Фигура из льда.

Помнится, кто-то сказал: «Нет судьбы, кроме той, что мы творим сами». Удивительное выражение, не правда ли. Вот только мне не даёт покоя один вопрос: « А кто это «мы сами»?» Кто сделал нас такими, каковыми мы являемся?

Конечно же: «Всегда есть выбор!» - скажете вы; но всегда ли мы знаем, из чего порой приходится выбирать, а, следовательно, можно ли считать этот выбор независимым и свободным? Ведь из самого определения слов «независимость» и «свобода» становится ясно, что это ни что иное, как абстракция  - условность, созданная нами самими. Равно как и «судьба», которую мы делаем виновницей всех своих неудач, провалов и бед.

Но вопрос, мучивший меня, сидящего на пыльной скамейке с выцветшей и потрескавшейся на солнце краской, был не менее безнадёжным, чем и поиски того, кто его задавал: « Почему же все те, кто с самого моего рождения, целенаправленно и систематически воспитывали, обучали, давали мне образование, прививали общекультурные ценности и индивидуальные духовные богатства, формируя из меня личность и, тем самым, ваяя и приводя к угодной (или удобной) им форме, почему же в итоге, они говорят, что во всём виноват я сам? (!)

И вот, горячим августовским днём, когда даже запах давно скошенной и высушенной под беспощадными лучами палящего солнца травы, становится каким-то залежавшимся-прелым, тяжёлым и ленивым, я сижу на раскалённой скамейке неопределённого цвета, в парке, который никто не знает как и в честь кого называется, и дышу этим заражённым городом воздухом.

Мимо меня проплывают размытые фигуры людей. Я не смотрю на них. Предметы появляются только после того, как на них посмотришь, и поэтому, фигуры не имеют точной формы, роста или пола. Это просто силуэты, наброски. Проверяя эту теорию, ради интереса, я время от времени фокусирую на ком-то свой взгляд, и вот, силуэт прорисовывается более чётко, приобретая форму человека, ростом ниже среднего, слегка полноватого блондина, с белой, раскрасневшейся под солнцем кожей и томным взглядом, устремлённых куда-то в пустоту глаз. Я присматриваюсь внимательней и более детально прорисовываю элементы гардероба: носки, шорты, футболку. Потом мне становится скучно и, вдобавок к плавящемуся от жары асфальту, я награждаю своё творенье тяжёлыми запылёнными ботинками. Ведь я имею на это право. Был ли он вообще, существовал ли до того, как я остановил на нём свой взгляд? Имел бы он место быть, если бы не было меня, того, в чьём сознании, он хоть на миг да появился? Что будет с ним, если я выкину из головы последнее воспоминание о нём? И будет ли это «что» вообще, если никакого «него» для меня больше не будет?

Силуэты продолжают возникать из ниоткуда и так же никуда исчезать. Я смотрю сквозь них. Вдруг меня осенило! На самом деле нет МЕНЯ! Нет, ну правда!.. Вот казалось бы я, сижу на скамейке в центе парка. Мимо меня прошло за это время, должно быть более сотни людей. Но никто меня не видел. Никто не прорисовал меня. Я невидимый! Меня нет! Я – силуэт! Что силуэт!? Тень силуэта на выгоревшей скамье (в существовании которой я тоже сомневаюсь).

Это вновь зародило во мне проблему самоидентификации. В судорожной попытке ухватиться за остатки того, что я считаю собой, - пока кто-то, на задворках чьего сознания я проплываю, не прошёл мимо и мой силуэт ни канул в небытие, как и всё остальное, - я заглядываю внутрь себя, пытаясь понять, чьим именно силуэтом я являюсь. Я чувствую ритмичное биение трёх сердец: одно в правом ухе, другое – в левом, а третье где-то далеко и глубоко в центре. Чувствую, как в такт биению, что-то горячее и жгучее разносится по моим венам, достигая, в конце концов, кончиков пальцев ног. Меха моих лёгких издают последовательное и успокаивающее ОХ-ХО… вдох-выдох… ОХ… нарастающий звон… ХО-О-О….

Я словно провалился куда-то (или во что-то). Падая, как бы краем глаза (ведь всё важное в жизни мы всегда замечаем краем глаза) я заметил, что мир вокруг – это лишь пейзаж, нарисованный каким-то неизвестным художником на оштукатуренной мелом стене. Я падал, не падая, как во сне. Летел вниз, оставаясь на месте. Перед моими глазами, с невероятной скоростью мелькали картинки моей жизни. Словно размытые фотографии. Много, тысячи и тысячи фотографий, каждая из которых таила в себе воспоминания и переживания, стремления и страсти, любовь и разочарование. Всё, что я когда-то пережил и прочувствовал, что считал давно забытым или не существенным, чему не придавал значения или считал не обыденным, снова накатило на меня, заставляя меня окунуться и пережить это снова. Я прожил всю свою жизнь, просмотрел все фотографии. Все, до самого раннего детства, аж до самого того мига, когда впервые появился на свет, как вдруг понял, что смотреть больше нечего, воспоминаний больше нет. Время то ли остановилось, то ли растянулось. Точнее сказать растянулось до того, что сжалось в одну точку, и в этой точке существовали все времена, все жизни и все реальности. Я понял, что смотрю в бесконечность и эта бесконечность, существует в единственно возможной точке - «сейчас». Нет никакого начала, равно как и нет никакого конца. Пока мы отождествляем себя с какой-либо формой, мы – смертны, потому, что всё, что имеет начало, имеет и конец. Бесконечности же нет дела до той формы, в которой она лишь на время, проявляет себя. Есть, только одна постоянная истинна и одна постоянная величина – «сейчас», потому что только про это можно сказать, что оно есть «ВСЕГДА».

Я увидел, что стою посреди вымощенной камнем площади. Чистый и прозрачный, я – фигура из льда. Вокруг меня густой туман. Время от времени, туман клубится, и из его сгустков материализуются  фигуры людей. Скользя мимо, они не оставляют во мне ни следа. Они не смотрят на меня. Им нет до меня никакого дела, и я, в свою очередь плачу им тем же. Только лишь отражения этих людей, на миг проплывают по моей поверхности. Сотни и тысячи фигур проплывает мимо, лишь на миг, одарив меня своим отражением. Затем они исчезают, и отражение, следуя неотступно за тем, кому как оно думает, оно принадлежит, исчезает тоже, растворившись в том, чем всё это являлось изначально – в густом тумане. Когда-то, может быть, и я растаю под безжалостными лучами солнца, а может на меня налетит какой-нибудь зазевавшийся раззява и я разлечусь на миллионы осколков. Форма перестанет существовать. Но вода, вода которой лишь на время кто-то придал эту форму, никуда не денется. Она, снова лишь на время, приобретёт новую форму – осколков, каждый из которых будет считать себя не повторным и единственным, покуда не растает, не испарится и станет тем, чем, по сути, был всегда – мельчайшей капелькой тумана, в каждой из которых, на миг, сжался целый океан.

Мне становится холодно. Я чувствую, как океан, волна за волной накатывает на меня. Меня тошнит. Кончики пальцев покалывают. Я слышу множество голосов. Голоса чем-то взволнованы. Я лежу на чем-то отвратительно-липком и противно-колючем. Очередная волна… и…

…я открываю глаза. Надо мной возвышается знакомая, выцветшая на солнце, скамейка. Осмотревшись, я понял, что лежу посреди парка на мокрой земле, покрытой ужасно колючей скошенной травой. Надо мной незнакомые люди. Тот, у которого в руках ведро, наклоняется ко мне и, улыбаясь, говорит:

- Отлили! А что же вы хотели!? Солнечный удар! Жара-то какая!..