Фотография ее раздражала — ей она казалась мертвой и бездушной, тупой фиксацией натуры. Художник, говорила она, своим талантом, своим умением, может подчеркнуть, выделить ее самые лучшие черты и способен даже добавить ей привлекательности, не лишая портрет сходства. Поэтому уличные художники ее тоже не устраивали — бесталанное ремесло — уничижительно отзывалась она о них и продолжала искать «настоящего» маститого живописца.
В конце концов ей повезло — нашёлся очень пожилой дядечка, причем в звании народного художника, согласившийся портретировать Лену. Хотя он напрочь отказался изображать ее полностью обнаженной, что обидело ее до глубины души, но предложил образ по типу греческой богини, где из-под драпировки проглядывает обнаженное тело. Она не противилась — ведь большая часть ее по-настоящему прекрасного тела была открыта, а главное — незакрытой оставалась одна грудь — предмет ее несказанной гордости.
Портрет удался на славу. Но особой радости Лене он не принес, поскольку большинство подруг и знакомых, от зависти, так язвительно отзывались, и о нем, и о ней, а главное — о том, чем она заплатила за портрет. Никто из них не мог себе даже вообразить, что пожилой, смертельно больной, художник написал свою последнюю работу совершенно бесплатно. (Как он сказал самой Лене — дабы увековечить прекрасное, которое всегда так недолговечно). Поползли слухи, кривотолки, один грязнее другого. Передаваемые из уст в уста, они обрастали все новыми и новыми сальными подробностями, да так хорошо и обильно, что вскоре Лена растеряла всех своих знакомых и, закончив институт, вернулась в свой родной город, в свою родную квартиру, где на самом видном месте водрузила свой чудный портрет.
Прошли годы. Портрет, вызвавший в свое время такую бурю страстей: и ненависти, и зависти, и осуждения, понемногу был забыт. Он стал неким подобием мебели, которую все видят, но совершенно не замечают. Никто уже возмущенно не восклицал «ах, голая», демонстративно не прятал глаза, не уводил из комнаты маленьких детей. Портрет Лены со временем из портрета превратился в произведение искусства, наверное потому, что утратил сходство с оригиналом.
Портрет все висел и висел, а она вышла замуж, родила двоих детей, дети выросли — старший женился, родил сына — ее первого внука, наградив ее титулом бабушки. А вот младший не спешил — все выбирал невесту себе подстать. Но всему рано или поздно приходит конец и вот младший, наконец, решил жениться и привел невесту в дом, чтобы познакомить с матерью.
Когда та вошла, Лена, неожиданно для себя, с завистью отметила, что она намного лучше, чем сама Лена в молодости и бросила отрывистый взгляд на портрет, чтобы хотя бы вспомнить, какой она была тогда...
Юная особа была в явном замешательстве, первый раз переступив порог дома, который должен был стать ей родным на долгие-долгие годы. Она хотела завести какой-нибудь разговор, помимо стандартных в таком случае фраз: «здравствуйте», «как поживаете», «у вас так уютно». Разговор, который станет продолжительным, затронет много разных тем и сблизит, хоть ненамного, этих будущих родственников. А что может быть плодотворней в этом плане, чем разговор об искусстве! Но рояля поблизости не было и ей не на чем было продемонстрировать свое умение, зато на стене висел портрет!
Вот она — тема! И, повернув свою чудную головку, она, с наивно-детским выражением лица, произнесла… скорее прощебетала: «А чей это портрет? Кто автор?»
Ноги у Лены внезапно отяжелели. Ей показалось, что они остаются, страшно тяжёлые, там, внизу, на земле, а она сама взлетает куда-то вверх. в заоблачную высь… И сын, и его невеста внезапно стали какими-то маленькими, будто бы она смотрела на них издалека. Она качнулась, но, слава богу, не упала, а, сделав шаг, прислонилась к стене. Пока мир возвращался в свои реальные пределы, ей пришлось услышать еще одну убийственную фразу. Теперь постарался сынок: «Это мама… в молодости» — отчубучил он.
— В молодости! В молодости — звенело со всех сторон. Какая же я чушка стала, что меня уже невозможно узнать! И надо было обязательно подчеркнуть — «в молодости»! Ну, да, моя молодость прошла и прошла очень давно. Старшему уже тридцать шесть… Это этот — поздненький… Ох — «младший вовсе был дурак» — всплыли строки из детской сказки. Ну мог бы мать пожалеть и про молодость промолчать!
Остаток дня прошел, как в тумане. Что было, о чем она говорила с молодыми, на что отвечала, какие вопросы задавала — все стерлось из ее памяти. Застряло в голове только одно — «мама в молодости». И, как назло, мужа не было дома — рыбачить уехал на водохранилище — спихнул встречу с невестой на ее плечи, трус чертов! Словом перемолвиться не с кем. Только сама с собой и наедине… с портретом.
Она рухнула на кровать!
Вспомнилось ей, как трепетала она, приходя на сеансы к художнику, как была счастлива, увидев портрет завершенным, как гордилась им, как злобно шипели на него, да и на нее, подруги и знакомые. Ну еще бы — полуобнаженная!
И вот теперь она сама завидует своему портрету!
Нет не завидует — она его ненавидит. Он висит здесь столько лет и не изменился ни на йоту. Ни одной морщинкой не прибавилось на холсте! Портрет не толстеет, как она, и не горбится. Он такой же, как, и двадцать, и тридцать лет назад и, что самое страшное, — таким же и останется, не изменится! Никогда! Даже тогда, когда ее уже не станет — он продолжит поражать всех своей молодостью и красотой. А, приходящие в этот дом, будут задавать все тот же вопрос: «Кто это на портрете?»
— Ненавижу его! Ненавижу! Он насмехается надо мной. Мной, уже изрядно постаревшей и подурневшей. В нем нет, ни капли жалости, ни ко мне, ни к моим чувствам, ни к моему прошлому, ни к моему будущему… Ни к чему. Он горд сам собою, своею красотою. Это уже не я! Может когда-то он и был мною, но теперь это что-то иное, совершенно другое — другой человек. Это не я… Это чужая женщина… Женщина, похитившая мою молодость и красоту. Воровка!
И, со словами, «будь ты проклята», словно выплюнутыми, сквозь зубы, она рванулась с кровати и внеслась в гостиную с единственной целью — уничтожить этот злосчастный холст, ставший уже не насмешкой, а унижением для нее. «Кто это? Кто это?» — стучало у нее в голове. Улыбка портрета казалась издевательской. Это моя молодость глумится над моей старостью! — подумалось ей. Пропади пропадом, чертов портрет! В помойку! На мелкие куски и в помойку!
Она уже была готова выполнить задуманное, ножиком, специально взятым из кухни, но внезапно замерла.
Мысль, как молнией, пронзила ее, затуманенное яростью, сознание. А если у младшего сына родится дочь? Ведь не пройдет и двадцати лет, как она придет сюда со своим женихом? И тот, обняв ее за плечи, скажет: «Ты так же прелестна, как твоя бабушка...» — недаром говорят, что в третьем поколении повторяются...
На что же я подняла руку? На свое будущее?
Эта чужая женщина — моя внучка, а может быть правнучка, да хоть какая-нибудь более дальняя «пра» — она будет, она родится, она обязательно родится! Я, точно, точно, сошла с ума!
И, зарыдав, она выскочила из комнаты, впопыхах бросив на пол нож для фруктов.
Портрет остался на своем месте.
Нож, с недоумением, утром поднял сын и отнес на кухню.
А внучке сейчас уже двенадцать — недолго осталось ждать…
Помочь сайту
Поздравления
