Обавница

  Солнечные лучи резвились на поверхности реки, разбрасывая блики. Невозможно было смотреть, глазам становилось больно.
Вакей и не смотрел. В мыслях он был совсем далек любованием природной красоты. Зернистым песком он яростно начищал доспехи и оружие. При этом повторял в полголоса балладу старого Бояна, в которой воспевались подвиги кровожадного бога Пека. Гимн Смерти Вакей повторял с особым усердием и настроем.
Так увлекся, что не услышал осторожные мягкие шаги, приглушенные густой травой. И только упавшая тень на раскаленный песок у его ног заставил воя вздрогнуть. Резко вскочил он на ноги, сжимая в руке отточенный меч, решительно настроившись дать отпор любому, кто посмел нарушить его уединение. Перед ним стоял древний старик. Ласковый ветерок, дувший с реки, затеребил его седые, как первый снег, волосы, бросая их на лицо. Оно было изрядно изрезанное морщинами прожитых лет и обветренное долгими странствиями. Глаза, цвета небесного свода в ведренный день, были затянуты пеленою, но и сквозь них чувствовалась неистовая сила власти и воли.
— Ох, не доброе дело ты затеял, Вакей из рода Парящего Орла, — промолвил старик, и покачал головою.
— Откуда ты ведаешь имя мое? — удивился было Вакей, но тут увидел на впалой груди старца оберег-талисман со знаком Первобога. Понял, кто стоит перед ним, и поспешно преклонил колени. — Прости, кудесник, не признал сразу.
— Ох, не доброе дело ты затеял, вой, — повторил служитель высшего божества.
— Я латы ото ржи очищаю, — схитрил Вакей.
— Благими речами можно прикрыть думы черные. Да только я ясно вижу сердце твое, и вся душа твоя, как на ладони. — Старик устало опустился на валун.
Вакей потеребил свою кучерявую бородку:
— А мне нечего таиться. Решил я на бой смертный вызвать Станяту.
— Станяту? — кудесник нахмурил лоб, от чего морщин на его лице стало еще больше. — Так это тот славный вой из рода Златорогого Быка?
— Да, его! — не смог удержать ярости Вакей.
Старик грустно покачал головой:
— Хрупкий мир заключен меж вашими родами. Так почему ты решился разжечь беспощадный огонь междоусобицы? 
Вакей взмахнул мечом, рассекая густой, насыщенный ароматами серпеня, воздух.
— Он – тать! Он украл девицу, которую я себе избрал в жены!
— Карислава?
— Все ты знаешь, старик, — горько усмехнулся Вакей. — Карислава! — и вздохнул тяжело.
Вздохнул и кудесник. Потом долго-долго смотрел подслеповатыми глазами куда-то вдаль, и молчал.
— Не его вина в том, — наконец промолвил он.
Вакей опешил от слов таких:
— А чья тогда?
— Это Карислава избрала его.
— Карислава?! — вскипел Вакей. — Не смеши меня, старик! Где это видано, чтобы девица выбирала себе суженого?
— Это она, — повторил кудесник, словно и не слышал гневного возмущения Вакея. — Это она преодолела тьму-тьмущую верст в поисках второй половинки, чтобы ворожеей отыскать, притянуть и соединиться. Большая честь выпала Станяте, раз выбор Кариславы пал на него.
С Вакея слетела пелена возмущения. Голос кудесника пропитал таинственностью седых времен. Она заставляла замирать сердечко перед неведомостью и неразгаданностью. Перед страхом кары сонма всемогущих богов.
— Кто она? — переходя на громкий шепот, спросил он.
— Обавница.
— Обавница?! — и в памяти всплыли какие-то отрывки сказок и былин, коими почивала его старая бабка долгими зимними вечерами, когда за стенами властвовали бури и метели. — Да разве то не бабьи пересуды?
— В них больше кривды, но зерно истины имеется. Да и никто, кроме посвященных, всей правды тайн обавниц не ведает. А кто ведает – не скажет, ибо опасен гнев обавницы.
Вакей рассмеялся в голос, и переливы эха понесли его смех куда-то вниз по реке.
— Да нечего бабы бояться. Неужели их сила так могущественна и велика?
— Глупец! — вскричал старик, грозно нахмурив густые брови. — Обавницы владеют клятью! Заговоры знахарок-шептунов – лишь детская забава рядом с ними. А ворожея ведьмы – легкий испуг.
Вакей почувствовал холодок на спине, и убавил тон:
— Истину глаголешь?
— Истину, — кудесник прикрыл глаза и словно впал в легкий транс. Долго молчал. А потом заговорил вмиг пересохшими губами. — А ты не думал, не гадал, почему род Златорогого Быка живет в достатке? А? В том вся заслуга Кариславы. Это она своей силою клятьи заманивает рыбу в сети. Это ее бояться звери лесные, и от стрел охотников не бегут, не прячутся. Это по ее воле земля-матушка обильно плодоносит. Род процветает и богатеет. Ты же, подняв руку на Станяту, не только себя погубишь, ты весь род Парящего Орла столкнешь в бездну вымирание и забвения. Старики ваши впадут в безумство, так и не передав поколению все мудрость, предками завещанную. Мужиков свалит неизлечимая хворь, когда кровь становится черной и густой, разрывая жилы. Ваши дети перестанут нарождаться, а те, кто народится – не проживет и двух лун. Ваш род сдует с ладони земли холодный ветер Недоли.
Страх стал заползать в душу бывалого воина. Вакей поежился, словно почувствовал холодное дуновение, передернул плечами. А старик открыл глаза, глянул в его сторону, и усмехнулся:
— Да и не одолеть тебе Станяту в поединке.
— Почему это? — гордыня вернулась к Вакею, оттесняя страх. — Я знатный вой! Я не ведал поражения ни в походах, ни на поле брани. Да обо мне слава не у плетня лежит, а по земле летит!
— Слышал я баллады те, потому и пришел уберечь. И маленький позор большую славу затмевает. Не о том речь.
— О чем?
— Карислава покроет мужа своего покрывалом кляти. Удвоит силы его, отдав до капельки свою. Не победить тебе. — Старик поднялся с валуна, и, не обронив больше и словечка, побрел по тропинке, что змейкой протянулась вдоль реки. Долго еще эхо доносило стук его посоха.
 
Вакей упал на горячий песок, закрыл глаза, вызволяя из памяти милый облик Кариславы. Легкий стан в цветастом сарафане. Густая коса цвета переспелой ржи. И глазище! Большие, карие, как омут глубокие. Он повстречал ее в Купальскую ночь, когда недремлющая нечистая сила старалась покрыть землю густым мраком, чтобы люди не могли насладиться волшебством и таинственностью. Не могли отыскать ни огненный цвет папоротника, ни подземных сокровищ, которые в эту ночь оказывались на поверхности. Но большие костры разгоняли мрак, а хороводы с песнями и смехом заглушали перешептывание кустов и деревьев. Вакею тогда почудилось, что Карислава – одна из силы нечистых, принявший облик человеческий. Ибо он никогда не встречал среди рода людского столь прекрасной девы. Он утонул в ее глазах. Он разум потерял. Он пропал навеки.
 
Вакей вскочил, тряхнул головой, отгоняя наваждение:
— Да что это со мной? — вскрикнул он, напугав веселую ватагу воробьев, плескавшись в лужице. — Почему я так слепо доверился словам кудесника? Может, кривду он посеял, и страх взошел из тех семян? Сходить бы надобно мне в Лес Черный, да наведать ведьму лихую, одноглазую. Она живет уж триста лет. Сказывал мне дед, что видел ее, будучи несмышленым ребенком, и она уже тогда была древней старухой. Знать смерти она не знает, а вот знаниями владеет несметными. Вот, кто мне подскажет, как одолеть Станяту.
И не откладывая на потом помыслов, направился Вакей в Черный Лес. Тот встретил воя звенящей тишиной. Даже ветки, что цеплялись за его накидку, мешая идти, даже корни деревьев, что запутывали его ноги, не давая сделать шаг, не издавали ни звука.  С трудом Вакей добрался до елани, на которой стояла ветхая избенка, поросшая мхом и мелким кустарником. Именно так и рассказывал о ней дед. Время словно остановилось, и не властвовала ни над лесом, ни над самой хозяйкой его. Вакей перевел дух, тяжело дыша и утирая рукавицей спот со лба. Вздрогнул, когда огромный ворон, доселе мирно дремавший на суку засохшего дерева, вдруг гаркнул во все горло, словно оповещая хозяйку о незваном госте. Аж сердечко провалилось в пятки, и душа сжалась в маленький холодный комочек.
Скрипнула пронзительно дверь, и на пороге появилась Ведьма. В старых, заплата на заплате, лохмотьях. На голове – нечесаные белые волосы. Крючковатый нос едва не прикрывал провалившийся рот с единственным желтым клыком. Глянула она на Вакея, и усмехнулась громко:
— Явился-таки! Знать, не поверил моему братцу. Хе-хе…, — и она зашлась в смехе, перешедшего в долгий и мучительный кашель.
— Недосуг мне вести разговоры длинные. Нет охоты отсеивать кривду от правды. Нет желания выслушивать угрозы да уговоры. Ты поведай лишь одно: как мне одолеть Станяту в поединке?
Взглянула на него ведьма единственным глазом, да и узрела упрямство глупое, да решительность необузданное. Ответила:
— В честном поединке не одолеть тебе Станяту. Коварством и хитростью лишь извести его можно. Не мечом, не копьем, но стрелою, чей наконечник пропитал соком дурман-травы.
— Мне что, ему в спину стрелять? — возмутился Вакей.
Но ведьма не стала его слушать более. Противно скрипнув дверью, она скрылась от дневного света, который с трудом пробивался сквозь кроны вековых сосен.
Пришлось Вакею возвращаться с тяжелой думой, отравляющее сердце и точащее душу.
 
 Утро не принесло мудрого решения, от которого стало бы легче на душе. Вакей лишь больше уверился в правоте своих помыслов. Обращаясь к истукану богине Лады, он повторял в горячках:
— За счастье свое надо бороться. За любовь свою идти до конца. Не смотря ни на что, ни на кого. А иначе, зачем есть и пить? Зачем дышать этим воздухом и топтать матушку-землицу? Зачем сеять хлеб и косить травы? Зачем охотиться на дикого зверя и ловить рыбу? Зачем вообще тогда жить???
Истукан безмолвно взирал пустыми глазницами на молящего.
 
Бесшумной поступью татя, прячась от людского глаза под сенью деревьев и кустарника, Вакей добрался до леса, который раскинулся на земле рода Златорогого Быка. Он был налегке, без лат, без единого оружия. И только тугой лук в руке, да кожаный колчан за спиною, в котором покоилась одна-единственная стрела, чей наконечник всю ночь впитывал густой, вязкий сок дурман-травы.  Чужие угодья Вакей знал как собственные. Черная зависть и ревность слепая не раз приводили его сюда, где притаившись в кроне величественного дуба, он часто и долго наблюдал за тем, как охотится Станята.
 Едва прохладная роса пролилась на травы, как на поляне появился вой из рода Златорогого Быка в гордом одиночестве. Ступая бесшумно по траве, он прислушивался к звукам утреннего леса, намечая добычу. Да только не ведал Станята, что в столь прекрасное утро судьбой было предназначено ему самому стать жертвой.
Не зря люди из рода Парящего Орла славились зоркостью глаз. Вакей видел, как выпущенная стрела понеслась к намеченной цели. Летит, чуть подрагивая оперением, и разрезая воздух отравленным наконечником. Она вошла чуть пониже подбородка, прямо в адамово яблочко. Забулькала густая алая кровь, пролилась на белую рубаху струйкой. Станята широко распахнул глаза, в которых вспыхнуло удивление и непонимание, но и те через мгновение потухли. Широко раскинув руки, вой упал навзничь в густую, влажную от обильной росы, траву.
Вакей засобирался покинуть свое убежище, но легкий шум заставил его остановиться. По тропинке, едва касаясь земли босыми ногами, бежала Карислава. Опоздало предчувствие на мгновение одно. Спешила на помощь к ненаглядному, стремясь укрыть от беды клятью своей. Ветер растрепал ее косу, и волосы рыжим, мягким покрывалом окутали ее тонкие плечи и спину. Увидела своего суженного, тихонечко вскрикнула и бросилась к бездыханному телу. Склонилась над ним, прислушалась, пытаясь уловить хоть слабое дыхание. Но тщетно. Богиня Смерть уже отделила обреченную душу от бренного тела Станяты. Карислава гладила его шелковистые волосы, что-то тихо шептала, слегка покачиваясь. А слезы градом текли по щекам. Большими такими каплями, прозрачными и неутолимыми. А потом она поднялась во весь рост, вознесла руки к дневному светилу и произнесла заклинание на неизвестном, для Вакея, языке. И…. Силы стали покидать ее прекрасное тело. Она слабела на глазах. Так стремительно, так быстро, словно само Время листало над нею книгу ее жизни. Спустя короткое время жизнь окончательно покинула ее, и Карислава замертво упала рядом с супругом. И вмиг наплыли на солнце свинцовые тучи, и стало в лесу сумеречно и холодно. Ветер погнал по траве первые опавшие листья.
Вакей был поражен тем, что произошло на поляне. Он не мог ни пошевелиться, ни звука издать. И только в памяти всплыла присказка от бабушки, сказанная про обавниц: «они жили счастливо, и умерли в один день». И это оказалось истиной. Обавница умеет сделать мужа счастливым до скончания века, и умеет уйти за ним в день смерти его, дабы не расставаться с ним никогда.
 

© Copyright: Владимир Невский, 2015

Регистрационный номер №0308265

от 19 сентября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0308265 выдан для произведения:   Солнечные лучи резвились на поверхности реки, разбрасывая блики. Невозможно было смотреть, глазам становилось больно.
Вакей и не смотрел. В мыслях он был совсем далек любованием природной красоты. Зернистым песком он яростно начищал доспехи и оружие. При этом повторял в полголоса балладу старого Бояна, в которой воспевались подвиги кровожадного бога Пека. Гимн Смерти Вакей повторял с особым усердием и настроем.
Так увлекся, что не услышал осторожные мягкие шаги, приглушенные густой травой. И только упавшая тень на раскаленный песок у его ног заставил воя вздрогнуть. Резко вскочил он на ноги, сжимая в руке отточенный меч, решительно настроившись дать отпор любому, кто посмел нарушить его уединение. Перед ним стоял древний старик. Ласковый ветерок, дувший с реки, затеребил его седые, как первый снег, волосы, бросая их на лицо. Оно было изрядно изрезанное морщинами прожитых лет и обветренное долгими странствиями. Глаза, цвета небесного свода в ведренный день, были затянуты пеленою, но и сквозь них чувствовалась неистовая сила власти и воли.
— Ох, не доброе дело ты затеял, Вакей из рода Парящего Орла, — промолвил старик, и покачал головою.
— Откуда ты ведаешь имя мое? — удивился было Вакей, но тут увидел на впалой груди старца оберег-талисман со знаком Первобога. Понял, кто стоит перед ним, и поспешно преклонил колени. — Прости, кудесник, не признал сразу.
— Ох, не доброе дело ты затеял, вой, — повторил служитель высшего божества.
— Я латы ото ржи очищаю, — схитрил Вакей.
— Благими речами можно прикрыть думы черные. Да только я ясно вижу сердце твое, и вся душа твоя, как на ладони. — Старик устало опустился на валун.
Вакей потеребил свою кучерявую бородку:
— А мне нечего таиться. Решил я на бой смертный вызвать Станяту.
— Станяту? — кудесник нахмурил лоб, от чего морщин на его лице стало еще больше. — Так это тот славный вой из рода Златорогого Быка?
— Да, его! — не смог удержать ярости Вакей.
Старик грустно покачал головой:
— Хрупкий мир заключен меж вашими родами. Так почему ты решился разжечь беспощадный огонь междоусобицы? 
Вакей взмахнул мечом, рассекая густой, насыщенный ароматами серпеня, воздух.
— Он – тать! Он украл девицу, которую я себе избрал в жены!
— Карислава?
— Все ты знаешь, старик, — горько усмехнулся Вакей. — Карислава! — и вздохнул тяжело.
Вздохнул и кудесник. Потом долго-долго смотрел подслеповатыми глазами куда-то вдаль, и молчал.
— Не его вина в том, — наконец промолвил он.
Вакей опешил от слов таких:
— А чья тогда?
— Это Карислава избрала его.
— Карислава?! — вскипел Вакей. — Не смеши меня, старик! Где это видано, чтобы девица выбирала себе суженого?
— Это она, — повторил кудесник, словно и не слышал гневного возмущения Вакея. — Это она преодолела тьму-тьмущую верст в поисках второй половинки, чтобы ворожеей отыскать, притянуть и соединиться. Большая честь выпала Станяте, раз выбор Кариславы пал на него.
С Вакея слетела пелена возмущения. Голос кудесника пропитал таинственностью седых времен. Она заставляла замирать сердечко перед неведомостью и неразгаданностью. Перед страхом кары сонма всемогущих богов.
— Кто она? — переходя на громкий шепот, спросил он.
— Обавница.
— Обавница?! — и в памяти всплыли какие-то отрывки сказок и былин, коими почивала его старая бабка долгими зимними вечерами, когда за стенами властвовали бури и метели. — Да разве то не бабьи пересуды?
— В них больше кривды, но зерно истины имеется. Да и никто, кроме посвященных, всей правды тайн обавниц не ведает. А кто ведает – не скажет, ибо опасен гнев обавницы.
Вакей рассмеялся в голос, и переливы эха понесли его смех куда-то вниз по реке.
— Да нечего бабы бояться. Неужели их сила так могущественна и велика?
— Глупец! — вскричал старик, грозно нахмурив густые брови. — Обавницы владеют клятью! Заговоры знахарок-шептунов – лишь детская забава рядом с ними. А ворожея ведьмы – легкий испуг.
Вакей почувствовал холодок на спине, и убавил тон:
— Истину глаголешь?
— Истину, — кудесник прикрыл глаза и словно впал в легкий транс. Долго молчал. А потом заговорил вмиг пересохшими губами. — А ты не думал, не гадал, почему род Златорогого Быка живет в достатке? А? В том вся заслуга Кариславы. Это она своей силою клятьи заманивает рыбу в сети. Это ее бояться звери лесные, и от стрел охотников не бегут, не прячутся. Это по ее воле земля-матушка обильно плодоносит. Род процветает и богатеет. Ты же, подняв руку на Станяту, не только себя погубишь, ты весь род Парящего Орла столкнешь в бездну вымирание и забвения. Старики ваши впадут в безумство, так и не передав поколению все мудрость, предками завещанную. Мужиков свалит неизлечимая хворь, когда кровь становится черной и густой, разрывая жилы. Ваши дети перестанут нарождаться, а те, кто народится – не проживет и двух лун. Ваш род сдует с ладони земли холодный ветер Недоли.
Страх стал заползать в душу бывалого воина. Вакей поежился, словно почувствовал холодное дуновение, передернул плечами. А старик открыл глаза, глянул в его сторону, и усмехнулся:
— Да и не одолеть тебе Станяту в поединке.
— Почему это? — гордыня вернулась к Вакею, оттесняя страх. — Я знатный вой! Я не ведал поражения ни в походах, ни на поле брани. Да обо мне слава не у плетня лежит, а по земле летит!
— Слышал я баллады те, потому и пришел уберечь. И маленький позор большую славу затмевает. Не о том речь.
— О чем?
— Карислава покроет мужа своего покрывалом кляти. Удвоит силы его, отдав до капельки свою. Не победить тебе. — Старик поднялся с валуна, и, не обронив больше и словечка, побрел по тропинке, что змейкой протянулась вдоль реки. Долго еще эхо доносило стук его посоха.
 
Вакей упал на горячий песок, закрыл глаза, вызволяя из памяти милый облик Кариславы. Легкий стан в цветастом сарафане. Густая коса цвета переспелой ржи. И глазище! Большие, карие, как омут глубокие. Он повстречал ее в Купальскую ночь, когда недремлющая нечистая сила старалась покрыть землю густым мраком, чтобы люди не могли насладиться волшебством и таинственностью. Не могли отыскать ни огненный цвет папоротника, ни подземных сокровищ, которые в эту ночь оказывались на поверхности. Но большие костры разгоняли мрак, а хороводы с песнями и смехом заглушали перешептывание кустов и деревьев. Вакею тогда почудилось, что Карислава – одна из силы нечистых, принявший облик человеческий. Ибо он никогда не встречал среди рода людского столь прекрасной девы. Он утонул в ее глазах. Он разум потерял. Он пропал навеки.
 
Вакей вскочил, тряхнул головой, отгоняя наваждение:
— Да что это со мной? — вскрикнул он, напугав веселую ватагу воробьев, плескавшись в лужице. — Почему я так слепо доверился словам кудесника? Может, кривду он посеял, и страх взошел из тех семян? Сходить бы надобно мне в Лес Черный, да наведать ведьму лихую, одноглазую. Она живет уж триста лет. Сказывал мне дед, что видел ее, будучи несмышленым ребенком, и она уже тогда была древней старухой. Знать смерти она не знает, а вот знаниями владеет несметными. Вот, кто мне подскажет, как одолеть Станяту.
И не откладывая на потом помыслов, направился Вакей в Черный Лес. Тот встретил воя звенящей тишиной. Даже ветки, что цеплялись за его накидку, мешая идти, даже корни деревьев, что запутывали его ноги, не давая сделать шаг, не издавали ни звука.  С трудом Вакей добрался до елани, на которой стояла ветхая избенка, поросшая мхом и мелким кустарником. Именно так и рассказывал о ней дед. Время словно остановилось, и не властвовала ни над лесом, ни над самой хозяйкой его. Вакей перевел дух, тяжело дыша и утирая рукавицей спот со лба. Вздрогнул, когда огромный ворон, доселе мирно дремавший на суку засохшего дерева, вдруг гаркнул во все горло, словно оповещая хозяйку о незваном госте. Аж сердечко провалилось в пятки, и душа сжалась в маленький холодный комочек.
Скрипнула пронзительно дверь, и на пороге появилась Ведьма. В старых, заплата на заплате, лохмотьях. На голове – нечесаные белые волосы. Крючковатый нос едва не прикрывал провалившийся рот с единственным желтым клыком. Глянула она на Вакея, и усмехнулась громко:
— Явился-таки! Знать, не поверил моему братцу. Хе-хе…, — и она зашлась в смехе, перешедшего в долгий и мучительный кашель.
— Недосуг мне вести разговоры длинные. Нет охоты отсеивать кривду от правды. Нет желания выслушивать угрозы да уговоры. Ты поведай лишь одно: как мне одолеть Станяту в поединке?
Взглянула на него ведьма единственным глазом, да и узрела упрямство глупое, да решительность необузданное. Ответила:
— В честном поединке не одолеть тебе Станяту. Коварством и хитростью лишь извести его можно. Не мечом, не копьем, но стрелою, чей наконечник пропитал соком дурман-травы.
— Мне что, ему в спину стрелять? — возмутился Вакей.
Но ведьма не стала его слушать более. Противно скрипнув дверью, она скрылась от дневного света, который с трудом пробивался сквозь кроны вековых сосен.
Пришлось Вакею возвращаться с тяжелой думой, отравляющее сердце и точащее душу.
 
 Утро не принесло мудрого решения, от которого стало бы легче на душе. Вакей лишь больше уверился в правоте своих помыслов. Обращаясь к истукану богине Лады, он повторял в горячках:
— За счастье свое надо бороться. За любовь свою идти до конца. Не смотря ни на что, ни на кого. А иначе, зачем есть и пить? Зачем дышать этим воздухом и топтать матушку-землицу? Зачем сеять хлеб и косить травы? Зачем охотиться на дикого зверя и ловить рыбу? Зачем вообще тогда жить???
Истукан безмолвно взирал пустыми глазницами на молящего.
 
Бесшумной поступью татя, прячась от людского глаза под сенью деревьев и кустарника, Вакей добрался до леса, который раскинулся на земле рода Златорогого Быка. Он был налегке, без лат, без единого оружия. И только тугой лук в руке, да кожаный колчан за спиною, в котором покоилась одна-единственная стрела, чей наконечник всю ночь впитывал густой, вязкий сок дурман-травы.  Чужие угодья Вакей знал как собственные. Черная зависть и ревность слепая не раз приводили его сюда, где притаившись в кроне величественного дуба, он часто и долго наблюдал за тем, как охотится Станята.
 Едва прохладная роса пролилась на травы, как на поляне появился вой из рода Златорогого Быка в гордом одиночестве. Ступая бесшумно по траве, он прислушивался к звукам утреннего леса, намечая добычу. Да только не ведал Станята, что в столь прекрасное утро судьбой было предназначено ему самому стать жертвой.
Не зря люди из рода Парящего Орла славились зоркостью глаз. Вакей видел, как выпущенная стрела понеслась к намеченной цели. Летит, чуть подрагивая оперением, и разрезая воздух отравленным наконечником. Она вошла чуть пониже подбородка, прямо в адамово яблочко. Забулькала густая алая кровь, пролилась на белую рубаху струйкой. Станята широко распахнул глаза, в которых вспыхнуло удивление и непонимание, но и те через мгновение потухли. Широко раскинув руки, вой упал навзничь в густую, влажную от обильной росы, траву.
Вакей засобирался покинуть свое убежище, но легкий шум заставил его остановиться. По тропинке, едва касаясь земли босыми ногами, бежала Карислава. Опоздало предчувствие на мгновение одно. Спешила на помощь к ненаглядному, стремясь укрыть от беды клятью своей. Ветер растрепал ее косу, и волосы рыжим, мягким покрывалом окутали ее тонкие плечи и спину. Увидела своего суженного, тихонечко вскрикнула и бросилась к бездыханному телу. Склонилась над ним, прислушалась, пытаясь уловить хоть слабое дыхание. Но тщетно. Богиня Смерть уже отделила обреченную душу от бренного тела Станяты. Карислава гладила его шелковистые волосы, что-то тихо шептала, слегка покачиваясь. А слезы градом текли по щекам. Большими такими каплями, прозрачными и неутолимыми. А потом она поднялась во весь рост, вознесла руки к дневному светилу и произнесла заклинание на неизвестном, для Вакея, языке. И…. Силы стали покидать ее прекрасное тело. Она слабела на глазах. Так стремительно, так быстро, словно само Время листало над нею книгу ее жизни. Спустя короткое время жизнь окончательно покинула ее, и Карислава замертво упала рядом с супругом. И вмиг наплыли на солнце свинцовые тучи, и стало в лесу сумеречно и холодно. Ветер погнал по траве первые опавшие листья.
Вакей был поражен тем, что произошло на поляне. Он не мог ни пошевелиться, ни звука издать. И только в памяти всплыла присказка от бабушки, сказанная про обавниц: «они жили счастливо, и умерли в один день». И это оказалось истиной. Обавница умеет сделать мужа счастливым до скончания века, и умеет уйти за ним в день смерти его, дабы не расставаться с ним никогда.
 

 

На дне хрустального графина

Ночь