Роковой сон

Эмма Владимировна Залман по своему обыкновению просыпалась рано. Вскакивала с узкой неказистой кровати и, наскоро умывшись, шла на кухню. Растапливать опостылевший керогаз. В некогда шумной и многолюдной квартире она осталась одна, как старая опытная паучиха, сожравшая всех возможных конкурентов.

Керогаз неспешно разогревался, и вот уже пара яиц весело  превращалась я диетическое блюдо, а сама товарищ Залман деловито и почти неслышно напевала партийный гимн.

В окно было видно. Как к довольно большому зданию женской школы идут ученицы. Они напоминали Залман давно канувших в небытиё гимназисток. Те также шептались друг с другом о своих, только им ведомых секретах.

Эмма Владимировна чувствовала, как время начинает вращаться в другую сторону. Как ещё невозможное вчера, сейчас начинает выползать наружу, словно бы не к месту вскочивший чирей. Она так и не сумела полюбить мужчин, считая их только лишь разумными животными, но не более. Но и женщины вызывали у неё злобу – особенно чистые и цветущие девушки со строгим выражением глаз. Таких принципиалок она охотно выводила на задний двор и ставила к стенке.

Девушки только притворялись советскими. Эмма Владимировна боялась, что однажды попросту пробудится в давно ушедшей России, увидит трёхцветные флаги и вывески с ятями и ерами.

Ей нравилось играть со своим верным другом. Он был тяжёл и красив, красив скрытой силой. В его барабане таилась смерть. Она охотно переняла бы опыт белогвардейских офицеров – попросту крутанула эту мерзкую карусель, желая одного  - скорой и точной смерти.

Но ей не хотелось оставаться падалью в этих комнатах. На выстрел вряд ли бы кто обратил внимание. А вот смердеть и разлагаться не входило в планы товарища Залман.

Она предполагала, как умрёт. Даже знала, что будет делать – шаг за шагом, старательно продумывая свой путь в Преисподнюю. Главное, было миновать седовласого и слегка придурковатого  старика. Директриса явно возомнила себя начальницей гимназии, она особенно гордилась старомодными платьями учениц и запахом мела.

Февраль успел перевалить через середину. В воздухе попахивало весной, а со страниц газет то и дело доносились рокочущие отзвуки бури.

Эмма Владимировна давно уже была списана со счетов. К ней никто не заходил, словно бы она никогда и не была живым человеком, а только собирала на себя весь возможный сор уходящей в небытиё эпохи подобно старой витринной кукле

Она знала, что хочет умереть молодой. Её сновидения были полны прошлых подвигов, когда она была, по словам очередного кандидата в поклонники – Валькирией революции. Она красивая, отринувшая все заповеди и веры.

Сегодня она решилась. Тянуть жизнь далее не имело смысла. Она чувствовала, что так или иначе этот день станет последним. В сущности, она сама вела себя к пропасти – сначала сбежав из родительского дома, а затем, примкнув к разбитным и слегка диковатым убийцам.

В их компании она утратила последние крохи жалости. Смерть, чужая смерть не имела теперь никакого значения – мир стал похож на смешной балаган, где боль и смерть всегда понарошку.

Её берегли. Она сама не пыталась подражать французским мстительницам. Гораздо проще было искать утешение в объятиях вчерашних гимназисток. Те охотно учились азбуке революционной любви, очень скоро их мало чем можно было отличить от девиц мадам Роже. Все эти дочки разорившихся дворян очень скоро падали в глазах Эммы, становились просто пушечным мясом.

 - Сегодня или никогда! – решила она.

В кабинете номер двадцать пять шёл урок литературы.

Проходили бессмертный роман Николая Чернышевского.

Девушки в белых передниках и нарукавниках, словно бы перенеслись из дореволюционного далека. Только ярко выделявшиеся на их передниках  маленькие рубиновые знамёна говорили о том, что они не старорежимные гимназистки, но советские комсомолки.

Слегка шепелявившая учительница продолжала говорить о значении этого революционного романа. Девушки только делали вид, что слушают её – им не терпелось уйти отсюда. В окна струился яркий солнечный свет, и казалось, что весна вот-вот постучится в их сердца.

Одна из девушек стоически выдерживала пытку учительской нотацией. Ей вовсе не хотелось ни подражать Вере Павловне, не презирать её. Зато в глубине коридора послышались чьи-то очень внятные шаги.

- Ой, девочки, к нам пушкинский Командор пожаловал, проговорила кокетливая староста, поправляя выбившуюся прядь.

Она то и дело поглядывала на улицу. Её отец по пути на обед заезжал за ней в школу, чтобы дочь не морозилась на ветру. Доживающая свой век престарелая «эмка» пугала наиболее впечатлительных девушек, она напоминала  им старую ворону на белом снегу.

Владлене нравилось, когда на неё смотрят. Она просто от гордости лопалась, когда ощущала на своём лифе оценивающий мужской взгляд. Ей тут же хотелось сделать книксен и загадочно улыбнуться.

Дверь кабинета распахнулась и….

Эмму тянуло в пропасть. Ей казалось, что сейчас роковой для этого городка одна тысяча девятьсот восемнадцатый. Что она ещё молода и красива, а перед ней перепуганные насмерть барышни.

Одна из них тотчас упала в обморок. Эмма была уверенна, что она уже где-то видела эту анемичную барышню. Возможно, в кратком, пугающим ясностью, сне. Барышня лежала и билась как в падучей.

- Что вы себе позволяете! Вон,  - вскрикнула классная дама.

Ей хватило одного выстрела. Остальные девушки притихли. Они с ужасом смотрели на мёртвое тело и дрожали, не зная, чего ожидать от женщины в чёрной кожаной куртке.

 Она, молча, подошла к столу, взяла журнал и стала смотреть на ряд красиво и убористо написанных фамилий и имён. Смотреть. Как смотрела когда-то в молодости, презирая всех этих расфуфыренных барышень.

- Так здание это мы реквизируем.  Да и вещички ваши - тоже. Ну, что непонятного. Живенько разнагишались  - и к стенке.

Владлена первая потянулась к пуговкам на груди. Ей было жаль своего розового тела – оно напоминало большой кусок окорока – такое лакомство отец приносил на новый год, и она прямо-таки лопалась от гордости, чувствуя себя, по крайней мере, княжной.

Владлена не заметила, как тупо зарозовела. Ей не хотелось становиться второй жертвой этой старухи. Та целилась в неё, как когда-то подслеповатая старуха в того, в честь кого ей было дано это красивое имя.

Она боялась оглянуться, наверняка и другие девчонки также прощались в форменными платьями, покупая этим краткие мгновения жизни. Владлена боялась разжмуриться и не понимала, отчего она ничего не слышит, кроме тягучей, пугающей тишины.

Внезапно эту ватную тишину разорвал удар бича. Он был кратким и ожег уши, словно не к месту полученная пощечина.

Что-то с грохотом повалилось на паркетный пол.

Владлена от ужаса распахнула глаза.

Страшная старуха валялась, словно тряпичная кукла. А главное, она, только она одна была розовой.

- Девчата, гляньте, а староста-то – голая!!!

Эмма улетала в небытиё. Она ещё видела, как строй из обнаженных гимназисток нестройно и явно фальшивя поёт Интернационал. Как она – молодая и смелая дирижирует своим маузером, дирижирует и радостно смеётся. Всё было как во сне. В её проклятом вечном сне, который она так и не могла позабыть