Из цикла о природе (половина рассказа)

Сергий Чернец
Видел ли кто-нибудь Белую радугу? А вот мне довелось однажды попасть в такой молочно-белый туман. И неблизкий дождь давал далекую радугу, которую я видел с холма. Туман же был в низине, куда я спустился, окунулся. И уже из тумана я видел её дугу, саму радугу, которая была белая. Необычно было, что я знал, - что дуга, видимая сквозь туман – это далекая цветная радуга, но она была белая для глаз моих. Такие зорьки, наверное, большая редкость.
Многие любуются природой, но не многие принимают её к сердцу, чтобы почувствовать душу… (как говорил Пришвин), - почувствовать и душу природы и свою душу понять и проявить во время созерцания красоты природы.

Часть 1.
Каждое лето я приезжал в деревню, в отпуск, чтобы «воздухом чистым подышать». Есть у меня друг, его дом стоит на самом краю села. И до леса от него «рукой подать».
Светлыми летними ночами, почему то часто, не спалось. И друг мой, - высокий худощавый старик с длинными усами, в старомодном, накинутом на плечи пиджаке, тоже не спал. Сидел он на крылечке и курил.
Мы прислушивались к голосам природы, слышимым вокруг. Слышался соловьиный перебой: один с опушки леса, далекий, щелкал и свистел с шорохом и шумом верхушек леса, колеблемых ветром; другой отвечал сблизи, от кустов малого овражка, сразу за огородами и слышался ясно, мелодично. Весной по овражку течет «маленькая речка», ручей из талых вод вдоль всего села. А летом он пересыхает. Чтобы пойти в лес надо перепрыгивать этот овражек.

Под покровом летней ночи, рассказывали мы разные истории.
Природную тишину нарушал гром-шум из светлого облачного неба: это пролетали два самолета, оставляя белые полоски за собой. Самих самолетов не было видно, но звук их сверхзвуковых двигателей достигал земли. «Издержки цивилизации» - сказал мой друг Иван Иваныч, начиная свой рассказ.

«Почему-то принято, что за грибами надо выходить рано поутру. На заре всегда в природе наступает затишье. И как поле тихое перейдешь, любуясь розовой зарей, погружаешься в лесную тишину, где с первых шагов каждый шорох выдает живую душу. Ветка треснет, - и видишь, как белочка пробежала и скрылась в вершине сосны. А вон, и заяц пробежал, замечаешь его тоже по шороху прошлогодней листвы. Постепенно и птицы просыпаются. «Тинь-тинь» - сказала синичка, с куста, нависшего над тропинкой, и вспорхнула. А тут и сорока объявила всем, застрекотав, что я иду….
Я схожу с тропинки всегда в одном и том же месте, у лесного оврага, обхожу его и направляюсь в ближайший осинник за красноголовиками. А тут, решил я овраг перейти на ту сторону, где продолжался сосновый, смешанный лес. Сосны перемежались там и березками и елками, поэтому грибы там могли быть разные.
И только спустился я наполовину по склону оврага, как увидел дыру в земле. Вокруг, на рассыпанной песчаной  почве были следы. «Дыра – это нора. А нора – это кролик» - как говорил в мультике Винни Пух. Но тут – дыра это неизвестно кто, только не кролик! И нора глубокая, судя по темноте, из которой пахнуло на меня «псиной», когда я заглянул. Лисья нора, - как я догадался. И слышен стал писк и скуление. Когда я заглядывал, то заслонил свет собою: лисята и подумали, что к ним мама-лиса пришла, вот и заскулили. Выползли на свет и сами маленькие лисята, но ко мне не шли, а толкались, вытягивая мордочки, принюхиваясь вдалеке от входа. Протянул я руку в нору и успел подхватить одного лисёнка за шиворот, как остальные спрятались в темноте. Лисенок, вытащенный на свет, начал брыкаться и пытался укусить мою руку, скуля громче и громче. Я выпустил его на песочек чуть в сторонке, и хотел было других лисят вытащить. Но появилась их мать и, прямо как собачка, затявкала на меня.
Она встала над моей головой сверху оврага, и рычала, открывая зубы в оскале, готовая броситься на меня сверху. Шерсть на загривке у неё вздыбилась, и действительно грозен был весь вид её.
А я чуть не упал. Я стоял на склоне и ноги мои соскользнули, так как от резкого тявканья, неожиданного, я встрепенулся. В минуту, соображать-то некогда было, - я сбежал на дно оврага, в двух шагах, а затем поднялся на противоположный берег его. Лисица же быстро залезла в нору и высунула оттуда только морду свою и всё рычала, не спуская с меня глаз. Она готова была биться за своих детёнышей. «Тихо-тихо!» - сказал я, что она вряд ли поняла, и удалился быстрее в лес. Вот такая была у меня находка однажды». Такую историю рассказал Иван Иваныч.

Цикл Часть 2.
На рыбалке.
Рыбалка это тихая охота. Приходишь рано утром на свое особенное местечко. Настроишь удочки в тихой заводи. Над водой ещё парит утренний туман. И сидишь тихо на берегу, глядя на поплавки, ожидая утреннего клева, и мечтая, что крупная, непременно крупная, рыба клюнет. 
И, вдруг, всплеск, а из воды вылез зверек с рыбкой в зубах. Длинное тонкое тело его, с блестящей, от скатывающихся с плотной шерсти капель воды, необычайно гибкое. Как он ловко перебирал лапками, присев тут же у кромки воды на песочке. Зверек был похож на кошечку, с такой же мордочкой. Не замечая меня, замершего в сидячем положении, а может, принимая меня за пенек дерева, зверек стал грызть рубку. Двумя лапками он придерживал рыбу, и, отрывая кусочками, ел, быстро-быстро шевеля усами, прищуривая от удовольствия черненькие глазки. Он уже съел спинку рыбки и умывал, вытирал свою мордочку лапками, точно как кошечка, когда я, к сожалению шевельнулся. Чуть замерев и зыркнув на меня глазёнками, зверек нырнул в воду с таким же тихим всплеском с каким и появился.
Он оставил приятное воспоминание: я видел тайную жизнь природы, красивого гладкой темной шерсти зверька, занимающегося своим повседневным делом.
Природа живет своим обычным чередом.

Часть 3.

Было у нас мальчишеское развлечение. Может не очень хорошее. Мы разоряли гнезда сорочьи и ловили маленьких сорочат, которые летать толком не умели, а убегали от нас, прятались в траву.
С этих птенцов всё и началось. А за телятником у нас, что ближе к лесу стоит, на ферме, дорога раньше проходила по самой опушке леса.  Теперь тот пустырь порос мелкими березками и травой густой. Хорошая дорога, сегодня, огибает ферму справа, а по старой, только пешеходная тропинка, по старым колеям в земле протоптана. И там люди ходят, да мы, мальчишки сокращали путь до речки, когда купаться ходили.
Так вот. Возвращались мы с купания, или, наоборот, утром шли купаться на речку, не помню. Увидели мы, как птенцы слетали с деревьев и падали в траву. Вокруг сороки стрекочут, а птенец весь черный и даже серые перья его, совсем на сороку не похож, - пытался взлететь, но падал прямо, перекувыркиваясь, ударяясь о землю. И не один такой он там, на опушке леса, оказался. Бросились мы мальчишки ловить этих птенцов. Те убегали, прятались, и под деревья, и в траве приседали, притихнув, но вот тут-то их и ловили. 
Потом, кто-то из мальцов разглядел гнезда сорочьи – на елке, сразу два, и третье на сосне мы увидали, и на березе, чуть подальше на опушке увидели, большое гнездо. Вот тогда вспомнили некоторые из мальчишек, и начали говорить, что сороки-воровки любят всё блестящее и в гнезда свои прячут золотые вещи…. И началось конкретное разорение сорочьих гнезд. С риском, как бы не упасть, парнишки постарше лезли на деревья и скидывали гнезда на землю…. Да, были там блестящие предметы: стеклышки и железки даже от консервных банок. Но ни монет, ни чего-либо золотого и ценного мы не находили. А рассказов-то было много. Будто и часы круглые с цепочкой карманные находили когда-то. И золотые монеты, царские рубли и так далее.
________________
Вспоминая свое детство, мой друг обнаруживал чувство удовольствия. Чувство, похожее на то, какое мы испытывали давно-давно, в том далеком детстве, когда старшие и взрослые уходили на работу на весь день и никак не контролировали нас во время каникул. И мы могли бегать по лесу и ловить птенцов не умеющих летать, наслаждаясь полной свободой.
«Ах ты, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на её возможность дает крылья, не правда ли?!».
Между тем, летнее небо всё же потемнело, приобрело ту синеву ночи, высвечивая участки между облаков яркими звездочками. Было за полночь. Некруглая, ущербная луна висела на западе, будто готовая совсем спрятаться за горизонт.
 - Вот так-то. Остается только вспоминать! – сказал Иван Иваныч и закурил очередную сигарету. Он поднялся со ступенек и встал на крыльце рядом со мной, опиравшимся на перила. Это был человек небольшого роста, не толстый, но широкий в плечах, совершенно лысый и с седыми усами.
 - Луна, луна, еще пытается светить… - сказал он глядя в эту сторону. – Проходит детство, и жизнь налагает на нас тысячи зависимостей и запретов. Такая уж, суровая, утомительная, бестолковая она – наша жизнь – сказал мой друг, как человек, знающий и проживший многие и многие годы.

Цикл Часть 4.
Направо, через плетень, видна была улица деревенская, почти вся, во всю её длину. Всё было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. 
Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с её избами, уснувшими палисадниками со склоненными сонными ветками сирени, то и на душе становится тихо. В этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горестей, она и кроткая и печальная и прекрасная, и, кажется, что и звезды с неба смотрят на неё ласково и с умилением и что зла уже никакого нет на земле и всё благополучно.
Налево, с края села, за огородами, отделёнными опушкой, начинались леса. Деревня стояла на пригорке, и лес было видно далеко, до горизонта. И во всю ширь этих лесов, залитых лунным светом, тоже не было ни движения, ни звука. Такое затишье в природе бывает глубокой ночью ближе к утру, словно замирает природа, ожидая первые лучи солнца на светлеющем все больше восточном краю небес.
В этой тишине вдруг раздался дальний лай собаки, за ней другая и третья повторила, и хор собак по деревне некоторое время прерывал всю прелесть тишины ночной. Вот я вспомнил историйку.
Пошел я на охоту с собакой Жулькой. Это щенка назвали «жуликом», так и осталось, а по какому поводу придумано имя забылось.
А пошли мы на «дальние болота» (так они назывались), лесные. И там, среди болот, были круглые лесные озёра, где много уток. 
Вот у одного из таких озёр обнаружился выводок. Мама-утка с десятком утят плавали у берега между кувшинок. Жулька бросился в воду их ловить. Утята нырнули врассыпную и попрятались у берега в осоке. Но мама-утка не спешила укрыться. Она вытянула одно крыло и подгребая им медленно двигаясь кругами, притворилась «подбитой», больной, чем и привлекла всё внимание собаки. Жулик поплыл за ней. И вот уточка выбралась на берег, покрякивая и по берегу прошла волоча свое «подбитое» крыло. И пёс выбрался на берег и понесся между кочками травы на неё. А утка убегала, пытаясь взлететь, и, будто не могла, вновь опускалась на траву, заманивая собаку. Когда пёс уже догнал уточку и даже коснулся перьев её хвоста, - она, вдруг, взлетела и улетела далеко в заболоченный лес.
Пёс промахнулся, когда пытался укусить утку за хвост, даже щелкнул громко зубами своих челюстей. Но когда понял, что его обманули: сел среди кочек и заскулил от отчаянья, оглядываясь по сторонам, словно ища поддержки. Это была такая обида – до «слезного» скуления: «как так меня обманули, ты видел?» - словно спрашивал Жулька. С повинной головой и виновато поскуливая пес шел к моим ногам. И я видел это «великое» отчаяние собаки.
Пропали утята, и пропали все утки с озерца из-за суматохи, поднятой ложной погоней в маленьком озерке. И я не стал уже продолжать охоту, а пошел домой. Мама-утка рисковала своей жизнью, спасая своих детей от собаки. А мой глупый пес, обманутый ей, испортил всю охоту.
___________________

На этом наши истории закончились. И только я приклонил голову на подушку в кровати, как тут же забылся. Словно бы и не спал, когда почувствовал, что меня будит, рукой трогая за плечо, Иван Иваныч.
Оказалось, что утро уже прошло, по-ихнему, по-деревенски. И коров уже выгнали, после дойки, к пастухам в стадо, и петухи давно прокричали и куры были накормлены. Только меня, отпускника, не трогали. На столе уже стоял и ждал меня завтрак: парное молоко в глиняной кринке….
А Иван Иваныч готов был сопровождать меня к речке, на рыбалку. И весла для лодки уже прислонил к воротам, как я увидел из окна во двор.

Часть 5 «Собачка»
Еще было 7 часов утра, когда мы пошли на рыбалку.
Неспешно подошли мы к реке, к «затону». Затон, залив – громкое название для нашей речки. Такие названия бывают на крупных реках, на Волге, например, или на морях. Река у нас не очень широкая. Она неоднократно меняла свое русло и образовывала островки между основным течением. Потом и эти островки размывались и соединялись старые русла, образуя расширение. Так и получился наш Затон.
На пологом берегу стояли маленькие гаражи для хранения моторов и лодок. Раньше к ним был свободный доступ. А теперь я увидел железный забор с воротами и колючей проволокой поверху. ООО «Речник» - гласила надпись над воротами. Из-за забора видна была будка охраны, поднятая на железных столбах-трубах и с железной лесенкой с перилами из арматуры.
- Времена сменились давно, - пояснил моё удивление Иван Иваныч. – Теперь всё в руках частников. Тут и директор и штат, и лодки напрокат! –
Лодки привязаны были к пристани, - к широкой из досок полосе на сваях вдоль берега.  Иван Иваныч поздоровался с охраной, с молодым парнем, бродившим тут же на пристани. Мы подошли к одному из железных ящиков, сваренных как миниатюрный гараж для машины, с такой же двухскатной крышей, пронумерованных и закрытых навесными замками. Пока открыли замок, доставали, устанавливали мотор, загружали удочки и снасти, лежавшие в рюкзаках в гараже, - обсудили куда поедем.
Ехать решили на дальнюю старицу, к большим омутам на ней, что сразу за дальним перекатом. Это было подальше от села, куда летом мало кто ходил, и рыбы было там непременно больше.
Эта старица называлась «Собачка»: не по животному – собаке, а по железной детали-застежке. В том месте река изгибалась среди леса в виде подковы в далекие времена. А потом она пробила прямое русло, соединив оба конца этой петли. «Собачка» соединялась с рекой от верхнего, по течению, конца, через три километра ниже. И тихое течение реки в этой петле, заходящей глубоко в лес, таило в своей тёмной глубине жилища больших сомов, а по берегам, в густой подводной растительности, стоянки метровых щук…. По берегу к Собачке было далеко и трудно проехать даже на вездеходных машинах. Мы ездили зимой на уазике: по дороге 15 километров, и потом через лес заболоченный пробирались с большими трудностями, когда колея лесной дороги замерзала. Это к слову….
А пока мы не успели тронуться: только погрузились в лодку-казанку, - нас окликнул мужик с рюкзаком в одной и удочкой в другой руке. Это был знакомый, наш деревенский, «пасечник»-Петро. Он напросился к нам подвезти его «до рыбалки». Рюкзак в его руках довольно плотно был загружен, что заметил Иван Иваныч и спросил: «Петро, никак с ночевкой собрался? А как обратно?». «Ну, уж надеюсь на тебя Иван. Подъедешь через день!» - ответствовал Петро. «Ладно. Грузись уже…». Так нас стало трое рыбаков.
_____________________
Шум мотора, за которым сидел Иван Иваныч и ловко управлялся с ним, заглушал звуки природы, но не мог скрыть красоту берегов реки, мимо которых проплывали рыбаки. Можно было любоваться крутым песчаным берегом, с упавшими деревьями, вершины которых лежали погруженные в воду и создавали водовороты. А с другой, пологой стороны открывались заливные луга с высокими травами: колхозные сенокосы, вдали от берега видны были копны, стожки сена. Высокие сосны, сменялись березовым лесом, высокие холмы переходили в низкие овраги, из которых стекали ручейки от далеких лесных родников. Река делала два поворота, прежде чем показалось расширение, в месте, где начиналась собачка.
Когда завернули в собачку, остановились у крутого лесного берега. Там уже было и место для кострища готово, с рогульками для котелка. Островная часть была почти без деревьев, и берег, затопляемый весенним половодьем, порос камышом и кустами ивняка, так что к воде было трудно подходить. Напротив, лесная сторона изобиловала удачными подходами к глубоким местам, прекрасно подходящим для рыболовства.
Иван Иваныч не случайно весла приготовил. Он оставил нас с пасечником Петром выбирать себе место на лесном берегу, а сам со спиннингом отправился на веслах на другую, камышовую сторону ловить щук.
Я нашел себе яму в воде, около упавшего дерева недалеко от стоянки, где мы выгрузились, и настроил пару удочек: одну донную, со скользящим грузилом, а вторую легкую, с поплавком, - ловить в пол-воды. Пасечник Петро ушел дальше вдоль берега, исследовать одному ему известные места на Собачке.
Рыболовы тоже бывают разные, в смысле темперамента. Я был спокойный и терпеливый: выбрав себе местечко, я устраивался на нём со всевозможными удобствами. У меня были металлические уключины для удержания удочек, которые втыкались в берег. И поставив снасть, удочки, я «сооружал», замешивал подкормку, скатав шарики из смеси, разбавленной водой, забрасывал их в воду. Потом терпеливо ждал поклевки, на устроенном из подобранных листьев сиденье, предварительно выкопанном на спуске к воде.
Петро же, «пасечник», видимо не любил ждать долго. Он постоял в одном месте и вскоре переменил его, продвигаясь, таким образом, всё дальше и дальше, не дождавшись поклевок. Издалека я мог наблюдать, что Петро поймал небольшую рыбку, блеснувшую на конце снасти: видимо, сорожка или что-то похожее. Но и это место ему не понравилось, и он ушел совсем далеко: может рыбка ему показалась мелкой.
Вскоре и я на поплавочную, в проводку, удочку стал ловить сорожек величиной с ладошку.
Иван Иваныч – спиннингист, и это совсем другой тип рыболова. Побросав, напротив меня на другом берегу, свою блесну около камышей, и тоже что-то там выловив, он завел мотор и проехал на лодке мимо меня на основное русло, на течение реки.

Там были коряжники, из упавших деревьев, где хищников, окуней, щук и судаков было, естественно, больше. Спиннинг там нашел бы себе большее применение.
Рыбалка это своеобразный вид отдыха (как я его понимаю). Он предполагает и добычу (рыбу), как охотничий трофей, который стимулирует выделение адреналина. А еще – это и пребывание в естественной природе. Вот что мне больше всего и нравится.
Я даже оставил свои удочки и уходил в лес. Недалеко, среди тех же сосен и елей, обнаружил ягоду чернику. Собирал, горстями отправляя в рот. Наелся ягод так, что руки мои покрылись пятнами от сока ягодного, такой же наверное был мой рот, губы тоже были окрашены, я думаю.
На обед никто не пришел, и я перекусил один, достав из рюкзака заготовленные бутерброды и пирожки. В термосе был приготовлен и чай сладкий…
Донная снасть сработала неожиданно, «не во время», как всегда. Я не успел допить свой чай, когда привстал и глянул в сторону берега. Пришлось всё оставить на земле у рюкзака и бежать к удочке. Улов был хорош – лещ сопротивлялся, как ему положено, мужественно, но вытащенный на поверхность, глотнув воздуха, он лёг плашмя, как большой серебряный блин, и легко подведен был к подсачику, который был у меня наготове, «под рукой», с самого утра. После первой большой рыбы были еще и еще. Рыбалка удалась.
______________________

© Copyright: Сергей Чернец, 2015

Регистрационный номер №0319561

от 3 декабря 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0319561 выдан для произведения:
Сергий Чернец
Видел ли кто-нибудь Белую радугу? А вот мне довелось однажды попасть в такой молочно-белый туман. И неблизкий дождь давал далекую радугу, которую я видел с холма. Туман же был в низине, куда я спустился, окунулся. И уже из тумана я видел её дугу, саму радугу, которая была белая. Необычно было, что я знал, - что дуга, видимая сквозь туман – это далекая цветная радуга, но она была белая для глаз моих. Такие зорьки, наверное, большая редкость.
Многие любуются природой, но не многие принимают её к сердцу, чтобы почувствовать душу… (как говорил Пришвин), - почувствовать и душу природы и свою душу понять и проявить во время созерцания красоты природы.

Часть 1.
Каждое лето я приезжал в деревню, в отпуск, чтобы «воздухом чистым подышать». Есть у меня друг, его дом стоит на самом краю села. И до леса от него «рукой подать».
Светлыми летними ночами, почему то часто, не спалось. И друг мой, - высокий худощавый старик с длинными усами, в старомодном, накинутом на плечи пиджаке, тоже не спал. Сидел он на крылечке и курил.
Мы прислушивались к голосам природы, слышимым вокруг. Слышался соловьиный перебой: один с опушки леса, далекий, щелкал и свистел с шорохом и шумом верхушек леса, колеблемых ветром; другой отвечал сблизи, от кустов малого овражка, сразу за огородами и слышался ясно, мелодично. Весной по овражку течет «маленькая речка», ручей из талых вод вдоль всего села. А летом он пересыхает. Чтобы пойти в лес надо перепрыгивать этот овражек.

Под покровом летней ночи, рассказывали мы разные истории.
Природную тишину нарушал гром-шум из светлого облачного неба: это пролетали два самолета, оставляя белые полоски за собой. Самих самолетов не было видно, но звук их сверхзвуковых двигателей достигал земли. «Издержки цивилизации» - сказал мой друг Иван Иваныч, начиная свой рассказ.

«Почему-то принято, что за грибами надо выходить рано поутру. На заре всегда в природе наступает затишье. И как поле тихое перейдешь, любуясь розовой зарей, погружаешься в лесную тишину, где с первых шагов каждый шорох выдает живую душу. Ветка треснет, - и видишь, как белочка пробежала и скрылась в вершине сосны. А вон, и заяц пробежал, замечаешь его тоже по шороху прошлогодней листвы. Постепенно и птицы просыпаются. «Тинь-тинь» - сказала синичка, с куста, нависшего над тропинкой, и вспорхнула. А тут и сорока объявила всем, застрекотав, что я иду….
Я схожу с тропинки всегда в одном и том же месте, у лесного оврага, обхожу его и направляюсь в ближайший осинник за красноголовиками. А тут, решил я овраг перейти на ту сторону, где продолжался сосновый, смешанный лес. Сосны перемежались там и березками и елками, поэтому грибы там могли быть разные.
И только спустился я наполовину по склону оврага, как увидел дыру в земле. Вокруг, на рассыпанной песчаной  почве были следы. «Дыра – это нора. А нора – это кролик» - как говорил в мультике Винни Пух. Но тут – дыра это неизвестно кто, только не кролик! И нора глубокая, судя по темноте, из которой пахнуло на меня «псиной», когда я заглянул. Лисья нора, - как я догадался. И слышен стал писк и скуление. Когда я заглядывал, то заслонил свет собою: лисята и подумали, что к ним мама-лиса пришла, вот и заскулили. Выползли на свет и сами маленькие лисята, но ко мне не шли, а толкались, вытягивая мордочки, принюхиваясь вдалеке от входа. Протянул я руку в нору и успел подхватить одного лисёнка за шиворот, как остальные спрятались в темноте. Лисенок, вытащенный на свет, начал брыкаться и пытался укусить мою руку, скуля громче и громче. Я выпустил его на песочек чуть в сторонке, и хотел было других лисят вытащить. Но появилась их мать и, прямо как собачка, затявкала на меня.
Она встала над моей головой сверху оврага, и рычала, открывая зубы в оскале, готовая броситься на меня сверху. Шерсть на загривке у неё вздыбилась, и действительно грозен был весь вид её.
А я чуть не упал. Я стоял на склоне и ноги мои соскользнули, так как от резкого тявканья, неожиданного, я встрепенулся. В минуту, соображать-то некогда было, - я сбежал на дно оврага, в двух шагах, а затем поднялся на противоположный берег его. Лисица же быстро залезла в нору и высунула оттуда только морду свою и всё рычала, не спуская с меня глаз. Она готова была биться за своих детёнышей. «Тихо-тихо!» - сказал я, что она вряд ли поняла, и удалился быстрее в лес. Вот такая была у меня находка однажды». Такую историю рассказал Иван Иваныч.

Цикл Часть 2.
На рыбалке.
Рыбалка это тихая охота. Приходишь рано утром на свое особенное местечко. Настроишь удочки в тихой заводи. Над водой ещё парит утренний туман. И сидишь тихо на берегу, глядя на поплавки, ожидая утреннего клева, и мечтая, что крупная, непременно крупная, рыба клюнет. 
И, вдруг, всплеск, а из воды вылез зверек с рыбкой в зубах. Длинное тонкое тело его, с блестящей, от скатывающихся с плотной шерсти капель воды, необычайно гибкое. Как он ловко перебирал лапками, присев тут же у кромки воды на песочке. Зверек был похож на кошечку, с такой же мордочкой. Не замечая меня, замершего в сидячем положении, а может, принимая меня за пенек дерева, зверек стал грызть рубку. Двумя лапками он придерживал рыбу, и, отрывая кусочками, ел, быстро-быстро шевеля усами, прищуривая от удовольствия черненькие глазки. Он уже съел спинку рыбки и умывал, вытирал свою мордочку лапками, точно как кошечка, когда я, к сожалению шевельнулся. Чуть замерев и зыркнув на меня глазёнками, зверек нырнул в воду с таким же тихим всплеском с каким и появился.
Он оставил приятное воспоминание: я видел тайную жизнь природы, красивого гладкой темной шерсти зверька, занимающегося своим повседневным делом.
Природа живет своим обычным чередом.

Часть 3.

Было у нас мальчишеское развлечение. Может не очень хорошее. Мы разоряли гнезда сорочьи и ловили маленьких сорочат, которые летать толком не умели, а убегали от нас, прятались в траву.
С этих птенцов всё и началось. А за телятником у нас, что ближе к лесу стоит, на ферме, дорога раньше проходила по самой опушке леса.  Теперь тот пустырь порос мелкими березками и травой густой. Хорошая дорога, сегодня, огибает ферму справа, а по старой, только пешеходная тропинка, по старым колеям в земле протоптана. И там люди ходят, да мы, мальчишки сокращали путь до речки, когда купаться ходили.
Так вот. Возвращались мы с купания, или, наоборот, утром шли купаться на речку, не помню. Увидели мы, как птенцы слетали с деревьев и падали в траву. Вокруг сороки стрекочут, а птенец весь черный и даже серые перья его, совсем на сороку не похож, - пытался взлететь, но падал прямо, перекувыркиваясь, ударяясь о землю. И не один такой он там, на опушке леса, оказался. Бросились мы мальчишки ловить этих птенцов. Те убегали, прятались, и под деревья, и в траве приседали, притихнув, но вот тут-то их и ловили. 
Потом, кто-то из мальцов разглядел гнезда сорочьи – на елке, сразу два, и третье на сосне мы увидали, и на березе, чуть подальше на опушке увидели, большое гнездо. Вот тогда вспомнили некоторые из мальчишек, и начали говорить, что сороки-воровки любят всё блестящее и в гнезда свои прячут золотые вещи…. И началось конкретное разорение сорочьих гнезд. С риском, как бы не упасть, парнишки постарше лезли на деревья и скидывали гнезда на землю…. Да, были там блестящие предметы: стеклышки и железки даже от консервных банок. Но ни монет, ни чего-либо золотого и ценного мы не находили. А рассказов-то было много. Будто и часы круглые с цепочкой карманные находили когда-то. И золотые монеты, царские рубли и так далее.
________________
Вспоминая свое детство, мой друг обнаруживал чувство удовольствия. Чувство, похожее на то, какое мы испытывали давно-давно, в том далеком детстве, когда старшие и взрослые уходили на работу на весь день и никак не контролировали нас во время каникул. И мы могли бегать по лесу и ловить птенцов не умеющих летать, наслаждаясь полной свободой.
«Ах ты, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на её возможность дает крылья, не правда ли?!».
Между тем, летнее небо всё же потемнело, приобрело ту синеву ночи, высвечивая участки между облаков яркими звездочками. Было за полночь. Некруглая, ущербная луна висела на западе, будто готовая совсем спрятаться за горизонт.
 - Вот так-то. Остается только вспоминать! – сказал Иван Иваныч и закурил очередную сигарету. Он поднялся со ступенек и встал на крыльце рядом со мной, опиравшимся на перила. Это был человек небольшого роста, не толстый, но широкий в плечах, совершенно лысый и с седыми усами.
 - Луна, луна, еще пытается светить… - сказал он глядя в эту сторону. – Проходит детство, и жизнь налагает на нас тысячи зависимостей и запретов. Такая уж, суровая, утомительная, бестолковая она – наша жизнь – сказал мой друг, как человек, знающий и проживший многие и многие годы.

Цикл Часть 4.
Направо, через плетень, видна была улица деревенская, почти вся, во всю её длину. Всё было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. 
Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с её избами, уснувшими палисадниками со склоненными сонными ветками сирени, то и на душе становится тихо. В этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горестей, она и кроткая и печальная и прекрасная, и, кажется, что и звезды с неба смотрят на неё ласково и с умилением и что зла уже никакого нет на земле и всё благополучно.
Налево, с края села, за огородами, отделёнными опушкой, начинались леса. Деревня стояла на пригорке, и лес было видно далеко, до горизонта. И во всю ширь этих лесов, залитых лунным светом, тоже не было ни движения, ни звука. Такое затишье в природе бывает глубокой ночью ближе к утру, словно замирает природа, ожидая первые лучи солнца на светлеющем все больше восточном краю небес.
В этой тишине вдруг раздался дальний лай собаки, за ней другая и третья повторила, и хор собак по деревне некоторое время прерывал всю прелесть тишины ночной. Вот я вспомнил историйку.
Пошел я на охоту с собакой Жулькой. Это щенка назвали «жуликом», так и осталось, а по какому поводу придумано имя забылось.
А пошли мы на «дальние болота» (так они назывались), лесные. И там, среди болот, были круглые лесные озёра, где много уток. 
Вот у одного из таких озёр обнаружился выводок. Мама-утка с десятком утят плавали у берега между кувшинок. Жулька бросился в воду их ловить. Утята нырнули врассыпную и попрятались у берега в осоке. Но мама-утка не спешила укрыться. Она вытянула одно крыло и подгребая им медленно двигаясь кругами, притворилась «подбитой», больной, чем и привлекла всё внимание собаки. Жулик поплыл за ней. И вот уточка выбралась на берег, покрякивая и по берегу прошла волоча свое «подбитое» крыло. И пёс выбрался на берег и понесся между кочками травы на неё. А утка убегала, пытаясь взлететь, и, будто не могла, вновь опускалась на траву, заманивая собаку. Когда пёс уже догнал уточку и даже коснулся перьев её хвоста, - она, вдруг, взлетела и улетела далеко в заболоченный лес.
Пёс промахнулся, когда пытался укусить утку за хвост, даже щелкнул громко зубами своих челюстей. Но когда понял, что его обманули: сел среди кочек и заскулил от отчаянья, оглядываясь по сторонам, словно ища поддержки. Это была такая обида – до «слезного» скуления: «как так меня обманули, ты видел?» - словно спрашивал Жулька. С повинной головой и виновато поскуливая пес шел к моим ногам. И я видел это «великое» отчаяние собаки.
Пропали утята, и пропали все утки с озерца из-за суматохи, поднятой ложной погоней в маленьком озерке. И я не стал уже продолжать охоту, а пошел домой. Мама-утка рисковала своей жизнью, спасая своих детей от собаки. А мой глупый пес, обманутый ей, испортил всю охоту.
___________________

На этом наши истории закончились. И только я приклонил голову на подушку в кровати, как тут же забылся. Словно бы и не спал, когда почувствовал, что меня будит, рукой трогая за плечо, Иван Иваныч.
Оказалось, что утро уже прошло, по-ихнему, по-деревенски. И коров уже выгнали, после дойки, к пастухам в стадо, и петухи давно прокричали и куры были накормлены. Только меня, отпускника, не трогали. На столе уже стоял и ждал меня завтрак: парное молоко в глиняной кринке….
А Иван Иваныч готов был сопровождать меня к речке, на рыбалку. И весла для лодки уже прислонил к воротам, как я увидел из окна во двор.

Часть 5 «Собачка»
Еще было 7 часов утра, когда мы пошли на рыбалку.
Неспешно подошли мы к реке, к «затону». Затон, залив – громкое название для нашей речки. Такие названия бывают на крупных реках, на Волге, например, или на морях. Река у нас не очень широкая. Она неоднократно меняла свое русло и образовывала островки между основным течением. Потом и эти островки размывались и соединялись старые русла, образуя расширение. Так и получился наш Затон.
На пологом берегу стояли маленькие гаражи для хранения моторов и лодок. Раньше к ним был свободный доступ. А теперь я увидел железный забор с воротами и колючей проволокой поверху. ООО «Речник» - гласила надпись над воротами. Из-за забора видна была будка охраны, поднятая на железных столбах-трубах и с железной лесенкой с перилами из арматуры.
- Времена сменились давно, - пояснил моё удивление Иван Иваныч. – Теперь всё в руках частников. Тут и директор и штат, и лодки напрокат! –
Лодки привязаны были к пристани, - к широкой из досок полосе на сваях вдоль берега.  Иван Иваныч поздоровался с охраной, с молодым парнем, бродившим тут же на пристани. Мы подошли к одному из железных ящиков, сваренных как миниатюрный гараж для машины, с такой же двухскатной крышей, пронумерованных и закрытых навесными замками. Пока открыли замок, доставали, устанавливали мотор, загружали удочки и снасти, лежавшие в рюкзаках в гараже, - обсудили куда поедем.
Ехать решили на дальнюю старицу, к большим омутам на ней, что сразу за дальним перекатом. Это было подальше от села, куда летом мало кто ходил, и рыбы было там непременно больше.
Эта старица называлась «Собачка»: не по животному – собаке, а по железной детали-застежке. В том месте река изгибалась среди леса в виде подковы в далекие времена. А потом она пробила прямое русло, соединив оба конца этой петли. «Собачка» соединялась с рекой от верхнего, по течению, конца, через три километра ниже. И тихое течение реки в этой петле, заходящей глубоко в лес, таило в своей тёмной глубине жилища больших сомов, а по берегам, в густой подводной растительности, стоянки метровых щук…. По берегу к Собачке было далеко и трудно проехать даже на вездеходных машинах. Мы ездили зимой на уазике: по дороге 15 километров, и потом через лес заболоченный пробирались с большими трудностями, когда колея лесной дороги замерзала. Это к слову….
А пока мы не успели тронуться: только погрузились в лодку-казанку, - нас окликнул мужик с рюкзаком в одной и удочкой в другой руке. Это был знакомый, наш деревенский, «пасечник»-Петро. Он напросился к нам подвезти его «до рыбалки». Рюкзак в его руках довольно плотно был загружен, что заметил Иван Иваныч и спросил: «Петро, никак с ночевкой собрался? А как обратно?». «Ну, уж надеюсь на тебя Иван. Подъедешь через день!» - ответствовал Петро. «Ладно. Грузись уже…». Так нас стало трое рыбаков.
_____________________
Шум мотора, за которым сидел Иван Иваныч и ловко управлялся с ним, заглушал звуки природы, но не мог скрыть красоту берегов реки, мимо которых проплывали рыбаки. Можно было любоваться крутым песчаным берегом, с упавшими деревьями, вершины которых лежали погруженные в воду и создавали водовороты. А с другой, пологой стороны открывались заливные луга с высокими травами: колхозные сенокосы, вдали от берега видны были копны, стожки сена. Высокие сосны, сменялись березовым лесом, высокие холмы переходили в низкие овраги, из которых стекали ручейки от далеких лесных родников. Река делала два поворота, прежде чем показалось расширение, в месте, где начиналась собачка.
Когда завернули в собачку, остановились у крутого лесного берега. Там уже было и место для кострища готово, с рогульками для котелка. Островная часть была почти без деревьев, и берег, затопляемый весенним половодьем, порос камышом и кустами ивняка, так что к воде было трудно подходить. Напротив, лесная сторона изобиловала удачными подходами к глубоким местам, прекрасно подходящим для рыболовства.
Иван Иваныч не случайно весла приготовил. Он оставил нас с пасечником Петром выбирать себе место на лесном берегу, а сам со спиннингом отправился на веслах на другую, камышовую сторону ловить щук.
Я нашел себе яму в воде, около упавшего дерева недалеко от стоянки, где мы выгрузились, и настроил пару удочек: одну донную, со скользящим грузилом, а вторую легкую, с поплавком, - ловить в пол-воды. Пасечник Петро ушел дальше вдоль берега, исследовать одному ему известные места на Собачке.
Рыболовы тоже бывают разные, в смысле темперамента. Я был спокойный и терпеливый: выбрав себе местечко, я устраивался на нём со всевозможными удобствами. У меня были металлические уключины для удержания удочек, которые втыкались в берег. И поставив снасть, удочки, я «сооружал», замешивал подкормку, скатав шарики из смеси, разбавленной водой, забрасывал их в воду. Потом терпеливо ждал поклевки, на устроенном из подобранных листьев сиденье, предварительно выкопанном на спуске к воде.
Петро же, «пасечник», видимо не любил ждать долго. Он постоял в одном месте и вскоре переменил его, продвигаясь, таким образом, всё дальше и дальше, не дождавшись поклевок. Издалека я мог наблюдать, что Петро поймал небольшую рыбку, блеснувшую на конце снасти: видимо, сорожка или что-то похожее. Но и это место ему не понравилось, и он ушел совсем далеко: может рыбка ему показалась мелкой.
Вскоре и я на поплавочную, в проводку, удочку стал ловить сорожек величиной с ладошку.
Иван Иваныч – спиннингист, и это совсем другой тип рыболова. Побросав, напротив меня на другом берегу, свою блесну около камышей, и тоже что-то там выловив, он завел мотор и проехал на лодке мимо меня на основное русло, на течение реки.

Там были коряжники, из упавших деревьев, где хищников, окуней, щук и судаков было, естественно, больше. Спиннинг там нашел бы себе большее применение.
Рыбалка это своеобразный вид отдыха (как я его понимаю). Он предполагает и добычу (рыбу), как охотничий трофей, который стимулирует выделение адреналина. А еще – это и пребывание в естественной природе. Вот что мне больше всего и нравится.
Я даже оставил свои удочки и уходил в лес. Недалеко, среди тех же сосен и елей, обнаружил ягоду чернику. Собирал, горстями отправляя в рот. Наелся ягод так, что руки мои покрылись пятнами от сока ягодного, такой же наверное был мой рот, губы тоже были окрашены, я думаю.
На обед никто не пришел, и я перекусил один, достав из рюкзака заготовленные бутерброды и пирожки. В термосе был приготовлен и чай сладкий…
Донная снасть сработала неожиданно, «не во время», как всегда. Я не успел допить свой чай, когда привстал и глянул в сторону берега. Пришлось всё оставить на земле у рюкзака и бежать к удочке. Улов был хорош – лещ сопротивлялся, как ему положено, мужественно, но вытащенный на поверхность, глотнув воздуха, он лёг плашмя, как большой серебряный блин, и легко подведен был к подсачику, который был у меня наготове, «под рукой», с самого утра. После первой большой рыбы были еще и еще. Рыбалка удалась.
______________________

 

Ода Книге, эссе, из книги Цитатник.

Из цикла о природе