Не только воспоминания!..

НЕ ТОЛЬКО ВОСПОМИНАНИЯ…

М а м е

После смерти отца мама очень сильно сдала…

За несколько лет до этого я съехал от родителей с женой и двумя маленькими детьми. Жилой кооператив купили нам родители.

И вот родной с детства двор опустел. Мама осталась одна.

Куда исчезло всё, - будто и не было никогда? Не стало извечного бодрящего шума-гама… Много раз на дню было слышно: «Вань!»  А дальше следовало:

-                                                                Ты, наверное, устал? Но ты мог бы мне ещё сделать..?!..

После этого называлось то, без чего маме было ну никак не обойтись…

Иногда их мнения по тому или иному вопросу расходились. Случались и распри, иногда – даже скандалы.

Но мама, как и отец, даже на пенсии, ещё долго ходили на работу. Нет, мама не ходила – летала! И это в её 73 года!

Но когда отец умер,  её полёт прервался… Походка вмиг потяжелела.

С заметным усилием стала она передвигаться и по дому и двору, часто останавливаясь и причитая:

- Куда ни глянешь, - всюду его рученьки. И то он сделал, и то, и это… И никому не скажешь теперь «Вань», а он, может, и через силу, а сделает…

Стала чаще плакать, реже улыбалась. Всё тревожилась:

-                                                                Я думала - умру раньше него: сердце, диабет… Вы меня с отцом похороните: у меня всё приготовлено. Я, слава Богу, сама за собой ухаживаю. Всегда мытая: Ванечка воду  провёл, носить, как раньше, не надо…

А вышло вон оно как!..

Жалко мне тебя. И она тянулась со слезами обнять меня.

-                                                                Вот умру и я… Как ты будешь тут без меня?

Я ведь люблю тебя так, как никто никогда любить не будет!..

Но когда она тянулась поцеловать меня, я частенько уклонялся. По самоуверенной глупости считал это излишними сентиментальностями…

- Ну, ладно, - всё остальное – жене, но в шейку можно?

Обычно без большой охоты я разрешал ей это.

Мои двое детей часто болели. Нередко на больничном приходилось сидеть мне. Конечно же, мы с женой     работали. Причём, чаще всего, она опережала меня в карьерном росте. Она – старший техник, я – лаборант, она – инженер, я – техник и так далее. На тот момент я был младшим научным сотрудником, она – ведущим инженером…

Приходилось и за молоком рано вставать, и на базар ходить, и полы мыть. Мама, конечно, переживала. А вырываться к ней удавалось редко, гораздо реже, чем ей бы хотелось…

Она всё больше и больше тосковала:

- Дай тебе, Бог, - никогда не узнать, что такое одиночество!

- Но мы же у тебя есть…

Она грустно покачивала головой:

- Невестка не ходит, - сердится на меня, внуки когда придут – так это прямо, как праздник… Да и ты приходишь так редко, сынка… Да, я всё понимаю…

И я посоветовал маме вести дневник. Вначале она удивилась:

- Ты шутишь, сыночек, - зачем он мне?

- Во-первых, не будет так скучно. Ты будешь вроде бы как не совсем одна. А выговоришься, - хоть в дневнике, - может, и полегчает чуток. По себе знаю. Правда, мам, я же тоже вначале вёл дневник втайне от вас… А потом стал писать стихи, ты же знаешь.

А, во-вторых, ты ведь меня любишь, правда же?

- Ты ещё спрашиваешь…

- Так вот. Этот твой дневник, возможно, сможет помочь и мне…

- Как это, ты всё-таки шутишь?

- Я… может быть, стану писателем. И кто же лучше тебя самой может рассказать о тебе, об отце, да о многом, что происходило с тобой, в твоё время.

- Да я же с ошибками пишу, чтобы тебе не было за меня стыдно.

- А об этом не беспокойся. Я их исправлю, и никто ничего не узнает.

И она согласилась.

И исписала две общие тетрадки.

Правда, я успел допустить ещё одну глупость. Я же ей посоветовал, когда она в основном завершила свой дневник-воспоминания, вспомнить ещё и все пословицы, которые она знала. А знала их она великое множество. И вот навспоминала она их около трёхсот и все записала. Но когда мы их читали, я стал посмеиваться. Она меня поняла неправильно и, не дав мне опомниться, половину их порвала у меня на глазах.

- Мама! Что ты наделала?

- Так ты же смеялся!..

- Мамочка! Я же по-доброму…

- Ах! Да ты их и без меня знаешь: в книжке найдёшь.  

Как же мы легко порой раним родителей, как много теряем по-глупому.

Моя жена не была с мамой не только ласковой (а мама так хотела дочку!..), но даже – приветливой.

А однажды просто по-хамски обошлась с нею. Когда мама пришла к нам, чтобы поговорить по телефону с моим братом из Петербурга. Это был её день рождения и брат попросил нас о такой услуге, чтобы маме не идти в такой день на переговорный пункт. Ей исполнялось восемьдесят лет!

И вот именно в этот день жена моя вспомнила всё плохое, что было между ними и что могло быть. Поносила и её, и меня!..

Мама беззвучно плакала прямо перед телефоном. Никогда я не видел таких крупных, как виноградины, слёз!..

А затем встала и… попросила прощения у невестки за всё, в чём могла быть виноватой. Тихо ушла. Я не мог её утешить. Мама настояла, чтобы я остался…

Мама продержалась ещё пять с половиной лет – «ради меня» и брата. Но тот  был очень далеко. Даже письма стал писать всё реже. Всё строил и перестраивал «хатынку»   под Петербургом.

В том году проходили президентские выборы. Мои предсказания были довольно точными: я входил в областное руководство одной влиятельной тогда партии. И потому мне удалось выиграть в газете «День» главный приз – лучшему эксперту. Это была поездка по маршруту Париж – Брюссель – Амстердам – Кёльн. Но эту поездку пришлось отложить почти на год…

Маме становилось всё хуже. Но она, конечно же, радовалась  моей победе, уговаривала ехать. Жалела, что отец не порадуется.

И всё же я решился съездить хотя бы в Киев - на празднование трёхлетия «Дня». Праздник проходил на теплоходе: экскурсия по Днепру, очные встречи с теми, кого знал только по фото и публикациям…Встречали почти как родного.

Главред даже предлагала пойти работать в её газету. Но я не решился: мама!..

Пока я был в Киеве, за мамой по моей просьбе ухаживала соседка Оля. Мы с ней работали на бирже «Украина».

Маму я застал в том же состоянии, что и до отъезда.

Теперь  я был у неё ежедневно.

Она стала меньше есть. Тяжело дышала во сне. Почти не вставала. Часто хотнла пить. И я поил её с ложечки…

Но до последнего дня… собирала в саду груши и сушила их в духовке.

 В тот день ей было не до того. Груши я сушил сам. Жаркий дух от них пошёл по всему жилью.

Мама раскрывалась, а я пытался хоть как-то её прикрыть. На мои распросы она сначала бодро, а зтаем всё более слабо отвечала, что всё будет хорошо. А затем и вовсе перестала. Издавала только отдельные звуки: я догадывался, что это означает – «пить!» она подтверждала мою догадку лёгким движением головы.

Видимо, во время поездки в Киев я простудился. Хотел, было, пойти домой переночевать и вернуться поутру. Но что-то удерживало. Мама тяжело и шумно дышала…

В общем,  я остался на ночь. Прилёг в другой комнате на свою детскую, слегка коротковатую теперь, кровать. Долго прислушивался к маминому дыханию, боясь заснуть. Но, - слава Богу! Мама, пусть, очень тяжело, но дышала! И я стал успокаиваться. Устав от постоянного вслушивания, придремнул так, как давно не удавалось нигде, кроме родительского дома: даже вспотел.

Вдруг меня что-то разбудило.

Тишина!

 Резкая тишина.

Взглянул на запотевшее стекло часов: пол-второго!
Неужели я пропустил…- мерзкий холодок прокатился моим телом от макушки до ногтей на ногах.

Зачем-то тихо и тяжело ступая непослушным шагом я продвигался в гнетущей тишине к дивану, где была мама…

Казалось, даже в темноте отсвечивало её лицо. Зажёг настольную лампу, укреплённую над ней.

Мама совсем не шевелилась: это было совершенно не похоже на неё!

Мраморной белизной покрывались мамины лицо и руки на простыне. Причём, она как лежала полубоком, так и оставалась. Я боялся её пошевелить: это же мама!

По-детски робко я поднёс руку к её носу: дыхания не чувствовалась! В ужасе, уже почти не надеясь на чудо, наклонился к её груди: сердца не было слышно…

Осторожно взялся за мамино  запястье: пульса не было. Рука холодела с каждым мгновением…

Ужас вползал в меня. Захотелось бежать, звать!

Но кого? Ночь на дворе – все спят!..

«Трамваи уже не ходят… Пойду пешком. Жена поймёт. Кто у меня остался? Ни-ко-го!»

Двигаясь, словно тень, я вышел из дома, и запер маму. Это было жутко!

Пёс спал. Проснулся. Как-то виновато шевелил приспущенным хвостом. С вечера он выл, а я кричал на него…

-                                                                Вот, Чарли… - выдавил я.

Комок в моём горле всё крепчал и тяжелел.

Пёс внимательно смотрел на меня, не шевелясь, за исключением виновато шевелящегося хвоста.

- Остаёшься за старшего! – прошептал я.

Казалось, он понял…

Шагая на цыпочках, я вышел за калитку. Хотелось, чтобы никто больше не слыхал. Но ключ предательски звякнул о замок.

И тотчас со стороны половинщиков зарычал пёс, валявшийся под забором. Больше того, какой-то пьяный идиот стал науськивать его на меня:

- Куси-куси!..

Вначале я старался не обращать на них внимания. Но не тут-то было…

Что оставалось делать? Я стал двигаться быстрее. Они – тоже.

Перешёл на спортивную ходьбу. Те двое не отставали. Пришлось бежать…

Пьяница всё науськивал:

-                                                                Куси-куси!

А молодая и глупая собака явно выслуживалсь, пытаясь сзади схватить за штанину.

Мне пришлось петлять, как зайцу, между чахлых кустов и деревьев вдоль улицы, по которой мама исходила немало километров – на завод и обратно…

Наконец, при очередном резком повороте, пьяница споткнулся и глухо плюхнулся о землю. Отстал и пёс. Радоваться не было сил: во рту и горле пересохло: у мамы был диабет!..

Видно, у меня был шок: в горле – пустыня. Язык высох! На миг показалось: «Ну, вот и конец!»

И всё же я доплелся до районного отделения милиции – заявить о хулиганском нападении.

И … едва не пожалел об этом. Моложавый лейтенант  потянулся к кобуре с пистолетом. Косясь красными глазами, угрожающе   прошипел срыващимся от сдерживаемого изо все сил волнения голосом (жилы на его шее были, как струны) :

- Ну, если ты шутишь… - он угрожающе  помедлил, доставая пистолет…

- …у меня отец  только что умер! Понимаешь ты?!

Он сверлил меня ненавидящими глазами…

Так прошло несколько томительных минут…

Наконец он спрятал пистолет:

-                                                                Пишите! Всё, как было…

Пришлось писать под испытующим взглядом мента, щёлкавшего затвором пистолета.

Насилу вырвался, почти что сам не свой.

Около часа шёл по шпалам трамвая домой. Сил почти не осталось.

Тихонько позвонил. Жена открыла:

-                                                                Что-то случилось?

-                                                                Мама…

Упал головой на её грудь:

-                                                                Теперь я совсем сирота!

И тут уже не мог сдерживать слёзы…

Она по-детски гладила меня по голове. Но совсем не так, как мама – неискренне…

Жена очень сильно помогла с похоронами: пекла, готовила, принимала людей…

Но даже теперь ничего не желала простить!..

Я уже давно понял, что наш брак обречён. Предупреждал жену, что и почему может произойти… Не помогло.

Стал искать ВРИО жены… Нашёл…на свою голову…

А мама однажды стала ночью душить законную жену с…фотографии, которая висела в комнате, где спала жена!..

Развелись. Разъехались.

Стал сдавать родительский дом постояльцам.

История повторилась: мама с фото грозила удавить постоялицу. Возможно за то, что та втайне от сожителя упросила меня платить за постой не двадцать, как договаривались, а лишь десять гривен…

И ещё дважды являлась мамина душа к женщинам, которые окружали меня. На сей раз с добром. А однажды даже рассказала армянской женщине – постоялице рецепт моего любимого яблочного пирога и та встретила меня, угостив им!..

Я всё ещё навещаю родительский дом. Прохожу по диагонали через бывшее еврейское кладбище – мимо памятьнимков голодомору и жертвам сталинизма. Всполминаю, как рвал тут нам одуванчики от диабета.

Как уходя, слышал порой печальный вой Чарлика…

И как мама сидела на отслуживших свой век колёсах и из-под руки смотрела мне вслед и махала второй рукой, пока я был виден…

Я хотел сразу же после того … как попали ко мне мамины дневники, на их основе написать повесть о маме. Но не дала… жена:

- Пока я тебе жена, я этого не допущу!

Это также стало одной из причин развода. Настолько жена невзлюбила маму.
         А повесть я всё равно напишу.