Помочь сайту
Поздравления
Смерть генерала
11 ноября 2019 -
Валерий Рыбалкин
Лето 1943-го года выдалось жарким. Раскалённое солнце буквально плавило мозги и не давало покоя. Генерала Курдюмова немного укачало, и теперь он расслабленно плыл куда-то, сидя на заднем сиденье своей потрёпанной «Эмки», плавно переваливаясь с боку на бок на неизбежных ухабах прифронтовой дороги и кивая головой в такт не оформившимся вялотекущим мыслям. Двое его ординарцев сидели рядом, стараясь не тревожить начальника, а оперативник НКВД – впереди, изредка перебрасываясь с шофёром короткими фразами.
Сзади в некотором отдалении следовал ленд-лизовский «Виллис» с охраной. Бойцы, весьма искушённые в своём деле, имели новенькие автоматы ППШ, гранаты и иное не столь заметное с первого взгляда вооружение. К примеру, пулемёт Дегтярёва в чехле ждал своего часа, грозно поблескивая холодным смертоносным железом. В считанные минуты его можно было установить на специальную треногу, тем самым превратив американский джип в лихую тачанку времён теперь уже далёкой гражданской войны.
Курдюмов был относительно молод, но тем не менее прекрасно знал и любил военное дело. Он пополнил старший офицерский состав после предвоенных сталинских чисток, когда неумолимая карательная машина репрессировала большую часть верхушки РККА. Генеральское же звание талантливый военспец получил совсем недавно за успешно проведённую т. н. «локальную наступательную операцию» силами своего полка и приданных для этого дела частей.
Удар по врагу в тот день был нанесён хоть и небольшой, но весьма значимый. И от его успеха или неуспеха зависело слишком многое. Поэтому когда всё прошло более чем удачно, сам Верховный распорядился вручить Курдюмову введенные лишь в начале текущего года золотые погоны. Правда, пока всего лишь с одной, но, как ему тогда казалось, огромной генеральской звездой.
2.
– Фронт близко, – заметил средних лет майор НКВД, услышав где-то впереди разрыв шального снаряда.
– Ничего, проскочим, – улыбнулся белобрысый спортивного вида молодой шофёр. – К тому же танковую колонну скоро обгонять придётся. По бронетехнике фрицы нынче стрелять опасаются. Ответка к ним придёт – мало не покажется! Так что всё нормалёк, бояться нам нечего.
Действительно, за поворотом замаячила вереница новеньких Т-34-ок, по всей видимости, направлявшихся к штабу фронта. Заметив нагнавший их генеральский кортеж, большая часть бронетехники, как и положено, сдала вправо, пропуская высокое начальство. Однако согласно закону подлости дорога здесь заметно сужалась, пересекая небольшой овраг, и передние машины, рискуя упасть под откос, физически не могли совершить сей нехитрый манёвр вежливости.
Более того, когда эмка поравнялась с третьим или четвёртым от начала танком, тот случайно ли, намеренно ли, но совершенно неожиданно вывернул немного влево. И водителю элитного автомобиля, на скорости обгонявшего гремящую гусеницами колонну, ничего не оставалось, кроме как направить свою машину туда, где она медленно, будто в немом кино, сползла с насыпи и плавно легла на тот самый бок, у которого дремал разомлевший от качки молодой генерал.
Проснувшись от тяжести навалившихся на него ординарцев, Курдюмов сразу понял, что произошла авария, и как ни в чём не бывало принялся руководить эвакуацией ошалевшего и слегка помятого экипажа своего автомобиля. Тем временем начальник охраны, покинув притормозивший виллис, пустил в небо сигнальную ракету, требуя немедленной остановки движения. Но и без того тридцатьчетвёрка, подрезавшая эмку, развернувшись, затормозила на самом краю оврага, перекрыв дорогу следовавшей за ней колонне, начальник которой уже бежал к месту происшествия.
Первым выбрался из опрокинутой эмки особист. Слегка прихрамывая на ушибленную ногу и матерясь вполголоса, он тут же бросился к танку, не пропустившему генеральский кортеж. Четверо молодых ребят молча стояли у гусениц своего железного коня, спокойно ожидая начальственного разноса либо каких-то иных ещё более тяжких последствий этого весьма неприятного несчастного случая.
– Ну, молодцы, друзья-орёлики! – набросился на них НКВД-шник. – Ну, удружили! Кто старший?
И морщась от боли, майор продолжил бескомпромиссно и жёстко, обращаясь напрямую к молоденькому лейтенанту:
– Да вы хоть понимаете, что сотворили? Покушение на жизнь генерала в разгар боевых действий! Ещё неизвестно, жив ли он? Под трибунал захотели? Я вам устрою! И штрафбат – самое малое…
– Мы вас не заметили, товарищ майор, обзор у водителя никудышный! – перебивая старшего по званию, коротко доложил командир танка.
Но это объяснение не только не успокоило особиста, а совсем даже наоборот, раззадорило его до предела. И он, не помня себя от «праведного» гнева, заорал, что было силы:
– Замолкни, лейтенант, не лезь на рожон, а то ведь я за себя не ручаюсь! Ты не только на жизнь Курдюмова покусился, но ещё и мою ногу повредил. Видишь, как я хромаю? А посему теперь твоё дело телячье: обос…, и стой! Жди решения трибунала!..
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тут, будто ветер из-за угла, налетел на танкиста выбравшийся, наконец, из опрокинутого автомобиля шофёр. Ни слова не говоря, двумя короткими ударами он буквально «вырубил» растерявшегося парня, который как-то уж очень медленно и беззвучно, будто падающий с ветки осиновый лист, стал оседать на землю.
3.
– Что вы творите? Прекратить самоуправство! – непонятно откуда, будто глас божий, раздался вдруг громкий и раскатистый, что называется, командный голос покинувшего автомобиль, но всё ещё окончательно не проснувшегося генерала.
Отдуваясь от быстрой ходьбы, он выбрался на обочину дороги в сопровождении охраны, адъютантов, начальника колонны и прочих командиров рангом пониже. Увидев лежащего на земле лейтенанта, Курдюмов сразу понял, в чём дело, погрозил кулаком своему пышущему здоровьем водителю и приказал самопальному боксёру заняться, наконец, делом – вытащить машину из оврага и привести её в рабочее состояние.
Пока провинившиеся танкисты цепляли эмку к своему боевому коню, пока суд да дело, личный состав колонны был построен на небольшой полянке у обочины дороги, и генерал сказал людям несколько ободряющих слов, весьма далёких от случившегося с ним недоразумения. Пользуясь случаем, особист также выступил перед строем. Он говорил об организующей и направляющей роли партии, о великом Сталине, о том, что дисциплина и субординация в армии – это основа всего. Хотел в качестве отрицательного примера привести сегодняшний случай, но передумал почему-то. Возможно потому, что боль в его ноге притупилась, а обида на виновников не столь уж и значительного происшествия отошла на второй план. Тем более – командир танка был уже наказан белобрысым шофёром, пусть и не совсем по уставу.
Добытая из оврага эмка, как и её слегка помятые пассажиры, не получила существенных повреждений. Однако Курдюмов в назидание устроившему самосуд водителю на время отлучил его от «баранки» и отправил на заднее сиденье, дабы тот, как говорится, осознал и проникся. Он сам сел за руль своей элитной машины, безуспешно пытаясь отогнать мучившую его в последние дни и часы дремоту. Свита послушно заняла свои места, и генеральский кортеж, обогнав, наконец, колонну бронетехники, двинулся вперёд по струившейся среди неубранных полей извилистой прифронтовой дороге.
Тем временем оглушённый дюжим «водилой» танкист неспешно приходил в себя после полученного нокаута. Он сидел на обочине дороги, прислонившись спиной к стволу широкой разлапистой берёзы, которая, как бы сочувствуя незаслуженно обиженному парню, ласково тянула к нему свои кудрявые плакучие ветви. А немногочисленный экипаж грозной боевой машины… ребята стояли рядом, ожидая того момента, когда окончательно оклемается их слегка потерявшийся от непредвиденного удара судьбы, но вообще-то строгий по жизни и решительный в бою командир.
Такую душещипательную картину наблюдали следовавшие мимо танкисты. Многие из них были не в курсе случившегося, но слышали истерические вопли разъярённого энкавэдэшника, командный голос Курдюмова, кто-то наблюдал момент падения провинившегося лейтенанта. А посему, учитывая последующие трагические события, как-то сама собой родилась легенда о том, что раздосадованный генерал в сердцах пристрелил виновника весьма неприятной для него аварии.
И только когда последний танк прогрохотал мимо, лейтенант с трудом встал на непослушные пока ещё ноги, взобрался на броню, и новенькая тридцатьчетвёрка, взревев мотором, отправилась догонять своих собратьев по оружию.
4.
Оставив позади злополучную колонну, генеральский кортеж быстро продвигался вдоль невысокой придорожной посадки. Было слышно, как где-то рядом громыхает невидимый отсюда фронт. И вдруг в унисон скорбным мыслям Курдюмова раздался сначала далёкий хлопок, а затем до боли знакомый каждому искушённому воину свист летящего артиллерийского снаряда. Тот самый, от которого сердца новичков трепещут, а души их буквально уходят в пятки либо в какую-то иную часть бренного молодого тела, почуявшего свою близкую весьма вероятную кончину.
Одиночный взрыв раздался метрах в двадцати позади слегка подпрыгнувшего от ударной волны виллиса. Взвизгнули разлетавшиеся осколки. Однако обе машины, как и большая часть пассажиров, не пострадали. За исключением человека, чью жизнь все они по долгу службы ревностно, но, как оказалось, тщетно оберегали. Один… всего лишь один кусок раскалённого железа пробил сперва заднюю часть кузова эмки, затем походя ужалил, ободрал кожу на правой руке сидевшего рядом с адъютантами опального водителя и наконец застрял в мощной широкой спине сидевшего за рулём генерала, до безобразия раскурочив спинку его кресла.
Когда танковая колонна снова поравнялась с остановившимся кортежем, бездыханный труп Курдюмова спокойно лежал у обочины дороги на залитом кровью брезенте. Свита его суетилась рядом, привычно выказывая своё ставшее вдруг бесполезным и даже слегка смешным рвение, а доведённый до белого каления особист громко кричал на провинившегося чем-то сержанта, привычно угрожая тому трибуналом.
– Да, нелегко ему теперь будет отмазываться, – ни к кому не обращаясь, вполголоса проворчал белобрысый шофёр. – Виноват – не виноват, но факт остаётся фактом: не уберёг генерала!
– Бог шельму метит! – перекрывая гул мотора, крикнул своим товарищам танкист, следивший за дорогой из люка проезжавшей мимо боевой машины.
– А что случилось? – переспросил его кто-то из грохочущей глубины грозной бронированной крепости.
– Не знаешь? Убили генерала, который полчаса назад расстрелял водителя нашей тридцатьчетвёрки.
– Как расстрелял? Ну, тогда поделом ему! – заметил третий член боевого экипажа. – Случись такое с моим товарищем, я бы тоже проучил подлеца… в ад его вместе с прихлебателями! Терпеть не могу подхалимов!.. Правильно ребята сделали, одобряю. Шандарахнули из пушки – и никаких проблем! Это же только подумать! Ни за что погубил парня! У нас на Кавказе…
– Вы бы лучше помолчали со своими фантазиями! – осадил подчинённых командир. – За такие речи знаете, что полагается?..
Примерно так, а может быть как-то иначе, но родилась в солдатской среде легенда о том, что какой-то генерал без суда и следствия лично расстрелял танкиста, который не уступил ему дорогу. И якобы не в силах противиться благородному гневу, боевые товарищи убитого пальнули из пушки и первым же снарядом вхлам раздербанили элитную машину бездушного убийцы, порешив его вместе с многочисленной свитой.
Со временем байка эта, передаваемая из уст в уста, обрастала новыми ужасающими подробностями и дожила буквально до наших дней. Да и то сказать: не любят у нас обличённых властью самодуров. Вот и рождаются в народе подобные фантазии, басни или, лучше сказать, сказки…
5.
Виктор Филькин считал себя коренным москвичом. Собственно, так оно и было. Ведь родился он в столице нашей Родины в конце восьмидесятых: формально ещё в СССР. Поэтому, будучи тридцатилетним оболтусом, он частенько утверждал в своём интернетовском блоге, что хорошо помнит и горбачёвскую Перестройку, и лихие девяностые, и даже совсем почти былинные советские времена.
– Что у тебя там могло отложиться в башке? Что? – с улыбкой спрашивал его отец. – Манная каша да горшок в детском саду?! Ты не в состоянии понять, а тем более прочувствовать весь тот ужас, который свалился на нас тогда. Вот представь, к примеру: тебе надо кормить семью, а зарплату задерживают на месяц, два… на полгода. Да ещё урезали её чуть ли не втрое. И так везде, куда ни сунься. Безработица зашкаливала даже в Москве, а о регионах – и говорить нечего!
– Ой, о чём ты? – спокойно возражал Витёк. – О жратве? О «бабках»? Людям после вековой коммунистической тирании дали свободу! Это главное! Ну, потерпели немного. Выжили ведь, ничего страшного!
– Выжили! Что ты понимаешь? Рантье, прожигающий свою бесполезную жизнь! – не унимался слегка «принявший на грудь» отец. – Сдаёшь московскую квартиру и в ус не дуешь! Ты, к примеру, даже представить себе не можешь, что такое галопирующая инфляция! Это когда рублей в твоём кармане нет и не должно быть в принципе. Появились наличные – хоть ящик зубных щёток купи, иначе синим пламенем сгорят твои денежки, обесценятся. А бандиты в малиновых пиджаках – новые русские?! Они тебя не беспокоили, не проверяли на вшивость? А маститого профессора, продающего на рынке свои последние часы, чтобы свести концы с концами, ты никогда не встречал?
– Баксы тогда были, баксы! Только лохи держали в кармане рубли! Ой, да ну тебя! – вздыхал сынуля, растормошённый надоедливым родителем. И пытаясь ускользнуть от бесполезного разговора, лениво углублялся в свой смартфон последней модели, тем самым давая понять отцу, что беседа закончена.
Как и все его сверстники, Виктор любую активность рассматривал исключительно с точки зрения целесообразности, а точнее – прямой выгоды для себя любимого. Отца же считал типичным «совком». То есть человеком, напрочь лишённым коммерческой жилки и направляемым по жизни пустыми эмоциями, а также бессмысленными давно устаревшими догмами. Слава богу, что не религиозными. Хотя, идеи коммунизма, которыми руководствовался «бестолковый» папаша, не слишком далеко ушли от утопических постулатов христианства. Так он думал, так его учили в школе.
В те далёкие времена, когда родители молодого человека не расплевались ещё окончательно и жили под одной крышей, а их единственному чаду исполнилось восемь лет от роду, сии разбогатевшие по случаю предприниматели вдруг загорелись неистребимым желанием отдать своего дражайшего наследника в школу-пансионат. Но не в презренной России, а в одной из стран так называемого цивилизованного Запада. И нашему герою ещё повезло в том смысле, что судьба забросила его не в Штаты и не на Британские острова. Ведь там горемычные школяры-иностранцы за время учёбы, как правило, забывали и свою несчастную Родину, и богатеньких предков, и даже язык, на коем они общались когда-то очень давно – в своём туманном безоблачном детстве.
Немецкий Виктору, правда, пришлось освоить. Однако в швейцарском пансионате, куда родители определили восьмилетнего подростка, было много ребят из России. А потому, игнорируя любые запреты, пацаны болтали между собой в основном по-русски. Но даже это не помешало сим малолетним изгоям самым естественным образом оторваться от родных корней, потерять эмоциональную связь с близкими и принять новые правила игры. А также иные, чуждые для их предков культурные ценности.
И как только по окончании пансионата молодой человек вернулся наконец в Москву, он вдруг с удивлением понял, как изменилось за годы учёбы его мировосприятие. Теперь он относился к своей полузабытой мачехе-Родине, к «этой стране» со смешанным чувством жалости, брезгливости и презрения. Правда, Швейцария с её неизменно чистенькими двориками и чопорными немцами-обывателями тоже не вызывала у парня особого восторга, но в отличие от «немытой Рашки», он всё же признавал цивилизационное превосходство Запада.
6.
Когда Виктор семнадцатилетним юношей прибыл в родные пенаты, его родители уже успели развестись. Денег для продолжения учёбы за границей не было, и молодой человек, воспользовавшись накопленным багажом знаний, легко и непринуждённо поступил на журналистский факультет одного из престижных московских вузов. Мать его к тому времени вместе со своим новым супругом налаживала бизнес и обживалась где-то за океаном, а папаша, уйдя от ненавистной для него коммерции, заметно сдружился с зелёным змием и неспешно прожигал то, что оставила ему бывшая. Поначалу отец и сын жили вместе, но спустя короткое время заморская мамаша подарила Виктору роскошную московскую квартиру, которую предприимчивый сынуля тут же разменял на две. Одну он обставил для нужд своей холостяцкой жизни, а вторую сдавал за хорошие деньги, на которые с трудом, но всё же сводил концы с концами.
После окончания учёбы перед нашим героем встал вопрос о трудоустройстве. Естественно, все хорошие места были заняты, а на те, что похуже, брали кандидатов исключительно с опытом работы, приобрести который он не мог, никуда не устроившись. Получался замкнутый круг, и осознав всю тщетность своих усилий, Виктор решил сделать ход конём: написать свою первую статью или рассказ – этакий шедевр, который смог бы впечатлить издателя и представить миру творческую зрелость автора.
Животрепещущих тем было великое множество, но начинающий писатель вспомнил вдруг историю погибшего в годы войны генерала, которую рассказывал ему в своё время отец, и решил остановиться на ней. Это была своего рода семейная легенда, принесённая с фронта родным прадедом Виктора. Правда, свидетель событий военных лет скончался от ран, и после его смерти никто не мог поручиться за правдивость оставленного им предания. Однако вдова погибшего бережно сохранила и передала детям ту самую подробно описанную в первой части этого рассказа историю, пусть и с небольшими искажениями, но благополучно дошедшую до наших дней.
7.
Начинающий репортёр ещё раз переговорил с отцом, восстановил в памяти детали событий и описал всё, как было. Согласно его версии генерал никоим образом не расстреливал танкиста, а умер геройски от шального немецкого снаряда. Чтобы придать рассказу достоверность, Виктор нашёл одного из потомков погибшего, но тот оказался молодым человеком, весьма далёким как от истории государства Российского, так и от жизнеописаний своих предков.
Впрочем, за деньги сей весьма развращённый тип готов был подтвердить кому угодно и что угодно. И никто не посмел бы уличить его во лжи. Нет, могли бы оставшиеся в живых ветераны. Но сии немощные старцы, пережившие ужасную войну и своих боевых товарищей, теперь были похожи на обтянутые дряблой кожей полуживые мумии, не способные к активным действиям.
Беспощадное вялотекущее время не оставляет живых свидетелей. А что ещё можно противопоставить фальсификаторам прошлого? Документы? Но ведь и их также нетрудно подделать, спрятать или даже сжечь, дабы навсегда уничтожить историческую правду и заменить её выгодной кому-то дикой ложью, которую равнодушные школьные учителя неизбежно вложат в головы наших доверчивых юных потомков!
Редактор популярного журнала, прочитав рассказ молодого автора, слегка скривил губы и доходчиво объяснил Виктору, что его правдивая писанина яйца выеденного не стоит:
– Нет достоверности, нет интриги, нет того, что «цепляет» читателя, – устало выговаривал он начинающему. – Где отрицательный герой? Где злой гений, убивающий невинную жертву? И вообще, почему у вас только один НКВД-шник? Их должно быть много, и если бы все они погибли от разорвавшегося снаряда – вот это был бы класс! Побольше крови. Читатели это любят. И главное: за это сейчас хорошо платят.
Витёк спокойно выслушал все эти весьма возмутительные нападки на своё творение. Другой на его месте давно бы покинул кабинет, громко хлопнув дверью, но он не хотел конфронтации. Ему нужна была работа и деньги – презренный металл, ради которого слишком многие его предшественники продали душу дьяволу. Поэтому, вернувшись домой, он добросовестно проделал работу над ошибками и спустя малое время снова сидел в кабинете главреда с рукописью в руках.
– Вы поймите, молодой человек, – терпеливо просвещал его чиновник от литературы, – времена сейчас не те, чтобы публиковать патриотические рассказы. Напротив, наши спонсоры негласно одобряют тех, кто делает акцент на тёмной стороне советской действительности. Солженицын, например, написал «Архипелаг ГУЛАГ» и благодаря сему обличающему сталинизм произведению стал нобелевским лауреатом.
– Ну, когда это было? – улыбнулся Виктор. – Сейчас времена другие!
– Да те же самые, уверяю вас! – воскликнул хозяин кабинета. – Вы меня понимаете?
– Что-то не очень, хотя...
– Ну, тогда приведу пример. Один мой знакомый литератор решил написать об Александре Невском. Он добросовестно покопался в архивах и выяснил, что сей едва ли не былинный герой, канонизированный Православной церковью, на самом деле был не отважным храбрецом, который был показан широкой публике в фильме Эйзенштейна, а скорее тонким и дальновидным политиком. Нет, он действительно сказал: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!» И тевтонских рыцарей на Чудском озере разбил. Но с монголо-татарами – самым сильным и могущественным на тот момент противником – Великий князь повёл себя иначе.
Он много раз посещал Орду и там с помощью лести и подковёрных интриг получил ярлык на княжение от хана Батыя. Причём, заслужил наш отважный рыцарь эту милость верховного правителя исключительно кротостью и раболепным поведением. Кроме того, Александру высочайшим повелением было разрешено собирать установленную дань самостоятельно, без привлечения штатных сборщиков. И он выполнял сию почётную обязанность неукоснительно и с большим усердием.
Правда, как потом выяснилось, делал это Великий князь для умножения народа русского и сохранения его от произвола ордынских беспредельщиков. Но вопиющая двойственность поведения «раскрученного» в советские времена героя навела нашего исследователя на довольно-таки крамольные мысли, следуя которым он поставил перед собой задачу – развенчать миф о гордом воине и завоевателе и выставить Александра Невского подлым предателем интересов своего народа. Для чего? Думайте, Виктор, думайте, а я расскажу, что у него получилось.
Писатель этот, как говорится, попал в струю. Его весьма спорная статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. Её читали и комментировали взахлёб – друзья и знакомые, поклонники и недоброжелатели. Равнодушных не было. И хотя содержала она, мягко говоря, неправду, но смысл всего этого действа заключался в том, что неизвестный доселе литератор в одночасье вдруг стал знаменитым, а его имя склоняли на все лады. Одни считали, что он разоблачает ложь советского кинематографа, другие ругали его – на чём свет стоит. И что немаловажно, в карман ставшего вдруг модным сочинителя посыпались литературные премии и западные гранты…
Вот вам, молодой человек, пример для подражания. Надеюсь, теперь вы, наконец, поняли, о чём лучше писать и каким образом расставлять акценты!
8.
«БытиЕ определяет сознание». Другими словами, среда, в которой находится человек, формирует его личность. Сегодня мы забыли этот весьма значимый постулат марксистско-ленинской философии. А зря. Как только его не переиначивали в советское время! Говорили: «Питие определяет сознание!», намекая на то, что элита, пьющая коньяк, рассуждает иначе, нежели работяги, употребляющие менее благородные напитки. Или, например, такой вариант: «Битие определяет сознание». Дело в том, что в советское время вечно занятые родители зачастую прочищали мозги своих нерадивых отпрысков самым действенным способом – ремнём по мягкому месту. И ничего, выросли ребята – не хуже других, сознательные.
Однако герой нашего повествования рос в швейцарском пансионате, а тамошние педагоги были далеки от применения подобных «варварских» средств воспитания. Да и платили им, собственно, лишь за то, что преподаватели эти натаскивали своих учеников – каждый на знание своего предмета. И делали они это, надо сказать, мастерски-великолепно!
Только ведь в жизни всё зависит не от суммы полученных знаний, а от того, что собой представляет двуногое существо, которому они достались. Добрый он человек или злобный монстр? Высоконравственного поведения или вместилище низких животных инстинктов? Первый употребит своё образование исключительно во благо общества, а вот второй – в своих, как правило, корыстных целях.
Добро и зло, плюсы и минусы нашего воспитания – именно от них зависит будущее – как отдельных человеческих особей, так и цивилизации в целом. А знания… они только усиливают изначально заложенный в душу разумного существа знак – положительный или отрицательный?!!
После беседы с главным редактором Виктор, наконец, понял, что и как ему надо писать. И он не пожалел чёрной краски, весьма вольно излагая в своём рассказе давно канувшие в Лету обстоятельства смерти безвинно убиенного военачальника. Вместо солдат охраны наш борзописец до отказа набил сопровождавший Курдюмова Виллис особистами. Да не какими-то там заштатными и рядовыми, а истинными садистами – заплечных дел мастерами. Причём, согласно его описанию, как только произошла авария на дороге, эти звери в человечьем облике с «комсомольским» задором стали буквально выволакивать из люков Т-34-ки провинившихся танкистов. После этого, потворствуя своим злобным инстинктам, они уложили несчастных на холодную землю, стараясь как можно больше унизить и запугать их в преддверии прихода высокого начальства.
Генерала Виктор изобразил недовольно-раздражённым и неистово матерящимся. Подойдя к месту происшествия, этот пресыщенный псевдоаристократ привычно обложил командира оскандалившегося экипажа отборной бранью. Затем приказал ему подняться на ноги и, не обращая внимания на слабые попытки молодого офицера оправдаться, молча и сосредоточенно разрядил в бедолагу свой наградной ТТ. Присутствующие замерли в оцепенении. Никто не посмел возразить вконец озверевшему убийце. Каждый боялся, что с ним может произойти то же самое…
Так было дело или иначе? Сегодня об этом не может сказать никто. Но у Филькина была негласная установка описывать прошлое в чёрных тонах, и сочинитель добросовестно её выполнил. Всё случившееся, и в особенности последнюю сцену он изобразил настолько живо и красочно, что у читателя попросту не могло возникнуть сомнений в правдивости этого описания. Тем более – после прочтения весьма эмоционального «победного» и «героического» финала, согласно которому осиротевший экипаж Т-34-ки гордо отомстил за своего погибшего командира. Согласно версии нашего борзописца, танк, выйдя на линию огня, единственным выстрелом умудрился уничтожить и злодея генерала, и его услужливых адъютантов, и, главное, ставших ненавистными для читателя НКВД-шников, которые по логике вещей и согласно всем законам жанра заживо сгорели во вспыхнувшем от снаряда виллисе.
В конце повествования автор туманно сослался на то, что писал он якобы со слов ветеранов – очевидцев описанного происшествия, весьма характерного для «совковых» реалий тех лет. При этом бессовестный сочинитель не преминул посетовать на плохую память и старческие маразмы убелённых сединами воинов, якобы поведавших кому-то из его друзей сии «преданья старины глубокой». И наконец, подписавшись звучным псевдонимом, начинающий графоман понёс исправленную рукопись в издательство.
9.
Бегло просмотрев рассказ, главред бросил внимательный взгляд на Виктора, едва заметно улыбнулся и спросил у него с лёгкой иронией:
– А вы не перестарались, молодой человек?
– Да нет, всё нормально.
– Свидетелей описанного хорошо искали? Не «прорежется» потом кто-нибудь с опровержением?
– На этот случай у меня есть прямой потомок погибшего. В случае чего он скажет своё веское слово.
– Ну, если так… значит, будем публиковать.
Дальше всё пошло своим чередом. За труды Виктору заплатили, и очень даже неплохо. Тема оказалась востребованной. Читатели восхищались его талантом, ждали новых произведений. И только один человек был недоволен – отец молодого писателя. Тот, кто когда-то очень давно рассказал ему историю о погибшем генерале. Причём, свидетелем описанного происшествия был родной дед Виктора, не доживший до рождения своего неблагодарного внука.
– Что ты там нацарапал в своём журнале? – слегка приняв на грудь, патетически вопрошал непутёвого сынулю родитель. – Я ведь тебе совсем не то говорил. Не так дело было!
– Откуда ты знаешь? – как-то совсем уж лениво и высокомерно отбивался от назойливого папаши начинающий литератор. – Тебя ведь тогда ещё и в проекте не было.
– Откуда? От отца своего! А он соврать не мог – чистый был человек, честный и прямой, как палка. Может быть, потому и ушёл от нас раньше срока – не вынес семейных дрязг и трудностей послевоенного времени.
Удручённый бестактной публикацией сына, озабоченный состоянием его грешной души, да к тому же ещё и недоопохмелённый родитель вдруг замолчал и дабы не сорвать воспитательную беседу, неспешно отошёл к окну. Предаваясь давним, но весьма депрессивным воспоминаниям, он смахнул некстати набежавшую слезу и наконец продолжил, но уже намного более спокойным и миролюбивым тоном:
– Ой, Витя… когда я прочёл твой рассказ, мне почему-то не по себе стало… давай лучше выпьем, а то, чувствую, не сможем мы понять друг друга.
– Ты же знаешь, я не употребляю, – всё тем же лениво-менторским снисходительным тоном ответил молодой человек.
Однако отец всё же сумел настоять на своём. На столе появилась початая бутылка водки, и дальше разговор пошёл веселее. Многое повидавший на своём веку, переживший и перестройку, и лихие девяностые, но сохранивший ясный ум и элементарную человеческую порядочность, «навязчивый предок» в очередной раз попытался доказать своему упрямому потомку, что зря нынешние писатели, режиссёры и прочие деятели культуры демонизируют советское прошлое.
Ведь в так называемом «совке» всё было не так уж и плохо: люди – добрее, честнее, душевнее, помогали друг другу. А что касается начальства – его не жаловали во все времена. Но в любом случае боевой генерал по определению не мог совершить ничего подобного тому, о чём написал Виктор.
– Другие тогда были люди, другие! Пойми ты это, дурья твоя башка! – с трудом подбирая слова, втолковывал отец своему неразумному наследнику. – Я видел фронтовиков, помню их споры, беседы, а ты… где ты набрался всех этих ужасов, зачем из своей бестолковой башки перенёс такую жирную прилипчивую грязь на страницы литературного журнала, которые просто обязаны быть белоснежно-чистыми для того, чтобы души людские о них не замарались?! Сказано ведь: поэт в России – больше, чем поэт. Писатель – тем более!.. Эх, не надо было отдавать тебя в этот пансионат. Как чувствовал – не хотел... кто ж знал, что так получится?..
Но, несмотря на все эти разговоры и уговоры, сын по-прежнему упорно гнул свою линию. И наконец, доведённый до точки кипения, он крайне эмоционально высказал вслух то, о чём действительно думал всё это время:
– Ты знаешь, дорогой мой папаша, мне абсолютно безразлично – как говорится, фиолетово, а может быть и по барабану – что и как в этой истории было на самом деле. А написал я именно так, а не иначе, только потому, что за подобную трактовку событий сегодня платят хорошие деньги.
– Что… что ты сказал? А ну повтори! – взвился оскорблённый до глубины души «папаша».
Несчастный родитель вдруг с ужасом понял, почувствовал, осознал, что ненаглядный его сынуля вот так вот походя – за деньги продаёт и предаёт те высокие идеалы, которые сам он унаследовал от отца и деда, от всех своих близких и далёких предков. Но разгорячённый спиртным Виктор так и не понял, куда клонит его собеседник. А потому, лишившись своей привычной лживо-приторной защитной оболочки, он бездумно-прямо резал правду-матку:
– Знаешь, папа, вот если, допустим, сегодня ты захочешь опубликовать рассказ о подвиге генерала Карбышева, то его не напечатает никто. А если будешь настаивать, то от тебя отвернётся большая часть популярных и преуспевающих издательств, тебя осудят друзья и знакомые. Возможно, даже перестанут разговаривать, назовут отпетым сталинистом.
Я пытался идти по этому пути, но он закрыт – намертво заколочен досками! Нет его в нынешней реальности, понимаешь: нет! Патриотизм сегодня у журналистов не в моде. Кто установил такой порядок и для чего? Догадаться несложно, но лучше не надо. Умер – значит умер. Мёртвого не воскресишь, только себе сделаешь хуже!..
– Это кто же умер?
– Да СССР твой разлюбезный. А вместе с ним – и патриоты всех мастей. Кроме тебя, разумеется.
– Да, на Карбышеве много не заработаешь, – с виду спокойно, но едва сдерживая эмоции, заметил отец. – А вот на жизнеописании коллаборанта Власова можно было бы неплохо нагреть руки.
– Всё так, но, к сожалению, ниша эта давно занята, – не понимая сарказма родительских слов, ответил Виктор. – Слишком многие копали и продолжают копать в этом направлении. Вот я и решил начать с твоего генерала. И, как видишь, не прогадал. Всё вышло вполне себе удачно.
– Даже так? – едва сдерживаясь от возмущения, удивлённо посмотрел на сына защитник «совкового» периода. – И какая же это сила не даёт молодым узнать правду о нашем прошлом?
– Деньги, папа, деньги. Зелёные такие бумажки – доллары! Не знаю, как они сюда прилетают, но именно с их помощью кто-то незримый организовал такой вот «порядок», при котором всё патриотическое у нас в полном загоне.
– Да, я тоже замечал, но как-то не придавал этому значения, – после короткой паузы ответил удручённый откровениями Виктора отец. Наши школьники знают всё о предателе Власове, но даже не догадываются о существовании генерала Карбышева, о сотнях бойцов, повторивших подвиг Александра Матросова…
Однако даже ты – начинающий литератор – ощутил на себе злонамеренную руку тех, кто пытается переписать историю России. А это означает только одно: они действительно существуют и ведут незримую войну.
– Кто они? Оппозиция?
– Нет, друг ты мой ситный. Надо различать оппозицию и пятую колонну. Первая желает своей Родине процветания, а вторая стремится сдать её врагу из ненависти либо в своих сугубо корыстных целях. Вот и выходит, что всех вас – журналистов, режиссёров, писателей – кто-то злонамеренный пытается обмануть, после чего покупает – оптом и в розницу! И многих, похоже, этот незримый мошенник-мистификатор уже прибрал к своим загребущим рукам. Послушай, а не противно тебе вот это – продаваться?
10.
В другое время прагматичный и спокойный по натуре Виктор, услышав нечто подобное, легко и просто погасил бы разгоравшийся конфликт. Его даже учили этому в универе. Но именно сейчас алкоголь, жарким пламенем струившийся по воспалённым жилам молодого человека, потребовал от него совсем иного подхода. Интуитивно понимая правоту собеседника, младшему Филькину вдруг безумно захотелось унизить, высмеять, растоптать этого доисторического динозавра, явившегося сюда из презренного «совкового» прошлого. А потому, резко сменив тон, он пошёл в контратаку, которая тут же захлебнулась и привела его к полному конфузу и поражению:
– Ты, батя… говори, да не заговаривайся!
– Что, правда глаза колет? – усмехнулся отец. – А как насчёт совести? Не беспокоит? Подумай, сынок, пойми, во что ты вляпался?!
– Это я, значит, вляпался? А то, что вы – мои родители – меня ребёнком бросили на произвол судьбы, это как? Я сиротой вырос, и никто не показал мне на личном примере, что такое эта самая совесть и с чем её едят!
– Ну, молодец, бродяга! Значит, вину свою хочешь переложить на мои плечи?! Нет, дорогой мой, не выйдет! Ты сам во всём виноват! Видел, что конфетка в дерьме, но слопал её и даже не покривился. А теперь нечего удивляться, что вонь от тебя идёт, будто из унитаза. «Береги честь смолоду!». Слышал такое? Да, слышал! Только не понял, что человек кроме знаний должен иметь за душой если не царя, то хотя бы достоинство, порядочность, совесть и честь. А ещё – веру, принципы и убеждения!
– Всё, хватит! Достал! – не выдержал, наконец, Виктор. – Ты мне нафиг не нужен со своими нравоучениями! Без тебя в пансионате жил, без тебя и здесь не пропаду! Если что, мать поможет. И как она столько лет терпела такого зануду? Да ещё и алкоголика в придачу. Правильно сделала, что ушла от тебя!..
Редко кто боится открытой схватки с врагом – на саблях, шпагах, пистолетах, в словесной дуэли. Но если вдруг ударит тебя близкий человек – коварно, подло, в спину – то, поверьте, это очень больно и может запросто свалить с ног любого. Тем более не совсем трезвого родителя. В этом смысле Виктор достиг своей цели и вывел из себя надоедливого папашу, который тут же пошёл вразнос:
– Ну же, сынок, бей отца, не стесняйся! – захлебывался он в праведном гневе. – Но попрошу тебя запомнить: сегодня ты не только мне в душу плюнул, но ещё и Родину свою предал – дедов-прадедов наших. Ведь полегли они не для того, чтобы ты в смартфон свой поганый пальцами тыкал! Эх, вы-ы, молодёжь! Сталина на вас нет!
– Слушай! Ты!.. Уймись, а то…
– Что? Ну, что?
– А вот то! Какой ты мне отец? Из дома в пансионат вышвырнул, а доучить до конца… денежки у тебя кончились?! Ты бы лучше подумал, почему мне приходится зарабатывать на жизнь такими вот… опусами? Кто не смог семью обеспечить? Другой бы на твоём месте… тоже мне… нашёл врага народа, Родину вспомнил! А у меня теперь – где платят, там и Родина! И виноват в этом – ты! Заруби это на своём сморщенном сизом носу!
– Ну… – взревел доведённый до крайней степени бешенства возмущённый папаша, – значит, я виноват в том, что ты стал предателем?! Нет, голуба, не выйдет. Ты сам выбрал этот путь!
Трудно сказать, насколько протрезвел прожигающий остаток жизни благообразный не старый ещё мужчина, но случайно вырвавшиеся наружу условно правдивые слова сына были для него подобны пронизывающему насквозь ледяному душу. А Виктор, который едва ли не впервые высказал вслух все свои обиды, продолжал «радовать» униженного родителя новыми перлами:
– Ты мне никто, и звать тебя – никак! Что зенки вылупил? Толку от тебя! Денег – ноль целых, хрен десятых. Две у меня квартиры, две! И обе подарены матерью. А вот что останется после тебя? Ни-че-го! Голь ты перекатная? Защитник Родины нашёлся! Надо будет – любую крамолу в своём журнале напишу! Весь ваш «совок» в могиле перевернётся! И мне абсолютно до лампочки, кто у вас там убил этого самого генерала!
Несчастный родитель хотел поднять руку, но не смог. Хотел сделать шаг вперёд, но не получилось. Всё было, будто в страшном сне. Он вдруг вспомнил, как они с матерью привезли из роддома упакованный в пелёнки-распашонки маленький живой комочек. Знал ли он тогда, какое чудовище из него вырастет? А сегодня… нет больше ни жены, ни сына… впереди старость. Один, совсем один!
– Да будь ты проклят, – попытался прокричать своей надсаженной глоткой несчастный отец. Но слова эти застряли у него в горле и никак не хотели выходить на свет божий… Ведь он любил своего единственного сына, которого вырастил собственными руками. Нет, не до конца вырастил. Отдал на откуп иноземным воспитателям! Хотел, как лучше, а получилось… и теперь – ничего не изменить, не исправить. Раньше надо было думать, раньше. Сейчас – поздно!
Он поднял свой болезненно-мученический взгляд и упёрся им, будто в стену, – в раскрасневшееся холёное лицо Виктора, в его слегка нагловатые мутные глазки. И не сказал, но прохрипел, с трудом отодвигая в сторону застрявший в горле комок:
– Да пошёл бы ты, дорогой мой сыночек! Нет, теперь уже не мой. С сегодняшнего дня ты для меня умер. Но не смертью героя, как тот генерал, а гнусно и позорно – так, как ты описал его кончину в своём отвратительно-мерзком дешёвом пасквиле!..
Послесловие:
Любой автор в большинстве случаев желает своим героям добра, чтобы они, пройдя через описанные в произведении трудности, вынесли для себя что-то очень важное и нужное. Только жизнь – она ведь весьма своенравная дама, и течёт так, как ей самой заблагорассудится. Зачастую независимо от наших желаний. Но всё равно очень хочется верить, что и отец, и сын извлекут из семейной ссоры уроки – каждый для себя. Что оба они окажутся выше своих амбиций и обид, найдут компромиссы в непростых семейных отношениях и в будущем останутся Людьми – со всеми вытекающими отсюда последствиями. А генерал… что же, он умер. А о мёртвом – либо хорошо, либо ничего!
Рейтинг: +2
221 просмотр
Комментарии (2)
| Николай Коперсков # 12 ноября 2019 в 20:28 +1 | ||
|
| Валерий Рыбалкин # 12 ноября 2019 в 21:07 0 | ||
|
Новые произведения
