совершенно очаровательно и смущенно улыбнулся.
- Ну, здравствуй, Даня. Давно не спишь?
- Ты слишком громко хлопал книгами, - ответил Даниил, насупившись. Настоящий зелененький воробышек.
Я постарался не чувствовать вины, но она двинула меня по ребрам, что есть силы и я задохнулся, закрыл лицо руками, стараясь спрятаться от всей это эмоциональной кутерьмы. Не вышло. Проникла, впиталась под кожу и теперь гоняла мою кровь по венам в сто раз быстрее обычного.
Постарался вздохнуть. Воздух проталкивался толчками, с большим трудом, мозг отказывался реагировать. Перегрузился и отключился, сволочь. Оставил меня с глазу-на-глаз с сердцем, которое билось, стучало, разрывало грудь в щепки, превращая меня во влюбленного дауна.
- Прости, - на вдохе прошептал я, но Даня услышал, улыбнулся еще шире и сказал:
- Ничего. Все в порядке. Скажи лучше, что за сортировку книг ты устроил с утра пораньше?
- А… это…, - я запнулся, обдумывая ответ. – Да, так, неважно, - мозг включился как раз во время, что свести створки, начавшей открываться души. – Иди-ка ты в душ, чтоб глаза мои тебя не видели.
Я отвернулся, схватив первую попавшуюся книгу, с умным видом уткнулся в нее.
Тишина застыла, даже воздух был обездвижен. Я сдержался и не вздрогнул, когда руки Дэна обхватили меня за плечи, я задержал дыхание, когда его нос уткнулся в мою шею, но когда его мягкие сухие губы прикоснулись к моей коже на шее, я вдохнул судорожно и запрокинул голову назад, открывая Дане больший доступ.
- Строишь стену? – Он поцеловал меня за ухом.
- Угу, - все, что я смог выдавить из себя.
- Получается? – Даня провел языком по скуле.
- Совершенно нет, - хрипло ответил я.
- Боишься? – Он уткнулся носиком в мои волосы.
- Ужасно.
- Но ведь стена давно рухнула, - сказал он.
Я обернулся в кольце его рук.
- Вали в душ.
Даниил хохотнул и с улыбкой ответил на мою грубость:
- Да, мамочка! – И чмокнул меня в щеку.
Пока я не успел среагировать, пока мои мысли и чувства были застигнуты врасплох, он смылся. Я слышал, как клацнула защелка двери в ванную комнату. Тогда я размахнулся обеими руками и смел к чертовой матери выстроенную из книг стену. Но некоторые камешки, все же, остались…
“How much is real? So much to question
An epidemic of the mannequins
Contaminating everything
When thought came from the heart
It never did right from the start
Just listen to the noises
(No more sad voices)
Before you tell yourself
Its just a different scene
Remember its just different from what you've seen…”
Stone Sour
Я спустился вниз. У матери, похоже, было похмелье. Выглядела она просто ужасно, кажется, кто-то разбил ей губу. Странно, но ёкнуло в груди при виде такого жалкого вида. Губы сами расплылись в неприятной ухмылке, я выпрямился, гордо вскинул голову и спокойно прошествовал к своему месту. Александра Аркадиевна налила мне свежезаваренного имбирного чая. Я вежливо кивнул ей головой, в ответ она мягко улыбнулась уголками губ. Почти ритуал.
Мать дудлила кофе чуть ли не литрами. Интересно, а ее сердце может взорваться от такого? Мне сразу представилась картинка, как грудь лопается, и из нее бьют брызги, заливая столовую ярким алым. Стало как-то не по себе. Как бы я ни ненавидел свою мать, она моя, родной человек. Господи, я совершенно размяк, и все из-за этого зеленоволосого! Я даже сейчас не вспомню, откуда это заржавевшее чувство ненависти – ее ко мне, а мое к ней.
Оно просто появилась, словно на пустом месте. Когда родители развелись, жизнь резко изменила направление. Потому что на месте процветающего края появилась жестокая горькая пустыня.
И я почему-то был один и мама - одна. Но мы не объединились, а разошлись бродить по пустошам в одиночестве.
Похоже, это было самой огромной ошибкой.
- Мам.
- Что еще? – Ее голос был хриплым и усталым.
Я покачал головой.
- Александра Аркадиевна.
- Да, Филипп.
- Сварите-ка моей маман то так называемое зельеце от похмелья, как мне тогда, будьте добры.
- Хорошо, дорогой.
Мать воззрилась на нас удивленными глазами.
- Выпьешь, сразу полегчает. Правда, на фейсе никак не отразиться, но организм очистит. И найди себе, наконец, постоянного любовника. И… - я отвел взгляд, задумался на мгновение, а потом выдал, - забирай меня со школы, я больше не желаю отсасывать всем подряд.
Я знал, что она знала. Но это словно было негласным соглашением. Мама видела мои обожженные пальцы, видела, как я сжигал листки с номерами, но молчала. И я не жаловался. Но сейчас, похоже, кое-что изменилось.
- Больше не хочешь платить за дорогу домой своим телом? – Саркастично выдала мать.
- Никогда не хотел.
- Вот значит как. А почему же занимался этим? Мне казалось, тебе нравилось?
Я усмехнулся, взглянул поверх головы матери в черные омуты Даниила. Похоже, он слышал все с самого начала. Что ж, это даже к лучшему.
Зачем скрывать грязь, которой я опоясан? Может он осознает с кем связался и жизнь снова вернется на круги своя.
Я ссутулился и отвернулся к окну. Небо хмуро улыбалось улице, дому и мне в нем. Стекла тихо звенели от ветра. Еле заметно колыхались шторы, видимо подметая чистый пол. Я глядел на прожженные зимним солнцем облака, выискивая хоть какое-то будущее.
Меня обняли, неожиданно, резко и крепко, чтобы, видимо, не вырвался. В нос ткнулись зеленые яблочные волосы. Я услышал, как охнула мать, и почувствовал кожей, как улыбается Александра Аркадиевна.
Даня поднял голову, заглянув мне в глаза, и прошептал на непонятном языке:
- Haptvus Embro. («Откройся, забытое!»).****
В груди словно взорвалась водородная бомба, а все вокруг медленно погрузилось в вязкую тьму. Пахло свежими яблоками.
- Дэн? – Прошептал я этой темноте, нет скорее черноте.
- Я здесь.
- Что это?
Нотки испуга в моем голосе было трудно скрыть.
- Я хочу, чтобы ты вернулся. Я просил самого Всадника об этом. Прошу, вспомни. Вспомни, Лорд.
Это имя или что еще ударило по мне, как камень по преграде. И отозвалось во мне эхом – эхом странных и замшелых воспоминаний. Их размеры все увеличивались и катились неизбежным снежным комом.
И они глядели на меня, а я вглядывался в них. Но были чужими друг для друга.
- Я... я не понимаю. Прекрати! Достаточно...
Кажется, я плакал. Сознание было искромсано в клочья и я не понимал, где настоящее, а где ложное.
Тьма медленно отступала. Даня все еще обнимал меня, уткнувшись носом в мою шею. Я чувствовал его слезы, свои слезы, удивленные взгляды двух пар глаз. И внутреннюю темноту, источником которой был я.
- Кто это? – Строгость голоса матери привела в чувство. Я обнял Даниила за плечи и прижал к себе.
- Мой парень.
Моя мать рассмеялась. Самым, что ни на есть счастливым и добрым смехом, на который была способна.
- Этот что ли? Малявка зеленоволосая. Боже, меня окружают одни педики! – Воскликнула мама, всплеснув руками. – И что мне с этим делать? – Она снова засмеялась.
Видимо придя в себя, совершенно серьезным тоном заявила: – Садитесь, завтрак остынет.
Честно говоря, не знаю, что случилось этим утром. События не укладывалось в моей бренной головке. Александра Аркадиевна тихо звенела посудой на кухне, оставив нас наедине. Я курил сигарету, Дэн отрешенно разглядывал свои руки, а мать, она с любопытством глядела на нас.
Я заглянул в свою полупустую чашку, сглотнул, но пить не решился. К горлу подкатила тошнота, внутренняя чернота снова начала наступление.
Я вдавил сигарету в запястье левой руки. Темнота испуганно исчезла в закоулках моего существо. По столовой поплыл запах горелой плоти. Я сжал зубы от едкой боли. Мама смотрела на меня испуганно, а Дэн – с пониманием.
- Она не отступит. Теперь ты ее, навсегда. И я сам тебя в это втянул. Все из-за моего эгоизма, - горько усмехнувшись, сказал зеленоволосый, схватил мою левую руку и нежно поцеловал место ожога. – Ты слишком свободолюбивый, чтобы пред кем-то склониться. Твоя душа по-настоящему чиста. Поэтому, наверное, тебя вернули. – Он поцеловал мою раскрытую ладонь и, сгорбившись, отвернулся. – Прости, что заставил пережить те ужасные минуты. Прости, Лорд.
Имя ударной волной прокатилось по зыбкому сознанию. И наступила тьма. Приятная, родная, теплая. Она обволокла меня и качала, словно в колыбели.
- Я дома.
Все, что смог выдавить из себя. Прикрыл глаза и вздохнул, наконец, полной грудью. Тьма ласково погладила по голове и отступила. Она обосновалась на периферии бессознательного, негласно поддерживая.
- Филипп, - испуганный голос мой матери.
- С ним все в порядке.
- Именно. - Я ухмыльнулся, повернул голову и посмотрел на Даню. Шкодливая улыбка очертила его губы. Я фыркнул и устало потер глаза руками.
Все же, он невозможный мальчишка, которого я люблю.
Я ничего не вспомнил. Прошлое ни к чему. Оно лишь отягощает душу и убивает тело. Главное, вот эта минута, секунда, вздох, взгляд, его улыбка.
Я обнял зеленоволосого мальчишку за плечо и поцеловал в макушку. Мама покачала головой и сказала:
- Мне пора на работу. Ты можешь остаться сегодня дома. А вы, молодой человек, позвоните своим родителям, чтобы не волновались.
- У меня нет родителей. У меня никого нет, кроме него. - Даня ткнул пальцем в меня. – И плевать, что ты ни фига не помнишь. Придет время, и мы вспомним вместе. Если ты захочешь…
- Нам не нужно прошлое, если у нас есть сейчас.
Тьма услужливо подсунула образ смеющегося зеленоволосого мальчишки в строгом черном костюме с ромашкой в руке. Воспоминания вспыхнули с осознанной четкостью перед глазами.
- Я не вернусь туда, Грим.
Он вскинул голову и удивленно приоткрыл рот.
- Ты помнишь мое имя?
- Мы проживем эту жизнь здесь. Ведь мы оба прекрасно знаем, что от того мира никуда не деться. Думаю, господин Смерть позволит нам столь привилегированную роскошь. Как думаешь, Грими?
Хитрая улыбка очертила губы. Я улыбнулся ему глазами.
- Организуем, Лордик.
Тьма нежно обнимала нас двоих. Мама смотрела, как на сумасшедших.
Грим прижимался ко мне, счастливо хохоча. Все становилось на свои места в этом незыблемом шторме жизни и смерти…
______________________________________________
* - Личный дневник, который ведет Филипп.
** - песня Saturnus - All Alone.
*** - цитирование книг Поппи Брайт, Генри Миллера и Витаутаса Плиуры.
**** - истинный язык Ангелов Смерти.
| Армаити Андораитис # 14 марта 2013 в 11:52 +1 | ||
|
| Polina Vasyuk # 14 марта 2013 в 15:12 0 | ||
|
| Армаити Андораитис # 14 марта 2013 в 16:48 0 | ||
|
| Polina Vasyuk # 14 марта 2013 в 22:51 0 | ||
|
| Армаити Андораитис # 15 марта 2013 в 09:01 0 | ||
|
| Polina Vasyuk # 15 марта 2013 в 09:10 0 | ||
|
