Что делать в клубе?

Я никогда не любил ночные клубы.
Они все одинаковые. Злачные, грязные, вонючие, как старые гнилые ящики, набитые дерьмом.
В клубах нет людей, только их обратная сторона.
Там открываются их потаенные желания.
Все самое мерзкое, низкое, сжирающее остатки человеческого, проявляется в ночных клубах.
И все же… я пришел в один из таких клубов.
Яркие световые лучи. Вспыхивающие шары неоновых ламп.
Обдолбанные пассажиры, приземлившиеся в пекле греха. 
Дешевое пойло, халявный кокаин, грязные кабинки, в которых теснятся шлюхи и их сутенеры, что называют себя любовниками.
Они пьют, нюхают кокаин, а после трахаются, на грязных унитазах.
Трутся дорогими шмотками о сальные стенки кабинок, добавляя свой личный автограф на замызганном кафельном полу.
Остатки излияний липнут к обуви, ощущаются в воздухе, на языке, даже в желудке.
Так хочется стошнить, но, кажется, только я это чувствую.
Я заказал себе пива.
Пиво дешевое. На запах и на вкус отдает мочой старика, болеющего туберкулезом.
Я знаю, потому что мой папаша болел туберкулезом и мочился в кровать.
Этот густой запах мочи стоял в его комнате, ровно столько, сколько он лежал в кровати.
Я открывал окна, чтобы проветривать комнату – но это не помогало. А после, я и вовсе перестал это делать.
Мне было омерзительно прикасаться к нему. Омерзительно было менять белье.
И я не менял его.
Считал, что он и так сдохнет. Так какая разница – будет он в чистом или грязном?
Он все равно опорожнится, когда сдохнет.
Через пару дней, в комнате запахло тухлым мясом.
Этот запах смешался с тем, что он испустил из себя в момент предсмертных конвульсий.
Я слышал, как он стонал, пока жизнь уходила из его тела. Но зайти в комнату не осмелился.
Я не хотел видеть его блеклые, так словно зрачки накрыли тонкой пленкой, глаза. Не хотел видеть его омерзительное, покрывшееся гнойными язвами и незаживающими ранами, лицо и тело.
Не хотел видеть засохшие от крови и жидкости, что выходила из его ран, простыни.
Не хотел вдыхать этот запах, казавшейся мне, уже заразительным.
Я не заходил в его комнату неделю. Так что, да. Он многое испытал и ощутил под собой.
Вместо этого, я спокойно смотрел телевизор и ел хлопья «Завтрак Чемпиона». После уходил гулять и возвращался под утро, спать.
Меня не волновало то, что он хочет есть или пить. Не волновало ничего, что я был обязан сделать для него, чтобы облегчить его смертный путь.
Я хотел, чтобы он умер.
И он умер.
Возвращаясь к пиву, я сделал глоток. В глотке зажгло.
Хм, возможно, это отцовская обида жгла мое горло? Плевать.
Продолжая оглядывать клуб, я пришел к тому, чтобы взорвать его к чертям.
Вот, было бы интересно посмотреть, как разлетается маленький мирок, разбрасывается кусками обожженных тел и ошметками кишок.
Я был в клубе уже пятнадцать минут. И за это короткое время у меня начала раскалываться голова.
Музыка, бьющая меня по темени, как тяжелый топор, врезалась и крошила его, на мелкие кусочки.
Уши и нос заложило.
Я зажал нос и выдохнул, чтобы уши открылись. Не помогло.
Пиво быстро нагрелось и провонялось табаком и потом.
Пить смесь мочи, табака и пота – мне не хотелось.
Потом ко мне подошла девушка.
Высокая, но я не сказал бы, что она была красивой. Для тех, кому плевать на то, кого он трахает – в самый раз. А я был не из тех.
Она сказала, что хочет выпить и предложила мне ее угостить.
Наглость – второе счастье.
Я купил ей пива. Но только, чтобы она отвязалась от меня.
Может, мне стоило ей купить еды?
Она была худой и плоской, как доска. Кости ребер и таза торчали. Две пуговицы, кои именовались ее грудью, были прикрыты коротким ярко-желтым, топом. Кожаная юбка, закрывала подобие ее задницы. Я вообще не увидел у нее задницы. Только две обтянутые косточки.
Руки, как сучки – длинные, я бы сказал – долговязые.
Она смотрела на меня в упор, словно пыталась загипнотизировать. Но это у нее плохо получалось. Во-первых, меня нельзя загипнотизировать. Я не настолько слаб волей, чтобы поддаваться этой чуши. Во-вторых, ее хмельные глаза, я предпочел бы выколоть и скормить собакам. Так она на меня смотрела.
Я спросил ее, почему она на меня смотрит. Она ответила, что я очень красивый. Язык у нее чуть заплетался, и она растягивала слова.
Комплимент не удачный. Я не считаю себя привлекательным. Возможно, потому что отец так всегда говорил. Так сказать – вдолбил в меня комплекс.
Я назвал ее глупой дурой, а он рассмеялась и сказала, что ее зовут Энн.
После того, как она осушила бутылку пива в один глоток, Энн предложила мне нюхнуть кокса.
Я подумал… неужели, я так хорошо вписываюсь в этот клубный контингент? На мне обычные джинсы, футболка и куртка, а не тряпки педиков, что выдают себя за модельеров. Волосы, у меня не уложены гелем, лаком, как у тех говнюков, что танцуют и пьют коктейли.
Я вовсе не такой. Я. Не. Такой.
Энн взяла меня за руку и потащила за собой.
Хм. Я пошел. Черт возьми, я пошел. Я потащился за ней, как блудливая собачонка, увязавшаяся за прохожим.
Очередей в кабинки было три, и они попеременно менялись. Одна часть толпы шла навстречу, другая поперек. Короче, я попал под пешеходные поезда.
Спустя минут десять, я и Энн вошли в кабинку. За нами было еще человек десять.
Энн достала из сумки пудреницу и обрезанный кусочек трубочки. Руки у нее дрожали, как у заядлого наркомана. Или как у моего отца, когда он тянулся к очередной бутылке пива, с похмелья, которое после превращалось в очередную попойку.
Я услышал, как она шумно втянула носом. Выгнулась, пальцами вытирая под носом.
Предложила мне нюхнуть.
Я заколебался. И все же нюхнул.
Ничего не произошло.
Хотя, кабинка стала покачиваться, как на волнах, а музыка забурлила в ушах с новой силой.
Энн задрала юбку, и оперлась на стену, ко мне спиной.
Она сказала – что любит после кокаина секс. Она любит, когда ее трахают, пока она кайфует, после парочки дорожек.
Я смотрел на ее костлявую задницу и прореху между ног.
Ее плоть была обнажена. В смысле, без волос.
Мне показалось, что я смотрю на плоть ребенка.
Тряхнул головой, потому что от кокса мои мысли стали путаться.
Энн повернулась ко мне и сказала – что я тупой. От кокса я отупел. Типо, другие мужики давно бы ее поимели, а я торможу.
Она опустила юбку и толкнула меня.
Ну, вот тогда-то в моей голове и произошел всемирный бум.
Возможно, потому что меня она не возбуждала, когда сама хотела этого. Я предпочел бы ее умоляющей меня не делать этого. Глупость, но эта глупость меня возбуждала.
А теперь, когда она не хотела меня, я возбудился.
Я ощутил, как мой член затвердел. Он давил мне на живот, и молния колола тонкую кожу.
Я схватил ее за волосы и толкнул, так что она со всей силы ударилась лицом в стенку кабинки.
Она вскрикнула и начала ругаться.
А я еще больше возбудился.
Схватил ее за волосы, пока она царапалась руками, я снова ударил ее об стену.
У нее пошла кровь из носа. Правая скула и губы припухли.
Она потеряла равновесие, но была в сознании. Это все, что мне было нужно.
Поставив ее на колени, я ткнул ее голову в унитаз и задрал ей юбку. Спустил штаны и вошел.
Мне было плевать, что она хлебает мочу, которую не смывали несколько дней, и она сливалась только потому, что ее накопилось больше, чем нужно. 
Она дергалась, стонала, хватаясь за мою руку. Пыталась подняться, извивалась.
Так хорошо я еще не трахался.
Кончив, я надавил на ее затылок, тесно вжав ее лицо в дно унитаза. Кажется, она затихла. Захлебнулась или потеряла сознание.
Мне было все равно.
Она хотела, чтобы ее трахнули. И я трахнул ее.
Поднявшись, я заправил футболку в джинсы. Пригладил волосы. Смахнул пот, выступивший на лбу.
Пот, был скорее благодарностью организма за проявленное к нему внимание, нежели из-за страха быть застуканным.
Я не боялся, что увидев эту шлюху, здесь начнется паника. Тем более, пудреница с кокаином, будет полиции жирным объяснением.
Покинув кабинку, я вернулся к бару. Заказал себе пива. Пил медленно, маленькими глотками. Наслаждался вкусом пенного напитка, осознавая, что привкус мочи исчез. Запах пота и табака испарился. А на смену всему этому дерьму, пришло успокоение.

© Copyright: Юлия Пуляк, 2014

Регистрационный номер №0229570

от 30 июля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0229570 выдан для произведения: Я никогда не любил ночные клубы.
Они все одинаковые. Злачные, грязные, вонючие, как старые гнилые ящики, набитые дерьмом.
В клубах нет людей, только их обратная сторона.
Там открываются их потаенные желания.
Все самое мерзкое, низкое, сжирающее остатки человеческого, проявляется в ночных клубах.
И все же… я пришел в один из таких клубов.
Яркие световые лучи. Вспыхивающие шары неоновых ламп.
Обдолбанные пассажиры, приземлившиеся в пекле греха. 
Дешевое пойло, халявный кокаин, грязные кабинки, в которых теснятся шлюхи и их сутенеры, что называют себя любовниками.
Они пьют, нюхают кокаин, а после трахаются, на грязных унитазах.
Трутся дорогими шмотками о сальные стенки кабинок, добавляя свой личный автограф на замызганном кафельном полу.
Остатки излияний липнут к обуви, ощущаются в воздухе, на языке, даже в желудке.
Так хочется стошнить, но, кажется, только я это чувствую.
Я заказал себе пива.
Пиво дешевое. На запах и на вкус отдает мочой старика, болеющего туберкулезом.
Я знаю, потому что мой папаша болел туберкулезом и мочился в кровать.
Этот густой запах мочи стоял в его комнате, ровно столько, сколько он лежал в кровати.
Я открывал окна, чтобы проветривать комнату – но это не помогало. А после, я и вовсе перестал это делать.
Мне было омерзительно прикасаться к нему. Омерзительно было менять белье.
И я не менял его.
Считал, что он и так сдохнет. Так какая разница – будет он в чистом или грязном?
Он все равно опорожнится, когда сдохнет.
Через пару дней, в комнате запахло тухлым мясом.
Этот запах смешался с тем, что он испустил из себя в момент предсмертных конвульсий.
Я слышал, как он стонал, пока жизнь уходила из его тела. Но зайти в комнату не осмелился.
Я не хотел видеть его блеклые, так словно зрачки накрыли тонкой пленкой, глаза. Не хотел видеть его омерзительное, покрывшееся гнойными язвами и незаживающими ранами, лицо и тело.
Не хотел видеть засохшие от крови и жидкости, что выходила из его ран, простыни.
Не хотел вдыхать этот запах, казавшейся мне, уже заразительным.
Я не заходил в его комнату неделю. Так что, да. Он многое испытал и ощутил под собой.
Вместо этого, я спокойно смотрел телевизор и ел хлопья «Завтрак Чемпиона». После уходил гулять и возвращался под утро, спать.
Меня не волновало то, что он хочет есть или пить. Не волновало ничего, что я был обязан сделать для него, чтобы облегчить его смертный путь.
Я хотел, чтобы он умер.
И он умер.
Возвращаясь к пиву, я сделал глоток. В глотке зажгло.
Хм, возможно, это отцовская обида жгла мое горло? Плевать.
Продолжая оглядывать клуб, я пришел к тому, чтобы взорвать его к чертям.
Вот, было бы интересно посмотреть, как разлетается маленький мирок, разбрасывается кусками обожженных тел и ошметками кишок.
Я был в клубе уже пятнадцать минут. И за это короткое время у меня начала раскалываться голова.
Музыка, бьющая меня по темени, как тяжелый топор, врезалась и крошила его, на мелкие кусочки.
Уши и нос заложило.
Я зажал нос и выдохнул, чтобы уши открылись. Не помогло.
Пиво быстро нагрелось и провонялось табаком и потом.
Пить смесь мочи, табака и пота – мне не хотелось.
Потом ко мне подошла девушка.
Высокая, но я не сказал бы, что она была красивой. Для тех, кому плевать на то, кого он трахает – в самый раз. А я был не из тех.
Она сказала, что хочет выпить и предложила мне ее угостить.
Наглость – второе счастье.
Я купил ей пива. Но только, чтобы она отвязалась от меня.
Может, мне стоило ей купить еды?
Она была худой и плоской, как доска. Кости ребер и таза торчали. Две пуговицы, кои именовались ее грудью, были прикрыты коротким ярко-желтым, топом. Кожаная юбка, закрывала подобие ее задницы. Я вообще не увидел у нее задницы. Только две обтянутые косточки.
Руки, как сучки – длинные, я бы сказал – долговязые.
Она смотрела на меня в упор, словно пыталась загипнотизировать. Но это у нее плохо получалось. Во-первых, меня нельзя загипнотизировать. Я не настолько слаб волей, чтобы поддаваться этой чуши. Во-вторых, ее хмельные глаза, я предпочел бы выколоть и скормить собакам. Так она на меня смотрела.
Я спросил ее, почему она на меня смотрит. Она ответила, что я очень красивый. Язык у нее чуть заплетался, и она растягивала слова.
Комплимент не удачный. Я не считаю себя привлекательным. Возможно, потому что отец так всегда говорил. Так сказать – вдолбил в меня комплекс.
Я назвал ее глупой дурой, а он рассмеялась и сказала, что ее зовут Энн.
После того, как она осушила бутылку пива в один глоток, Энн предложила мне нюхнуть кокса.
Я подумал… неужели, я так хорошо вписываюсь в этот клубный контингент? На мне обычные джинсы, футболка и куртка, а не тряпки педиков, что выдают себя за модельеров. Волосы, у меня не уложены гелем, лаком, как у тех говнюков, что танцуют и пьют коктейли.
Я вовсе не такой. Я. Не. Такой.
Энн взяла меня за руку и потащила за собой.
Хм. Я пошел. Черт возьми, я пошел. Я потащился за ней, как блудливая собачонка, увязавшаяся за прохожим.
Очередей в кабинки было три, и они попеременно менялись. Одна часть толпы шла навстречу, другая поперек. Короче, я попал под пешеходные поезда.
Спустя минут десять, я и Энн вошли в кабинку. За нами было еще человек десять.
Энн достала из сумки пудреницу и обрезанный кусочек трубочки. Руки у нее дрожали, как у заядлого наркомана. Или как у моего отца, когда он тянулся к очередной бутылке пива, с похмелья, которое после превращалось в очередную попойку.
Я услышал, как она шумно втянула носом. Выгнулась, пальцами вытирая под носом.
Предложила мне нюхнуть.
Я заколебался. И все же нюхнул.
Ничего не произошло.
Хотя, кабинка стала покачиваться, как на волнах, а музыка забурлила в ушах с новой силой.
Энн задрала юбку, и оперлась на стену, ко мне спиной.
Она сказала – что любит после кокаина секс. Она любит, когда ее трахают, пока она кайфует, после парочки дорожек.
Я смотрел на ее костлявую задницу и прореху между ног.
Ее плоть была обнажена. В смысле, без волос.
Мне показалось, что я смотрю на плоть ребенка.
Тряхнул головой, потому что от кокса мои мысли стали путаться.
Энн повернулась ко мне и сказала – что я тупой. От кокса я отупел. Типо, другие мужики давно бы ее поимели, а я торможу.
Она опустила юбку и толкнула меня.
Ну, вот тогда-то в моей голове и произошел всемирный бум.
Возможно, потому что меня она не возбуждала, когда сама хотела этого. Я предпочел бы ее умоляющей меня не делать этого. Глупость, но эта глупость меня возбуждала.
А теперь, когда она не хотела меня, я возбудился.
Я ощутил, как мой член затвердел. Он давил мне на живот, и молния колола тонкую кожу.
Я схватил ее за волосы и толкнул, так что она со всей силы ударилась лицом в стенку кабинки.
Она вскрикнула и начала ругаться.
А я еще больше возбудился.
Схватил ее за волосы, пока она царапалась руками, я снова ударил ее об стену.
У нее пошла кровь из носа. Правая скула и губы припухли.
Она потеряла равновесие, но была в сознании. Это все, что мне было нужно.
Поставив ее на колени, я ткнул ее голову в унитаз и задрал ей юбку. Спустил штаны и вошел.
Мне было плевать, что она хлебает мочу, которую не смывали несколько дней, и она сливалась только потому, что ее накопилось больше, чем нужно. 
Она дергалась, стонала, хватаясь за мою руку. Пыталась подняться, извивалась.
Так хорошо я еще не трахался.
Кончив, я надавил на ее затылок, тесно вжав ее лицо в дно унитаза. Кажется, она затихла. Захлебнулась или потеряла сознание.
Мне было все равно.
Она хотела, чтобы ее трахнули. И я трахнул ее.
Поднявшись, я заправил футболку в джинсы. Пригладил волосы. Смахнул пот, выступивший на лбу.
Пот, был скорее благодарностью организма за проявленное к нему внимание, нежели из-за страха быть застуканным.
Я не боялся, что увидев эту шлюху, здесь начнется паника. Тем более, пудреница с кокаином, будет полиции жирным объяснением.
Покинув кабинку, я вернулся к бару. Заказал себе пива. Пил медленно, маленькими глотками. Наслаждался вкусом пенного напитка, осознавая, что привкус мочи исчез. Запах пота и табака испарился. А на смену всему этому дерьму, пришло успокоение.

 

Торт на день рождения

Эхо Прошлого Глава 1