Кто-кто в домике живет?

  «Господи, ну почему я так волнуюсь?»

С вечера выгладила новую, ну, почти новую юбку. Черную, со шлицей, прямую, строгую – как раз в меру. И любимую   кофточку в горошек. Долго выбирала, роясь в не богатом гардеробе. Выложила на спинку дивана все блузы, в которых было не стыдно пойти на работу, и отметала по одной.  Очень хотелось надеть самую  новую,  красную: купила только месяц назад с последних декретных выплат, еще не надевала её, всю кружевную, но на не прозрачном топе. Потом по здравому размышлению решила: слишком агрессивный цвет для первого раза. Первого? Ведь всёе уже было: и первый день в новой школе, и первое групповое занятие, и первые –- самые-самые, до сих пор любимые подопечные. И вечно чумазый Ванечка Белоусов, и Леночка Зырянова с комплексом отличницы, и Петя Чурков. Ах, этот Петя, кругом поспевал и умудрялся нашкодить. Сколько с ними всеми возни было!

__

  «Ну, вот почему я так волнуюсь? Туфли. Да, белые аккуратные лодочки, набойки поменяла, молоком протерла, блеск и красота. Так, ничего не забыла?» –- эти мысли хаотично носились в аккуратно причесанной головке молодого школьного психолога Маши Рыжак. Точнее, - Марии Ивановны Рыжак. Сегодня ей впервые предстояло явиться пред ясные очи   директрисе в новой для себя школе. После двух декретных и почти шести лет "простоя".

Первая школа и первая практика у неё былиа в маленьком селе. Всего-то 180 учеников. Все всё и про всех знали: и кто с кем вчера пил, и кто кому морду бил, и как разошлись. Много ли событий в жизни захолустного украинского села? Маша попала туда совсем молоденькой: в родном областном центре мест, как обычно, не было. Вот и пришлось ехать в дальнюю сельскую школу.  Добиралась каждый день туда-назад в основном на попутках. Мерзла зимой и маялась от жары летом. Часто опасалась за свою молодую жизнь, но вот не жалеет. Совсем. Ни капельки. Та школа её многому научила. Только поможет ли это теперь? Директриса новой школы после отпуска приболела и Машу еще не видела.

–- Маргарита Львовна очень компетентный педагог, Машенька, –- по- доброму подсказывала знакомая из   районо инструкторша Светлана Федоровна. –- Она строга, но в меру. Справедлива. Старой закалки, понимаете?

Маша кивала   и внимала каждому слову.  Шутка ли, - для неё нашлось место в её городе! Почти под боком: всего-то пол часа езды маршруткой в один конец. Решались проблеммы с детьми: няню  при зарплате школьного психолога не больно-то наймешь. Маша ликовала и одновременно боялась спугнуть удачу. «Школа № 18, та самая –- центральная! Старая школа, как называли её в Житомире. Теперь МОЯ школа»,  –- и Маша улыбалась сквозь слезы, всё еще боясь поверить в своё счастье.
–- Место декретное, но это и так удача, вы ведь понимаете, Машенька? –- елейный голос Светланы Федоровны совершенно не раздражал. За всёе было уплачено: неделю назад Маше позвонила бывшая однокурсница Лизка Савельева и сказала, что уходит в декрет и об этом еще никто не знает. Маша подсуетилась, сумела одолжить нужную сумму и сунуть кому надо. И место теперь было её! На целых три года. «А если повезет и Лиза   Савельева еще одного надумает родить? Ну бывает ведь чудо! Ведь она сама, собираясь в первый декрет, совсем не планировала через два года опять понести  и родить. Но вот ведь получилось. Пусть и Лизке повезет: тем более, что та так поздно вышла замуж, долго искала своего принца. Вот пусть теперь и займется своей прямой «репродуктивной функцией», пока еще не поздно»,  –- с улыбкой желала всего и сразу Маша своей старинной подруге. «Главное –- удержаться, понравиться директрисе, вписаться в коллектив, найти контакт с учениками. В общем: влиться, влиться, наконец, в желанный процесс РА-БО-ТЫ»,  –- по слогам, смакуя слово, почти пропела Маша. Внутренне пропела, но  инспекторша, поняв настроение Маши,  вдруг разулыбалась и просто потрепала  по плечу:
–- Да не бойся ты так, Маш. Можно на «ты»? –- и, не дождавшись ответа, продолжила: –- Маргарита тебя не съест, опыт у тебя уже есть. Диплом красный, да на стационаре. Детей любишь. Отзывы самые положительные. Если понравишься, может, Львовна для тебя еще одну ставку пробьет, чтоб уже навсегда.

И Маша почти задохнулась от возможных перспектив:
–- Ой, спасибо вам, Светлана Федоровна, как вы меня выручили, как выручили-то. Вы даже представить не можете, как бы мне было трудно с прошлой работой. Точнее, не с ней, не с работой, нет, там школа хорошая и дети..… Дети, вы знаете какие там чудные дети? Просто далеко, так далеко, а у меня ведь крохи у самой. В сад –- из сада, пять Миленке моей и всего три Алеше. Вы ведь понимаете? –- говорила Маша  сбивчиво,  волнуясь. Достала смятый платочек, чтобы вытереть покрасневшие от не пролитых слез глаза. –- Еще раз спасибо вам за участие и тепло.
 И вышла таки, лаская в груди трепетную бабочку радости.

« Ну вот, как всегда –- чуть каблук не сломала», – кусая губы, ругала себя Маша. Едва не опоздала на маршрутку:  добегала   последние пару метров и зацепилась за кусок, отодранной бордюрины. Хорошо, что не упала. Колготки-то последние. В маршрутке была куча-мала: из бантов, школьных форм, букетов астр и хризантем  вперемешку с розами, мамашами и бабушками, сопровождающими своих взволнованных чад. Немногочисленными, немного обескураженными папашами и уж совсем редкими дедами, украшенными, зачастую, орденами и орденскими планками. Первое сентября, однако. День, неповторимый во всех отношениях.

Как она доехала до школы, Маша помнила смутно. Её захватило это плещущееся вокруг волнение и нетерпение, наполнило, словно воздушный  шар воздухом, и подняло куда-то вверх, ввысь. Туда, где белозубыми улыбками сверкали облака и у каждого было свое лицо: лицо её бывших и будущих, но уже горячо любимых подопечных. Да, именно, подопечных. Ну не пациентами же их считать? Таких милых, теплых, пахнущих вкусно яблоками, молоком и детством.

Очнулась Маша уже при входе в класс:
–- Мария Ивановна, это третий «Б». Их учительница Любовь Карловна сегодня перенервничала, капли пьет. Третий урок, учебники уже выдали, вы бы просто познакомились с детками. Позанимались. Да и я посмотрю, как у вас это получается. Хорошо? –- полуутвердительно спросила Маргарита Львовна.

Маша внутренне собралась,  пытаясь справиться с вихремь впечатлений от свежевыбеленной и выкрашенной школы. От эха гулких и таких длинных коридоров. От старинной лепнины на потолке и медных канделябров, так странно не гармонирующихей со всей атрибутикой стандартной школы. От решеток на окнах: старых, литых, тяжелых решеток в глубине арочных окон-бойниц  в концах коридора.

Маша почему-то с трудом, урывками вспоминала свое знакомство в учительской с новым коллективом. Бесконечная череда лиц и имен промелькнули, не задев её.   Почти интуитивно она отметила доброжелательность многих и внутреннюю напряженность   иных при виде её: еще такой молодой и с виду хрупкой. Она что-то отвечала на приветствия, жала десятки рук. Крутила головой, чтобы ответить улыбкой на улыбку. Всё  знакомилась и знакомилась, так и не запомнив ни одного имени с новыми фигурантами водевиля вокруг неё.   Но прекрасно понимала, что завтра придется всё  повторить, но уже на свежую голову: и знакомство и представление, а сегодня, да, уже сегодня она узнает главное –- сможет ли наладить контакт с детьми. Не утратила ли она этот дар  –  видеть их боль, уметь извлечь её из глубин подсознания и помочь. Сумеет ли она опять раствориться в их улыбках и оттаять, забыть о беспросветной хронической нищете. О своем убогом существовании и кочевании по съемным квартирам с двумя детишками на руках. О постоянных изменах до сих пор до боли любимого мужа. Сумеет ли обрести себя, излечить себя, помогая детям? Наверно, только славянки умеют лечиться работой. В этом и сила и слабость наших женщин.

  В первый день у Маши не должно было быть групповых занятий, которые она по привычке называла уроками. Маша просто хотела чуть обжить свой новый кабинет, разобраться с записями Лизы. Просто присмотреться к коллективу, к детишкам, весело чирикающим и носящимися, как стайки галчат вдоль коридора. Но Маргарита Львовна огорошила её новостью о плохом самочувствии учительницы третьего «Б»  класса и попросила провести групповое занятие сразу. Без подготовки. После почти шести лет совершенно других занятий. И Маша здорово струсила.

–  Ну так что, Мария Ивановна, мы тут до перемены будем стоять? Или начнем занятие? –- голос директрисы вывел Машу из ступора, и она  наконец вошла в класс.
Пока открывалась дверь, Маша слышала веселый щебет детишек. Но шум почти мгновенно стих, когда она,  тоненькая и высокая, вошла,  в своих белых лодочках и блузке в горошек.
–- Здравствуйте, дети, –- низкое контральто Маргариты Львовны заполнило класс до последнего сантиметра и, поднявшись вверх, расшиблось об потолок.
–- Здав-ствуй-те! –- не дружным хором ответили ребятишки.
–- Это наш новый психолог –- Рыжак Мария Ивановна, прошу любить и жаловать, –- и тут же, развернувшись к Маше, продолжила уже для неё, –- а это наш третий « Б» .
–- Вот и познакомились, –- услышала Маша собственный уверенный голос, –- знаете, у меня дома двое чижиков-пыжиков живут. Одному из них пять лет, а второму три года. Вы-то уже большие, а с ними еще столько возни. Так, что с вами я буду отдыхать от них. Хорошо? Вы ведь мне поможете?
Дети разулыбались и закивали в ответ. Маргарита Львовна поджала губы, осуждая не педагогический прием. Но Маша вдруг почувствовала, что все волнения и страхи испарились. И ей стало глубоко наплевать, понравится она высокой и статной директрисе с лицом бывшей примадонны захудалого театра и телом дородной крестьянки, или нет.
–- Давайте знакомиться по списку? –- предложила Маша и открыла журнал, но, увидев, что директриса подпирала стену, не будучи в силах уместиться за крохотной партой, участливо,  поднесла единственное кресло начальству, а сама начала  перекличку:
–- Алабян Дмитрий.
–- Волошина Инна.
–- Гринюк Наташа.
Дети поднимались один за другим и улыбались ей в ответ. Окончив перекличку, Маша спросила:
–- У вас есть при себе карандаши и альбом? –- дружное «да» было ей ответом.
–- Мы будем рисовать домики. Один – радостный домик, второй – грустный.
–- А какими они должны быть, Мария Ванна? –- решил выяснить рыженький лопоухий мальчик. ( Маша  заглянула  в журнал, вспоминая его имя.)
–- В первом домике, Андрей, должно быть всё  самое хорошее, что у тебя было, а во втором – всё  самое плохое. Ну вот, например, смотрите.

 - И  Маша нарисовала цветными мелками на доске дом, полный цветов и красок, и второй – простенький, с грустным дымком над крышей.
Дети принялись за работу. Маша проходила вдоль рядов и смотрела на то, что получается. Домики были разными, как и рисовавшие их. У одних ровненькие, под линейку, в горошек и солнышка, у других - кривоватые. Домик грусти у всех одинаково кривобок и несуразен. А у рыженького «солнышка», как уже про себя окрестила Маша Андрюшу Драгуна, второй дом был похож на поломанную церквушку, или скорее даже на колоколенку. Или, быть может, на сгоревшую церквушку –- трудно понять. Столько было дыма и копоти, и этот колокол над остовом развалин. Маша  ощутила внезапное дуновение  холодного  ветра.
–- Все справились?
–- Аха, да, умгу, –- вразнобой ответили малыши.
–- А теперь мы будем заселять наши домики. В добрый и светлый домик мы поселим всех, кого мы любим и кто любит нас, всех-всех!
–- И кошку можно?
–- И собаку?
–- И черепашку? –- посыпались градом вопросы.
–- Да, да, да! Всех-всех, кто дарит вам радость.
–- А как? А как это сделать? Их там надо нарисовать?
–- Можно и просто написать внизу имена всех, кто там живет. Вы ведь писать не разучились за лето?
–- Неееееет, –- дружно отвечали дети.
Детишки начали подписывать, кто живет в их добром домике. Мамы и бабушки, дедушки и коты-собаки и всякая прочая-прочая живность, братики и сестрички, иногда тети и дяди.
–- А теперь мы поселим во второй домик всех, кто причинил нам боль, обидел нас, всё-всё плохое, что только у вас было.
Через пару минут Маша начала обходить класс, проверяя, кого и чего боятся её дети. Почти у всех во втором домике жил... папа.

«Так, Машка, взяла себя в руки. Это просто совпадение. Это пол беды. Сговорились, что ли, шалуны?»

Она подошла к парте, где сидел лопоухий солнечный Андрейка, под домиком, похожем на сожженную церквушку с покосившейся  колокольней,  была надпись:  «ТАМ ПАПА, ОН УШЕЛ ОТ НАС»...
В классе вдруг стало очень холодно, и где-то еле слышно звякнул расколотый колокол, Маша, зябко передернула плечами, и быстро собрала рисунки. Это для деток просто рисунки  - для неё –  материал для работы. По этим картинкам она будет точно знать, что радует и огорчает её новых подопечных. Рисунок Андрейки она положила сверху с умыслом.
–- А теперь мы нарисуем пасхальное яичко, для мамы. Каждый свое. Все помнят, как красили яички на Пасху? Вот и нарисуйте самые красивые яички, с любым узором.

Малыши засопели. Маша решила бегло просмотреть еще раз предыдущие рисунки и не мешать полету творчества ребятишек. Двое-троей  детей в классе рисовали очень прилично,- чувствовалась школа, как минимум художественная и не первый год,  если  такая  по карману их родителям. Пару деток были самородками –- явно без выучки, но с чувством формы. Это Мария, бегло отмечала, вглядываясь в картинки.  Но не это интересовало Машу: её интересовал   смысл картинок.  Кто-кто в белом домике живет? Что будит в хозяине картинки позитивные эмоции? Кто-кто в черном домике живет? Что будит в ребенке негатив?

Перед самым звонком Маргарита Львовна вышла из состояния статуи и чуть слышно кашлянула.
–- Дима Алабян соберет рисунки, и всем хорошего дня и домика, полного радости и смеха. Пусть плохое останется в другом домике, –- попрощалась Маша с детьми и с охапкой работ пошла к двери.
–- Андрейка, помоги мне донести до кабинета рисунки, – попросила она «рыжика» и дала ему пару листков.
И совершенно не обратила внимания на возвышающуюся за её спиной директрису.
В кабинете, положив на девственно -пустой стол стопку рисунков, Маша подняла глаза на лопоухое «солнышко»:
–- Андрюш, а куда твой папа ушел?
« Ну, мало ли, может, в плавание ушел, может, мусор вынести, а для ребенка ушел..… Они же совсем крохи», –- успокаивала себя Маша.
–- Папа нас бросил, Маша Ванна. Он теперь живет в Киеве с другой тетей.
–- Андрюш, так тоже бывает. Взрослые иногда расстаются друг с другом, но это не значит, что папа тебя  больше не любит. Понимаешь?
–- Нет, Маша Ванна, папа и меня тоже бросил. Два года уже ни слуха ни духа. И ни копья... –- грустно сказал малыш, явно цитируя чужие слова, но с такой неподдельной болью. А потом поднял глаза, где на рыжих длинных ресницах предательски заблестели слезинки. И столько не детского горя было во взгляде. Столько непонимания всего произошедшего. Столько немого крика, что Маша враз просто обняла кроху, забыв про все психологические приемы.
–- Но вот второй домик, он ведь у тебя такой красивый, и я вижу там маму и кошку Мурку, и бабушку. А Чебурашка – это кто?
–- Моя морская свинка, мне её мама подарила.
–- Ясно, Андрюш, ты иди, сейчас урок начнется, но заходи ко мне, пожалуйста, хорошо?
–- На большой перемене?
–- Да на любой, Андрейка, на любой перемене и после уроков. Договорились?
–- После уроков - только если мама разрешит и бабушка, чтоб не волновались, –- рассудительно заметил маленький мужчина.
–- Конечно-конечно, Андрюш. Я сама поговорю с твоей мамой, она ведь забирает тебя сегодня?
–- Да, сегодня вместе с бабушкой. Ведь Первое сентября, –- расплылся в улыбке всеми конопушками «рыжик».

Когда за мальчишкой хлопнула   дверь, Маша из вороха рисунков   достала картинку малыша, чтобы поглядеть на его «крашанку». На листке, подписанном Андреем,  не было ничего похожего на пасхальное яйцо. Огромный букет алых роз  был выписан почти профессионально: каждый лепесток на своем месте и даже полутона нанесены. А под ним пара строк: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАМОЧКА! И НИКОГДА НЕ БРОШУ!»

Маргарита Львовна нашла своего нового психолога через час в кабинете. Маша рыдала   над двумя рисунками маленького рыжего «солнышка». Рыдала от боли предательства, испытанного им так рано,  и от гордости за этого маленького, но уже НАСТОЯЩЕГО мужчину. Строгая директриса обняла Машу за плечи, и, глядя на рисунки,  сама прослезилась.

Когда Лизка Савельева вышла из декрета, Львовна выбила еще одну вакансию для психолога.