Вчерашняя непогода волшебным образом преобразила лес. Назар Матвеевич знал это по личному житейскому опыту, потому и выбрался в ближайший бор за сосёнкой к новогоднему празднику. Юношеский задор, неубывающий с годами, бесшабашно гнал его вперед. Он интенсивно работал палками, прокладывая свежую лыжню, нарушая девственный снежный покров. Широкие, короткие лыжи хорошо держали, не позволяя проваливаться в эту пушистую и холодную перину. Чего не скажешь о Чапае. Того подводило любопытство, которое заставляло молодую собаку время от времени соскакивать с лыжни в ту или иную сторону. Чапай тут же, по самую шею проваливался в свежевыпавший снег, откуда не без труда, с визгом и лаем, выбирался обратно. Усердно тряс всем телом, выбивая из плотной шерсти облако снежной пыли, и, понурив голову, обиженно шагал вслед салазкам, которые хозяин тянул за собой.
На опушке леса, на пороге в царство королевы снежной, Назар остановился, утихомирив-таки своенравный азарт. Он укоризненно покачал себе головой: сердце буквально хлыстало в груди, отстукивая болью по вискам. Пар от разгоряченного дыхания повисал на усах и бороде, и морозец тут обращал его в льдинки. Назар Матвеевич не заострил на это внимание, его взор был прикован чудным видом заснеженного леса. Замороженный, молчаливый и задумчивый бор встречал одиноко лыжника. Белоснежный покров устлал не только землю, но и набросил на ветви деревьев и кустарника меховые шубы. И казалось, что лес заполнен хрупкими зимними драгоценностями. И слепящим снегом, и прозрачными льдинками, и серебристым инеем. И над всей этой красотой царила тишина. Абсолютная тишина. Сон природы был полон и глубок. И чудилось, что ничего не сможет нарушить эту идиллию.
— Что скажешь, Чапай? — шепотом, а хотелось говорить именно в полголоса, поинтересовался старик у своего верного четвероногого друга, который сидел у его ног, и тоже не спускал глаз с леса. Но, в отличие от человека, собака слышала, как живет лес. Как под низко нависшими ветвями величавых елей прячутся зайцы-беляки. Как осторожно скачут по веткам белки. Как притаилась за большим сугробом хитрая бестия – лисица. Как перешептываются птицы, что не покидают родные места в столь холодное время. И даже проказы шаловливого ветерка, который слегка покачивает ветки, выбивая от перестука сосновых шишек замысловатую мелодию.
Зимний пейзаж, конечно же, завораживал. Однако и морозец с упорством напоминал о том, что шутить он сегодня не намерен, не в том, видите ли, настроении.
Назар Матвеевич наклонился и потрепал пса по толстому загривку:
— Ну, что, Чапай, пойдем? Мы же не на увеселительную прогулку выбрались, а за чудом новогодним. Еще осенью я присмотрел прекрасную сосёнку. Поторопиться бы надо, иначе хозяйка в скором времени нас хватится, волноваться начнет, переживать, — и он вновь налег на палки.
А вот с лесной красавицей пришлось изрядно повозиться. Сначала разгребать снежный занос, над которым ветер на славу потрудился и хорошенько так утрамбовал. Фанерная лопата гнулась, грозя в любой момент переломиться, и жалобно трещала. Потом в ход пошли ножовка и топор. Молодая сосенка никак не желала погибать под ударами металла, и осыпала лесоруба снежной пылью. Так густо, что Назар Матвеевич стал похож и сам на огромный сугроб пушистого снега. Старик ворчал на погоду, на себя, на сосенку, да и на Чапая тоже, который своим непрекращающимся лаем только отвлекал и раздражал. Собака просто была в полной растерянности от такого букета ароматом и звуков. Она кидалась из стороны в сторону, проваливаясь по уши в снег, и захлебывалась в неистовом лае. Из-под кустов бросились зайцы в разные стороны, переволновались птахи, попрятались по дуплам белки. И только старый дятел не обращал на Чапая никакого внимания, и продолжал вынимать клювом ядра из сосновой шишки, которая застряла в развилке веток.
Наконец-то красавица сосёнка, которой предстояло стать новогодней ёлочкой, была срублена и крепко привязана бечевкой к салазкам. Пришла пора возвращаться домой. Зимний день не долог, и уже чувствовалось прохладное дыхание сумерек. Но едва Назар Матвеевич покинул тёмный лес, как из-за серой тучки выглянуло яркое солнышко. И заискрило всё вокруг, и засверкало, и больно ударило по глазам. Даже сам воздух искрился, словно был насквозь пронизан мерцающими, крохотными льдинками. А усталость как рукой сняло, как корова языком слизала, даже наоборот: чувствовался прилив бодрости и молодецкой удали.
Свою супругу Назар Матвеевич увидел из далека. Старуха стояла около сада, у самого истока его лыжни, и пристально вглядывалась на снежную пустыню, простирающуюся до самого леса. Заметив Назара, грозно помахала кулаком в воздухе.
— Бой-баба! — усмехнулся старик в замерзшие усы, и прибавил ходу.
Пёс тоже заметил хозяйку, взвизгнул на высокой ноте, и бросился к ней, преодолевая расстояние огромными прыжками. Подбежал, заюлил, встал на задние лапы, преданно глядя хозяйке в глаза, попытался лизнуть холодные щеки.
— Уйди, окаянный! — отмахнулась Евдокия Семёновна, продолжая с тревогой следить за супругом. Порывалась выйти к нему на встречу, но тут же провалилась, зачерпнув снега коротким валенком. Наконец-то, и сам Назар подкатил.
— Ты чего надумал, старый? — она пыталась сказать грозно, со злом, но лишь тёплая укоризна окрасила вопрос. — Как сердце?
— А знаешь, — сам чуточку удивлённо ответил Назар Матвеевич. — А намного лучше я чувствую себя. Ты не представляешь, какая там красотище в лесу! Ах, если бы я мог выражаться так же красиво, как и ты, то обязательно прямо сейчас бы сел за сочинение, — игриво усмехнулся он.
Евдокия Семеновна скинула варежку и тёплой ладонью растопила льдинки на его бороде.
— Сейчас же прямо к дому заказать ёлку можно. Зачес самому в лес ходить, где на штраф можно напороться?
Супруг был немного обескуражен такой трепетной заботой, что ничего не ответил жене.
— Да и зачем нам ёлка? — продолжала задавать, больше риторически, вопросы Евдокия. — Гостей мы в этом голу не ждем. А Матвей уже совсем взрослый мальчик.
— А традиции? — опешил Назар, и отпрянул от супруги, с укором покачал головой. — Нельзя нарушать традиции. Нельзя забывать корни свои. Нельзя историю искажать, исправлять, переделывать. Без прошлого и будущего не будет.
— Пошли в дом, философ ты мой, — и, отвязав от пояса супруга веревку, сама покатила салазки с елкой во двор. Назар шел следом, продолжая ворчать в полголоса:
— И чтобы никаких новомодных салатов на столе не было. Грецкие орехи. Сухарики, ядра граната, ничего! Только ёлка и мандарины, только домашние пельмени и оливье.
— Ладно, ладно, — с легкостью согласилась супруга. — Ты еще «Иронию судьбы» забыл упомянуть.
— И «с легким паром»! А как же? Без Лукашина и Новый год не наступит, — вполне серьёзно ответил Назар.
Ёлку сразу занесли в дом, а вот наряжать красавицу стали только к вечеру. Лесная гостья успела отогреться, распушиться и наполнить дом приятным, насыщенным хвойным ароматом.
Евдокия Семеновна вынимала из коробки новогодние игрушки. Вспоминала где и когда был приобретен тот или иной комплект, какие уже разбились, и при каких обстоятельствах. Глаза её блестели, и счастливая, с небольшой грустинкой, улыбка не покидала губ. Назар Матвеевич занимался гирляндой, которая была намотана на свернутой трубочкой газету. И теперь он с любопытством и интересом читал новости годичной давности. Не зря говорится: люди старые, что дети малые. В воздухе витал дух предстоящего праздника, а в душе зарождалась надежда на возможное чудо.
— А помнишь? — они одновременно задали вопрос, глянули друг на друга, и тут же громко рассмеялись. Поняли, что оба имели в виду ту встречу Нового года, хотя и минуло с тех пор почти добрых два десятка лет. Просто такое было трудно вычеркнуть из памяти, когда в одно мгновение перемешалось столько чувств и эмоций, на первый взгляд весьма противоречивых и порой совсем несовместимых. Однако все смешалось в большой, насыщенный коктейль.
В тот злополучный год почему-то решили нарушить традицию, а скорее всего, просто погнались за модой, и купили, совсем не дорого, искусственную ёлку. Да не простую, а с всякими наворотами. Он не только крутилась вокруг своей оси, но и ярко переливалась огоньками встроенной гирлянды, пела какую-то новогоднюю песенку, и при этом работала не только от электрической сети, но и на батарейках. Одним словом: диковина заморская.
Собрались весёлой компанией за обильно накрытым столом. Ёлочка в углу вертится, светится, и песенку поёт на аглицком языке, но с китайским акцентом. Детишки вокруг бегают, радуются. И вот наступает долгожданный момент – бой курантов. И тут… что-то хрустнуло, затрещало в китайской ёлочке, и через мгновение она вдруг вспыхнула снизу синим пламенем, продолжая между тем петь, но перешла на фальцет. Потом замкнуло электропроводку в доме, пробки перегорели. Началась паника, визги, крики, беготня. Мужики бросились за ведрами с водой, заливать горящую красавицу. Женщины второпях одевали детей, и выталкивали их на улицу. В избе – дым и смрад плавящейся пластмассы. Затушили, волоком вытащили во двор, воткнули в сугроб. Но что удивительно: она продолжала мигать, правда, только одним, насыщенно-синим, цветом и петь хриплым, словно прокуренным, голосом, и только на своем родном, китайском языке.
Пока искали запасные пробки, пока проветривали комнату – полночи-то и пролетело. Потому и без настроения сели за стол, быстренько встретили новый год, закусывая салатами со вкусом горелой пластмассы. Алкоголь не брал, и гости стали расходиться почти трезвыми, что уже само по себе было чем-то необычным, непривычным, вопреки всему и вся. Супруги Ложкари стали убирать со стола и мыть посуду. Евдокия моет, а Назар вытирает.
— Плохо помыла, жирная тарелка, — говорит он ей, и возвращает салатницу. Она протягивает вторую, и та едва не выскальзывает из его рук. Назар присмотрелся к жене, и едва не скатился на пол со смеху. Евдокия такая спокойная, но с отсутствующим взглядом, продолжает мыть посуду, но вместо моющего средства льёт на губку обильно растительное масло.
Да, такой новогодний праздник забыть почти невозможно.
— Кстати, — нарушила тишину воспоминаний Евдокия Семеновна. — Почтальон тебе бандероль принес. Очень даже интересную.
— Как пришла? — обомлел Назар Матвеевич. — Она же должна была только завтра прийти.
— Завтра на почте выходной, — жена ушла на кухню и принесла бандероль. Присела рядом на диван. — Тут написано, что это из «Книжного клуба». Ты же меня всегда уверял, что цены в каталоге слишком завышены, а сам….
— Эх! — с досадой хлопнул себя по колену Назар Матвеевич. — Весь сюрприз насмарку.
— Какой сюрприз? — глаза супруги блеснули радостным светом. — Значит, это книга не про рыбалку?
— Эх! — повторил разочарованно Назар Матвеевич, и полез на антресоль книжного шкафа, откуда достал большую коробку.
— Что это? — изумлено воскликнула Евдокия Семеновна.
— Новая российская энциклопедия в восемнадцати томах. Полтора года, по два тома в месяц.
Евдокия Семеновна неожиданно всплакнула. Она так давно мечтала приобрести эту энциклопедию. И каждый раз, листая каталог «Книжного клуба», лишь тяжело вздыхала, сетуя на дороговизну.
— Ну, что ты? — Назар Матвеевич присел рядом и обнял жену за плечи. — Это тебе мой новогодний подарок.
— А я, грешным делом, думала, что ты с каждой пенсии откладываешь на резиновую лодку.
— А зачем мне лодка? Рыбачить и с берега можно.
— А я тебе ничего не приготовила в подарок, — Евдокия Семеновна вытерла слёзы, и виновато глянула на супруга.
Назар Матвеевич нежно прикоснулся губами к её пульсирующей жилке на виске:
— Главный подарок – это ты. Подарок на всю жизнь. Жаль, что я так поздно понял это. Мало любил. Мало уделял внимания. Мало одаривал подарками.
— О чём ты? — нахмурилась Евдокия Семеновна.
— Ценить надо человеческие отношения. Не смотря на то. Что они порой такие запутанные, такие мучительные, такие…, — он больше не смог подобрать эпитета. — Но главное: это любовь. Вот то чувство, которое необходимо бережно хранить, оберегать, холить и лелеять. Знаешь, что на счет любви сказал фантаст Казанцев, Александр Петрович?
— Что? — Евдокия Семеновна уже стала забывать супруга именно таким. Серьезным, романтичным, и где-то даже сентиментальным.
— Любовь – это и есть самое удивительное чудо света! — тихо сказал Назар и снова с нежностью поцеловал супругу.
Помочь сайту
Поздравления
