Ильич

Старый Уренгой, вахтовое общежитие, тип здания вахта 40, в народе зовётся Тушкой. Время 2.20 ночи по местному времени, второй этаж, моя комната под номером 47.
Кто-то отчаянно долбил в мою дверь и орал: «Димыч, открывай, я знаю что, ты там… Нас по рации достал ваш мастер буровой Шестаков. Я тебя прошу съездить со мной на вертолётку, он очень хочет с тобой поговорить. Пообещал, что, если я тебя привезу в диспетчерскую, он пол-литра спиртику выкатит мне за труды, половина твоя…».
На пороге стоял техник с вертолётки, он быстро объяснил мне всё, и всякое желание дать ему немедленно в глаз пропало. Оделся и на выход. У общаги стоял «Буран», до вертолётки домчались мигом, и к рации. Мат, который обрушился на меня, был подобен смерчу, меня втягивало туда всего со всеми потрохами, унтами и полушубком, в гигантскую воронку сквернословия, она выла, бурлила, плевалась и булькала. Мне ничего не оставалось, как только закурить и терпеливо дождаться окончания стихии. И наконец, спустя минут десять, я дождался.
- А, что ты молчишь? Ответь мне хоть что-нибудь,- уже вполне себе разумно рявкнул буровой мастер.
- А мне нечего сказать. Бухает вахта, спят и пьют без продыху. Я каждый день к ним хожу, капаю на мозг, ору, уговариваю, смотрят на меня бараньими глазами и продолжают пить, запой-с. Ни разу не застал вахту трезвой, две недели хожу,- ответил я. - Они в сортир не дойдут, не то, что на вертолётку… Да не ори ты, я всё знаю и понимаю, что тебя там за кадык держат, я попробую, что-нибудь сделать. Я тебе не Дед-Мороз, который одним мешком, все подарки для всех детей на Земле таскает разом. Это он может их всех разом сунуть в мешок, закинуть на закорки и доставить на работу, пятеро их и все в расшлепень, и всех тащить надо волоком.
***
Общежитие вертолётчиков, квартира 19.
Ильич, пилот первого класса, вертолёт МИ-6, в народе звался "коровой", лётного стажа 25 лет, воздушный пахарь, ас.
4.28 утра. Две минуты до звонка будильника, дотянулся до него и выключил. Тихо встал с постели, на цыпочках вышел из комнаты. Быстрое бритьё опасной бритвой дважды и в душ. Долго стоял под водой, менял воду с ледяной на кипяток, вода унесла сон окончательно. Чистая рубаха, чай, бутерброд. Форма, унты, лётная куртка, шапка. Подмигнул зеркалу, улыбнулся, полетаю ещё чуть. Пора.
Тихонько прикрыл, выходя, входную дверь. Работа у жены на вынос, ногами вперёд, «скорая помощь» самое «спокойное» место в больничке. Сегодня у неё выходной, пусть поспит.
Ясно, ветер восточный 3-5 м/сек., погода лётная, нормально. Мороз не давит, тепло, не больше тридцати градусов мороза. Дорожка знакомая, да и идти до Пузыря пять минут.
Пузырь - диспетчерская вертолётки, нервный узел, всегда неспокойно. Новости и аварии, зарплаты и авансы, прилёты и отлёты бортов, жёны и дети, смерти и роды, всё тут. Вече, почти новгородское, басистый гул и ожидание. Густая толпа, вахтовики, серьёзный народ, густой мат и табачище. Полушубки, собачьи шапки, унты и валенки, бороды и пар изо рта, иней на бровях.
Подошёл к толпе, примолкли, узнали. Посмотрел на народ и оборвал все разговоры отмашкой руки.
- По погоде полетим, все всё узнают в своё время.

***
Общежитие, Тушка, вахта.
Первый этаж давно промёрз насмерть, батареи лопнули, там никто не живёт, там только буфет и библиотека. Вверх по лестнице, второй этаж, налево четвёртая дверь.
Стучать не стал, бесполезно. Вышиб замок ногой, вошёл.
- Что ж ты творишь, я коменданту на тебя докладную напишу,- кричала прибежавшая на шум вахтёрша.
- Пиши, с вахты вернёмся, я за всё заплачу, не ори,- ответил я. - Подъём, паразиты,- сказано с тоской и безнадёгой. - Шустренько поднимаемся, и одеваемся, нас на вертолётке ждут. Потрохи сучьи, последний раз вас сегодня таскаю, надоели вы мне до смерти. Родился ребёнок - великая радость, я всё понимаю. Но вы пьёте, обмылки, вторую неделю. Один родился мальчик, только один, а вы весь роддом уже обмыли. Вы забыли, кто и родился-то мальчик или девочка, и у кого собственно родился. Там на буровой наши ребята, они вторую неделю за нас работают. Там сейчас на вахте Антон мается, если кто-то забыл, он очень просил вовремя прилететь. У его жены роды со дня на день, и проблемы у неё женские. Он очень хотел быть рядом и уши все нам прожужжал, но водка всё смыла, всё вы, паразиты, забыли. И мы сегодня на буровой будем, кровь из носу, но будем. Сегодня борт летит, последний на этой неделе. Следующий - через четыре дня, трубы повезут, не возьмут никого. Не прилетим, кастраку нам сделают без наркоза двумя ломами и совковой лопатой, и правильно сделают. Поднимаемся веселей. Шевелим батонами. Не падать!!! Замер, замер, каторжник. Всё, стоишь, за стол держись. Держись, падла… Отлично. Где штаны твои? Понятно. Вот эти бери. Я не знаю чьи, не мои, мои на мне. Одеееввай, каторжанин. Кто нашёл того и тапки. Большие штаны - это не маленькие шорты, залезешь. Слушать внимательно. Где ваши документы? Не засыпаем, раскинули мозгами, напряглись изо всех сил. Мозгом напряглись и думаем напряжённо всем тем, что осталось. Пока не упрёмся мозгом в паспорт, тужимся из последних сил, тщательно перебирая извилину за извилиной. Очень хорошо, три паспорта вижу. Где ещё два? Потрясающе… Бинго! Как они попали в мусорное ведро, и как туда не помочился никто из вас, этого я не знаю, это настоящее чудо. Одеваем штанцы, носки, рубашки… Что такое, чего замер? Трусы несвежие? Понятно. Какие есть, других нет, можешь одевать штаны без трусов… Да, сейчас вот, дверь откроется, и яишню с луком и шкварками тебе занесут. И боржомчику прохладного вашему сиятельству набулькают. А потом под песни и бубен уволокут в красный уголок на хантейский эротический массаж. Сели, носки надеваем, надевают только те, у кого их нет. У кого они есть, тот сидит, молча, сопит и ждёт. Не спим, глаза не закрываем. Так, подняли руки с шапками, так чтобы я шапки видел. Славненько, а теперь надеваем шапки. Что ты, в самую точку сообразил, пять баллов. На неё самую одевай, на бестолковку свою. Сейчас самое сложное, я всем помогу. Надеваем унты и валенки, я жду. Вижу, очень тяжело. Отлично, вижу, стараетесь изо всех сил. Теперь встаём, полушубки одели и за руки друг друга взяли. Встали парами и потихоньку пошли. Выходим, сейчас будет лестница. Стоп, последняя важная остановка. Кому надо в сортир? Вот сюда налево, остальные стоят и ждут. Держим друг друга, не засыпаем и терпеливо ждём писающих пионэров. Заснули они там, что ли? Выходим, осторожно ступеньки. Вышли с общежития. Так, стоп, встали, снежку взяли и нежно трём лица, приходим в чувство, освежаемся. Ещё, ёщё… Своё лицо трём, он и сам справляется отлично. Теперь тихонечко, парами почапали к Пузырю, не спеша, помогая друг другу. На крыльце общаги стоит вахтёрша и ржёт, подвывая и похрюкивая. А мне совсем не смешно…

***

Увидели процессию издалека, смех и грех, идут и спят по дороге, падают и опять идут. Я как собачка бегал, то путь указывал, то падших в пути поднимал и, наконец, пришли.
- Стоим, ждём,- я грозно, как мне казалось, сказал.
Вошёл в диспетчерскую, всё как всегда: разговоры с бортами, новости по вертолётке и, самое главное, погода.
Разнарядку раздали, и, конечно, мы по закону подлости попали на борт к Ильичу. Он вышел из диспетчерской и спросил, кто летит на десятый номер. Я вышел следом за ним и ответил:
- Мы летим, я и вот остальная вахта.
- Вахты не вижу, очухаются, протрезвеют, вот тогда и на работу. Разговор окончен,- сказал, как отрезал, пресекая на корню все мои объяснения и просьбы.
- Ильич, у нас вахта не менялась на номере две недели, малый наш на буровой мается, жена у него ребёнка ждёт, проблемы у неё женские. Он как волк там, на луну воет, бесится… Они,- я кивнул головой на вахту,- тоже рождение мальчика отмечали, винные пары всё съели, и память, и совесть сгрызли. Надо нам на буровую, очень надо,- сказал я обречённо.
-А мне не надо геморроя этого. И не надо тут на жалость давить, весь борт мне изгадят, не первый раз. Вот такие ягодки-цветочки. И закончим на этом,- сказал Ильич.
-Я вот, что предлагаю,- ответил я. - Если нагадят, наблюют, я за всё в ответе и сразу не исправлю, просто не смогу. Но, как вахта кончится, я вертушку вашу вымою со стиральным порошком, ототру всю целиком, до последнего винтика, пока сами не скажете, всё в порядке. При всех говорю, я прошу за всю вахту.
Народ вокруг с интересом слушал и смотрел на Ильича.
- Хорошо, грузи своих проспиртованных на вахтовку и через десять минут поедем на вертолётку.
Как я грузил вахту в вахтовку, а потом её извлекал оттуда, а затем грузил на вертолёт, я умолчу. Вертолёт стоял далеко, а растопырило всех наотмашь, хорошо хоть санки на вертолётке были. Грузил на них сотоварищей по одному и тащил метров триста до вертолёта, пять ходок сделал. А уж какими словами я сие сопровождал, лучше и не упоминать. Погрузились в вертушку, я мокрый как мышь, злой как собака, помню только, курить мне хотелось отчаянно, а времени уже не было. Полетели…
Задремал я, успокоился и расслабился, очень напрасно, как оказалось.
Работала рация, и шли переговоры бортов, всё как всегда. И надо же такому случиться, что залетел на нашу буровую начальник экспедиции. И грозно пообещал дождаться вахту и вставить клистир с битым стеклом загулявшим вахтовикам. Услыхали это мои сотоварищи и стали шушукаться, отогрелись в вертолёте, малость очухались, и стало им ясно, что неприятности будут нешуточные. А я сплю, утомился, сморило.
Далее, произошло следующее. Был в вахте помбур Шурка, маленького роста, прозвище имел Шура-полушток. Самый пьяный был из всей компании, поставили его на ноги и у полушубка оторвали воротник. Его самого засунули за большой металлический бак, их в МИ-6 было две штуки, две тонны топлива туда влезало в каждый, ярко оранжевой расцветки и с грозной надписью «Огнеопасно».
И к дверке пилотов тут же отправился Миколка Колгуевский и начал речи вести.
- Я дико извиняюсь, но Шурке плохо, и боюсь, всё облюёт, что делать?- очень тихо и смиренно произнёс он.
- Мать вашу так, первый раз, что ли летите? Половинку люка системы внешней подвески откройте и пусть тундру удобряет, гадёныш.
- А со Студента я строго спрошу за вас, задремал он, видишь ли, нюх потерял,- рявкнул Ильич.
Второй заход к Ильичу Миколки Колгуевского я уже застал, проснулся к тому времени. Очнулся от рёва Ильича и вида вахты стоящей по стойке смирно.
- Кто упал в люк?- ревел как бык Ильич.
- Шурка. Мы его держали, ему плохо было, он блевал. Выскользнул как-то ужиком. Ильич, не боись, Шурка не разбился, мы не высоко летели, снег глубокий сейчас, он живучий падла,- отвечал Миколка.
Летали мы по кругу час с лишним, почти по земле ползали, все глазели в иллюминаторы, вся вахта изображала Паганеля с подзорной трубой стоящего в шторм на носу судна. А в это время начальнику экспедиции ждать на буровой надоело, и он улетел, а через пять минут нашёлся Шурка, он сладко спал и ничего не знал.
Ильич всё понял сразу, что его разыграли как мальчишку, только чтобы не попасть под раздачу начальства. Он не стал орать и слова больше не сказал, долетели до буровой, сели. Скоренько выгрузились и вертушка улетела с вахтой, которую мы наконец сменили, они костерили нас на чём свет стоит, и хорошо, что очень быстро улетели, а то ещё и накостыляли бы.
Я потом говорил с диспетчерской вертолётки, мне было очень не по себе, и то, что я услышал, меня, мягко говоря, не обрадовало. Ильичу после рейса стало плохо с сердцем. На вертолётку вызывали скорую, приезжала врач, жена Ильича. В общем вляпался я по полной программе.
Работа втянула в себя, но заноза сидела глубоко, и Ильич всплывал в памяти постоянно. Я был молод и, несмотря ни на что, свято верил в справедливость и человеческий разум.
Я сначала молчал, потом начал потихоньку разговоры, капал на мозги и нудел, в ответ получал только смешки и подколки.
За день до конца смены вахты я взорвался. После работы - самое спокойное время, чай и разговоры. Я прямо сказал, что увольняюсь после вахты, работать с ними больше не могу, противно. Что цирковой номер с выпадением из люка считаю подлостью, а не эдакой «солдатской смекалкой» и искренне думаю, что перед Ильичом надо извиниться. И мне можно говорить, что вы и не просили Ильича доставить вас на буровую и меня тоже никто из вас ни о чём не просил. Но это сделал я и перед Ильичом у меня есть обязательства. Я ему должен, а вы нет, а посему сами решите, как вам поступить. Я лично к Ильичу пойду при любом раскладе. И одолел, как у меня получилось, я до сих пор удивляюсь.
С вертолётки пошли сразу к нему домой, адрес я раздобыл в диспетчерской. Зашёл в общежитие один, вахта к Ильичу не пошла категорически. Сказали, что будут стоять под окном, квартира на первом этаже, и он их прекрасно увидит.
Постучал в дверь, мне открыла женщина, я понял - это была жена. Спросил Ильича, она посмотрела на меня внимательно и подозрительно.
-Ты, не Дмитрий ли Студент с десятого номера, где буровым мастером работает Гена Шестаков,- спросила она.
-Да, это я,- ответил я улыбаясь.
Дальше я не понял ничего, она совершенно неожиданно кулаком снизу очень качественно засандалила мне в глаз, сильно, по-настоящему. В коридоре было темновато да я, честно говоря, не ожидал ничего такого.
- Игорь, к тебе пришли,- крикнула она в коридор квартиры, повернулась и, молча, ушла.
- Кто там? Кого ещё чёрт принёс,- спросил Ильич.
- Студент, с десятого номера, чтоб он пропал, засранец московский,- ответила она, уходя в комнату.
Ильич вышел с кухни, и я понял по лицу, что я совершенно не ко времени.
- Чего пришёл, чего ещё тебе надо?- очень раздражённо спросил Ильич, посмотрел на меня и улыбнулся.
- Хорошо, я смотрю, жена тебе треснула, может, и под второй глаз тоже для симметрии врезать?- весьма ехидно осведомился Ильич.
-Да нет, вполне достаточно, нормальный будет фингал, качественный,- ответил я, ощупывая пальцами под глазом. - Извиняться мы пришли.
- Кто это мы? Ты и будущий фингал?- спросил Ильич.
- В окно посмотри, вся вахта стоит, ждёт,- пробурчал я.
- Заходи в дом,- сказал Ильич.
Прошли на кухню и к окну, стоят голубчики, до меня только сейчас дошло, почему они в дом не пошли. Ильич посмотрел в окно, кивнул головой, улыбнулся, и махнул рукой идите.
- Выгляни из кухни, посмотри есть свет под дверью комнаты,- попросил Ильич.
- Нет, света нет. Наверно спать легла,- ответил я.
Выпили мы коньячку, чайку попили и поговорили хорошо, и сказать, что мы подружились было нельзя, слишком большая разница в возрасте. Но симпатия осталась, отчаянным он оказался рыбаком и рыбу мы ловили вместе очень часто. Ко мне в Москву Ильич с женой приезжал не раз, и мы долго поддерживали отношения, пока жизнь не разбросала нас окончательно.
«Ягодки-цветочки» любимая присказка Ильича, на все случаи жизни, и навсегда связана с этим дорогим мне человеком.

Вот такие ягодки-цветочки.