А кто-то ещё помнит то время, когда вместо домофонов старики у подъезда «козла» забивали? А? Лавки-скамеечки, самодельные столики. Бабушки-старушки всё про всех знали...
А наши ветераны курили «Беломор-канал», «Север», наиболее «продвинутые» - козью ножку с самосадом! Эх, аромат самосадный... А кто уж совсем попроще, тот по-фронтовому: самокрутки из газеты «Правда» или «Труд» с ядрёной махоркой! Надо сказать, и махорка имела свой изумительный запах, не то, что теперешние сигареты.
А как могли хромые, безногие, сутулые и кряхтящие старички материться:
- Мать перемать! Богу душу мать! Туды твой корень! Бога креста мать! Ядреный ёшкин кот!
А тут последняя кость в домино:
- Козлы с «яйцами»!
- Горбатого лепишь, Петрович!
Эх, было время! Бывало перегуляешь, загуляешь, то бабули до дома направят, а уж потом всякого-такого про тебя, да и про всех, расскажут.
А деды в День Победы домино отложат, пивка из трёхлитровой банки отхлебнут. Было время: пиво настоящее из бочки, в банки! Правда, всего два сорта: «пиво» и «пива нет». Но наши ветераны и самогончиком подогреются или, коль сгоношатся, то и водочкой «Московской» с белой головкой.
И звенят медали... Одна медаль звенеть не будет, а от двух и звон не тот...
- Слухай, Митрич, я компенсацию получил, как репрессированный.
- И хто ж тебя, дурня, репрессировал?
- Как кто? Товарищ Сталин.
- Ух, Николай, хорош брехать-то. Тебя же за что бы он стал, как ты сказал? - репрессировать? Ты чё, политик?
- Митрич! Петрович... Было дело. По пятьдесят восьмой пятилетку оттарабанил... Конечно же за дело! А этот пьянь, то есть президент наш, указ подписал о компенсациях политзаключённым. Я и попал под этот указ. Не хотел сначала получать. А потом пошёл и взял. Вон, телевизор приобрёл новый. А чё, нас больше обворовали...
- Мыкола, с какой стати ты политический, да ещё и репрессированный? Растолкуй-ка! А...
- Да чё рассказывать-то. Всё, как у всех: война, военкомат. Добровольцем не берут: года не вышли. А в сорок четвёртом, наконец-то, года сошлись. И пошёл, совсем сопливый, гнать гада фашистского на Запад!..
Карпаты, Татры ли, географию я не ахти как знаю, оторвались мы от своих. Наступали шибко, а немец драпал ещё скорее. Но, сволочь такая, ядри его мать, ещё огрызался остервенело. Короче, тылы в горах затерялись ли, отстали ли... Жрать охота! В свои осемнадцать-то лет кому жрачка не в охоту? Это теперь, чайку с размоченным сухариком, да спать. А тады-то хрен уснёшь с пустым пузом. Полевой кухни нет, о сухпае только мечтать доступно. А тут наш старшина, во, твою корень, пройдоха был, два мешка чёрных, то бишь, ржаных сухарей добыл. Ах, как жрать охота! Бурчит в кишках. А сухарики хоть маленько отволгли и слегка заплесневели, но дух их! Обалдеть!
Да чё там! Спёр я эти сухари. Не, не все. Только один мешок. А вот слопать-то и одну горбушку не удалось. Застукали, чё стибрил.
На утро уж и особист туточки. Тылов нет, кухня отстала, а этот здеся! Командир, замполит, особист - «тройка» в сборе. Замполит кричит: «Это дело политической важности, батальон без пищи оставил!» Особист только подначивает. А командиру только и осталось, что приговор подписать по пятьдесят восьмой. Расстрел по военному времени, но чиркнул: пять лет...
Вот и стал я изучать географию под конвоем: промелькнули румынские и молдавские горы, мазанки украинские, степь донская, леса русской равнины, тайга, тундра. Пять лет в шахтах воркутинских! Освободился, ещё лет несколько уголёк на-гора выдавал. Люди на Севере душевные, работа хочь и тяжёлая, но достойная для работяги. Хотел там остаться, но мать, родные степи позвали назад...
Это счас я на скамейке с вами, а то и на пенсии работал на заводе шофёром. Пока эти недоумки не развалили всё. А тут Борис Похмелыч указ о компенсациях! Во, блин, дурень! Больше некуда деньги государевы девать? Ну, купил я телевизор... А работы не стало ни у детей, ни у внуков...
Скрутили самокрутки с махрой. Самая толстая у Митрича, который долго слюнявил газетный клочок, многократно ровнял цигарку, пропуская меж пальцев... Запалил, сизо-голубой дымок пополз по двору... И старый Митрич глухо, часто откашливаясь, заговорил:
- Я тоже в южных горах воевал. Сапёром был. Так же, когда фриц шибко драпал, потерялся со своим сапёрным батальоном в ущельях. День, два, три проходят, а наших нет. А вокруг бродят недобитые румыны, банды бандеровцев, немцы, отставшие от своих, да и просто бандиты всякие, коих война в тех краях наплодила... Поговаривали, что и власовцы там и под нас, казаков, подстраивающиеся красновцы. Как их отличить: они все в форме нацистов. Ах, да, у красновцев и власовцев были георгиевские кресты. Обидно, что сейчас ко Дню Победы ленты раздают и георгиевскими называют... Да то наша гвардейская лента! Как на Гвардейском дивизионном Знамени нашем! Били мы тех георгиевцев: в пух и прах, да и к ядрёной фене!
Так вот, заблудился наш сапёрный батальон . Связи нет, жратвы тоже. А тут наши разведчики медведя завалили. Настоящего, косолапого. Он на буковых и грецких орехах жирнючий из жирнючих! Вох, нажрались мы медвежатины, сколько только могло влезть.
А у меня уже было три ранения в живот. Половина, а быть может и больше, кишок врачи отмотали, да и от желудка осталось треть. Плохо мне стало от жирного мяса, обожрался, опоносился...
А комбат собирает нас, тех, кто от Сталинграда идёт. Мало нас осталось, всё молодняк в основном. «Сходите, проложите маршрут, со своими свяжите меня.» Уже три группы ушло в разведку безвозвратно. А я стою, жмусь, весь зелёный. Комбат заметил, отставил меня. Так вот живой и остался, что опоносился с жирного дикого мяса. И четвёртая группа не вернулась... Вечная им память!
Курнули. Дух самосадный заполонил весь вечерний двор. Помолчали. Мяч пнули, что пацаны под лавку запулили, хорошо, что не в окно...
Дед Денысыч без медалей, лишь с колодками. На правой стороне одна полоска ленточек от полученных боевых наград, а на левой аж шесть красных и жёлтых колодок. Тяжёлых ранений больше... Зато живой, хоть и без орденов.
- Я тоже в сапёрах служил. И с особистом приходилось, будь он нехристь неладен, встречаться. Ясно, что не квас с ним пили...
Как погнали наши со Сталинграда эту чумную орду, только поспевай! Батареи ушли вперёд, а снаряды возить некому. Так нас с сапёрного батальона сняли: трактористов, шоферню, механиков, всех, кого за баранку можно усадить. Загрузили и вперёд по степи. А фриц-то ещё силён был! Не огрызался, а вгрызался в нашу родимую землицу. Да и самолётов было у фашистов тьма!
Вот мы и рулим колонной к нашим батареям. А тут: «Бабах!» Бомбы тучей, спереди и сзади горят наши Зисы и полуторки. Я-то в степи вырос, каждую балку, ложбинку знаю. Свернул в посадки, рядом с большаком защитка была. Хоть и редкие деревца, и то защита, какая-никакая.
А с небес всё сыпет и сыпет огонь и металл! Вперёд — проезда нет, рвутся снаряды в наших машинах. Назад — горят кузова. Я бибикнул: «За мной!» Здесь каждая тропка, каждый просёлок мне известен. Промеж балок, из-за пролесков довёл машину до батареи. Но... только я один... Все братцы мои сгорели....
А вот особист здесь! Не сгорел! Не отстал! Все слегли, а его ни один чертяга не берёт. «Опоздал,- говорит,- на два часа, под трибунал!»
Командир батареи, старлей, сорви-голова, послал его к ядрёной фене: «После боя на Колыму или в штрафбат, а сейчас,- говорит,- таскай ящики к орудиям!» Это и мне и особисту. Таскали снаряды оба.
Отбили атаку немцев. Но удержаться трудно. Батарея, или вернее, что осталось от неё: три орудия, сменили позицию. Особист погрозил и комбату и мне, затем исчез по своим делам надолго.
Вот так, немец со своим контрнаступлением жизни нам спас. А на особиста я зло не держу: у них своя работа на фронте была, хотя часто нам непонятная.
Посидели фронтовики ещё чуток. Самокруток больше не крутили... Смеркалось...
Побрели Митрич, Денисыч и дед Коля, что из «репрессированных», по домам...
Ушли навсегда...
И нет во дворах лавочек-скамеечек. Нет сладкого махорочного дымка... Только строгие домофоны и видеокамеры. Да вонь выхлопных газов от бескрайних автостоянок...
Коля, молодец!!! Ярко и трогательно о судьбине несладкой простого русского солдата, на плечи которого столько легло - сердце замирает. А выстояли, отстояли и подарили мир планете нашей. Вечная им память...ушедшим. И как можно дольше пожить выжившим. С праздником, друже, с великим праздником, с Днём Победы! Будем жить!!!
Помочь сайту
Поздравления
