Начало

 Я любила заходить в эту кондитерскую. Во-первых, недалеко от метро, во-вторых, здесь можно было полакомиться по вполне доступным для меня ценам и горячим шоколадом, и вкуснейшими миндальными пирожными. Сейчас я просто сидела за крайним столиком у окна, болтала ногой, вяло наблюдая за прохожими. Надо было ехать в деканат, а я все тянула время.

Поднявшись на второй этаж, постучала в знакомую дверь, опасливо заглянула туда и обнаружила Евгению Ивановну, нашу методичку, в полном одиночестве разбиравшую какие-то бумаги. Вошла, прикрыла поплотнее дверь и , немного помявшись, кашлянула .Евгения Ивановна, сухопарая, невысокого роста женщина в больших роговых очках и в своем вечном коричневом платье с белым кружевным воротничком, строго глянула на меня и, поджав губы, полезла в огромный железный шкаф, занимавший почти две трети ее комнатушки. Вынырнув оттуда, бросила передо мной пухлый серый конверт плотной бумаги, выцарапала оттуда две бумаженции и, ткнув одной из них, процедила сквозь зубы: «Расписывайся!». Потом дернула плечиком, мол, иди смотри. Я пробежала глазами бумажку, черканула свою подпись и отправилась к висевшей во всю стену порядком истрепанной карте СССР. Тихо вздохнув, ткнув пальцем в Москву, я не теряла надежды сразу и без потерь отыскать эти Бочата, где мне предстояло начать свою трудовую деятельность. Дойдя до Уральского хребта, я почувствовала, как у меня предательски засвербило в носу и на глазах стали набухать слезы. Услышав мое тихое сопение, Евгения Ивановна решительно подошла ко мне, отвела руку довольно далеко от Уральских гор и ткнула пальцем в точку с надписью «Кемерово».

- Ты меня слышишь? Ты вообще читала свое распределение? Да возьми ты себя наконец в руки! Тебе надо явиться в Кемеровский райздравотдел и уже оттуда…

Что следовало оттуда, я уже плохо слышала, силы меня оставили, я в голос заревела, прислонившись к этой злосчастной карте. Растерянно взглянув на меня, Евгения Ивановна направилась к выходу, рявкнула кому-то в коридоре: «Обед!», закрыла дверь на ключ. Налив из большущего графина стакан воды, сунула мне его под нос, усадила меня на стул и пристроилась рядом сама.

- Дом то продала? Цену хорошую дали? Да не молчи уж…

- Какая уж там цена за развалюху…

- Какая-никакая, а деньги тебе сейчас нужны, девонька. Кто бы мог подумать, наша лучшая выпускница, отличница, общественница, вот мать-то бы узнала! – Евгения Ивановна испуганно осеклась и, прикрыв рот ладошкой, опасливо на меня поглядела.

- Ничего, я уже привыкла.

Всего две недели назад я схоронила тетку, седьмая вода на киселе, но это была единственная на свете моя родня. Мама умерла годом раньше. Из-за похорон, собственно, я так и задержалась. Все мои сокурсники уже разъехались кто куда.

- Ты, милая, посмотри документы-то. Там все в порядке, я проверяла, но все ж посмотри.

Выложив содержимое конверта, я с удивлением обнаружила среди всего прочего деньги.

- А, это тебе девчонки с факультета собрали, ну, кто сколько, конечно, смог. А этот-то объявился? И как же ты теперь будешь? – она с любопытством покосилась на мой уже заметно округлившийся живот.

- Не знаю, люди везде есть, и хороших среди них все же больше. Не пропаду.

- Ладно, иди уже, разволновала ты меня, а мне еще работать.

Надо было зайти еще в общежитие, сдать место и забрать свои нехитрые пожитки. По пути я заглянула в универмаг, выбрала себе там небольшой фибровый чемоданчик. Не смогла удержаться и заглянула в обувной отдел. Белые туфли лодочки были красивы до невозможности. Я аж зажмурилась от удовольствия, представив себя в них и в том небесно-голубого цвета штапельном платье. А в руках у меня, конечно, белые ромашки и завиток на лбу, как у Гурченко. Тряхнув головой, чтобы сбросить с себя наваждение представленного, решительно направилась к резиновым сапогам. Мне почему-то думалось, что в этих самых Бочатах они будут практичнее, чем лодочки.

Билет на поезд я купила на завтрашний вечер, и мне на все хватило времени, даже погулять по Москве в последний раз.

Войдя в купе, я увидела там крупного носастого дядьку, который уже расстелил на столике газетку и выкладывал на нее свою нехитрую снедь. Вошла женщина в белом платочке и плюшевой жакетке с мальчонкой золотушного вида. Мы все перездоровались и перезнакомились и за тихим разговором ожидали отправки поезда. Захотелось выйти на перрон, а чего я там не видала? Проводница уже прошлась по вагону, прося провожающих его покинуть. Через несколько минут поезд дернулся и плавно покатился. Ну вот, пожалуй, и все… Москва откатывалась от меня все дальше и дальше, отпуская без сожаления, без всяких прочих сантиментов. Да и я закрывала эту главу своей жизни без особого душевного надрыва: все выплакалось и выстрадалось, теперь уносилось прочь с желтыми пятнами фонарей. Я ехала в новую жизнь. И я была не одна. Устроившись поудобнее на полке, я вслушалась в перестук колес: «Все хорошо, хорошо, все будет хорошо!». И мне еще тогда было невдомек, что через несколько дней я буду главврачом сельской участковой больницы, и мне придется быть и хирургом, и педиатром, и терапевтом, пока не пришлют еще одного врача на подмогу. Буду бороться с трахомой и вспышкой туберкулеза, выбивать для больницы новый инструментарий и дрова. У меня родится сын Костик, а Зина, одинокая женщина, у которой поселилась, так привяжется ко мне, что станет мне второй матерью и бабушкой для Костика.