Чтобы еврей не дремал

Чтобы еврей не дремал!

Как я уже говорил Марк Исаевич был ленив. Во всяком случае, таким он казался окружающим. В какой-то степени это было верно, но только в какой-то. Я, например, всегда находил в нем флегматика. Но не того флегматичного идиота, который «а нам - все равно» - вечер сейчас или утро, чай пить или кофе, читать Шекспира или Гельвеция, а флегматика деланого. Человека, сдерживающего себя, понимающего, что впопыхах, даже самый острый ум, самый трезвый рассудок, может совершить ошибку.

Нет-нет, Марк Исаевич лентяем не был. Его леность была показной, которую видели в нем те, кому не хотелось вникать во внутренний мир Марка Исаевича, кто скользя по поверхности, не заглядывает в глубину.

Приглядевшись, можно было заметить, что Марк Исаевич не любит лишнюю, или как ее еще иногда называют, подготовительно-заключительную, не творческую, не интересную, работу, которая всегда сопутствует основному делу. Через много лет, после знакомства с Марком Исаевичем, я прочел фразу - «генератор идей». Вот именно таким генератором и являлся Марк Исаевич. Он бы мог стать великим ученым, писателем, художником, кем угодно, если бы нашёлся тот, кто взялся бы выполнять за него всю рутинную работу. Эдакий Лифшиц, как в знаменитом тандеме Ландау-Лившиц. Но Марку Исаевичу не повезло. Я познакомился с ним слишком поздно, а никого другого так не нашлось! Ни жена, ни друзья, ни знакомые, никто... никто не рискнул стать его Лифшицем, поэтому таланты Марка Исаевича так и не получили должного раскрытия.

Еще в характере Марка Исаевича было и то, что, если в работе он не видел смысла, не мог ощутить результаты своего труда, то такую работу он не выполнял. Переливание из пустого в порожнее, толчение воды в ступе, вся эта видимость деятельности, свойственная тогдашней социалистической жизни, была не его стезей.

Вот эти качества и укрепляли расхожее мнение о нем, как о лентяе.

При этом, он служил в невысоком чине на небольшом предприятии и, как это не покажется странным, там он - прилежно и усердно, каждый божий день, трудился вдумчиво и рассудительно. И только потому, что он чувствовал свою необходимость, ведь на основании, рассчитанных им цифр, водителям начислялась заработная плата.

Еще одним доказательством трудолюбия Марка Исаевича. может служить, пятнадцатилетнее, изготовление беретов. Лентяй, лежебока, бездельник - как называла его жена, день ото дня, возвращаясь со службы домой, усаживался за вязальную машину и вязал, вязал, вязал... С точностью и упорством автомата. Почему? Да потому что это была его, личная, работа. Работа, приносящая конкретный результат, которой он не только видел, но мог даже и пощупать.

И вот как-то, давно, в начале нашего знакомства, когда Марк Исаевич был еще не стар, я коротал вечер с ним в обществе его прекрасной дочери. Не помню о чем зашел разговор, но я каким-то образом, раскрыл свою точку зрения на характер Марка Исаевича.

- Флегматик? Говорите! - усмехнулся он - По-моему, Володя, вы слишком близко подобрались ко мне. Вы - опасны, особенно, если волею судеб и желанием этой дамы (здесь он указал на Аллу), станете моим зятем.

Я, кажется, слишком густо покраснел, как институтка на первом балу, а вот Алла, наоборот, не изменилась в лице, что было для меня очень болезненно. И, похоже, Марк Исаевич заметил это.

Неожиданно, он, непривычно легко, встал и подошел к фортепиано, стоящему посреди комнаты. Резким движением поднял крышку и беззвучно проскользил пальцами по клавиатуре, будто бы смахивая пыль от долгого неиспользования. Несмотря на мать - талантливую пианистку, Марк Исаевич не играл, да и дочь его также не освоила игру на фортепиано. Поэтому инструмент звучал очень редко, в основном, когда к ним в гости приходила мать. Это был ее старый любимый фортепиано, на котором она в молодые годы много репетировала и с которым сроднилась, как с близким, задушевным, другом.

- Каждый человек, как инструмент, в нем всегда есть струна, дотронься до которой и - зазвучит! - он легонько ткнул в соль первой октавы и внутри громадного черного ящика раздался звук. Марк Исаевич ухмыльнулся и добавил - А ведь можно и посильней ударить! - Со всего маха стукнув всю ту же несчастную клавишу. Фортепьяно отчаянно загудел.

- А если, сразу, несколько струн! - Марк Исаевич лихо взял аккорд и маленькая комната потонула в гуле... - Вот, дети мои, что бывает... Он захлопнул крышку. - А с виду такой черный, квадратный, угрюмый... на этом месте он выдержал паузу и добавил, с хитринкой в глазах, - флегматичный...

К сожалению, тогда, и по молодости лет, и по своему шаткому положению «непризнанного зятя» я не понял куда он клонит. И лишь через много лет, когда, скажем так, годы Марка Исаевича были уже сочтены, я получил возможность разобраться в этом.

 

* * *

 

Все знали, что Марк Исаевич очень любил плавать. Это был ни для кого не секрет. Но о том, что он безумно любил собирать грибы, не знал практически никто. Это была его тайная страсть, которая, как это зачастую бывает с тайными страстями, захватывала его целиком настолько, что, как мне кажется, иногда лишала рассудка.

Годы шли, здоровье Марка Исаевича неуклонно ухудшалось, и ему все труднее и труднее становилось собирать грибы. Хотя, охота пуще неволи и, зажегшийся в незапамятные времена, огонек, не угасал и каждую осень звал его в лес. Но, поскольку ездить куда-либо ему было уже тяжело, то, в качестве леса, он использовал, расположенный неподалеку достаточно крупный парк, который, как почти все советские парки, за многолетним неуходом, превратился в настоящий лес. А местами - в непроходимый бурелом, после урагана 1998 года.

В какой-то момент он перестал в одиночку ходить в лес и находил себе какого-либо компаньона, в роли которого выступали, либо знакомые ему пенсионеры, а чаще всего - я. Марк Исаевич уверял, что ему, вообще-то, безразлично когда, где и как умереть. Ну, а, если - не сразу?! Лежать в темном лесу, на сырой земле, будучи не в силах подняться, и ждать спасительной смерти он не хотел.

- Чтобы в меня собака мордой тыкала? - говаривал он иногда - Нет, увольте! Вот хочу умереть на больничной койке! Никто не хочет, а я хочу! Я - уникум!

Хотя этому его желанию не суждено будет сбыться. Он умрет походя, прямо на улице, возвращаясь из церкви и лежать на асфальте, среди толпы, будет уже мертвым.

И вот как-то мы шли с ним по осеннему парку и Марк Исаевич завздыхал по опятам.

- Ох, Володя,- сказал он мне, - кажется совсем недавно я был молод и лазал по деревьям, чтобы сбить или срезать гроздь-другую опят. А теперь - я стар и немощен - мне не то, чтобы залезть, мне нагнуться-то уже трудно. Вот она жизнь - умираешь еще до смерти. Вы знаете, это как-то обидно, больно и несправедливо. Конечно грустно умирать в расцвете сил, но жить без сил еще грустнее.

Голос Марка Исаевича был, как всегда, спокойный и обстоятельный, но мне показалось, что в его глазах блеснула слеза.

Я стал уверять его, что сейчас мы, вместе, насобираем целый пакет, но... грибов нигде не было. Увлекшись, мы забрались в какие-то дебри, довольно далеко, так, что я даже испугался - сможет ли Марк Исаевич добраться до своего дома. Поэтому я предложил ему посидеть-отдохнуть. Но нигде подходящего местечка не было видно и мы решили перевалить через небольшой пригорок - быть может там, как раз, и найдется подходящее бревно, на которое можно будет присесть.

С пригорка мы увидели заветное бревно, около которого стояла средних лет женщина с большущим пакетом опят. Она срезывала с него последние грибочки.

- Вот, черт! - в сердцах произнес Марк Исаевич и голос его непривычно дрогнул. - Опоздали. Все порезала! До единого!

Он, почти бегом, скатился с пригорка, показывая, что грибная лихорадка захватила его настолько, что он даже забыл об отдыхе. Я оглянулся по сторонам - насколько видел мой, тогда еще зоркий, глаз никаких грибов в помине не было. Эта женщина собрала все, что было можно собрать.

Мы добрались до бревна, как раз тогда, когда она уже собралась уходить.

- Вы здесь грибы собираете? - не успев отдышаться, с громким придыханием промолвил Марк Исаевич.

- Да! - гордо ответила она.

- Да вы, что - с ума сошли, умереть решили! В городе ничего собирать нельзя! - переведя дух, с энтузиазмом, затараторил Марк Исаевич. В его глазах загорелся хитрый и, я бы не побоялся сказать, злобный, огонек.

Затем на протяжении минут десяти он читал ей лекцию о вреде города и всего городского, видимо, слышанную им по телевизору, где подобным мусором засоряют эфир. Телевизор у Марка Исаевича работал целый день. Сам он любил посмотреть только спортивные передачи, бравируя - лентяю приятно видеть, как другие работают. Но я никогда не знал и даже не подозревал, что его, как я всегда считал, феноменальная память, запоминает ту блажь, которую несут с экрана нашего телевизора. Оказывается запоминает! Чем он сейчас как раз удачно и воспользовался.

Лекция «о вреде курения табака» возымела свое действие.

Женщина, с пунцовыми щеками, перевернула пакет кверх тормашками и высыпала на землю, рядом с бревном, все его содержимое. Лицо Марка Исаевича, радостно заиграло и он, утомленно, присел на бревно.

Женщина отправилась восвояси, а мы, не дождавшись, пока она уйдет куда-нибудь подальше, на радостях, в четыре руки, стали укладывать выброшенные грибы в свой пакет.

То ли догадавшись, что ее провели, или услышавши, как мы хрустим пакетом (второе вернее, учитывая ее умственные способности), она обернулась и увидела, как мы набиваем ЕЕ грибами СВОЙ пакет. Такое коварство ее потрясло! С криком она кинулась обратно и стала обвинять нас во всех смертных грехах.

Я, не слушая ее словоблудие, спокойно сложил остатки в пакет и распрямился, чтобы уйти. Мое спокойствие окончательно вывело ее из себя и она выкрикнула - Да, как вам не стыдно!

- А вам не стыдно слушать первых попавшихся пройдох? - неожиданно резко вставил Марк Исаевич. Она замолкла, поскольку не ожидала такого от пожилого, значительно старше себя, человека, устало сидящего на бревне, опустивши руки. А потом глянула на него с таким презрением, что будь на его месте кто-то другой, а не Марк Исаевич, то обязательно бы обиделся.

А Марк Исаевич, спокойненько продолжал - И не просто слушать, а еще и слушаться их. Это ли не стыдно?

Она не отвечала. Вряд ли она задумалась, наверное, просто не знала что сказать в ответ. Марк Исаевич помолчал и добавил - Нет, это не стыдно, это - глупо. И не только глупо, но и очень опасно. А, если бы я сказал, - убей! Вы бы убили?

- Нет! - ошарашено ответила женщина. - Убить не убила! Это же преступление!

- Кто знает? - неопределенно заявил Марк Исаевич - Свои-то грибы вы бросили, по моему приказу, на землю. Кто может отказаться от своего имущества, тот запросто откажется и от своих принципов.

- Воры! - В сердцах не то, чтобы сказала, а скорее - выплюнула нам в лицо женщина, повернулась и пошла прочь.

А Марк Исаевич с сияющими глазами, потирая руки, продолжил - Я вам скажу, Вевик, на то и дурак в России, чтобы еврей не дремал!

Таким Марка Исаевича я видел только однажды.

© Copyright: Владимир Юрков, 2017

Регистрационный номер №0397366

от 27 сентября 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0397366 выдан для произведения: Чтобы еврей не дремал!

Как я уже говорил Марк Исаевич был ленив. Во всяком случае, таким он казался окружающим. В какой-то степени это было верно, но только в какой-то. Я, например, всегда находил в нем флегматика. Но не того флегматичного идиота, который «а нам - все равно» - вечер сейчас или утро, чай пить или кофе, читать Шекспира или Гельвеция, а флегматика деланого. Человека, сдерживающего себя, понимающего, что впопыхах, даже самый острый ум, самый трезвый рассудок, может совершить ошибку.

Нет-нет, Марк Исаевич лентяем не был. Его леность была показной, которую видели в нем те, кому не хотелось вникать во внутренний мир Марка Исаевича, кто скользя по поверхности, не заглядывает в глубину.

Приглядевшись, можно было заметить, что Марк Исаевич не любит лишнюю, или как ее еще иногда называют, подготовительно-заключительную, не творческую, не интересную, работу, которая всегда сопутствует основному делу. Через много лет, после знакомства с Марком Исаевичем, я прочел фразу - «генератор идей». Вот именно таким генератором и являлся Марк Исаевич. Он бы мог стать великим ученым, писателем, художником, кем угодно, если бы нашёлся тот, кто взялся бы выполнять за него всю рутинную работу. Эдакий Лифшиц, как в знаменитом тандеме Ландау-Лившиц. Но Марку Исаевичу не повезло. Я познакомился с ним слишком поздно, а никого другого так не нашлось! Ни жена, ни друзья, ни знакомые, никто... никто не рискнул стать его Лифшицем, поэтому таланты Марка Исаевича так и не получили должного раскрытия.

Еще в характере Марка Исаевича было и то, что, если в работе он не видел смысла, не мог ощутить результаты своего труда, то такую работу он не выполнял. Переливание из пустого в порожнее, толчение воды в ступе, вся эта видимость деятельности, свойственная тогдашней социалистической жизни, была не его стезей.

Вот эти качества и укрепляли расхожее мнение о нем, как о лентяе.

При этом, он служил в невысоком чине на небольшом предприятии и, как это не покажется странным, там он - прилежно и усердно, каждый божий день, трудился вдумчиво и рассудительно. И только потому, что он чувствовал свою необходимость, ведь на основании, рассчитанных им цифр, водителям начислялась заработная плата.

Еще одним доказательством трудолюбия Марка Исаевича. может служить, пятнадцатилетнее, изготовление беретов. Лентяй, лежебока, бездельник - как называла его жена, день ото дня, возвращаясь со службы домой, усаживался за вязальную машину и вязал, вязал, вязал... С точностью и упорством автомата. Почему? Да потому что это была его, личная, работа. Работа, приносящая конкретный результат, которой он не только видел, но мог даже и пощупать.

И вот как-то, давно, в начале нашего знакомства, когда Марк Исаевич был еще не стар, я коротал вечер с ним в обществе его прекрасной дочери. Не помню о чем зашел разговор, но я каким-то образом, раскрыл свою точку зрения на характер Марка Исаевича.

- Флегматик? Говорите! - усмехнулся он - По-моему, Володя, вы слишком близко подобрались ко мне. Вы - опасны, особенно, если волею судеб и желанием этой дамы (здесь он указал на Аллу), станете моим зятем.

Я, кажется, слишком густо покраснел, как институтка на первом балу, а вот Алла, наоборот, не изменилась в лице, что было для меня очень болезненно. И, похоже, Марк Исаевич заметил это.

Неожиданно, он, непривычно легко, встал и подошел к фортепиано, стоящему посреди комнаты. Резким движением поднял крышку и беззвучно проскользил пальцами по клавиатуре, будто бы смахивая пыль от долгого неиспользования. Несмотря на мать - талантливую пианистку, Марк Исаевич не играл, да и дочь его также не освоила игру на фортепиано. Поэтому инструмент звучал очень редко, в основном, когда к ним в гости приходила мать. Это был ее старый любимый фортепиано, на котором она в молодые годы много репетировала и с которым сроднилась, как с близким, задушевным, другом.

- Каждый человек, как инструмент, в нем всегда есть струна, дотронься до которой и - зазвучит! - он легонько ткнул в соль первой октавы и внутри громадного черного ящика раздался звук. Марк Исаевич ухмыльнулся и добавил - А ведь можно и посильней ударить! - Со всего маха стукнув всю ту же несчастную клавишу. Фортепьяно отчаянно загудел.

- А если, сразу, несколько струн! - Марк Исаевич лихо взял аккорд и маленькая комната потонула в гуле... - Вот, дети мои, что бывает... Он захлопнул крышку. - А с виду такой черный, квадратный, угрюмый... на этом месте он выдержал паузу и добавил, с хитринкой в глазах, - флегматичный...

К сожалению, тогда, и по молодости лет, и по своему шаткому положению «непризнанного зятя» я не понял куда он клонит. И лишь через много лет, когда, скажем так, годы Марка Исаевича были уже сочтены, я получил возможность разобраться в этом.

 

* * *

 

Все знали, что Марк Исаевич очень любил плавать. Это был ни для кого не секрет. Но о том, что он безумно любил собирать грибы, не знал практически никто. Это была его тайная страсть, которая, как это зачастую бывает с тайными страстями, захватывала его целиком настолько, что, как мне кажется, иногда лишала рассудка.

Годы шли, здоровье Марка Исаевича неуклонно ухудшалось, и ему все труднее и труднее становилось собирать грибы. Хотя, охота пуще неволи и, зажегшийся в незапамятные времена, огонек, не угасал и каждую осень звал его в лес. Но, поскольку ездить куда-либо ему было уже тяжело, то, в качестве леса, он использовал, расположенный неподалеку достаточно крупный парк, который, как почти все советские парки, за многолетним неуходом, превратился в настоящий лес. А местами - в непроходимый бурелом, после урагана 1998 года.

В какой-то момент он перестал в одиночку ходить в лес и находил себе какого-либо компаньона, в роли которого выступали, либо знакомые ему пенсионеры, а чаще всего - я. Марк Исаевич уверял, что ему, вообще-то, безразлично когда, где и как умереть. Ну, а, если - не сразу?! Лежать в темном лесу, на сырой земле, будучи не в силах подняться, и ждать спасительной смерти он не хотел.

- Чтобы в меня собака мордой тыкала? - говаривал он иногда - Нет, увольте! Вот хочу умереть на больничной койке! Никто не хочет, а я хочу! Я - уникум!

Хотя этому его желанию не суждено будет сбыться. Он умрет походя, прямо на улице, возвращаясь из церкви и лежать на асфальте, среди толпы, будет уже мертвым.

И вот как-то мы шли с ним по осеннему парку и Марк Исаевич завздыхал по опятам.

- Ох, Володя,- сказал он мне, - кажется совсем недавно я был молод и лазал по деревьям, чтобы сбить или срезать гроздь-другую опят. А теперь - я стар и немощен - мне не то, чтобы залезть, мне нагнуться-то уже трудно. Вот она жизнь - умираешь еще до смерти. Вы знаете, это как-то обидно, больно и несправедливо. Конечно грустно умирать в расцвете сил, но жить без сил еще грустнее.

Голос Марка Исаевича был, как всегда, спокойный и обстоятельный, но мне показалось, что в его глазах блеснула слеза.

Я стал уверять его, что сейчас мы, вместе, насобираем целый пакет, но... грибов нигде не было. Увлекшись, мы забрались в какие-то дебри, довольно далеко, так, что я даже испугался - сможет ли Марк Исаевич добраться до своего дома. Поэтому я предложил ему посидеть-отдохнуть. Но нигде подходящего местечка не было видно и мы решили перевалить через небольшой пригорок - быть может там, как раз, и найдется подходящее бревно, на которое можно будет присесть.

С пригорка мы увидели заветное бревно, около которого стояла средних лет женщина с большущим пакетом опят. Она срезывала с него последние грибочки.

- Вот, черт! - в сердцах произнес Марк Исаевич и голос его непривычно дрогнул. - Опоздали. Все порезала! До единого!

Он, почти бегом, скатился с пригорка, показывая, что грибная лихорадка захватила его настолько, что он даже забыл об отдыхе. Я оглянулся по сторонам - насколько видел мой, тогда еще зоркий, глаз никаких грибов в помине не было. Эта женщина собрала все, что было можно собрать.

Мы добрались до бревна, как раз тогда, когда она уже собралась уходить.

- Вы здесь грибы собираете? - не успев отдышаться, с громким придыханием промолвил Марк Исаевич.

- Да! - гордо ответила она.

- Да вы, что - с ума сошли, умереть решили! В городе ничего собирать нельзя! - переведя дух, с энтузиазмом, затараторил Марк Исаевич. В его глазах загорелся хитрый и, я бы не побоялся сказать, злобный, огонек.

Затем на протяжении минут десяти он читал ей лекцию о вреде города и всего городского, видимо, слышанную им по телевизору, где подобным мусором засоряют эфир. Телевизор у Марка Исаевича работал целый день. Сам он любил посмотреть только спортивные передачи, бравируя - лентяю приятно видеть, как другие работают. Но я никогда не знал и даже не подозревал, что его, как я всегда считал, феноменальная память, запоминает ту блажь, которую несут с экрана нашего телевизора. Оказывается запоминает! Чем он сейчас как раз удачно и воспользовался.

Лекция «о вреде курения табака» возымела свое действие.

Женщина, с пунцовыми щеками, перевернула пакет кверх тормашками и высыпала на землю, рядом с бревном, все его содержимое. Лицо Марка Исаевича, радостно заиграло и он, утомленно, присел на бревно.

Женщина отправилась восвояси, а мы, не дождавшись, пока она уйдет куда-нибудь подальше, на радостях, в четыре руки, стали укладывать выброшенные грибы в свой пакет.

То ли догадавшись, что ее провели, или услышавши, как мы хрустим пакетом (второе вернее, учитывая ее умственные способности), она обернулась и увидела, как мы набиваем ЕЕ грибами СВОЙ пакет. Такое коварство ее потрясло! С криком она кинулась обратно и стала обвинять нас во всех смертных грехах.

Я, не слушая ее словоблудие, спокойно сложил остатки в пакет и распрямился, чтобы уйти. Мое спокойствие окончательно вывело ее из себя и она выкрикнула - Да, как вам не стыдно!

- А вам не стыдно слушать первых попавшихся пройдох? - неожиданно резко вставил Марк Исаевич. Она замолкла, поскольку не ожидала такого от пожилого, значительно старше себя, человека, устало сидящего на бревне, опустивши руки. А потом глянула на него с таким презрением, что будь на его месте кто-то другой, а не Марк Исаевич, то обязательно бы обиделся.

А Марк Исаевич, спокойненько продолжал - И не просто слушать, а еще и слушаться их. Это ли не стыдно?

Она не отвечала. Вряд ли она задумалась, наверное, просто не знала что сказать в ответ. Марк Исаевич помолчал и добавил - Нет, это не стыдно, это - глупо. И не только глупо, но и очень опасно. А, если бы я сказал, - убей! Вы бы убили?

- Нет! - ошарашено ответила женщина. - Убить не убила! Это же преступление!

- Кто знает? - неопределенно заявил Марк Исаевич - Свои-то грибы вы бросили, по моему приказу, на землю. Кто может отказаться от своего имущества, тот запросто откажется и от своих принципов.

- Воры! - В сердцах не то, чтобы сказала, а скорее - выплюнула нам в лицо женщина, повернулась и пошла прочь.

А Марк Исаевич с сияющими глазами, потирая руки, продолжил - Я вам скажу, Вевик, на то и дурак в России, чтобы еврей не дремал!

Таким Марка Исаевича я видел только однажды.

 

2006 г. В Сапогах

Годы... годы...