Подвал.

Катерина не гнушалась никакой работы. К своим сорока восьми, на каком только поприще она не ломалась. Рано обзаведясь ребёнком, не устояв перед таким же сопливым воздыхателем, отпустила бумажные кораблики мечты о высшем образовании в свободное плаванье и примкнула к многочисленным, стройным от тяжёлой работы, рядам трудового пролетариата. За тридцать годков, отделивших ту пухлую наивную девочку с длинной косой, огромными тёмными глазищами и амбициозными планами от неё сегодняшней, с двумя дочерьми, короткой, почти мужской стрижкой, поджарой, как у гончей, фигурой и безразличным потухшим взглядом, она испробовала себя в разных ипостасях. Мыла горшки и вытирала носы и попы в яслях, таскала кипы карточек по этажам поликлиники, драила тарелки и тягала тяжеленные котлы в столовке, душила гордость в услужении у известного олигарха. Пока, наконец, не осела в небольшом ОАО, некогда бывшим огромным авиастроительным производством со штатом, тянувшим на крупный посёлок городского типа. Теперь же, после тремора перестройки и разгула демократии, от него осталась жалкая горсть закалённых задержкой зарплаты пенсионеров и несчастных, которым до пенсии, вожделенной и благословенной, недолго осталось. Вся «артель» умещалась на одном уровне семиэтажного корпуса, все остальные помещения в нём сдавались разномастным компаниям и фирмам. Впрочем, сдавалась вся территория, почившего в бозе, завода. Аренда в центре города давала возможность мародёрам из Совета директоров не думать о том, что они и их многочисленные родственники будут есть в течении ближайших ста лет.

***

Он чувствовал, что время на исходе. Но сил ещё достаточно, чтобы позаботится о семье, которая увеличивается из года в год. Раса, главенствующая на этой планете, уничтожает себя сама. Она не совершенна, подвержена гордыне и самолюбию. Каждый стремится урвать кусок послаще только для себя. Люди - разрозненные особи, а мы - семья, один коллективный мозг, выживающий в атмосферном загрязнении и радиации, имеющий супер чутьё, и чьи челюсти способны разгрызать металл и бетон. Но пока надо найти ещё одно убежище. Он разведчик, и семья надеется на него.


***

Денег катастрофически не хватало. Катерина пыталась экономить на всём, но дочери тянули из неё отложенные грошики постоянным нытьём о юбочках, кофточках и бижутерии. И вообще, они должны соответствовать. Кому и почему они это должны, Катерина не понимала, поэтому постоянно жила взаймы.
Корчащееся в предсмертной судороге производство тоже вело хитрую политику экономии. Чтобы не оплачивать полные штатные единицы уборщиц, оно за крохотные вознаграждение предоставляло возможность, отчаявшимся от безденежья дурочкам, драить территории размером с баскетбольную площадку. Производить это действо следовало раз в неделю, в принципе, не перетрудишься, поэтому вся подработка была давно поделена между ушлыми пенсионерками. По их разговорам, им она гораздо нужнее, кругом одни расходы: лекарства, внуки, дети, продукты и грабительские цены на коммуналку. Катерина тихо бесилась, ведь у них и пенсия, и зарплата, только те в подработку вцепились, клещами не оторвёшь. Но в конфликт не вступала, себе дороже.
В тот день всё таки видно чудо случилось. Или помогла денежная жаба, которую Катерина купила года три назад в подземном переходе. Она поставила её строго по Фэн-шуй, спиной к входной двери, словно жаба только заскочила в квартиру, постоянно мыла под проточной водой и регулярно подкладывала под неё десятирублёвки, которые вместо того, чтобы множиться, бесследно исчезали.
Страдающая лишним весом и астмой, бухгалтер в обеденный перерыв вызвала Катерину в кабинет. Злясь, что её оторвали от ежедневного получасового чтения и бутылки кефира с калорийной, уже немного начавшей черстветь, булкой, Катя неохотно поплелась к ней через весь этаж. Назад она шла, пританцовывая от неожиданной радости. У неё есть подработка, небольшое, но для её бюджета ощутимое подспорье. А девчонкам она ни за что не скажет, иначе они и этим деньгам сразу найдут применение.

***

Убежище ему понравилось с первого нюха. Погружённое во мрак, прохладное помещение, с замысловатым переплетением огромных вентиляционных труб под высоченным потолком. Семье здесь будет хорошо. К тому же располагалось оно недалеко от подземных лабиринтов, в которых они давно уже стали полновластными хозяевами. Он обошел его несколько раз, навсегда запечатлев в совершенном мозге.

***

Следующее утро Катерина решила начать с освоения территории. Она набрала в вёдра воды и, прихватив резиновые перчатки, швабру с тряпкой, на грузовом лифте спустилась со всем этим нехитрым хозяйством в подвал. Тот давно представлял собой некий склад ненужных производству станков и инвентаря. Длинный тёмный рукав коридора уходил в далёкие недра. Освещенной оказалась лишь его малая часть. Остальные лампы давно околели в экономическом коллапсе. Катерина совершенно не боялась всяких глупостей, вроде призраков, полтергейстов и другой нечисти. Без ерунды забот полон рот. Так что она бодро потащила в темноту одно из вёдер. Работа спорилась. Но нет – нет, а неприятное чувство охватывало её. Словно смотрит кто-то в спину. Катерина переставала возить тряпкой по полу и замирала, прислушиваясь. Не находя подтверждения испугу, ругая себя за ребячество, с удвоенным усердием продолжала уборку.

***

Неожиданная и неприятная досадность. Чужие не допустимы на территории семьи. Но эта особь не доставит больших проблем. Он её быстро устранит. Надо перегрызть крепления вентиляционной трубы и рассчитать время и траекторию падения.

***

В то утро Екатерине хотелось умереть. Домашний ад вымотал её и подвёл к крайней черте. Младшая дочь собралась замуж. И это в такие беззаботные и золотые семнадцать. Увещевания, уговоры и доводы Катерины, взывающей к её детскому ещё разуму, уплывали в атмосферу, как дымок от тлеющей сигареты, оставленной в пепельнице. А когда мать начала слишком наседать не неё, дочь с наглым прищуром напомнила Катерине во сколько лет та выскочила замуж сама, да ещё пузатая. «Скажи спасибо, что бабкой не станешь в ближайшем будущем. И вообще, на то ты и мать, найдёшь деньги на свадьбу, тебе не привыкать занимать». – Резко отчитала дочь Катерине, дав понять, что решение принято и обсуждению больше не подлежит.
На людях она держала слёзы в себе, зная, что они, выражая сочувствие, в душе будут благостно млеть от счастья, что у самих жизнь струится гладенько, а от этого Кате становилось только горше и гаже. Поэтому, спустившись на дребезжавшем всеми изношенными сочленениями лифте в подвал, Катерина дала, наконец, волю слезам, сначала тонко по-бабьи завывая, но постепенно входя во вкус, вскоре зарыдала во весь голос. Акустика в каменном туннеле напомнила ей Светлановский зал Дома Музыки, где она была единственный раз на концерте с дочерьми. Она даже не догадывалась, что на её сольном выступлении присутствует невидимый слушатель.

***

Он умел ждать. Час икс наступил. Неожиданно особь повела себя странно. Она издавала непонятные звуки. Они вызывали беспокойство в его сознании и заставляли нервничать. Это не допускалось заложенной в нём программой. То, что с враждебной расой у них прослеживалось почти полное сходство в строении скелета, составе генома и крови, совершенно не предполагало наличие эмоций и чувств. Наконец, особь закончила производить, бередящие что-то неясное внутри него, звуки и двинулась в глубь убежища, приближаясь к месту ликвидации. Он замер. Ещё несколько шагов и всё будет кончено. Но неожиданно для него, словно пружина внутри его тела резко распрямилась, он молнией бросился вниз, прямо на особь. Она пронзительно завизжала и, хаотично размахивая во все стороны верхними конечностями, бросилась прочь. В ту же секунду на место, где она перед этим находилась, с огромной высоты рухнул массивный фрагмент вентиляционной трубы, кроша и разбрызгивая, будто шрапнель, половую плитку.

***

Через час Катерина вернулась в подвал. Только хруст крошек плитки под ногами и её взволнованное частое дыхание, другие звуки не нарушали таинственной тишины. И тут она увидела его. Дрожащими руками Катерина достала из кармана халата несколько кусков колбасы, завёрнутых в пергамент, торопливо развернула и тихо сказала: «Ну, здравствуй, спаситель!»
На древнем токарном станке сидел огромный пасюк, свесив длинный лысый хвост, и пристально смотрел на неё рубиновыми бусинами, на удивление разумных, глаз. «Видно всё таки где-то произошёл прокол, и моему прапрадеду ввели бракованный ген. Но ведь приятно, чёрт возьми!»- И старый крыс хитро улыбнулся, смешно шевеля усами.