Рождественская сказка

90-е годы.

 

На Николу Зимнего завьюжило. Да так, что за ночь полуметровая снежная перина укрыла земную твердь. Видимо смотрел-смотрел почтенный старец на Прародину суетливую, да и не выдержал: нашел подходы к Небесной Канцелярии. А пусть земляки угомонятся: дома посидят, в пробках автомобильных постоят — поразмыслят, как жить дальше. Глядишь, чего и придумают.

 

Славик, временно-неработающий молодой человек, стоял под козырьком подъезда и скептически наблюдал, как дворник Карлов, по прозвищу Папа Карло, убирает снег. В редкие часы, свободные от подвижных игр на свежем воздухе, Слава захаживал в школу, где не без успеха решал задачки про бассейн. В каноническом тексте неизменно присутствовали две трубы, через одну из которых жидкость в водоем вливалась, а через другую выливалась. Если уровень воды в бассейне оставался постоянным, то Слава знал, в чем тут дело.

 

Молодой человек творчески переосмыслил задачу, и теперь в ней присутствовали: снег, дорога и снегоуборочная техника.

 

Слава достал из портсигара жирный чинарь “Мальборо” и отправился поделиться знаниями с необразованным дворником. Держа чинарь так, чтобы Папа Карло мог видеть его название, Слава сказал:

 

— Привет, Карлыч. Как жив-здоров?

 

Папа Карло оторвался от лопаты и радостно откликнулся:

 

— Нормалек, Славик. Скрипим помаленьку.

 

Папа Карло был человеком жизнерадостным, и дефицит общения восполнял при каждом удобном случае.

 

— Зачем так мучаться, — продолжал Вячеслав. – Все равно через минуту засыплет.

 

Папа Карло поднял кривой палец к небу и закатил глаза. Слава посмотрел наверх. Одно огромное серое облако висело где-то на уровне крыш, высыпая содержимое на опустевший город. В бога Папа Карло не верил, да и к начальству относился без особого трепета. Поэтому, что означал сей жест, было непонятно.

 

— Моисеича знаешь? – сказал, не меняя позы, дворник.

 

Желтый перст Папы Карло точно указывал на роскошную лоджию на пятом этаже. Моисеича знали все. Его “навороченный” джип японского производства был на голову выше отечественной мелкоты, стоящей вдоль дома.

 

— Выхожу сегодня утром мусор выбросить, слышу, извиняюсь, матюгается кто-то, да так громко, что двигателя джиповского не слыхать. Ага, значится, во как разоряется. Ты же знаешь, снег то вчера с вечера зарядил, ну его, значит, и засыпало. Ну, я минут пять постоял, послушал. Вот что значит образованный человек: всех припомнил, особенно Японии досталось. А голос какой – стекла дрожат. Вот что значит «партейный фунциклер».

 

— Функционер, — поправил Слава.

 

Но Папа Карло, не обращая внимания, продолжал:

— Весь дом разбудил. Вижу, значится, занавески шевелятся, народ интересуется, что случилось. Однако толкнуть никто не вышел. Затаились. А я, понимаешь, без валенок, ноги мерзнут. Думаю, надо подсобить, да домой бежать. Выхожу из-за контейнера и к нему.

 

— А, Папа Карло, человек божий. Иди, — говорит, — машину толкнешь.

 

— А машина эта, понимаешь, ну прямо, как танк, да еще чемоданов набросано по самую крышу. Ну, я сзади пристроился, толкаю, значит. Сам то на гашетку давит. Машина ревет, как тигра лютая, но ни с места. Меня с ног до головы снегом забросала. Я то вижу – бестолково газует. Машину раскачивать надо. Подраскачать да вытолкнуть – плевое дело, если голова соображает. Так, думаю, и Кондратий хватит от холода. Бросил я толкать и подхожу, значится, к дверце.

 

— Семен Моисеич, — говорю. – Дозволь мне попробовать.

 

Он посмотрел на мои кирзачи, матюгнулся, да и спрашивает меня:

 

— Ты хоть за рулем-то сидел когда-нибудь?

 

— Знамо дело, — отвечаю. – Не впервой. «Москвич» у меня был 401, да продать пришлось, когда дочке кооператив строил.

 

— Ну, садись, — говорит. – Опаздываю я страшно.

 

— Залез я в кабину, а там, мать честная: торпеда вся огнями сверкает, музыка сурьезная играет.

 

Слава стыдливо выбросил чинарик в снег.

 

А Папа Карло продолжал:

— Пощелкал я передачами, первую воткнул и легонечко так жму на акселератор, чтобы машину почувствовать, давно ведь не рулил. И тут, понимаешь, почувствовал “Япону-мать”. Мощи, что в танке “Климент Ворошилов”. А Моисеич на мое место встал, лосяра. У джипа сзади колесо подвешено, так морда у него с это колесо, ей богу. Раз, два, три, а на третий качок машинка и выехала. Вылезаю я из кабины, как ни в чем не бывало, а у самого внутрях все поет, оправдал, значится. Достаю пачку “Примы”, чтобы, как положено, перекурить это дело, а Моисеич слазил в кабину и дает мне ….

После этих слов дворник сделал эффектную паузу и достал из кармана сигару в блестящем футляре.

 

Слава был посрамлен. Наслаждаясь произведенным эффектом, Папа Карло не торопясь, вскрыл контейнер, откусил кончик сигары и прикурил от Славиных спичек.

 

— А еще деньжат подкинул.

 

Дворник показал заныканные в ушанке десять долларов.

 

— Ну, говорит: “Папа Карло – старый танкист. Броня крепка и танки наши быстры. Выручил”.

 

— Хотел я его расспросить, куда это он с вещами собрался, да он сел в машину и укатил, видимо, в самом деле, торопился. Вот я и решил снег убрать, Моисеич всегда на этом месте свой джип ставит. Главное Славик – инициатива. Чем черт не шутит, может на довольствие поставит. В наше время – время рыночных отношений, — дворник произнес это с до боли знакомыми интонациями, — себя нужно проявить.

 

Потом плюнул на ладонь, затушил сигару и аккуратно уложил ее обратно в контейнер.

 

— Могу и за тебя словечко замолвить, — сказал важно Папа Карло, берясь за лопату.

 

И тут Слава осознал, что и его незаконченное высшее образование, и страсть к чтению едва ли помогут преуспеть, во всяком случае, сегодня, а вот связи и, как выразился Папа Карло: “Инициатива”, возможно, помогут заработать на пол-литра и кусок колбасы. На лице Славы отразилась немедленная готовность приступить к делу.

 

— Так, Вячеслав, — в голосе Папы Карло появились ефрейторские нотки. – Теперь нас двое, применим высокопроизводительную технику.

 

Дворник изъял из сугроба двуручное приспособление неслабых размеров и вынес его на очищенный от снега плацдарм.

 

— Впрягайся, жеребец, — приказал Карлов, и борьба со стихией началась.

 

Через пару минут Слава был мокрый, как мышь. Вчерашнее возлияние выходило фонтанами из всех пор его щуплого тела. Картонные коробки собирать, безусловно, легче. Через двадцать минут мужики остановились перекурить.

 

Несколько машин, брошенные хозяевами на зимовку, были засыпаны снегом по ступицы, а вот участок длиной метров десять, где проживал “джип широкий”, и выезд на улицу были вычищены безупречно.

 

— Ну, Славик, сейчас еще вдоль бордюра пройдемся лопатой и пошабашим.

 

На десятку точно отбомбили, — заметил Папа Карло.

 

Взяв инструменты, компаньоны пошли дочищать джипово стойбище. Встав на противоположных концах участка, они бодро двинулись навстречу друг другу. И в тот момент, когда должна была произойти смычка, на лопате Папы Карло вдруг оказался какой-то припорошенный снегом предмет. Дворник, увлеченный работой, чуть было не выбросил его вместе со снегом. Но зоркий глаз Славы, привыкший искать все, что лежит и брать все, что плохо лежит, заметил большую черную штуковину.

 

— Стой, Папаня, смотри, — Слава нагнулся и осторожно отряхнул красивый кожаный бумажник.

 

Мужики быстро осмотрели окрестности и замерли плечо к плечу, готовые стоять насмерть. На улице было все также безлюдно, а снег уже начал засыпать широкую кривую траншею для движения джипов. В полном молчании компаньоны проследовали в каморку Папы Карло, где тот негнущимися пальцами открыл бумажник. В его двух больших отделениях лежали доллары. Много. Папа Карло вытащил из ящика для гвоздей сигару, сломал пополам и поделился с компаньоном. Душистый дымок струйками поднимался к грязному потолку, пощипывая глаза; снег, налипший на обувь, превратился в большую мутную лужу, но они не торопились, наслаждаясь созерцанием пухлой пачки денежных знаков. Первым молчание прервал молодой и горячий Славик.

 

— Послюним, а Карло?

 

Папа бережно взял в руки пачку банкнот и аккуратно начал считать.

 

— Две тысячи четыреста двадцать руб…, то есть долларов, — Папа Карло припечатал с столу последнюю бумажку.

 

— А ты говорил, десятку заработали, — выдохнул Слава. – Когда мы все это Моисеичу доставим, он нам и полтинник отстегнет, в школу не ходи.

 

— Так, Слава, — строго произнес дворник, беря руководство в свои руки.

— Моисеевич прибывает около 20.00. Сбор в 19.45 у мусорных баков.

 

До назначенного срока время тянулось катастрофически медленно. У обоих компаньонов все валилось из рук, и на место встречи они явились около семи вечера. Опять заломав сигару, мужики принялись мечтать.

 

— Если полтинник отслюнит, это значит по 25 долларов на каждого, нашими аж по 130 тысяч. Я так, Славик, свои на книжку положу, а как подкоплю пол-лимона, так дочке отдам. В ее институте уже полгода зарплату не платят, так может чего из одежды себе справит. На мужика то ейного надежды мало. Кандидат наук, а зарплата 350 тысяч. На еду и то не хватает. А ты со своей долей, что будешь делать?

 

Слава семьей обременен не был, и все добытые праведными и неправедными путями деньги тратил на шнапс и детективы в мягких обложках. Но такую крупную сумму стоило потратить более достойно.

 

— Карло, ты Олю с моей площадки знаешь?

 

-Это светленькая такая, худенькая, с мамой живет?

 

— Она, — подтвердил Слава.

 

— Да, вроде хорошая девочка. Тоже сейчас работу ищет. Знаю только, что бедно живут.

 

— У нее день рождения через неделю. Я ей букет роз куплю. Знаешь, в цветочном ларьке на рынке видел. Сто тысяч стоит.

 

— Ну, Славик, ты джентельмен. Молодец, если так. А я думал опять пропьешь.

 

— Так и на банкет хватит, — засмеялся джентльмен.

 

— А вдруг не полтинник даст, а больше, — сказал Слава, и они снова принялись мечтать, правда, уже про себя.

 

Меж тем пробило восемь часов, затем пол девятого, а джипово стойбище оставалось пустым, и в окнах пятого этажа все не загорался свет. Наконец, в начале десятого, изрядно замерзнув, мужики решили перенести акцию на завтрашнее утро.

 

Но завтра Моисеевич опять не появился, и послезавтра, и через неделю. А когда через месяц в квартиру на пятом этаже въехал новый жилец, Слава и Папа Карло поделили деньги. К тому времени все в доме уже знали, что Моисеич отбыл за бугор.