Один на один

                                                                          Один на один    

                                                                  

                                                                  ЧАСТЬ 1

 

 

Камуфляжный «Мишка» мягко нырял в плотные осенние облака, винтом пробивая себе путь, сквозь пористые баррикады.  Его гладкое брюхо отражало почерневшую со временем речушку, прытко варьирующую между массивными булыжниками. Далее их дороги разделялись, и пухлый овал уходил влево. Вертолет летел очень низко над лесом, едва не касаясь верхушек сухих рыжих сосен, так, что пилот иногда тянул штурвал на себя, уводя машину вверх.

- Лейтенант,- обратился юноша к сидящему подле него напарнику, на вид которому было лет тридцать пять.

- Ась?

- По-моему этот квадрат,- прокричал тот сквозь мягкий шелест лопастей.

 Прислонившись руками к стеклу, лейтенант пытался углядеть среди деревьев тех, кого следовало забрать.

- Да-да, этот, вон они… снижайся,- прохрипел в наушниках басистый голос.

- Захожу на посадку.

Парочкой нехитрых движений, пилот заставил машину застыть на месте. Клацнул переключателем, принялся вилять рычагом, и «Мишка» неторопливо стал снижаться, разгоняя винтом окружавшие его деревья.

- Есть контакт,- бросил пилот ерзающему лейтенанту, когда шасси слегка «чмокнули» землю.

Немолодой, замученный нелегкой судьбой лейтенант, чье имя было  Андрей, скинул бирюзовые наушники и исчез в салоне. Послышалась щеколда, и скрипучая дверь пустила свежий ком воздуха, обильно пропитанного прелым запахом влажной почвы. Пару новых сапог ударило по железному днищу вертолета, после чего дверь с грохотом стала на своё место, а Андрей вновь плюхнулся на сидение.

- Ну, все, Паха, можно трогаться.

Пару щелчков- и вертолет снова был выше сосен, съеденный бурлящими тучами,  которые, казалось, стали ещё плотнее и злее.

Внизу мелькал бесконечный лес, тянущийся вплоть до горизонта. Иногда в нем  прятались гнилые избы бывших сёл, в которых сейчас прятались лишь диггеры и беженцы постапокалиптического мира, гонимые суровой реальностью. Зачастую, вокруг этих убежищ возводились арматурные и проволочные укрепления, реже встречался частокол.

Казалось, что бомбы уничтожили всё, а радиация добьет «счастливчиков» мором и болезнями, потравив все вокруг. Однако, человек сумел найти резонанс и здесь, строя специальные очистные механизмы, что-то усердно химича в них. Те, кто выжил, еще долго отсиживались в бункерах и мрачных туннелях метро. Шли годы, припасы кончались или портились, а люди становились слишком голодные, чтобы кормить их байками о светлом будущем.

Таким образом, 3 июня 2051 года, первая группа добровольцев, в составе семи человек, ступили на увядающую землю, бившуюся в агонии. Они не были вооружены, ведь кто мог пережить такое наверху? Оказалось, есть, мало того – новые обитатели планеты размножились и окрепли. Тогда вернулся лишь один, но в тот же день он скончался от ран и шока. Впоследствии вылазки были более удачными: людям удалось оттеснить назойливых мутантов и закрепиться на поверхности. Спустя месяц, здесь, в  тайге, было создано первое государство. Как позже выяснилось - такие островки вспыхнули по всей России и за её пределами. Человеку нужно было время, чтобы прийти в себя и осознать, что стряслось. Время лечит: спустя год местные государственные деятели издали новую конституцию, взяв за основу пропавшую бесследно.

И вновь все повторялось: слабых угнетали сильные, тех, в свою очередь – закон. Кругом лишь хаос и бойня. Казалось, ничего не сможет исправить человека, даже вторая жизнь.

- А кто эти двое? – стесняясь, спросил Павел, не отрывая рук от штурвала, а глаз от набухавшей грозы.

- Да черт их знает, полковник приказал забрать и доставить, ну и всё. Наше дело малое,- грустно вздохнул Андрей, разглядывая гостей со своего места.

Один из них, тот, что выглядел моложе, был мужчина лет  сорока, в грязно-зеленом химкостюме, проеденный темными пятнами на ногах. Худое строгое лицо, с крючковатым носом, похожим на совиный клюв и здоровенной плешью, от чего легче было назвать его лысым. Но самое яркое, что привлекло Андрея – были глаза. Черные маленькие дырочки, которыми он буравил все, что попадало на его пути. Поймал он и прятавшегося Андрея – тот смутился и покраснел. Второй, вероятно, его сопровождающий, не казался таким строгим и серьезным, скорее наоборот - внушал спокойствие и уверенность. Он мрачно сидел на лавке, мирно посасывая что-то из фляги, крякая каждый раз, когда горлышко отлипало от его губ. Его пожилое, обветренное радиацией, желтое лицо, держало постоянную хмурую гримасу. Впалые дряблые щеки, разрезанный морщинами лоб, чернильные волосы, простроченные сединой, большой загнутый нос и сухие треснувшие губы – все это признаки старика, но сочные зелёные глаз твердили обратное: просто он устал. Засаленный свитер под старым дождевиком и потускневшие синие джинсы, на ногах коричневые кеды с дыркой, на правом ботинке. Старенький АКСУ одиноко покачивался у него на левом плече, заставляя старика крениться.

В то время как Андрей внимательно изучал пассажиров, погода на улице стала совсем не летной. Скрипучие дворники с трудом смахивали осевшие капли дождя с запотевших окон, бегая из стороны - в сторону. Вертолет попал в самое брюхо ревущего зверя, который яро пытался выгнать незваных гостей слепящими молниями, пугая оглушительным грохотом. В такой ситуации видимость сводилась на нет: Павел вел вертолет, ориентируясь лишь по приборам, постоянно поглядывая на плавающий гироскоп.

- Погодка то не для подвигов, а? – отшутился Андрей, пристёгиваясь ремнем.

Машина налетела на яму, отчего ту здорово тряхнуло.

- Ни черта не видно, - щурясь, проворчал Павел. – Мы должно быть уже около базы.

- Огней не видно.

- Да и сам уже понял… свяжись с ними, пока не влетели во что-нибудь.

Вихрь свистел отовсюду: из-под пола, маленьких трещинок на стеклах иллюминаторов. Фюзеляж трещал и протяжно скрипел; казалось, вот-вот и вертолёт сомнётся от такого напора стихий. Турбины Ми-8 жадно сосали измельченный винтом воздух, давясь, но продолжая всасывать его.

- Аппаратура накрылась,- разочарованно объяснил Андрей, пошмыгивая своим маленьким носиком, волной пуская тонкую полоску усов. – И горючки всего минут на двадцать…

- Будем сажать в слепую, берись за штурвал,- скомандовал Павел, душа могучими руками рычаг.

Вертолет трясло и бросало, будто ветер перекидывал его с одной ладони на другую, хохоча жутким басом. Куда не глянешь – кругом мрак, освящаемый вспышками молний. От безмятежного осеннего дня осталось лишь воспоминание. Андрей чувствовал, как его сердце вырывается из груди... Ударов 200 в минуту, казалось, что он бежит дистанцию на время.

- Значит так… - вертолет задрожал, а в салон просочился запах жареного,- что там?

Сильный ветер бил по вертолету спереди слева.

- Кажется, правая турбина горит, чтоб тебя,- задрав голову, указал Андрей. – Всё в порядке, - повернулся он в салон, где, похоже, никто и не беспокоился о происходящем, - скоро на место приб…

Последнее, что Андрей запомнил, было ярчайшая молния, сверкнувшая перед носом вертолёта; от толчка он чуть не свалился с кресла; звонкий крик Павла, матерящего и вертолёт и погоду, наивно пытавшегося привести зашкаливающие приборы в чувства; вертолёт шатнуло влево, и он ушёл в вертикальный крен вместе с пассажирами, пища и искря…

 

                                                                   ЧАСТЬ 2

 

Погода натворила бед и стала расходиться, оставив помятые деревья и развалившийся надвое вертолет, кабина которого наполовину ушла в топь смердящего болота, а хвост и часть салона застряли в деревьях, едва сдерживающих многотонную штуковину. Дождь погасил пламя и придушил дым; ночной сумрак скрыл преступление.

Андрей очнулся от намокших сапог, проглатываемых болотом. Он с трудом приоткрыл глаза, почувствовав это малое движение всем телом. Андрей хотел было пошевелиться, как острая боль пронзила его с ног до головы. Вздохнуть не получалось тоже – лишь слабый хрип и булькающая кровь, застывшая в горле. Зловонный запах трясины бил в нос жирным тепло-сладким осадком, от которого воротило не только разум. Он ощущал икрами влажное хлюпающее месиво, понимая, что медленно уходит в него.

Кабина плюхнулась почти вертикально, зарывшись поломанным винтом. Андрею крупно повезло: повиснув на ремнях, он получил лишь ссадины и хороший ушиб головы.

С трудом он открыл глаза, но тьма, ставшая вплотную, не давала разглядеть что-либо, тогда на груди он нащупал фонарик. Щелчок – и необычайно яркий свет ударил в посиневшее лицо мертвеца. Шея его была сломана, вероятно, незакрепленный, он влетел в панель приборов…так и застыл. Андрея смутила неожиданность. Страх и смрад сыграли своё – его вырвало в болото.

« Бедный Пашка» - подумал он.

Тело Андрея ужасно ныло и свербело, не давая вырваться из оков. Выныривающие из темноты камыши и высокая трава подтверждали его нахождение в болоте. Сквозь ужасную боль он дотянулся до аптечки, защелкнув фонарь зубами. Дрожащими руками он отбрасывал все ненужное, пока не докопался до шприца с пузырьком, чуть не выронив вслед за остальными. Андрей закусил губу и ввел  обезболивающее, почувствовав себя бодрее.

Кабина уходила все глубже: вскоре от Пашки остались лишь ноги, беспорядочно застыв на поверхности.  Недолго думая, Андрей разрезал ремни и по пояс угодил с грязь, успев ухватиться за балку корпуса, подтянулся в салон и выпрыгнул из железной клетки.

Ядерная ночь ничем не отличалась от обычной. Щебет сверчков, кваканье жаб, завывание где-то вдали. Серебряный месяц на черном бархате, усеянный мерцающими заплатами; прохладный ветер, разносивший вереницу запахов. Вся эта безмятежность позволяла забыться, прикрыть глаза, чтобы стало также темно, как и снаружи, и немного поразмыслить о волнующем.

Лучом Андрей прощупывал каждый куст и корень, уродливыми змеями уходивших в воду, осматривал осыпающиеся кроны деревьев, разломившиеся стволы, чавкающую грязь, обнимавшую камыши со всех сторон. Андрей перепрыгивал с одного островка на другой, пытаясь найти место поплотнее. Темноту порвал покореженный хвост вертолета, запутавшийся в ветвях. Луч пополз ниже по бугристому стволу, огибая дыры и волдыри, пока не уперся в рыжую осоку.

Андрей насторожился: правее послышался животный рык, клацанье зубов, перемалывающих что-то. Мгновение - и в тусклом круге появились красноватые массивные плечи, покрытые серой шерстью в некоторых местах. Такая же спина, испещренная шрамами и непрерывно сочащимися гнойниками. Мускулистые ноги и широкие длинные ступни со сломанными когтями.  Хищник вздрагивал всем телом, разрывая пойманную добычу. Андрей попытался отступить, дабы не разделить участь ужина, но его грациозность все решила за него.

Сплюснутое рыло с короткими, но множественными зубами, дернулось на острый хруст, щурясь пепельными глазами без зрачков. Кривая пасть защелкнула обрывок зеленой химзащиты и с жутким ревом прыгнула на застывшего Андрея, вздымая ошметки грязи.

Зловонная пасть рвалась к его лицу, брызжа слюной и теплой кровью, извергая бешеный рев. Мощные лапы налегали на землю,  разрывая её глубокими бороздами. Тело мутанта целиком легло на выставленные руки и коленки Андрея, вминая его в грязь. Острые когти рвали песочную афганку Андрея, доставая до его лица. Монстр был гораздо сильнее Андрея, но тот не сдавался, пытаясь убрать ревущую пасть подальше от себя, вцепившись пальцами в бугристую морду зверя.  Хищник продолжал наступать, когда Андрей ловким движением высвободил руку и проткнул ногтем правый глаз обидчика. Монстр взревел, хватаясь за кровоточащую глазницу, оступился, скуля и царапая дырку, повалился на землю, раскидывая почву ногами. Оставшись лежать, Андрей почувствовал некое облегчение и победу, как, казалось было побежденный мутант, вскочил вновь и взмыл в воздух, размахивая лапами, желая вцепиться в шею человека. Андрей зажмурился, смирившись с участью, как лицо его окропила свежая кровь, а зверь камнем обрушился на его ноги, захлебываясь слабым рычанием. Испуганный, он засеменил руками и выполз из-под красной туши, голова, которой уменьшилась, провалившись внутрь.

- Живой? – хрипло окликнул луч, уставившись в его зрачки.  Не дожидаясь ответа, луч скользнул вправо - кто-то обхватил руками плечи Андрея и поднял его. Теплый ветер донес со стороны запах горького табака и пота, остро бившего в нос.

Лица спасителя Андрей не видел, лишь тяжелое дыхание и старческое покашливание - результат частых перекуров. В ушах застыли голоса женщин и мужчин, одолевая Андрея посторонним звоном. Что удивило Андрея, выстрелов он не услышал, но это не смутило его. Ноги не слушались вовсе: онемев, они едва тонули в размякшей почве,  волочась бескостными змеями. Сам Андрей осел в  грязной куртке по уши, так, что лишь сухой чуб волос выглядывал из-под воротника.  Темнота протяжно натужилась, скинув Андрея на землю, прислонив спиной к дереву.

Луч снова оказался против глаз Андрея – зрачки поползли красно-зелеными пятнами. Руки жадно сжимали холодную илистую грязь, зарываясь пальцами в прохладную глубь.

Голова Андрея невольно закинулась назад, уткнувшись затылком в черствый ствол, по щеке пополз белый след слюны, в уголках чернеющих губ копилась пена.

- У-у, брат, ну-ка, погоди немного,- желтый круг присел, обернулся, визгнул замком, - терпи, - молвил голос – острая боль пронзила левую руку Андрея ниже плеча.  – Зверюга тебя цапнула, будь здоров… ничего жить будешь,- снова луч обернулся, выкрав из мрака мясную бурую спину мутанта, - этот мелкий совсем, взрослый бы нас обоих в два счета.

Молчание сдавливало уши, изредка свистящие посапывание Андрея прерывало его, но так никто и не двигался.

Спустя минуты, слабый всхлип Андрея вылился из уст:

- П-пав-лик?! – мутные глазницы рыскали в темноте в поисках лица.

Задремавший старик звонко встрепенулся, зажег фонарь, поставил его между ног. Андрей продолжал звать Павла, шевеля кривым ртом.

- Если ты про этих,- сидящий против дернул ухом за плечо,- прости брат, но боюсь, кроме тебя никого. А ты, видимо, из камуфляжных, верно? – с детским любопытством спросил старик. Его мертво-синее от света лицо, разрезанное глубокими черными морщинами, приходило в движение, шевеля широким квадратным ртом, напрягая желваки, седыми усами, желтыми от табака под носом, щекоча верхнюю серую губу.  Водянистые, некогда ярко карие глаза смыкались фиолетовыми от недосыпания мешками, щурились, когда старик шмыгал длинным носом. – Добро пожаловать в Тайгу, дружок, ты, поди, дальше периметра и не выглядывал. Помню еще с отцом, до войны этой треклятой, ходили по весне за глухарем, ну и здоровенная же птица, сейчас таких не встретишь, - он умолк, придавшись сладким воспоминаниям, - нет…

Немного погодя, он стянул с пояса металлическую фляжку, протянув Андрею, тот вырвал её из рук, опрокинул, с наслаждением ерзая кадыком. Напившись, вернул её хозяину. Старик удивленно усмехнулся, после чего высосал остатки воды, вытряхнув последние капли в рот.

- Ну как, нормально?- щурясь в тусклом свете, спросил старик.

Андрей качнул головой.

- Вот и славно, пора выбираться, думаю, не мы одни вертолет видели.

Порыв ветра полоснул собачьим лаем насторожившиеся уши старика – он оглянулся, но ничего кроме темноты не увидел: вероятно, ветер принес шум приближающихся дозорных, находящихся недалеко.  Он скачком очутился возле развалившегося Андрея, схватил его за рукав, рывком поставил на ноги и потащил упиравшегося вглубь чащи, оставляя резные впадины в грязи.

Тревожные звуки затерялись где-то вдали, вероятно дозорных больше заинтересовал разломившийся вертолет, нежели сбежавшие гости, что было только на руку Андрею и его попутчику.  Больше километра старик тащил Андрея на себе, подставив костлявое плечо. Андрей же что-то нелепо бормотал, изредка вспоминая Павла. Над лесом сгущалась ночь. Тяжелые кучевые облака, будто гигантские линкоры, дрейфовали по мерцающему млечному пути, загораживая пятнистый бок луны. В кронах деревьях слышалось надрывное карканье, где-то шипенье; леденящий вой покрывал кожу мурашками, заставляя сердце бежать дальше. Раскисшая почва сменилась на каменную землю, где едва пробивался к свету жалкий стручок ядовитого сорняка. Осенний ветер покалывал ноздри, проносясь над головой вместе с вереницей палых листьев, жалобно шепча в уши.  В воздухе стыл сладковатый аромат дождя, переливаясь в родной запах костра, заставляя душу вздрагивать воспоминаниями о доме, который, увы, пришлось забыть навек.

- Чувствуешь? – порвал молчаливую препону старик. – Небось, Марья опять свою фирменную варит, - он жадно хлебнул воздух ноздрями и шумно выдохнул. – Ну, ничего, сейчас до «Вольяновки» доберемся, а там харчей отведаем и спать завалимся. Это тебе не хухры-мухры, «Вольяновка» - самое безопасное место в округе, считай нынешняя столица всего мира, - он довольно усмехнулся. Остановившись, он вынырнул из-под Андрея:

- Фух, дальше давай сам. Мне, шестой десяток, мявшему эту самую землю, вас, молодежь уже в немочь таскать. Ты давай потихоньку, топ-топ, - улыбался старик вслед ковыляющему Андрею. – Эх, как пахнет-то, пахнет!

До места оставалось немного: выцветшая  метка, прибитая на кривой ствол сосны, ясно указывала о недошедших трёх километрах. Старик ускорил шаг, нагоняя удаляющегося Андрея, который, будто знал дорогу лучше него самого.

Из леса донесся сухой хруст, затем ещё.

«Не похоже на крыс», - убедил себя старик. Он медленно потянулся к автомату, как чья-то рука остановила его, сдернула ремень, отшвырнув оружие в сторону. Глухо ударившись, оно осталось в траве.

 Перед ним выпрыгнуло три тени, позади еще одна, и вот впереди слышался отчаянно брыкавшийся Андрей, которого через силу притащили к старику, бросив рядом. Тот помог ему встать. Андрей обиженно потирал окровавленный нос, желая отомстить налетчикам.

- Стоять, я сказал! – прорычала маска респиратора. По кругу раздались щелчки – шесть ярких лучей пронзили высокую фигуру Андрея и сутулый плащ старика белым светом. Андрей четко разглядел нападающих. Все они были как один – темный, камуфляжный комбинезон, высокие, по колено, ботфорты, слегка мешковатые штаны, на лицах маски и респираторы. Вероятно седьмой, без маски, чья грудь была вдобавок прикрыта кевларом, был их главарем. Стоял он твердо, широко расставив ноги, руки заложив за спину, хитро поблескивая окулярами противогаза. Все шестеро мяли в руках замшелый «Калашников», пожалуй, самое популярное оружие среди местных.

- Вы кто такие?! – осмелев, спросил старик.

Противогаз, пристально рассматривающий Андрея, нехотя перевел взгляд на него:

- Заткнись, отец, ты можешь идти, а вот твоего дружка мы прихватим. Увидите его.

Двое в масках послушно выступили из-за спины старика, нарочно задев его плечом, направляясь к насторожившемуся Андрею.  В голове Андрея завязался настоящий спор. Тысячи звуков и голосов штурмовали его уставшее сознание, опускаясь ниже, заставляя все тело щипать и сжиматься. Андрей невольно упал на четвереньки, выгнул спину, будто испугавшаяся кошка, хаотично замотал головой, стараясь избавиться от голосов. Бойцы, охотно шедшие к Андрею, буквально опешили, похватались за автоматы, передернув затвор. Сухая земля окропилась пенящейся слюной, голоса увеличивались, становясь громче, сливаясь в ультразвук; тошнота заткнуло горло, пена слиплась во рту. Ужасная судорога пронзила тело Андрея, он вытянулся струной, оскалив мучительно зубы, руки подкосились, сложились под рухнувшее тело. Ноги продолжали изредка высоко вздрагивать, лицо скользило по сухим комьям мертвой земли.

- Товарищ лейтенант,- обратился один из бойцов, подкрадываясь к застывшему Андрею,- он, кажется, того.

- Проверь, - бросил тот.

Солдат осторожно, с опаской, вытянул сапог вперед, поддел им обмякшее тело, и, вцепившись в корпус «Калашникова», перевернул искажённую ужасом гримасу к небу. Глаза выкатились из орбит, едва дрожали в свете фонаря, набухнув красно-вишневыми сосудами. Лицо стало черным, сухим, казалось, что из него высосали жизнь, побелевший язык беспомощно высунулся, повиснув на губах, из ноздрей едва слышалось дыхание.

- Живой, - пояснил солдат.

Лейтенант, оставшись в своей позе, подошел к раскинувшемуся на земле Андрею. Присел, указательным и большим пальцем защемил круглый подбородок, наклонил его в разные стороны, осматривая больное лицо Андрея:

- Слава, вколи ему чего-нибудь.

В мгновение рядом очутился еще один одинаковый боец с рюкзаком на спине. Поставил его перед собой, принялся искать нужный препарат, звеня пузырьками, шелестя пачками лекарств. В темноте блеснуло жало шприца, с носика капнуло пару капель мутной жидкости. Солдат ввел Андрею лекарство под плечо, протёр влажной ваткой слегка набухшую точку.

- Готово, - глупо улыбнулся он. Закинул рюкзак на спину, отошел.

Лейтенант утвердительно кивнул. Он стал было осматривать содержимое карманов Андрея, как вдруг, неожиданно для окружающих его бойцов, он нечеловечески взревел, выгнув шею дугой, дрожащими руками потянулся к лицу, задыхаясь, стянул с лица противогаз, стал скрести, неистово стонать, раздирая ногтями кожу на щеках и шее, обнажив белки глаз, зрачками касаясь бровей. Он стал кашлять, давиться, брызгая во все стороны пеной; из ушей выполз веселый алый ручеек, стекая по челюсти, капая на танцующие плечи. Лейтенант упал навзничь, и с лихорадочной быстротой задергалась его голова, зашевелились пальцы рук, заскребли бурую землю. Кто-то из солдат попытался помочь командиру, но, стоящий возле  него напарник остановил  того уверенным движением – солдат повалился наземь мешком. Пуля в замаскированный лоб добила его. Кровь заволокла открытые глазницы.

Всполошившиеся на выстрел, будто птицы, притаившиеся в деревьях, солдаты прильнули к мушке автоматов. Четыре меткие очереди опрокинули ничего неподозревающего бедолагу. Одного из бойцов охватила паника – медленно он стал отступать, пятясь к  лесу, недоверчиво поглядывая на товарищей, водя вороненым дулом из стороны в сторону.

- Что, мать вашу, происходит?! – истерически зарычал он, чувствуя, что писк в голове нарастает. Рывком он швырнул автомат в кусты, сам же упал на колени, хватаясь за уши.

- Санёк, ты чего? – дрожащим голосом окликнул солдат, заметив, как тот, сидя на коленях, извлек из чехла нож, примеряя его возле горла.

« А-а-а!» - раздалось от леса, и тут же захлебнулось, булькая кровью.

Лейтенант продолжал брыкаться, разодрав лицо до мяса, мельтеша языком невнятные звуки.

 Старику  оставалось лишь ёжится и наблюдать за творящейся неразберихой, потихоньку сходя с ума.

- Товарищ лейтенант, слышите меня? Товарищ лейтенант! – тормошил боец дергающегося командира, стоном поливая все вокруг. В ту же секунду, он отпрянул, кувыркнулся на спину, стал ворочаться, пятками сапог разрывая землю, широкими ладонями в перчатках, сжимая тонкую юношескую шею. Вскочил, метнул молящий взор полный страха на ошалевших товарищей, выдернул пистолет вместе с кобурой. Не успели оставшиеся бойцы метнуться на помощь, как в сыром воздухе, напитанном влагой молодого осеннего дождя, приглушенно треснул выстрел. Глухой щелчок раздробил его затылок, дегтярно-черные сгустки окропили землю. Солдат скосился наземь, крестом раскинув руки, подавившись пистолетом, торчащим изо рта.

Земля загудела, задрожала, разрывая толстый пласт почвы. Тяжелый шквал ветра ударил старика в лицо, рванул плащ, содрав застегнутые полы, всполошил сухие серебряные волосы, вытянув их вдоль дороги. В ушах поднимался несуразный вопль тысячи голосов. Небо багровело в глазах старика, затягивалось фиолетовыми пятнами, мелькало, хохоча сиплым громом. Вдали мелькнул и исчез крохотный точечный свет, вновь объявился, но уже ближе, еще раз, увеличиваясь в размерах. Вспышка – и оглушительный бас взрывался в ушах, вспышка – и старика сломило в коленях, вспышка – и яркий круг объявился у самого носа, жаля слипшиеся ноздри. Старик отмахивался, пытаясь встать, но точно прилип. Он потянулся к желтой кобуре, как рыжий шар вдруг сжался, задрожал, вспыхнув ослепительным свечением и вырвался, поглотив старика, со всем, что было вокруг.

 

«Граждане, проживающие по адресам», - звучал диктор монотонным голосом над головами замерших прохожих, под аккомпанемент завывающей сирены,  - « просьба проследовать к убежищам находящимся…»

Жуткий вой заполонил оживившиеся улицы, пугая жителей, многих вгоняя в ступор. Никому точно не было понятно, что происходит: учебная ли тревога или нет, стоит ли куда-то бежать, прятаться, либо игнорировать и продолжать свой путь. Возможно, это и было роковой ошибкой, финалом которой стало спасение  лишь нескольких тысяч человек многомиллионных городов – люди просто не понимали, чему им верить. Захлебываясь долгим звоном, рупоры разносили леденящую душу сирену, разлетавшуюся над головами стопорившихся граждан, перша сотню раз проигранными записями.

«Внимание! Внимание!» – продолжал диктор. «Это не учебная тревога! Просьба сохранять спокойствие и проследовать к убежищам. Повторяю, граждане, проживающие по адресам…»

 

- Открыть ворота! – сухо скомандовал Прохор двум бойцам, стоявшим по стойке «смирно», одной рукой придерживая линялый ремешок «Калашникова».

Звонкий скрежет колодок сместил стальные петли – и ворота нехотя поддались, щелкая колесиками по зубчатым рельсам. Желтый утренний свет ударил в сонные глаза лейтенанта, тот невольно прикрылся рукой, пока зрачки не привыкли, тогда он вновь заломил руку за спину, твердо встав против надвигающейся на него разъяренной толпы, будто неровный булыжник посреди бушующей реки. Правая рука его ощупывала твердую кожу кобуры, заранее расстегнутой, с наполовину утонувшим в нем «Макаровым».

В одно мгновение люди превратились в животных, кровожадных зверей, уничтожающих все на своем пути, лишь бы уберечься от напасти. Расталкивая, топча упавших, матерясь, человек пробивался к единственному укрытию, позабыв о гуманизме и прочей ерунде, в которую так страстно верил, которой жил. Машины на полном ходу влетали в нарушившее движение толпу, с мерзким хрустом ломая строй. Крики, стоны, умоляющий рев раздавленных, но не убитых, надрывный плач женщин и писк ничего не понимающих малышей. Кто-то из них останавливался, падал, сшибаемый толпой, кто-то успевал отпрыгнуть, припадал к асфальту, начинал молиться, устремившись в небо. Люди собирались кучками, тихо распевали молитвы, всхлипывая, но стараясь улыбнуться. В такие моменты, даже ярый атеист становиться верующим, ведь, когда судьба одевает петлю тебе на шею, находиться тот, кто может еще спасти тебя или дать хотя бы силы,  чтобы раскаяться. Ведь Бог является сущностью всего. Для одних он Иисус, для других Брахма или Будда, но главное то, не как мы его называем, а то, что мы верим в его существование, верим, что он некогда не отвернется от тебя, и доверяем, как собственной матери. И хочется лишь сомкнуть ладони воедино, до боли сощурить глаза, запрокинуть голову вверх и покаяться, попросить прощения, для кого-то пощады.

- Стеньков, Громов, - поочередно повернулся лейтенант к бойцам,- снять автоматы с предохранителя, - солдаты охотно исполнили приказ. – Помните, у нас всего десять секунд, не закроем вовремя – погибнем все. И прибавил еле слышно: «Да поможет нам Бог».

Вдруг сердце Прохора сжалось в язвящий комок, он хотел отвернуться, но вместо этого опустил дрожащие веки, не позволяя себе слабости, слегка приоткрыл их – на них ясно поблескивали набухающие слёзы, пару капель застряли в его темной щетине. Небо в мгновение окрасилось в серо-огненные цвета устремившихся к облакам ракет. Тонкие боеголовки – перехватчики, шипя, уходили ввысь, спиралью путаясь между собой.

Прохор точно помнил приказ обессиленного полковника: «Десять секунд после запуска!»

Юркая секундная стрелочка обозначила свой старт и стала набирать скорость, острым стуком отсчитывая пройденные вешки.

Десять…

Наконец первые счастливчики проникли под низкий бетонный потолок бункера, маскирующийся под советский заброшенный кинотеатр, который по любопытству никто не желал восстанавливать.

Девять…

Визжащий и скулящий поток едва протискивался в небольшую металлическую раму проёма.

Восемь…

Водруженные котомками и сумками с наспех собранным барахлом, с рычащими и прячущимися питомцами в руках, люди топтались у лестницы, ведущую вниз под резким углом.

Семь…

Склизкие стены бункера ежесекундно освещались мигающей у потолка красной лампой, в такт искрящей желтым табличкой «Тревога».

Шесть…

Едва держась ногами на полу, выгнув грудь против мечущейся толпы, лейтенант старался разглядеть поверх волны голов, те знакомые и родные лица, но всё никак не находил.

Пять…

Прохор метнул резкий взгляд на выпуклый циферблат часов и лишь грустно вздохнул.

«Ну, где же ты?» - волновался он.

Четыре…

Возня, плач, ругань, сумасшедший смех, и жадно тянущиеся внутрь руки.

Три…

Прохор вновь оглядел солдат, держащих в руках автоматы, на лицах которых явно застыл ужас. Повинуясь, они одновременно известили смазанным затвором о готовности. 

Два…

Прохор напряг легкие для того, чтобы вынести самый тяжелый для него вердикт.

Один…

Он знал, что потерял самое дорогое, что у него было, но тлеющая надежда застряла в нем, надежда, что жена с сыном все-таки нашли убежище.

-Закрыть ворота! - рявкнул лейтенант.

Услышав это, люди, не успевшие запрыгнуть в бункер, стали ломиться пуще прежнего, пальцами прорубая себе путь, раздирая лица, хватаясь за волосы, зубами вонзаясь в плечи и руки, цепляясь хоть как-то за жизнь. Отчаявшись окончательно, он взмыл пистолет и четко отщелкал два выстрела в потолок, с которого на плечи опала труха.

Но и это не остановило прорывающийся поток.

Всхлипнув, он зажмурился и отдал твердый непоправимый  приказ, впоследствии о котором всегда жалел и звал себя палачом.

- Огонь! Огонь! – проорал он и первым опустошил обойму в толпу, потянулся ко второй, но этого не понадобилось - солдаты подхватили своего командира и расстреляли ломившихся мирных граждан, обильно посыпая пол звякающими гильзами.

Кажется выстрелы и захлебывающиеся в предсмертной агонии, изрешеченные тела вернули сознание жителям. Уцелевшие ряды, прикрываясь руками, бросая жуткий взор стали отходить. В воздухе завывали обреченные дети.

- Закрыть ворота! – повторил не своим голосом Прохор. – Ну же! – и сам навалился на тугие пластины крашеных ворот. Солдаты ногой брезгливо перебрасывали растоптанных и расстрелянных в упор за порог, пачкая свежей кровью начищенные сапоги.

Лейтенант бросил последний взгляд на золоченый купол бирюзового собора, кривую  улицу, потерявшую свой прежний праздничный вид, белые лица людей и обиженные взгляды, застывшие на гримасах покойников. Солнце тепло лизнуло его потные щеки и лоб и скрылось за черным брюхом тучи.

 

- Проша! – донеслось из задних рядов толпы знакомым женским голосом. В щели смыкающихся ставней блеснули до боли знакомые малахитовые глаза, а рядом смуглое личико Митеньки, нелепо хлопающего глазами, хмуро сдвинувшего брови. Он-то точно пока не осознал, что стал последним, кто увидит этот ясный, хоть и мрачный, летний небосклон, пухлый ажур облаков, стелющиеся над макушками гигантских зданий, шпили которых колют небо.

«Таня»,- сожалеюще обронил Прохор, когда ворота встали на замок.

Снаружи раздавались тревожные голоса еще живых мертвецов, изо всех сил тарабанящих по наглухо затворенным воротам, завывал рвущийся внутрь ветер, которому будто тоже что-то грозило. Вдруг крик усилился, завизжала сильней сирена, волна шума пошатнула  стены бункера, раскат отчетливо донесся до ушей лейтенанта и…

Глухой удар в мгновение прекратил мучения людей, многовековую историю и настоящую жизнь, там, на поверхности, посеяв вокруг лишь радиоактивную пыль, звенящий ветер, лоскутами перекатывающийся по опустевшим городам. Кое-где на стенах отпечатались человеческие силуэты, самих же превратив в пепел. Как никогда люди стали близки, смешавшись в единый буран, завывающий то там, то здесь. 

 

 

                                                                 ЧАСТЬ 3

 

 Посреди ночи Андрей вскочил в холодном поту, вытянувшись спиной, до боли вывернув руки назад, жадно глотая воздух онемевшим ртом. В помещение было почти темно, лишь шипящий газовый фонарь, висевший на гвозде, приютивший внутри запеченных мух, тускло освещал бревенчатый угол стены, сквозь который сочилась земля.

В воздухе стоял прелый смрад сырого полусгнившего сена, сплетаясь с холодным запахом подвала и грунта. Вдоволь насытить кислородом, Андрей свесил ноги с кровати, коснувшись окаменелыми пальцами земляной пол. Койка, на которой прибывал Андрей, казалось совсем дряхлой и непригодной для сна:  проржавевшие насквозь прутья вязали между собой узлы, доставая до пола, погнутые решетчатые спинки, тянулись друг к другу, складывая кровать внутрь, кривые ножки были сплюснуты и слегка разъезжались в стороны. Лоснящийся полосатый матрас и покрытая желтыми пятнами плоская подушка также оставляли желать лучшего.  Вдоль стен стояло еще несколько кроватей, все они были пусты, но в лучшем состоянии, хотя, может быть, Андрей просто придирался.

В темноте кто-то мирно храпел, но не видно было кто, лишь здоровенные носы сапог, скрещенные вместе, тянулись к свету. За стеной кто-то шумел, скорее их было несколько, в числе которых был и женский тенор. Андрей повернулся левее, туда, откуда доносились звуки. Из-под узкой скосившейся набок деревянной двери, блестела рыжая полоска света, пропадающая под чьими то массивными шагами. Из-за стены то и дело доносились пьяные возгласы и женское пение, поощряемое заплетающимися от алкоголя голосами, частые фразы: «Бармен, спирту!» или «Кирилка, давай-ка обнови, ик», доходило и до простого «Бармен, где мои тефтели, такую-то мать?!», а после - довольный хмельной гогот и звяканье стаканов о тарелки, одновременно с бессвязным подпеванием.

Андрей на цыпочках подскакал к двери, приоткрыл её, высунув левый глаз в проем, щурясь в удивительно ярком треугольнике, разглядывая просторное помещение с низким потолком, посреди которого весела нарядная люстра из обрезанных литровых банок. По-видимому, это был бар, некая местная достопримечательность, помогающая расслабиться, где каждый мог запить и закусить горе. Все восемь пластмассовых столов были заняты: кто-то сидел веселой компанией, кто-то парами, а кто-то предпочитал одиночество, отделившись от всех в мрачном углу. Одни смеялись, другие грустили, опрокидывая рюмку за рюмкой, давясь мутной жидкостью. Сизый хорошо различимый табачный дым, катался от угла к углу, застревая у потолка, забиваясь в каждую щель, щекоча носы. Не считая дым, прибывающий в огромных количествах, в помещении разносился аппетитный запах еды: сытный аромат жареного и вареного мяса, свежей вареной картошки с солью, свежезаваренной лапши, распускающей щупальца дивных приправ и специй, дорогой запах дешевого кофе и прочий букет, от которого текли слюнки.  Тем не менее, не смотря на столь беспокойное время, бар кипел полной жизнью: некоторые уходили, другие, измотанные тяжким днем, возвращались, повесив опустевший автомат на плече. Тут же сновал меж столов и сам бармен, он же, по-видимому, официант, он же – хозяин, ловко орудуя серебреным подносом, нося его у самого потолка.

Андрей желал понаблюдать еще немного за бурной жизнью бара из укрытия, но неуклюже оступился и протаранил дверь, вылетев в проем. Казалось, никто и не обратил внимания на выпавшего, по пояс голого, с перебинтованным боком и совершенно желтым, побитым лиловыми синяками, лицом; лишь заснувший у барной стойки мужик встрепенулся, подняв тяжелую голову, оглядел Андрея красными опухшими глазами, недовольно буркнул и вновь клюнул носом.

- А, проснулся, - торопливо бросил бармен, отдаляясь с очередным заказом к дальним столикам. – Присаживайся, - указал он головой на табурет рядом с сопевшим у стойки.

Андрей осторожно проковылял, перебирая руками выпуклую стену, пляшущую вместе со всеми обитателями и баром. Андрей от слабости повалился на пол, царапаясь плечом, но тот же бармен подхватил его под руку и помог сесть на высокий табурет.

- Ты как, в порядке? – обратился  к нему бармен с собранными в лошадиный хвост серыми волосами. – Пить будешь?

- А-а? – тихо протянул Андрей.

-  Понятно, - процедил бармен и вернулся с граненым стаканом полным прозрачной жидкости.

- Водка? – оживился Андрей.

- Аха, тебе только её сейчас и пить, чудило. На-кась лучше аспиринчику,  - он отпустил белый пяточек таблетки – тот булькнув, стал тонуть, растягивая шипящий хвост позади, опускаясь ко дну. – Ну, ты пей, пей, не панацея конечно, но помогает.

Андрей дождался, пока белый столб прекратит пузыриться, после чего махом выдул весь стакан, бодро ахнув, обтерев губы рукавом. 

- Ну вот, другое дело, - усмехнулся бармен,-  после него порой понос случается, - тот уставился на потемневшего в лице Андрея, - да шучу я, хех, ты и правда, чудило. Ладно,  сиди тут, а я сейчас чего-нибудь сварганю тебе, - приказал бармен, скрывшись за кафельной стенкой, из-за которой валил пар и тот аппетитный аромат еды.

Как и следовало ожидать, никакой прекрасной певицы со сладостным голосом не было, лишь залатанный во многих местах изолентой приемник крутил старые записи концертов, напоминая о старом. Вскоре, вернулся бармен все с тем же серебряным подносом, на котором дымились три картошки в облупившейся шкурке. Бармен поставил тарелку перед Андреем, и стукнул рядом солонкой. Андрей, обжигаясь пальцами, подцепил одну, самую большую из трех, картофелину, обильно посолил ту влажной солью и откусил, довольно причмокивая губами. Он занес ее второй раз, как спящий рядом мужичок что-то проворчал, вытянув толстый грязный палец с заостренным ногтем. Из его заявления было ясно одно: «Водки!», после чего он бухнулся о стойку, но ничего не почувствовав, вновь захрапел. Бармен тут же подоспел к посетителю, но заказ не исполнил, вместо этого стал возиться с пьяным, уговаривая того идти спать. Бармен взвалил ворчащего и отнекивающегося клиента и исчез с ним за дверью, из-за которой несколько минут назад выпал Андрей.

- А это Васька-Сказочник, - вернувшись, пояснил бармен, - пьет, пьет, все сочиняет чего-то, подвиги немыслимые плетет, так ведь всем известно, что вокруг забора побегает, да вернется, хех, у самого даже автомат не распечатан, чудило, ей богу чудило, - казалось бармен всем давал одинаковое прозвище, порой грубо, порой совсем наоборот, - но рассказывает хорошо, особенно после второй, - он залился гулким смехом, вызвав улыбку на лице Андрея.

- Слушай, спасибо тебе за ужин, - искренне поблагодарил Андрей бармена, вогнав того в краску.

- В «Окуньке» всегда рады. Лучший бар во всей округе, и, пожалуй, единственный в «Вольяновке»! – разрекламировал свое заведение хозяин.

После услышанных слов Андрей напрягся и вдруг встал, облокотившись о стойку.

- Вольяновка… где вы меня нашли… скажи, где? – умоляюще вскрикнул Андрей.

- Километрах в трех отсюда, сталкеры вас и нашли. Думали, все мертвы, а ты как раз стонать начал, ну и тебя мигом сюда, бредил ты сильно, потом успокоился. Сначала ведь как подумали, барыги обыкновенные, с вояками сошлись, а здесь ведь брат никто этого не любит, знаешь, как нам военные досаждают, твари, - выругался он и продолжил, - а товара вроде бы и не обнаружили, ну и взяли тебя, а то глядишь, там бы и кокнули. Я тебе совет дам хороший – ты с военными не связывайся, склизкие они, лыбятся, а там с простреленным затылком лежишь в канаве, вот так вот.

- Вспомнил, со мной старик был, седой совсем такой, с усами,  - Андрей потянул кончики невидимых усов у себя под носом.

Бармен странно посмотрел на Андрея и сказал:

- Утомился ты, друг, вот и путаешь чего-то. Там только ты был и несколько дохлых вояк, про старика ничего не слышал. Не поделили чего, небось, вот и перестреляли друг друга, хех.

- Нет, нет, - поспешил Андрей, - нет, никто не в кого не стрелял, там что-то странное твориться, короче…

Хотел было начать Андрей, воодушевлённый тем, что вспомнил все до малейшей детали, как его прервал дребезжащий голос, втиснувшейся рядом головы с зеленой банданой:

- Гришка, обнови у нас, а то ребятам скучно стало, - увидев, что бармен стал рыться под прилавком, промурлыкал, - мерси.

Бармен исчез за спиной, но незнакомец будто бы и не желал вернуться к товарищам. Вместо этого резко хрипнул, привлекая к себе внимание.

- Т-с-с, смотри вперед, - опасливо выпалил тот. – Твое имя, Андрей, верно? Можешь не отвечать. Меня зовут Баланда, кличка такая, - изъяснялся он быстро и шёпотом. – Ты в большой беде парень и если хочешь… - тут он заметил вернувшегося бармена и сразу же повысил голос: - Ну, Гришка, обижаешь, какой хороший спирт, да без закуски? – ехидно оскалился тот. Бармен недовольно перевел глаза на Баланду и вновь исчез за спиной с блюдцем сала и черствого хлеба.  – Хочешь жить, держись меня, - продолжил тот шепотом. – Заканчивай трапезу и без палева уходи из бара, я встречу тебя у выхода, выходи так, как есть. Уж лучше тебе поверить мне, браток, - до последнего Андрею не хотелось верить незнакомцу,- судьба дважды предлагать не станет.

Лицо Андрея побелело,  а сам  он мучительно икнул, вспомнив ту фирменную фразу Пашки.

Баланда высыпал горсть медных монет, вновь вступивших в оборот с недавнего времени, и, распрощавшись лестной улыбкой с барменом, удалился, хлопнув входной дверью.

- Так что там было то, ты начал рассказывать, - напомнил бармен, устраиваясь за стойкой для длинной истории.

- Я…я выйду на секунду, душно здесь, - Андрей сполз с табурета и захромал к выходу, придерживая разболевшийся бок.

Выйти по-тихому не получилось. Как только Андрей направился к выходу, стулья, мирно стоящие в углу зашевелились, скрипнули, краем глаза он заметил четыре темных силуэта, оживившееся вслед за ним.

- Стой, сука! – прогремело в воздухе - и тут же грянул пистолетный грохот, пробурив в бревне ровную скважинку, левее двери, еще две прозвучали выше Андрея. Он кинулся на пол, с жестокой болью перекатился за стол и опрокинул его ударом. В ход пошли автоматы, выбивая короткие очереди. Одна из них скосила краешек стола, застряв в бревне.

- Лови гада, живым! - кричал все тот же голос.

- Мочи их, - отзывались сталкеры, многие, из которых так и остались на своих местах. Слышен был дробовик бармена, на поражение палящий по врагам. Из спальни выполз внезапно протрезвевший Васька-Сказочник и тут же повалился наземь, закрыв голову руками. Повсюду гремели выстрелы, свистели пули, лопались бутылки, вскрикивали раненые. Дробовик на мгновение замолчал. Андрей аккуратно выглянул из-за дырявого стола – обронив дробовик, Гришка-бармен, лежал на стойке, свесив руки и голову, на пол изо рта капала вишневая струйка, растекаясь по доскам.

- Жми тварей! – не унимаясь, кричали сталкеры, огрызаясь двумя длинными очередями в слепую, на три вражьи.  

Входная дверь резко распахнулась – в проем глядел вороненый ствол «Калашникова», внутри Андрея все замерло, но очередь дала выше головы, в сторону врагов. Вслед за автоматом в проеме мелькнула зеленая бандана, протянув руку.

-  Ну же! – рявкнул Баланда, выдернув ошалевшего Андрея на улицу. – За мной, давай, пошел!

В темноте исчезал пятнистый бушлат Баланды, удаляясь с неимоверной быстротой. Не раздумывая, Андрей бросился за ним, забыв о боли и кровоточащей ноге, на которую он прихрамывал еще сильнее. На встречу бежал всполошившийся патруль, на ходу передергивая предохранители. Был слышен сочный звяк проломившегося стекла, тугой толчок, толи взрыв, после чего выстрелов больше не раздавалось, а с улиц поскорее сворачивались торговцы, жители исчезали за тощими фанерными дверьми наспех сколоченных домов, женщины хватали детей, пряча их по темным углам навалившейся тени, криков на удивление не было, хотя большеротая грудастая баба хотела было залиться девичьим визгом, но поперхнулась и рванула в подворотню, путаясь в подолах рваной юбки.

                                                                              ***

 

Позабыв о всякой тревожащей боли, Андрей семенили заплетающимися ногами, босыми пятками ощущая сухую пыльную тропу, врезающиеся в стопы веточки, впивающиеся иголки сосен, загребая пальцами слипшуюся траву, покрывая ноги множественными цепками. Теперь он совершенно точно потерял Баланду из вида, удаляясь все дальше от металлических укреплений «Вольяновки». Некоторое время он слышал его короткие отголоски, подгоняемые спереди, а теперь еле различал дорогу, то и дело, натыкаясь на неожиданно вросшее в землю дерево. Он хотел продолжить кросс, догнать Баланду, но изнывающее тело, наконец, дало о себе знать. Нога, на которую припадал Андрей, стала свербеть, не позволяя вовсе передвигать ею, не то, что бежать. Он остановился, шумно втянул воздух, задрав подбородок к верху, изучая одноглазую луну, окаймленную редкой стаей звезд. В листве, у самого неба, разрывая горло, каркала ворона. Озоновый ветер ласково баюкал шипящие кроны сосен, раскачивая их, будто гигантские копья македонской фаланги.  Лес спал, как и прочая фауна, обитающая здесь, попрятавшись в пещерах и дуплах, кто-то рычал в кустах, но так никто и не показался. Андрей сделал мучительный шаг – боль поразила его в бедре, ударив по вискам, потухнув в макушке. Он сделал второй шаг, но тут чья-то рука опустилась на его плечо, вторая заткнула рот и стащила с дороги.

- Чи-чи-чи-чи, тихо, - шепнул над ухом знакомый голос Баланды. – Я тебя сейчас отпущу и все объясню, а ты без воплей меня выслушаешь, вразумил?

Баланда выполнил обещание, разжав свои жилистые ладони, он освободил Андрея и заботливо отряхнул запылившиеся плечи и спину. Андрей буравил того гневным взглядом, полным непонимания и растерянности, нижняя челюсть его слегка отвисла, а волосы стояли дыбом, потрясенные испугом.

- Куда ты пропал? – успокаиваясь, процедил Андрей.

- Хотел убедиться, что хвост не притащишь, - Баланда прислонился спиной к стволу сосны, выглянув правым глазом на дорогу. – Вроде никого. Так, давай не отставай, - махнул он рукой и растворился в густых ветках куста.

Баланда явно что-то искал, отмеривая размашистыми шагами расстояние от сосны до замшелого камня, от булыжника до трухлявого пня, над которым роем кружила мошкара. Андрею оставалось только поспевать за скачущим то там, то тут бушлатом, царапая икры о торчащие каменные ветви. Наконец Баланда встал, сапогами проминая проседавшую почву, осмотрелся, пальцем тыча в кособокие деревья, присел и откинул плесневелый бугор травы, стряхнув рукой землю, исчез  в яме.  Неровная дырка осветилась тусклым светом фонаря, оголив земляные стены тайника. Баланда что-то перебирал, шуршал, гремел, отчетливо звякнули струны гитары, покатились патроны, щелкнул затвор, вскоре он подал Андрею серый плащ, заштопанный и перетянутый швами, пару сбитых сапог, противогаз с треснувшим окуляром, в придачу дал один фильтр, который Андрей тут же прикрутил на место.

- Одевай, не брезгуй, сам не так давно в этом ходил, - Баланда, кряхтя, вылез из ямы, прикрыл её деревянным люком, сверху собрав небольшую кучку листьев и земли, утоптал её ногами и повернулся к Андрею. – Ну, теперь хоть на человека стал похож, - произнес он, оправляя коротковатые Андрею рукава плаща. Он протянул теребивший в руках пистолет дулом к себе, рукоятью к Андрею. – Обращаться умеешь? – усмехнулся он и подал два запасных магазина, сунув их в мешковатые карманы дождевика Андрея.

Тот молчаливо кивнул, азартно сверкая глазами, осматривая крутящийся в руках «Макаров».

- Пушка старенькая, но хорошая, многие еще с ним бегают, хотя я давно сменил. 

Андрей, наигравшись с оружием, сунул его в правый карман, а громоздкий противогаз в левый, от чего бок его неудобно распух.

- Значит так, слушай меня внимательно, ты, - он ткнул Андрея пальцем в грудь, - потенциальная цель местных барыг и прочей вши, которая не прочь дешевой наживы. Те, кто напали на тебя в баре никто  иные, как наемники, и поверь мне брат, что заказал тебя совсем не  Дед Мороз. Короче, ты нужен всем, а единственное безопасное место для тебя – за периметром.

Андрей внимательно слушал, как вдруг подавился.

- Погоди, погоди, «нужен всем»?

- Именно, кто-то точит на тебя клыки, и этот кто-то хорошо заплатит за твою голову.

- Кому понадобился обыкновенный лейтенант? – тупо уставился  Андрей в ноги.

- Прости? – Баланда уткнулся в розовые белки Андрея, заломив руки на груди.

- Я говорю, кому я вдруг понадобился, ведь я просто лейтенант.

- Так, так, ты видимо ничего не знаешь, друг?

- А должен? – Андрей и Баланда сцепились взглядами. – Единственное, что я помню это двадцатое число октября, утро, мне и старшине Вершинскому поручено было забрать ученого, что мы и сделали, а дальше вспоминается смутно, - Андрей принялся ворошить крючковатыми пальцами зудящую макушку. – Кажется, мы попали в бурю, а там нас подбило и, в общем, я очнулся в болоте. Выжил толь…

- Угу, понятно, - оборвал захлебывающегося Андрея Баланда,- совсем дело плохо. Значит, смотри сюда, либо ты вникаешь, либо худо тебе будет, ой как худо и я тут буду не при чем.

 Баланда положил свои вытянутые ладони на плечи Андрея, едва надавив сверху.

- Нет, это ты меня послушай, - одернул тот плечами,- у нас был приказ…

- «Приказ», - передразнил Баланда,- да причем тут он? Копай глубже, там твои опарыши. Ты уверен, что всегда был военным?

- А кем же еще? Да, хотел я быть юристом, но не сложилось.

Баланда, внимательно слушая Андрея, приткнул рот кулаком и рассмеялся.

- Мда, ты даже и не подозреваешь, какой силой обладаешь. Ты – последний из семи апостолов, понимаешь?

На некоторое время оба стали немыми, недоверчиво стреляя исподлобья.

- Какие апостолы, что ты несешь? – рассвирепел Андрей, ухватившись за воротник Баланды.

- Звучит, как бред сумасшедшего, но и в наше время случаются чудеса, верь мне!

Андрей разжал потертый ворот заношенной кожанки, оттолкнув от себя скалящегося Баланду.

- Какой здоровый человек поверит в эту чушь?

- Ты должен верить. Вспомни дорогу на пути к «Вольяновке», ну? Пять трупов – ты единственный живой, шестой и не единого ранения, совпадение?

- Я плохо помню, со мной тогда что-то случилось, казалось, что я умер

- Это не случайность, борьба прошлого с настоящим, это естественно в твоем случае, поэтому за тобой объявлена охота!

- Продолжай, - насторожился Андрей.

- После того, как вертолет не пришел на базу, сразу стало ясно, что вероятность крушения крайне высока. Но военным вовсе не был важен вертолет, тем более его экипаж, не считая тебя. Зная твое прошлое, искали именно тебя, но после того, как тела не обнаружили, всерьез забеспокоились. Думаешь, кто были те на дороге и в баре? Наемники! Наемники, которым хорошо бы отплатили за твою голову. И тот, кто стоит за всем этим очень боится отмщения, боится, что он потерял над тобой контроль.

- Кто меня мог контролировать, каким образом?

- Самым обыкновенным. Скажи, часто ли тебе что-то кололи или давали выпить?

- Ну, - стесняясь, ответил Андрей, -  кололи нам каждую неделю, но это ради нашей же безопасности! Простая защита от радиации.

- И многим помогло? -  скептически отозвался Баланда.

- Разницы не ощущал, правда, после прививок у меня начинались страшные головные боли, но это было необходимо.

- Это тебе так говорили. Необходимо было только тебе, поверь, другие наверняка понятия не имели об этих препаратах.

- Слишком складно получается у тебя, - ехидно ответил Андрей.

- Ты последний из Семи, лет пять назад вас стали истреб…

- Заткнись, ты все это выдумал, зачем я тебе?! – Андрей настойчиво не хотел верить словам Баланды, зато вспомнил о подаренном ему пистолете. Он запустил руку в карман и выставил против Баланды ствол. 

-  Они хотят подчинить тебя, заставить забыть прошлое, потому что знают, что произойдет, если ты узнаешь правду. Опусти ствол, прошу…

Не поднимая рук, Баланда сделал уверенный шажок к Андрею.

- Стой! Назад! Ты врешь, ты простой наемник, как те в баре, небось их и завалил, чтобы больше досталось, а? – в глазах Андрея полыхал огонь, а сердце, казалось, выступало из-под плаща, пульсируя сильными толчками.

- Завалил? Да на кой черт мне тебя тащить на своем горбу, когда мог пристрелить минуту назад и не мучиться.

- Тогда откуда ты знаешь так много?

- Потому что я сам бывший военный и отчетливо помню тот день, когда тебя приволокли, оборванного, в грязных ошметках, одеждой это было не назвать. Ты не был похож на человека: весь разбитый и еле живой, руки скручены за спиной, а ладони туго стянуты. Ты был последним, последним, кто знал все то, чего не дано знать простому смертному. Вначале о вас ходили легенды, и с трудом получалось верить, - взгляд Баланды стал прозрачным и бессмысленным, смотрел он куда-то мимо Андрея, оцепенев зрачками. – Лично я слышал, что ядерный взрыв повлиял на вас, вы стали не просто людьми, вам открылся великий разум и тайны, которых не разглашали, в том числе и то, для чего нужна была эта проклятая война. Тогда- то все и началось: ежедневные вылазки разведки, слежка, привлечение сталкеров-проводников, вас стали истреблять одного за другим, порой кончая на месте. Поверь, ведь я сам участвовал в этом.

- Ты врешь, тебя и наняли убить меня, откуда ты знаешь подробности? Вертолет, дозор? Угадал?! – мушка прыгала на лбу Баланды, пальцы Андрея ощущали покорный курок.

- Ты прав, мне поручено привести тебя или убить. Полковник Стомин… Андрей ты в большой опасности, - четко проговорил Баланда, заметив, как изменяется лицо Андрея. Медленно он извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок запачканной бумаги и подал её Андрею.

« Рост:  187 см, на вид лет сорок, черные волосы, имеется растительность на лице, не вооружен. Зовут Андрей. Доставить живым либо убить, в этом случае предъявить доказательства. Оплата остается прежней. Полная сумма по завершению задания. В.И. Стомин.»

- Полковник… сука, - левой рукой Андрей скомкал толстый почерк заказчика, метнув клочок в ноги Баланде. – Вероятно тот, кто исполнит приказ, хорошо обогатится?

- Поверь, нам лучше убира…

- Нам? Нет, никаких нас нет. Я не знаю, зачем ты тянешь мою участь, но раз я живой – на то твоя воля. Ты сам, я сам… доверять можно только себе, - тихо сказал Андрей, переступая ногами, постепенно удаляясь от застывшего Баланды.

- Я потом твои останки в храм отнесу, пусть принимают седьмого, - скалясь злой улыбкой, подтрунивал Баланда, - ты хоть знаешь куда идти-то, чудо?

- Разберусь, - буркнул Андрей, как резкая ошеломляющая боль шилом проткнула виски, в коленях он почувствовал слабость, попытался выпрямиться.

Баланда рванул к нему, но наткнулся на вытянутый пистолет:

- Назад! Убью!

Андрей пятился назад, левой ладонью вдавливая висок, правой плавая по кругу, размахивая пистолетом. Голова звенела, пухла, сдавливая череп, в ушах щебетали сотни голосов, еле слышный тенор Баланды, все крутилось в шумном водовороте. Андрей оступился, споткнулся о сваленную грозой сосну, свежей пень которой начинал коричневеть, потеряв равновесие, свалился на спину, обронив пистолет.

Дыхание его участилось, но вдыхать было нечего. Выкатив глаза, он стал задыхаться, на лбу проступили бусинки, а из ноздрей хлынула кровь, стекая по щекам и ушам.

« Постой, да ты же ранен», - забываясь, услышал Андрей, в то время как лес покрывала зыбучее красно-синее полотно.

- Наз-ад, - прохрипел он и замолчал, разбросав руки по земле.

 

 

Андрей месяцем лежал на холодном каменном полу, ощущая туманный запах отсыревшего склепа, перебиваясь до тошноты едким душком кадила и воска. Вокруг него кто-то бубнил, и был он не один. Их голоса сливались в единое шмелиное жужжание, до того неразборчивое, что, казалось, они просто мычат.

« Универси асеппери эус фратер»,- гремело эхо густым тягучим басом, прижимаясь к кирпичным стенам грубого квадратного помещения, потолок которого пропадал высоко под небом острым готическим куполом. « Эсто хумилиус сусервус тус портас апериум»

Гомон нарастал, заливая каждую полую трещинку этого чернильного светом здания. Андрей напрягся руками, но встать ему не позволили, как и пошевелиться вовсе – невидимая ступня жала его шею. Из общей массы голосов выделился один – ломаный гнусавый баритон, но на удивление звучный – жужжание оборвалось, как только баритон взял под уздцы хоровой гул. Он стал произносить слова очень быстро, вернее их обрезки, которые едва мог расслышать Андрей. Казалось, он входил в экстаз, притоптывая на месте, хрустя обвисшими рукавами своего блекло-красного одеяния с белым подбоем то и дело вытворяя головой восьмерки и круги. По полу побежала мелкая рябь от его частой чечётки, рябь натыкалась на обомлевшего Андрея, жавшегося  к теплеющему камню, сначала нежно, потом сильнее, до самой острой боли, обжигая парализованные ладони. Андрей почувствовал, что боль постепенно отходила, но жечь рябь продолжала, как вмиг возле уха ударился набалдашник стального посоха – крошки камня исцарапали щеку Андрея, а мякоть ладоней раскроила огненная нить, обозначая своим хвостом какую-то угловатую фигуру. Андрей пытался сдерживать боль, но адское пламя изводило его – он мучительно застонал  во все горло, пытался закусить язык, но что-то сковало челюсти, оставалось только неистово биться глоткой.

 «Долоре кульпа кодебант», - усилилось пение. «Долоре кульпа кодебант!» - повторили остальные.

Андрей слышал, как зашаркали по кругу башмачки служителей по бугристому криво уложенному камню, как раскачивались на их шеях цепи, гремя увесистыми звеньями, как сухой язык с усилием проворачивал непонятные Андрею слова.  Шествие остановилось, замолчало, слышно было лишь, как чихают свечи, капая воском. Андрей чувствовал пожирающие взгляды служителей, которые не решались молвить слова, но продолжали буравить его мокрое тело. Сухая крючковатая фигура опустилась возле Андрея, шепнула нежным голосом:

- Встань Беркальд!

Он знал, что имя вовсе не его, но шепот был настолько настырный, что Андрей без колебаний повиновался. Секунду назад он был буквально парализован, хлопая лишь глазами, раздувая грудь, но что-то будто включило его, и разгорелась в нем  энергия, как в зажженной лампочке. Без усилий, чувствуя лишь боль в ладонях, Андрей поднялся, согнувшись в коленях и спиной.  Место, куда занесло Андрея, оказалось куда страннее, если не страшнее, чем представлял себе он, барахтаясь душой от боли, лежа на полу. В ярком круге, издаваемом от свеч, стояла небольшая литая стела, которую оплетали прутья арматуры, вытягиваясь  к верху спиралью. Меж ними зиял рельеф каких-то письмен, нацарапанных на скорую руку: маленьких буковок – иероглифов, похожих на латинские. Стела возвышалась на бардовой, с желтыми прорезями, плите, обрезанной в ромб. Около десятка свечей, многие из которых скосились или доживали последние секунды, озаряли это строение, в добавок, и все видное глазу пространство помещения, стен которого не было видно, отчего оно казалось бесконечным во всех направлениях. Как ни странно, Андрею чудилось, что здесь он уже бывал и отчетливо знал, даже в кромешной тьме, что где находиться.

- Теперь ты один из нас, ты седьмой из Хорунжих Вселенной, - миловидный голос раздался за спиной – и чужие руки упали на его плечи. В свет ступил человек в алой рясе, в глубоком потрепанном капюшоне, покрывающем все лицо. На спине его струился плащ подобного цвета, на котором нитками изображался загадочный символ, походящий на семи конечную звезду, внутри её расположился круглый глаз с кляксой крови вместо зрачка. Короткими пальцами с длинными обгрызенными ногтями, на концах которых виднелась прессованная грязь, он вынул свою голову из мрака капюшона, откинув тот на спину. В лицо Андрея смотрели потухшие бледные глаза, со старческим прищуром, ухмыляясь зрачками. Лицо его было наполовину погружено в черный платок, бугорком проступал треугольный нос и острые скулы, ездящие под покрывалом. Андрей ужаснулся – глаза были ему знакомы и если бы не черный платок, то он наверняка  назвал бы его. Человек в платке взял его обугленные руки, прижал к своей груди, пролепетав пару слов, он приник к ним глазами, после чего обернул их к Андрею. Две абсолютно одинаковые пиктограммы розовели на его сожженных ладонях, походившие на те, что он заметил на плаще.

- Узри, брат, - приложился он ладонями к пиктограммам Андрея, - эта знак нашей покорности, покорности вселенной. Ты – избранный ею, один из семи слуг.

Андрей почувствовал, неимоверную легкость в ступнях, они не ощущали холодного пола, а тело его поглощала тьма, доныне прячущаяся от света. Он все дальше отдалялся от стелы и служителей, голоса стали эхом, дыхание вновь участилось, сердце стучало в голове, и вот уже освещенный зал стал сжиматься, уменьшаясь, попадая вместе с обитателями, пока не превратился крохотный пучок света. 

«Будь верен вселенной», - последнее, что услышал Андрей, как вдруг, белая точка стала расширяться, разъедая темный балахон. Свечение стало поглощать Андрея, пока вспышка не ослепила его дрожащие белки.

Комната, в которой теперь находился Андрей, казалось куда просторнее и светлее, чем была прежде. По стенам буквой «П» стояли сколоченные деревянные стеллажи, наполовину полные книгами и коробками, с указанием на содержимое. Потолок был низкий, можно было подумать, что он держится именно на полках, доходящих доверху. Андрей сидел на скамье, за длинным дубовым столом, потемневшим и заплесневелым с годами. На столе твердым переплетом лежала сухая, с загнутыми растрёпанными страничками книга. На пожелтевших её листах миниатюрными буквами излагались письмена, огибая картинки, схематически описывающие какую-то  сцену: человека, стоящего на пригорке рядом с пушистым деревом, а на заднем фоне расцветал гриб, очень походивший на ядерный, по углам которого запечатлелись  голова в нимбе, а вторая в окружении огня. Иероглифы были едва различимы, и верно – по правую руку Андрея мерцало закопченное стеклышко широкой лупы с пузатой рукоятью.

Андрей не знал, где он находиться, да и подобных мыслей в его голове не находилось, им явно управлял кто-то другой, а он лишь был душой в теле марионетки. Ноги выпрямились сами по себе, сделали шаг, попятились, вышли из-за стола, преодолевая каждый сантиметр без чьих либо усилий. Андрей не помнил, как он оказался здесь, в этой библиотеке, но он отчетливо помнил, что только ордену дано знать о ней, что Хорунжие в строжайшем секрете хранят древние рукописи. Кто ему сказал? Он наверняка не знал, но мысли появлялись сами, навязанные кем-то посторонним.

Дверной треск испугал Андрея. Двери распахнулись, с грохотом ударившись о стены – и в комнату влетел взмыленный служитель ордена, споткнулся о левую ногу. Мягкий хруст передернул Андрея, а служитель лежал ничком лицом вниз,  изо лба его и рта плескала кровь, стекая по неровным краям плит. В то же мгновение порыв бросил Андрея к бедолаге, перевернул его – он еще дышал, слабо доносился булькающий хрип из горла.

«Дверь…», - вырвалось с выдохом.

Когда покосившаяся, набитая толстенными книгами, тумбочка, приткнула запертые двери, Андрей вновь оказался на коленях около ординарца. Рукой он приподнял белеющее старческое лицо, с розово-фиолетовым пятном на пол головы и свернутым набок носом, с краснеющей от потоков бородой. Старик содрогался всем телом, беззвучно шевеля губами, но на слова сил не хватало. Глаза его блистали яростным огнем, морщины играли гармошкой. Он поперхнулся, измазав подбородок и грудь Андрея клоком дурно пахнущей черной крови. Левое плечо стиснула желтая худощавая рука мертвеца, потянула на себя.

- Нас… предали… - вложив последнюю тлеющую энергию, пролепетал он. – Беркальд…

Он завелся глубоким вздохом, но ничего не вдохнув обмяк, бросив смятую голову себе на плечо, застыв гримасой полной ужаса и несправедливости.

Андрей опустил остывающие веки и аккуратно положил голову мертвеца на пол. По стенам прыгало эхо выстрелов, раскатами упираясь в затворенную дверь. Вскоре они смолкли, как смолкли и голоса, принесшие за собой разорение и тяжелые стопы сапог, которые больше не скрипели резиной по камням.  

 

 

- Андрей, Андрей, - слышал он сквозь сон знакомый говор Баланды, - проснись.

Следуя голосу, он приоткрыл глаза, поймав туманный небосклон с желтеющим диском, окруженный синяками побитых туч, с которых вот-вот грянут слезы обиды. Левее его улыбалась зеленая бандана, простуженно шмыгая и вытираясь рукавом.

- Я позволил себе понести тебя, ты задремал, а нам останавливаться уж никак нельзя. Прости, из еды ничего, так что перебейся духом, - он исчез, затем появился со сдутым рюкзаком около ржавых кустов. - Ты давай, собирайся, нам немного осталось.

Надвинув руками в перчатках свою бандану на брови, Баланда шагнул в кусты и выбрался на бетонную дорогу, поманил Андрея и двинулся вдоль обочины, загребая носками пыль.

Вскоре Андрей пристроился в хвосте, следуя за Баландой, не зная не пути не причины. Ведь смерть перестала иметь вес в его жизни. Он не боялся умереть, не боялся плена, нет, он боялся своих мыслей, путаясь, не понимая их послания. Кто он на самом деле? Солдат или все-таки Хорунжий, служитель вселенной, в котором убеждают сны. И почему же были знакомы все те люди в зале? Библиотека? Откуда он знал о ней и помнит сейчас?

«Пиктограмма» - захлебнулся Андрей и вздернул тут же ладони к верху, пытаясь лучше разглядеть их на солнце. «Нет», - разочарованно подумал тот, обнаружив лишь обыкновенную человеческую без единого шрама ладонь.

Сунув руки в глубоки карманы, он заковылял вслед удаляющемуся Баланде, пальцами сжимая и разжимая приятный холодок звякающих обоим.

Они шли около двух часов, как показалось Андрею, может больше. Километры взбученного волной асфальта оставались все дальше позади, съеденная стихией разметка потеряла свою функцию и служила лишь напоминанием пережитого, скрученные, погнутые, спиленные столбики знаков были единственным ориентиром для путников на этом однообразном бесчувственном пути. Серая бетонная дорога, грязный песок обочин и погорелый лес обрамляющий полотно, вот, пожалуй, и все красоты современного мира, не считая солнца – ему то человек радовался всегда: увидел солнце – значит, жив еще.

«Проша», - обрушилось на глаза видение, заслонив собой бесконечную дорогу. «Проша» - донеслось вновь и в зрачки ударили пестрые одежды людей. «Спасайтесь, боже!» - проносились другие. Писк нарастал, заполнив уши невыносимой болью. Голоса проходили сквозь Андрея, сотни голосов.

Он обхватил руками голову и застонал, повалившись в кювет.

«Граждане!», - раздавалось в голове, смешавшись в бурную массу криков, визга, плача. «Уберечь…Беркальд…», - показался голос старца из сна. «Назад, назад!» - отзывался чужой голос. «Нас предали…»- лицо покойника отчетливо показалось перед Андреем. «Будим сажать вручную»…. «Огонь!» Пережитое смешалось в едино, Андрей более не соображал, а лишь выл, катаясь на краю дороги, в яме. Всё, абсолютно всё грянуло в один миг. Многое из того, что видел Андрей, он не помнил, но почему-то сразу же вспоминал все подробности. Вот навстречу ему рвется толпа взбешенных людей, гонимые ужасом и смертью, в ушах завывает сирена и к воздуху летит цепь ракет. «Проша!» - донеслось вновь до него, а молящие малахитовые глаза пронзили его щемящей болью. Он скомкано вздохнул и горько произнес «Таня…»

И в то же мгновение бушующая толпа сменилась одним человеком в алой рясе и с черным платком поперек лица. Они стояли на балконе, охватывая взглядом мертвое наследие потомков: ветхие развалины полу обрушившихся строений – бывший бурлящий мегаполис, полный жизни и тепла, сгоревшие, некогда густые леса, от которых на память остались лишь холодные скелеты, насквозь пропитанные радиацией, петляющие дороги и навсегда застывшие автомобили с хозяевами, которых лениво доклевывали изголодавшие вороны.

- Знаешь Беркальд, - прохрипел старик, - ведь этого всего можно было избежать, да. А знаешь, почему люди остерегаются нас? Знаешь, почему на нас охотятся? - не дожидаясь, он ответил: - А все очень просто – мы знаем, как можно было повернуть вселенную в иное русло, мы знаем, как может измениться будущее, да-да. Мы «фелепатист», телепаты, поэтому способны переживать судьбы других, людей, которых мы, возможно, никогда и не знали, но помним их переживания до мельчайших событий – это наше проклятье, но и наша сила. Но самое страшное для нас – клевета. А знаешь почему? – и вновь ответил сам: - Всё потому, что мы обладаем знаниями, до которых человечеству расти и ошибаться еще многие поколения, а человек хочет сейчас, быстро, любыми способами. Мы узнаем, когда настанет тот день, и люди достигнут просвещения – вселенная подскажет нам, Горнас. А до тех пор человек будет оставаться голодным ненасытным зверем, и мы будем вынуждены оберегать знания, иначе человек сотворит непоправимое – обладая высокими знаниями, но потеряв терпение и сострадание. Человек в рясе замолчал, прошелся от одного конца балкона к другому и там, стоя, облокотившись о мраморные перила продолжил. – Я чувствую, что есть среди нас тот, кто называет себя Хорунжим, но он не сущий сын вселенной, он чужой для неё и для братства. У меня было видение, Беркальд, я видел его – он пользуется священными знаниями, но сам не понимает, для чего на самом деле они предназначаются. Он не осознает всей сути нашего учения, тогда там, во сне, мы изгнали его, оставив клеймо раскаленной пиктограммой на лбу. «Экскомуникарре», что значит отлученный.

 Человек в платке обернулся: глаза его слезились, тая в себе много тайн и страдания, пережитого и ожидавшего пережить. Черный платок то и дело елозил от скользящего носа и губ. Андрей прищурился  – на него смотрел он сам, только сильно постаревший и осунувшийся, явно уставший и желающий покоя, верный раб своей веры. – Очнись! – рявкнул он. Управляемый кем-то, Андрей шарахнулся настолько сильно, что свалился с балкона, выломал часть мраморных перил.

 Очнулся Андрей как раз в тот момент, как достиг земли во сне, а на Яву уже зрела гроза, клубилось иго туч, и покорный слуга – ворчливый гром извещал о своей королеве – молнии. Во взбученных от воды облаках играла белая зарница, освещая кромки дутых туч. Гром раздробил налившейся необыкновенно свежестью  воздух – и первые неуверенные капли оросили запылившийся брезентовый плащ Андрея, журча в образовавшихся складках капюшона. Заплывшие многодневной сухостью, природа, казалось, дышала полной грудью, и вздохи её разносились повсюду свистящим ветерком. В ямках и выбоинах пузырились озерца, и довольные вороны с радостью мочили свои костлявые крылья, довольно приговаривая «ка-р-р». Вскоре пропала дорога, исчезли деревья, а от плещущихся воронов не осталось ничего кроме горлового карканья. Природа мутнела, зато проявлялся тягучий туман, покрывая серыми лохмотьями влажные близлежащие руины отбывшей цивилизации. Удушливая жара наконец-то сменилась прохладой вздымая запах мокрой травы и почвы. Туман прятал засыпающую округу, лишь ветер бился до последнего, пока не запутался в высоких кронах скрипучих сосен, затихнув там вслед утихающим воронам, «ка-р-р» которых доносилось лишь эхом, но и его туман заставил молчать.

Глаза Андрея были закрыты: он пытался заснуть, вновь вернуться туда, на балкон, но медленное усталое постукивание и постоянный натужный скрип тянули его обратно. Он чувствовал прохладные капли устоявшегося ливня, теплеющие на щеках, разбивающиеся о лицо потоки воды, изредка царапающие его. Ноздри щекотал знакомый с детства каждому запах креозота, тот сладкий, по-своему вкусный запах, всегда волновал Андрея, ассоциируясь у него с путешествиями, мощными локомотивами, послушными зелеными вагончиками, бойкие колесики которых подскакивали на рельсах,  просторными залами столичных вокзалов и живописными пейзажами. Прорвавшийся гром всполошил Андрея, холодом ошпарив его спину и пятки: картина боковых кустов сменялась каждым усердным взмахом рычага, который сгибал и разгибал взмокший Баланда, под нос, проклиная навалившуюся погодку. Расширив веки, Андрей осознал, что движутся они на ручной дрезине, скользя по гнилым рельсам, утонувшим в траве, разбивая плотные потоки дождя. Баланда явно устал, управляясь с рычагом, но точно не желал останавливаться. Дрезина шла туго, непокорно, нехотя тасуя шпалы  под брюхом. Когда та набирала ход, скатываясь с горки, он прекращал приседать, разминал отекшие руки, размахивал задубевшими руками и вновь хватался за рычаг. Андрей не желал показывать признаки бодрости, поэтому вновь облокотился о металлический штырь и под шелест дождя стал засыпать. Во мгле зачинался сон: виднелись сочные цветы, налившиеся синим цветом, жующие цикорий коровы, по колено, пропав в нем, безжалостно хлеща отъевшиеся бока хвостом.

- Андрюша! – позвал высокий женский голос с хрипотцой. Андрей не обратил внимания на него, он лежал в пушистой соломе, посасывая скошенный стебель, затылком чувствуя каменные мозоли на руках. – Андрей! – повторилось вновь. Андрей лениво глянул в сторону коров, хрюкающих носом, поедая разбросанную солому. – Андрей! – настойчиво повторила одна из коров, тупо уставившись в его лицо. – Просни-и-ись! – промычала она – и теплое ласковое поле сменилось гадкой склизкой реальностью.

- Проснись уже, харе спать, мы на месте, - проговорил уже знакомый Баланда.

Ливень стих и высыпал лишь оставшиеся крошки мороси, но такие противные и частые, что Андрею вновь захотелось вернуться в поле, он загрустил.

Дрезина осталась в зарослях куста, испуская дребезжащий нагретый воздух. Баланда шагал впереди, Андрей же плелся сзади, спотыкаясь о каждую торчащую корягу, раскопанную дождем. Туман не сходил, но по окружавшим Андрея деревьям, выстроенным в коридор особым порядком, было ясно, что они все ближе к периметру. Осознав это, Андрея охватила минутная радость скорого избавления, но та нагло была свергнута навалившейся тоской и проблемами, которым еще предстояло появиться. «Ведь что мне остается?» - думал Андрей, стараясь не потерять из виду зеленую бандану.

« За периметром жизнь лучше? И что меня там ждет? Куда податься? Ведь я даже не смыслю куда идти, а скитаться не очень-то привлекает. С другой стороны, есть ли у меня выбор? Хех, смерть или скитания - это тебе не мед и дерьмо  выбирать. Медок то наш тухлятинкой воняет. Нет, лучше скитания, да, найду то место, где обо мне не знают и никто не ищет меня, разживусь одежкой и патронами, стану настоящим сталкером, да, вот это дело, романтика…» - Андрей утонул в мечтаниях, о лучшей жизни, о том, как откроет свой бар и будет принимать измотанных спутников, подавать дымящуюся картошку, разливать ледяную водку, слушать смех и бранный, но задорный говор мужиков.  « Но, как же? Где искать тот райский уголок. В мирные времена до ближайшего города было километров тридцать на автобусе, а сейчас дня два пешком в неизвестном направлении без еды и воды? А на что сгодиться это паршивый пистолетик, им разве что костер разжигать, тьфу ты».

« Не сомневайся, сын мой, будь сильным, и судьба направит тебя» - пропел прекрасный голос нимфы в голове.

- Кто ты?! – вскрикнул испугавшийся Андрей.

- Чего? – долетело спереди из тумана.

- Все в порядке! – осознав, что произнес он это в слух, Андрей поспешил исправиться.

« Кто ты?» - подумал Андрей, как в ответ вновь пропела нимфа: « Я – Вселенная,  сестра твоя, мать, все вы сыны мне и братья»

Андрей опешил, решив, что вновь он спит или валяется в бреду в канаве, но все равно продолжил:

«Кто я, Вселенная?»

«А нужны ли нам имена, если все мы – энергия?» - получил он каверзный ответ после долгого молчания.

« Я не знаю, кто я, я запутался, я стал чужим для себя»

« Загляни в душу, кого ты видишь там? Кого ты хочешь видеть?»

« Моя душа пуста, в ней нет абсолютно ничего, лишь вакуум» - сознался Андрей.

« Твоя цель благородна, Горнас, будь тем, кем ты хочешь быть, невзирая ни на что, ты последний, кто знает путь к истине. Береги её Горнас, береги, иначе не спасти мне судьбы людей. Помни, есть те, кто поддержит тебя, и те – кто предаст. Не избегай людей, но и не открывайся полностью. Ты - последний из хранителей, ты - последний, кто способен изменить человечество. Ты – хорунжий, сын мой. Оберегай человека и береги себя, Горнас!»

«Вселенная? Вселенная?!»

- Вселенная? – повторил он вслух, но так и не получил ответа.

Стройные колонны сосен сменились выжженной степью, где сочились сквозь сковавшую их землю волоски мертвой природы. Взбушевавшийся рой мыслей в голове Андрея перекликался с усиливающимся писком и возбужденными посторонними голосами, людей, которых даже не было вблизи. «Неужели? Нет, не может быть!» - зажмурившись, Андрей пытался забыться, ущипнуть себя, огреть пощечиной, но все бесполезно – звон накалялся, а голоса размножались, пока в мгновение не пропали, заложив до боли уши.

« Что за чертовщина? Я сплю, я определенно сплю. Все-таки Гришка-бармен, налил стопку другую, вот и сплю на пару с Васькой, да-да», - убеждал он себя, истерически кивая головой.

- С тобой все …

- Хорошо-хорошо, - опередил Андрей, наткнувшись на спину Баланды.

- Мы на месте, вот, - он повел рукой, дугой охватив полуразрушенный обугленный, с обвалившейся внутрь крышей католический собор, с уцелевшим распятием над входом. Его бывшие молочного цвета стены были расчерчены зеленоватыми и бурыми подтеками ржавчины. Омытая многими дождями краска, облуплялась, а по углам строения разросся мох, шипастая отсохшая клешня корня обнимала собор с правой стороны – единственного верного друга.

В голове Андрея вспыхнули воспоминания, отчетливая картина еще целого строения, на глазах вырисовывались призраки служителей в черных рясах, обернувшегося на него в один момент. Внутри раздавался долгий звон тяжелого колокола, а по земле проносилась дрожь и в небо взлетали всполошенные птицы, пригревшиеся на ломаных сводах. В мгновение Андрей все осознал, но было поздно – висок охладило острое дуло пистолета, впившееся в кожу.

- Сука, - ненавистно прошипел  Андрей.

С минуту он слышал лишь сдавленное хихиканье Баланды.

- Думал тебе одному известно, кто ты на самом деле? – промолчав, он добавил: - Горнас! Ты последний из ордена, не так ли? И последний, кто проведет меня в библиотеку.

Андрей вспомнил тот сон, и стоявшего на балконе старика в красном, с платком на лице. Навалившиеся на него эмоции переполняли чувства, догадки подтвердились – он Хорунжий. Радость ли охватила Андрея или паника – не известно, в любом случае дело менял приставленный к голове пистолет.

- «Беретта», девять миллиметров отделяет тебя от братьев, хех, - он с силой вдавил  дуло в висок, отчего Андрей скривился от боли. – Чувствуешь, чувствуешь эту мощь, эту изящность, так выглядит смерть, не правда ли прекрасна?

Баланда ударил Андрея свободной левой рукой в ухо – скрежет разразил его голову, и он повалился наземь, мутнея глазами.

- Веди меня в библиотеку, тварь!

- Нет, такие как ты, не способны владеть ею.

Взревев, Баланда вдавил увесистым носком сапога ребра Андрея. Всхлипнув, Андрей свернулся эмбрионом, ладонью скребя мелкую траву, рукой зажав свербящее место.

- Не тебе ли мне указывать, падла? Я тебя спас, я!

- Нет, - откашлялся Андрей, - я не нужен был никому кроме тебя и таких же отморозков. Военные, хех, хорошая байка, они некогда не были здесь, они не знают обо мне. Тебе нужны знания, которыми ты неспособен владеть.

Второй удар сапогом угодил в челюсть Андрею. Ударом его переврнуло, а землю окропила свежая кровь.

- А ты такой же упрямый, Горнас, учитель, тьфу! Сопротивляешься? Не научил тебя сожженный собор, а? Я убил всех твоих учеников, но тебя я оставил, да-да, оставил. Но после я нашел тебя другим, ты был туп, как сраный младенец, ты забыл все, и мне пришлось ждать, долго ждать, и вот оно, я дождался, и ты мне теперь все расскажешь, я получу то, что орден так хорошо прятал от меня!

- Экскомуникарре, ты….

- Вспомнил, да? – еще один удар обрушился на живот Андрея. Он корчился от боли, извиваясь, будто раненая змея.  

Баланда рывком стащил прижившуюся за долгие годы зеленую бандану.

- Видишь, да? Я отлученный, смотри, ну же! – орал Баланда, пальцем тыча в запекшийся кровью бугорок в виде иероглифов. – Ты за все ответишь, за все и за ту адскую боль от каленого железа и за эту вечную метку, которую я вынужден прятать.

- Ты был изгнан, Беркальд! Так решил орден, так решила вселенная, - выговорил он не своим, но четким голосом.

- «Вселенная», - насмешливо передразнил тот. – Кучка идиотов, не осознающая, какой властью она обладает, какие знания хранятся в этой библиотеке.

- Поэтому ты и был изгнан, ты не понимал всей опасности этих знаний, человечество еще не готово, чтобы познать их.

- Заткнись! Я все равно доберусь до них.

- Они завалены обломками, тебе никогда не достать их, Беркальд!

- Ты будешь рыть, день и ночь, иначе я всажу тебе пулю, тварь! – Баланда зверел, не в состоянии больше сдерживать эмоции. На какое-то время он замолчал, потом принялся избивать жавшегося к земле Андрея, нещадно колошматя его ногами, отбивая все открытые место, пару раз он прыгнул на нем, но Андрей продолжал терпеть, даже усмехнулся, когда Баланда успокоился.

- Ненависть и злоба овладели тобой. Ты стал зверем, ты жалок…

- Не тебе ли решать. Знаешь что, мы сделаем проще, да-да, точно, - он залился страшным сумасшедшим смехом, - хватит мучиться, я без твоей помощи добуду те книги, а тебе всажу полную обойму в твою тупую башку и посмотрю, насколько велик был твой мозг.

- Татьяна бы не одобрила.

- Что ты сказал? – напрягся Баланда, изменившись голосом.

- Татьяна, твоя жена и маленький сынишка – Митенька. Ты сам убил их.

- Заткнись, нет! – Баланда, бросив пистолет, свалился на колени, закрыв лицо руками. Он содрогался всем телом, а сквозь пальцы сочился плач. На щеках проступила влага, и это вовсе не были капли дождя, по подбородку стекали те накопившиеся за многие черствые годы чувства закостенелого душой мужчины. – Я не был виноват, у меня был приказ! Я же предупредил её! Гребаная война! – он вновь залился горьки плачем, шепотом повторяя имена своих любимых. – Почему она не послушала? А? Почему? Я ведь позвонил ей и сказал об опасности. Город же предупредили намного позже! Твари! Да, она мне не поверила, не поверила, но я же любил её, любил, Таня!

Андрей не забрал пистолета, мерцающего среди капелек росы  - он понял и так, что Баланда побежден прошлым. Тело его было разбито, лицо опухло, голова трещала, нос беспрестанно шмыгал кровью, а в горле булькала жижа. Напрягшись, он все-таки поднялся, не делая резких движений и шума – боялся спугнуть воспоминания Баланды, а тот, в свою очередь даже и не думал останавливать – до чего сильна была обида.

Украдкой он проскользнул за согнувшимся Баландой и заковылял, придерживая неровный от побоев бок. В мыслях его вертелась лишь припрятанная в кустах дрезина, но голова продолжала болеть и от штурмующих её мыслей. Он стал понимать все то, чего не мог осознать до этого. Старик, спасший его на болоте, и был тот самый Баланда, но не сам он, скорее его огрубевшая уставшая душа, образ, который видела вселенная, видел и Андрей. Понятное дело, что никто не слышал о нем, потому что Баланда успел сбежать или же сам приволок Андрея в бар. Волнения его были настолько сильны, что наемники, обступившие их в лесу, не выдержали давление воспоминаний, покончив с собой. Андрей припомнил и того мутанта, который неожиданно умер, в теле которого не было не единого ранения, а выстрелов Андрей так же не слышал. Оружием Андрея была – телепатия, которой он не научился владеть, но она помогала ему выживать. Да, он действительно был Хорунжим и остался им, поэтому ему были известны те люди в рясах, тот зал и стела, библиотека и её тайные письмена.

Андрей достиг, наконец, стоящей на тормозе дрезины, как за спиной его, позади, где лежал в руинах собор, прогремел выстрел. Андрей понял все и лишь сожалеюще вздохнул. Бросив краткий взгляд в сторону выстрела, он налег на рычаг и дрезина, со свойственным ей капризом, дернулась с места.

 

Небо вновь становилось хмурым, гудело, рыдало грузным басом, а к земле торопились слезы его сострадания и сожаления. Что натворил человек – не исправить вовек. Черным пятном легло в историю это событие – ядерный взрыв, унесший миллионы беззащитных жизней, и никто не помешал этому, нет. И о каких инопланетных защитниках может идти речь? Выгодно ли было начинать войну кому-либо оставалось загадкой, ведь кому, кроме как не Смерти может быть выгодна смерть? Тем не менее, судий становилось всю меньше с каждым днем, увы, но не стоит хоронить человечество, оно еще поборется, еще будут воздвигнуты города, вновь заиграет жизнь и переписана будет история иным языком, никто теперь не вправе запретить человеку писать правду, но такой ли ценой она должна быть заслужена? Ответ для каждого разный и не вправе один отвечать за всех, решая судьбу нажатием кнопки.

В то время, как Андрей размышлял об этом, вновь хлынул ливень, нагоняя всем надоевший туман, сквозь который был виден лишь кончик носа. Андрей яростно налегал на рычаг, своими движениями раскачивая дрезину, болтающуюся на поворотах.

Сознание его вновь вскипело мыслями, а голову мучала жуткая мигрень – руки обились пламенем, боль пронзила все тело. Андрей не верил свои глазам – на ладонях его, моргая, проявлялись символы – символ ордена и верности Вселенной. Семи конечная звезда ясно обозначилась, обуглив мякоть, а круглый глаз вновь смотрел в глаза Андрею.

«Чудо» - единственное, что вырвалось у Андрея, перехватив горло спазмой от неожиданности.

Андрей вылетел над шумящей расщелиной, в глубине которой журчали быстрые водные потоки. Мгновение - и он полетел вслед за хлопнувшейся о поверхность дрезиной, вниз спиной, бездумно размахивая руками и ногами, глазами уловив свисающие к низу обрывки рельсов…

 

 Костлявая желтая рука пыталась схватиться за сухие пучки трав, вырывая их с корнями, соскальзывая пальцами по илистому берегу, цепляясь из последних сил, заглатываемая бушующими, черными волнами, играя с ней, как котенок с букашкой, поглотила её окончательно, выдавив на поверхность лишь три крупных пузыря, которые были тут же сбиты о торчащие валуны. Буря успокоилась, выплюнув на берег брезентовый плащ, порванный во многих местах, который тут же растащили голодные клыки мутантов, ищущие мяса, но побросав пустые куски материи, разошлись. Как оказалось позже, тело выбросило где-то намного раньше, туда, где длинная, обрываясь, порой, цепь из рифлёных следов   тянулась в лес, позади смываемая пожирающей берег волной, исчезая в густых зарослях, там, где покосившийся красный указатель стрелой указывал: «Вольяновка 6 км».

 

 

 

 

 

Эпилог

 

С тех пор, как Андрей встретил Баланду, прошло около двух лет, и сказать, что многое поменялось в этом мире за этот срок – не сказать ничего. Все осталось прежним, даже небо, лишь люди уходили и приходили. Человек давно перестал быть высшей ступенью – верх давно оседлали самые низшие.  И каждая попытка доказать обратное – лишний раз утверждала провал этой бесполезной затеи. Людям нужна была еда и вода, мутанты же с легкостью обходились без нее, первые нуждались в отдыхе и крове – мутант же лишь этого и ждал, человек страдал привязанностью – в этом заключалась сила мутанта. Все, что требовал человек, спокойно отвергал мутант. Единственной слабостью его был  кислород, но от него не мог отказаться и человек. И все бы ничего, да вот только человек, как сумасшедший цеплялся за жизнь, осваивался, возводил города, все больше переча законам судьбы и смерти.

А что касается тайги, в частности её центра – «Вольяновки», то тут оставалось все прежним, правда, кое-что все-таки поменялось. Баром теперь заведовал новый постоялец – хитрый старичок неприятной наружности, до боли любящий деньги и порядок, но суровая жизнь заставила задуматься, а крепкая водка смягчила его пылкий характер. Был построен металлургический заводик, куда свозили всякого рода железный хлам, превращая его в добротные вещицы. Наконец-то жители стали клепать собственное оружие. Более того, был пойман сигнал из уцелевшей Москвы и еще некоторых городов, с которыми тут же была налажена торговля. Еженедельно набитые товаром караваны уходили на Запад, сопровождаемые охраной из наемников и добровольных сталкеров, желающих собственными глазами увидеть стойкий Кремль.

Спросите любого сталкера - он точно ответит, что ни о каком Андрее не слышал, да и нужен ли он вообще? Сталкером больше – сталкером меньше – простой алгоритм.  По тайге же разнеслась новая весть об объявившемся пророке, скрывающемся в лесах, где обрел покой. Ходят слухи, что живет он в мире со всеми, даже с мутантами, что те, в свою очередь защищают пророка, а найти его не так уж легко. Но те счастливчики, кому все-таки удалось обнаружить хлипкую хибару  в чаще ядовитых лесов, рассказывают много странного, если не мистического об этом человеке. Одни говорят, что он излечивает от любых болезней, другие, что предсказывает скорое будущее, третьи, что он простой шизик, свихнувшийся от паров, испускаемые землей, в которых он обитает. Тем не менее, все знали одно, что человек этот внушает надежду отчаявшимся, стоящим на грани, знали, что он единственные, если некуда пойти, знали, что он поможет и примет любого мерзавца, как бы тот не был жесток и бесчестен. Он стал храмом – куда каждый мог прийти и исповедоваться, не имея абсолютно ничего, чем можно отплатить. Единственное, о чем всегда просил старик своих пришельцев, чтобы те рассказывали о нем другим и не скрывали его существования.  Люди стали называть его Пророком, как единственного, кто верил в человека. Вознося молитвы к небу, он  простирал свои жилистые руки, ладони которых пылали адским пламенем, отпуская грехи человеческие, и вечным шрамом его покорности стали черные символы семи конечных  звезд, светящиеся на его ладонях.

© Copyright: Егор Демьянов, 2012

Регистрационный номер №0069911

от 14 августа 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0069911 выдан для произведения:

                                                                          Один на один    

                                                                  

                                                                  ЧАСТЬ 1

 

 

Камуфляжный «Мишка» мягко нырял в плотные осенние облака, винтом пробивая себе путь, сквозь пористые баррикады.  Его гладкое брюхо отражало почерневшую со временем речушку, прытко варьирующую между массивными булыжниками. Далее их дороги разделялись, и пухлый овал уходил влево. Вертолет летел очень низко над лесом, едва не касаясь верхушек сухих рыжих сосен, так, что пилот иногда тянул штурвал на себя, уводя машину вверх.

- Лейтенант,- обратился юноша к сидящему подле него напарнику, на вид которому было лет тридцать пять.

- Ась?

- По-моему этот квадрат,- прокричал тот сквозь мягкий шелест лопастей.

 Прислонившись руками к стеклу, лейтенант пытался углядеть среди деревьев тех, кого следовало забрать.

- Да-да, этот, вон они… снижайся,- прохрипел в наушниках басистый голос.

- Захожу на посадку.

Парочкой нехитрых движений, пилот заставил машину застыть на месте. Клацнул переключателем, принялся вилять рычагом, и «Мишка» неторопливо стал снижаться, разгоняя винтом окружавшие его деревья.

- Есть контакт,- бросил пилот ерзающему лейтенанту, когда шасси слегка «чмокнули» землю.

Немолодой, замученный нелегкой судьбой лейтенант, чье имя было  Андрей, скинул бирюзовые наушники и исчез в салоне. Послышалась щеколда, и скрипучая дверь пустила свежий ком воздуха, обильно пропитанного прелым запахом влажной почвы. Пару новых сапог ударило по железному днищу вертолета, после чего дверь с грохотом стала на своё место, а Андрей вновь плюхнулся на сидение.

- Ну, все, Паха, можно трогаться.

Пару щелчков- и вертолет снова был выше сосен, съеденный бурлящими тучами,  которые, казалось, стали ещё плотнее и злее.

Внизу мелькал бесконечный лес, тянущийся вплоть до горизонта. Иногда в нем  прятались гнилые избы бывших сёл, в которых сейчас прятались лишь диггеры и беженцы постапокалиптического мира, гонимые суровой реальностью. Зачастую, вокруг этих убежищ возводились арматурные и проволочные укрепления, реже встречался частокол.

Казалось, что бомбы уничтожили всё, а радиация добьет «счастливчиков» мором и болезнями, потравив все вокруг. Однако, человек сумел найти резонанс и здесь, строя специальные очистные механизмы, что-то усердно химича в них. Те, кто выжил, еще долго отсиживались в бункерах и мрачных туннелях метро. Шли годы, припасы кончались или портились, а люди становились слишком голодные, чтобы кормить их байками о светлом будущем.

Таким образом, 3 июня 2051 года, первая группа добровольцев, в составе семи человек, ступили на увядающую землю, бившуюся в агонии. Они не были вооружены, ведь кто мог пережить такое наверху? Оказалось, есть, мало того – новые обитатели планеты размножились и окрепли. Тогда вернулся лишь один, но в тот же день он скончался от ран и шока. Впоследствии вылазки были более удачными: людям удалось оттеснить назойливых мутантов и закрепиться на поверхности. Спустя месяц, здесь, в  тайге, было создано первое государство. Как позже выяснилось - такие островки вспыхнули по всей России и за её пределами. Человеку нужно было время, чтобы прийти в себя и осознать, что стряслось. Время лечит: спустя год местные государственные деятели издали новую конституцию, взяв за основу пропавшую бесследно.

И вновь все повторялось: слабых угнетали сильные, тех, в свою очередь – закон. Кругом лишь хаос и бойня. Казалось, ничего не сможет исправить человека, даже вторая жизнь.

- А кто эти двое? – стесняясь, спросил Павел, не отрывая рук от штурвала, а глаз от набухавшей грозы.

- Да черт их знает, полковник приказал забрать и доставить, ну и всё. Наше дело малое,- грустно вздохнул Андрей, разглядывая гостей со своего места.

Один из них, тот, что выглядел моложе, был мужчина лет  сорока, в грязно-зеленом химкостюме, проеденный темными пятнами на ногах. Худое строгое лицо, с крючковатым носом, похожим на совиный клюв и здоровенной плешью, от чего легче было назвать его лысым. Но самое яркое, что привлекло Андрея – были глаза. Черные маленькие дырочки, которыми он буравил все, что попадало на его пути. Поймал он и прятавшегося Андрея – тот смутился и покраснел. Второй, вероятно, его сопровождающий, не казался таким строгим и серьезным, скорее наоборот - внушал спокойствие и уверенность. Он мрачно сидел на лавке, мирно посасывая что-то из фляги, крякая каждый раз, когда горлышко отлипало от его губ. Его пожилое, обветренное радиацией, желтое лицо, держало постоянную хмурую гримасу. Впалые дряблые щеки, разрезанный морщинами лоб, чернильные волосы, простроченные сединой, большой загнутый нос и сухие треснувшие губы – все это признаки старика, но сочные зелёные глаз твердили обратное: просто он устал. Засаленный свитер под старым дождевиком и потускневшие синие джинсы, на ногах коричневые кеды с дыркой, на правом ботинке. Старенький АКСУ одиноко покачивался у него на левом плече, заставляя старика крениться.

В то время как Андрей внимательно изучал пассажиров, погода на улице стала совсем не летной. Скрипучие дворники с трудом смахивали осевшие капли дождя с запотевших окон, бегая из стороны - в сторону. Вертолет попал в самое брюхо ревущего зверя, который яро пытался выгнать незваных гостей слепящими молниями, пугая оглушительным грохотом. В такой ситуации видимость сводилась на нет: Павел вел вертолет, ориентируясь лишь по приборам, постоянно поглядывая на плавающий гироскоп.

- Погодка то не для подвигов, а? – отшутился Андрей, пристёгиваясь ремнем.

Машина налетела на яму, отчего ту здорово тряхнуло.

- Ни черта не видно, - щурясь, проворчал Павел. – Мы должно быть уже около базы.

- Огней не видно.

- Да и сам уже понял… свяжись с ними, пока не влетели во что-нибудь.

Вихрь свистел отовсюду: из-под пола, маленьких трещинок на стеклах иллюминаторов. Фюзеляж трещал и протяжно скрипел; казалось, вот-вот и вертолёт сомнётся от такого напора стихий. Турбины Ми-8 жадно сосали измельченный винтом воздух, давясь, но продолжая всасывать его.

- Аппаратура накрылась,- разочарованно объяснил Андрей, пошмыгивая своим маленьким носиком, волной пуская тонкую полоску усов. – И горючки всего минут на двадцать…

- Будем сажать в слепую, берись за штурвал,- скомандовал Павел, душа могучими руками рычаг.

Вертолет трясло и бросало, будто ветер перекидывал его с одной ладони на другую, хохоча жутким басом. Куда не глянешь – кругом мрак, освящаемый вспышками молний. От безмятежного осеннего дня осталось лишь воспоминание. Андрей чувствовал, как его сердце вырывается из груди... Ударов 200 в минуту, казалось, что он бежит дистанцию на время.

- Значит так… - вертолет задрожал, а в салон просочился запах жареного,- что там?

Сильный ветер бил по вертолету спереди слева.

- Кажется, правая турбина горит, чтоб тебя,- задрав голову, указал Андрей. – Всё в порядке, - повернулся он в салон, где, похоже, никто и не беспокоился о происходящем, - скоро на место приб…

Последнее, что Андрей запомнил, было ярчайшая молния, сверкнувшая перед носом вертолёта; от толчка он чуть не свалился с кресла; звонкий крик Павла, матерящего и вертолёт и погоду, наивно пытавшегося привести зашкаливающие приборы в чувства; вертолёт шатнуло влево, и он ушёл в вертикальный крен вместе с пассажирами, пища и искря…

 

                                                                   ЧАСТЬ 2

 

Погода натворила бед и стала расходиться, оставив помятые деревья и развалившийся надвое вертолет, кабина которого наполовину ушла в топь смердящего болота, а хвост и часть салона застряли в деревьях, едва сдерживающих многотонную штуковину. Дождь погасил пламя и придушил дым; ночной сумрак скрыл преступление.

Андрей очнулся от намокших сапог, проглатываемых болотом. Он с трудом приоткрыл глаза, почувствовав это малое движение всем телом. Андрей хотел было пошевелиться, как острая боль пронзила его с ног до головы. Вздохнуть не получалось тоже – лишь слабый хрип и булькающая кровь, застывшая в горле. Зловонный запах трясины бил в нос жирным тепло-сладким осадком, от которого воротило не только разум. Он ощущал икрами влажное хлюпающее месиво, понимая, что медленно уходит в него.

Кабина плюхнулась почти вертикально, зарывшись поломанным винтом. Андрею крупно повезло: повиснув на ремнях, он получил лишь ссадины и хороший ушиб головы.

С трудом он открыл глаза, но тьма, ставшая вплотную, не давала разглядеть что-либо, тогда на груди он нащупал фонарик. Щелчок – и необычайно яркий свет ударил в посиневшее лицо мертвеца. Шея его была сломана, вероятно, незакрепленный, он влетел в панель приборов…так и застыл. Андрея смутила неожиданность. Страх и смрад сыграли своё – его вырвало в болото.

« Бедный Пашка» - подумал он.

Тело Андрея ужасно ныло и свербело, не давая вырваться из оков. Выныривающие из темноты камыши и высокая трава подтверждали его нахождение в болоте. Сквозь ужасную боль он дотянулся до аптечки, защелкнув фонарь зубами. Дрожащими руками он отбрасывал все ненужное, пока не докопался до шприца с пузырьком, чуть не выронив вслед за остальными. Андрей закусил губу и ввел  обезболивающее, почувствовав себя бодрее.

Кабина уходила все глубже: вскоре от Пашки остались лишь ноги, беспорядочно застыв на поверхности.  Недолго думая, Андрей разрезал ремни и по пояс угодил с грязь, успев ухватиться за балку корпуса, подтянулся в салон и выпрыгнул из железной клетки.

Ядерная ночь ничем не отличалась от обычной. Щебет сверчков, кваканье жаб, завывание где-то вдали. Серебряный месяц на черном бархате, усеянный мерцающими заплатами; прохладный ветер, разносивший вереницу запахов. Вся эта безмятежность позволяла забыться, прикрыть глаза, чтобы стало также темно, как и снаружи, и немного поразмыслить о волнующем.

Лучом Андрей прощупывал каждый куст и корень, уродливыми змеями уходивших в воду, осматривал осыпающиеся кроны деревьев, разломившиеся стволы, чавкающую грязь, обнимавшую камыши со всех сторон. Андрей перепрыгивал с одного островка на другой, пытаясь найти место поплотнее. Темноту порвал покореженный хвост вертолета, запутавшийся в ветвях. Луч пополз ниже по бугристому стволу, огибая дыры и волдыри, пока не уперся в рыжую осоку.

Андрей насторожился: правее послышался животный рык, клацанье зубов, перемалывающих что-то. Мгновение - и в тусклом круге появились красноватые массивные плечи, покрытые серой шерстью в некоторых местах. Такая же спина, испещренная шрамами и непрерывно сочащимися гнойниками. Мускулистые ноги и широкие длинные ступни со сломанными когтями.  Хищник вздрагивал всем телом, разрывая пойманную добычу. Андрей попытался отступить, дабы не разделить участь ужина, но его грациозность все решила за него.

Сплюснутое рыло с короткими, но множественными зубами, дернулось на острый хруст, щурясь пепельными глазами без зрачков. Кривая пасть защелкнула обрывок зеленой химзащиты и с жутким ревом прыгнула на застывшего Андрея, вздымая ошметки грязи.

Зловонная пасть рвалась к его лицу, брызжа слюной и теплой кровью, извергая бешеный рев. Мощные лапы налегали на землю,  разрывая её глубокими бороздами. Тело мутанта целиком легло на выставленные руки и коленки Андрея, вминая его в грязь. Острые когти рвали песочную афганку Андрея, доставая до его лица. Монстр был гораздо сильнее Андрея, но тот не сдавался, пытаясь убрать ревущую пасть подальше от себя, вцепившись пальцами в бугристую морду зверя.  Хищник продолжал наступать, когда Андрей ловким движением высвободил руку и проткнул ногтем правый глаз обидчика. Монстр взревел, хватаясь за кровоточащую глазницу, оступился, скуля и царапая дырку, повалился на землю, раскидывая почву ногами. Оставшись лежать, Андрей почувствовал некое облегчение и победу, как, казалось было побежденный мутант, вскочил вновь и взмыл в воздух, размахивая лапами, желая вцепиться в шею человека. Андрей зажмурился, смирившись с участью, как лицо его окропила свежая кровь, а зверь камнем обрушился на его ноги, захлебываясь слабым рычанием. Испуганный, он засеменил руками и выполз из-под красной туши, голова, которой уменьшилась, провалившись внутрь.

- Живой? – хрипло окликнул луч, уставившись в его зрачки.  Не дожидаясь ответа, луч скользнул вправо - кто-то обхватил руками плечи Андрея и поднял его. Теплый ветер донес со стороны запах горького табака и пота, остро бившего в нос.

Лица спасителя Андрей не видел, лишь тяжелое дыхание и старческое покашливание - результат частых перекуров. В ушах застыли голоса женщин и мужчин, одолевая Андрея посторонним звоном. Что удивило Андрея, выстрелов он не услышал, но это не смутило его. Ноги не слушались вовсе: онемев, они едва тонули в размякшей почве,  волочась бескостными змеями. Сам Андрей осел в  грязной куртке по уши, так, что лишь сухой чуб волос выглядывал из-под воротника.  Темнота протяжно натужилась, скинув Андрея на землю, прислонив спиной к дереву.

Луч снова оказался против глаз Андрея – зрачки поползли красно-зелеными пятнами. Руки жадно сжимали холодную илистую грязь, зарываясь пальцами в прохладную глубь.

Голова Андрея невольно закинулась назад, уткнувшись затылком в черствый ствол, по щеке пополз белый след слюны, в уголках чернеющих губ копилась пена.

- У-у, брат, ну-ка, погоди немного,- желтый круг присел, обернулся, визгнул замком, - терпи, - молвил голос – острая боль пронзила левую руку Андрея ниже плеча.  – Зверюга тебя цапнула, будь здоров… ничего жить будешь,- снова луч обернулся, выкрав из мрака мясную бурую спину мутанта, - этот мелкий совсем, взрослый бы нас обоих в два счета.

Молчание сдавливало уши, изредка свистящие посапывание Андрея прерывало его, но так никто и не двигался.

Спустя минуты, слабый всхлип Андрея вылился из уст:

- П-пав-лик?! – мутные глазницы рыскали в темноте в поисках лица.

Задремавший старик звонко встрепенулся, зажег фонарь, поставил его между ног. Андрей продолжал звать Павла, шевеля кривым ртом.

- Если ты про этих,- сидящий против дернул ухом за плечо,- прости брат, но боюсь, кроме тебя никого. А ты, видимо, из камуфляжных, верно? – с детским любопытством спросил старик. Его мертво-синее от света лицо, разрезанное глубокими черными морщинами, приходило в движение, шевеля широким квадратным ртом, напрягая желваки, седыми усами, желтыми от табака под носом, щекоча верхнюю серую губу.  Водянистые, некогда ярко карие глаза смыкались фиолетовыми от недосыпания мешками, щурились, когда старик шмыгал длинным носом. – Добро пожаловать в Тайгу, дружок, ты, поди, дальше периметра и не выглядывал. Помню еще с отцом, до войны этой треклятой, ходили по весне за глухарем, ну и здоровенная же птица, сейчас таких не встретишь, - он умолк, придавшись сладким воспоминаниям, - нет…

Немного погодя, он стянул с пояса металлическую фляжку, протянув Андрею, тот вырвал её из рук, опрокинул, с наслаждением ерзая кадыком. Напившись, вернул её хозяину. Старик удивленно усмехнулся, после чего высосал остатки воды, вытряхнув последние капли в рот.

- Ну как, нормально?- щурясь в тусклом свете, спросил старик.

Андрей качнул головой.

- Вот и славно, пора выбираться, думаю, не мы одни вертолет видели.

Порыв ветра полоснул собачьим лаем насторожившиеся уши старика – он оглянулся, но ничего кроме темноты не увидел: вероятно, ветер принес шум приближающихся дозорных, находящихся недалеко.  Он скачком очутился возле развалившегося Андрея, схватил его за рукав, рывком поставил на ноги и потащил упиравшегося вглубь чащи, оставляя резные впадины в грязи.

Тревожные звуки затерялись где-то вдали, вероятно дозорных больше заинтересовал разломившийся вертолет, нежели сбежавшие гости, что было только на руку Андрею и его попутчику.  Больше километра старик тащил Андрея на себе, подставив костлявое плечо. Андрей же что-то нелепо бормотал, изредка вспоминая Павла. Над лесом сгущалась ночь. Тяжелые кучевые облака, будто гигантские линкоры, дрейфовали по мерцающему млечному пути, загораживая пятнистый бок луны. В кронах деревьях слышалось надрывное карканье, где-то шипенье; леденящий вой покрывал кожу мурашками, заставляя сердце бежать дальше. Раскисшая почва сменилась на каменную землю, где едва пробивался к свету жалкий стручок ядовитого сорняка. Осенний ветер покалывал ноздри, проносясь над головой вместе с вереницей палых листьев, жалобно шепча в уши.  В воздухе стыл сладковатый аромат дождя, переливаясь в родной запах костра, заставляя душу вздрагивать воспоминаниями о доме, который, увы, пришлось забыть навек.

- Чувствуешь? – порвал молчаливую препону старик. – Небось, Марья опять свою фирменную варит, - он жадно хлебнул воздух ноздрями и шумно выдохнул. – Ну, ничего, сейчас до «Вольяновки» доберемся, а там харчей отведаем и спать завалимся. Это тебе не хухры-мухры, «Вольяновка» - самое безопасное место в округе, считай нынешняя столица всего мира, - он довольно усмехнулся. Остановившись, он вынырнул из-под Андрея:

- Фух, дальше давай сам. Мне, шестой десяток, мявшему эту самую землю, вас, молодежь уже в немочь таскать. Ты давай потихоньку, топ-топ, - улыбался старик вслед ковыляющему Андрею. – Эх, как пахнет-то, пахнет!

До места оставалось немного: выцветшая  метка, прибитая на кривой ствол сосны, ясно указывала о недошедших трёх километрах. Старик ускорил шаг, нагоняя удаляющегося Андрея, который, будто знал дорогу лучше него самого.

Из леса донесся сухой хруст, затем ещё.

«Не похоже на крыс», - убедил себя старик. Он медленно потянулся к автомату, как чья-то рука остановила его, сдернула ремень, отшвырнув оружие в сторону. Глухо ударившись, оно осталось в траве.

 Перед ним выпрыгнуло три тени, позади еще одна, и вот впереди слышался отчаянно брыкавшийся Андрей, которого через силу притащили к старику, бросив рядом. Тот помог ему встать. Андрей обиженно потирал окровавленный нос, желая отомстить налетчикам.

- Стоять, я сказал! – прорычала маска респиратора. По кругу раздались щелчки – шесть ярких лучей пронзили высокую фигуру Андрея и сутулый плащ старика белым светом. Андрей четко разглядел нападающих. Все они были как один – темный, камуфляжный комбинезон, высокие, по колено, ботфорты, слегка мешковатые штаны, на лицах маски и респираторы. Вероятно седьмой, без маски, чья грудь была вдобавок прикрыта кевларом, был их главарем. Стоял он твердо, широко расставив ноги, руки заложив за спину, хитро поблескивая окулярами противогаза. Все шестеро мяли в руках замшелый «Калашников», пожалуй, самое популярное оружие среди местных.

- Вы кто такие?! – осмелев, спросил старик.

Противогаз, пристально рассматривающий Андрея, нехотя перевел взгляд на него:

- Заткнись, отец, ты можешь идти, а вот твоего дружка мы прихватим. Увидите его.

Двое в масках послушно выступили из-за спины старика, нарочно задев его плечом, направляясь к насторожившемуся Андрею.  В голове Андрея завязался настоящий спор. Тысячи звуков и голосов штурмовали его уставшее сознание, опускаясь ниже, заставляя все тело щипать и сжиматься. Андрей невольно упал на четвереньки, выгнул спину, будто испугавшаяся кошка, хаотично замотал головой, стараясь избавиться от голосов. Бойцы, охотно шедшие к Андрею, буквально опешили, похватались за автоматы, передернув затвор. Сухая земля окропилась пенящейся слюной, голоса увеличивались, становясь громче, сливаясь в ультразвук; тошнота заткнуло горло, пена слиплась во рту. Ужасная судорога пронзила тело Андрея, он вытянулся струной, оскалив мучительно зубы, руки подкосились, сложились под рухнувшее тело. Ноги продолжали изредка высоко вздрагивать, лицо скользило по сухим комьям мертвой земли.

- Товарищ лейтенант,- обратился один из бойцов, подкрадываясь к застывшему Андрею,- он, кажется, того.

- Проверь, - бросил тот.

Солдат осторожно, с опаской, вытянул сапог вперед, поддел им обмякшее тело, и, вцепившись в корпус «Калашникова», перевернул искажённую ужасом гримасу к небу. Глаза выкатились из орбит, едва дрожали в свете фонаря, набухнув красно-вишневыми сосудами. Лицо стало черным, сухим, казалось, что из него высосали жизнь, побелевший язык беспомощно высунулся, повиснув на губах, из ноздрей едва слышалось дыхание.

- Живой, - пояснил солдат.

Лейтенант, оставшись в своей позе, подошел к раскинувшемуся на земле Андрею. Присел, указательным и большим пальцем защемил круглый подбородок, наклонил его в разные стороны, осматривая больное лицо Андрея:

- Слава, вколи ему чего-нибудь.

В мгновение рядом очутился еще один одинаковый боец с рюкзаком на спине. Поставил его перед собой, принялся искать нужный препарат, звеня пузырьками, шелестя пачками лекарств. В темноте блеснуло жало шприца, с носика капнуло пару капель мутной жидкости. Солдат ввел Андрею лекарство под плечо, протёр влажной ваткой слегка набухшую точку.

- Готово, - глупо улыбнулся он. Закинул рюкзак на спину, отошел.

Лейтенант утвердительно кивнул. Он стал было осматривать содержимое карманов Андрея, как вдруг, неожиданно для окружающих его бойцов, он нечеловечески взревел, выгнув шею дугой, дрожащими руками потянулся к лицу, задыхаясь, стянул с лица противогаз, стал скрести, неистово стонать, раздирая ногтями кожу на щеках и шее, обнажив белки глаз, зрачками касаясь бровей. Он стал кашлять, давиться, брызгая во все стороны пеной; из ушей выполз веселый алый ручеек, стекая по челюсти, капая на танцующие плечи. Лейтенант упал навзничь, и с лихорадочной быстротой задергалась его голова, зашевелились пальцы рук, заскребли бурую землю. Кто-то из солдат попытался помочь командиру, но, стоящий возле  него напарник остановил  того уверенным движением – солдат повалился наземь мешком. Пуля в замаскированный лоб добила его. Кровь заволокла открытые глазницы.

Всполошившиеся на выстрел, будто птицы, притаившиеся в деревьях, солдаты прильнули к мушке автоматов. Четыре меткие очереди опрокинули ничего неподозревающего бедолагу. Одного из бойцов охватила паника – медленно он стал отступать, пятясь к  лесу, недоверчиво поглядывая на товарищей, водя вороненым дулом из стороны в сторону.

- Что, мать вашу, происходит?! – истерически зарычал он, чувствуя, что писк в голове нарастает. Рывком он швырнул автомат в кусты, сам же упал на колени, хватаясь за уши.

- Санёк, ты чего? – дрожащим голосом окликнул солдат, заметив, как тот, сидя на коленях, извлек из чехла нож, примеряя его возле горла.

« А-а-а!» - раздалось от леса, и тут же захлебнулось, булькая кровью.

Лейтенант продолжал брыкаться, разодрав лицо до мяса, мельтеша языком невнятные звуки.

 Старику  оставалось лишь ёжится и наблюдать за творящейся неразберихой, потихоньку сходя с ума.

- Товарищ лейтенант, слышите меня? Товарищ лейтенант! – тормошил боец дергающегося командира, стоном поливая все вокруг. В ту же секунду, он отпрянул, кувыркнулся на спину, стал ворочаться, пятками сапог разрывая землю, широкими ладонями в перчатках, сжимая тонкую юношескую шею. Вскочил, метнул молящий взор полный страха на ошалевших товарищей, выдернул пистолет вместе с кобурой. Не успели оставшиеся бойцы метнуться на помощь, как в сыром воздухе, напитанном влагой молодого осеннего дождя, приглушенно треснул выстрел. Глухой щелчок раздробил его затылок, дегтярно-черные сгустки окропили землю. Солдат скосился наземь, крестом раскинув руки, подавившись пистолетом, торчащим изо рта.

Земля загудела, задрожала, разрывая толстый пласт почвы. Тяжелый шквал ветра ударил старика в лицо, рванул плащ, содрав застегнутые полы, всполошил сухие серебряные волосы, вытянув их вдоль дороги. В ушах поднимался несуразный вопль тысячи голосов. Небо багровело в глазах старика, затягивалось фиолетовыми пятнами, мелькало, хохоча сиплым громом. Вдали мелькнул и исчез крохотный точечный свет, вновь объявился, но уже ближе, еще раз, увеличиваясь в размерах. Вспышка – и оглушительный бас взрывался в ушах, вспышка – и старика сломило в коленях, вспышка – и яркий круг объявился у самого носа, жаля слипшиеся ноздри. Старик отмахивался, пытаясь встать, но точно прилип. Он потянулся к желтой кобуре, как рыжий шар вдруг сжался, задрожал, вспыхнув ослепительным свечением и вырвался, поглотив старика, со всем, что было вокруг.

 

«Граждане, проживающие по адресам», - звучал диктор монотонным голосом над головами замерших прохожих, под аккомпанемент завывающей сирены,  - « просьба проследовать к убежищам находящимся…»

Жуткий вой заполонил оживившиеся улицы, пугая жителей, многих вгоняя в ступор. Никому точно не было понятно, что происходит: учебная ли тревога или нет, стоит ли куда-то бежать, прятаться, либо игнорировать и продолжать свой путь. Возможно, это и было роковой ошибкой, финалом которой стало спасение  лишь нескольких тысяч человек многомиллионных городов – люди просто не понимали, чему им верить. Захлебываясь долгим звоном, рупоры разносили леденящую душу сирену, разлетавшуюся над головами стопорившихся граждан, перша сотню раз проигранными записями.

«Внимание! Внимание!» – продолжал диктор. «Это не учебная тревога! Просьба сохранять спокойствие и проследовать к убежищам. Повторяю, граждане, проживающие по адресам…»

 

- Открыть ворота! – сухо скомандовал Прохор двум бойцам, стоявшим по стойке «смирно», одной рукой придерживая линялый ремешок «Калашникова».

Звонкий скрежет колодок сместил стальные петли – и ворота нехотя поддались, щелкая колесиками по зубчатым рельсам. Желтый утренний свет ударил в сонные глаза лейтенанта, тот невольно прикрылся рукой, пока зрачки не привыкли, тогда он вновь заломил руку за спину, твердо встав против надвигающейся на него разъяренной толпы, будто неровный булыжник посреди бушующей реки. Правая рука его ощупывала твердую кожу кобуры, заранее расстегнутой, с наполовину утонувшим в нем «Макаровым».

В одно мгновение люди превратились в животных, кровожадных зверей, уничтожающих все на своем пути, лишь бы уберечься от напасти. Расталкивая, топча упавших, матерясь, человек пробивался к единственному укрытию, позабыв о гуманизме и прочей ерунде, в которую так страстно верил, которой жил. Машины на полном ходу влетали в нарушившее движение толпу, с мерзким хрустом ломая строй. Крики, стоны, умоляющий рев раздавленных, но не убитых, надрывный плач женщин и писк ничего не понимающих малышей. Кто-то из них останавливался, падал, сшибаемый толпой, кто-то успевал отпрыгнуть, припадал к асфальту, начинал молиться, устремившись в небо. Люди собирались кучками, тихо распевали молитвы, всхлипывая, но стараясь улыбнуться. В такие моменты, даже ярый атеист становиться верующим, ведь, когда судьба одевает петлю тебе на шею, находиться тот, кто может еще спасти тебя или дать хотя бы силы,  чтобы раскаяться. Ведь Бог является сущностью всего. Для одних он Иисус, для других Брахма или Будда, но главное то, не как мы его называем, а то, что мы верим в его существование, верим, что он некогда не отвернется от тебя, и доверяем, как собственной матери. И хочется лишь сомкнуть ладони воедино, до боли сощурить глаза, запрокинуть голову вверх и покаяться, попросить прощения, для кого-то пощады.

- Стеньков, Громов, - поочередно повернулся лейтенант к бойцам,- снять автоматы с предохранителя, - солдаты охотно исполнили приказ. – Помните, у нас всего десять секунд, не закроем вовремя – погибнем все. И прибавил еле слышно: «Да поможет нам Бог».

Вдруг сердце Прохора сжалось в язвящий комок, он хотел отвернуться, но вместо этого опустил дрожащие веки, не позволяя себе слабости, слегка приоткрыл их – на них ясно поблескивали набухающие слёзы, пару капель застряли в его темной щетине. Небо в мгновение окрасилось в серо-огненные цвета устремившихся к облакам ракет. Тонкие боеголовки – перехватчики, шипя, уходили ввысь, спиралью путаясь между собой.

Прохор точно помнил приказ обессиленного полковника: «Десять секунд после запуска!»

Юркая секундная стрелочка обозначила свой старт и стала набирать скорость, острым стуком отсчитывая пройденные вешки.

Десять…

Наконец первые счастливчики проникли под низкий бетонный потолок бункера, маскирующийся под советский заброшенный кинотеатр, который по любопытству никто не желал восстанавливать.

Девять…

Визжащий и скулящий поток едва протискивался в небольшую металлическую раму проёма.

Восемь…

Водруженные котомками и сумками с наспех собранным барахлом, с рычащими и прячущимися питомцами в руках, люди топтались у лестницы, ведущую вниз под резким углом.

Семь…

Склизкие стены бункера ежесекундно освещались мигающей у потолка красной лампой, в такт искрящей желтым табличкой «Тревога».

Шесть…

Едва держась ногами на полу, выгнув грудь против мечущейся толпы, лейтенант старался разглядеть поверх волны голов, те знакомые и родные лица, но всё никак не находил.

Пять…

Прохор метнул резкий взгляд на выпуклый циферблат часов и лишь грустно вздохнул.

«Ну, где же ты?» - волновался он.

Четыре…

Возня, плач, ругань, сумасшедший смех, и жадно тянущиеся внутрь руки.

Три…

Прохор вновь оглядел солдат, держащих в руках автоматы, на лицах которых явно застыл ужас. Повинуясь, они одновременно известили смазанным затвором о готовности. 

Два…

Прохор напряг легкие для того, чтобы вынести самый тяжелый для него вердикт.

Один…

Он знал, что потерял самое дорогое, что у него было, но тлеющая надежда застряла в нем, надежда, что жена с сыном все-таки нашли убежище.

-Закрыть ворота! - рявкнул лейтенант.

Услышав это, люди, не успевшие запрыгнуть в бункер, стали ломиться пуще прежнего, пальцами прорубая себе путь, раздирая лица, хватаясь за волосы, зубами вонзаясь в плечи и руки, цепляясь хоть как-то за жизнь. Отчаявшись окончательно, он взмыл пистолет и четко отщелкал два выстрела в потолок, с которого на плечи опала труха.

Но и это не остановило прорывающийся поток.

Всхлипнув, он зажмурился и отдал твердый непоправимый  приказ, впоследствии о котором всегда жалел и звал себя палачом.

- Огонь! Огонь! – проорал он и первым опустошил обойму в толпу, потянулся ко второй, но этого не понадобилось - солдаты подхватили своего командира и расстреляли ломившихся мирных граждан, обильно посыпая пол звякающими гильзами.

Кажется выстрелы и захлебывающиеся в предсмертной агонии, изрешеченные тела вернули сознание жителям. Уцелевшие ряды, прикрываясь руками, бросая жуткий взор стали отходить. В воздухе завывали обреченные дети.

- Закрыть ворота! – повторил не своим голосом Прохор. – Ну же! – и сам навалился на тугие пластины крашеных ворот. Солдаты ногой брезгливо перебрасывали растоптанных и расстрелянных в упор за порог, пачкая свежей кровью начищенные сапоги.

Лейтенант бросил последний взгляд на золоченый купол бирюзового собора, кривую  улицу, потерявшую свой прежний праздничный вид, белые лица людей и обиженные взгляды, застывшие на гримасах покойников. Солнце тепло лизнуло его потные щеки и лоб и скрылось за черным брюхом тучи.

 

- Проша! – донеслось из задних рядов толпы знакомым женским голосом. В щели смыкающихся ставней блеснули до боли знакомые малахитовые глаза, а рядом смуглое личико Митеньки, нелепо хлопающего глазами, хмуро сдвинувшего брови. Он-то точно пока не осознал, что стал последним, кто увидит этот ясный, хоть и мрачный, летний небосклон, пухлый ажур облаков, стелющиеся над макушками гигантских зданий, шпили которых колют небо.

«Таня»,- сожалеюще обронил Прохор, когда ворота встали на замок.

Снаружи раздавались тревожные голоса еще живых мертвецов, изо всех сил тарабанящих по наглухо затворенным воротам, завывал рвущийся внутрь ветер, которому будто тоже что-то грозило. Вдруг крик усилился, завизжала сильней сирена, волна шума пошатнула  стены бункера, раскат отчетливо донесся до ушей лейтенанта и…

Глухой удар в мгновение прекратил мучения людей, многовековую историю и настоящую жизнь, там, на поверхности, посеяв вокруг лишь радиоактивную пыль, звенящий ветер, лоскутами перекатывающийся по опустевшим городам. Кое-где на стенах отпечатались человеческие силуэты, самих же превратив в пепел. Как никогда люди стали близки, смешавшись в единый буран, завывающий то там, то здесь. 

 

 

                                                                 ЧАСТЬ 3

 

 Посреди ночи Андрей вскочил в холодном поту, вытянувшись спиной, до боли вывернув руки назад, жадно глотая воздух онемевшим ртом. В помещение было почти темно, лишь шипящий газовый фонарь, висевший на гвозде, приютивший внутри запеченных мух, тускло освещал бревенчатый угол стены, сквозь который сочилась земля.

В воздухе стоял прелый смрад сырого полусгнившего сена, сплетаясь с холодным запахом подвала и грунта. Вдоволь насытить кислородом, Андрей свесил ноги с кровати, коснувшись окаменелыми пальцами земляной пол. Койка, на которой прибывал Андрей, казалось совсем дряхлой и непригодной для сна:  проржавевшие насквозь прутья вязали между собой узлы, доставая до пола, погнутые решетчатые спинки, тянулись друг к другу, складывая кровать внутрь, кривые ножки были сплюснуты и слегка разъезжались в стороны. Лоснящийся полосатый матрас и покрытая желтыми пятнами плоская подушка также оставляли желать лучшего.  Вдоль стен стояло еще несколько кроватей, все они были пусты, но в лучшем состоянии, хотя, может быть, Андрей просто придирался.

В темноте кто-то мирно храпел, но не видно было кто, лишь здоровенные носы сапог, скрещенные вместе, тянулись к свету. За стеной кто-то шумел, скорее их было несколько, в числе которых был и женский тенор. Андрей повернулся левее, туда, откуда доносились звуки. Из-под узкой скосившейся набок деревянной двери, блестела рыжая полоска света, пропадающая под чьими то массивными шагами. Из-за стены то и дело доносились пьяные возгласы и женское пение, поощряемое заплетающимися от алкоголя голосами, частые фразы: «Бармен, спирту!» или «Кирилка, давай-ка обнови, ик», доходило и до простого «Бармен, где мои тефтели, такую-то мать?!», а после - довольный хмельной гогот и звяканье стаканов о тарелки, одновременно с бессвязным подпеванием.

Андрей на цыпочках подскакал к двери, приоткрыл её, высунув левый глаз в проем, щурясь в удивительно ярком треугольнике, разглядывая просторное помещение с низким потолком, посреди которого весела нарядная люстра из обрезанных литровых банок. По-видимому, это был бар, некая местная достопримечательность, помогающая расслабиться, где каждый мог запить и закусить горе. Все восемь пластмассовых столов были заняты: кто-то сидел веселой компанией, кто-то парами, а кто-то предпочитал одиночество, отделившись от всех в мрачном углу. Одни смеялись, другие грустили, опрокидывая рюмку за рюмкой, давясь мутной жидкостью. Сизый хорошо различимый табачный дым, катался от угла к углу, застревая у потолка, забиваясь в каждую щель, щекоча носы. Не считая дым, прибывающий в огромных количествах, в помещении разносился аппетитный запах еды: сытный аромат жареного и вареного мяса, свежей вареной картошки с солью, свежезаваренной лапши, распускающей щупальца дивных приправ и специй, дорогой запах дешевого кофе и прочий букет, от которого текли слюнки.  Тем не менее, не смотря на столь беспокойное время, бар кипел полной жизнью: некоторые уходили, другие, измотанные тяжким днем, возвращались, повесив опустевший автомат на плече. Тут же сновал меж столов и сам бармен, он же, по-видимому, официант, он же – хозяин, ловко орудуя серебреным подносом, нося его у самого потолка.

Андрей желал понаблюдать еще немного за бурной жизнью бара из укрытия, но неуклюже оступился и протаранил дверь, вылетев в проем. Казалось, никто и не обратил внимания на выпавшего, по пояс голого, с перебинтованным боком и совершенно желтым, побитым лиловыми синяками, лицом; лишь заснувший у барной стойки мужик встрепенулся, подняв тяжелую голову, оглядел Андрея красными опухшими глазами, недовольно буркнул и вновь клюнул носом.

- А, проснулся, - торопливо бросил бармен, отдаляясь с очередным заказом к дальним столикам. – Присаживайся, - указал он головой на табурет рядом с сопевшим у стойки.

Андрей осторожно проковылял, перебирая руками выпуклую стену, пляшущую вместе со всеми обитателями и баром. Андрей от слабости повалился на пол, царапаясь плечом, но тот же бармен подхватил его под руку и помог сесть на высокий табурет.

- Ты как, в порядке? – обратился  к нему бармен с собранными в лошадиный хвост серыми волосами. – Пить будешь?

- А-а? – тихо протянул Андрей.

-  Понятно, - процедил бармен и вернулся с граненым стаканом полным прозрачной жидкости.

- Водка? – оживился Андрей.

- Аха, тебе только её сейчас и пить, чудило. На-кась лучше аспиринчику,  - он отпустил белый пяточек таблетки – тот булькнув, стал тонуть, растягивая шипящий хвост позади, опускаясь ко дну. – Ну, ты пей, пей, не панацея конечно, но помогает.

Андрей дождался, пока белый столб прекратит пузыриться, после чего махом выдул весь стакан, бодро ахнув, обтерев губы рукавом. 

- Ну вот, другое дело, - усмехнулся бармен,-  после него порой понос случается, - тот уставился на потемневшего в лице Андрея, - да шучу я, хех, ты и правда, чудило. Ладно,  сиди тут, а я сейчас чего-нибудь сварганю тебе, - приказал бармен, скрывшись за кафельной стенкой, из-за которой валил пар и тот аппетитный аромат еды.

Как и следовало ожидать, никакой прекрасной певицы со сладостным голосом не было, лишь залатанный во многих местах изолентой приемник крутил старые записи концертов, напоминая о старом. Вскоре, вернулся бармен все с тем же серебряным подносом, на котором дымились три картошки в облупившейся шкурке. Бармен поставил тарелку перед Андреем, и стукнул рядом солонкой. Андрей, обжигаясь пальцами, подцепил одну, самую большую из трех, картофелину, обильно посолил ту влажной солью и откусил, довольно причмокивая губами. Он занес ее второй раз, как спящий рядом мужичок что-то проворчал, вытянув толстый грязный палец с заостренным ногтем. Из его заявления было ясно одно: «Водки!», после чего он бухнулся о стойку, но ничего не почувствовав, вновь захрапел. Бармен тут же подоспел к посетителю, но заказ не исполнил, вместо этого стал возиться с пьяным, уговаривая того идти спать. Бармен взвалил ворчащего и отнекивающегося клиента и исчез с ним за дверью, из-за которой несколько минут назад выпал Андрей.

- А это Васька-Сказочник, - вернувшись, пояснил бармен, - пьет, пьет, все сочиняет чего-то, подвиги немыслимые плетет, так ведь всем известно, что вокруг забора побегает, да вернется, хех, у самого даже автомат не распечатан, чудило, ей богу чудило, - казалось бармен всем давал одинаковое прозвище, порой грубо, порой совсем наоборот, - но рассказывает хорошо, особенно после второй, - он залился гулким смехом, вызвав улыбку на лице Андрея.

- Слушай, спасибо тебе за ужин, - искренне поблагодарил Андрей бармена, вогнав того в краску.

- В «Окуньке» всегда рады. Лучший бар во всей округе, и, пожалуй, единственный в «Вольяновке»! – разрекламировал свое заведение хозяин.

После услышанных слов Андрей напрягся и вдруг встал, облокотившись о стойку.

- Вольяновка… где вы меня нашли… скажи, где? – умоляюще вскрикнул Андрей.

- Километрах в трех отсюда, сталкеры вас и нашли. Думали, все мертвы, а ты как раз стонать начал, ну и тебя мигом сюда, бредил ты сильно, потом успокоился. Сначала ведь как подумали, барыги обыкновенные, с вояками сошлись, а здесь ведь брат никто этого не любит, знаешь, как нам военные досаждают, твари, - выругался он и продолжил, - а товара вроде бы и не обнаружили, ну и взяли тебя, а то глядишь, там бы и кокнули. Я тебе совет дам хороший – ты с военными не связывайся, склизкие они, лыбятся, а там с простреленным затылком лежишь в канаве, вот так вот.

- Вспомнил, со мной старик был, седой совсем такой, с усами,  - Андрей потянул кончики невидимых усов у себя под носом.

Бармен странно посмотрел на Андрея и сказал:

- Утомился ты, друг, вот и путаешь чего-то. Там только ты был и несколько дохлых вояк, про старика ничего не слышал. Не поделили чего, небось, вот и перестреляли друг друга, хех.

- Нет, нет, - поспешил Андрей, - нет, никто не в кого не стрелял, там что-то странное твориться, короче…

Хотел было начать Андрей, воодушевлённый тем, что вспомнил все до малейшей детали, как его прервал дребезжащий голос, втиснувшейся рядом головы с зеленой банданой:

- Гришка, обнови у нас, а то ребятам скучно стало, - увидев, что бармен стал рыться под прилавком, промурлыкал, - мерси.

Бармен исчез за спиной, но незнакомец будто бы и не желал вернуться к товарищам. Вместо этого резко хрипнул, привлекая к себе внимание.

- Т-с-с, смотри вперед, - опасливо выпалил тот. – Твое имя, Андрей, верно? Можешь не отвечать. Меня зовут Баланда, кличка такая, - изъяснялся он быстро и шёпотом. – Ты в большой беде парень и если хочешь… - тут он заметил вернувшегося бармена и сразу же повысил голос: - Ну, Гришка, обижаешь, какой хороший спирт, да без закуски? – ехидно оскалился тот. Бармен недовольно перевел глаза на Баланду и вновь исчез за спиной с блюдцем сала и черствого хлеба.  – Хочешь жить, держись меня, - продолжил тот шепотом. – Заканчивай трапезу и без палева уходи из бара, я встречу тебя у выхода, выходи так, как есть. Уж лучше тебе поверить мне, браток, - до последнего Андрею не хотелось верить незнакомцу,- судьба дважды предлагать не станет.

Лицо Андрея побелело,  а сам  он мучительно икнул, вспомнив ту фирменную фразу Пашки.

Баланда высыпал горсть медных монет, вновь вступивших в оборот с недавнего времени, и, распрощавшись лестной улыбкой с барменом, удалился, хлопнув входной дверью.

- Так что там было то, ты начал рассказывать, - напомнил бармен, устраиваясь за стойкой для длинной истории.

- Я…я выйду на секунду, душно здесь, - Андрей сполз с табурета и захромал к выходу, придерживая разболевшийся бок.

Выйти по-тихому не получилось. Как только Андрей направился к выходу, стулья, мирно стоящие в углу зашевелились, скрипнули, краем глаза он заметил четыре темных силуэта, оживившееся вслед за ним.

- Стой, сука! – прогремело в воздухе - и тут же грянул пистолетный грохот, пробурив в бревне ровную скважинку, левее двери, еще две прозвучали выше Андрея. Он кинулся на пол, с жестокой болью перекатился за стол и опрокинул его ударом. В ход пошли автоматы, выбивая короткие очереди. Одна из них скосила краешек стола, застряв в бревне.

- Лови гада, живым! - кричал все тот же голос.

- Мочи их, - отзывались сталкеры, многие, из которых так и остались на своих местах. Слышен был дробовик бармена, на поражение палящий по врагам. Из спальни выполз внезапно протрезвевший Васька-Сказочник и тут же повалился наземь, закрыв голову руками. Повсюду гремели выстрелы, свистели пули, лопались бутылки, вскрикивали раненые. Дробовик на мгновение замолчал. Андрей аккуратно выглянул из-за дырявого стола – обронив дробовик, Гришка-бармен, лежал на стойке, свесив руки и голову, на пол изо рта капала вишневая струйка, растекаясь по доскам.

- Жми тварей! – не унимаясь, кричали сталкеры, огрызаясь двумя длинными очередями в слепую, на три вражьи.  

Входная дверь резко распахнулась – в проем глядел вороненый ствол «Калашникова», внутри Андрея все замерло, но очередь дала выше головы, в сторону врагов. Вслед за автоматом в проеме мелькнула зеленая бандана, протянув руку.

-  Ну же! – рявкнул Баланда, выдернув ошалевшего Андрея на улицу. – За мной, давай, пошел!

В темноте исчезал пятнистый бушлат Баланды, удаляясь с неимоверной быстротой. Не раздумывая, Андрей бросился за ним, забыв о боли и кровоточащей ноге, на которую он прихрамывал еще сильнее. На встречу бежал всполошившийся патруль, на ходу передергивая предохранители. Был слышен сочный звяк проломившегося стекла, тугой толчок, толи взрыв, после чего выстрелов больше не раздавалось, а с улиц поскорее сворачивались торговцы, жители исчезали за тощими фанерными дверьми наспех сколоченных домов, женщины хватали детей, пряча их по темным углам навалившейся тени, криков на удивление не было, хотя большеротая грудастая баба хотела было залиться девичьим визгом, но поперхнулась и рванула в подворотню, путаясь в подолах рваной юбки.

                                                                              ***

 

Позабыв о всякой тревожащей боли, Андрей семенили заплетающимися ногами, босыми пятками ощущая сухую пыльную тропу, врезающиеся в стопы веточки, впивающиеся иголки сосен, загребая пальцами слипшуюся траву, покрывая ноги множественными цепками. Теперь он совершенно точно потерял Баланду из вида, удаляясь все дальше от металлических укреплений «Вольяновки». Некоторое время он слышал его короткие отголоски, подгоняемые спереди, а теперь еле различал дорогу, то и дело, натыкаясь на неожиданно вросшее в землю дерево. Он хотел продолжить кросс, догнать Баланду, но изнывающее тело, наконец, дало о себе знать. Нога, на которую припадал Андрей, стала свербеть, не позволяя вовсе передвигать ею, не то, что бежать. Он остановился, шумно втянул воздух, задрав подбородок к верху, изучая одноглазую луну, окаймленную редкой стаей звезд. В листве, у самого неба, разрывая горло, каркала ворона. Озоновый ветер ласково баюкал шипящие кроны сосен, раскачивая их, будто гигантские копья македонской фаланги.  Лес спал, как и прочая фауна, обитающая здесь, попрятавшись в пещерах и дуплах, кто-то рычал в кустах, но так никто и не показался. Андрей сделал мучительный шаг – боль поразила его в бедре, ударив по вискам, потухнув в макушке. Он сделал второй шаг, но тут чья-то рука опустилась на его плечо, вторая заткнула рот и стащила с дороги.

- Чи-чи-чи-чи, тихо, - шепнул над ухом знакомый голос Баланды. – Я тебя сейчас отпущу и все объясню, а ты без воплей меня выслушаешь, вразумил?

Баланда выполнил обещание, разжав свои жилистые ладони, он освободил Андрея и заботливо отряхнул запылившиеся плечи и спину. Андрей буравил того гневным взглядом, полным непонимания и растерянности, нижняя челюсть его слегка отвисла, а волосы стояли дыбом, потрясенные испугом.

- Куда ты пропал? – успокаиваясь, процедил Андрей.

- Хотел убедиться, что хвост не притащишь, - Баланда прислонился спиной к стволу сосны, выглянув правым глазом на дорогу. – Вроде никого. Так, давай не отставай, - махнул он рукой и растворился в густых ветках куста.

Баланда явно что-то искал, отмеривая размашистыми шагами расстояние от сосны до замшелого камня, от булыжника до трухлявого пня, над которым роем кружила мошкара. Андрею оставалось только поспевать за скачущим то там, то тут бушлатом, царапая икры о торчащие каменные ветви. Наконец Баланда встал, сапогами проминая проседавшую почву, осмотрелся, пальцем тыча в кособокие деревья, присел и откинул плесневелый бугор травы, стряхнув рукой землю, исчез  в яме.  Неровная дырка осветилась тусклым светом фонаря, оголив земляные стены тайника. Баланда что-то перебирал, шуршал, гремел, отчетливо звякнули струны гитары, покатились патроны, щелкнул затвор, вскоре он подал Андрею серый плащ, заштопанный и перетянутый швами, пару сбитых сапог, противогаз с треснувшим окуляром, в придачу дал один фильтр, который Андрей тут же прикрутил на место.

- Одевай, не брезгуй, сам не так давно в этом ходил, - Баланда, кряхтя, вылез из ямы, прикрыл её деревянным люком, сверху собрав небольшую кучку листьев и земли, утоптал её ногами и повернулся к Андрею. – Ну, теперь хоть на человека стал похож, - произнес он, оправляя коротковатые Андрею рукава плаща. Он протянул теребивший в руках пистолет дулом к себе, рукоятью к Андрею. – Обращаться умеешь? – усмехнулся он и подал два запасных магазина, сунув их в мешковатые карманы дождевика Андрея.

Тот молчаливо кивнул, азартно сверкая глазами, осматривая крутящийся в руках «Макаров».

- Пушка старенькая, но хорошая, многие еще с ним бегают, хотя я давно сменил. 

Андрей, наигравшись с оружием, сунул его в правый карман, а громоздкий противогаз в левый, от чего бок его неудобно распух.

- Значит так, слушай меня внимательно, ты, - он ткнул Андрея пальцем в грудь, - потенциальная цель местных барыг и прочей вши, которая не прочь дешевой наживы. Те, кто напали на тебя в баре никто  иные, как наемники, и поверь мне брат, что заказал тебя совсем не  Дед Мороз. Короче, ты нужен всем, а единственное безопасное место для тебя – за периметром.

Андрей внимательно слушал, как вдруг подавился.

- Погоди, погоди, «нужен всем»?

- Именно, кто-то точит на тебя клыки, и этот кто-то хорошо заплатит за твою голову.

- Кому понадобился обыкновенный лейтенант? – тупо уставился  Андрей в ноги.

- Прости? – Баланда уткнулся в розовые белки Андрея, заломив руки на груди.

- Я говорю, кому я вдруг понадобился, ведь я просто лейтенант.

- Так, так, ты видимо ничего не знаешь, друг?

- А должен? – Андрей и Баланда сцепились взглядами. – Единственное, что я помню это двадцатое число октября, утро, мне и старшине Вершинскому поручено было забрать ученого, что мы и сделали, а дальше вспоминается смутно, - Андрей принялся ворошить крючковатыми пальцами зудящую макушку. – Кажется, мы попали в бурю, а там нас подбило и, в общем, я очнулся в болоте. Выжил толь…

- Угу, понятно, - оборвал захлебывающегося Андрея Баланда,- совсем дело плохо. Значит, смотри сюда, либо ты вникаешь, либо худо тебе будет, ой как худо и я тут буду не при чем.

 Баланда положил свои вытянутые ладони на плечи Андрея, едва надавив сверху.

- Нет, это ты меня послушай, - одернул тот плечами,- у нас был приказ…

- «Приказ», - передразнил Баланда,- да причем тут он? Копай глубже, там твои опарыши. Ты уверен, что всегда был военным?

- А кем же еще? Да, хотел я быть юристом, но не сложилось.

Баланда, внимательно слушая Андрея, приткнул рот кулаком и рассмеялся.

- Мда, ты даже и не подозреваешь, какой силой обладаешь. Ты – последний из семи апостолов, понимаешь?

На некоторое время оба стали немыми, недоверчиво стреляя исподлобья.

- Какие апостолы, что ты несешь? – рассвирепел Андрей, ухватившись за воротник Баланды.

- Звучит, как бред сумасшедшего, но и в наше время случаются чудеса, верь мне!

Андрей разжал потертый ворот заношенной кожанки, оттолкнув от себя скалящегося Баланду.

- Какой здоровый человек поверит в эту чушь?

- Ты должен верить. Вспомни дорогу на пути к «Вольяновке», ну? Пять трупов – ты единственный живой, шестой и не единого ранения, совпадение?

- Я плохо помню, со мной тогда что-то случилось, казалось, что я умер

- Это не случайность, борьба прошлого с настоящим, это естественно в твоем случае, поэтому за тобой объявлена охота!

- Продолжай, - насторожился Андрей.

- После того, как вертолет не пришел на базу, сразу стало ясно, что вероятность крушения крайне высока. Но военным вовсе не был важен вертолет, тем более его экипаж, не считая тебя. Зная твое прошлое, искали именно тебя, но после того, как тела не обнаружили, всерьез забеспокоились. Думаешь, кто были те на дороге и в баре? Наемники! Наемники, которым хорошо бы отплатили за твою голову. И тот, кто стоит за всем этим очень боится отмщения, боится, что он потерял над тобой контроль.

- Кто меня мог контролировать, каким образом?

- Самым обыкновенным. Скажи, часто ли тебе что-то кололи или давали выпить?

- Ну, - стесняясь, ответил Андрей, -  кололи нам каждую неделю, но это ради нашей же безопасности! Простая защита от радиации.

- И многим помогло? -  скептически отозвался Баланда.

- Разницы не ощущал, правда, после прививок у меня начинались страшные головные боли, но это было необходимо.

- Это тебе так говорили. Необходимо было только тебе, поверь, другие наверняка понятия не имели об этих препаратах.

- Слишком складно получается у тебя, - ехидно ответил Андрей.

- Ты последний из Семи, лет пять назад вас стали истреб…

- Заткнись, ты все это выдумал, зачем я тебе?! – Андрей настойчиво не хотел верить словам Баланды, зато вспомнил о подаренном ему пистолете. Он запустил руку в карман и выставил против Баланды ствол. 

-  Они хотят подчинить тебя, заставить забыть прошлое, потому что знают, что произойдет, если ты узнаешь правду. Опусти ствол, прошу…

Не поднимая рук, Баланда сделал уверенный шажок к Андрею.

- Стой! Назад! Ты врешь, ты простой наемник, как те в баре, небось их и завалил, чтобы больше досталось, а? – в глазах Андрея полыхал огонь, а сердце, казалось, выступало из-под плаща, пульсируя сильными толчками.

- Завалил? Да на кой черт мне тебя тащить на своем горбу, когда мог пристрелить минуту назад и не мучиться.

- Тогда откуда ты знаешь так много?

- Потому что я сам бывший военный и отчетливо помню тот день, когда тебя приволокли, оборванного, в грязных ошметках, одеждой это было не назвать. Ты не был похож на человека: весь разбитый и еле живой, руки скручены за спиной, а ладони туго стянуты. Ты был последним, последним, кто знал все то, чего не дано знать простому смертному. Вначале о вас ходили легенды, и с трудом получалось верить, - взгляд Баланды стал прозрачным и бессмысленным, смотрел он куда-то мимо Андрея, оцепенев зрачками. – Лично я слышал, что ядерный взрыв повлиял на вас, вы стали не просто людьми, вам открылся великий разум и тайны, которых не разглашали, в том числе и то, для чего нужна была эта проклятая война. Тогда- то все и началось: ежедневные вылазки разведки, слежка, привлечение сталкеров-проводников, вас стали истреблять одного за другим, порой кончая на месте. Поверь, ведь я сам участвовал в этом.

- Ты врешь, тебя и наняли убить меня, откуда ты знаешь подробности? Вертолет, дозор? Угадал?! – мушка прыгала на лбу Баланды, пальцы Андрея ощущали покорный курок.

- Ты прав, мне поручено привести тебя или убить. Полковник Стомин… Андрей ты в большой опасности, - четко проговорил Баланда, заметив, как изменяется лицо Андрея. Медленно он извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок запачканной бумаги и подал её Андрею.

« Рост:  187 см, на вид лет сорок, черные волосы, имеется растительность на лице, не вооружен. Зовут Андрей. Доставить живым либо убить, в этом случае предъявить доказательства. Оплата остается прежней. Полная сумма по завершению задания. В.И. Стомин.»

- Полковник… сука, - левой рукой Андрей скомкал толстый почерк заказчика, метнув клочок в ноги Баланде. – Вероятно тот, кто исполнит приказ, хорошо обогатится?

- Поверь, нам лучше убира…

- Нам? Нет, никаких нас нет. Я не знаю, зачем ты тянешь мою участь, но раз я живой – на то твоя воля. Ты сам, я сам… доверять можно только себе, - тихо сказал Андрей, переступая ногами, постепенно удаляясь от застывшего Баланды.

- Я потом твои останки в храм отнесу, пусть принимают седьмого, - скалясь злой улыбкой, подтрунивал Баланда, - ты хоть знаешь куда идти-то, чудо?

- Разберусь, - буркнул Андрей, как резкая ошеломляющая боль шилом проткнула виски, в коленях он почувствовал слабость, попытался выпрямиться.

Баланда рванул к нему, но наткнулся на вытянутый пистолет:

- Назад! Убью!

Андрей пятился назад, левой ладонью вдавливая висок, правой плавая по кругу, размахивая пистолетом. Голова звенела, пухла, сдавливая череп, в ушах щебетали сотни голосов, еле слышный тенор Баланды, все крутилось в шумном водовороте. Андрей оступился, споткнулся о сваленную грозой сосну, свежей пень которой начинал коричневеть, потеряв равновесие, свалился на спину, обронив пистолет.

Дыхание его участилось, но вдыхать было нечего. Выкатив глаза, он стал задыхаться, на лбу проступили бусинки, а из ноздрей хлынула кровь, стекая по щекам и ушам.

« Постой, да ты же ранен», - забываясь, услышал Андрей, в то время как лес покрывала зыбучее красно-синее полотно.

- Наз-ад, - прохрипел он и замолчал, разбросав руки по земле.

 

 

Андрей месяцем лежал на холодном каменном полу, ощущая туманный запах отсыревшего склепа, перебиваясь до тошноты едким душком кадила и воска. Вокруг него кто-то бубнил, и был он не один. Их голоса сливались в единое шмелиное жужжание, до того неразборчивое, что, казалось, они просто мычат.

« Универси асеппери эус фратер»,- гремело эхо густым тягучим басом, прижимаясь к кирпичным стенам грубого квадратного помещения, потолок которого пропадал высоко под небом острым готическим куполом. « Эсто хумилиус сусервус тус портас апериум»

Гомон нарастал, заливая каждую полую трещинку этого чернильного светом здания. Андрей напрягся руками, но встать ему не позволили, как и пошевелиться вовсе – невидимая ступня жала его шею. Из общей массы голосов выделился один – ломаный гнусавый баритон, но на удивление звучный – жужжание оборвалось, как только баритон взял под уздцы хоровой гул. Он стал произносить слова очень быстро, вернее их обрезки, которые едва мог расслышать Андрей. Казалось, он входил в экстаз, притоптывая на месте, хрустя обвисшими рукавами своего блекло-красного одеяния с белым подбоем то и дело вытворяя головой восьмерки и круги. По полу побежала мелкая рябь от его частой чечётки, рябь натыкалась на обомлевшего Андрея, жавшегося  к теплеющему камню, сначала нежно, потом сильнее, до самой острой боли, обжигая парализованные ладони. Андрей почувствовал, что боль постепенно отходила, но жечь рябь продолжала, как вмиг возле уха ударился набалдашник стального посоха – крошки камня исцарапали щеку Андрея, а мякоть ладоней раскроила огненная нить, обозначая своим хвостом какую-то угловатую фигуру. Андрей пытался сдерживать боль, но адское пламя изводило его – он мучительно застонал  во все горло, пытался закусить язык, но что-то сковало челюсти, оставалось только неистово биться глоткой.

 «Долоре кульпа кодебант», - усилилось пение. «Долоре кульпа кодебант!» - повторили остальные.

Андрей слышал, как зашаркали по кругу башмачки служителей по бугристому криво уложенному камню, как раскачивались на их шеях цепи, гремя увесистыми звеньями, как сухой язык с усилием проворачивал непонятные Андрею слова.  Шествие остановилось, замолчало, слышно было лишь, как чихают свечи, капая воском. Андрей чувствовал пожирающие взгляды служителей, которые не решались молвить слова, но продолжали буравить его мокрое тело. Сухая крючковатая фигура опустилась возле Андрея, шепнула нежным голосом:

- Встань Беркальд!

Он знал, что имя вовсе не его, но шепот был настолько настырный, что Андрей без колебаний повиновался. Секунду назад он был буквально парализован, хлопая лишь глазами, раздувая грудь, но что-то будто включило его, и разгорелась в нем  энергия, как в зажженной лампочке. Без усилий, чувствуя лишь боль в ладонях, Андрей поднялся, согнувшись в коленях и спиной.  Место, куда занесло Андрея, оказалось куда страннее, если не страшнее, чем представлял себе он, барахтаясь душой от боли, лежа на полу. В ярком круге, издаваемом от свеч, стояла небольшая литая стела, которую оплетали прутья арматуры, вытягиваясь  к верху спиралью. Меж ними зиял рельеф каких-то письмен, нацарапанных на скорую руку: маленьких буковок – иероглифов, похожих на латинские. Стела возвышалась на бардовой, с желтыми прорезями, плите, обрезанной в ромб. Около десятка свечей, многие из которых скосились или доживали последние секунды, озаряли это строение, в добавок, и все видное глазу пространство помещения, стен которого не было видно, отчего оно казалось бесконечным во всех направлениях. Как ни странно, Андрею чудилось, что здесь он уже бывал и отчетливо знал, даже в кромешной тьме, что где находиться.

- Теперь ты один из нас, ты седьмой из Хорунжих Вселенной, - миловидный голос раздался за спиной – и чужие руки упали на его плечи. В свет ступил человек в алой рясе, в глубоком потрепанном капюшоне, покрывающем все лицо. На спине его струился плащ подобного цвета, на котором нитками изображался загадочный символ, походящий на семи конечную звезду, внутри её расположился круглый глаз с кляксой крови вместо зрачка. Короткими пальцами с длинными обгрызенными ногтями, на концах которых виднелась прессованная грязь, он вынул свою голову из мрака капюшона, откинув тот на спину. В лицо Андрея смотрели потухшие бледные глаза, со старческим прищуром, ухмыляясь зрачками. Лицо его было наполовину погружено в черный платок, бугорком проступал треугольный нос и острые скулы, ездящие под покрывалом. Андрей ужаснулся – глаза были ему знакомы и если бы не черный платок, то он наверняка  назвал бы его. Человек в платке взял его обугленные руки, прижал к своей груди, пролепетав пару слов, он приник к ним глазами, после чего обернул их к Андрею. Две абсолютно одинаковые пиктограммы розовели на его сожженных ладонях, походившие на те, что он заметил на плаще.

- Узри, брат, - приложился он ладонями к пиктограммам Андрея, - эта знак нашей покорности, покорности вселенной. Ты – избранный ею, один из семи слуг.

Андрей почувствовал, неимоверную легкость в ступнях, они не ощущали холодного пола, а тело его поглощала тьма, доныне прячущаяся от света. Он все дальше отдалялся от стелы и служителей, голоса стали эхом, дыхание вновь участилось, сердце стучало в голове, и вот уже освещенный зал стал сжиматься, уменьшаясь, попадая вместе с обитателями, пока не превратился крохотный пучок света. 

«Будь верен вселенной», - последнее, что услышал Андрей, как вдруг, белая точка стала расширяться, разъедая темный балахон. Свечение стало поглощать Андрея, пока вспышка не ослепила его дрожащие белки.

Комната, в которой теперь находился Андрей, казалось куда просторнее и светлее, чем была прежде. По стенам буквой «П» стояли сколоченные деревянные стеллажи, наполовину полные книгами и коробками, с указанием на содержимое. Потолок был низкий, можно было подумать, что он держится именно на полках, доходящих доверху. Андрей сидел на скамье, за длинным дубовым столом, потемневшим и заплесневелым с годами. На столе твердым переплетом лежала сухая, с загнутыми растрёпанными страничками книга. На пожелтевших её листах миниатюрными буквами излагались письмена, огибая картинки, схематически описывающие какую-то  сцену: человека, стоящего на пригорке рядом с пушистым деревом, а на заднем фоне расцветал гриб, очень походивший на ядерный, по углам которого запечатлелись  голова в нимбе, а вторая в окружении огня. Иероглифы были едва различимы, и верно – по правую руку Андрея мерцало закопченное стеклышко широкой лупы с пузатой рукоятью.

Андрей не знал, где он находиться, да и подобных мыслей в его голове не находилось, им явно управлял кто-то другой, а он лишь был душой в теле марионетки. Ноги выпрямились сами по себе, сделали шаг, попятились, вышли из-за стола, преодолевая каждый сантиметр без чьих либо усилий. Андрей не помнил, как он оказался здесь, в этой библиотеке, но он отчетливо помнил, что только ордену дано знать о ней, что Хорунжие в строжайшем секрете хранят древние рукописи. Кто ему сказал? Он наверняка не знал, но мысли появлялись сами, навязанные кем-то посторонним.

Дверной треск испугал Андрея. Двери распахнулись, с грохотом ударившись о стены – и в комнату влетел взмыленный служитель ордена, споткнулся о левую ногу. Мягкий хруст передернул Андрея, а служитель лежал ничком лицом вниз,  изо лба его и рта плескала кровь, стекая по неровным краям плит. В то же мгновение порыв бросил Андрея к бедолаге, перевернул его – он еще дышал, слабо доносился булькающий хрип из горла.

«Дверь…», - вырвалось с выдохом.

Когда покосившаяся, набитая толстенными книгами, тумбочка, приткнула запертые двери, Андрей вновь оказался на коленях около ординарца. Рукой он приподнял белеющее старческое лицо, с розово-фиолетовым пятном на пол головы и свернутым набок носом, с краснеющей от потоков бородой. Старик содрогался всем телом, беззвучно шевеля губами, но на слова сил не хватало. Глаза его блистали яростным огнем, морщины играли гармошкой. Он поперхнулся, измазав подбородок и грудь Андрея клоком дурно пахнущей черной крови. Левое плечо стиснула желтая худощавая рука мертвеца, потянула на себя.

- Нас… предали… - вложив последнюю тлеющую энергию, пролепетал он. – Беркальд…

Он завелся глубоким вздохом, но ничего не вдохнув обмяк, бросив смятую голову себе на плечо, застыв гримасой полной ужаса и несправедливости.

Андрей опустил остывающие веки и аккуратно положил голову мертвеца на пол. По стенам прыгало эхо выстрелов, раскатами упираясь в затворенную дверь. Вскоре они смолкли, как смолкли и голоса, принесшие за собой разорение и тяжелые стопы сапог, которые больше не скрипели резиной по камням.  

 

 

- Андрей, Андрей, - слышал он сквозь сон знакомый говор Баланды, - проснись.

Следуя голосу, он приоткрыл глаза, поймав туманный небосклон с желтеющим диском, окруженный синяками побитых туч, с которых вот-вот грянут слезы обиды. Левее его улыбалась зеленая бандана, простуженно шмыгая и вытираясь рукавом.

- Я позволил себе понести тебя, ты задремал, а нам останавливаться уж никак нельзя. Прости, из еды ничего, так что перебейся духом, - он исчез, затем появился со сдутым рюкзаком около ржавых кустов. - Ты давай, собирайся, нам немного осталось.

Надвинув руками в перчатках свою бандану на брови, Баланда шагнул в кусты и выбрался на бетонную дорогу, поманил Андрея и двинулся вдоль обочины, загребая носками пыль.

Вскоре Андрей пристроился в хвосте, следуя за Баландой, не зная не пути не причины. Ведь смерть перестала иметь вес в его жизни. Он не боялся умереть, не боялся плена, нет, он боялся своих мыслей, путаясь, не понимая их послания. Кто он на самом деле? Солдат или все-таки Хорунжий, служитель вселенной, в котором убеждают сны. И почему же были знакомы все те люди в зале? Библиотека? Откуда он знал о ней и помнит сейчас?

«Пиктограмма» - захлебнулся Андрей и вздернул тут же ладони к верху, пытаясь лучше разглядеть их на солнце. «Нет», - разочарованно подумал тот, обнаружив лишь обыкновенную человеческую без единого шрама ладонь.

Сунув руки в глубоки карманы, он заковылял вслед удаляющемуся Баланде, пальцами сжимая и разжимая приятный холодок звякающих обоим.

Они шли около двух часов, как показалось Андрею, может больше. Километры взбученного волной асфальта оставались все дальше позади, съеденная стихией разметка потеряла свою функцию и служила лишь напоминанием пережитого, скрученные, погнутые, спиленные столбики знаков были единственным ориентиром для путников на этом однообразном бесчувственном пути. Серая бетонная дорога, грязный песок обочин и погорелый лес обрамляющий полотно, вот, пожалуй, и все красоты современного мира, не считая солнца – ему то человек радовался всегда: увидел солнце – значит, жив еще.

«Проша», - обрушилось на глаза видение, заслонив собой бесконечную дорогу. «Проша» - донеслось вновь и в зрачки ударили пестрые одежды людей. «Спасайтесь, боже!» - проносились другие. Писк нарастал, заполнив уши невыносимой болью. Голоса проходили сквозь Андрея, сотни голосов.

Он обхватил руками голову и застонал, повалившись в кювет.

«Граждане!», - раздавалось в голове, смешавшись в бурную массу криков, визга, плача. «Уберечь…Беркальд…», - показался голос старца из сна. «Назад, назад!» - отзывался чужой голос. «Нас предали…»- лицо покойника отчетливо показалось перед Андреем. «Будим сажать вручную»…. «Огонь!» Пережитое смешалось в едино, Андрей более не соображал, а лишь выл, катаясь на краю дороги, в яме. Всё, абсолютно всё грянуло в один миг. Многое из того, что видел Андрей, он не помнил, но почему-то сразу же вспоминал все подробности. Вот навстречу ему рвется толпа взбешенных людей, гонимые ужасом и смертью, в ушах завывает сирена и к воздуху летит цепь ракет. «Проша!» - донеслось вновь до него, а молящие малахитовые глаза пронзили его щемящей болью. Он скомкано вздохнул и горько произнес «Таня…»

И в то же мгновение бушующая толпа сменилась одним человеком в алой рясе и с черным платком поперек лица. Они стояли на балконе, охватывая взглядом мертвое наследие потомков: ветхие развалины полу обрушившихся строений – бывший бурлящий мегаполис, полный жизни и тепла, сгоревшие, некогда густые леса, от которых на память остались лишь холодные скелеты, насквозь пропитанные радиацией, петляющие дороги и навсегда застывшие автомобили с хозяевами, которых лениво доклевывали изголодавшие вороны.

- Знаешь Беркальд, - прохрипел старик, - ведь этого всего можно было избежать, да. А знаешь, почему люди остерегаются нас? Знаешь, почему на нас охотятся? - не дожидаясь, он ответил: - А все очень просто – мы знаем, как можно было повернуть вселенную в иное русло, мы знаем, как может измениться будущее, да-да. Мы «фелепатист», телепаты, поэтому способны переживать судьбы других, людей, которых мы, возможно, никогда и не знали, но помним их переживания до мельчайших событий – это наше проклятье, но и наша сила. Но самое страшное для нас – клевета. А знаешь почему? – и вновь ответил сам: - Всё потому, что мы обладаем знаниями, до которых человечеству расти и ошибаться еще многие поколения, а человек хочет сейчас, быстро, любыми способами. Мы узнаем, когда настанет тот день, и люди достигнут просвещения – вселенная подскажет нам, Горнас. А до тех пор человек будет оставаться голодным ненасытным зверем, и мы будем вынуждены оберегать знания, иначе человек сотворит непоправимое – обладая высокими знаниями, но потеряв терпение и сострадание. Человек в рясе замолчал, прошелся от одного конца балкона к другому и там, стоя, облокотившись о мраморные перила продолжил. – Я чувствую, что есть среди нас тот, кто называет себя Хорунжим, но он не сущий сын вселенной, он чужой для неё и для братства. У меня было видение, Беркальд, я видел его – он пользуется священными знаниями, но сам не понимает, для чего на самом деле они предназначаются. Он не осознает всей сути нашего учения, тогда там, во сне, мы изгнали его, оставив клеймо раскаленной пиктограммой на лбу. «Экскомуникарре», что значит отлученный.

 Человек в платке обернулся: глаза его слезились, тая в себе много тайн и страдания, пережитого и ожидавшего пережить. Черный платок то и дело елозил от скользящего носа и губ. Андрей прищурился  – на него смотрел он сам, только сильно постаревший и осунувшийся, явно уставший и желающий покоя, верный раб своей веры. – Очнись! – рявкнул он. Управляемый кем-то, Андрей шарахнулся настолько сильно, что свалился с балкона, выломал часть мраморных перил.

 Очнулся Андрей как раз в тот момент, как достиг земли во сне, а на Яву уже зрела гроза, клубилось иго туч, и покорный слуга – ворчливый гром извещал о своей королеве – молнии. Во взбученных от воды облаках играла белая зарница, освещая кромки дутых туч. Гром раздробил налившейся необыкновенно свежестью  воздух – и первые неуверенные капли оросили запылившийся брезентовый плащ Андрея, журча в образовавшихся складках капюшона. Заплывшие многодневной сухостью, природа, казалось, дышала полной грудью, и вздохи её разносились повсюду свистящим ветерком. В ямках и выбоинах пузырились озерца, и довольные вороны с радостью мочили свои костлявые крылья, довольно приговаривая «ка-р-р». Вскоре пропала дорога, исчезли деревья, а от плещущихся воронов не осталось ничего кроме горлового карканья. Природа мутнела, зато проявлялся тягучий туман, покрывая серыми лохмотьями влажные близлежащие руины отбывшей цивилизации. Удушливая жара наконец-то сменилась прохладой вздымая запах мокрой травы и почвы. Туман прятал засыпающую округу, лишь ветер бился до последнего, пока не запутался в высоких кронах скрипучих сосен, затихнув там вслед утихающим воронам, «ка-р-р» которых доносилось лишь эхом, но и его туман заставил молчать.

Глаза Андрея были закрыты: он пытался заснуть, вновь вернуться туда, на балкон, но медленное усталое постукивание и постоянный натужный скрип тянули его обратно. Он чувствовал прохладные капли устоявшегося ливня, теплеющие на щеках, разбивающиеся о лицо потоки воды, изредка царапающие его. Ноздри щекотал знакомый с детства каждому запах креозота, тот сладкий, по-своему вкусный запах, всегда волновал Андрея, ассоциируясь у него с путешествиями, мощными локомотивами, послушными зелеными вагончиками, бойкие колесики которых подскакивали на рельсах,  просторными залами столичных вокзалов и живописными пейзажами. Прорвавшийся гром всполошил Андрея, холодом ошпарив его спину и пятки: картина боковых кустов сменялась каждым усердным взмахом рычага, который сгибал и разгибал взмокший Баланда, под нос, проклиная навалившуюся погодку. Расширив веки, Андрей осознал, что движутся они на ручной дрезине, скользя по гнилым рельсам, утонувшим в траве, разбивая плотные потоки дождя. Баланда явно устал, управляясь с рычагом, но точно не желал останавливаться. Дрезина шла туго, непокорно, нехотя тасуя шпалы  под брюхом. Когда та набирала ход, скатываясь с горки, он прекращал приседать, разминал отекшие руки, размахивал задубевшими руками и вновь хватался за рычаг. Андрей не желал показывать признаки бодрости, поэтому вновь облокотился о металлический штырь и под шелест дождя стал засыпать. Во мгле зачинался сон: виднелись сочные цветы, налившиеся синим цветом, жующие цикорий коровы, по колено, пропав в нем, безжалостно хлеща отъевшиеся бока хвостом.

- Андрюша! – позвал высокий женский голос с хрипотцой. Андрей не обратил внимания на него, он лежал в пушистой соломе, посасывая скошенный стебель, затылком чувствуя каменные мозоли на руках. – Андрей! – повторилось вновь. Андрей лениво глянул в сторону коров, хрюкающих носом, поедая разбросанную солому. – Андрей! – настойчиво повторила одна из коров, тупо уставившись в его лицо. – Просни-и-ись! – промычала она – и теплое ласковое поле сменилось гадкой склизкой реальностью.

- Проснись уже, харе спать, мы на месте, - проговорил уже знакомый Баланда.

Ливень стих и высыпал лишь оставшиеся крошки мороси, но такие противные и частые, что Андрею вновь захотелось вернуться в поле, он загрустил.

Дрезина осталась в зарослях куста, испуская дребезжащий нагретый воздух. Баланда шагал впереди, Андрей же плелся сзади, спотыкаясь о каждую торчащую корягу, раскопанную дождем. Туман не сходил, но по окружавшим Андрея деревьям, выстроенным в коридор особым порядком, было ясно, что они все ближе к периметру. Осознав это, Андрея охватила минутная радость скорого избавления, но та нагло была свергнута навалившейся тоской и проблемами, которым еще предстояло появиться. «Ведь что мне остается?» - думал Андрей, стараясь не потерять из виду зеленую бандану.

« За периметром жизнь лучше? И что меня там ждет? Куда податься? Ведь я даже не смыслю куда идти, а скитаться не очень-то привлекает. С другой стороны, есть ли у меня выбор? Хех, смерть или скитания - это тебе не мед и дерьмо  выбирать. Медок то наш тухлятинкой воняет. Нет, лучше скитания, да, найду то место, где обо мне не знают и никто не ищет меня, разживусь одежкой и патронами, стану настоящим сталкером, да, вот это дело, романтика…» - Андрей утонул в мечтаниях, о лучшей жизни, о том, как откроет свой бар и будет принимать измотанных спутников, подавать дымящуюся картошку, разливать ледяную водку, слушать смех и бранный, но задорный говор мужиков.  « Но, как же? Где искать тот райский уголок. В мирные времена до ближайшего города было километров тридцать на автобусе, а сейчас дня два пешком в неизвестном направлении без еды и воды? А на что сгодиться это паршивый пистолетик, им разве что костер разжигать, тьфу ты».

« Не сомневайся, сын мой, будь сильным, и судьба направит тебя» - пропел прекрасный голос нимфы в голове.

- Кто ты?! – вскрикнул испугавшийся Андрей.

- Чего? – долетело спереди из тумана.

- Все в порядке! – осознав, что произнес он это в слух, Андрей поспешил исправиться.

« Кто ты?» - подумал Андрей, как в ответ вновь пропела нимфа: « Я – Вселенная,  сестра твоя, мать, все вы сыны мне и братья»

Андрей опешил, решив, что вновь он спит или валяется в бреду в канаве, но все равно продолжил:

«Кто я, Вселенная?»

«А нужны ли нам имена, если все мы – энергия?» - получил он каверзный ответ после долгого молчания.

« Я не знаю, кто я, я запутался, я стал чужим для себя»

« Загляни в душу, кого ты видишь там? Кого ты хочешь видеть?»

« Моя душа пуста, в ней нет абсолютно ничего, лишь вакуум» - сознался Андрей.

« Твоя цель благородна, Горнас, будь тем, кем ты хочешь быть, невзирая ни на что, ты последний, кто знает путь к истине. Береги её Горнас, береги, иначе не спасти мне судьбы людей. Помни, есть те, кто поддержит тебя, и те – кто предаст. Не избегай людей, но и не открывайся полностью. Ты - последний из хранителей, ты - последний, кто способен изменить человечество. Ты – хорунжий, сын мой. Оберегай человека и береги себя, Горнас!»

«Вселенная? Вселенная?!»

- Вселенная? – повторил он вслух, но так и не получил ответа.

Стройные колонны сосен сменились выжженной степью, где сочились сквозь сковавшую их землю волоски мертвой природы. Взбушевавшийся рой мыслей в голове Андрея перекликался с усиливающимся писком и возбужденными посторонними голосами, людей, которых даже не было вблизи. «Неужели? Нет, не может быть!» - зажмурившись, Андрей пытался забыться, ущипнуть себя, огреть пощечиной, но все бесполезно – звон накалялся, а голоса размножались, пока в мгновение не пропали, заложив до боли уши.

« Что за чертовщина? Я сплю, я определенно сплю. Все-таки Гришка-бармен, налил стопку другую, вот и сплю на пару с Васькой, да-да», - убеждал он себя, истерически кивая головой.

- С тобой все …

- Хорошо-хорошо, - опередил Андрей, наткнувшись на спину Баланды.

- Мы на месте, вот, - он повел рукой, дугой охватив полуразрушенный обугленный, с обвалившейся внутрь крышей католический собор, с уцелевшим распятием над входом. Его бывшие молочного цвета стены были расчерчены зеленоватыми и бурыми подтеками ржавчины. Омытая многими дождями краска, облуплялась, а по углам строения разросся мох, шипастая отсохшая клешня корня обнимала собор с правой стороны – единственного верного друга.

В голове Андрея вспыхнули воспоминания, отчетливая картина еще целого строения, на глазах вырисовывались призраки служителей в черных рясах, обернувшегося на него в один момент. Внутри раздавался долгий звон тяжелого колокола, а по земле проносилась дрожь и в небо взлетали всполошенные птицы, пригревшиеся на ломаных сводах. В мгновение Андрей все осознал, но было поздно – висок охладило острое дуло пистолета, впившееся в кожу.

- Сука, - ненавистно прошипел  Андрей.

С минуту он слышал лишь сдавленное хихиканье Баланды.

- Думал тебе одному известно, кто ты на самом деле? – промолчав, он добавил: - Горнас! Ты последний из ордена, не так ли? И последний, кто проведет меня в библиотеку.

Андрей вспомнил тот сон, и стоявшего на балконе старика в красном, с платком на лице. Навалившиеся на него эмоции переполняли чувства, догадки подтвердились – он Хорунжий. Радость ли охватила Андрея или паника – не известно, в любом случае дело менял приставленный к голове пистолет.

- «Беретта», девять миллиметров отделяет тебя от братьев, хех, - он с силой вдавил  дуло в висок, отчего Андрей скривился от боли. – Чувствуешь, чувствуешь эту мощь, эту изящность, так выглядит смерть, не правда ли прекрасна?

Баланда ударил Андрея свободной левой рукой в ухо – скрежет разразил его голову, и он повалился наземь, мутнея глазами.

- Веди меня в библиотеку, тварь!

- Нет, такие как ты, не способны владеть ею.

Взревев, Баланда вдавил увесистым носком сапога ребра Андрея. Всхлипнув, Андрей свернулся эмбрионом, ладонью скребя мелкую траву, рукой зажав свербящее место.

- Не тебе ли мне указывать, падла? Я тебя спас, я!

- Нет, - откашлялся Андрей, - я не нужен был никому кроме тебя и таких же отморозков. Военные, хех, хорошая байка, они некогда не были здесь, они не знают обо мне. Тебе нужны знания, которыми ты неспособен владеть.

Второй удар сапогом угодил в челюсть Андрею. Ударом его переврнуло, а землю окропила свежая кровь.

- А ты такой же упрямый, Горнас, учитель, тьфу! Сопротивляешься? Не научил тебя сожженный собор, а? Я убил всех твоих учеников, но тебя я оставил, да-да, оставил. Но после я нашел тебя другим, ты был туп, как сраный младенец, ты забыл все, и мне пришлось ждать, долго ждать, и вот оно, я дождался, и ты мне теперь все расскажешь, я получу то, что орден так хорошо прятал от меня!

- Экскомуникарре, ты….

- Вспомнил, да? – еще один удар обрушился на живот Андрея. Он корчился от боли, извиваясь, будто раненая змея.  

Баланда рывком стащил прижившуюся за долгие годы зеленую бандану.

- Видишь, да? Я отлученный, смотри, ну же! – орал Баланда, пальцем тыча в запекшийся кровью бугорок в виде иероглифов. – Ты за все ответишь, за все и за ту адскую боль от каленого железа и за эту вечную метку, которую я вынужден прятать.

- Ты был изгнан, Беркальд! Так решил орден, так решила вселенная, - выговорил он не своим, но четким голосом.

- «Вселенная», - насмешливо передразнил тот. – Кучка идиотов, не осознающая, какой властью она обладает, какие знания хранятся в этой библиотеке.

- Поэтому ты и был изгнан, ты не понимал всей опасности этих знаний, человечество еще не готово, чтобы познать их.

- Заткнись! Я все равно доберусь до них.

- Они завалены обломками, тебе никогда не достать их, Беркальд!

- Ты будешь рыть, день и ночь, иначе я всажу тебе пулю, тварь! – Баланда зверел, не в состоянии больше сдерживать эмоции. На какое-то время он замолчал, потом принялся избивать жавшегося к земле Андрея, нещадно колошматя его ногами, отбивая все открытые место, пару раз он прыгнул на нем, но Андрей продолжал терпеть, даже усмехнулся, когда Баланда успокоился.

- Ненависть и злоба овладели тобой. Ты стал зверем, ты жалок…

- Не тебе ли решать. Знаешь что, мы сделаем проще, да-да, точно, - он залился страшным сумасшедшим смехом, - хватит мучиться, я без твоей помощи добуду те книги, а тебе всажу полную обойму в твою тупую башку и посмотрю, насколько велик был твой мозг.

- Татьяна бы не одобрила.

- Что ты сказал? – напрягся Баланда, изменившись голосом.

- Татьяна, твоя жена и маленький сынишка – Митенька. Ты сам убил их.

- Заткнись, нет! – Баланда, бросив пистолет, свалился на колени, закрыв лицо руками. Он содрогался всем телом, а сквозь пальцы сочился плач. На щеках проступила влага, и это вовсе не были капли дождя, по подбородку стекали те накопившиеся за многие черствые годы чувства закостенелого душой мужчины. – Я не был виноват, у меня был приказ! Я же предупредил её! Гребаная война! – он вновь залился горьки плачем, шепотом повторяя имена своих любимых. – Почему она не послушала? А? Почему? Я ведь позвонил ей и сказал об опасности. Город же предупредили намного позже! Твари! Да, она мне не поверила, не поверила, но я же любил её, любил, Таня!

Андрей не забрал пистолета, мерцающего среди капелек росы  - он понял и так, что Баланда побежден прошлым. Тело его было разбито, лицо опухло, голова трещала, нос беспрестанно шмыгал кровью, а в горле булькала жижа. Напрягшись, он все-таки поднялся, не делая резких движений и шума – боялся спугнуть воспоминания Баланды, а тот, в свою очередь даже и не думал останавливать – до чего сильна была обида.

Украдкой он проскользнул за согнувшимся Баландой и заковылял, придерживая неровный от побоев бок. В мыслях его вертелась лишь припрятанная в кустах дрезина, но голова продолжала болеть и от штурмующих её мыслей. Он стал понимать все то, чего не мог осознать до этого. Старик, спасший его на болоте, и был тот самый Баланда, но не сам он, скорее его огрубевшая уставшая душа, образ, который видела вселенная, видел и Андрей. Понятное дело, что никто не слышал о нем, потому что Баланда успел сбежать или же сам приволок Андрея в бар. Волнения его были настолько сильны, что наемники, обступившие их в лесу, не выдержали давление воспоминаний, покончив с собой. Андрей припомнил и того мутанта, который неожиданно умер, в теле которого не было не единого ранения, а выстрелов Андрей так же не слышал. Оружием Андрея была – телепатия, которой он не научился владеть, но она помогала ему выживать. Да, он действительно был Хорунжим и остался им, поэтому ему были известны те люди в рясах, тот зал и стела, библиотека и её тайные письмена.

Андрей достиг, наконец, стоящей на тормозе дрезины, как за спиной его, позади, где лежал в руинах собор, прогремел выстрел. Андрей понял все и лишь сожалеюще вздохнул. Бросив краткий взгляд в сторону выстрела, он налег на рычаг и дрезина, со свойственным ей капризом, дернулась с места.

 

Небо вновь становилось хмурым, гудело, рыдало грузным басом, а к земле торопились слезы его сострадания и сожаления. Что натворил человек – не исправить вовек. Черным пятном легло в историю это событие – ядерный взрыв, унесший миллионы беззащитных жизней, и никто не помешал этому, нет. И о каких инопланетных защитниках может идти речь? Выгодно ли было начинать войну кому-либо оставалось загадкой, ведь кому, кроме как не Смерти может быть выгодна смерть? Тем не менее, судий становилось всю меньше с каждым днем, увы, но не стоит хоронить человечество, оно еще поборется, еще будут воздвигнуты города, вновь заиграет жизнь и переписана будет история иным языком, никто теперь не вправе запретить человеку писать правду, но такой ли ценой она должна быть заслужена? Ответ для каждого разный и не вправе один отвечать за всех, решая судьбу нажатием кнопки.

В то время, как Андрей размышлял об этом, вновь хлынул ливень, нагоняя всем надоевший туман, сквозь который был виден лишь кончик носа. Андрей яростно налегал на рычаг, своими движениями раскачивая дрезину, болтающуюся на поворотах.

Сознание его вновь вскипело мыслями, а голову мучала жуткая мигрень – руки обились пламенем, боль пронзила все тело. Андрей не верил свои глазам – на ладонях его, моргая, проявлялись символы – символ ордена и верности Вселенной. Семи конечная звезда ясно обозначилась, обуглив мякоть, а круглый глаз вновь смотрел в глаза Андрею.

«Чудо» - единственное, что вырвалось у Андрея, перехватив горло спазмой от неожиданности.

Андрей вылетел над шумящей расщелиной, в глубине которой журчали быстрые водные потоки. Мгновение - и он полетел вслед за хлопнувшейся о поверхность дрезиной, вниз спиной, бездумно размахивая руками и ногами, глазами уловив свисающие к низу обрывки рельсов…

 

 Костлявая желтая рука пыталась схватиться за сухие пучки трав, вырывая их с корнями, соскальзывая пальцами по илистому берегу, цепляясь из последних сил, заглатываемая бушующими, черными волнами, играя с ней, как котенок с букашкой, поглотила её окончательно, выдавив на поверхность лишь три крупных пузыря, которые были тут же сбиты о торчащие валуны. Буря успокоилась, выплюнув на берег брезентовый плащ, порванный во многих местах, который тут же растащили голодные клыки мутантов, ищущие мяса, но побросав пустые куски материи, разошлись. Как оказалось позже, тело выбросило где-то намного раньше, туда, где длинная, обрываясь, порой, цепь из рифлёных следов   тянулась в лес, позади смываемая пожирающей берег волной, исчезая в густых зарослях, там, где покосившийся красный указатель стрелой указывал: «Вольяновка 6 км».

 

 

 

 

 

Эпилог

 

С тех пор, как Андрей встретил Баланду, прошло около двух лет, и сказать, что многое поменялось в этом мире за этот срок – не сказать ничего. Все осталось прежним, даже небо, лишь люди уходили и приходили. Человек давно перестал быть высшей ступенью – верх давно оседлали самые низшие.  И каждая попытка доказать обратное – лишний раз утверждала провал этой бесполезной затеи. Людям нужна была еда и вода, мутанты же с легкостью обходились без нее, первые нуждались в отдыхе и крове – мутант же лишь этого и ждал, человек страдал привязанностью – в этом заключалась сила мутанта. Все, что требовал человек, спокойно отвергал мутант. Единственной слабостью его был  кислород, но от него не мог отказаться и человек. И все бы ничего, да вот только человек, как сумасшедший цеплялся за жизнь, осваивался, возводил города, все больше переча законам судьбы и смерти.

А что касается тайги, в частности её центра – «Вольяновки», то тут оставалось все прежним, правда, кое-что все-таки поменялось. Баром теперь заведовал новый постоялец – хитрый старичок неприятной наружности, до боли любящий деньги и порядок, но суровая жизнь заставила задуматься, а крепкая водка смягчила его пылкий характер. Был построен металлургический заводик, куда свозили всякого рода железный хлам, превращая его в добротные вещицы. Наконец-то жители стали клепать собственное оружие. Более того, был пойман сигнал из уцелевшей Москвы и еще некоторых городов, с которыми тут же была налажена торговля. Еженедельно набитые товаром караваны уходили на Запад, сопровождаемые охраной из наемников и добровольных сталкеров, желающих собственными глазами увидеть стойкий Кремль.

Спросите любого сталкера - он точно ответит, что ни о каком Андрее не слышал, да и нужен ли он вообще? Сталкером больше – сталкером меньше – простой алгоритм.  По тайге же разнеслась новая весть об объявившемся пророке, скрывающемся в лесах, где обрел покой. Ходят слухи, что живет он в мире со всеми, даже с мутантами, что те, в свою очередь защищают пророка, а найти его не так уж легко. Но те счастливчики, кому все-таки удалось обнаружить хлипкую хибару  в чаще ядовитых лесов, рассказывают много странного, если не мистического об этом человеке. Одни говорят, что он излечивает от любых болезней, другие, что предсказывает скорое будущее, третьи, что он простой шизик, свихнувшийся от паров, испускаемые землей, в которых он обитает. Тем не менее, все знали одно, что человек этот внушает надежду отчаявшимся, стоящим на грани, знали, что он единственные, если некуда пойти, знали, что он поможет и примет любого мерзавца, как бы тот не был жесток и бесчестен. Он стал храмом – куда каждый мог прийти и исповедоваться, не имея абсолютно ничего, чем можно отплатить. Единственное, о чем всегда просил старик своих пришельцев, чтобы те рассказывали о нем другим и не скрывали его существования.  Люди стали называть его Пророком, как единственного, кто верил в человека. Вознося молитвы к небу, он  простирал свои жилистые руки, ладони которых пылали адским пламенем, отпуская грехи человеческие, и вечным шрамом его покорности стали черные символы семи конечных  звезд, светящиеся на его ладонях.

 

Вещий призрак

Не наша война