Колымские легенды Беспалого Деда

С.Кочнев
КОЛЫМСКИЕ легенды БЕСПАЛОГО ДЕДА
 
Дед Беспалый получил своё прозвище за отсутствие на левой руке фаланги указательного и среднего пальцев. Рубанул как-то сам случайно топором, вот и не стало их. Впрочем, это совершенно не мешало ему, привык за много лет.
Рыбаком был Беспалый Дед не просто везучим, если есть он, особый рыбацкий бог, то, без сомнения, Деда он поцеловал в самую маковку и смачно, от души. Дед мог поймать рыбку в любой, что называется, луже. Ну, в луже – не в луже, не видели, врать не будем, а в небольшом пруду городского парка, перемученном радостной мелюзгой так, что вода казалась толокняной болтушкой, ловил он, случалось, таких сазанов, каких и не бывает вовсе.
Сколько раз к нему приставали желающие разузнать секрет удачной рыбалки! Какие только блага не предлагали! Дед отвечал всегда: «Да нет, ребятки, никакого секрета. Вот, белую булку беру, с водичкой разминаю и всё!»
- Врёшь, Беспалый! У меня тоже белая булка, и я тоже её просто с водичкой разминаю… Сижу я от тебя в пяти метрах, забрасываю туда же почти, куда и ты, но ты-то ловишь! У тебя уже штук пятнадцать!»
- Двадцать девять, - Дед как раз вытащил ещё одну.
- Тем более! А у меня – хоть бы раз клюнуло!
- Ну нет тут никакого секрета…
- Дед! Не нервируй меня… - электрик Ромка вскочил и нервно забегал между жидкими кустами колючих акаций, - Хочешь, я у тебя куплю удочку?! Червонец дам, хочешь?
- Рома, ты не суетись, присядь, давай. Я тебе кое-что скажу.
Ромка, который за пять минут до этого матюкаясь ломал свои снасти, с готовностью присел возле Деда на камешек.
- Прежде чем покупать, - Дед пристально посмотрел на него, - Надо снасть испробовать, правда?
- Правда, – отозвался Роман.
- Вот давай и садись на этот ящик, я тебе удочку дам, и будешь пробовать.
Рыбаки, располагавшиеся неподалёку по обе стороны от Деда, с интересом наблюдали. Некоторые даже забыли про свои удочки, так было любопытно.
Через час, примерно, когда у Беспалого в садке уже места для рыбы не оставалось, Роман снова не выдержал: «Дед! Но это же просто… Ты колдун, что ли?! У меня ведь ни одной!» Взвился и, позабыв, что держит чужую удочку, чуть не сломал её об колено.
- Врёшь, Беспалый! Нельзя тут без секрета!
- Рома! Ты не кричи! Положи удочку, а потом будешь руками махать.
Роман, опомнившись, послушно положил снасть, но продолжал трындеть: «Почему ты такой жадный?! Скажи, Дед, жалко тебе, что ли? В чём секрет?»
- В том секрет, Рома, что ты на мою удочку, с моей наживкой, сидя рядом со мной, не поймал ничего. А почему это? Не знаю.
- Опять сказки мне рассказываешь? Секрета нет у него! И я ведь про то же: на твою удочку, с твоей наживкой, рядом с тобой – и  ни фига у меня нет, а у тебя – полный садок! Как это понимать?! Нет секрета?! Сказочник ты, Дед! Тебе на радио надо выступать – будешь сказки детишкам рассказывать.
- Ну, сказок я не знаю… И секретов никаких я не знаю… А знаешь, помню я легенду, даже не одну. Вот, будет время – расскажу.
 
Погасла утренняя зорька, небо из бирюзового незаметно стало белесоватым и на всё видимое пространство обрушился беспощадный летний зной.
Рыбаки давно уже свернули свои снасти, но никто не спешил домой, никто не выглядывал подходящий к недалёкой остановке маленький пыльный автобус, который обыкновенно поджидали с нетерпением.
Все собрались под огромной акацией, дающей призрачную спасительность от палящего белого солнца, и слушали Деда.
- Вот читал ты описание «спидолы»? – обращался Дед к кому-то из них, - Не читал. А что там сказано? «В данном приёмнике триммеры КВ диапазонов заменены на конденсаторы постоянной ёмкости». Вон, Лёха, - Беспалый указал на расположившегося поодаль рыбака, - У нас специалист в радиотехнике. Ему это понятно, как яичница: приёмник может принимать радиоволны только определённых частот и не ловит другие диапазоны. Так, Лёша?
- Так, - отозвался тот.
- Таким, вот, образом, - продолжал Дед свою повесть, - Лично я на Колыме переделал сотни, если не тысячи «спидол», которых прислали в качестве поощрений чукотским оленеводам, рыболовам, охотникам это в середине шестидесятых было.
То есть изначально прислали их нормальными, в настоящем, так сказать, виде, с триммерами, ты меня извини за научное слово.
И стало это началом великой смуты.
А почему стало? А потому, что чукотские оленеводы и старатели, крутили ручки настройки коротких волн и очень даже запросто ловили бередящие разум передачи запредельных радиостанций, расположенных в непосредственной близости от границ нашего великого государства, в растреклятой ихней Америкляндии
- А причём тут Колыма, при чём Чукотка? Ты, Дед, что, был там? – подал голос кто-то из слушателей.
- Я там не был, - Дед вздохнул, - я там сидел… Сначала в лагере, потом не поселении… Но ты меня не отвлекай, я ведь о другом. Ты, вот, про чукчей только анекдоты слышал, а чукчи – это… - он помолчал немного, подыскивая нужные слова, - очень гордый народ, народ прекрасных мастеров-художников, косторезов, народ великих воинов, народ поэтов и сказителей.
Знаете, как они себя называют? Луораветлан, это значит «настоящие люди».
В анекдотах твоих, - повернулся Дед к Роману, - чукчи наивные, бесхитростные, недалёкие. А вот тебе. Слушай.
Жил да был в незапамятные времена Нуртутэгийн. Кочевал по тундре, выпасал оленей. Стойбище Нуртутэгийна, однако, большое было. Очень большое. Много оленей было у Нуртутэгийна.
Большие праздники устраивались в стойбище, собирались луораветлане не только из окрестных стойбищ, даже из-за моря приезжали гости на быстрых своих упряжках. Зверя привозили, угощения привозили, девушек привозили, чтобы жениха достойного сыскать, юношей привозили, чтобы найти невесту.
Хорошо, однако, было на этих праздниках.
Шаманы камлали, призывая удачу, лечили недуги. Много жертв богам приносилось. Очень боги были сыты. Шибко хорошо им было, и потому, однако, хорошо помогали боги Нуртутэгийну.
Лихие каюры состязались на праздниках, борцы, лучники.
Пелись долгие песни. Старики рассказывали о подвигах отцов и дедов, учили молодых, советы давали.
Все вместе много и вкусно кушали, ой, как вкусно, однако, кушали, как много! Так шибко много кушали, что потом долго лежали в ярангах, потому что танцевать не могли.
Танцевали, однако, потом шибко хорошо. Громко звучали бубны.
Так громко они звучали, что слышали их все сопки, все звери и птицы. И радовались все, кто слышал бубны потому, что хорошо, однако, становилось на душе у каждого.
 
Хорошие, однако, праздники у Нуртутэгийна.
 
Только шаман соседнего племени, что кочевало в двух днях пути к северной звезде, не радовался, слыша, как пели бубны. Зависть и злоба поселились в его сердце оттого, что не было у него столько оленей, что не устраивал он таких хороших праздников, и не к нему приезжали на быстрых нартах гости из-за моря.
Стал камлать шаман, созывать злых духов и сеять в сердцах соплеменников своих такую же зависть и злобу. Камлал долго, однако. Жертвы кровавые приносил.
 
И посеял шаман зависть и злобу.
И выросла зависть,
И закипела злоба.
И пошёл народ войной на народ.
 
Нуртутэгийн, однако, не только оленей выпасал, но и воин был искусный.
Когда подошли враги к стойбищу, то собрал он большой отряд, много луораветлан пришло и примчалось на быстрых упряжках, много искусных воинов собралось.
 
И стали темны окрестные сопки от сонма врагов.
И позвал Нуртутэгийн в круг воинов своих,
и круг сделался широк.
И охватил воинов круг и оленей,
и детей малых, и стариков,
и яранги, и весь скарб...
Всё стойбище охватил круг воинов
и сокрыл собою.
Ближе всех к врагу поставил Нуртутэгийн
лучников,
и лучники стояли.
И зазвенели и запели бубны в стойбище,
прося у богов победы.
И застучали и загремели бубны врагов,
призывая к битве.
И началась битва.
И потекли враги, как будто сами сопки двинулись,
и засыпали луораветлан стрелами.
И отвечали стрелами лучники,
и сокрыли стрелы солнце,
и сделалась на небе, как ночь от стрел,
и поразили стрелы многих врагов.
Но не убывало врагов,
и они поразили многих воинов Нуртутэгийна.
И отступили лучники
и сокрылись за частоколом из копий,
и копьеносцы разили врагов,
но не убывало врагов, будто рождали их сопки.
И пели бубны в стойбище Нуртутэгийна
то радостно, празднуя малый успех,
то горестно, отмечая большие потери.
Редели ряды луораветлан,
но и ряды врагов редели.
Многие нашли свой славный конец в этой битве
и с честью ушли по дороге предков.
И увидели враги, что стало мало луораветлан,
И стало радостно врагам,
победный стук своих бубнов слышали они уже.
И потекли враги на луораветлан,
и окружили,
и отбросили копья враги,
и достали ножи,
и хотели резать ножами…
Но взметнулась к небу песня бубнов
стойбища Нуртутэгийна,
и взлетели над врагами луораветлане,
и парили над врагами, как на крыльях птицы,
и разили врагов, паря над ними.
Пролетев же над врагами,
встали на ноги за сонмищем их
и разили врагов со спины.
И устрашились враги смертным страхом,
и возопили зверьим смертным криком,
видя, что летают луораветлане,
как на крыльях птицы,
и разят, летая.
И пали ниц враги и разбежались в страхе,
и побросали они бубны свои,
и оружие своё побросали враги.
 
И луораветлане победу свою
над врагами
помнят вовеки
и помнят луораветлане
летающих воинов своих.
 
- Красивая легенда, - после паузы сказал Роман.
- Я тоже думал, что всё это «преданья старины глубокой», помолчав отозвался Дед, - Мне один эвенк знакомый, Николай, вроде его звали, оленный эвенк, по секрету, тайну раскрыл за поллитровку. Они действительно взлетали. Вот, честное слово! А взлетали, раскачавшись, как на батутах, на длинных копьях, которые держали другие воины.
Они эти копья выращивали… из берёзы.
Найдут в укромном месте молодой побег берёзы, слегка закрутят его и фиксируют кожаными ремешками. И каждый день, несколько лет подряд, закручивают ещё чуть-чуть и фиксируют ремешками. Деревце вырастало идеально прямое, равномерно скрученное по всей длине, прочное и гибкое. Из этого деревца и стругали упругое копьё, которым подбрасывали человека, как, вот, современные батуты подбрасывают.
Впрочем, всё это, как я уже вместе с поэтом говорил, «преданья старины глубокой».
 
Дед, вынул часы, взглянул мельком и, прищурившись, вгляделся в даль – не показался ли автобус, убедился, что не показался, и продолжал.
 
- А в 60-х что случило? Слушай. Посиживал чукча в яранге, посасывая трубку, потягивая водку да покручивая приёмника ручку, и слушая голоса вражеские, заморские, и вдруг понял, что не чукча он, а луораветлан. И дух Нуртутэгийна проснулся в нём и вывел из яранги, и в руки дал винтовку...
 
И вышли луораветлане из яранг своих
и хотели знать правду,
и винтовками своими
готовы были за правду биться...
 
Восстание случило, братцы. Такое, восстание, что пришлось, братцы мои, с материка помощь вызывать. Когда особая дивизия Дальневосточной военного округа на нескольких кораблях прибыла на Колыму, то очень быстро всё стало понятно.
Где хорошо живут коренные народы, а где не хорошо - это вопрос, решаемый однозначно: у них, в Америкляндии, - нехорошо, у нас - совсем другое дело.
И снова гордые луораветлане стали чукчами, и пили много воды огненной, и, вероятно, от влияния воды этой, отдали кому надо приёмники свои. И эти приёмники, чтобы не ловили больше голоса вражеские, я и переделывал, вынимая главное, так сказать, содержание и вставляя, так сказать, нужное.
 
Дед снова немного помолчал, пристально глядя в даль на просёлок, но смотрели глаза его сквозь годы и видели посёлок Ягодное, что на трассе, километрах в пятистах от Магадана. Красота… Ближе к осени все склоны сопок усыпаны несминаемым ковром брусники и от того издалека кажутся бордово-красными, как будто великан пришёл и укрыл гигантским своим бархатным пологом всё вокруг. И над этим великолепием глубокой летней ночью парит солнечный диск, такой близкий, что сомнения нет - можно запросто взять и потрогать.
- Я однажды сочинил стихотворение … - продолжил он.
- Я помню чудно мгновенье? – сострил кто-то не к месту, но Дед не услышал шутки, мысли его бродили среди полупрозрачных лиственниц, рассыпаных по слонам бесконечных сопок.
- Про ход лосося на нерест по тонюсеньким протокам, ручейкам! Это простыми словами не передать… это просто симфония света, звука, воды, отливающих антрацитом бесчисленных тел и неудержимого стремления к продолжению себя и таинству упокоения.
Хотя, нет, спутал я… "Ода кижучу". Это рыбка такая, по-научному "серебристый лосось".
Ах, кижуч!
                        Вы едали вкусноту?
Деликатес, каких в природе мало!
Спросите про горбушу, про кету,
И я отвечу:
                        - Рядом не стояло!
 
Что хариус?! Что стерлядь?! Что форель?!
Что белорыбица?! - Всё детские игрушки!
Но если кижуча не ели Вы досель,
Что ж локти грызть осталось иль подушки.
 
Хорош с дымком, и вяленый, и в соли.
Хорош балык и с косточкою бок.
Под пиво много не советую позволить,
Под водочку его ведро я съесть бы мог.
 
В желанье весь! Уже невмоготу!
Иду вкушать!
                        А ведь и Вы могли бы
За стол со мною сесть
И с восхищеньем съесть
Хоть ломтик тающей во рту
            Непревзойдённой рыбы!
 
О как!
 
Рассказано было так вкусно, что многие невольно сглотнули. Ещё раз убедившись, что автобуса на горизонте не видно, Дед продолжал свой рассказ.
 
- Эх! Жаль, что вы на Нюкле не бывали! «Что за Нюкля?» - спросите вы.
Нюкля, это, братцы вы мои, говоря скупыми словами справочника, мыс у впадения реки Ола в воды бухты Гертнера, по-другому - бухты Весёлая - Охотского моря, недалеко от районного центра Ола Магаданской области.
 А вот легенда другое говорит.
Жил да был на берегу моря со своими домочадцами морской нивх по имени Нюкля. Давно это было, когда ещё деревья были большими, а звёзды прямо с небес слетали на землю, чтобы отдохнуть у костра, послушать песню, да поесть юколы. 
Промышлял Нюкля нерпу, кормился рыбой, икру приготовлял, да русским продавал за водку - ведро икры за бутылку воды огненной. Шибко большое хозяйство было у Нюкли, детей было много, каяков было столько, сколько пальцев на руках и ногах, железные наконечники у гарпунов были, сети были у Нюкли большие. Хорошо жил Нюкля, богато жил, много работал, много промышлял, много икры приготовлял.
И вот пришло время Нюкле идти к предкам своим. Всё, что имел и умел, он передал детям, крепкие яранги оставил, помолился и пошёл.
Пошёл, да и остановился у моря.
Куда идти, думает: направо, налево? Присел на корточки, трубку закурил, стал думать. Долго думал, три трубки думал, но так и не придумал. Стал четвертую трубку набивать.
Тут скала, что возвышается на самом берегу, стала вроде потрескивать. Интересно стало Нюкле - что это за звуки такие, спрятал он трубку за пазуху, подошёл к скале поближе. А потрескивание стало вырастать, поднялось, как вал водяной до небес и превратилось в зов неведомый: «Иди ко мне, Нюкля... Иди ко мне...»
Вот чудеса! - думает Нюкля, - Словно зовёт меня кто-то. Посмотреть, что ли?
 
И пошёл Нюкля к скале, зовущей его,
И тут узрел он, как раздвигается скала,
и открывается широкий проход.
И там узнал он путь,
по которому надлежит ему идти.
И шагнул Нюкля на путь надлежащий,
и пошёл по пути этому.
И как пошёл он по пути этому,
то содвинулись стены скалы
и сокрыли Нюклю,
и путь, ему одному надлежащий, сокрыли.
 
Много прошло с той поры дождей и метелей, смыло навсегда безжалостное прибойное море дорожку следов, что оставил Нюкля, уйдя в скалу. Да и сама скала поседела, осыпалась, стала похожа на полусъеденную сахарную голову и от того так и называется - Сахарная головка. Только осталась узкая расщелина, что была когда-то Нюкле проходом.
Пытался сынулька мой когда-то протиснуться в неё, но дальше двух-трёх метров это ему не удавалось, а и страшно было - а вдруг проход откроется, и поманит Нюкля: «Иди ко мне...»  И выскакивал он из расщелины, учащённо дыша и оглядываясь - не видел ли я испуга его, а я делал вид, что не видел…
Письмо он мне недавно прислал, как побывал на Нюкле
Слёзы бессильной злости наворачивались на глазах его, когда видел он, во что теперь превратилась Нюкля, изгаженная нынешними людишками. Проход в скалу завален пивными бутылками, мусорными пакетами, рваными презервативами...
Ой-ой-ой!
Люди-люди! Ни за какие деньги не купить вам той икры, что делал Нюкля, никогда не ощутить её тающий, исчезающий в вечности вкус - нет её, вы её уничтожили жадностью своей необузданной... Что скажете вы пред престолом за алчность свою? Нечего будет вам сказать, и кара вечная настигнет вас!
…А нивхи вернуться, и снова оживут легенды, и Нюкля пойдёт добывать нерпу, икру приготовлять, юколу есть, петь песни звёздам...
 
Вдруг он оживился. По дальнему склону горы дымился, приближаясь клубок пыли, несущий внутри себя железное тело долгожданного автобуса.
 
- Ага! Всё, братцы… Автобус… - Дед Беспалый засуетился, бросая остатки снастей в рыбацкий свой ящик. Слушатели, как заворожённые, не шевелясь следили за его телодвижениями, – Чего вы сидите? Автобус идёт, говорю.
Очнувшиеся слушатели внезапно обнаружили себя на речном берегу, повскакивали с мест, засобирались и всем гуртом поспешили на остановку.
- Мы подержим, подержим! Ты не спеши, Дед! Не спеши, а то споткнёшься ещё… Автобус ещё далеко… Успеешь… Не спеши…
 
 
© С.Кочнев, Санкт-Петербург, 2015 г.

© Copyright: С.Кочнев (Бублий Сергей Васильевич), 2015

Регистрационный номер №0289169

от 18 мая 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0289169 выдан для произведения: С.Кочнев
КОЛЫМСКИЕ легенды БЕСПАЛОГО ДЕДА
 
Дед Беспалый получил своё прозвище за отсутствие на левой руке фаланги указательного и среднего пальцев. Рубанул как-то сам случайно топором, вот и не стало их. Впрочем, это совершенно не мешало ему, привык за много лет.
Рыбаком был Беспалый Дед не просто везучим, если есть он, особый рыбацкий бог, то, без сомнения, Деда он поцеловал в самую маковку и смачно, от души. Дед мог поймать рыбку в любой, что называется, луже. Ну, в луже – не в луже, не видели, врать не будем, а в небольшом пруду городского парка, перемученном радостной мелюзгой так, что вода казалась толокняной болтушкой, ловил он, случалось, таких сазанов, каких и не бывает вовсе.
Сколько раз к нему приставали желающие разузнать секрет удачной рыбалки! Какие только блага не предлагали! Дед отвечал всегда: «Да нет, ребятки, никакого секрета. Вот, белую булку беру, с водичкой разминаю и всё!»
- Врёшь, Беспалый! У меня тоже белая булка, и я тоже её просто с водичкой разминаю… Сижу я от тебя в пяти метрах, забрасываю туда же почти, куда и ты, но ты-то ловишь! У тебя уже штук пятнадцать!»
- Двадцать девять, - Дед как раз вытащил ещё одну.
- Тем более! А у меня – хоть бы раз клюнуло!
- Ну нет тут никакого секрета…
- Дед! Не нервируй меня… - электрик Ромка вскочил и нервно забегал между жидкими кустами колючих акаций, - Хочешь, я у тебя куплю удочку?! Червонец дам, хочешь?
- Рома, ты не суетись, присядь, давай. Я тебе кое-что скажу.
Ромка, который за пять минут до этого матюкаясь ломал свои снасти, с готовностью присел возле Деда на камешек.
- Прежде чем покупать, - Дед пристально посмотрел на него, - Надо снасть испробовать, правда?
- Правда, – отозвался Роман.
- Вот давай и садись на этот ящик, я тебе удочку дам, и будешь пробовать.
Рыбаки, располагавшиеся неподалёку по обе стороны от Деда, с интересом наблюдали. Некоторые даже забыли про свои удочки, так было любопытно.
Через час, примерно, когда у Беспалого в садке уже места для рыбы не оставалось, Роман снова не выдержал: «Дед! Но это же просто… Ты колдун, что ли?! У меня ведь ни одной!» Взвился и, позабыв, что держит чужую удочку, чуть не сломал её об колено.
- Врёшь, Беспалый! Нельзя тут без секрета!
- Рома! Ты не кричи! Положи удочку, а потом будешь руками махать.
Роман, опомнившись, послушно положил снасть, но продолжал трындеть: «Почему ты такой жадный?! Скажи, Дед, жалко тебе, что ли? В чём секрет?»
- В том секрет, Рома, что ты на мою удочку, с моей наживкой, сидя рядом со мной, не поймал ничего. А почему это? Не знаю.
- Опять сказки мне рассказываешь? Секрета нет у него! И я ведь про то же: на твою удочку, с твоей наживкой, рядом с тобой – и  ни фига у меня нет, а у тебя – полный садок! Как это понимать?! Нет секрета?! Сказочник ты, Дед! Тебе на радио надо выступать – будешь сказки детишкам рассказывать.
- Ну, сказок я не знаю… И секретов никаких я не знаю… А знаешь, помню я легенду, даже не одну. Вот, будет время – расскажу.
 
Погасла утренняя зорька, небо из бирюзового незаметно стало белесоватым и на всё видимое пространство обрушился беспощадный летний зной.
Рыбаки давно уже свернули свои снасти, но никто не спешил домой, никто не выглядывал подходящий к недалёкой остановке маленький пыльный автобус, который обыкновенно поджидали с нетерпением.
Все собрались под огромной акацией, дающей призрачную спасительность от палящего белого солнца, и слушали Деда.
- Вот читал ты описание «спидолы»? – обращался Дед к кому-то из них, - Не читал. А что там сказано? «В данном приёмнике триммеры КВ диапазонов заменены на конденсаторы постоянной ёмкости». Вон, Лёха, - Беспалый указал на расположившегося поодаль рыбака, - У нас специалист в радиотехнике. Ему это понятно, как яичница: приёмник может принимать радиоволны только определённых частот и не ловит другие диапазоны. Так, Лёша?
- Так, - отозвался тот.
- Таким, вот, образом, - продолжал Дед свою повесть, - Лично я на Колыме переделал сотни, если не тысячи «спидол», которых прислали в качестве поощрений чукотским оленеводам, рыболовам, охотникам это в середине шестидесятых было.
То есть изначально прислали их нормальными, в настоящем, так сказать, виде, с триммерами, ты меня извини за научное слово.
И стало это началом великой смуты.
А почему стало? А потому, что чукотские оленеводы и старатели, крутили ручки настройки коротких волн и очень даже запросто ловили бередящие разум передачи запредельных радиостанций, расположенных в непосредственной близости от границ нашего великого государства, в растреклятой ихней Америкляндии
- А причём тут Колыма, при чём Чукотка? Ты, Дед, что, был там? – подал голос кто-то из слушателей.
- Я там не был, - Дед вздохнул, - я там сидел… Сначала в лагере, потом не поселении… Но ты меня не отвлекай, я ведь о другом. Ты, вот, про чукчей только анекдоты слышал, а чукчи – это… - он помолчал немного, подыскивая нужные слова, - очень гордый народ, народ прекрасных мастеров-художников, косторезов, народ великих воинов, народ поэтов и сказителей.
Знаете, как они себя называют? Луораветлан, это значит «настоящие люди».
В анекдотах твоих, - повернулся Дед к Роману, - чукчи наивные, бесхитростные, недалёкие. А вот тебе. Слушай.
Жил да был в незапамятные времена Нуртутэгийн. Кочевал по тундре, выпасал оленей. Стойбище Нуртутэгийна, однако, большое было. Очень большое. Много оленей было у Нуртутэгийна.
Большие праздники устраивались в стойбище, собирались луораветлане не только из окрестных стойбищ, даже из-за моря приезжали гости на быстрых своих упряжках. Зверя привозили, угощения привозили, девушек привозили, чтобы жениха достойного сыскать, юношей привозили, чтобы найти невесту.
Хорошо, однако, было на этих праздниках.
Шаманы камлали, призывая удачу, лечили недуги. Много жертв богам приносилось. Очень боги были сыты. Шибко хорошо им было, и потому, однако, хорошо помогали боги Нуртутэгийну.
Лихие каюры состязались на праздниках, борцы, лучники.
Пелись долгие песни. Старики рассказывали о подвигах отцов и дедов, учили молодых, советы давали.
Все вместе много и вкусно кушали, ой, как вкусно, однако, кушали, как много! Так шибко много кушали, что потом долго лежали в ярангах, потому что танцевать не могли.
Танцевали, однако, потом шибко хорошо. Громко звучали бубны.
Так громко они звучали, что слышали их все сопки, все звери и птицы. И радовались все, кто слышал бубны потому, что хорошо, однако, становилось на душе у каждого.
 
Хорошие, однако, праздники у Нуртутэгийна.
 
Только шаман соседнего племени, что кочевало в двух днях пути к северной звезде, не радовался, слыша, как пели бубны. Зависть и злоба поселились в его сердце оттого, что не было у него столько оленей, что не устраивал он таких хороших праздников, и не к нему приезжали на быстрых нартах гости из-за моря.
Стал камлать шаман, созывать злых духов и сеять в сердцах соплеменников своих такую же зависть и злобу. Камлал долго, однако. Жертвы кровавые приносил.
 
И посеял шаман зависть и злобу.
И выросла зависть,
И закипела злоба.
И пошёл народ войной на народ.
 
Нуртутэгийн, однако, не только оленей выпасал, но и воин был искусный.
Когда подошли враги к стойбищу, то собрал он большой отряд, много луораветлан пришло и примчалось на быстрых упряжках, много искусных воинов собралось.
 
И стали темны окрестные сопки от сонма врагов.
И позвал Нуртутэгийн в круг воинов своих,
и круг сделался широк.
И охватил воинов круг и оленей,
и детей малых, и стариков,
и яранги, и весь скарб...
Всё стойбище охватил круг воинов
и сокрыл собою.
Ближе всех к врагу поставил Нуртутэгийн
лучников,
и лучники стояли.
И зазвенели и запели бубны в стойбище,
прося у богов победы.
И застучали и загремели бубны врагов,
призывая к битве.
И началась битва.
И потекли враги, как будто сами сопки двинулись,
и засыпали луораветлан стрелами.
И отвечали стрелами лучники,
и сокрыли стрелы солнце,
и сделалась на небе, как ночь от стрел,
и поразили стрелы многих врагов.
Но не убывало врагов,
и они поразили многих воинов Нуртутэгийна.
И отступили лучники
и сокрылись за частоколом из копий,
и копьеносцы разили врагов,
но не убывало врагов, будто рождали их сопки.
И пели бубны в стойбище Нуртутэгийна
то радостно, празднуя малый успех,
то горестно, отмечая большие потери.
Редели ряды луораветлан,
но и ряды врагов редели.
Многие нашли свой славный конец в этой битве
и с честью ушли по дороге предков.
И увидели враги, что стало мало луораветлан,
И стало радостно врагам,
победный стук своих бубнов слышали они уже.
И потекли враги на луораветлан,
и окружили,
и отбросили копья враги,
и достали ножи,
и хотели резать ножами…
Но взметнулась к небу песня бубнов
стойбища Нуртутэгийна,
и взлетели над врагами луораветлане,
и парили над врагами, как на крыльях птицы,
и разили врагов, паря над ними.
Пролетев же над врагами,
встали на ноги за сонмищем их
и разили врагов со спины.
И устрашились враги смертным страхом,
и возопили зверьим смертным криком,
видя, что летают луораветлане,
как на крыльях птицы,
и разят, летая.
И пали ниц враги и разбежались в страхе,
и побросали они бубны свои,
и оружие своё побросали враги.
 
И луораветлане победу свою
над врагами
помнят вовеки
и помнят луораветлане
летающих воинов своих.
 
- Красивая легенда, - после паузы сказал Роман.
- Я тоже думал, что всё это «преданья старины глубокой», помолчав отозвался Дед, - Мне один эвенк знакомый, Николай, вроде его звали, оленный эвенк, по секрету, тайну раскрыл за поллитровку. Они действительно взлетали. Вот, честное слово! А взлетали, раскачавшись, как на батутах, на длинных копьях, которые держали другие воины.
Они эти копья выращивали… из берёзы.
Найдут в укромном месте молодой побег берёзы, слегка закрутят его и фиксируют кожаными ремешками. И каждый день, несколько лет подряд, закручивают ещё чуть-чуть и фиксируют ремешками. Деревце вырастало идеально прямое, равномерно скрученное по всей длине, прочное и гибкое. Из этого деревца и стругали упругое копьё, которым подбрасывали человека, как, вот, современные батуты подбрасывают.
Впрочем, всё это, как я уже вместе с поэтом говорил, «преданья старины глубокой».
 
Дед, вынул часы, взглянул мельком и, прищурившись, вгляделся в даль – не показался ли автобус, убедился, что не показался, и продолжал.
 
- А в 60-х что случило? Слушай. Посиживал чукча в яранге, посасывая трубку, потягивая водку да покручивая приёмника ручку, и слушая голоса вражеские, заморские, и вдруг понял, что не чукча он, а луораветлан. И дух Нуртутэгийна проснулся в нём и вывел из яранги, и в руки дал винтовку...
 
И вышли луораветлане из яранг своих
и хотели знать правду,
и винтовками своими
готовы были за правду биться...
 
Восстание случило, братцы. Такое, восстание, что пришлось, братцы мои, с материка помощь вызывать. Когда особая дивизия Дальневосточной военного округа на нескольких кораблях прибыла на Колыму, то очень быстро всё стало понятно.
Где хорошо живут коренные народы, а где не хорошо - это вопрос, решаемый однозначно: у них, в Америкляндии, - нехорошо, у нас - совсем другое дело.
И снова гордые луораветлане стали чукчами, и пили много воды огненной, и, вероятно, от влияния воды этой, отдали кому надо приёмники свои. И эти приёмники, чтобы не ловили больше голоса вражеские, я и переделывал, вынимая главное, так сказать, содержание и вставляя, так сказать, нужное.
 
Дед снова немного помолчал, пристально глядя в даль на просёлок, но смотрели глаза его сквозь годы и видели посёлок Ягодное, что на трассе, километрах в пятистах от Магадана. Красота… Ближе к осени все склоны сопок усыпаны несминаемым ковром брусники и от того издалека кажутся бордово-красными, как будто великан пришёл и укрыл гигантским своим бархатным пологом всё вокруг. И над этим великолепием глубокой летней ночью парит солнечный диск, такой близкий, что сомнения нет - можно запросто взять и потрогать.
- Я однажды сочинил стихотворение … - продолжил он.
- Я помню чудно мгновенье? – сострил кто-то не к месту, но Дед не услышал шутки, мысли его бродили среди полупрозрачных лиственниц, рассыпаных по слонам бесконечных сопок.
- Про ход лосося на нерест по тонюсеньким протокам, ручейкам! Это простыми словами не передать… это просто симфония света, звука, воды, отливающих антрацитом бесчисленных тел и неудержимого стремления к продолжению себя и таинству упокоения.
Хотя, нет, спутал я… "Ода кижучу". Это рыбка такая, по-научному "серебристый лосось".
Ах, кижуч!
                        Вы едали вкусноту?
Деликатес, каких в природе мало!
Спросите про горбушу, про кету,
И я отвечу:
                        - Рядом не стояло!
 
Что хариус?! Что стерлядь?! Что форель?!
Что белорыбица?! - Всё детские игрушки!
Но если кижуча не ели Вы досель,
Что ж локти грызть осталось иль подушки.
 
Хорош с дымком, и вяленый, и в соли.
Хорош балык и с косточкою бок.
Под пиво много не советую позволить,
Под водочку его ведро я съесть бы мог.
 
В желанье весь! Уже невмоготу!
Иду вкушать!
                        А ведь и Вы могли бы
За стол со мною сесть
И с восхищеньем съесть
Хоть ломтик тающей во рту
            Непревзойдённой рыбы!
 
О как!
 
Рассказано было так вкусно, что многие невольно сглотнули. Ещё раз убедившись, что автобуса на горизонте не видно, Дед продолжал свой рассказ.
 
- Эх! Жаль, что вы на Нюкле не бывали! «Что за Нюкля?» - спросите вы.
Нюкля, это, братцы вы мои, говоря скупыми словами справочника, мыс у впадения реки Ола в воды бухты Гертнера, по-другому - бухты Весёлая - Охотского моря, недалеко от районного центра Ола Магаданской области.
 А вот легенда другое говорит.
Жил да был на берегу моря со своими домочадцами морской нивх по имени Нюкля. Давно это было, когда ещё деревья были большими, а звёзды прямо с небес слетали на землю, чтобы отдохнуть у костра, послушать песню, да поесть юколы. 
Промышлял Нюкля нерпу, кормился рыбой, икру приготовлял, да русским продавал за водку - ведро икры за бутылку воды огненной. Шибко большое хозяйство было у Нюкли, детей было много, каяков было столько, сколько пальцев на руках и ногах, железные наконечники у гарпунов были, сети были у Нюкли большие. Хорошо жил Нюкля, богато жил, много работал, много промышлял, много икры приготовлял.
И вот пришло время Нюкле идти к предкам своим. Всё, что имел и умел, он передал детям, крепкие яранги оставил, помолился и пошёл.
Пошёл, да и остановился у моря.
Куда идти, думает: направо, налево? Присел на корточки, трубку закурил, стал думать. Долго думал, три трубки думал, но так и не придумал. Стал четвертую трубку набивать.
Тут скала, что возвышается на самом берегу, стала вроде потрескивать. Интересно стало Нюкле - что это за звуки такие, спрятал он трубку за пазуху, подошёл к скале поближе. А потрескивание стало вырастать, поднялось, как вал водяной до небес и превратилось в зов неведомый: «Иди ко мне, Нюкля... Иди ко мне...»
Вот чудеса! - думает Нюкля, - Словно зовёт меня кто-то. Посмотреть, что ли?
 
И пошёл Нюкля к скале, зовущей его,
И тут узрел он, как раздвигается скала,
и открывается широкий проход.
И там узнал он путь,
по которому надлежит ему идти.
И шагнул Нюкля на путь надлежащий,
и пошёл по пути этому.
И как пошёл он по пути этому,
то содвинулись стены скалы
и сокрыли Нюклю,
и путь, ему одному надлежащий, сокрыли.
 
Много прошло с той поры дождей и метелей, смыло навсегда безжалостное прибойное море дорожку следов, что оставил Нюкля, уйдя в скалу. Да и сама скала поседела, осыпалась, стала похожа на полусъеденную сахарную голову и от того так и называется - Сахарная головка. Только осталась узкая расщелина, что была когда-то Нюкле проходом.
Пытался сынулька мой когда-то протиснуться в неё, но дальше двух-трёх метров это ему не удавалось, а и страшно было - а вдруг проход откроется, и поманит Нюкля: «Иди ко мне...»  И выскакивал он из расщелины, учащённо дыша и оглядываясь - не видел ли я испуга его, а я делал вид, что не видел…
Письмо он мне недавно прислал, как побывал на Нюкле
Слёзы бессильной злости наворачивались на глазах его, когда видел он, во что теперь превратилась Нюкля, изгаженная нынешними людишками. Проход в скалу завален пивными бутылками, мусорными пакетами, рваными презервативами...
Ой-ой-ой!
Люди-люди! Ни за какие деньги не купить вам той икры, что делал Нюкля, никогда не ощутить её тающий, исчезающий в вечности вкус - нет её, вы её уничтожили жадностью своей необузданной... Что скажете вы пред престолом за алчность свою? Нечего будет вам сказать, и кара вечная настигнет вас!
…А нивхи вернуться, и снова оживут легенды, и Нюкля пойдёт добывать нерпу, икру приготовлять, юколу есть, петь песни звёздам...
 
Вдруг он оживился. По дальнему склону горы дымился, приближаясь клубок пыли, несущий внутри себя железное тело долгожданного автобуса.
 
- Ага! Всё, братцы… Автобус… - Дед Беспалый засуетился, бросая остатки снастей в рыбацкий свой ящик. Слушатели, как заворожённые, не шевелясь следили за его телодвижениями, – Чего вы сидите? Автобус идёт, говорю.
Очнувшиеся слушатели внезапно обнаружили себя на речном берегу, повскакивали с мест, засобирались и всем гуртом поспешили на остановку.
- Мы подержим, подержим! Ты не спеши, Дед! Не спеши, а то споткнёшься ещё… Автобус ещё далеко… Успеешь… Не спеши…
 
 
© С.Кочнев, Санкт-Петербург, 2015 г.

 

Звёздный час трубача

Крысьео и Грызетта