Играем в классики. ДАМА С СОБАЧКОЙ

О своём дальнейшем существовании Анна Сергеевна задумалась после похорон второго мужа. В свои семьдесят она рассчитывала дожить если не до возраста бабушки, которая преставилась в девяносто восемь, то хотя бы до восьмидесяти девяти, срока, отпущенного её матушке.
 
Со смертью мужа Анна Сергеевна осталась на всём белом свете в полном одиночестве, которое слегка разбавлялось Маришей – школьной подругой, жившей на другом конце огромной Москвы. Виделись они редко, но по телефону общались ежедневно, иногда и по нескольку раз в день.
 
Жильцов своего дома Анна Сергеевна почти не знала, изредка обращалась к соседям по лестничной клетке, но нечасто и только в случае крайней необходимости. Ещё она была знакома с участковым, жившим на восьмом этаже их двенадцатиэтажного дома, с остальными, встречаясь в лифте, здоровалась, но кто они и где проживают, никогда не интересовалась.
 
Знакомство с участковым было вынужденным и малоприятным. Её второй муж, человек прежде тихий и незлобивый, почувствовав приближение «костлявой» года за полтора до её прихода, запаниковал, стал сильно напиваться и буянить с криками, матюгами и битьём посуды. Участковый спускался со своего восьмого на их третий, урезонивал скандалиста и даже дважды запирал его на ночь в «обезьяннике».
 
Своего второго мужа Анна Сергеевна не осуждала, его пьяные выходки терпела, тем более, что до рукоприкладства дело никогда не доходило, объясняла их себе и Марише страхом скорой смерти.
 
Отношение к первому мужу было у неё иным. В редких обсуждениях его личности с Маришей Анна Сергеевна употребляла только такие слова, как негодяй, мерзавец, предатель и прохвост. Она училась на первом курсе Станко-инструментального института, когда в её жизнь вошёл Дмитрий Петрович Гудов. Капитан Гудов только что закончил Военно-инженерную академию, был оставлен в Москве и ухаживал за Анечкой с присущей офицерам того времени элегантностью и щедростью. Анечка влюбилась сразу и безоглядно. Десятилетняя разница в возрасте не смутила её, и получив предложение руки и сердца, она ответила радостным согласием.
 
Мама передала дочь в надёжные руки капитана и уехала в деревню к бабушке, оставив молодым комнату в коммуналке. Весеннюю сессию второго курса Анечка сдавала уже с восьмимесячным животом. Мальчик родился слабеньким и болезненным, Анечка взяла академический отпуск и целиком посвятила себя ребёнку, которого по настоянию отца назвали Дмитрием.
 
Дмитрий Дмитриевич болел постоянно, и о продолжении учёбы в институте не могло быть и речи. Дмитрий Петрович в сыне души не чаял, посвящал ему каждую свободную минуту, и Анечка могла бы быть совершенно счастлива, если бы не ощущала какой-то пустоты, возникающей в отношениях с мужем. Она чувствовала, что он тяготится ею, переключив свою любовь на сына, страдала, но терпела.
 
Годам к пяти Димочка окреп и пошёл в садик. Дмитрий Петрович уже два года был майором, получил от работы однокомнатную квартиру и теперь часто уезжал в командировки. Они нашли няньку, забиравшую сына из сада и смотревшую за ним три часа до прихода матери с работы. Анна Сергеевна устроилась простой чертёжницей в заводской отдел главного конструктора и, как она сама определила, «перестала вариться в собственном соку».
 
Димочка закончил первый класс и отец, получивший очередной отпуск летом, увёз его на море.
 
У Анны Сергеевны отпуск был назначен на январь, и она здраво рассудила, что проведёт с сыном зимние каникулы. За неделю до возвращения Гудовых с моря Анна Сергеевна получила повестку в суд. Из клочка серой бумаги она узнала, что бракоразводный процесс гр. Гудова Д. П. и Гудовой А. С. состоится тогда-то, во-столько-то, там-то.
 
- Всё правильно, - прокомментировала сообщение Мариша, - значит, это был он.
 
- Что правильно? Кто, он?
 
- Не хотела тебя расстраивать, думала, что обозналась. Года полтора назад я мельком видела его в метро с какой-то женщиной в то время, когда он должен был быть в командировке.
 
Дней через десять Гудов позвонил, сказал, что они вернулись и у них всё в порядке, что домой они с Дмитрием не вернутся, и будут жить у его новой жены, посоветовал принять всё спокойно, без истерик и попросил не опаздывать в суд на заседание. Ни адреса, ни телефона.
 
- Какой мерзавец! – сказала Мариша, выслушав Анины рыдания, - Я пойду с тобой в суд и скажу всё, что о нём думаю.
 
В суде произошло нечто необъяснимое и страшное. На вопрос судьи: «Ты, Дима, с кем хочешь остаться жить, с мамой или папой?» сын твёрдо ответил: «С папой и тётей Тамарой!», показав пальчиком на сидящую в углу зала женщину в прокурорском мундире. Вся троица выглядела отдохнувшими и загорелыми, и Анна Сергеевна поняла, что на море они отдыхали вместе. Их развели, оставив сына отцу. Нервный срыв надолго уложил Анну Сергеевну в Клинику неврозов.
 
Примерно через месяц Гудов позвонил Марише, попросил передать Ане, что получил назначение в один из сибирских городов, не назвав в какой, что он с семьёй сегодня отбывает, потребовал, чтобы Аня не искала сына и не лезла в их семейную жизнь. В заключение добавил, что Аня ещё молодая и вполне может родить себе ребёнка.
 
- Сказал и бросил трубку, негодяй. Я даже обругать его не успела, - сокрушалась Мариша.
 
Во второй раз Анна Сергеевна вышла замуж через тринадцать лет, когда заводить ребёнка было уже поздно.
 
 
 
- Одиноко мне, - жаловалась в очередной раз Анна Сергеевна, - и делать ничего не хочется. Сижу как дура, пялюсь в ящик и чувствую, что с каждым днём глупею. Птичку бы завести, так жалко её, в клетке сидящую, ей-то за какие грехи такая жизнь?
 
Мариша позвонила на следующий день.
 
- Слушай внимательно и не перебивай. Помнишь, лет двадцать назад у меня собачка была, Жужей звали? Я, пока её не завела, тоже никого вокруг не знала, а как стала с ней гулять, так со всей округой перезнакомилась. Тебе надо завести собаку. И щенок есть. Соседей моих, Мееровичей, помнишь? Да ты их должна была видеть, когда у меня бывала. Квартира у них напротив моей. Эти Мееровичи за границу сматываться решили, только скрывали от всех. Два месяца назад у Мееровича юбилей пятидесятилетний был, так на работе ему щенка подарили. Хороший щенок, красивый, породы «золотистый ретривер». Теперь он ищет, кому бы его отдать. Ко мне пришёл, а я сразу про тебя подумала. Бери, будешь выгуливать – кучу знакомых среди собачников заведёшь, и заботиться будет о ком. А не понравится, так отдашь кому-нибудь, пока молодой с руками оторвут. Я скажу Мееровичу, что берёшь? У него машина, так он тебе подвезёт щенка, договорились?
 
Меерович приехал днём. Он вошёл, держа в одной руке поводок с дрожащим щенком в наморднике, в другой большой полиэтиленовый пакет. Освобождённый от поводка и намордника щенок опрометью бросился в комнату и, мелко дрожа, спрятался под стул.
 
- Здесь всё, что нужно на первое время, - поставив мешок на пол, заявил Меерович, - сухой корм на неделю, две миски, подстилка и расчёска. Ещё в мешке документы на него, ветеринарная книжка с прививками и брошюра про содержание ретриверов. Всё, владейте, а я побежал, дел много. Да, вы его чуть что, свёрнутой газетой по заднице лупите, я его только так воспитывал.
 
- Как его зовут? – вставила слово Анна Сегеевна в монолог Мееровича.
 
- Там в документах какое-то сложное имя есть, но я не запомнил. Я его Чубайсом назвал.
 
- Почему Чубайсом?
 
- Потому, что рыжий и пройдоха, - рассмеялся Меерович и скрылся за дверью.
 
Анна Сергеевна разобрала мешок, отнесла на кухню миски, и вернулась в комнату с подстилкой и бумагами. Щенок сидел под стулом и дрожал. В его глазах ясно читался ужас.
 
- Чего дрожишь, малыш? – ласково спросила новоиспечённая собачница, - иди ко мне, не бойся. Эка он тебя своим воспитанием запугал. Успокойся, у меня газет не водится. - она протянула руку под стул, - Надеюсь, ты меня не тяпнешь? – Анна Сергеевна погладила щенка по голове, он удивлённо посмотрел на неё и перестал дрожать, - Тебя что, никогда не гладили? Ах, ты мой бедный, ты мой несчастный! – щенок лизнул её руку и затаился.
 
Анна Сергеевна села в кресло и позвала питомца. Он несмело покинул своё убежище и подошёл к новой хозяйке. Анна Сергеевна подхватила его, положила себе на колени и принялась гладить мягкую детскую шерсть. Щенок внезапно подхватился, встал на задние лапы, положил передние на грудь и стал лизать её старческие морщинистые щёки, губы и лоб. Анна Сергеевна расчувствовалась, и в свою очередь чмокнула его в лоб и мокрый блестящий нос, с удивлением отметив, что не испытала ни отвращения, ни брезгливости.
 
- Как же мне тебя назвать? Дружок? Нет, так дворняжек называют, а ты у меня благородных кровей. Вот что, малыш, назову ка я тебя Ричардом, а лучше Ричем. Согласен? – Рич благодарно завилял хвостом.
 
- Пойдём, Рич, гулять, - сказала Анна Сергеевна, не имея ни малейшего понятия о том, что это такое. Рич побежал к двери, и хозяйка восхитилась умом своей собаки, - Так ты, Рич, человеческую речь понимаешь? Да ты просто чудо какое-то. Никаких намордников и газет, забудь про них, у нас с тобой начинается новая жизнь, - с чувством произнесла она и распахнула дверь.
 
С первой прогулки Анна Сергеевна вернулась, обретя десяток новых знакомых.
 
- Мариша! Ты такая умница, спасибо тебе, - кричала в трубку Анна Сергеевна, - а Рич просто прелесть, такой умный, такой ласковый. И Мееровичу твоему спасибо, хотя он и садист.
 
- Слушайся меня, я плохому не научу, - смеялась Мариша, впервые за много лет услышавшая радость в голосе подруги, - я старше на три месяца, и значит умнее.
 
- Что же ты, такая умная, вечно у меня математику списывала?
 
- Так потому, что умная, - хохотала Мариша, - я ведь гуляла, пока ты над задачками корпела.
 
С этого дня у Анны Сергеевны началась третья жизнь, полная счастья, забот и тревог.
 
 
 
Три года пролетели, как один день. Рич заматерел, но остался таким же добрым, ласковым и спокойным, лишённым намёка на агрессию, любимцем меняющейся собачьей компании. Анна Сергеевна обросла множеством знакомых, которых постоянно встречала на улице и в магазине, с которыми перезванивалась, даже тогда, когда они, лишившись своих любимцев, переставали приходить в места прогулок.
 
- Сколько же хороших людей вокруг, - говорила она Марише, - существуешь в своём мирке, и знать про них не знаешь, а они тут, рядом живут. Как же я благодарна тебе и Ричу!
 
Телефонный звонок раздался утром, когда она вернулась с прогулки. Рич поглощал свой завтрак, и время от времени благодарно поглядывал на хозяйку.
 
- Я могу поговорить с Анной Сергеевной Добреньковой? – спросила трубка незнакомым мужским голосом.
 
- Я у телефона, - откликнулась Анна Сергеевна.
 
- Это Дима говорит, - сказала трубка и замолчала.
 
- Простите, голос не узнаю, какой из Дим?
 
- Дмитрий Дмитриевич Гудов, твой сын, мама.
 
Анна Сергеевна застыла, соображая, как ответить, но голос в трубке уже рокотал:
 
- Адрес твой я знаю, хочу приехать часов в пять, тебе будет удобно?
 
- Да, конечно, - с трудом выдавила из себя Анна Сергеевна, - а как ты узнал мой телефон, я же на другой квартире живу? – от растерянности она задала глупый вопрос и смутилась.
 
- Интернет знает всё, - ответила трубка, и запищала короткими гудками.
 
- Интересно, что ему от тебя понадобилось? – отреагировала на новость Мариша, - Неужели совесть так прорезалась, что о матери вспомнил? Ты его сколько не видела, лет сорок или больше? Сорок три? Узнаешь ли? Ты паспорт у него проверь, вдруг аферист какой. В газетах пишут, что их сейчас больше, чем крыс развелось. И, главное, ничего не подписывай, со мной не посоветовавшись.
 
- Да мне и паспорт не нужен, - отвечала Анна Сергеевна, - мать свою кровинушку сердцем узнает. Потом у него на шее под левым ухом родинка приметная есть.
 
Она сбегала в магазин, купила самый дорогой торт, заварила чай и стала ждать.
 
Ровно в пять раздался звонок, и Анна Сергеевна открыла дверь.
 
На пороге возник незнакомый лысоватый мужчина лет пятидесяти с кейсом и тремя гвоздиками в руке.
 
- Здравствуй, мама, - сказал он, и сердце матери едва не выпрыгнуло из груди.
 
- Куда пройти? – спросил мужчина и покрутил головой. Родинка на шее мелькнула и исчезла под воротником рубашки.
 
- На кухню. Я торт купила и чай заварила. Небось, кушать хочешь.
 
- Мучное не ем, Альбиночка не позволяет. И так говорит, что слишком толстый. И вообще, я только что в ресторане пообедал.
 
Они прошли в комнату. Рич сел возле хозяйки. Мать и сын молчали, не зная с чего начать тяжёлый разговор.
 
- Как жила все эти годы, мать? Рассказывай, - нарушил молчание сын.
 
- После того, как вы уехали, долго болела. Через тринадцать лет снова вышла замуж. У него была комната, у меня квартира. Разменялись на двухкомнатную и переехали сюда. Три года назад муж помер, детей мне не оставил. Вот, собаку завела. Так и живу. А ты как живёшь?
 
Дмитрий рассказал, что отцу дали подполковника и послали в Красноярск заместителем начальника строительства секретных объектов. После школы поступил в военное училище. Закончил, женился на генеральской дочке. Тесть запихнул его в академию. Мы с Ксенией пять лет в Москве прожили. Генерал ушёл на пенсию, отец остался за него и тоже стал генералом.
 
- Я прослужил у него под началом до девяносто второго и уволился. Организовал свою фирму. Двое детей, сыну двадцать семь, дочери двадцать пять. Вот и всё, - закончил он.
 
- Что же ты пять лет в Москве прожил и ни разу о себе знать не дал?
 
- Некогда, мать, да и нужды особой не было.
 
- А теперь, значит, нужда возникла?
 
- Возникла, - спокойно подтвердил сын, - Сейчас доложу, ты только сначала ответь на несколько вопросов. Квартира эта на кого приватизирована?
 
- Она не приватизирована. Когда хотели, так там часов шесть надо было в очереди просидеть, чтобы только одну справку получить Мы и не стали в очередях толкаться. А потом забыли просто, да и зачем нам были эти хлопоты? А что?
 
- Сейчас объясню. Дети выросли, я с Ксенией развёлся и женился на Альбиночке. Она умница и красавица. Сама увидишь, закачаешься. Все эти «мисски» ей в подмётки не годятся. Решили мы с ней в Москву перебраться. Фирма у меня солидная, но в местном масштабе, расширяться надо. Мы, конечно, можем хорошую квартиру в Москве купить, но тогда надо из бизнеса миллионов двадцать извлечь, а так не хочется. Вот раскрутимся в Москве и года через четыре купим, а пока мы у тебя жить будем. Комнат у тебя две, изолированные, ты в маленькой, мы с Альбиночкой в большой обоснуемся. Как тебе моё предложение?
 
Сердце Анны Сергеевны зашлось от счастья. Через сорок три года вновь обрести сына! Господи, неужели, наконец, не надо ночами думать о том, кто подаст стакан воды, кто закроет глаза и проводит в последний путь?
 
- Конечно, сынок, - с чувством произнесла Анна Сергеевна, и утёрла выкатившуюся слезу.
 
- Значит, мать, поступим так: на днях пришлю тебе своего юриста. Он заберёт у тебя бумаги на квартиру и оформит приватизацию на твоё имя, а ты напишешь мне дарственную на квартиру, чтобы у меня потом проблем не было. Договорились?
 
Кровь бешено стучала в висках, и сердце заходилось от счастья, когда мать ответила сыну: - Да!
 
- Вот и чудненько, - обрадовался Дмитрий, - и ещё одно: пса придётся ликвидировать, у Альбиночки аллергия на собачью шерсть.
 
- Как «ликвидировать»? – прошептала Анна Сергеевна, схватившись за сердце.
 
- Отдать кому, или усыпить, - спокойно ответил сын.
 
Затуманенным взглядом посмотрела Анна Сергеевна на сына и собаку. Две пары глаз ответили ей: одна смотрела властно, строго и требовательно, другая преданно, с надеждой и любовью.
 
Анна Сергеевна закрыла глаза и воочию увидела, как чья-то рука кладёт в миску Рича шарик с ядом. Она вздрогнула и твёрдым голосом произнесла:
 
- Нет, Дима, вы не будете здесь жить, и квартиру я приватизировать не буду, и дарственную писать не буду. Уходи.
 
- Ты что, мать, белены объелась? Ты понимаешь, кого гонишь? Ты сына родного прогоняешь!
 
- Уходи, - повторила Анна Сергеевна, и добрейший Рич впервые в жизни оскалился и зарычал.
 
- Старая дура! – прокричал Дмитрий Дмитриевич Гудов, и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
 
Анна Сергеевна обняла Рича и зарыдала горько и безутешно.

© Copyright: Андрей Владимирович Глухов, 2015

Регистрационный номер №0319146

от 1 декабря 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0319146 выдан для произведения: О своём дальнейшем существовании Анна Сергеевна задумалась после похорон второго мужа. В свои семьдесят она рассчитывала дожить если не до возраста бабушки, которая преставилась в девяносто восемь, то хотя бы до восьмидесяти девяти, срока, отпущенного её матушке.
 
Со смертью мужа Анна Сергеевна осталась на всём белом свете в полном одиночестве, которое слегка разбавлялось Маришей – школьной подругой, жившей на другом конце огромной Москвы. Виделись они редко, но по телефону общались ежедневно, иногда и по нескольку раз в день.
 
Жильцов своего дома Анна Сергеевна почти не знала, изредка обращалась к соседям по лестничной клетке, но нечасто и только в случае крайней необходимости. Ещё она была знакома с участковым, жившим на восьмом этаже их двенадцатиэтажного дома, с остальными, встречаясь в лифте, здоровалась, но кто они и где проживают, никогда не интересовалась.
 
Знакомство с участковым было вынужденным и малоприятным. Её второй муж, человек прежде тихий и незлобивый, почувствовав приближение «костлявой» года за полтора до её прихода, запаниковал, стал сильно напиваться и буянить с криками, матюгами и битьём посуды. Участковый спускался со своего восьмого на их третий, урезонивал скандалиста и даже дважды запирал его на ночь в «обезьяннике».
 
Своего второго мужа Анна Сергеевна не осуждала, его пьяные выходки терпела, тем более, что до рукоприкладства дело никогда не доходило, объясняла их себе и Марише страхом скорой смерти.
 
Отношение к первому мужу было у неё иным. В редких обсуждениях его личности с Маришей Анна Сергеевна употребляла только такие слова, как негодяй, мерзавец, предатель и прохвост. Она училась на первом курсе Станко-инструментального института, когда в её жизнь вошёл Дмитрий Петрович Гудов. Капитан Гудов только что закончил Военно-инженерную академию, был оставлен в Москве и ухаживал за Анечкой с присущей офицерам того времени элегантностью и щедростью. Анечка влюбилась сразу и безоглядно. Десятилетняя разница в возрасте не смутила её, и получив предложение руки и сердца, она ответила радостным согласием.
 
Мама передала дочь в надёжные руки капитана и уехала в деревню к бабушке, оставив молодым комнату в коммуналке. Весеннюю сессию второго курса Анечка сдавала уже с восьмимесячным животом. Мальчик родился слабеньким и болезненным, Анечка взяла академический отпуск и целиком посвятила себя ребёнку, которого по настоянию отца назвали Дмитрием.
 
Дмитрий Дмитриевич болел постоянно, и о продолжении учёбы в институте не могло быть и речи. Дмитрий Петрович в сыне души не чаял, посвящал ему каждую свободную минуту, и Анечка могла бы быть совершенно счастлива, если бы не ощущала какой-то пустоты, возникающей в отношениях с мужем. Она чувствовала, что он тяготится ею, переключив свою любовь на сына, страдала, но терпела.
 
Годам к пяти Димочка окреп и пошёл в садик. Дмитрий Петрович уже два года был майором, получил от работы однокомнатную квартиру и теперь часто уезжал в командировки. Они нашли няньку, забиравшую сына из сада и смотревшую за ним три часа до прихода матери с работы. Анна Сергеевна устроилась простой чертёжницей в заводской отдел главного конструктора и, как она сама определила, «перестала вариться в собственном соку».
 
Димочка закончил первый класс и отец, получивший очередной отпуск летом, увёз его на море.
 
У Анны Сергеевны отпуск был назначен на январь, и она здраво рассудила, что проведёт с сыном зимние каникулы. За неделю до возвращения Гудовых с моря Анна Сергеевна получила повестку в суд. Из клочка серой бумаги она узнала, что бракоразводный процесс гр. Гудова Д. П. и Гудовой А. С. состоится тогда-то, во-столько-то, там-то.
 
- Всё правильно, - прокомментировала сообщение Мариша, - значит, это был он.
 
- Что правильно? Кто, он?
 
- Не хотела тебя расстраивать, думала, что обозналась. Года полтора назад я мельком видела его в метро с какой-то женщиной в то время, когда он должен был быть в командировке.
 
Дней через десять Гудов позвонил, сказал, что они вернулись и у них всё в порядке, что домой они с Дмитрием не вернутся, и будут жить у его новой жены, посоветовал принять всё спокойно, без истерик и попросил не опаздывать в суд на заседание. Ни адреса, ни телефона.
 
- Какой мерзавец! – сказала Мариша, выслушав Анины рыдания, - Я пойду с тобой в суд и скажу всё, что о нём думаю.
 
В суде произошло нечто необъяснимое и страшное. На вопрос судьи: «Ты, Дима, с кем хочешь остаться жить, с мамой или папой?» сын твёрдо ответил: «С папой и тётей Тамарой!», показав пальчиком на сидящую в углу зала женщину в прокурорском мундире. Вся троица выглядела отдохнувшими и загорелыми, и Анна Сергеевна поняла, что на море они отдыхали вместе. Их развели, оставив сына отцу. Нервный срыв надолго уложил Анну Сергеевну в Клинику неврозов.
 
Примерно через месяц Гудов позвонил Марише, попросил передать Ане, что получил назначение в один из сибирских городов, не назвав в какой, что он с семьёй сегодня отбывает, потребовал, чтобы Аня не искала сына и не лезла в их семейную жизнь. В заключение добавил, что Аня ещё молодая и вполне может родить себе ребёнка.
 
- Сказал и бросил трубку, негодяй. Я даже обругать его не успела, - сокрушалась Мариша.
 
Во второй раз Анна Сергеевна вышла замуж через тринадцать лет, когда заводить ребёнка было уже поздно.
 
 
 
- Одиноко мне, - жаловалась в очередной раз Анна Сергеевна, - и делать ничего не хочется. Сижу как дура, пялюсь в ящик и чувствую, что с каждым днём глупею. Птичку бы завести, так жалко её, в клетке сидящую, ей-то за какие грехи такая жизнь?
 
Мариша позвонила на следующий день.
 
- Слушай внимательно и не перебивай. Помнишь, лет двадцать назад у меня собачка была, Жужей звали? Я, пока её не завела, тоже никого вокруг не знала, а как стала с ней гулять, так со всей округой перезнакомилась. Тебе надо завести собаку. И щенок есть. Соседей моих, Мееровичей, помнишь? Да ты их должна была видеть, когда у меня бывала. Квартира у них напротив моей. Эти Мееровичи за границу сматываться решили, только скрывали от всех. Два месяца назад у Мееровича юбилей пятидесятилетний был, так на работе ему щенка подарили. Хороший щенок, красивый, породы «золотистый ретривер». Теперь он ищет, кому бы его отдать. Ко мне пришёл, а я сразу про тебя подумала. Бери, будешь выгуливать – кучу знакомых среди собачников заведёшь, и заботиться будет о ком. А не понравится, так отдашь кому-нибудь, пока молодой с руками оторвут. Я скажу Мееровичу, что берёшь? У него машина, так он тебе подвезёт щенка, договорились?
 
Меерович приехал днём. Он вошёл, держа в одной руке поводок с дрожащим щенком в наморднике, в другой большой полиэтиленовый пакет. Освобождённый от поводка и намордника щенок опрометью бросился в комнату и, мелко дрожа, спрятался под стул.
 
- Здесь всё, что нужно на первое время, - поставив мешок на пол, заявил Меерович, - сухой корм на неделю, две миски, подстилка и расчёска. Ещё в мешке документы на него, ветеринарная книжка с прививками и брошюра про содержание ретриверов. Всё, владейте, а я побежал, дел много. Да, вы его чуть что, свёрнутой газетой по заднице лупите, я его только так воспитывал.
 
- Как его зовут? – вставила слово Анна Сегеевна в монолог Мееровича.
 
- Там в документах какое-то сложное имя есть, но я не запомнил. Я его Чубайсом назвал.
 
- Почему Чубайсом?
 
- Потому, что рыжий и пройдоха, - рассмеялся Меерович и скрылся за дверью.
 
Анна Сергеевна разобрала мешок, отнесла на кухню миски, и вернулась в комнату с подстилкой и бумагами. Щенок сидел под стулом и дрожал. В его глазах ясно читался ужас.
 
- Чего дрожишь, малыш? – ласково спросила новоиспечённая собачница, - иди ко мне, не бойся. Эка он тебя своим воспитанием запугал. Успокойся, у меня газет не водится. - она протянула руку под стул, - Надеюсь, ты меня не тяпнешь? – Анна Сергеевна погладила щенка по голове, он удивлённо посмотрел на неё и перестал дрожать, - Тебя что, никогда не гладили? Ах, ты мой бедный, ты мой несчастный! – щенок лизнул её руку и затаился.
 
Анна Сергеевна села в кресло и позвала питомца. Он несмело покинул своё убежище и подошёл к новой хозяйке. Анна Сергеевна подхватила его, положила себе на колени и принялась гладить мягкую детскую шерсть. Щенок внезапно подхватился, встал на задние лапы, положил передние на грудь и стал лизать её старческие морщинистые щёки, губы и лоб. Анна Сергеевна расчувствовалась, и в свою очередь чмокнула его в лоб и мокрый блестящий нос, с удивлением отметив, что не испытала ни отвращения, ни брезгливости.
 
- Как же мне тебя назвать? Дружок? Нет, так дворняжек называют, а ты у меня благородных кровей. Вот что, малыш, назову ка я тебя Ричардом, а лучше Ричем. Согласен? – Рич благодарно завилял хвостом.
 
- Пойдём, Рич, гулять, - сказала Анна Сергеевна, не имея ни малейшего понятия о том, что это такое. Рич побежал к двери, и хозяйка восхитилась умом своей собаки, - Так ты, Рич, человеческую речь понимаешь? Да ты просто чудо какое-то. Никаких намордников и газет, забудь про них, у нас с тобой начинается новая жизнь, - с чувством произнесла она и распахнула дверь.
 
С первой прогулки Анна Сергеевна вернулась, обретя десяток новых знакомых.
 
- Мариша! Ты такая умница, спасибо тебе, - кричала в трубку Анна Сергеевна, - а Рич просто прелесть, такой умный, такой ласковый. И Мееровичу твоему спасибо, хотя он и садист.
 
- Слушайся меня, я плохому не научу, - смеялась Мариша, впервые за много лет услышавшая радость в голосе подруги, - я старше на три месяца, и значит умнее.
 
- Что же ты, такая умная, вечно у меня математику списывала?
 
- Так потому, что умная, - хохотала Мариша, - я ведь гуляла, пока ты над задачками корпела.
 
С этого дня у Анны Сергеевны началась третья жизнь, полная счастья, забот и тревог.
 
 
 
Три года пролетели, как один день. Рич заматерел, но остался таким же добрым, ласковым и спокойным, лишённым намёка на агрессию, любимцем меняющейся собачьей компании. Анна Сергеевна обросла множеством знакомых, которых постоянно встречала на улице и в магазине, с которыми перезванивалась, даже тогда, когда они, лишившись своих любимцев, переставали приходить в места прогулок.
 
- Сколько же хороших людей вокруг, - говорила она Марише, - существуешь в своём мирке, и знать про них не знаешь, а они тут, рядом живут. Как же я благодарна тебе и Ричу!
 
Телефонный звонок раздался утром, когда она вернулась с прогулки. Рич поглощал свой завтрак, и время от времени благодарно поглядывал на хозяйку.
 
- Я могу поговорить с Анной Сергеевной Добреньковой? – спросила трубка незнакомым мужским голосом.
 
- Я у телефона, - откликнулась Анна Сергеевна.
 
- Это Дима говорит, - сказала трубка и замолчала.
 
- Простите, голос не узнаю, какой из Дим?
 
- Дмитрий Дмитриевич Гудов, твой сын, мама.
 
Анна Сергеевна застыла, соображая, как ответить, но голос в трубке уже рокотал:
 
- Адрес твой я знаю, хочу приехать часов в пять, тебе будет удобно?
 
- Да, конечно, - с трудом выдавила из себя Анна Сергеевна, - а как ты узнал мой телефон, я же на другой квартире живу? – от растерянности она задала глупый вопрос и смутилась.
 
- Интернет знает всё, - ответила трубка, и запищала короткими гудками.
 
- Интересно, что ему от тебя понадобилось? – отреагировала на новость Мариша, - Неужели совесть так прорезалась, что о матери вспомнил? Ты его сколько не видела, лет сорок или больше? Сорок три? Узнаешь ли? Ты паспорт у него проверь, вдруг аферист какой. В газетах пишут, что их сейчас больше, чем крыс развелось. И, главное, ничего не подписывай, со мной не посоветовавшись.
 
- Да мне и паспорт не нужен, - отвечала Анна Сергеевна, - мать свою кровинушку сердцем узнает. Потом у него на шее под левым ухом родинка приметная есть.
 
Она сбегала в магазин, купила самый дорогой торт, заварила чай и стала ждать.
 
Ровно в пять раздался звонок, и Анна Сергеевна открыла дверь.
 
На пороге возник незнакомый лысоватый мужчина лет пятидесяти с кейсом и тремя гвоздиками в руке.
 
- Здравствуй, мама, - сказал он, и сердце матери едва не выпрыгнуло из груди.
 
- Куда пройти? – спросил мужчина и покрутил головой. Родинка на шее мелькнула и исчезла под воротником рубашки.
 
- На кухню. Я торт купила и чай заварила. Небось, кушать хочешь.
 
- Мучное не ем, Альбиночка не позволяет. И так говорит, что слишком толстый. И вообще, я только что в ресторане пообедал.
 
Они прошли в комнату. Рич сел возле хозяйки. Мать и сын молчали, не зная с чего начать тяжёлый разговор.
 
- Как жила все эти годы, мать? Рассказывай, - нарушил молчание сын.
 
- После того, как вы уехали, долго болела. Через тринадцать лет снова вышла замуж. У него была комната, у меня квартира. Разменялись на двухкомнатную и переехали сюда. Три года назад муж помер, детей мне не оставил. Вот, собаку завела. Так и живу. А ты как живёшь?
 
Дмитрий рассказал, что отцу дали подполковника и послали в Красноярск заместителем начальника строительства секретных объектов. После школы поступил в военное училище. Закончил, женился на генеральской дочке. Тесть запихнул его в академию. Мы с Ксенией пять лет в Москве прожили. Генерал ушёл на пенсию, отец остался за него и тоже стал генералом.
 
- Я прослужил у него под началом до девяносто второго и уволился. Организовал свою фирму. Двое детей, сыну двадцать семь, дочери двадцать пять. Вот и всё, - закончил он.
 
- Что же ты пять лет в Москве прожил и ни разу о себе знать не дал?
 
- Некогда, мать, да и нужды особой не было.
 
- А теперь, значит, нужда возникла?
 
- Возникла, - спокойно подтвердил сын, - Сейчас доложу, ты только сначала ответь на несколько вопросов. Квартира эта на кого приватизирована?
 
- Она не приватизирована. Когда хотели, так там часов шесть надо было в очереди просидеть, чтобы только одну справку получить Мы и не стали в очередях толкаться. А потом забыли просто, да и зачем нам были эти хлопоты? А что?
 
- Сейчас объясню. Дети выросли, я с Ксенией развёлся и женился на Альбиночке. Она умница и красавица. Сама увидишь, закачаешься. Все эти «мисски» ей в подмётки не годятся. Решили мы с ней в Москву перебраться. Фирма у меня солидная, но в местном масштабе, расширяться надо. Мы, конечно, можем хорошую квартиру в Москве купить, но тогда надо из бизнеса миллионов двадцать извлечь, а так не хочется. Вот раскрутимся в Москве и года через четыре купим, а пока мы у тебя жить будем. Комнат у тебя две, изолированные, ты в маленькой, мы с Альбиночкой в большой обоснуемся. Как тебе моё предложение?
 
Сердце Анны Сергеевны зашлось от счастья. Через сорок три года вновь обрести сына! Господи, неужели, наконец, не надо ночами думать о том, кто подаст стакан воды, кто закроет глаза и проводит в последний путь?
 
- Конечно, сынок, - с чувством произнесла Анна Сергеевна, и утёрла выкатившуюся слезу.
 
- Значит, мать, поступим так: на днях пришлю тебе своего юриста. Он заберёт у тебя бумаги на квартиру и оформит приватизацию на твоё имя, а ты напишешь мне дарственную на квартиру, чтобы у меня потом проблем не было. Договорились?
 
Кровь бешено стучала в висках, и сердце заходилось от счастья, когда мать ответила сыну: - Да!
 
- Вот и чудненько, - обрадовался Дмитрий, - и ещё одно: пса придётся ликвидировать, у Альбиночки аллергия на собачью шерсть.
 
- Как «ликвидировать»? – прошептала Анна Сергеевна, схватившись за сердце.
 
- Отдать кому, или усыпить, - спокойно ответил сын.
 
Затуманенным взглядом посмотрела Анна Сергеевна на сына и собаку. Две пары глаз ответили ей: одна смотрела властно, строго и требовательно, другая преданно, с надеждой и любовью.
 
Анна Сергеевна закрыла глаза и воочию увидела, как чья-то рука кладёт в миску Рича шарик с ядом. Она вздрогнула и твёрдым голосом произнесла:
 
- Нет, Дима, вы не будете здесь жить, и квартиру я приватизировать не буду, и дарственную писать не буду. Уходи.
 
- Ты что, мать, белены объелась? Ты понимаешь, кого гонишь? Ты сына родного прогоняешь!
 
- Уходи, - повторила Анна Сергеевна, и добрейший Рич впервые в жизни оскалился и зарычал.
 
- Старая дура! – прокричал Дмитрий Дмитриевич Гудов, и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
 
Анна Сергеевна обняла Рича и зарыдала горько и безутешно.

 

Играем в классики. ЛОШАДИНАЯ ФАМИЛИЯ

Играем в классики. РЕВИЗОР