Когда началась война, все думали, что она быстро кончится и, естественно, на территории врага. Мы тогда жили в Москве. Мой муж и я работали на оборонном заводе, а сын ходил в садик. Немцы вначале наступали и все считали, что это эффект неожиданности нападения, что вот-вот все это пройдет, наши войска их остановят и погонят обратно. Но это вот-вот не приходило, а в один из дней наш папа-муж пришел и сказал, что завод эвакуируют с оборудованием, со специалистами и их семьями в далекий город Ташкент. Папа был специалистом: он работал технологом. Мы долго думали и наконец, после размышлений и споров, папа сказал: – А что, если вы поедете в село на Сумщину к бабушке и дедушке. Там вы отдохнете, Вовка на свежем воздухе окрепнет, а осенью и вернетесь в Москву. Думаю, что война к этому времени закончится.
Я обрадовалась, что нам не придется ехать в далекий Ташкент, что скоро я увижу своих родственников и сразу начала собирать вещи в дорогу. Вот уже чемодан, большой узел и сумка были готовы.
– Ну, зачем ты набрала столько вещей? – спросил папа.
– Так ты же сам сказал – вернетесь осенью. А какая будет осень там и в Москве, ты знаешь? Нет! И вообще. Ты помнишь, в каких я тряпках ходила, когда приехала в Москву? Так должна же я дома показать, как москвички одеваются.
– Ну, а как ты это все потащишь? Не забывай, что у тебя еще и Вовка есть.
– Ты что забыл, что я из села. Да я и не такие кутули таскала. Напугал! Смотри! – я связала чемодан и узел длинным полотенцем и вскинула себе на левое плечо. На правую руку посадила сына, а в левую – взяла сумку.
– Да не переживай, ты. Вовку я и за руку могу вести – он все время кричит «я сам, я сам». Да и люди помогут. Сколько там ходить. В Москве ты нас посадишь, а в Харькове только перейти на сумской поезд и…мы дома.
На том и порешили. Через три дня у нас были билеты и проездные документы. Когда садились в вагон, на мой вопрос «Ой, как ты там будешь без нас», он ответил:
– Вы за меня не беспокойтесь. Лишь бы у вас все хорошо было.
К Харькову мы подъезжали утром. Многие здесь выходили и сидели, с узлами и чемоданами, оживленно переговариваясь. Вот замелькали пригороды, дома, и мы уже едем по станции мимо вагонов разных поездов.
– Так, я тебя сейчас понесу на руках. Спасибо дяденьке скажи, он поможет вынести нашу сумку. А как выйдем, ты пойдешь сам. Только не вздумай руку вырывать. Видишь сколько народу, еще потеряешься, – проговаривала я сыну, а он на все послушно кивал головой и смотрел по сторонам. Он впервые был среди такой толпы и с интересом смотрел на все и всех, вслушиваясь в этот вагонный взрослый разговор.
И вот только мы стали идти по платформе, как из динамиков раздалось «Внимание! Внимание! Воздушная тревога!». Кто-то крикнул:
– Да это учебная тревога! Вот идиоты!
– Ну, зачем с утра народ баламутить? – выкрикнул другой. Кто-то заматерился. Я взяла сына на руки. После второго напоминания «Внимание! Внимание! Воздушная тревога!» толпа вздрогнула, заколыхалась и кинулась вперед в сторону вокзала. Прижимая правой рукой к себе Вовку, а в левой руке зажав ручку сумки, я побежала. Чемодан беспощадно бил меня по спине, а я еле успевала переставлять ноги, так как толпа неслась бурным потоком и не дай бог, было оступиться. А из других вагонов люди в страхе почти запрыгивали в толпу, увеличивая беспорядок и панику.
Топот! Крики! Ругань! Плач!
И тут вдруг сверху посыпались бомбы. Они взрывались среди людей, среди вагонов – везде. Пулеметные очереди с самолетов разбрасывали, разрывали толпу на части. Толпа обезумела от страха, и все побежали кто куда. Но, в основном, ее путь был зажат вагонами с двух сторон. Впереди почти на всю платформу зияла дымящаяся воронка с разбросанными вокруг телами убитых и раненых. Некоторые из них были просто разорваны взрывом на части и лежали в лужах крови. Подбежавшие туда в ужасе останавливались, но напиравшая сзади толпа толкала их вперед, и люди шли по лужам крови, переступая через убитых. Меня толкали, я тоже шла, скользила и боялась одного – упасть, так как понимала, что тут я уже не поднимусь – раздавят. Из горящего рядом вагона раздавались крики. Было много раненых: одни кричали, умоляли, другие, просто молча, смотрели на все угасающим взором. Но все бежали мимо, дальше, стараясь вырваться из этой смертельной давки. Вот вагоны слева кончились, и толпа разделилась: кто побежал в сторону вокзала, кто бежал прямо. Меня с Вовкой толпа потащила прямо вдоль вагонов. Стало немного свободнее, уже никто не толкает и можно даже оглянуться. Я почувствовала, что уже не могу дальше идти и села на чемодан, а Вовку поставила рядом. Он молчит и только испуганно вертит головой. А я смотрю на чемодан, на узел, на сумку и удивляюсь тому, что не потеряла их в этой суете.
И тут опять завыла сирена, и снова раздался голос из динамиков «Внимание! Воздушная тревога!». Я схватила чемодан с узлом, сумку и сына, и бежать. Уже раздались взрывы бомб, когда я увидела, как впереди мужчина с ребенком залез под вагон и спрятался там за колесами. Я, тоже не раздумывая, кинула под ближайшие колеса вещи и полезла туда с Вовкой. Только я уложила за колесами вещи, положила рядом сына, как почти рядом раздался взрыв. Я закрыла собой Вовку. Снова раздался взрыв. Осколки затарахтели по стенкам вагона и посыпались стекла, раздались крики, а я вдавливала сына в шпалы, как могла. Где-то кричали раненые, где-то что-то горело и взрывалось, а мы лежали, прижимаясь друг к другу, и вытаращив глаза, вслушивались. В головах у нас стоял чемодан. Ветром иногда заносило дым от горящего напротив вагона и, тогда я тряпкой закрывала лицо Вовки. Взрывы и треск пулеметов то удалялись, то приближались, и мы ждали. Ведь должно же это когда-то кончиться. Было очень страшно. Господи! Неужели это конец! Я уже поняла, что это – война. Но почему такая? Почему у нас? Как хорошо, что с нами нет нашего папы.
Но вот вроде утихло, не слыхать взрывов, улетели гады. Я поднялась на одной руке и стала осматриваться. Мужчина с ребенком уже выбирался из-под нашего вагона. Слава богу, они живы, пора и нам вылезать. Я переложила вещи за рельсу, а затем и мы вылезли из под вагона.
От горящего напротив вагона дышало жаром, а клубы дыма заволокли все вокруг и мешали дышать. Вовка опять закашлялся. На платформе лежали раненые и убитые. Несколько человек пытались от горящего вагона оттащить раненых. Уже у другого целого вагона две женщины на коленях стояли над убитым мужчиной и громко голосили. Отовсюду раздавались крики, плач, ругань. Я схватила наши вещи, Вовку на руки и бегом из этого ада, где обходя обломки вагонов, где перешагивая через раненых или убитых. Я бежала и бежала, как бы ни замечая всего этого, и только смотрела вперед туда, где заканчивались вагоны. Там не должны бомбить, там не должны стрелять, там нечему гореть думала я и бежала в то спасительное пространство.
Вот уже и вагоны кончились, я еще немного пробежала и остановилась. Бросила на платформу вещи, опустила Вовку с одеревеневшей руки и осмотрелась. Надо же, как мы далеко убежали.
Было видно, как горит вокзал. Бомба попала в его левое крыло. В разных местах станции горели пассажирские и товарные вагоны, да на дальних путях горели и взрывались цистерны. По крикам пробегающих я поняла, что там были какие-то ГСМ. Было видно, как маленькие паровозики растаскивали разбитые и сгоревшие вагоны, а санитары с носилками уносили раненых и убитых. Я смотрела, смотрела на все это, а потом как накатило на меня что-то. Я села на чемодан и стала реветь и кричать, иногда поднимая руки к верху. Вовка, глядя на меня, вцепился в платье руками и тоже стал реветь и кричать «Мама! Мама!». Мимо проходили, пробегали люди, искоса глянув на нас, и исчезали. У них была своя беда и свое горе. Все спешили покинуть это страшное место. Но вот один мужчина остановился, послушал этот вой-крик, подошел к нам и, схватив меня за голову руками, начал трясти ее и кричать:
– Замолчи! Ты что с ребенком делаешь? Замолчи! – а потом два раза ударил меня по щекам.
Я вдруг замолчала, вытаращив глаза на незнакомого мужчину.
– Ты чего? Что тебе надо? – прокричала я. Затем посмотрела на сына, взяла его на руки и запричитала.
– Ой! Сыночку! Ой! Прости! Твоя мамка с ума сошла. Ты не плачь! Я сейчас успокоюсь, и мы уйдем отсюда.
Мужчина усмехнулся слегка, махнул рукой и ушел, а я высморкала нос Вовки, вытерла заплаканные щеки и прижала его к себе. Он уже почти успокоился и только изредка всхлипывал.
– Ну, вот и хорошо. Вот сейчас мы и пойдем, – проговорила я, а затем поправила волосы, вытерла глаза, и все лицо платочком. Я посмотрела на платье. Ужас! Какое оно было грязное! Ну, да ладно. Живы и, слава Богу! А куда идти? Вокзал горит, там не до нас. Пойдем потихоньку дальше, там хоть бомбить не будут.
Но вот мимо нас прошипел, обдавая паром паровоз. Он тащил вереницу целых пассажирских вагонов, из открытых окон которых торчали стриженные солдатские головы. Повезло им как! Приехали после бомбежки. А поезд проехал еще немного и остановился, но, наверное, скоро поедет, так как из вагонов никого не выпускали.
– Девушка! Девушка! А куда вы едете? – Выкрикнул белобрысый парень в военной форме. Я оглянулась, рядом никого и мне стало смешно за «девушку».
– Да, да! Куда? – кричал его сосед и улыбался. В соседних окнах тоже торчали веселые доброжелательные лица.
– Да туда же, куда и вы, - прокричала я.
– Так поехали с нами.
– А это куда? – показала я на Вовку и вещи.
– Да у нас все поместится, – засмеялись в окне.
– Но мне надо в Сумы ехать.
– А мы через Сумы и едем.
– Правда?
– Правда! Правда! – Закричали все из окна, и к нам потянулись руки.
В этот момент поезд дернулся, но еще не поехал. Не знаю, что на меня нашло, но я схватила вещи и отдала их в окно, затем Вовку под мышки – и он уже в вагоне. В это время состав дернулся и начал ехать. Я в ужасе. Вовка там, а я еще здесь топчусь. Какая же я дура! А вдруг Вовка без меня уедет? Я побежала и протянула руки. Меня схватили и тоже затащили в вагон. Я ударилась обо что-то левым боком и пересчитала все ребра о подрамник окна.
– Ой! А туфли то слетели. Что я теперь босиком по шпалам буду бегать? – закричала я. Поезд уже ехал быстрее. Из соседнего окна ребята кричали кому-то:
– Эй! Мужик! Да, ты! Видишь, там туфли лежат, закинь к нам в окно.
– А на кой они вам нужны?
– Так ты ж видел, как к нам женщина в окно «заходила». Это ее туфли.
– На! Лови! – прокричал мужик, смеясь, и забросил туфли в окно. Через минуту ребята с хохотом надевали мне туфли на ноги, а я сидела, прижав Вовку к себе, и радовалась. Успела! На меня смотрели десятки веселых глаз. Это были выпускники пехотного училища. Они ехали по назначению. Ехали на войну, которая должна скоро кончиться. Так они говорили и думали. А Вовка сидел и жевал сухарик.
– Ребята, а вы точно едете через Сумы? – допытывалась я.
– Точнее некуда. А вы, правда, попали под бомбежку? Страшно было? – спрашивали ребята.
– Ужас, какой! Все горит, все взрывается, самолеты из пулеметов строчат. Столько людей поубивало, – проговорила я и расплакалась.
– Ладно, ладно! Отомстим мы им за ваши слезы! Отбомбимся на их селах и городах! – говорили они наперебой.
– Так! А что тут делают гражданские? И ребенок чей? – сурово спросил подошедший начальник поезда. Ребята встали, виновато глядя на начальника.
– Да вот, гражданка заблудилась, а мы пытаемся выяснить, что к чему, – оправдывался белобрысый.
– Да видел я, как она заблудилась!
– А у нее муж в Сумах служит, а затерялись они под бомбежкой при пересадке с московского поезда, – сказал парень, который туфли ловил.
– Это правда? К мужу едете? Вы из Москвы? – спросил начальник поезда.
– Да, правда. Мы из Москвы, – сказала я и, чувствуя, что сейчас пропаду, завравшись, зарыдала. А Вовка посмотрел на меня и тоже как заревет.
– Ну, ну, не плакать! Но чтоб в Сумах вышли. И чаю им дайте! – сказал начальник, и в сердцах махнув рукой, пошел дальше по вагону.
Тут ребята совсем оживились. Кто-то принес кипятку, кто-то открывал консервы, Вовка уже жевал что-то и улыбался. От этой суеты и еды меня так разморило, что я не заметила, как и заснула. А рядом, прижавшись ко мне, мирно сопел Вовка, сжимая в руке сухарик.
Почти в сумерках поезд прибыл в Сумы. После короткой остановки он поехал, а из окон торчали знакомые лица и выкрикивали нам разные пожелания. Мы тоже им кричали, желая победы и вернуться живыми домой.
В здании вокзала нас остановил патруль и проверил документы.
– Куда? В Чернетщину? Так вы туда не доберетесь. Поздно уже. Так как у вас маленький ребенок, то вы переночуйте в том зале, но только обязательно отметьтесь у дежурного.
– Я не маленький! Я больсой! – подал Вовка голос.
– Да, правда, он большой, – поддержала я его, – он практически не плакал за это время, ну, за исключением, когда я в истерику падала.
– Конечно, большой, раз выбрался живым из под такой бомбежки, – улыбаясь, сказал сержант. – Молодец! Настоящий защитник! Отдыхайте! Вы заслужили! – и дружески помахав нам рукой, ушел.
Дежурный показал нам на кровать, и мы на нее уселись. Вовка сразу уснул, а я стала укладывать свои кутули. Чувствую, сумка стала тяжелее. Заглянула в нее, а там четыре банки тушенки и несколько пачек сухарей. И когда эта пехота умудрилась положить. Ну, спасибо, ребята. Оставайтесь живыми и веселыми. А через минуту и я спала мертвым сном.
Утром мы уже собрались уходить, когда дежурный нам сказал:
– Вы оставьте вещи в камере хранения, а сами налегке идите на базар. Там и найдете подводы на ваше село.
Мы так и сделали и уже в полдень ехали на телеге домой. Вовка с интересом смотрел, как бегут лошадки, а я рассказывала вознице про Москву. В основном, отвечала на вопросы: – А, правда, что…
А вот и село наше показалось. Там нас никто не ждал и поэтому наш приезд был как гром среди ясного неба. Нас встретили радушно, тем более, что как сбежала я из села в Москву 7 лет назад, так с тех пор обо мне ничего и не знали. Дед Павло и баба Катя почти не изменились, а вот Маруся и Сашко здорово подросли. Маруся просто уже готовая невеста. Раздала я всем подарки, а на следующий день пошла по бывшим подружкам. Вырядилась я так, что меня не только здесь, но и в Харькове не узнали бы. Это я шучу. Ну, конечно, «Ах!» да «Ох! Так повыпендривалась я дня два, а там уже и на работу. Ведь лето кончается, и то убрать надо и это, да и за скотиной надо присмотреть. А Вовка быстро со всеми подружился и бегал с ребятней целыми днями. Ему не привыкать: он же был садиковый!
А баба Катя и дед Павло как будто чуяли беду и готовили огородные запасы на зиму, что-то закапывали в саду. Так в селянской суете прошел август и сентябрь. В начале октября немцы вошли в Сумы, а через неделю уже были у нас. Я окончательно поняла, что в Москву мне не попасть и надо теперь только выжить и Вовку сохранить.
К нам на постой пришел немецкий офицер. Зашел он в избу, а там запах дедова самосада. Немец поморщился, сказал что-то сопровождающим, те засмеялись и они ушли. Не понравилось им у нас, а наши соседи им приглянулись. Так до конца оккупации у них немцы и селились. А к нам даже не заходили. Как предупреждал их кто-то. Нам на радость. Ох, война, война! И как там наш папка в Ташкенте? Но ничего! Туда уж точно немцы не дойдут.
Спасибо. Это так начиналось мое детство. Написал я по рассказам моей матери очень давно, но сидело во мне долго и вот так вылилось. Через год заработала моя память и и я написал уже свои воспоминания (Эх, Киндер..." Партизанен и другие.)
Помочь сайту
Поздравления
