Давным-давно ещё задолго до школы
у меня появилась ракушка. Самая обыкновенная створка от раковины какого-то морского
моллюска. Подарил ли кто её мне или может быть я её на что-то выменял, как это
принято у детей — не помню. Факт тот, что я очень ценил эту ракушку и считал её
самым главным своим сокровищем. По крайней мере, по части предметного мира. Она
мне казалось чем-то совершенно особенным, необыкновенным и загадочным; она была
представителем таинственной, неведомой вселенной. Я полагал, что обладаю уникальнейшей
из вещей.
Я до сих пор досконально помню
как она выглядела — помню
каждую выщерблинку на её изумительном теле, помню серебристо-синие оттенки её
переливающегося перламутра, помню наплывы на её внутренней поверхности; даже
помню её вес и как она красиво лежала на моей ладошке.
Надо сказать, что жили мы на
Донбассе, вдали от моря и морские раковины под ногами у нас не валялись. А на
море я до того был всего один раз — в 1969-м, когда мне исполнилось два года и
честно сказать, ничего из этой поездки не помню.
Когда через много лет, в 1974-м мы
снова отправились на море —своё самое главное сокровище я разумеется взял с собой. Хорошо
помню, как вертел в руках и рассматривал эту ракушку на железнодорожном вокзале
в Одессе.
А ещё помню, как поразило меня
своим бескрайним простором море, когда оно впервые появилось в окне поезда. Никогда
не забуду того восторга, который охватил меня, когда я впервые в сознательном
возрасте увидел эту бесконечную синюю гладь. Хотя взрослые и напоминали мне, что
я когда-то был на море — оно мне «вспоминалось», как пусть большой, но
ограниченный сушей водоём. Скорей всего я подменил стёршееся вследствие раннего
возраста воспоминание о море; воспоминанием о каком-то большом ставке, озере
или водохранилище на Донбассе, где мы порой отдыхали.
А потом наступило самое большое
разочарование моего детства. Когда я попал на пляж, оказалось, что моя главная
ценность, моя любимая ракушка вовсе не уникальная; оказалось, что здесь
миллионы, даже миллиарды точно таких. Многие из которых даже гораздо лучше
моей. Самая необыкновенная — оказалась такой же как все… Что я тогда пережил,
не передать словами…
Я смотрел на пляж, усеянный
раковинами и крепко сжимал в кулаке мою единственную. Если её бросить сейчас к
остальным и отойти на несколько шагов — она потеряется среди других и найти её будет
невозможно. Настолько она не выделяется среди своих собратьев. Самая типичная,
обыкновенная ракушка. Даже блёклая на фоне многих других…
И всё же… И всё же, она всё равно
особенная, пусть рядом миллионы её сородичей. Она всё равно особая, пускай не
для всех, пусть только для меня и ни для кого больше. Она моя, она любимая, она
уникальная; пусть уникальная только для меня одного, она не такая как все,
потому что — моя,
потому что люблю её и стал любить ещё больше, когда увидел, что она не
отличается от миллионов своих собратьев.
Поэтому я сохранил ту ракушку.
Хотя вывез в тот год с моря огромный кулёк других — целую коллекцию, тщательно
подобранную, разложенную по пакетам и классифицированную. Причём моя ракушка
была самой неприметной на фоне остальных, которые были гораздо красивее и
роскошнее. Но ни смотря ни на что — в той коллекции она была самой главной.
Сергей Аксёненко
Раз уж речь в очерке идёт о детстве — привожу фотографию той поры: Серёжа Аксёненко (будущий автор этого очерка) в 1968-м году.
[Скрыть]Регистрационный номер 0502621 выдан для произведения:
Моя самая большая девальвация ценностей
(или воспоминания об одной ракушке)
Давным-давно ещё задолго до школы
у меня появилась ракушка. Самая обыкновенная створка от раковины какого-то морского
моллюска. Подарил ли кто её мне или может быть я её на что-то выменял, как это
принято у детей — не помню. Факт тот, что я очень ценил эту ракушку и считал её
самым главным своим сокровищем. По крайней мере, по части предметного мира. Она
мне казалось чем-то совершенно особенным, необыкновенным и загадочным; она была
представителем таинственной, неведомой вселенной. Я полагал, что обладаю уникальнейшей
из вещей.
Я до сих пор досконально помню
как она выглядела — помню
каждую выщерблинку на её изумительном теле, помню серебристо-синие оттенки её
переливающегося перламутра, помню наплывы на её внутренней поверхности; даже
помню её вес и как она красиво лежала на моей ладошке.
Надо сказать, что жили мы на
Донбассе, вдали от моря и морские раковины под ногами у нас не валялись. А на
море я до того был всего один раз — в 1969-м, когда мне исполнилось два года и
честно сказать, ничего из этой поездки не помню.
Когда через много лет, в 1974-м мы
снова отправились на море —своё самое главное сокровище я разумеется взял с собой. Хорошо
помню, как вертел в руках и рассматривал эту ракушку на железнодорожном вокзале
в Одессе.
А ещё помню, как поразило меня
своим бескрайним простором море, когда оно впервые появилось в окне поезда. Никогда
не забуду того восторга, который охватил меня, когда я впервые в сознательном
возрасте увидел эту бескрайнюю синюю гладь. Хотя взрослые и напоминали мне, что
я когда-то был на море — оно мне «вспоминалось», как пусть большой, но
ограниченный сушей водоём. Скорей всего я подменил стёршееся вследствие раннего
возраста воспоминание о море; воспоминанием о каком-то большом ставке, озере
или водохранилище на Донбассе, где мы порой отдыхали.
А потом наступило самое большое
разочарование моего детства. Когда я попал на пляж, оказалось, что моя главная
ценность, моя любимая ракушка вовсе не уникальная; оказалось, что здесь
миллионы, даже миллиарды точно таких. Многие из которых даже гораздо лучше
моей. Самая необыкновенная — оказалась такой же как все… Что я тогда пережил,
не передать словами…
Я смотрел на пляж, усеянный
раковинами и крепко зажимал в кулаке мою единственную. Если её бросить сейчас к
остальным и отойти на несколько шагов — она потеряется среди других и найти её будет
невозможно. Настолько она не выделяется среди своих собратьев. Самая типичная,
обыкновенная ракушка. Даже блёклая на фоне многих других…
И всё же… И всё же, она всё равно
особенная, пусть рядом миллионы её сородичей. Она всё равно особая, пускай не
для всех, пусть только для меня и ни для кого больше. Она моя, она любимая, она
уникальная; пусть уникальная только для меня одного, она не такая как все,
потому что — моя,
потому что люблю её и стал любить ещё больше, когда увидел, что она не
отличается от миллионов своих собратьев.
Поэтому я сохранил ту ракушку.
Хотя вывез в тот год с моря огромный кулёк других — целую коллекцию, тщательно
подобранную, разложенную по пакетам и классифицированную. Причём моя ракушка
была самой неприметной на фоне остальных, которые были гораздо красивее и
роскошнее. Но ни смотря ни на что — в той коллекции она была самой главной.
Сергей Аксёненко
Раз уж речь в очерке идёт о детстве — привожу фотографию той поры: Серёжа Аксёненко (будущий автор этого очерка) в 1968-м году.
... (тихонечко) А ведь так же- и с Любовью, дорогой Сергей... и с Любовью нашей к кому-нибудь, к чему-нибудь, уж конечно же- беспредельно более для нас и дорогому, и важному, и огромному... И- к дорогой Маме, и- к горячо любимой Женщине, и, по великому слову пушкинскому - "к родному пепелищу, к отеческим гробам" и пр... А впрочем- что уж тут и говорить, слова на слова свои бедные зачем-то ещё громоздить.... простите.
Трогательные воспоминания. Бережное глубокое отношение к простой вещице впечатляет. Верность в любви -- прекрасный урок, преподнесенный читателю в хорошей литературной форме. Благодарю, Сергей...
У меня есть камешек серый,в белую полоску,каких на улице миллионы.Его мне вручила подруга при расставании,когда мы уезжали учиться после школы."На удачу"сказала она тогда.Каково было ее удивление,когда она его увидела у меня через много лет. Ценным для нас становится что-то личное и дорогое.Мы выбираем из миллионов одного человека и влюбляемся...есть же гораздо красивее и умнее,однако... Это даже не разочарование Ваше,это говорит о характере)) Спасибо Вам и за мои нахлынувшие воспоминания.