Пусти борова в огород

  Пусти борова в огород
Городские жители всегда принижают значимость крестьянского труда, считая его делом настолько простым и несущественным, не требующим, ни умения, ни сноровки, что им может заниматься каждый. Многие, многие, этим грешат, чтобы, как мне кажется, таким образом, поднять престиж собственного труда, чтобы хоть на чуть-чуть, но возвысится над кем-нибудь.
На самом деле это не так. Любая работа, будь то наука, искусство, ремесло или крестьянский труд требует обучения, развития и закрепления навыков и, самое главное, призвания.
В стойком неуважении к крестьянству в России повинно, наверное, и то, что этот класс в ней был испокон века самым бесправным и презираемым. В России все были рабами Царя, но крестьяне, которые, собственно говоря, и кормили всех и вся, были рабами рабов. В этой ужасной стране не было принято покупать сельскохозяйственные товары – их попросту отнимали у крестьян, а самое гадкое бросали обратно, чтобы они не передохли с голода. Отвратительно и то, что 1917 год ничего не изменил в положении крестьян, оставив их такими же рабами, какими они были и прежде.
В такой оценке земледельческого труда, особенно обидно то, что именно в России, он неимоверно тяжел. Неплодородная земля, короткое холодное лето, не давая возможности получить желаемый урожай, заставляли крестьян расширять свои поля до практически неообрабатываемых размеров. О животноводстве в таком климате не могло быть и речи[1].
В Турках первый и единственный раз в жизни мне пришлось приобщиться к сельскому труду. О, боже, сколько я натерпелся мучений, прежде чем, не то чтобы научиться чему-то, но, по крайней мере, освоить азы.
Хоть я и был белоручкой по образованию[2], но физического труда никогда не чурался, а даже, наоборот, любил его, интересовался им и уважал его намного больше, чем умственный[3].
Так сложилась моя жизнь, что в институт я попал  от собственного безразличия. Моя мать хотела сына-инженера, я не стал обижать мамочку, памятуя о том, что в СССР «хочешь – жни, а хочешь – куй, все равно получишь…» Уравниловка пробуждала интерес к высшему образованию. Зачем горбиться рабочим в пыли и грязи, чтобы получать те же, если не меньшие, деньги, чем получает какой-нибудь научный сотрудник в исследовательском институте в тепле и уюте[4]. Да и научным сотрудником стал по безразличию – мне предложили, а я не отказался[5].
Работая на кафедре ДМ, к труду физическому я не охладел, а наоборот – тянулся к нему изо всех сил как к средству спасения от гнетущего институтского безделья, от пустопроводимых дней, от сознания никчемности и ненужности выполняемой работы. Чтобы не одуреть и не запиться от скуки, я мастерил дома мебель, клеил обои, ремонтировал сантехнику и электрику, а потом, учитывая особенности выживания в СССР, освоил даже портняжное ремесло.
Многие из своих умений я использовал, как средство извлечения прибыли, что было в те страшные годы – уголовным преступлением.
Вообще, мне с детства нравилось делать то, что приносит прибыль или, по крайней мере, дает сэкономить. В школе я, переписывал кассеты с рок-музыкой, учась в институте, я понял, что решать сокурсникам задачи по программированию можно за деньги – и стал программистом. Как-то приятель попросил начертить курсовой проект и дал мне денег, много денег – пришлось освоить черчение и потом много лет кормиться этим ремеслом. То есть – я пытался всегда, в соответствии с изменяющейся жизненной ситуацией, находить для себя какое-либо дело. Учился, набивал руку, чтобы стать, если уж не мастером, то, по крайнем мере, хорошим ремесленником.
Но сельское хозяйство по своей сути настолько сильно отличалось от всего того, чем я занимался до той поры, что казалось мне дремучим лесом. Понемногу, конечно, я вникал в крестьянский труд, но, к сожалению, по своему недолгому пребыванию в Турках, так и не освоил его. А жаль, мне почему-то кажется, что я смог бы стать неплохим фермером.
 
Расскажу один забавный случай.
Я знал, что заходя на скотный двор (под этим громким названием, понимался небольшой загончик, где веселились два борова) надо обязательно запирать за собой калитку, чтобы свиньи не вырвались в огород. Что я и делал какое-то время. А потом… а потом я неожиданно вспомнил, что я – человек разумный и, прежде чем что-либо делать, должен поразмышлять. Вот я и подумал – зачем запирать калитку? Свинья – скотина – существо неразумное и вряд ли сможет отличить запертую калитку от попросту прикрытой. А я, тем самым, освобожу себя от «утомительного» дерганья защелкой.
Жуть – молодой мужик ленится несколько раз в день закрыть защелку на калитке! И еще придумывает этому оправдание. Хотя, когда припоминаешь, что лень – мать прогесса – то мысленно себя прощаешь. Взаправду, если бы люди не ленились тащить за собой борону, то никогда бы не приручили лошадь.
Человеческое тщеславие приучило нас считать домашних животных, которых мы сами же называем «братьями меньшими», глупее некуда. Дескать – разумом не обладают, хлев построить не могут, еды припасти не умеют и, вроде, без нас не проживут. Но не тут-то было, мало того, что они во много раз сильнее нас, они еще, нет, не скажу – умнее, нет… а вот – хитрее – точно. Если бы животные не были хитрее человека, то их давно бы всех перебили.
Иногда мне даже кажется, что многие домашние животные настолько хитры, что специально валяют дурку перед человеком, пытаясь казаться глупее, чем есть на самом деле. Типа – с дурака – взятки гладки. От него многого не потребуешь. А кормить – кормить все равно будут.
И вот, зайдя к свиньям с ведром помоев, я не запер за собой калитку, а просто прихлопнул ее поплотнее ногой. Нагнувшись к корыту, я начал выливать из него корм и, только вылив уже почти все ведро, заметил то, что не слышу свинячьего чавканья. Что за черт! Нехорошее предчувствие охватило меня – точно – рядом с корытом, кроме меня, никого не было! Случилось то, чего я боялся – свиньи ушли в огород! Калитка была распахнута настежь…
Каким образом эти свинские рожи сумели ее открыть не сложно было догадаться. Имея такое сильное и подвижное рыло можно дома приподнимать, не то, что калитки распахивать. Но вот как они углядели, что защелка не заперта! Пескари премудрые!
Ох, любят. и дикие, и, уж тем более, домашние свиньи картошку. Я рванул в огород… жуткое зрелище… Если бы собственными глазами не видел, то никогда бы не поверил в то, что они своим рылом копают картошку раз в пять быстрее человека. Приподнимет рыло, хрюкнет, только пыль из пятака вылетит, и опять за свое – морду вниз… чавк-чавк-чавк… Стало ясно – нагоняя не избежать. Хотя меня, собственно, волновал не нагоняй, как таковой, а сознание собственной неподготовленности, даже к такому простому крестьянскому делу, как кормлению свиней.
Я схватил лопату, которая стояла неподалеку и, размахивая ею, кинулся загонять свиней на скотный двор. Из чего ровным счетом ничего не получилось. Свиньи бегали туда-сюда, легко уворачиваясь от лопаты, вертелись между ног, но в загон не шли. Ирина, услышав шум, подошла к окну и увидев меня, бегающего с лопатой промеж двух свиней, закатилась от хохота, настолько комичным было это зрелище. То, что происходило за окном, было воплощением пословицы – «За двумя зайцами погонишься…» Крутясь и вертясь, бегая взапуски, размахивая лопатой я смог только отогнать свиней от огорода и не оборонять его. Но вернуть их в загон я не мог.
Хорошо, что вся эта борьба проходила на натоптанной дорожке. Если бы мы боролись на грядках – огороду пришел бы каюк.
Ирина, вдоволь насмеявшись надо мной, вышла и, не дав мне опомнится, загнала одного борова на место. Второй, видя что расклад сил изменился и, если раньше их было двое против меня, а теперь нас двое против одного, взбеленился. Умный был свин – резать жалко. Он так хитро водил нас обоих за нос, так ловко проскакивал между нами, уходя, и от одного, и от другого, что мы несколько раз ловили друг друга, но только не его. Свинья, одним словом, свинья – хитрая, коварная, живучая тварь.
Я понял, что так его не загнать и решил взять свинью руками, в полном смысле этого слова. Когда он пробегал мимо меня, я бросился на него, как волк – на загривок, пытаясь собственным весом придавить его к земле, уповая на почти двукратную разницу в весе. Но не тут-то было. Волчьих клыков и когтей у меня не было, поэтому подлый боров буквально вытекал из моих рук как вода. Мне было нечем и не за что его ухватить. Руки скользили по свиной шерсти так, будто бы она была намазана маслом. До этого я видел щетину только в малярных кистях. На свинье она оказалась необычайно скользкой. И вот, через мгновенье, он уже больше чем наполовину выполз из-под меня, приподнявшись на передних лапах – ему оставался всего лишь один рывок, чтобы вырваться на свободу. И он рванул! Но я, прижимая его задницу к земле, успел схватиться за задние лапки, за ту узкую выемку возле копыта., Боров задергался или, скорее завертелся, отчаянно пытаясь вырваться, но я держал его изо всех сил. Хотя уже понял, что я не только не смогу дотащить его до загона, а даже не смогу долго его держать, хотя боров, и устал, и дергался уж не так сильно.
Но, вот, моя рука ослабела настолько, что выпустила левое копыто, свин завертелся как веретено и через секунду, став полностью свободным, весело побежал вперед. Черт – подумал я – полный провал, срам и позор и с этой мыслью уткнулся лицом в землю, боясь посмотреть Иринке в глаза. Хорош – нечего сказать – и свиней упустил, и свиней не поймал – езжай ты, крендель, в свою Москву и тыкай кнопки на компьютере. Ну, не дорос ты до села! Зубы свело от злобы. Стало противно так, что я перестал ощущать вкус пыли, набившейся во рту.
И вдруг я услышал как свиные копытца протопали мимо меня в направлении скотного двора. Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать – удивленно вспомнил я строчку из филатовской сказки. Я встрепенулся, вскочил на ноги и увидел, как боров спокойно стоит у калитки ведущей в загон.
Конечно, у меня мелькнула мысль, что свинская морда решила лохануть городского неумейку, по полной программе и попробует теперь запихнуть меня вместо себя в загон. Но делать было нечего и пришлось со всех ног бежать открывать калитку в которую свин вошел без всякого сопротивления.
Рывком закрыв калитку, я раза два потрогал защелку, чтобы убедиться в ее защелкнутости. И только потом, отряхнув с лица пыль и отплевавшись, стал размышлять над тем, что же произошло.
После такой упорной борьбы боров сам идет в свою тюрьму? Дико! Но присмотревшись я понял – нет не дикоь – в пылу драки я совершенно забыл про другого борова, которого Иринка уже давным-давно вернула на его законное место. Так вот – пока мы гонялись за его приятелем – любителем свободы и вкусной картошки, он преспокойненько жрал помои, вылитые мною в корыто, еще до начала всей этой эпопеи. В конце концов, любитель свободы понял– пока он борется со мною за огород, другой боров, памятуя о «синице в руках», уже съел почти все не очень вкусные помои, оставив своего друга в дураках.
Вот почему из всех домашних животных я признаю только кошку – она единственная, кто не унижается перед человеком за кусок хлеба. Она даже драться не будет, коли что-то не устраивает, она уйдет и не будет скучать по плохому кормильцу. Поэтому я резал, и курей, и баранов, и коз без малейшей жалости. Для меня это все равно, что открыть банку консервов. Консервы и есть консервы… 

[1] Тверская область 2013 год – выпас коров начался в самом конце мая, а после 15 августа трава уже прироста не давала, на моих глазах коровы набросились на ивняк.

[2] Моя специальность по диплому – инженер-конструктор.

[3] Честно скажу – умственный труд не по мне. Лучше работать и не думать, чем думать и не работать – таков мой девиз, который я проверил на практике, работая на заводе ЗИЛ. Какое счастье, какая легкость. Руки движутся, голова – свободна!

[4] Мой кузен – бригадир ремонтной бригады на Лианозовском Электромеханическом заводе, при работе в горячем цеху, имел оклад 220 рублей. Я, как старший инженер, в 1987 году получал 140 рублей и дополнительно по совместительству еще 50, итого 190 рублей за полнейшее ничегонеделанье.

[5] Еще раз напомню о модной в те годы идеологии «похуизма», укладывающейся в слоган «Комсомольцам тридцатых годов все было по плечу, а нам - по хую».

© Copyright: Владимир Юрков, 2013

Регистрационный номер №0177065

от 24 декабря 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0177065 выдан для произведения:   Пусти борова в огород
Городские жители всегда принижают значимость крестьянского труда, считая его делом настолько простым и несущественным, не требующим, ни умения, ни сноровки, что им может заниматься каждый. Многие, многие, этим грешат, чтобы, как мне кажется, таким образом, поднять престиж собственного труда, чтобы хоть на чуть-чуть, но возвысится над кем-нибудь.
На самом деле это не так. Любая работа, будь то наука, искусство, ремесло или крестьянский труд требует обучения, развития и закрепления навыков и, самое главное, призвания.
В стойком неуважении к крестьянству в России повинно, наверное, и то, что этот класс в ней был испокон века самым бесправным и презираемым. В России все были рабами Царя, но крестьяне, которые, собственно говоря, и кормили всех и вся, были рабами рабов. В этой ужасной стране не было принято покупать сельскохозяйственные товары – их попросту отнимали у крестьян, а самое гадкое бросали обратно, чтобы они не передохли с голода. Отвратительно и то, что 1917 год ничего не изменил в положении крестьян, оставив их такими же рабами, какими они были и прежде.
В такой оценке земледельческого труда, особенно обидно то, что именно в России, он неимоверно тяжел. Неплодородная земля, короткое холодное лето, не давая возможности получить желаемый урожай, заставляли крестьян расширять свои поля до практически неообрабатываемых размеров. О животноводстве в таком климате не могло быть и речи[1].
В Турках первый и единственный раз в жизни мне пришлось приобщиться к сельскому труду. О, боже, сколько я натерпелся мучений, прежде чем, не то чтобы научиться чему-то, но, по крайней мере, освоить азы.
Хоть я и был белоручкой по образованию[2], но физического труда никогда не чурался, а даже, наоборот, любил его, интересовался им и уважал его намного больше, чем умственный[3].
Так сложилась моя жизнь, что в институт я попал  от собственного безразличия. Моя мать хотела сына-инженера, я не стал обижать мамочку, памятуя о том, что в СССР «хочешь – жни, а хочешь – куй, все равно получишь…» Уравниловка пробуждала интерес к высшему образованию. Зачем горбиться рабочим в пыли и грязи, чтобы получать те же, если не меньшие, деньги, чем получает какой-нибудь научный сотрудник в исследовательском институте в тепле и уюте[4]. Да и научным сотрудником стал по безразличию – мне предложили, а я не отказался[5].
Работая на кафедре ДМ, к труду физическому я не охладел, а наоборот – тянулся к нему изо всех сил как к средству спасения от гнетущего институтского безделья, от пустопроводимых дней, от сознания никчемности и ненужности выполняемой работы. Чтобы не одуреть и не запиться от скуки, я мастерил дома мебель, клеил обои, ремонтировал сантехнику и электрику, а потом, учитывая особенности выживания в СССР, освоил даже портняжное ремесло.
Многие из своих умений я использовал, как средство извлечения прибыли, что было в те страшные годы – уголовным преступлением.
Вообще, мне с детства нравилось делать то, что приносит прибыль или, по крайней мере, дает сэкономить. В школе я, переписывал кассеты с рок-музыкой, учась в институте, я понял, что решать сокурсникам задачи по программированию можно за деньги – и стал программистом. Как-то приятель попросил начертить курсовой проект и дал мне денег, много денег – пришлось освоить черчение и потом много лет кормиться этим ремеслом. То есть – я пытался всегда, в соответствии с изменяющейся жизненной ситуацией, находить для себя какое-либо дело. Учился, набивал руку, чтобы стать, если уж не мастером, то, по крайнем мере, хорошим ремесленником.
Но сельское хозяйство по своей сути настолько сильно отличалось от всего того, чем я занимался до той поры, что казалось мне дремучим лесом. Понемногу, конечно, я вникал в крестьянский труд, но, к сожалению, по своему недолгому пребыванию в Турках, так и не освоил его. А жаль, мне почему-то кажется, что я смог бы стать неплохим фермером.
 
Расскажу один забавный случай.
Я знал, что заходя на скотный двор (под этим громким названием, понимался небольшой загончик, где веселились два борова) надо обязательно запирать за собой калитку, чтобы свиньи не вырвались в огород. Что я и делал какое-то время. А потом… а потом я неожиданно вспомнил, что я – человек разумный и, прежде чем что-либо делать, должен поразмышлять. Вот я и подумал – зачем запирать калитку? Свинья – скотина – существо неразумное и вряд ли сможет отличить запертую калитку от попросту прикрытой. А я, тем самым, освобожу себя от «утомительного» дерганья защелкой.
Жуть – молодой мужик ленится несколько раз в день закрыть защелку на калитке! И еще придумывает этому оправдание. Хотя, когда припоминаешь, что лень – мать прогесса – то мысленно себя прощаешь. Взаправду, если бы люди не ленились тащить за собой борону, то никогда бы не приручили лошадь.
Человеческое тщеславие приучило нас считать домашних животных, которых мы сами же называем «братьями меньшими», глупее некуда. Дескать – разумом не обладают, хлев построить не могут, еды припасти не умеют и, вроде, без нас не проживут. Но не тут-то было, мало того, что они во много раз сильнее нас, они еще, нет, не скажу – умнее, нет… а вот – хитрее – точно. Если бы животные не были хитрее человека, то их давно бы всех перебили.
Иногда мне даже кажется, что многие домашние животные настолько хитры, что специально валяют дурку перед человеком, пытаясь казаться глупее, чем есть на самом деле. Типа – с дурака – взятки гладки. От него многого не потребуешь. А кормить – кормить все равно будут.
И вот, зайдя к свиньям с ведром помоев, я не запер за собой калитку, а просто прихлопнул ее поплотнее ногой. Нагнувшись к корыту, я начал выливать из него корм и, только вылив уже почти все ведро, заметил то, что не слышу свинячьего чавканья. Что за черт! Нехорошее предчувствие охватило меня – точно – рядом с корытом, кроме меня, никого не было! Случилось то, чего я боялся – свиньи ушли в огород! Калитка была распахнута настежь…
Каким образом эти свинские рожи сумели ее открыть не сложно было догадаться. Имея такое сильное и подвижное рыло можно дома приподнимать, не то, что калитки распахивать. Но вот как они углядели, что защелка не заперта! Пескари премудрые!
Ох, любят. и дикие, и, уж тем более, домашние свиньи картошку. Я рванул в огород… жуткое зрелище… Если бы собственными глазами не видел, то никогда бы не поверил в то, что они своим рылом копают картошку раз в пять быстрее человека. Приподнимет рыло, хрюкнет, только пыль из пятака вылетит, и опять за свое – морду вниз… чавк-чавк-чавк… Стало ясно – нагоняя не избежать. Хотя меня, собственно, волновал не нагоняй, как таковой, а сознание собственной неподготовленности, даже к такому простому крестьянскому делу, как кормлению свиней.
Я схватил лопату, которая стояла неподалеку и, размахивая ею, кинулся загонять свиней на скотный двор. Из чего ровным счетом ничего не получилось. Свиньи бегали туда-сюда, легко уворачиваясь от лопаты, вертелись между ног, но в загон не шли. Ирина, услышав шум, подошла к окну и увидев меня, бегающего с лопатой промеж двух свиней, закатилась от хохота, настолько комичным было это зрелище. То, что происходило за окном, было воплощением пословицы – «За двумя зайцами погонишься…» Крутясь и вертясь, бегая взапуски, размахивая лопатой я смог только отогнать свиней от огорода и не оборонять его. Но вернуть их в загон я не мог.
Хорошо, что вся эта борьба проходила на натоптанной дорожке. Если бы мы боролись на грядках – огороду пришел бы каюк.
Ирина, вдоволь насмеявшись надо мной, вышла и, не дав мне опомнится, загнала одного борова на место. Второй, видя что расклад сил изменился и, если раньше их было двое против меня, а теперь нас двое против одного, взбеленился. Умный был свин – резать жалко. Он так хитро водил нас обоих за нос, так ловко проскакивал между нами, уходя, и от одного, и от другого, что мы несколько раз ловили друг друга, но только не его. Свинья, одним словом, свинья – хитрая, коварная, живучая тварь.
Я понял, что так его не загнать и решил взять свинью руками, в полном смысле этого слова. Когда он пробегал мимо меня, я бросился на него, как волк – на загривок, пытаясь собственным весом придавить его к земле, уповая на почти двукратную разницу в весе. Но не тут-то было. Волчьих клыков и когтей у меня не было, поэтому подлый боров буквально вытекал из моих рук как вода. Мне было нечем и не за что его ухватить. Руки скользили по свиной шерсти так, будто бы она была намазана маслом. До этого я видел щетину только в малярных кистях. На свинье она оказалась необычайно скользкой. И вот, через мгновенье, он уже больше чем наполовину выполз из-под меня, приподнявшись на передних лапах – ему оставался всего лишь один рывок, чтобы вырваться на свободу. И он рванул! Но я, прижимая его задницу к земле, успел схватиться за задние лапки, за ту узкую выемку возле копыта., Боров задергался или, скорее завертелся, отчаянно пытаясь вырваться, но я держал его изо всех сил. Хотя уже понял, что я не только не смогу дотащить его до загона, а даже не смогу долго его держать, хотя боров, и устал, и дергался уж не так сильно.
Но, вот, моя рука ослабела настолько, что выпустила левое копыто, свин завертелся как веретено и через секунду, став полностью свободным, весело побежал вперед. Черт – подумал я – полный провал, срам и позор и с этой мыслью уткнулся лицом в землю, боясь посмотреть Иринке в глаза. Хорош – нечего сказать – и свиней упустил, и свиней не поймал – езжай ты, крендель, в свою Москву и тыкай кнопки на компьютере. Ну, не дорос ты до села! Зубы свело от злобы. Стало противно так, что я перестал ощущать вкус пыли, набившейся во рту.
И вдруг я услышал как свиные копытца протопали мимо меня в направлении скотного двора. Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать – удивленно вспомнил я строчку из филатовской сказки. Я встрепенулся, вскочил на ноги и увидел, как боров спокойно стоит у калитки ведущей в загон.
Конечно, у меня мелькнула мысль, что свинская морда решила лохануть городского неумейку, по полной программе и попробует теперь запихнуть меня вместо себя в загон. Но делать было нечего и пришлось со всех ног бежать открывать калитку в которую свин вошел без всякого сопротивления.
Рывком закрыв калитку, я раза два потрогал защелку, чтобы убедиться в ее защелкнутости. И только потом, отряхнув с лица пыль и отплевавшись, стал размышлять над тем, что же произошло.
После такой упорной борьбы боров сам идет в свою тюрьму? Дико! Но присмотревшись я понял – нет не дикоь – в пылу драки я совершенно забыл про другого борова, которого Иринка уже давным-давно вернула на его законное место. Так вот – пока мы гонялись за его приятелем – любителем свободы и вкусной картошки, он преспокойненько жрал помои, вылитые мною в корыто, еще до начала всей этой эпопеи. В конце концов, любитель свободы понял– пока он борется со мною за огород, другой боров, памятуя о «синице в руках», уже съел почти все не очень вкусные помои, оставив своего друга в дураках.
Вот почему из всех домашних животных я признаю только кошку – она единственная, кто не унижается перед человеком за кусок хлеба. Она даже драться не будет, коли что-то не устраивает, она уйдет и не будет скучать по плохому кормильцу. Поэтому я резал, и курей, и баранов, и коз без малейшей жалости. Для меня это все равно, что открыть банку консервов. Консервы и есть консервы… 

[1] Тверская область 2013 год – выпас коров начался в самом конце мая, а после 15 августа трава уже прироста не давала, на моих глазах коровы набросились на ивняк.

[2] Моя специальность по диплому – инженер-конструктор.

[3] Честно скажу – умственный труд не по мне. Лучше работать и не думать, чем думать и не работать – таков мой девиз, который я проверил на практике, работая на заводе ЗИЛ. Какое счастье, какая легкость. Руки движутся, голова – свободна!

[4] Мой кузен – бригадир ремонтной бригады на Лианозовском Электромеханическом заводе, при работе в горячем цеху, имел оклад 220 рублей. Я, как старший инженер, в 1987 году получал 140 рублей и дополнительно по совместительству еще 50, итого 190 рублей за полнейшее ничегонеделанье.

[5] Еще раз напомню о модной в те годы идеологии «похуизма», укладывающейся в слоган «Комсомольцам тридцатых годов все было по плечу, а нам - по хую».

 

Домашний альпинизм

Куры-дуры