ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Скоростной спуск

Скоростной спуск

10 декабря 2013 - Владимир Юрков
Скоростной спуск
Просто удивляешься – какое же нам в молодости было дано «лошадиное» здоровье, которое мы, к сожалению, тогда не ценили, а считали его тем, что называется «в порядке вещей», совершенно естественным явлением и, по молодежной беспечности, думали, что так будет всегда. И только теперь, вступая в пору старческой дряхлости, мы стали понимать – какое же нам было даровано счастье.
Недавно, упав, я мало того, что еле-еле сумел подняться без посторонней помощи, но еще и дней десять мучился всякими болями. А в молодости – как только мы не падали – и ничего – вставали и шли дальше, не придавая никакого значения происшедшему.
Красиво грохнулся я в Саратове, когда прогуливался по Лысой Горе.
Мне захотелось добраться до георепера, воткнутого в высшую точку города (по-моему 286 метров). Не помню каким манером я туда добирался – мимо телецентра не проходил – значит шел не через Октябрьское ущелье. Да, собственно, неважно как я туда пробирался, а важно то, что оттуда обалденный вид на город, который лежит практически у тебя под ногами, очерченный на самом горизонте руслом Волги. Красивый вид и с Соколовой горы, но там взгляд направлялся как бы вдоль течения Волги, а здесь Волга текла перпендикулярно взгляду, создавая совсем иную картину – раздвинув пространство своим течением, прибавляла увиденному размах и величие. Не знаю почему, но в обозреваемом, город занял совсем немного места. Мне казалось, что превалируют простор и Волга, а мысль дорисовывала картину заволжской пустыни, тянущейся аж до самого Урала. Впечатляющая картина получалась – нечего сказать.
Немного в стороне от репера мне встретилась какая-то рощица с массой удодов. Не понимаю – наверное, там было какое-то старое заброшенное военное укрытие или кладбище? Ведь удоды живут на земле, строя гнезда в камнях, отчего и получили прозвище «кладбищенской птицы». Хотя их, необычайное для наших мест, «попугаистое» оперение с преобладанием ярко-желтого цвета никак не вяжется с представлением о печали и смерти. Подойти ближе и разглядеть их гнездовье я не смог из-за высокой и густой травы, сильно путающей ноги, идти по которой было невозможно. Поэтому я оставил птиц в покое, тем паче, что мне удалось увидеть, редчайшее по красоте зрелище – как стая удодов возникая, как будто, из-под земли, взмывает ввысь к кронам деревьев. Но вот незадача – такие яркие в полете, они стали совершенно незаметными среди листвы и сколько я не пытался их разглядеть – так и не смог этого сделать.
Мне захотелось пройтись вдоль кромки горы, полюбоваться новыми видами, открывающимися с разных точек зрения.
Я пошел, время от времени фотографируя увиденное на паршивую черно-белую пленку – что делать – к сожалению цветную я не мог себе позволить в то время. И вот сейчас, я смотрю на эти фотографии и горюю – ох, как не хватает им цвета, чтобы отмежевать лесное озеро от листвы, дерево от здания и проч. Хотя жалится не имеет смысла – хорошо, что хоть это уже было. Ведь у путешественников 19 века и того не было, и все, что они видели, сохраняли в своей, не очень то уж надежной, памяти.
И вот, пробираясь по узкой тропинке, я то ли специально сошел с нее, чтобы выбрать иную точку взгляда, то ли попросту нечаянно оступился – теперь уж и не вспомню, но ноги мои (или ботинки) подвели и соскользнули со склона. Тем, кто не видел никогда Саратова и Средней Волги, скажу – все холмы и увалы там меловые, сложенные из известняка, который очень сильно размывается и разрушается дождями и, особенно, талыми водами. Поэтому во многих местах, где весной грохочут ручьи, остаются «крики», поверхность которых покрыта, в большинстве своем, мелкой щебенкой, порою почти что песком, хотя на ней встречаются более или менее увесистые бульники.
Щебенка посыпалась по склону, увлекая за собой меня… я махнул руками, «как крыльями птица» и упал, слава богу, на спину, увлекая за собой все новые и новые объемы щебня и, подпрыгивая на заднице, как зимою по льду, устремился вниз. Щебенка сыпалась быстро, даже быстрее меня. А за мною, разбуженные каменной лавинкой неслись более крупные «камушки», которые несколько раз больно вдарили мне по спине, плечам и голове, когда я все-таки, скатившись вниз, остановился.
Мне кажется я сорвался где-то в районе Аптечной улицы, потому что помню, как потом я возвращался домой среди каких-то хрущевских пятиэтажек.
Пока я летел вниз, от страха и быстроты движения я не только не пытался затормозить, но даже на представлял куда лечу, положившись во всем на волю Случая. И вот, с гудящей от пары-тройки ударов камнями по голове, покачиваясь и потирая ушибленные места, я встал на ноги и увидел, что нахожусь почти у самых огородов, где в тот момент, какой-то старикан (по моим двадцатипятилетним меркам) копался в земле.
Услышав шум и грохот, он, видимо, поднял глаза и следил за моим скоростным спуском, размышляя о том, вызывать ли скорую помощь или сразу трупоперевозку. А теперь, когда я поднялся, долго и удивленно, молча, смотрел на меня, как в кино актеры смотрят на привидения, а затем промолвил: «Ну как, сынок? Живой?» Я, уже оправившись от испуга, был даже немного удивлен такому вопросу – ну не в горах же! Подумаешь съехал метров тридцать на жопе – и что? Помирать что ли из-за этого. Вам это не Памир[1]!
«Спасибо, отец! Живой!» – ответил я ему и, прихрамывая, подошел поближе, чтобы спросить как выбраться из этого нагромождения грядок и хибарок к цивилизации.
Он показал, я пошел и еще долго-долго чувствовал спиною его удивленно-восторженный взгляд.
Сейчас мне почти 54 года. То есть, я как раз нахожусь в возрасте того «старичка» и сам не верю, что это было со мной. Неужели я отделался всего лишь протертыми на заднице брюками и разодранной рубашкой. Может, конечно, моя память и подзабыла некоторые неприятные моменты, но у я совершенно не помню, что мазал раны йодом, что у меня болели синяки и ушибы, что я хромал или кряхтел после этого. Ничего не помню!
И я думаю, что так оно и было – встал и пошел, как будто бы ничего и не произошло. Так – пустячок – с горы скатился…
Эх, молодость-молодость, жаль, конечно, что ты прошла, но какое счастье, что ты была!

[1] В то время я бредил путешествием по Памиру, хотя бы проездом по трассе Хорог-Ош, на которое меня ориентировали многочисленные таджикские и афганские друзья.


 



© Copyright: Владимир Юрков, 2013

Регистрационный номер №0174304

от 10 декабря 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0174304 выдан для произведения: Скоростной спуск
Просто удивляешься – какое же нам в молодости было дано «лошадиное» здоровье, которое мы, к сожалению, тогда не ценили, а считали его тем, что называется «в порядке вещей», совершенно естественным явлением и, по молодежной беспечности, думали, что так будет всегда. И только теперь, вступая в пору старческой дряхлости, мы стали понимать – какое же нам было даровано счастье.
Недавно, упав, я мало того, что еле-еле сумел подняться без посторонней помощи, но еще и дней десять мучился всякими болями. А в молодости – как только мы не падали – и ничего – вставали и шли дальше, не придавая никакого значения происшедшему.
Красиво грохнулся я в Саратове, когда прогуливался по Лысой Горе.
Мне захотелось добраться до георепера, воткнутого в высшую точку города (по-моему 286 метров). Не помню каким манером я туда добирался – мимо телецентра не проходил – значит шел не через Октябрьское ущелье. Да, собственно, неважно как я туда пробирался, а важно то, что оттуда обалденный вид на город, который лежит практически у тебя под ногами, очерченный на самом горизонте руслом Волги. Красивый вид и с Соколовой горы, но там взгляд направлялся как бы вдоль течения Волги, а здесь Волга текла перпендикулярно взгляду, создавая совсем иную картину – раздвинув пространство своим течением, прибавляла увиденному размах и величие. Не знаю почему, но в обозреваемом, город занял совсем немного места. Мне казалось, что превалируют простор и Волга, а мысль дорисовывала картину заволжской пустыни, тянущейся аж до самого Урала. Впечатляющая картина получалась – нечего сказать.
Немного в стороне от репера мне встретилась какая-то рощица с массой удодов. Не понимаю – наверное, там было какое-то старое заброшенное военное укрытие или кладбище? Ведь удоды живут на земле, строя гнезда в камнях, отчего и получили прозвище «кладбищенской птицы». Хотя их, необычайное для наших мест, «попугаистое» оперение с преобладанием ярко-желтого цвета никак не вяжется с представлением о печали и смерти. Подойти ближе и разглядеть их гнездовье я не смог из-за высокой и густой травы, сильно путающей ноги, идти по которой было невозможно. Поэтому я оставил птиц в покое, тем паче, что мне удалось увидеть, редчайшее по красоте зрелище – как стая удодов возникая, как будто, из-под земли, взмывает ввысь к кронам деревьев. Но вот незадача – такие яркие в полете, они стали совершенно незаметными среди листвы и сколько я не пытался их разглядеть – так и не смог этого сделать.
Мне захотелось пройтись вдоль кромки горы, полюбоваться новыми видами, открывающимися с разных точек зрения.
Я пошел, время от времени фотографируя увиденное на паршивую черно-белую пленку – что делать – к сожалению цветную я не мог себе позволить в то время. И вот сейчас, я смотрю на эти фотографии и горюю – ох, как не хватает им цвета, чтобы отмежевать лесное озеро от листвы, дерево от здания и проч. Хотя жалится не имеет смысла – хорошо, что хоть это уже было. Ведь у путешественников 19 века и того не было, и все, что они видели, сохраняли в своей, не очень то уж надежной, памяти.
И вот, пробираясь по узкой тропинке, я то ли специально сошел с нее, чтобы выбрать иную точку взгляда, то ли попросту нечаянно оступился – теперь уж и не вспомню, но ноги мои (или ботинки) подвели и соскользнули со склона. Тем, кто не видел никогда Саратова и Средней Волги, скажу – все холмы и увалы там меловые, сложенные из известняка, который очень сильно размывается и разрушается дождями и, особенно, талыми водами. Поэтому во многих местах, где весной грохочут ручьи, остаются «крики», поверхность которых покрыта, в большинстве своем, мелкой щебенкой, порою почти что песком, хотя на ней встречаются более или менее увесистые бульники.
Щебенка посыпалась по склону, увлекая за собой меня… я махнул руками, «как крыльями птица» и упал, слава богу, на спину, увлекая за собой все новые и новые объемы щебня и, подпрыгивая на заднице, как зимою по льду, устремился вниз. Щебенка сыпалась быстро, даже быстрее меня. А за мною, разбуженные каменной лавинкой неслись более крупные «камушки», которые несколько раз больно вдарили мне по спине, плечам и голове, когда я все-таки, скатившись вниз, остановился.
Мне кажется я сорвался где-то в районе Аптечной улицы, потому что помню, как потом я возвращался домой среди каких-то хрущевских пятиэтажек.
Пока я летел вниз, от страха и быстроты движения я не только не пытался затормозить, но даже на представлял куда лечу, положившись во всем на волю Случая. И вот, с гудящей от пары-тройки ударов камнями по голове, покачиваясь и потирая ушибленные места, я встал на ноги и увидел, что нахожусь почти у самых огородов, где в тот момент, какой-то старикан (по моим двадцатипятилетним меркам) копался в земле.
Услышав шум и грохот, он, видимо, поднял глаза и следил за моим скоростным спуском, размышляя о том, вызывать ли скорую помощь или сразу трупоперевозку. А теперь, когда я поднялся, долго и удивленно, молча, смотрел на меня, как в кино актеры смотрят на привидения, а затем промолвил: «Ну как, сынок? Живой?» Я, уже оправившись от испуга, был даже немного удивлен такому вопросу – ну не в горах же! Подумаешь съехал метров тридцать на жопе – и что? Помирать что ли из-за этого. Вам это не Памир[1]!
«Спасибо, отец! Живой!» – ответил я ему и, прихрамывая, подошел поближе, чтобы спросить как выбраться из этого нагромождения грядок и хибарок к цивилизации.
Он показал, я пошел и еще долго-долго чувствовал спиною его удивленно-восторженный взгляд.
Сейчас мне почти 54 года. То есть, я как раз нахожусь в возрасте того «старичка» и сам не верю, что это было со мной. Неужели я отделался всего лишь протертыми на заднице брюками и разодранной рубашкой. Может, конечно, моя память и подзабыла некоторые неприятные моменты, но у я совершенно не помню, что мазал раны йодом, что у меня болели синяки и ушибы, что я хромал или кряхтел после этого. Ничего не помню!
И я думаю, что так оно и было – встал и пошел, как будто бы ничего и не произошло. Так – пустячок – с горы скатился…
Эх, молодость-молодость, жаль, конечно, что ты прошла, но какое счастье, что ты была!

[1] В то время я бредил путешествием по Памиру, хотя бы проездом по трассе Хорог-Ош, на которое меня ориентировали многочисленные таджикские и афганские друзья.


 



 
Рейтинг: 0 381 просмотр
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!