ГРАФИНОВО СЧАСТЬЕ (микросказка)
Текла Вода – целая река. По Воде всякие суда скользили, в Воде всякая
живность водилась. под Водой всякие растения росли. Ребятишки в ней
плескались – ух, свежа! Люди уставшие её пили – ух, свежа! Много было Воды.
И вот какая-то частица её увидела Графин. Увидела и залюбовалась: до чего
же красив! Так и сверкает разными узорами! А ведь тоже, как и Вода, -
прозрачный и прохладный. Вот только твёрдый. Ну, мужчине, допустим, и
положено быть твёрдым, а то что это за мужчина, если не твёрдый? Понравился он ей до невозможности. Уж она вокруг него плясала, плясала, а
как только с гордой снисходительностью склонил Графин к ней свою длинную
изящную шею, так она и вплеснулась в него. Даже «Прощай!» не сказала
оставшейся Воде. Какое-то малюсенькое волненьице всё же чуть-чуть поплескалось в её студёноё душе, дескать, не по-братски поступила, но тут же
она и оправдала себя: что же мне всю жизнь вот так течь и течь в этих илистых
берегах, да чтобы в меня коровы грязными копытами ступали, да мальчишки
ныряли без трусов? Нет уж, счастье моё – в Графине. Графиней буду!
Принёс Графин Воду куда-то и поставил на широкий стол. Потрудился – аж вспотел! Оглянулась Вода вокруг – красотища-то какая! Стоит её Графин на белом поле, а вокруг ещё много всяких сосудов из твёрдой воды. Все
нарядные и все сверкают. Вот – жизнь! Во-первых, - общество, во-вторых, -
мчаться не надо неведомо куда и зачем. Покойно стало Воде – дремотно и тепло. Так в тепле и дрёме блаженствовала она день, блаженствовала другой…
Потом ни с того, ни с сего вздохнула от незнакомого ощущения собственной
бесполезности и удивилась: вздыхать-то почти нечем – воздуху маловато, да и
тот презренным болотцем отдаёт. Что за чушь? Только тухлого болота ей и не
хватало! Подремала ещё. Совсем болотом понесло – того гляди лягушки
заквакают. И Графин уже какой-то не такой. Туманец зеленоватый заметен в его светлой прозрачности. Тоскливо стало Воде. Сейчас бы на песочек золотистый выплеснуться бы этакой лёгкой прохладной волной, на звёзды
посмотреть. А потом в струю бы ту, быструю, и катиться, катиться… Душа
просится, да нет уже сил преодолеть это душный тёплый покой…
О, как оживилась она, когда старый, поношенный какой-то Графин склонил свою изящную шею над провонявшим хлоркой унитазом.
- Мамочки! – только и успела вспомнить она. – Я же - текучая!
Текла Вода – целая река. По Воде всякие суда скользили, в Воде всякая
живность водилась. под Водой всякие растения росли. Ребятишки в ней
плескались – ух, свежа! Люди уставшие её пили – ух, свежа! Много было Воды.
И вот какая-то частица её увидела Графин. Увидела и залюбовалась: до чего
же красив! Так и сверкает разными узорами! А ведь тоже, как и Вода, -
прозрачный и прохладный. Вот только твёрдый. Ну, мужчине, допустим, и
положено быть твёрдым, а то что это за мужчина, если не твёрдый? Понравился он ей до невозможности. Уж она вокруг него плясала, плясала, а
как только с гордой снисходительностью склонил Графин к ней свою длинную
изящную шею, так она и вплеснулась в него. Даже «Прощай!» не сказала
оставшейся Воде. Какое-то малюсенькое волненьице всё же чуть-чуть поплескалось в её студёноё душе, дескать, не по-братски поступила, но тут же
она и оправдала себя: что же мне всю жизнь вот так течь и течь в этих илистых
берегах, да чтобы в меня коровы грязными копытами ступали, да мальчишки
ныряли без трусов? Нет уж, счастье моё – в Графине. Графиней буду!
Принёс Графин Воду куда-то и поставил на широкий стол. Потрудился – аж вспотел! Оглянулась Вода вокруг – красотища-то какая! Стоит её Графин на белом поле, а вокруг ещё много всяких сосудов из твёрдой воды. Все
нарядные и все сверкают. Вот – жизнь! Во-первых, - общество, во-вторых, -
мчаться не надо неведомо куда и зачем. Покойно стало Воде – дремотно и тепло. Так в тепле и дрёме блаженствовала она день, блаженствовала другой…
Потом ни с того, ни с сего вздохнула от незнакомого ощущения собственной
бесполезности и удивилась: вздыхать-то почти нечем – воздуху маловато, да и
тот презренным болотцем отдаёт. Что за чушь? Только тухлого болота ей и не
хватало! Подремала ещё. Совсем болотом понесло – того гляди лягушки
заквакают. И Графин уже какой-то не такой. Туманец зеленоватый заметен в его светлой прозрачности. Тоскливо стало Воде. Сейчас бы на песочек золотистый выплеснуться бы этакой лёгкой прохладной волной, на звёзды
посмотреть. А потом в струю бы ту, быструю, и катиться, катиться… Душа
просится, да нет уже сил преодолеть это душный тёплый покой…
О, как оживилась она, когда старый, поношенный какой-то Графин склонил свою изящную шею над провонявшим хлоркой унитазом.
- Мамочки! – только и успела вспомнить она. – Я же - текучая!
Нет комментариев. Ваш будет первым!