Наша Быковка ничем не выделялась среди сотен таких же деревень, раскиданных по России вдоль Московского тракта. Несколько десятков домов нестройно выстроились вдоль единственной улицы, заканчивающейся двумя скотными дворами. А поодаль – березовые колки, как стайки молоденьких девиц в зеленых нарядах, собравшихся водить хороводы среди полей и лугов. И осталась бы она такой же неприметной, если бы на указателе у сворота к ней под вывеской “Колхоз Ударный д. Быковка” не появился треугольный знак с нарисованной рогатой головой и надписью внизу: “Осторожно! Злой бык!”
И правильно побеспокоились односельчане, ибо в летние дни нет отбоя от горожан, которые на машинах и автобусах как саранча слетаются по грибы и ягоды, не зная, что колхозный бык Махлай сошел с ума и стал набрасываться на людей.
Почему сошел с ума? А кто его знает… Раньше был спокойный, никого не трогал, а когда постарел, то и подурнел. Вот и сегодня он отказался выполнять свои обязанности и, покинув стадо, лежит в скотном дворе на облюбованном им месте. А когда солнце склонится к горизонту и спадет полуденная жара, встанет, потянется и пойдет гулять по селу. И не дай бог, если кто попадется на его пути, вмиг на рога поднимет. Он и Перекати-поле, так кличут нашего пастуха, чуть было не забодал. Тот на прошлой неделе выпил по случаю выходного дня, но, как ему показалось, мало. И в поисках добавки отправился по деревне, поднимая уличную пыль хромовыми сапогами и мелькая красной косовороткой то у одной калитки, то у другой. Так и не заметил, как оказался у скотного двора. Хотел повернуть назад, но услышал, как Махлай отфыркивается от назойливых мух. Бык тогда еще не совсем сошел с ума, потому Перекати-поле смело направился к нему и, уцепившись за рога, потянул на себя, приговаривая:
– Давай, Махлаюшка, не дури. На работу отправляться надо. Негоже отлынивать. Вон и телочки молоденькие по тебе соскучились.
Но тот, как бы говоря: “Нет”, – замотал из стороны в сторону головой, пытаясь освободиться от назойливого “Муха”.
– Ах ты, тварь неразумная! Подобру-поздорову не хочешь, тогда я тебе по-другому объясню! – пахнул перегаром Перекати-поле и со злостью ткнул Махлаю сапогом в нос, не подумав о последствиях.
Тот взревел от боли и так крутанул рогами, что наш пастух взвился вверх ногами, а затем рухнул, распластавшись по земле.
И тут-то Махлай совсем сошел с ума. Сопя, он поднялся, выставил вперед рога, трубно проревел и, не сводя со своего обидчика налитых кровью глаз, двинулся вперед. Перекати-поле попытался отползти на безопасное расстояние, но бык, видя, что жертва удаляется, прибавил хода. Тот вскочил и бросился бежать, ища спасения в деревне. Бык устремился за ним.
Бегут они вдоль улицы – впереди Перекати-поле, а за ним Махлай, и когда бык нагоняет своего обидчика, то рогами ему под зад поддает. Подлетит Перекати-поле, ногами по воздуху взмахнет и, приземлившись, дальше мчится. И сколько бы они так бежали, никто не знает, если бы Перекати-поле не оступился и не упал. Бык с остервенением набросился на него. К тому же красная рубаха выскользнула у пастуха из шаровар и развевается на ветру, как приманка, дразня рогатую скотину. Но, как ни старается Махлай, не может рогами достать тощее тело обидчика, только пыль в разные стороны клубами раздувает, когда лбом в очередной раз того к земле прижимает. Заорал со страха Перекати-поле, и сбежались на его крик сельчане – кто с камнем, кто с палкой. Насилу отбили пастуха. Отступил бык, недовольно ревя, и с тех пор по вечерам никому не давал прохода.
И жалко быка переводить, но и невозможно постоянно в страхе жить. Ведь ладное от него племя пошло. Со всей округи съезжаются, коров привозят, чтобы получить от него хороший приплод. Не раз говорили сельчане управляющему: “Что же ты делаешь? Так быка загубишь. Обессилит, и своих коров не к кому будет водить”. Но тому только доход нужен, а теперь никто и ни за какие деньги не желает у быка на рогах побывать.
Надеялись сельчане, что одумается Махлай и вернется в стадо, но он, похоже, окончательно сдурел, коль набросился на управляющего Сашку Хватова. Тот готовился справить день рождения и нес из магазина сетку с водкой. Напал на него Махлай сзади, вырвал рогами сетку и расколол посуду. Да и сам Сашка с трудом спасся.
– Ты, Егор, что хочешь, то и делай, – цепкой хваткой поймал Сашка за шиворот Перекати-поле, когда тот в очередной выходной в поисках живительной влаги катился по селу, – но чтобы быка, гуляющего по деревне, я больше не видел!
– А что я с ним сделаю? – пытаясь вырваться, виновато пожимает тот щуплыми плечами. – В стадо он не хочет, на телок не смотрит, только все время в меня рогами метит. Я с ним уже верхом на коне справиться не могу. Вихрем вчера на меня налетел и Гнедому живот чуть было не пропорол. Кое-как ускакали. Вот и на тебя, на управляющего нашего, рога посмел поднять. Какой наглец! Никакого уважения к начальству! Ты б ему, Сань, взял и приказал…
– Он у кого в подчинении, у тебя или у меня?
– Но ты же главный, тебе и докладываю, что бык из-под моей власти вышел. Теперь твоя очередь настала применить над ним всю полноту своей власти. Что хочешь с ним, то и делай. Я уступаю. Хочешь – целуйся, а хочешь – бодайся. Короче, я доложил. Теперь ты с ним справляйся.
Вокруг начали собираться зеваки.
– Я для начала с тобой справлюсь, – и Сашка так сжал загривок Перекати-поле, что тому стало трудно дышать. – Для чего я тебе стадо поручил? За пятьдесят лет жизни ты обязан был каждую корову познать!
– А он, может, уже познал, – засмеялись подошедшие мужики.
– Почему я, твой начальник, должен знать все твои повадки, а ты у подчиненных не знаешь? Ты куда с утра покатил?
– По делам. Насчет одной вещи с кумом договориться.
– Знаю я ваши вещи! А ну дыхни!
Перекати-поле дыхнул. Сашка сморщился, а затем, усилив хватку, зло процедил:
– Опять за старое…
Не зря Сашку выбрали управляющим. Хотя он и невысок в свои двадцать семь лет, но коренаст, и руки у него как клешни у рака. Поймает – не выпустит, а если слегка придавит, то до смерти может задавить. Уважают его мужики, хотя побаиваются и недолюбливают.
Закряхтел Перекати-поле и с трудом произнес:
– С ума бык сошел. Не слушается даже бича. Что делать, не знаю. Хочешь – увольняй, хочешь – убивай, а сил моих больше нет терпеть позор. Вот и решил от позора если не залить глаза, то хоть закапать в них.
Сашка разжал кулак, и Перекати-поле спешно начал заглатывать воздух.
– Косой его по горлу надоть, чтоб другим неповадно было, – выступил вперед сухощавый с облезлой седой бородой дед Афанасий. – А то, что ж творится? Затопил я баньку и отправился за березовым веником, а там и прихватило меня. Я присел, а тут рог между ног. Испужался я шибко и не помню, как в хате оказался. Теперь вот который день до ветра сходить не могу. С испугу затор приключился.
– Правильно дед говорит! – загудел одобрительно народ.
– Так давай, Афанасий, покажи пример, – обрадовался Перекати-поле.
– Не, я не могу, – пошел взад пятки дед. – Не подумайте, что я смерти боюсь. Я ведь свое уже отжил. Разве что одного боюсь, рука у меня от старости лет неуверенная, дрожит. Сорваться может. А сорвется – бык в ярость войдет, и тогда точно не миновать беды.
– А ты не бойся, мы тебя во двор затолкнем и ворота на запор запрем. Если захочет бык беду творить, пусть взаперти творит. А ты его там нагоняй и косой секи. А не успеешь, то сам себя и вини. К тому же ты свое уже отжил.
– Э, милый. Одному Богу известно, сколь кому жить. Я, может, тебя еще переживу. А раньше срока смерть принять – грех. Потому не надо ее искать, она сама должна тебя найти.
– А кто ж тогда грех примет? – глянул поверх голов Перекати-поле. Сельчане неожиданно притихли и присели, слившись в сплошную безликую массу. – Ну? – не унимается он.
– Стрелять его надобно на расстоянии. Сразу в лоб, чтоб сознание потерял, а там уже с ним справимся, – облизнув обветренные губы, гордо выпятил грудь Мишка Крягин, единственный охотник на селе.
Ружья были и у других, но они не соизволили их вовремя зарегистрировать, а когда началась компания по изъятию огнестрельного и холодно оружия, лишились они своих стволов. А Михаил не столько ходит на охоту, сколько показывает перед мужиками свое превосходство. Выйдет на улицу и ружье демонстративно закинет за свои широкие плечи, а сам, напыжившись, головой по сторонам крутит: смотрите, мол, какой я парень, не в пример вам. А тут ему такая возможность представилась завалить если не сохатого, то зверя, который ничем не уступает ветвистому копытному.
– Правильно Михаил говорит! Валить его надо! – обрадовавшись, что нашелся желающий расправиться с быком, заорал Перекати-поле.
– Валить! Валить! – ожила и задвигалась толпа.
Сашка в задумчивости зачесал затылок, но согласился:
– Хорошо. Коль все за, то и я туда, – и, полуобернувшись к Михаилу, продолжил: – Давай, готовь ружье и дробь крупную заряди, а лучше всего картечь. Или лучше пули прихвати.
– Пуль нету. Тут не на кого с ними ходить. Я дроби покрупней заряжу. К тому же ружье так кучно бьет, что утка налету в решето превращается. А если быку в лоб, да с близкого расстояния… Если не убьет, то сознание точно вышибет.
– Хорошо. А ты, Егор, – управляющий перевел взгляд на Перекати-поле, – нож прихвати. Когда Михаил быка с ног свалит, ты начатое довершишь.
– А почему опять я?
– А ты что? Хочешь, чтобы я? – Сашка нервно задергал плечами, будто ему воткнули нож в спину. – Бык-то находится в твоем подчинении, а ты в моем. Я – тебе, а ты – быку. К тому же у тебя одного навык обращения с рогатой скотиной имеется. Если что, убежишь, – и он повысил голос: – Ты меня понял? А теперь иди и нож готовь! Через полчаса чтоб был на месте!
В полдень, когда жара достигла пика и разморила быка, лежащего в углу двора, Сашка с Михаилом подъехали на мотоцикле “Иж” и направились к окну двора. От них, опираясь на клюку, не отстает и дед Афанасий. А Перекати-поле, окруженный толпой, стоит в стороне.
– Как его брать будем? – с опаской заглянул в окно Михаил. – Отсюда я его не достану. К тому же он свернулся. Я при всем желании в лоб ему не попаду.
– А мы Перекати-поле туда запустим. Он быка растормошит, и когда тот за ним вдогонку бросится и поравняется с нами, ты его и срази.
– Слышь, Егор, – повернувшись в сторону зевак, которые с сочувствием окружили Перекати-поле, заскрипел дед, – тебе Сашка во двор велит идтить и быка тормошить.
– Я что, белены поел или просто так охренел?
– Давай, Егор, не противься. Ты же Сашку знаешь, – подталкивают сельчане Перекати-поле, и не столько из жалости к нему, сколько из желания посмотреть, что из этой затеи получится. – От рогов быка ты как-нибудь увернешься, а от управляющего не сможешь. Всю оставшуюся жизнь тебя шамкать будет. К тому же Михаил с оружием на изготовке стоит. Да и мы тебя, если что, поддержим и в обиду не дадим.
– Вот сами бы и шли, а я бы постарался вас в обиду не дать.
– Так это тебе же поручено, а не нам.
Перекати-поле, бурча, вошел во двор. За ним резко захлопнулись ворота.
Махлай спал и, кажется, не слышал и не понимал, что над ним сгущаются тучи. Перекати-поле подкрался к нему сзади и, схватившись за хвост, резко дернут, а затем отпрыгнул в сторону. Бык лениво поднял голову и, повернувшись, мутными глазами посмотрел на виновника. Не мог он понять, что нужно от него людям и почему они такие злые. Вместо того чтобы наесться, и лежать, как он, суетятся с утра до вечера, кричат друг на друга, видать, от голода, а потом и к нему пристают. Не понятно ему человеческое стадо. И бык, вернувшись в исходное положение, закрыл глаза и задремал.
– Ножом его кольни, ножом! – советуя, кричат в окна любопытные.
Послушался их Перекати-поле и ткнул ножом быку в ногу, да видно сильно. Бык вскочил, резко развернулся и бросился на него. Толпа в страхе отпрянула от окон, будто испугалась, что бык сможет выскочить через узкую щель. Только Перекати-поле не успел среагировать. Махлай сшиб его с ног и, промчавшись по нему, развернулся для второго захода. В этот момент раздался выстрел. Дым окутал Михаила, и в воздухе почувствовался запах горелого и паленого. Не успел дым рассеяться, как сотряслась бревенчатая стена, и Михаила ударом приклада в плечо опрокинуло на спину. Он завалился, задрав вверх руки и ноги, и на него из окна вывалилось ружье с изогнутым в сторону стволом. А в соседнее окно щучкой вылетел Перекати-поле и, приземлившись, покатился, кувыркаясь и матерясь, пока не ударился об чьи-то ноги.
– Ружье мое… – только и смог выдавить из себя Михаил, ибо у него перехватило дыхание, и он остался лежать с открытым ртом.
– Тебе им только в мух стрелять! – вставая и стряхивая с себя пыль, со злобой прокричал Перекати-поле.
– Теперь оно сгодится и сорок из-за угла пужать, – уставившись на изогнутый ствол ружья, добавил дед.
– Убью гада! – соскочив на ноги, взревел Михаил. – Взрывчаткой его в лоб!
– А где ж ты ее возьмешь? – с издевкой спросил дед.
– Мой сродный брат в карьере камни для щебня рвет. Он мне даст. Я сейчас мигом! Укокошу гада!
– Голову сохранить надо, чтоб отчитаться, – заволновался Сашка.
– Брат все рассчитает! На то он и брат! На месте голова будет! Мы его оглушим! Ты лучше сетку приготовь, чтоб было в чем взрывчатку на рога закинуть… – и, вскочив на мотоцикл, Михаил умчался в сторону сопок.
Когда вернулся, у скотного двора собралось все село. Побросали сельчане работу и примчались: кто на тракторах, кто на велосипедах, а кто бегом. Всем хочется посмотреть на казнь быка. Любопытно. А может, лишний раз хотят убедиться, насколько смерть страшна, чтоб крепче жизнь любить.
– Вот, выпросил, – соскочил он с мотоцикла и извлек из-за пазухи прямоугольный брусок, похожий на хозяйственное мыло. – На литряк обменял, иначе не давал. Хоть и брат я ему, но у него вся взрывчатка на подотчете.
– А вдруг не сработает? – засомневался Сашка.
– Еще как сработает! Тут ее двести грамм. Фитиль только надо поджечь и быку на рога. Сетку давай!
Извлек Сашка из бокового кармана брюк сетку, ту самую в которой он прошлый раз нес водку, и Михаил осторожно опустил в нее взрывчатку.
– А кто быку на рога ее оденет?
– Егор. Бык-то в его подчинении. Пусть с ним и управляется.
– А вдруг взрывчатка Махлая на куски разорвет, как я тогда отчитаюсь, – запротестовал тот.
– Все от тебя зависит, как закрепишь, так и будет, – сказал Сашка, затем поджег фитиль и сунул сетку Перекати-поле в руки.
Фитиль на глазах начал уменьшаться и Перекати-поле в страхе заметался по поляне, не зная, что делать. Впервые ему пришлось обращаться с взрывчаткой, вот и растерялся. Толпа тоже закружилась, пытаясь удалиться от незадачливого взрывника, а тот не отстает от народа, пытаясь найти у них помощь. Вот и кружат хороводом по поляне. Перекати-поле орет, а толпа в ответ визжит.
– Быку на рога! На рога, приказываю! – взревел командным голосом Сашка, и его рев гипнотически подействовал на Перекати-поле.
Подбежал тот к окну и, не соображая как, метнул сетку, и та удачно зацепилась быку за рога. Но вот одна беда, фитиль, ядовито шипя, напугал Махлая, и заметался тот по двору в поисках спасения. Ударился раз в ворота, второй, а фитиль все короче и короче. Ударился бык из последних сил в третий раз, ворота с треском распахнулись, и Махлай, крутя на рогах сетку с дымящимся фитилем, ринулся к людям, пытаясь найти среди них укрытие. Заревели все в страхе и бросились врассыпную. Увидев, что от спасительной толпы не осталось и следа, бык нерешительно остановился, а затем, заметив стоящую у дороги технику, метнулся к ней и почти добежал до нее, как взрывчатка выскользнула из сетки и покатилась под новенький Михаилов “Иж”. И в этот момент раздался взрыв. Срежет металла, звон стекол от стоящей рядом техники и клубы пыли заполнили пространство вокруг, придав еще больших сил убегающим сельчанам. Когда все стихло, и осела пыль, народ потянулся назад.
– В куски разорвало быка, – принюхиваясь, сделал заключение дед.
– С чего это ты взял? – недоверчиво уставился на него Сашка.
– Паленым пахнет, и останков не осталось. Без вести пропал. Так всегда бывает, когда на куски разрывает. Сам на войне видел.
– Ври, ври, но не завирайся, – появился Перекати-поле. – Вот только кто за покореженную технику ответит? Я не буду. Я приказ выполнял. Кто теперь ответит, а?
– Человечье любопытство. Оно их сюда манило, оно пусть и отвечает. А ты, Егор, за быка ответишь, – заскрипел зубами Сашка.
– Я-то тут причем? – обижено засопел тот носом.
– Бык на твоем подотчете. Потому ты за него и в ответе. Хоть рогом, но отчитайся.
Весь остаток дня Перекати-поле искал быка и нашел его только к вечеру среди берез. Махлай лежал мертвый, поджав под себя ноги и вытянув голову. А березки, словно оплакивая, окружили его, и печально опустили над ним зеленые руки. И голубое небо отразилось в глазах быка, как бы маня его к себе.
Умер Махлай, а отчего – неизвестно. Может, от старости, а может, от страха не выдержало его сердце.
– Эх, и с людьми так. Стоит только повести себя не так, как от тебя того хотят, и набросятся все скопом и гоняют, пока не загонят до смерти, – глядя на мертвого быка, тяжело вздохнул Перекати-поле.
Прошел год, а знак с нарисованной головой быка так и остался висеть на въезде. То ли незваных гостей решили им пугать, то ли в память о быке Махлае оставили, а возможно, поленились снять.
И проезжая по Московскому тракту, водители притормаживают у этого знака, как бы отдавая последнюю дань Махлаю, а затем, прибавив скорость, исчезают вдали, разнося слухи о злых быках, живущих в деревне Быковке.
Наша Быковка ничем не выделялась среди сотен таких же деревень, раскиданных по России вдоль Московского тракта. Несколько десятков домов нестройно выстроились вдоль единственной улицы, заканчивающейся двумя скотными дворами. А поодаль – березовые колки, как стайки молоденьких девиц в зеленых нарядах, собравшихся водить хороводы среди полей и лугов. И осталась бы она такой же неприметной, если бы на указателе у сворота к ней под вывеской “Колхоз Ударный д. Быковка” не появился треугольный знак с нарисованной рогатой головой и надписью внизу: “Осторожно! Злой бык!”
И правильно побеспокоились односельчане, ибо в летние дни нет отбоя от горожан, которые на машинах и автобусах как саранча слетаются по грибы и ягоды, не зная, что колхозный бык Махлай сошел с ума и стал набрасываться на людей.
Почему сошел с ума? А кто его знает… Раньше был спокойный, никого не трогал, а когда постарел, то и подурнел. Вот и сегодня он отказался выполнять свои обязанности и, покинув стадо, лежит в скотном дворе на облюбованном им месте. А когда солнце склонится к горизонту и спадет полуденная жара, встанет, потянется и пойдет гулять по селу. И не дай бог, если кто попадется на его пути, вмиг на рога поднимет. Он и Перекати-поле, так кличут нашего пастуха, чуть было не забодал. Тот на прошлой неделе выпил по случаю выходного дня, но, как ему показалось, мало. И в поисках добавки отправился по деревне, поднимая уличную пыль хромовыми сапогами и мелькая красной косовороткой то у одной калитки, то у другой. Так и не заметил, как оказался у скотного двора. Хотел повернуть назад, но услышал, как Махлай отфыркивается от назойливых мух. Бык тогда еще не совсем сошел с ума, потому Перекати-поле смело направился к нему и, уцепившись за рога, потянул на себя, приговаривая:
– Давай, Махлаюшка, не дури. На работу отправляться надо. Негоже отлынивать. Вон и телочки молоденькие по тебе соскучились.
Но тот, как бы говоря: “Нет”, – замотал из стороны в сторону головой, пытаясь освободиться от назойливого “Муха”.
– Ах ты, тварь неразумная! Подобру-поздорову не хочешь, тогда я тебе по-другому объясню! – пахнул перегаром Перекати-поле и со злостью ткнул Махлаю сапогом в нос, не подумав о последствиях.
Тот взревел от боли и так крутанул рогами, что наш пастух взвился вверх ногами, а затем рухнул, распластавшись по земле.
И тут-то Махлай совсем сошел с ума. Сопя, он поднялся, выставил вперед рога, трубно проревел и, не сводя со своего обидчика налитых кровью глаз, двинулся вперед. Перекати-поле попытался отползти на безопасное расстояние, но бык, видя, что жертва удаляется, прибавил хода. Тот вскочил и бросился бежать, ища спасения в деревне. Бык устремился за ним.
Бегут они вдоль улицы – впереди Перекати-поле, а за ним Махлай, и когда бык нагоняет своего обидчика, то рогами ему под зад поддает. Подлетит Перекати-поле, ногами по воздуху взмахнет и, приземлившись, дальше мчится. И сколько бы они так бежали, никто не знает, если бы Перекати-поле не оступился и не упал. Бык с остервенением набросился на него. К тому же красная рубаха выскользнула у пастуха из шаровар и развевается на ветру, как приманка, дразня рогатую скотину. Но, как ни старается Махлай, не может рогами достать тощее тело обидчика, только пыль в разные стороны клубами раздувает, когда лбом в очередной раз того к земле прижимает. Заорал со страха Перекати-поле, и сбежались на его крик сельчане – кто с камнем, кто с палкой. Насилу отбили пастуха. Отступил бык, недовольно ревя, и с тех пор по вечерам никому не давал прохода.
И жалко быка переводить, но и невозможно постоянно в страхе жить. Ведь ладное от него племя пошло. Со всей округи съезжаются, коров привозят, чтобы получить от него хороший приплод. Не раз говорили сельчане управляющему: “Что же ты делаешь? Так быка загубишь. Обессилит, и своих коров не к кому будет водить”. Но тому только доход нужен, а теперь никто и ни за какие деньги не желает у быка на рогах побывать.
Надеялись сельчане, что одумается Махлай и вернется в стадо, но он, похоже, окончательно сдурел, коль набросился на управляющего Сашку Хватова. Тот готовился справить день рождения и нес из магазина сетку с водкой. Напал на него Махлай сзади, вырвал рогами сетку и расколол посуду. Да и сам Сашка с трудом спасся.
– Ты, Егор, что хочешь, то и делай, – цепкой хваткой поймал Сашка за шиворот Перекати-поле, когда тот в очередной выходной в поисках живительной влаги катился по селу, – но чтобы быка, гуляющего по деревне, я больше не видел!
– А что я с ним сделаю? – пытаясь вырваться, виновато пожимает тот щуплыми плечами. – В стадо он не хочет, на телок не смотрит, только все время в меня рогами метит. Я с ним уже верхом на коне справиться не могу. Вихрем вчера на меня налетел и Гнедому живот чуть было не пропорол. Кое-как ускакали. Вот и на тебя, на управляющего нашего, рога посмел поднять. Какой наглец! Никакого уважения к начальству! Ты б ему, Сань, взял и приказал…
– Он у кого в подчинении, у тебя или у меня?
– Но ты же главный, тебе и докладываю, что бык из-под моей власти вышел. Теперь твоя очередь настала применить над ним всю полноту своей власти. Что хочешь с ним, то и делай. Я уступаю. Хочешь – целуйся, а хочешь – бодайся. Короче, я доложил. Теперь ты с ним справляйся.
Вокруг начали собираться зеваки.
– Я для начала с тобой справлюсь, – и Сашка так сжал загривок Перекати-поле, что тому стало трудно дышать. – Для чего я тебе стадо поручил? За пятьдесят лет жизни ты обязан был каждую корову познать!
– А он, может, уже познал, – засмеялись подошедшие мужики.
– Почему я, твой начальник, должен знать все твои повадки, а ты у подчиненных не знаешь? Ты куда с утра покатил?
– По делам. Насчет одной вещи с кумом договориться.
– Знаю я ваши вещи! А ну дыхни!
Перекати-поле дыхнул. Сашка сморщился, а затем, усилив хватку, зло процедил:
– Опять за старое…
Не зря Сашку выбрали управляющим. Хотя он и невысок в свои двадцать семь лет, но коренаст, и руки у него как клешни у рака. Поймает – не выпустит, а если слегка придавит, то до смерти может задавить. Уважают его мужики, хотя побаиваются и недолюбливают.
Закряхтел Перекати-поле и с трудом произнес:
– С ума бык сошел. Не слушается даже бича. Что делать, не знаю. Хочешь – увольняй, хочешь – убивай, а сил моих больше нет терпеть позор. Вот и решил от позора если не залить глаза, то хоть закапать в них.
Сашка разжал кулак, и Перекати-поле спешно начал заглатывать воздух.
– Косой его по горлу надоть, чтоб другим неповадно было, – выступил вперед сухощавый с облезлой седой бородой дед Афанасий. – А то, что ж творится? Затопил я баньку и отправился за березовым веником, а там и прихватило меня. Я присел, а тут рог между ног. Испужался я шибко и не помню, как в хате оказался. Теперь вот который день до ветра сходить не могу. С испугу затор приключился.
– Правильно дед говорит! – загудел одобрительно народ.
– Так давай, Афанасий, покажи пример, – обрадовался Перекати-поле.
– Не, я не могу, – пошел взад пятки дед. – Не подумайте, что я смерти боюсь. Я ведь свое уже отжил. Разве что одного боюсь, рука у меня от старости лет неуверенная, дрожит. Сорваться может. А сорвется – бык в ярость войдет, и тогда точно не миновать беды.
– А ты не бойся, мы тебя во двор затолкнем и ворота на запор запрем. Если захочет бык беду творить, пусть взаперти творит. А ты его там нагоняй и косой секи. А не успеешь, то сам себя и вини. К тому же ты свое уже отжил.
– Э, милый. Одному Богу известно, сколь кому жить. Я, может, тебя еще переживу. А раньше срока смерть принять – грех. Потому не надо ее искать, она сама должна тебя найти.
– А кто ж тогда грех примет? – глянул поверх голов Перекати-поле. Сельчане неожиданно притихли и присели, слившись в сплошную безликую массу. – Ну? – не унимается он.
– Стрелять его надобно на расстоянии. Сразу в лоб, чтоб сознание потерял, а там уже с ним справимся, – облизнув обветренные губы, гордо выпятил грудь Мишка Крягин, единственный охотник на селе.
Ружья были и у других, но они не соизволили их вовремя зарегистрировать, а когда началась компания по изъятию огнестрельного и холодно оружия, лишились они своих стволов. А Михаил не столько ходит на охоту, сколько показывает перед мужиками свое превосходство. Выйдет на улицу и ружье демонстративно закинет за свои широкие плечи, а сам, напыжившись, головой по сторонам крутит: смотрите, мол, какой я парень, не в пример вам. А тут ему такая возможность представилась завалить если не сохатого, то зверя, который ничем не уступает ветвистому копытному.
– Правильно Михаил говорит! Валить его надо! – обрадовавшись, что нашелся желающий расправиться с быком, заорал Перекати-поле.
– Валить! Валить! – ожила и задвигалась толпа.
Сашка в задумчивости зачесал затылок, но согласился:
– Хорошо. Коль все за, то и я туда, – и, полуобернувшись к Михаилу, продолжил: – Давай, готовь ружье и дробь крупную заряди, а лучше всего картечь. Или лучше пули прихвати.
– Пуль нету. Тут не на кого с ними ходить. Я дроби покрупней заряжу. К тому же ружье так кучно бьет, что утка налету в решето превращается. А если быку в лоб, да с близкого расстояния… Если не убьет, то сознание точно вышибет.
– Хорошо. А ты, Егор, – управляющий перевел взгляд на Перекати-поле, – нож прихвати. Когда Михаил быка с ног свалит, ты начатое довершишь.
– А почему опять я?
– А ты что? Хочешь, чтобы я? – Сашка нервно задергал плечами, будто ему воткнули нож в спину. – Бык-то находится в твоем подчинении, а ты в моем. Я – тебе, а ты – быку. К тому же у тебя одного навык обращения с рогатой скотиной имеется. Если что, убежишь, – и он повысил голос: – Ты меня понял? А теперь иди и нож готовь! Через полчаса чтоб был на месте!
В полдень, когда жара достигла пика и разморила быка, лежащего в углу двора, Сашка с Михаилом подъехали на мотоцикле “Иж” и направились к окну двора. От них, опираясь на клюку, не отстает и дед Афанасий. А Перекати-поле, окруженный толпой, стоит в стороне.
– Как его брать будем? – с опаской заглянул в окно Михаил. – Отсюда я его не достану. К тому же он свернулся. Я при всем желании в лоб ему не попаду.
– А мы Перекати-поле туда запустим. Он быка растормошит, и когда тот за ним вдогонку бросится и поравняется с нами, ты его и срази.
– Слышь, Егор, – повернувшись в сторону зевак, которые с сочувствием окружили Перекати-поле, заскрипел дед, – тебе Сашка во двор велит идтить и быка тормошить.
– Я что, белены поел или просто так охренел?
– Давай, Егор, не противься. Ты же Сашку знаешь, – подталкивают сельчане Перекати-поле, и не столько из жалости к нему, сколько из желания посмотреть, что из этой затеи получится. – От рогов быка ты как-нибудь увернешься, а от управляющего не сможешь. Всю оставшуюся жизнь тебя шамкать будет. К тому же Михаил с оружием на изготовке стоит. Да и мы тебя, если что, поддержим и в обиду не дадим.
– Вот сами бы и шли, а я бы постарался вас в обиду не дать.
– Так это тебе же поручено, а не нам.
Перекати-поле, бурча, вошел во двор. За ним резко захлопнулись ворота.
Махлай спал и, кажется, не слышал и не понимал, что над ним сгущаются тучи. Перекати-поле подкрался к нему сзади и, схватившись за хвост, резко дернут, а затем отпрыгнул в сторону. Бык лениво поднял голову и, повернувшись, мутными глазами посмотрел на виновника. Не мог он понять, что нужно от него людям и почему они такие злые. Вместо того чтобы наесться, и лежать, как он, суетятся с утра до вечера, кричат друг на друга, видать, от голода, а потом и к нему пристают. Не понятно ему человеческое стадо. И бык, вернувшись в исходное положение, закрыл глаза и задремал.
– Ножом его кольни, ножом! – советуя, кричат в окна любопытные.
Послушался их Перекати-поле и ткнул ножом быку в ногу, да видно сильно. Бык вскочил, резко развернулся и бросился на него. Толпа в страхе отпрянула от окон, будто испугалась, что бык сможет выскочить через узкую щель. Только Перекати-поле не успел среагировать. Махлай сшиб его с ног и, промчавшись по нему, развернулся для второго захода. В этот момент раздался выстрел. Дым окутал Михаила, и в воздухе почувствовался запах горелого и паленого. Не успел дым рассеяться, как сотряслась бревенчатая стена, и Михаила ударом приклада в плечо опрокинуло на спину. Он завалился, задрав вверх руки и ноги, и на него из окна вывалилось ружье с изогнутым в сторону стволом. А в соседнее окно щучкой вылетел Перекати-поле и, приземлившись, покатился, кувыркаясь и матерясь, пока не ударился об чьи-то ноги.
– Ружье мое… – только и смог выдавить из себя Михаил, ибо у него перехватило дыхание, и он остался лежать с открытым ртом.
– Тебе им только в мух стрелять! – вставая и стряхивая с себя пыль, со злобой прокричал Перекати-поле.
– Теперь оно сгодится и сорок из-за угла пужать, – уставившись на изогнутый ствол ружья, добавил дед.
– Убью гада! – соскочив на ноги, взревел Михаил. – Взрывчаткой его в лоб!
– А где ж ты ее возьмешь? – с издевкой спросил дед.
– Мой сродный брат в карьере камни для щебня рвет. Он мне даст. Я сейчас мигом! Укокошу гада!
– Голову сохранить надо, чтоб отчитаться, – заволновался Сашка.
– Брат все рассчитает! На то он и брат! На месте голова будет! Мы его оглушим! Ты лучше сетку приготовь, чтоб было в чем взрывчатку на рога закинуть… – и, вскочив на мотоцикл, Михаил умчался в сторону сопок.
Когда вернулся, у скотного двора собралось все село. Побросали сельчане работу и примчались: кто на тракторах, кто на велосипедах, а кто бегом. Всем хочется посмотреть на казнь быка. Любопытно. А может, лишний раз хотят убедиться, насколько смерть страшна, чтоб крепче жизнь любить.
– Вот, выпросил, – соскочил он с мотоцикла и извлек из-за пазухи прямоугольный брусок, похожий на хозяйственное мыло. – На литряк обменял, иначе не давал. Хоть и брат я ему, но у него вся взрывчатка на подотчете.
– А вдруг не сработает? – засомневался Сашка.
– Еще как сработает! Тут ее двести грамм. Фитиль только надо поджечь и быку на рога. Сетку давай!
Извлек Сашка из бокового кармана брюк сетку, ту самую в которой он прошлый раз нес водку, и Михаил осторожно опустил в нее взрывчатку.
– А кто быку на рога ее оденет?
– Егор. Бык-то в его подчинении. Пусть с ним и управляется.
– А вдруг взрывчатка Махлая на куски разорвет, как я тогда отчитаюсь, – запротестовал тот.
– Все от тебя зависит, как закрепишь, так и будет, – сказал Сашка, затем поджег фитиль и сунул сетку Перекати-поле в руки.
Фитиль на глазах начал уменьшаться и Перекати-поле в страхе заметался по поляне, не зная, что делать. Впервые ему пришлось обращаться с взрывчаткой, вот и растерялся. Толпа тоже закружилась, пытаясь удалиться от незадачливого взрывника, а тот не отстает от народа, пытаясь найти у них помощь. Вот и кружат хороводом по поляне. Перекати-поле орет, а толпа в ответ визжит.
– Быку на рога! На рога, приказываю! – взревел командным голосом Сашка, и его рев гипнотически подействовал на Перекати-поле.
Подбежал тот к окну и, не соображая как, метнул сетку, и та удачно зацепилась быку за рога. Но вот одна беда, фитиль, ядовито шипя, напугал Махлая, и заметался тот по двору в поисках спасения. Ударился раз в ворота, второй, а фитиль все короче и короче. Ударился бык из последних сил в третий раз, ворота с треском распахнулись, и Махлай, крутя на рогах сетку с дымящимся фитилем, ринулся к людям, пытаясь найти среди них укрытие. Заревели все в страхе и бросились врассыпную. Увидев, что от спасительной толпы не осталось и следа, бык нерешительно остановился, а затем, заметив стоящую у дороги технику, метнулся к ней и почти добежал до нее, как взрывчатка выскользнула из сетки и покатилась под новенький Михаилов “Иж”. И в этот момент раздался взрыв. Срежет металла, звон стекол от стоящей рядом техники и клубы пыли заполнили пространство вокруг, придав еще больших сил убегающим сельчанам. Когда все стихло, и осела пыль, народ потянулся назад.
– В куски разорвало быка, – принюхиваясь, сделал заключение дед.
– С чего это ты взял? – недоверчиво уставился на него Сашка.
– Паленым пахнет, и останков не осталось. Без вести пропал. Так всегда бывает, когда на куски разрывает. Сам на войне видел.
– Ври, ври, но не завирайся, – появился Перекати-поле. – Вот только кто за покореженную технику ответит? Я не буду. Я приказ выполнял. Кто теперь ответит, а?
– Человечье любопытство. Оно их сюда манило, оно пусть и отвечает. А ты, Егор, за быка ответишь, – заскрипел зубами Сашка.
– Я-то тут причем? – обижено засопел тот носом.
– Бык на твоем подотчете. Потому ты за него и в ответе. Хоть рогом, но отчитайся.
Весь остаток дня Перекати-поле искал быка и нашел его только к вечеру среди берез. Махлай лежал мертвый, поджав под себя ноги и вытянув голову. А березки, словно оплакивая, окружили его, и печально опустили над ним зеленые руки. И голубое небо отразилось в глазах быка, как бы маня его к себе.
Умер Махлай, а отчего – неизвестно. Может, от старости, а может, от страха не выдержало его сердце.
– Эх, и с людьми так. Стоит только повести себя не так, как от тебя того хотят, и набросятся все скопом и гоняют, пока не загонят до смерти, – глядя на мертвого быка, тяжело вздохнул Перекати-поле.
Прошел год, а знак с нарисованной головой быка так и остался висеть на въезде. То ли незваных гостей решили им пугать, то ли в память о быке Махлае оставили, а возможно, поленились снять.
И проезжая по Московскому тракту, водители притормаживают у этого знака, как бы отдавая последнюю дань Махлаю, а затем, прибавив скорость, исчезают вдали, разнося слухи о злых быках, живущих в деревне Быковке.
Помочь сайту
Поздравления
