Берут завитки на чужие пожитки. Едва разбрежился рассвет, а тучи скопились поодаль, Иван Столиков, опиравшийся в дрёме на ствол векового дуба, щёлкнул пальцами и резво вскочил на ноги. Вдали позёмка кружила кадриль, через которую проглядывалась деревенька Ивана. Вздремнул он, когда неимоверно намучился с колесом, слетевшем на повороте в кювет. Так Иван и не смог закрепить колесо на оси – руки уже не слушались, а усталость и скованность навалилась на все его члены. Опять Столиков взялся за работу, то надевая, то снимая заячьи варежки. Помог Ивану Степан - соседский сын, отправлявшийся на ярмарку в посёлок Ермилово. Под уздцы довёл подводу Столиков во двор праздничной избы и, взобравшись на печь, крикнул жене Степаниде: «Ступай в баню и протопи её как следует – окоченел и устал».
Солнце в зените, утки крякают в затоне перед домом, а Иван спит и видит сон, чудных красок: под ногами россыпь золотых монет, среди которых шкатулка из малахита и яшмы; на поясе ятаган, украшенный тоже золотом с яшмой, на голове соболья шапка. И видится ему прекрасная девушка, с русой косой, переброшенной через плечо, кончиком волос щекочащая её обнажённый лобок. На ней только шапка-ушанка и валенки. Неспроста девица плывёт к нему – в глазах интерес и вожделение. На щеках у неё румянец, но не зябко им обоим. Ивана начинает распирать желание, да такое, что ночи со Степанидой показались ему так пустяк, ерунда. Кто-то в уши надул имя этого прекрасного видения: Елена. Иван зовёт её по имени, но себя не слышит, а вот Елена различила: ускорила шаг и через мгновение приблизилась к Ивану на дистанцию её ладошки. Одна мысль свербит его: обладать ею вечно, а потом и умереть можно. Елена молчаливо ладонями эфирной плотности начинает ласкать его тело. Вот-вот приблизится туда, где её ждёт окостеневший дружок. Иван-то её понимает, но стал ещё узнавать её мысленную просьбу, пришедшую издала и застучавшую щеглёнком в висках: дорогой, поделись златом. Иван, оттесняя от золотых монет Елену, неразличимым голосом вскричал: «Сначала отдайся!». Прекрасное явление усмехнулось, вдруг обернувшись злобной старухой, и вороной исчезло в синеве неба, а в ушах Ивана стоит хохот издевательский, напоминающий воронье карканье.
Иван в горячечном поту проснулся - желание исчезло, но страх преследовал его и в баньке.
[Скрыть]Регистрационный номер 0360849 выдан для произведения: Берут завитки на чужие пожитки. Едва разбрежился рассвет, а тучи скопились поодаль, Иван Столиков, опиравшийся в дрёме на ствол векового дуба, щёлкнул пальцами и резво вскочил на ноги. Вдали позёмка кружила кадриль, через которую проглядывалась деревенька Ивана. Вздремнул он, когда неимоверно намучился с колесом, слетевшем на повороте в кювет. Так Иван и не смог закрепить колесо на оси – руки уже не слушались, а усталость и скованность навалилась на все его члены. Опять Столиков взялся за работу, то надевая, то снимая заячьи варежки. Помог Ивану Степан - соседский сын, отправлявшийся на ярмарку в посёлок Ермилово. Под уздцы довёл подводу Столиков во двор праздничной избы и, взобравшись на печь, крикнул жене Степаниде: «Ступай в баню и протопи её как следует – окоченел и устал».
Солнце в зените, утки крякают в затоне перед домом, а Иван спит и видит сон, чудных красок: под ногами россыпь золотых монет, среди которых шкатулка из малахита и яшмы; на поясе ятаган, украшенный тоже золотом с яшмой, на голове соболья шапка. И видится ему прекрасная девушка, с русой косой, переброшенной через плечо, кончиком волос щекочащая её обнажённый лобок. На ней только шапка-ушанка и валенки. Неспроста девица плывёт к нему – в глазах интерес и вожделение. На щеках у неё румянец, но не зябко им обоим. Ивана начинает распирать желание, да такое, что ночи со Степанидой показались ему так пустяк, ерунда. Кто-то в уши надул имя этого прекрасного видения: Елена. Иван зовёт её по имени, но себя не слышит, а вот Елена различила: ускорила шаг и через мгновение приблизилась к Ивану на дистанцию её ладошки. Одна мысль свербит его: обладать ею вечно, а потом и умереть можно. Елена молчаливо ладонями эфирной плотности начинает ласкать его тело. Вот-вот приблизится туда, где её ждёт окостеневший дружок. Иван-то её понимает, но стал ещё узнавать её мысленную просьбу, пришедшую издала и застучавшую щеглёнком в висках: дорогой, поделись златом. Иван, оттесняя от золотых монет Елену, неразличимым голосом вскричал: «Сначала отдайся!». Прекрасное явление усмехнулось, вдруг обернувшись злобной старухой, и вороной исчезло в синеве неба, а в ушах Ивана стоит хохот издевательский, напоминающий воронье карканье.
Иван в горячечном поту проснулся - желание исчезло, но страх преследовал его и в баньке.