В конце 1970-х годов мать работала в отделе, где рядом с ее столом стоял стол молодого инженера Вовки Куликова, недавно, окончившего институт, с которым она часто болтала на различные темы. Молодежь иногда тянется к пожилым, пытаясь в них найти паллиатив родителей, которые, и выслушают, и направят, и посоветуют. Есть много молодых, которые легко поделятся своими проблемами с кем угодно, но только не с матерью или отцом. Стоит в их сознании какая-то непреодолимая преграда, и все тут. Наверное, это все-таки дефект воспитания. Может, в детстве, родители таких просто отвергали (типа, иди, малец, играй, не хера тут, взрослым, мешать) или серьезно обманули (на уровне – пусть всегда буду я) – точно сказать трудно. Но явление очень распространенное.
И вот однажды Куликов рассказал такой случай:
Жил он, в то время, в двухкомнатной коммунальной квартире, в большой комнате с женой и дочкой-дошкольницей, а маленькую комнату занимал, пожилой, лет пятидесяти, мужчина. Рабочий. И, как положено, пьющий. Пьющий, правда, не так сильно, чтобы спиться с круга, но уже с некоторыми странностями. Всю свою жизнь он проводил, либо на работе, либо на кухне. В комнату приходил только спать. Вовку и его семью это сильно раздражало – как не войдешь вечером в кухню – все сидит, и сидит, и сидит. Иной раз уставится в стенку каким-то немигающим взором и хоть около него из пушки пали – не шелохнется. Странный, странный был…
А еще приходили к нему друзья играть в карты и тоже устраивались на кухне. В такие дни вовкина жена и дочь на кухню не выходили совсем. За всякой мелочью ходил он сам. Хотя, по его словам, вели они себя очень прилично, как только могут вести себя простые рабочие. То есть – не дрались, не орали пьяных песен, не буянили, не были бутылок о подоконник, а только иногда громко вскрикивали, когда кто-нибудь крепко проигрывал или, наоборот, выигрывал. Курили, конечно, крепко, как паровозная топка, стряхивая, при этом, на пол пепел и роняя окурки, разливали пиво и водку, но для людей этого сорта, такое поведение считается естественно-повседневным, поэтому Куликовы на него в большой обиде не были. Терпели, в ожидании собственной квартиры. А, когда табачный дым особенно донимал их, завешивали дверь старой мокрой простыней.
В тот вечер, судя по звукам, раздающимся из кухни, игра шла особенно бурно. Впервые, в общем гаме голосов, Вовка различил голос своего соседа. Хотя, за шумом, в точности слова разобрать было трудно, но по тону можно было судить, что он очень расстраивается своими постоянными проигрышами, над которыми остальные, подтрунивали, надсмехаясь над ним.
Некоторое время потом еще было шумно, затем шум стал стихать и наконец стих почти совсем. Стало ясно, что игроки более-менее успокоились.
Как раз тогда Вовка решил сходить в туалет. До этого, по его словам, выходить ему попросту не хотелось и он терпел. Выйдя в длинный коридор, оканчивающийся дверями в ванную и туалет, он глянул в сторону кухни, чтобы посмотреть что там творится. За кухонным столом с картами в руках сидело три незнакомых мордоворота – грязных, прокуренных, пьяных, но соседа не было среди игравших. На полу валялась табуретка, около которой лежала пустая бутылка водки – видимо сосед ушел. Поворотившись от такого зрелища, с мыслью – ну, когда же у меня будет собственная квартира, он юркнул в сортир, после чего, также незаметно, проскочил в ванную помыть руки. Игруны не обратили на его телодвижения никакого внимания – настолько они были заняты игрой.
Но, когда он открыл дверь в ванную комнату, то увидел такое, что от неожиданности закричал, причем закричал что-то очень бессвязное и громкое, типа: «а-а-а-а!» Потому что через открытую дверь он увидел посиневшее лицо своего повесившегося соседа.
Люди того времени очень часто вешались в ванных комнатах. Почему? Да, потому (сейчас про это уже почти забыли), что под потолком советских квартир всегда были протянуты веревки для сушки белья. В те далекие годы у людей не то, что сушильных агрегатов не было, но и стиральных машин. А гнилой московский климат часто не позволял сушить белье на улице, вот и приходилось людям жить, практически, в прачечной. Кстати о прачечной! Прачечные были, но нищенство плюс традиционная русская жадность не давала возможности пользоваться их услугами. Только жены больших начальников позволяли себе сдавать белье в прачечную. Все остальные стирали и сушили сами.
Так вот, наш удавленник, пока был еще не удавленником, аккуратно размотал узел (как умудрился – зубами что ли) на одном конце веревки, опустил ее вниз, соорудил некое подобие петли, а поскольку веревка была достаточно длинной – встал на колени, чтобы ее натянуть. И – повесился! Вешаться он не умел, поэтому неправильно расположил узел на своей шее, вследствие чего не умер сразу, а медленно задыхался, понемногу ломая гортань.
Сбежавшиеся на крик дружбаны удавленника, довольно быстро привели его в чувство. Он хрипел, бессмысленно водил глазами, но дышал и жил!
Вовку потошнило от всего увиденного, он вернулся в свою комнату, достал из серванта, початую бутылочку дагестанского коньяку и выпил стопочку. Попытался успокоиться, но это упорно не получалось. Его все больше и больше трясло. Посиневшая хрипатая рожа стояла в глазах. Он недоумевал – неужели можно повеситься из-за какого-то проигрыша? Ему становилось страшно – с кем рядом он живет? С придурком? С психопатом? На ум приходили разные страхи. А вдруг его сосед возьмет и порубит их ночью топором или выбросит в окно его пятилетнюю дочь. Безумец! Безумец рядом!
Чтобы успокоиться Володька выпил еще шкалик и решил посмотреть на несостоявшегося покойника. В комнате его не было и Вовка нашел его на кухне с посиневшей мордой, с ужасным кровавым следом от веревки на шее и… с картами в руках. Он играл по новой и, судя по всему, удачно, поскольку рожа его светилась каким-то сине-багровым огнем, а глаза горели радостью.
Друзера подбадривали его словами: «видишь, как везет!», «а ты – давится», «подумаешь – игра не пошла…» (Насколько я понимаю, им пришлось сыграть в поддавки, чтобы унять его суицидальное настроение – ребята оказались не дураки).
«Серега… как ты мог… вот так… и…жизнь» – пролепетал Куликов, не силах унять охватившую его дрожь.
«Удавиться…» – сипло произнес повешенный – «да запросто… никакого фарта не было – хоть давись…» – продолжил он, кашлем изображая хохот. Потом помолчал и добавил:
Помочь сайту
Поздравления
