Горячая пыль ириви

Горячий ветер ириви поднялся неожиданно, в середине ночи. Не просыпаясь, она отбросила простыню, уронив на пол книгу, забытую на краю кровати. Горячая мелкая пыль встряхнула полог и запудрила лицо. Сон растаял в темноте струйкой сигаретного дыма, унося с собой в небытие размытые тревожные образы и полузабытые голоса. Осталась удушливая темнота и вездесущая пыль. Оконные шторы взвились вверх и захлестали в воздухе. Она поднялась устало и спустила ноги на мягкий коврик из белой бараньей шкурки. Спавший на ней кот раздраженно поднял голову и потоптавшись на месте снова свернулся калачиком.

Мария приподняла тюль и вышла из полога. Ее ночнушка была слишком короткой, но в ней было не так жарко и она каждый вечер выбирала именно ее. Привычно обходя знакомые предметы, Мария прошла к окну и схватившись в поединке с взбесившимися шторами закрыла створки. Горячий ветер умерил свой пыл и предпочел отыграться на дереве ореха тубаб за окном и его широких, как ладони листьях.

Стараясь не шуметь, она обошла в потемках комнату за комнатой, торопливо затворяя все окна. У мальчишек окна были закрыты, оттуда доносился шелест кондиционеров. В спальне дочери трепетали занавески и витала горячая пыль. Мария закрыла окно и включила кондиционер. По запыленному полу она вернулась к себе и снова улеглась в постель. Сон прошел. Мысли летали беспорядочными кругами как пчелы, не задерживаясь подолгу на на чем конкретном. Потом улеглись и потекли как ручей по знакомому, промытому годами руслу. С тех пор, как погиб ее муж, она им уже не противилась, теперь она считала себя свободной и в мыслях и в чувствах. И от того, что она перестала сопротивляться боли, ей стало намного легче. Как и в каждую бессонную ночь она бередила незаживающую рану того дня, когда ее жизнь закончилась и началось мука.

Она стоит у открытого окна, прижимая к груди теплый шевелящийся комочек. Смотрит в след своей уходящей любви. Он даже не обернулся на них. Он знал, что она будет смотреть на него из окна. Он уходил в сторону вокзала, это совсем недалеко. На нем была клетчатая рубашка и джинсы, в руках даже не чемодан, небольшая спортивная сумка. В груди у нее разрастается ком, доходит до горла и душит. Она все еще не верит, что он уедет. Но он продолжает шагать неторопливой решительной походкой, не оглядываясь, и скоро скрывается за углом. В то время уехать заграницу – все равно, что умереть. Солнечный летний день колеблется в глазах, она все еще ждет, что он вернется. Но он не вернется. По глазам ее бежали слезы, как дождь по стеклу. И она совсем ослепла от этого солнечного дождя. Кто-то подходит к ней сзади и взяв за плечи, молча ведет в комнату. Она садится на край кровати и пытается проглотить удушающий ком в горле, все крепче прижимая к груди ребенка. Сын плачет. Она расстегивает платье и дает ему грудь. Ему исполнилось в тот день двадцать четыре дня от роду.

Все эти годы она просыпается в глубине ночи от того, что ей снова снится этот день. За тридцать лет она научилась плакать беззвучно, чтобы не разбудить мужа. Чтобы не шмыгать носом в ночи она открывала рот и медленно глубоко дышала. Этот добрейший человек, любивший ее беззаветно, не заслуживал того, чтобы она позволила ему страдать, Что было бы с ней, если бы он не оказался рядом? Если бы он не сделал все то, что должен был сделать муж.

Теперь она осталась одна и могла оплакивать их обоих не скрываясь. Но память о муже была светлой и благодарной. Она заполняла пустоту в душе. Благодаря мужу Мария поняла, что заслуживает настоящей постоянной и верной любви. И сама она сделала все, чтобы быть доброй, преданной женой и друзья завидовали им.

За окном все было бежево-мутным, небо, воздух, деревья. Как здесь говорят, ветер ириви – это на три часа или на три дня. Плотно закрытые окна дышали жаром. Они сидели в доме как в закупоренной банке. На стене ворковал кондиционер, в углу чуть слышно бормотал телевизор.

Мария любила оставаться с дочерью наедине, когда ребята уходили по своим делам и в доме наступала тишина. Марго садилась на ковер у ее ног, расстилала скатерть и расставляла чайный прибор. На крошечной газовой горелке посвистывал маленький чайник, пахло зеленым чаем и мятой. Сидя по- турецки Марго, одетая по привычке в веселенькую местную замотушку, или как сама она говорила-в занавеску, пробовала чай. Добавив еще немного сахару, она стала переливать чай из одного стаканчика в другой, взбивая пену. Тишину нарушало только урчание переливаемого чая и стук малюсеньких стаканчиков о поднос.

- Мам, принеси свои фотографии! Я так люблю смотреть на тебя молодую.
- Вон, бери альбом и смотри наздоровье, - засмеялась Мария. Марго обожала хвастаться фотографиями перед подругами.
- Не, я про твои, черно6елые. Принеси, а?

Выйдя замуж, Мария уничтожила все фотографии, на которых присутствовал ее первый муж. Так что ничего секретного в них не было. Просто черно6елым фотографиям не нашлось места в семейном альбоме, а со временем и цветные перестали печатать. Но все равно,стоило ей взять их в руки, ее обдавало жаром. Он был где-то здесь, рядом, или сзади, или за аппаратом. Она смотрела на себя, счастливую, и уже только поэтому знала, что он здесь. Это было до того памятного дня, когда она стояла у окна, прижимая к себе сына.

Мария поднялась и пошла за фотографиями в свою комнату. Они хранились в целлофановом пакетике на дне ящика рабочего стола. Она бросила дочке пакет и приняла из ее рук первый стаканчик чая в пышной шапке пены. Чай был горячий и едва сладкий, такой, какой она любила. Марго осторожно вынула фотографии и стала перебирать их бережно одна за другой. Вернулся старший сын и сел рядом с матерью, тоже протянув руку за чаем.
- А Андрей где? - спросила Мария сына.
- Он подбросил меня домой, а сам куда-то смотался. К друзьям, наверное.
Он осторожно отпил чай.
- Как всегда сахару нехватает.
- Не нравится – не пей, - бросила Марго, - а нам такой нравится. Вот, смотри, какая мама здесь! Ну почему я на тебя не похожа!
Сын взял из ее рук сто раз виденную фртрграфию и сказал:
- Таких больше не делают, потерян способ изготовления.
- Ну ладно, ладно, смутилась Мария,- перестань подначивать Марго. Смотри, какая она у нас хорошенькая!
- Да уж, - вздохнула дочка и стала готовить второй стаканчик, послабей и послаще. Она долила чайник водой и поставила кипятить. Пока он закипал, она продолжала перебирать фотографии, передавая их брату для комментария.
- Смотри какие стрекозиные очки были тогда в моде! Я тащусь!
Мария вышла на кухню, чтобы принести холодной воды. От местного чая ей всегда хотелось пить. Пока она ставила на поднос стаканы и бутылку с минералкой, зазвонил ее мобильник. - - Мам! Твоя мобила! Это не Андрей, у Андрея звонок Давид Гетта, он сам его загрузил.
- А разве не Люда Крис?
- Ну ты вообще отстал от жизни. Люда Крис!
Сын взял трубку и сказал по местному обычаю:

- Нам!
Все дети пользовались ее мобильником как своим. Мария поставила поднос на ковер и протянула руку за телефоном, но сын увернулся и спросил в трубку, удивленно подняв брови:
- Кого? Какая мышка? А, Мария! Да, это ее телефон, а вы, собственно, кто будете? С какой такой стати вы мою мать Мышкой называете! А? Конечно контролирую, Я всех в доме контролирую.
Мария побледнела и даже пошатнулась. Но устояла. Она снова протянула руку за телефоном и, выхватив его из рук сына, сказала несвоим охрипшим голосом:
- Але...
Его голос она не слышала тридцать лет, но он совсем не изменился.
- Моя Мышка, я нашел тебя...Ты знаешь, сколько лет я тебя ищу!
- Это ты?
- У тебя все тот же голос.
Споткнувшись о край ковра, окруженная звенящей тишиной, Мария вышла с телефоном у зардевшегося уха под изумленными взглядами примолкнувших детей.