Что знали о войне мы, рождённые в год Великой Победы? Отцы, не вернувшиеся с неё, и те, которых она догнала через тройку лет после нашего рождения, не рассказали нам ничего. Оставшиеся в живых, в лучшем случае, молчали, в худшем, впадали в неистовство, от которого бежали мы сами.
Как мы познавали войну? О кошмарах оккупации и тяготах тыла нам рассказали матери и бабушки, о подвигах наших дедов и отцов сообщило кино, мемуары военачальников да Василий Тёркин с Серпилиным и Синцовым.
Когда я впервые узнал правду о войне? В День тридцатилетия Победы.
В тот день я повёл четырёхлетнего сына в парк культуры. Сын играл в песочнице, я сидел на скамейке, когда рядом примостился ветеран с костылём и деревянным протезом на месте ноги.
- С Победой вас! – произнёс я, увидев его ордена и медали.
Он равнодушно посмотрел на меня и слегка кивнул седой головой.
Подбежал сын и ткнул пальчиком в большую звезду на груди инвалида:
- Хочу такой значок, хочу.
- Это не значок, это - Орден Славы, - объяснил я, убирая его пальчик, - он даётся за совершение подвига.
- А тебе за что дали?
- За это, - мрачно ответил ветеран и похлопал костылём по деревяшке.
- И я хочу! Привяжу себе деревянную ногу, сделаю подвиг и получу орден, - воскликнул сын и поскакал на одной ноге к песочнице.
- Зря вы так, - укорил я ветерана, - теперь он будет думать, что ордена дают за увечья, а не за подвиги. Он же маленький ещё, глупенький.
- А ты, значит, большой и умный? Всё-то ты, значит, знаешь, всё-то ты, значит, понимаешь? Ты с какого года? А, как теперь говорят: «ровесник победы». Отец-то жив? От ран помер? Ну, царствие ему. Значит, толком пояснить было некому? Ну, слушай, просвещу. Было это в сорок третьем, у Днепра. Нас тогда сильно потрепали. И солдат много полегло, и командиров. Убило и ротного нашего и комбата. Прислали сверху комбатом капитана какого-то, а ротным он нашего взводного поставил. Хороший у нас взводный был. Мальчишка совсем, едва за двадцать, а солдатиков берёг. Приехал комбат в нашу роту, пьян в дым. Видать назначение обмывал. Собрал он в штабной землянке всех взводных и задачу ставит:
- Высотку напротив видите? Утром взять и удерживать до подхода основных сил. Задача ясна? Вопросы есть?
Наш новый ротный отвечает:
- У меня один вопрос – на кой хрен нам сдалась эта высотка? Этот холм крутой только с нашей стороны, а с противоположной длинный пологий склон. Ну, возьмём, много солдат положим, а через час немцы её назад заберут, только от роты ничего не останется.
- Молчать! Приказы не обсуждают! Приказано – взять, значит возьмешь, мать твою!
- Я своих солдат на убой не поведу, хоть убейте, - говорит наш ротный.
Я тогда на посту стоял у штабной землянки и всё слышал. Комбат как стал материться, как стал на сталинский приказ ссылаться …
Потом слышу – выстрел. Меня с поста сняли и во взвод отправили. А наутро новый ротный объявляет атаку.
Я слева полз, а дзот немецкий с двух пулемётов поливал – справа налево, слева направо. Как из зоны огня выполз, сам не знаю. Смотрю, а наши пушечку-сорокопятку по центру выкатили и наводят. Немцы весь огонь из своих пулемётов на неё направили, а я к дзоту пополз. Уже рядом был, а что делать не знаю – гранаты нет, а из винтовки их не перестреляешь. Слышу, снаряд свистит. Я голову спрятал, а когда поднял, увидел – снаряд точно у амбразуры взорвался. Я к дзоту. Залез в него до половины с винтовкой вперёд, а там темень, пылища, ни черта не видно. Тут второй снаряд как рванёт, и посёк мне всю ногу. Меня наши вытащили. Головой в дзоте, немцы убиты. Герой, куда тут денешься. В представлении так и написали: «Первым ворвался в боевые порядки врага, принял активное участие в подавлении огневой точки противника, чем обеспечил …», - прочую чушь, а я ни одного выстрела тогда не произвёл. Отволокли меня в санбат, оттуда в госпиталь. Ногу отчекрыжили и вся недолга.
- А что потом с высотой стало, знаете?
- Что с ней могло стать? Немцы через час подогнали два танка с полуротой солдат и забрали её назад. Только наших вернулось из боя целыми всего семнадцать человек.
- А комбат?
- Рассказывали, что когда ему доложили о взятии высоты, он сразу в штаб сообщил, потом мотанул стакан и отрубился. А когда проспался и узнал про результат своей пьяной авантюры, пулю в лоб пустил. Должно, ответственности испугался. Так что прав твой сын – за отрезанную ногу со мной расплатились.
- Неправда! – искренне возразил я, - Вы шли в атаку, вы до дзота доползли, рискуя жизнью, вы ранение в бою получили … Правильно вам орден дали!
Я не знал, что ещё сказать, а он посмотрел на меня с сожалением и, поднимаясь, заключил:
- Ты прав, сынок. Одно только скажу: если мне за отрезанную ногу положен орден, то ротному моему застреленному Героя дать надо.
И он пошёл прочь, стуча костылём, скрипя протезом и позвякивая медалями.
[Скрыть]Регистрационный номер 0323067 выдан для произведения:
Что знали о войне мы, рождённые в год Великой Победы? Отцы, не вернувшиеся с неё, и те, которых она догнала через тройку лет после нашего рождения, не рассказали нам ничего. Оставшиеся в живых, в лучшем случае, молчали, в худшем, впадали в неистовство, от которого бежали мы сами.
Как мы познавали войну? О кошмарах оккупации и тяготах тыла нам рассказали матери и бабушки, о подвигах наших дедов и отцов сообщило кино, мемуары военачальников да Василий Тёркин с Серпилиным и Синцовым.
Когда я впервые узнал правду о войне? В День тридцатилетия Победы.
В тот день я повёл четырёхлетнего сына в парк культуры. Сын играл в песочнице, я сидел на скамейке, когда рядом примостился ветеран с костылём и деревянным протезом на месте ноги.
- С Победой вас! – произнёс я, увидев его ордена и медали.
Он равнодушно посмотрел на меня и слегка кивнул седой головой.
Подбежал сын и ткнул пальчиком в большую звезду на груди инвалида:
- Хочу такой значок, хочу.
- Это не значок, это - Орден Славы, - объяснил я, убирая его пальчик, - он даётся за совершение подвига.
- А тебе за что дали?
- За это, - мрачно ответил ветеран и похлопал костылём по деревяшке.
- И я хочу! Привяжу себе деревянную ногу, сделаю подвиг и получу орден, - воскликнул сын и поскакал на одной ноге к песочнице.
- Зря вы так, - укорил я ветерана, - теперь он будет думать, что ордена дают за увечья, а не за подвиги. Он же маленький ещё, глупенький.
- А ты, значит, большой и умный? Всё-то ты, значит, знаешь, всё-то ты, значит, понимаешь? Ты с какого года? А, как теперь говорят: «ровесник победы». Отец-то жив? От ран помер? Ну, царствие ему. Значит, толком пояснить было некому? Ну, слушай, просвещу. Было это в сорок третьем, у Днепра. Нас тогда сильно потрепали. И солдат много полегло, и командиров. Убило и ротного нашего и комбата. Прислали сверху комбатом капитана какого-то, а ротным он нашего взводного поставил. Хороший у нас взводный был. Мальчишка совсем, едва за двадцать, а солдатиков берёг. Приехал комбат в нашу роту, пьян в дым. Видать назначение обмывал. Собрал он в штабной землянке всех взводных и задачу ставит:
- Высотку напротив видите? Утром взять и удерживать до подхода основных сил. Задача ясна? Вопросы есть?
Наш новый ротный отвечает:
- У меня один вопрос – на кой хрен нам сдалась эта высотка? Этот холм крутой только с нашей стороны, а с противоположной длинный пологий склон. Ну, возьмём, много солдат положим, а через час немцы её назад заберут, только от роты ничего не останется.
- Молчать! Приказы не обсуждают! Приказано – взять, значит возьмешь, мать твою!
- Я своих солдат на убой не поведу, хоть убейте, - говорит наш ротный.
Я тогда на посту стоял у штабной землянки и всё слышал. Комбат как стал материться, как стал на сталинский приказ ссылаться …
Потом слышу – выстрел. Меня с поста сняли и во взвод отправили. А наутро новый ротный объявляет атаку.
Я слева полз, а дзот немецкий с двух пулемётов поливал – справа налево, слева направо. Как из зоны огня выполз, сам не знаю. Смотрю, а наши пушечку-сорокопятку по центру выкатили и наводят. Немцы весь огонь из своих пулемётов на неё направили, а я к дзоту пополз. Уже рядом был, а что делать не знаю – гранаты нет, а из винтовки их не перестреляешь. Слышу, снаряд свистит. Я голову спрятал, а когда поднял, увидел – снаряд точно у амбразуры взорвался. Я к дзоту. Залез в него до половины с винтовкой вперёд, а там темень, пылища, ни черта не видно. Тут второй снаряд как рванёт, и посёк мне всю ногу. Меня наши вытащили. Головой в дзоте, немцы убиты. Герой, куда тут денешься. В представлении так и написали: «Первым ворвался в боевые порядки врага, принял активное участие в подавлении огневой точки противника, чем обеспечил …», - прочую чушь, а я ни одного выстрела тогда не произвёл. Отволокли меня в санбат, оттуда в госпиталь. Ногу отчекрыжили и вся недолга.
- А что потом с высотой стало, знаете?
- Что с ней могло стать? Немцы через час подогнали два танка с полуротой солдат и забрали её назад. Только наших вернулось из боя целыми всего семнадцать человек.
- А комбат?
- Рассказывали, что когда ему доложили о взятии высоты, он сразу в штаб сообщил, потом мотанул стакан и отрубился. А когда проспался и узнал про результат своей пьяной авантюры, пулю в лоб пустил. Должно, ответственности испугался. Так что прав твой сын – за отрезанную ногу со мной расплатились.
- Неправда! – искренне возразил я, - Вы шли в атаку, вы до дзота доползли, рискуя жизнью, вы ранение в бою получили … Правильно вам орден дали!
Я не знал, что ещё сказать, а он посмотрел на меня с сожалением и, поднимаясь, заключил:
- Ты прав, сынок. Одно только скажу: если мне за отрезанную ногу положен орден, то ротному моему застреленному Героя дать надо.
И он пошёл прочь, стуча костылём, скрипя протезом и позвякивая медалями.