Ангелина старалась сдержать слёзы. Ей совсем не хотелось выглядеть истеричкой, маленькой и жалкой сиротой, для которой Евдоксия Васильевна Климанская была всем.
Бабка ушла по-английски, ни с кем не прощаясь, и не осознавая по сути, что уходит. Теперь её величавое тело покоилось в довольно узком гробу, и чем-то напоминало фигуру покойного министра Циннобера – возможно, всё было так из-за ярко-красного пиджака с довольно яркой заметной брошью, напоминающей звезду ордена Зеленнокрапчатого тигра.
Ангелина привыкала к стылости комнат. В них уже во всю гуляла осень. Обычно в эти первые дни сентября здесь собирались бабкины ученики, принося для дежурного чаепития разные сладости. Но теперь.
Бабка ждала своей очереди на погребение. Она лежала и явно недоумевала, отчего эти люди так неповоротливы.
- Держись, Геля. Держись. Вот не думала, не гадала.
Геля уже жалела, что так по-дурацки раскисла. По сути, она могла и не возвращаться, не рисковать своей юностью ради капризов вздорной старухи, похожей на одну из актрис Малого театра в Москве. Бабка нуждалась в восхищении, и к тому же уверяла, что не просто так отписала своей внучатой племяннице этот крепкий домик о трёх комнатах с верандой и кухней.
Жить теперь нужно было по лекалам бабки. Она не помнила, как её родственница выглядела в юности, но говорили, что бабка всегда была впереди, всегда была на виду. И это ощущение выставки смущало Ангелину, она уже не раз жалела, что выбрала для себя стезю педагога. Это типично бабкино выражение приклеилось к её языку намертво, словно бы бракованная жевательная резинка.
Родители только и ждали мгновения, чтобы избавиться от неё. Попросту выгнать в ночь, оставив в себе своё, выстраданное пространство. Да и Ангелина не нуждалась в соглядателях, не нуждалась ни в чём, что мешало бы ей взрослеть.
- Ничего. Я просто похороню бабку, а затем.
Что будет «затем»? – об этом она старалась не думать. Просто ходила из комнаты в комнату, как по маленькому уютному музею и вспоминала.
Бабка всегда старалась похитить её у родителей. Точнее взять напрокат, как красивую куклу, старательно пряча свою бездетность.
Взамен персонального ребёнка у неё было четыре десятка чужих. И эти дети были ей дороже того, что могло бы выйти из её лона.
Ангелина чувствовала, что является бабкиным идеалом. Она чувствовала это исподволь, исподтишка наблюдая за бабкой, которая всегда выводила её на прогулку, словно забавную механическую куклу, которая умеет говорить и делать книксен проходящим дамам.
Осенью бабка одевалась особенно торжественно, её пальто, шляпка изящные, но хотя слегка старомодные туфли. Даже аромат духов, которые скорее едва угадывался, был своеобразным гримом для одинокой женщины.
Ангелина старалась приноровиться к бабкиным шагам, и всегда знала, что надо остановиться у бровки тротуара, если автомашины даже нет.
Бабка приводила её в сквер, присаживалась на скамейку и начинала читать. В её ридикюле всегда таилась какая-нибудь книжка – Ангелина старалась играть благовоспитанно, создавая для бабки иллюзию семьи.
Люди, приходящие теперь в дом смотрели на бабку, как на дорогой и очень знаменитый экспонат. Казалось, что бабку просто спрячут в запасник. Было бы глупо просто прятать эту величественную фигуру.
Особенно нелепо выглядели будущие коллеги Ангелины. Они конфузились, и смотрели на бабку, как на пролетарского вождя, в его хрустальном гробе. Бабка, действительно, заставляла вспомнить о мавзолее, её мумия была бы не менее ценной, чем мумия какого-нибудь египетского фараона.
Солнце стремилось к зениту. Люди приходили, и уходили, стараясь не мешать. Кое-кто был готов нести гроб бабки на плечах и деловито самсонился перед окружающими, напрягая давно уже не натруженные мускулы.
Священник, согласившийся отпеть Евдоксию Васильевну, отчего-то запаздывал. Он был каким-то непривычным дополнением, к давно уже устоявшемуся обряду, но Евдоксия Васильевна была неумолима в своём желании...
Ангелина вдруг испугалась, ей подумалось, а что, если гроб бабки поднимется в воздух, и будет выделывать вираж за виражом, как гроб у гоголевской панночки. Тогда из тёмного клубного зала, перепуганная насмерть Геля вышла с влажными колготками и чувством стыда, но не за себя, а за этого нелепо одетого мужчину.
Бабка не решалась распространяться на счёт Хомы Брута. Она просто вымыла заплаканную внучатую племянницу, и отправила её в постель раньше обычного часа. Геля ужасно боялась вновь увидеть страшную тётю, но простоволосая ведьма пощадила её детский сон.
«А может продать этот дом – и уехать?» - подумала она.
Ей вдруг стало жаль таких нелепых родителей, которые явно стыдились её. Точнее не могли простить ей её взрослости, которая только подчёркивала их старость.
- Нет, это просто удачно всё складывается. Да, жаль Евдоксию Васильевну. Ну, время идёт. Время идёт…».
Эта преемница бабки была довольно нелепа, словно наряженная лисой самодеятельная актриса. Волосы и губы были морковного цвета, и казались издевательством, словно бы эта дама готовилась показать всем надувной «язык».
Ангелина старалась держаться подальше от этой «клоунессы». Но даже если бы у этой дамы были волосы идеального траурного цвета, она бы и в этом случае сохраняла определенную дистанцию.
Ей вдруг стало страшно от одной мысли, что все станут сравнивать её с бабкой, что в своё время, она станет такой же безгласной куклой в никому не нужном полутраурном-полупраздничном наряде.
Бабка словно бы в РайОНО собиралась. Она явно делала всё так явно, как будто хотела пококетничать с Богом. Возможно, это красивое тело висело, как пальто в гардеробе, а оголенная бабкина душа затерялась в толпе таких же оголенных и напуганных душ.
Ангелина вздрогнула. Это видение пробдило в душе все прежние страхи. Словно бы это ей предстояло держать экзамен, а совсем не так нелепо усопшей бабке.
Наконец прозвучал требовательный, и довольно сердитый звонок.
У калитки стоял священник. Он был не один, а с какой-то женщиной.
Ангелина держала свечку и старательно вдыхала аромат ладана. Ей вдруг вспомнилось, как мать с отцом между строчек поздравляли бабушку Евдоксию с каким-то важным праздником, и что это было в феврале за декаду до дня Советской Армии.
Теперь она смотрела на тело Евдоксии Васильевны, и сознавала, что это вовсе не старое никому уже не нужное тело, но что-то важное. Что-то очень дорогое.
Ангелина задумалась. Она привыкла смотреть на себя вполглаза, как на случайно увиденный магазинный манекен. Даже, будучи в ванной, она старалась не любоваться собой, боясь случайно наткнуться на какой-то слишком бросающийся в глаза огрех Природы.
Теперь ей даже нравилось, что все смотрят в сторону тела бабки. Никто не досаждал ей шопотливыми замечаниями, все знали, что впереди ещё довольно долгая дорога к кладбищу.
Ангелина была рада, что не видит нарядных школьниц. Те пришли с линейки и были похожи на потерявших завод механических кукол, старательно пряча глаза, они подходили к телу Евдоксии Васильевны и смотрели на её сухое мертвое лицо.
На кладбище собирались ехать только самые близкие люди.
Стоящий сразу за грузовиком серый вахтовый автобус, еще пахнул плохо затушенными цигарками. Точнее этот запах царил в так до конца и не убранном салоне. Люди, что садились на потёртые от времени диванчики, старались хранить молчание. Они, словно бы доигрывали никому не интересную пантомиму.
- Боже, а ведь потом поминки.
Поминальная трапеза напрягала.
Могила бабки уже жадно открыла рот, как оголодавший за ночь младенец. Казалось. что земля заходится в крике, жаждя этого куска плоти.
Гроб был так же ярок, как и пиджак бабушки. Это сочетание красной обивки и чёрного крепа заставили вспомнить о романе Стендаля. И ещё о своей чёрной комбинации, которая как-то слишком фривольно касалась застывшего в скорби тела.
- Ничего, я привыкну. Буду жить здесь…
Она даже улыбнулась. Жить на кладбище, действительно, можно было. Она видела таких вот обитателей погоста – сосредоточенные на своих малых нуждах, они жаждали только немногого. И получали, то, что хотели.
Ангелина старалась не подходить близко к яме. Голодная земля могла охотно пообедать и ею, заставив тело разлагаться на атомы.
Люди были готовы уходу Евдоксии Васильевны. Они провожали её, словно бы в недолгий, но очень дорогостоящий круиз, в душе завидуя и желая скрыть эту зависть под маской наигранного равнодушия.
- Пойдемте, скоро три.
- Да, ещё столовая.
Необходимость доказывать свою скорбь через желудок немного напрягала. Вероятно, они все должны уподобиться голодной земле, наконец получившей долгожданный кусок. Что бабку будут пережёвывать, словно бы общепитовскую котлету, слегка напрягало. Да и заказанное меню не слишком радовало изобилием – борщ, котлета с гарниром – гречневой кашей, и наконец, яблочный компот. Бабка удостоилась такого поминального пира.
В столовой столы были поставлены «покоем». Ели, молча, как едят только дети в пионерлагере, стараясь уберечь свою порцию от соседских вторжений.
Было даже какое-то негласное соревнование. Все желали поскорее завершить этот обеденный марафон, и стать простыми, не озабоченными скорбью гражданами.
«Да, всё это так неожиданно! Так нелепо!», донеслось откуда-то слева.
Она бы согласилась лежать в гробу в позе джорджоновской Венеры. Этот малый намёк на фривольность, заставлял щеки наливаться румянцем, словно ранние, но крепкие яблочки.
После поминок хотелось одного – сна.
Дом ещё попахивал чужой скорбью. Ангелина вдруг осознала, что сама сделала выбор, и что теперь поздно бросаться назад.
бабка сделала выбор за неё. Она вдруг подумала, что очень хорошо, что она успела прописаться в этом доме – бабка сделала всё, чтобы не лишить её крова, к тому же после смерти мужа, она опасалась незаполненных людьми комнат.
Зеркала в доме были занавешены – и Ангелина могла не стыдиться собственного отражения. Ей даже казалось, что она вновь девочка и смотрит на всё снизу вверх, словно бы любопытная уточка.
Жгучие и острые струи душа немного привели её в чувство. Теперь оставалось только одно - окунуться в сугроб постели. Окунуться, как будто бы вновь был тихий час.
Бабка ушла, она выпорхнула в форточку, затерялась в хороводе плодовых деревьев. Она уступила ей место, она позволила ей стариться и ждать встречи, улыбаясь самым желанным, и самым постыдным мыслям
какой реалистичнй рассказ.мне очень часто приходилось проважать близких и не очень близких мне людей в последний путь,так часто,что в определённый период похороны стали частью моей жизни,ежегодным ритуалом.это очень тяжело.прочитав ваш рассказ всё вспомнилось в красках.сильно написано.успехов вам. буду всегда рада видеть вас у себя в гостях на страничке.
Помочь сайту
Поздравления
буду всегда рада видеть вас у себя в гостях на страничке.
