Последнее признание Александра Пирса

От автора:
Человеческое мясо в сотни раз вкуснее рыбы и свинины! К тому же людей не нужно ощипывать, как птиц, или сдирать с них шкуру, как со зверей. Готовятся проще простого: отрезал кусок понаваристей – и в котелок!
С опасной откровенностью на грани едкой самоиронии рассказчик – собственной персоной беглый каторжник Александр Пирс – поведает читателям свою историю и ошарашит их внезапным выводом в конце. Ни в коем случае не принимайте на свой счет эпитеты, которыми он щедро награждает своих слушателей: ведь это все происходило двести лет назад, когда жестокость еще полновластно правила людьми.
История написана по мотивам реальных событий.
 
Пролог
 Я – скромный человек, и мне довольно малого.
Откормленному борову не понять, на что безумие толкает голодных, отверженных и проклятых. Вы, сытые люди, не проглотили бы и ложки из той ничтожной порции помоев, что получают каторжники каждый день.  А я бы съел десяток мисок – только чтобы выжить!
Многим из вас покажется жуткой и отвратительной одна лишь мысль о том, чтобы попробовать кусочек человеческого мяса. Это так же дико, как откусить собственный палец! Все дело привычки, признаюсь вам честно, а человек привыкает ко всему. Не ханжествуйте: многие из вас без зазрения совести поедом пожирают своих близких, даже когда не голодны. Не брезгуйте: люди намного чище свиней и при этом гораздо вкуснее свинины. Я пробовал их и не одного. Некоторые поначалу застревают между зубов, но у каждого из нас есть слабые места. А слабые места – мягкие места, как у ягненка – твердые ноги, но нежное мясо на брюхе. Нужно лишь иметь терпение до него добраться…
Я – скромный человек. Я расскажу все так, как было на самом деле, без прикрас и без приправ…
 
Глава 1. Зарождение и развитие
 Я, Александр Пирс, родился черт-те какого числа черт знает какого месяца 1790 года в Ирландии. История моя запутана настолько, что даже лучшие историки не могут разобраться, в какой же именно проклятый день я появился на этот свет. Одни с уверенностью утверждают, что это случилось в Клонсе, другие опровергают, не потрудившись даже придумать аргументы. Но одно знаю точно – я родился голодным!
Жил я непутевым оборванцем и выпивохой до двадцати девяти лет. Прошу не судить меня строго, но этот период моей биографии как-то не закрепился у меня в памяти. Трезвый я бывал довольно редко, настоящее мелькало смутными картинками в просветах между моих растопыренных немытых пальцев, а я никак не мог его поймать. Со временем общипанной вороной вылетело из головы и прошлое. А потом случилось кое-что, и я запомнил это на всю жизнь. Однажды в день рождения мне впервые пришла на ум серьезная идея – сделать себе маленький подарок. Ну разве я не заслужил?.. И вот отправился я в магазин за башмаками. Разумеется, ночью, чтоб никто не мешал.  Нет, я не ем обувь, но мне нужно было что-то надеть на ноги. Спер я там, значит, шесть пар (наощупь убедившись, что это действительно ботинки). Не думайте, что у меня двенадцать лап – я просто хотел надолго запастись. Закон по отношению к ворам суров, и я не мог себе позволить по нескольку раз бегать в магазин, чтобы чего-нибудь стащить. Однако мне пришлось. С досадой обнаружив, что половина пар украденных ботинок мне не по размеру, я вернулся обратно – поменять! И попался! Ну, повязали меня – все, как полагается, и притащили в суд. И залетел я, как говорится, лихо – по году каторги в Австралии, точнее на Земле Ван-Димена*, за каждую украденную пару и годик сверху – на довесок!
Мне повезло: чтобы добраться до этого материка обычным пассажирам приходиться платить порядочную сумму за билет, а мне – корабль подогнали, в трюм посадили и даже кандалы надели. Все бесплатно!
 * Земля Ван-Димена – первоначальное название острова Тасмания, расположенного к югу от Австралии.

 

Глава 2. Земля Ван-Димена
 Около года проболтались на воде и вот – приплыли. Я гордо вышел (ну, на самом деле меня вытолкали вон из трюма и пихнули к трапу) и огляделся (один подбитый глаз заплыл, но при свете «фонаря» второй все видел за двоих). Да-а местечко неприветливое: плюнуть не на что – тьфу, гадость! Там сразу мой мятежный нрав и проявился: пару раз я удирал, пьянствовал и – как бы поприличней выразиться? – «плохо себя вел». Как-то решил заняться старым ремеслом. Поскольку красть там было особо нечего – украл тележку. Застукали, тележку отобрали, но дали цепи – правда, сроком на шесть месяцев. Разумеется, подобное обслуживание не могло устроить даже самого непривередливого голодранца! Я потихоньку сделал вывод: еще разок обидят – убегу, да так, что сам себя не отыщу! И слово я сдержал…
На ночь запирали нас в бараках под охраной на острове Сара в заливе Маккуори. С утра возили на противоположный берег – лес валить (пока все руки не отвалятся!), а после в тех же лодках – назад, без задних ног. Но я не поленился, подговорил свою кандальную команду, и у нас хватило силы замочить без лишних бульбочек зануду-надзирателя. Мы завладели лодкой и рванули в темноту – куда глаза глядят, не видя. Потом – по джунглям  наутек по-кенгуриному под душераздирающие вопли тасманийских дьяволов!.. Вот ведь загадка-то – натура человеческая: никто не гонит, а летишь, как пуля… из ведра! Откуда только прыть берется?
Затерявшись в диких зарослях, наконец, остановились отдышаться. И тут один из беглецов мне заявляет:
–  А как мы дальше будем драпать без еды?
А я возьми да ляпни ему в ответ:
–  Тебе что мало? Нас восемь человек: семи вполне достаточно, чтобы один дошел!
Вот тут и понеслось!..
– Один дошел, ты говоришь! Себя, небось, в виду имеешь, пес бесхвостый?! – заревел на меня Долтон. Аж тасманийский дьявол от страха поперхнулся и затих.
– А то кого же?! Думал, для тебя стараться буду?
Трах! Бах! Топор, напор – и сразу все заткнулись… даже я! Не ожидал, что ужин так легко готовится. Думал, нужны особые рецепты, знание пропорций, всякое такое… О Господи, и почему я ждал так долго? Стою, смотрю на свежезарезанную тушку… и начинаю понемногу любить беднягу Долтона! Самое интересное, что и все остальные – тоже.
Забавные мы, люди, существа: сначала люто ненавидим, а потом готовы все простить и задницу вылизывать… до самых косточек! Тьфу, пропасть!.. Минут через пятнадцать за бурлением похлебки в котелке уже не слышно было, как бурлит в желудках. Ребята уж и думать позабыли о ссоре: каждый был уверен, что он-то, сам собой любимый, безусловно, выживет – а как иначе? Но я не расслаблялся и уши на ночь не развешивал на ветке просушить: я должен выбраться и только я один! Что, съели?!..
Сожрали все – за пару дней. Да, ненадолго же тебя хватило, фитюлька Долтон! Ну, земля тебе пухом… когда выйдешь наружу. Закопаю, как следует, но креста не поставлю: грешно. А я на будущее для себя отметил, что даже если тебя съели, однозначно, остается два надежных выхода. Которые меня, однако, не устраивали.
На следующий вечер смотрю, шушукаются шестеро, кого еще не кокнули. Ну, уж на этот раз я пачкать руки не намерен – увольте! Хотя от ужина не откажусь. И незаметно отползаю за ближайшей ствол. 
Тихо. Шебуршится… Назревает.
Внезапно до меня донесся истошный поросячий визг… Боже, я сроду не слыхал такой сирены! А когда возвратился, дело было сработано чисто. Пораженный, подмечаю, что не я один – бесчувственный убийца. И даже если меня не станет на этом свете, все равно найдется, кому украсть, прирезать и сожрать себе подобных!
 Я огляделся. Среди нас не доставало Джона Мэзера: он был уже в котле. Такой молчаливый и смирный – маленький, кругленький шотландский пекарь. Надеюсь, Бог простит ему грехи за это истинно христианское смирение и жертву. Трудно поверить, что совсем недавно эта наваристая бесформенная масса была таким же человеком, как и мы. А верить надо – чтобы ни на миг не забывать! Итак, в запасе оставалось еще пять порций для последнего героя… и для прикорма тех, что на убой.
После Мэзера у меня вдруг началось ужасающее несварение. Я знал, что этот скрытный, злобный парень с рыбьими глазами напоследок выкинет подобный фокус. В отместку – мелкий, но плевок тебе в лицо! Да, этого я буду помнить очень долго… даже после того, как успокоится желудок. Других он тоже порядочно промучил до самого утра…
Я вижу, вам чертовски любопытно слушать мое повествование, поскольку до сих пор ни один возмущенный окрик не прервал меня на полуслове. Да-а, люди, что воображают себя справедливыми и человечными, не с меньшим интересом наблюдают за потрошением, четвертованием, сожжением и обезглавливанием… Как будто там, на эшафоте – чудовища, убить которых можно только самыми варварскими способами, чтоб не воскресли ни копыта, ни рога, ни… пятая нога!
Вы жаждете подробностей, как можно больше острых ощущений, вам не хватает их в уютном кресле у камина, а я по горло ими СЫТ! На самом деле все обыденно и просто – вы точно также режете свинью на рождество. А, когда она уже на блюде, запеченная, с хрустящей корочкой, то ее без лишних сожалений нарекают праздничным обедом. Не скрою, человечина вкуснее. Я говорил уже об этом и еще раз повторю. Что правда – то правда. Однако после сытного мясного ужина не так легко заснуть, когда, возможно, в тысячу раз аппетитнее – ты сам!

 

Глава 3. Последний перец
 Что было дальше? Эх, нет больше на моей палитре ярких красок, чтобы плеснуть их вам в лицо – одна глухая ночь. И – бац!.. Бац! Бац! Бум-бряк!!! Вот так! Браун, Кеннерли, Боденхам, Трэверс – их называли по-разному и колоритно, как целый квартет инструментов, а звук одинаковый! Лишь на последнем слегка зашкалило. И нас осталось только двое: я и Роберт Гринхилл. Два беглых каторжника-каннибала и… один топор.
Жить хочешь – убивай! Бежали, как бараны, наутек от смерти… или же ей навстречу?.. Тащились, как побитые собаки. Ползли презренными червями… Не отвернуться друг от друга, не заснуть. Бах-бульк и шмяк! А это, как вы догадались, я не выдержал и приготовил, наконец, себе поесть! Довольны?! Нет?.. Все слишком быстро? А мне плевать: на самом деле все произошло еще быстрее!
 Потом какой-то идиот-историк написал, будто меня поймали и публично вздернули на виселице в Хобарт-тауне! Ну, успокоил себя, пень сосновый, – приляг поспи.
А мне и через тридцать лет не спится. Уж лучше бы меня и впрямь казнили! Не распинался бы сейчас без толку перед вами – старый убогий паралитик на овощной диете, бесповоротно угробивший себе желудок, питаясь вам подобными! Вместо того, чтоб отвернуться в благородном негодовании, вы только жадно распустили слюни! Не допереть вам, олухам безмозглым, к чему пришел я и что хотел сказать. Ханжами только зря назвал вас – уж простите, не досмотрел.
А я – до скрежета последней пары иступившихся зубов во рту! – жалею только об одном… О чем? Вам ни за что не догадаться, хоть вы все и плуты! Мне жаль, что не застал я той эпохи, когда звери… были еще людьми. Тогда, возможно, я сейчас бы спал спокойно, как тот брехливый летописец. Что ж, не судьба…
Вот и все мое последнее признание – грешная исповедь бродяги Александра Пирса!