БЕЛЫЙ ТУМАН НАДЕЖДЫ.

БЕЛЫЙ ТУМАН НАДЕЖДЫ.

«…либо найду дорогу, либо проложу её сам на своё усмотрение».

Знаете, человеческий мозг изумительный инструмент, не имеющий аналогов в природе. Жаль только что используется он всего лишь на десять процентов, да и то иногда не в лучшую сторону. Порой мне кажется, что если б люди сумели полностью сосредоточиться, то они могли бы позволить себе достаточно многое, к примеру, решить любую задачу, или же сотворить в своём воображении свой собственный мир, и даже, чем чёрт не шутит, проникнуть в тайну жизни и смерти.

А что? Легко. И хотя мне не так много лет –  нет ещё двадцати семи, - я заметил, что человечество не больно и торопиться совершенствовать своё сознание, возможно, ему хватает того, что есть и что лишний раз не выходит за рамки придуманных кем-то физических законов и химических процессов.

Впрочем, и я не сильно отстаю от большей, основной части этого человечества, ни над чем больше не задумываясь, кроме настоящего момента. Зачем решать что-то, это что-то анализировать и делать тому соответствующие выводы. Кроме всего прочего я ужасно боюсь всего неизвестного и неизведанного. Это как фобия. Однажды кто-то, не помню кто, заметил, что вся жизнь на земле управляется страхом и что этот страх неотделимая часть исключительно всего живого.

Но не ужас смерти пугает меня. Всё проще, хотя в какой-то степени и сложнее: я боюсь самого себя. И, видимо, больше, чем того, что может, так или иначе, со мной произойти. Смешно и странно, но я пытаюсь уберечь себя от самого банального, от того, что присуще любому человеческому существу – остаться наедине с самим собой, заглянуть внутрь своей сущности, а точнее, познать себя. Видимо поэтому я стараюсь всегда быть на виду, и чтоб меня постоянно окружали люди. Отнюдь не общество ищет меня, что было бы вполне закономерным, а я ищу общества. Неважно какого, меня устраивает абсолютно всё: собрания, семинары, даже бравурные демонстрации, - я, можно так сказать, человек толпы. Не обхожу я стороной и всевозможные тому междусобойчики, сабантуйчики, дни рождения, свадьбы, если, конечно, меня приглашают. И всё только для того, чтобы не быть одному, - ночной сон не в счёт, ведь то, что происходит во сне совершенно иная условность.

Как и когда это со мной случилось, я уже и не помню, словно нечто необъяснимое и невероятное вырвало из моей памяти то мгновение, - а может, так было всегда. В детстве и отрочестве всё было значительно проще, я никогда не задумывался над проблемой одиночества, потому что меня постоянно что-то окружало: родители, многочисленные родственники, друзья-малыши по разнообразным играм, впоследствии школьные товарищи и подружки, армия тоже не лишила меня навязанного обществом коллективизма. Присущий обществу коллективизм, но более свободных нравов, не отпускал меня и в студенческие годы, когда по капризу судьбы, а никак по велению души, меня забросило в сельскохозяйственный техникум учиться на ветеринара. Что я там забыл, до сих пор не могу понять, скорей всего, это можно объяснить лёгкостью поступления. Но это было, и, увы, теперь уже никак не выдернуть из моей жизни, как когда-то можно было вырвать из школьного дневника какую-нибудь компрометирующую меня перед родителями страницу с плохими отметками.

Получив диплом ветврача, я ни дня не проработал по профессии, и не потому, что не повезло – при распределении мне досталось отнюдь не самое плохое место. Но, приехав туда и трезвыми глазами с близкого расстояния взглянув на мрачную неприглядность того, что мне предстояло в течение двух лет обязательно положенного в таких случаях срока выносить и, в каком-то смысле слова, реанимировать, меня просто передёрнуло от ужаса.

Полуразвалившиеся строения коровников и телятников, носивших гордое и пафосное название молочно-товарного комплекса, измученный вид парнокопытных, что смотрели на меня грустными безрадостными глазами из-за решётчатых, покрытых вековой ржавчиной вольеров, тупые и испитые до невозможности лица доярок, скотников и всего прочего персонала колхоза «Путь коммунизма» заставили призадуматься – куда это я попал?

Короче, стать ещё одним из многих и вписаться в местный колорит меня не очень-то и прельщало. Ну а что подобный исход в принципе неизбежен, тут не нужно быть и семи прядей во лбу. Ведь попав в отару жертвенных баранов и овечек – сам поневоле заблеешь, как овца. Такова, увы, диалектика бытия. Правда, конечно, могут быть исключения. Но кто может предугадать, кто попадёт в это исключение.

И я дал такого дёру, что пятки засверкали. Конечно, можно было бы остаться и трудиться в поте лица своего, несмотря ни на что, ибо, если судить по красному диплому, который мне выдали отнюдь не за красивые глазки, я специалистом был вроде бы неплохим. Правда, знания мои как таковые пока ещё не были отточены на практике, но их вполне хватило бы, чтобы на фоне местного электората не выглядеть абсолютным профаном. Тем более, там было чем себя занять, чтоб не остаться наедине с собой – для коров и теляток я мог бы стать чем-то вроде доктора Айболита, ну чем не предел человеческих мечтаний.

Но существовало одно «но», которое перевесило всё остальное – я боялся спиться. Не спорю, иногда в хорошей интеллигентной компании мне нравилось баловать свой молодой и крепкий организм чем-нибудь горячительным сорокаградусного разлива, да и то под хорошую закуску. Но здесь одного взгляда хватило определить, что на фоне местных аборигенов я бы смотрелся «белой вороной». А перекрашиваться в чёрный цвет никак не хотелось, - мне было по нраву моё розоватое нутро. Хоть я и был человеком толпы, все же не терпел однообразности, даже в мелочах.

Чтобы не сидеть на шее у родителей, я вначале немного размялся на строительстве одного жилого дома, так сказать, на подхвате, типа принеси то, отнеси это, но и полгода не выдержал – задолбали временные простои, но больше всего постоянные пьянки моих соратников по созидательному труду: «А не заморить ли нам, братцы, червячка? А ну-ка, Андрюха – это мне, - бери ноги в руки и быстренько сгоняй за «мерзавчиком».

Потом я слесарил на автобазе, видимо, сказалась с детства страстная тяга ковыряться с разного рода железками, типа велосипедов, мопедов, мотоциклов, пока меня нелёгкая не занесла на ударную комсомольскую стройку, именуемую в просторечии - БАМ.

Байкало-Амурская Магистраль, строительство которой было начато ещё в тридцатые годы, была своеобразной вершиной человеческого труда, и долгие сорок лет возводилась, так сказать, называемыми «врагами народа». Лишенные свободы и обычных человеческих прав те отрешённо и бессловесно, не задаваясь вопросами, зачем они это делают, вгрызались кирками и лопатами в вековую сибирскую мерзлоту, отвоевывая у матушки-тайги метр за метром из её извечных территорий. Тогда с заключёнными, как с рабочей силой, проблем вообще не существовало – репрессивные органы в достатке, а то и в избытке поставляли дешёвый человеческий материал с регулярным постоянством. Медленно, но верно ниточка политой кровью и потом трассы тянулась туда, куда ей и было намечено ничего незначащим росчерком заскорузлого ногтя – от сих и до сих - вождя всех времён и народов. И только во время хрущёвской оттепели эта ниточка резко прервалась, но чтобы потом ещё с большим энтузиазмом раскрутиться по новой, когда, возможно, с большого бодуна, взыграли амбиции бровастого лидера славного конгломерата коммунистической партии: «Как это так?! Разве есть что-то такое, чего Коммунистическая партия Советского Союза не довела до конца? Нет! И быть не должно».

Но где найти для столь высокой цели пушечное мясо? С контингентом, кто в это время сидел в исправительных лагерях и колониях, каши в таком деле уже не сваришь – не тот уже народец, чтобы рвать жилы непонятно ради чего. Тем более, для этого пришлось бы опустошить не один лагерь, - а кто же тогда будет сидеть?

Только выход сразу нашёлся, и довольно простой: привлечь молодёжь, вернее, более патриотическую её часть - комсомол. И дело благое, и молодёжь не будет болтаться там, где ни попадя, всегда будет под присмотром. А чтоб как-то подстегнуть энтузиазм - комсомольцев и комсомолок поманили длинным рублём. Знали: лозунги тут не прокатят.

Искус был ещё тот. Поддался новому веянию и я. Но больше, скорей всего, потому что наедине с собой там я уж точно не буду.

В этом я не обманулся. Общения хватало с лихвой. Иногда в какой-то степени было даже за лишним. Но ведь именно к этому я и стремился.

Грандиозность размаха строительства магистрали просто поражала воображение. Что уж тогда говорить про отдельный участок, куда я попал в составе бригады, которая тянула рельсы и укладывала шпалы.

Везде, куда ни кинь глаз, было шумно и оживлённо вплоть до того распадка, где трасса резко сворачивала в сторону от устья реки Хани. Далеко за поворотом другая река Олекма уходила в ущелье - там во всю неистово кипели пороги и гигантские разноцветные скалы сужали и стискивали эту бурную реку со всех сторон. Вдоль берега Олекмы работала бригада вальщиков и лесорубов – тянула просеку, взрывала скалы. Вслед за ними тянулись корчёвщики и бульдозеристы, вереницы самосвалов возили беспрестанно песок и щёбёнку, ссыпая всё это в неестественно прямой коридор, рассекавший тайгу как бы напополам. А после уже в дело вступала наша бригада. Работка не сказать, чтобы была изнуряющей и до изнеможения, - тут, главное, сила привычки.

Но и как в любой работе всегда хватало своих заморочек, в данном случае, в виде комаров и гнуса. Иногда, прежде чем приступить к ударному труду, нужно было распылить вокруг себя не один флакон диметилфтолата.

Следует признаться, от водного раствора аммиака запашок стоял ещё тот. Но даже это мало помогало, особенно когда у комарильи намечался брачный период, - а он был всегда. Интересная деталь: жалят только самки комаров, но никак не самцы.

И чтоб как-то облегчить участь и отпугнуть гнус вдоль полотна ведомой трассы постоянно дымились костры, основой для которого служили сырые ветки спиленных деревьев. Это в какой-то степени помогало, но возникала другая проблема – дым. Когда его немного, он приятен, пах смолой и тайгой, но когда вставал сплошной завесой, тут было не до приятностей. Да и что может быть приятного, когда слезятся глаза, першит в горле, а сладкая белая горечь забирается аж в самое нутро. В такие моменты не до работы, тогда бросаешь всё и вся и опрометью скатываешься с насыпи, по пути едва не цепляясь за разные склянки, банки и прочий мусор, которого по длине всего строительства магистрали просто не счесть и система вывоза коего не была, как следует, продумана руководством. А может, просто не до того было, – есть заботы и поважнее, чтобы наводить после себя хотя бы какой-то порядок. Чего париться, когда безотказная и бессловесная к подобным со стороны человека несанкционированным действиям природа всосёт всё в себя, закамуфлирует бурьяном или дикой порослью кустарников, и никаких проблем.

А ведь проблема была та ещё, только никто этого не понимал, или не желал понимать. Ведь чем дальше продвигается цивилизация, чем больше возрастают её блага, тем больше получается отходов. И скоро, через какое-то столетие, эти отходы просто некуда будет девать. Вряд ли матушка-земля будет в состоянии принять в себя подобную тому мерзость.

Вечерами, после трудовых свершений, жизнь в нашем трудовом коллективе не замирала. Наоборот, ещё больше активизировалась. С каждого вагончика или с палатки звучали молодой задорный смех, оглушительная музыка, бренчанье гитар, редко гармошки или баяна, кое-где отдельно слышались пьяные выкрики, шум и гам. Правда, спиртное было как бы своего рода «табу», как-никак стройка-то «ударная комсомольская». И поэтому следовало вести себя соответственно и нравственно. Но здесь на соответствия и высокую нравственность, так сказать, плевали с высокой горки. Всегда находились те ещё любители покуролесить, то есть оттянуться на всю катушку. Где только они брали спиртное, ума не приложу? Хотя бытовала версия, что горячительные напитки исправно поставляло в каждую бригаду само начальство: инженеры, прорабы, экспедиторы, комсорги, - и торговали им напропалую, лишь был бы спрос. А спрос был всегда, несмотря даже на то, что спиртное стоило в три раза дороже, чем на «большой земле». Я этим не увлекался, мне веселья хватало и без того, но когда в кампании намечалось нечто вроде складчины, не отказывался и вносил в общую кассу рублишко-другой, чтобы не отбиваться от коллектива.

В вагончике, где имел честь проживать я, умещалось ещё девять разной комплекции и тяжести человек. Компания подобралась неплохая, дружеская, интеллигентная: будущие философы, учителя, математики, физики и даже один лирик, который постоянно бренчал на гитаре что-то заунывное, видимо, им созданное, правда, иногда в миноре проскальзывали и задорные ритмы.

На фоне столь блестящих интеллектуалов я вроде бы смотрелся неплохо, возможно, благодаря своей начитанности и эрудиции, и иногда мог при разговоре вставить словцо-другое в тему, а то и поспорить. Что-что, а споров и разнообразных дискуссий было в избытке, - и вечера не случалось, чтобы наша кают-компания не поиграла в какие-нибудь вопросы и ответы.

Но сегодняшний вечер – после плодотворного трудового дня - начался с застолья, на этот раз необычного – у Жорки Артюхова был день рождения, парнише стукнуло не много немало двадцать пять лет. Юбилей, как он выразился, с большой литеры. Как-никак, а наш будущий философ разменял свой первый четвертак. А чтоб подобных четвертаков было по возможности как можно больше, это следовало отметить. И, понятное дело, не пирожками с чаем. Это было бы вообще абстракцией в наше время. А вот несколько литров чистой русской водочки да под хорошую закуску самое то, - шампанское в таких случаях, как однажды заметил второстепенный герой популярной кинокомедии Лёлик, пьют только аристократы и дегенераты, а вот от себя я добавлю – и женщины.

Кстати, намечалось присутствие нескольких барышень комсомольского возраста, кои во всей своей красе вскоре и явились ранее назначенного срока, заполонив пространство нашего прокуренного мужского жилья весёлым переливчатым смехом и запахом дешёвого парфюма. Видимо, молодицам ужас как не терпелось поздравить нашего милого Жоржа с юбилеем. Девицы даже тортик притащили, оказалось, сварганенный кем-то из них наспех из того, что нашлось под рукой, мол, смотрите, какие мы хлопотливые хозяюшки.  

Девиц было семь человек, и это предельно поясняло, что кое-кому из нашей славной мужской компании пары не достанется. То, что я не окажусь в этом числе, я себя настроил с самого начала. Посудите сами, пять девчонок были постоянными пассиями моих сожителей по вагончику. Шестая, тоненькая и смугловатая Иришка Лисёнок – не смейтесь, это такая фамилия, да и всем своим обликом девушка напоминала лисичку, волосики рыженькие, мордочка остренькая, зубки мелкие, одним словом, хищница - сразу положила глаз на Пашу Волокушина, нашего математического гения. Седьмая девица, отзывавшаяся на имя Жаннет, являла собой нечто необъятное и громоздкое, и поэтому, если рассуждать логически, по комплекции скорей подходила Димке Лыщенко, высокому под два метра здоровяку-украинцу, чем кому-либо из оставшихся без подруг парней.

Когда алкогольные пары ударили в голову, а переносной, компактный проигрыватель «Юность» зашипел заезженным донельзя винилом, выплеснув в пространство душного от разных испарений вагончика задорное и весёлое «У нас молодых впереди года и дней золотых много для труда», все  подскочили. И, сдвинув наспех стол и лавки в бок, бодро ринулись в пляс.

Если б кто мне раньше сказал, что под эту песню можно будет вот так лихо и упоительно отплясывать, я тому бы просто не поверил. Но, увы, сейчас факт был, как говориться, на лицо. Содом с Гоморрой стояли те ещё, что даже вагончик качался. Впрочем, это могли раскачиваться наши молодые и разгорячённые от оглушительной дозы спиртного тела. Потом кто-то откинул слишком правильных и социалистических «Самоцветов» в сторону, вместо них поставив умеренно прозападную «Синюю птицу».

«Там, где клён шумит над речной волной…» натруживая голосовые связки, надрывно и страстно взвыл солист группы. Также надрывно вслед за ним завыла и толстуха Жаннет, неожиданно цепким хватом заарканив ничего не подозревавшего Пашку, который, скорей всего, был нацелен на её худосочную товарку.

Лисёнок вначале округлила глаза, возмутившись столь неслыханной наглостью – возможно, между девицами было заранее оговорено, кто с кем будет крутить любовь, - но потом, сузив их в змеиные щелочки, глянула ищуще по сторонам, вначале задержав свой оценивающий хищный взор на Димке Лыщенко. Совместив свою мелкую и щуплую конституцию с мощной фигурой будущего учителя русского языка и литературы – никому не улыбалось быть придавленной этаким катком, - Ира посмотрела на меня.

Я хоть и не красавец, да и ростом не вышел – метр шестьдесят с кепкой, - но и не без изюминки. Правда, девчонки на меня редко западают, и то лишь в том случае, когда и на безрыбье рак – рыба. Но сегодня я и глазом не успел моргнуть, как был затянут в водоворот танцующих собратьев по разуму, прижимая к себе дрожащую фигурку девушки и захлёбываясь от восторга, – ура, будет и на моей улице праздник!

Девушка и на самом деле дрожала в моих руках, как осиновый листочек. И непонятно от чего, то ли от вожделения, то ли от злости на свою подружку, которая, так сказать, прямо из-под носа увела кавалера, между прочим, перспективного – и москвич, и комсорг факультета, и мордашкой недурён, да и родители его при делах, приставлены к какой-то государственной кормушке. Интересно, что такого крутой мальчик-мажор забыл на ударной комсомольской стройке? Возможно, захотелось таёжной романтики – «А я еду за туманом, за туманом, за туманами и за запахом тайги», - а, возможно, как и я хотел кому-то доказать, в данном случае, крутым родителям, что он тоже чего-то стоит в этой жизни. Впрочем, как говориться, у каждого свои тараканы в голове.

Вскоре девушка перестала дрожать, возможно, от более интимной близости наших сцепившихся в танцевальном экстазе тел.

Фигурка у Ирины была грациозной, но слишком щуплой, одна кожа и кости, даже грудей как таковых не намечалось. Правда, сквозь ситец лёгкого цветастого платья топорщилось нечто вроде медицинских прыщиков, но это в свою очередь почему-то даже возбудило. И я решил ковать железо пока оно горячо, прижав девушку плотнее к себе.

Мои расширенные от возбуждения ноздри мгновенно уловили тонкий аромат темно-русых девичьих волос, которые пахли дымом и ещё чем-то неуловимым. Вскоре, а что тянуть, я ощутил своими дрожащими от нетерпения губами солёный вкус мочки её маленького аккуратного уха, даже слегка прикусил зубами; промежуток от шеи до девичьих припухлых накрашенных яркой красной помадой уст был преодолён мной в какую-то долю секунды. И тут на меня резко пахнуло едкими парами спиртного и табака. Впрочем, и моё дыхание оставляло желать лучшего. Короче, мы друг друга стоили. Так что, невзирая на тот ещё аромат, я продолжил дальнейшее исследование, проникнув глубоко своим языком внутрь девичьих губ и став выписывать там замысловатые фигуры. Вроде бы получилось неплохо.

Тут и Иришка решила проявить инициативу, приведя свой шаловливый язычок в движение. Вначале я даже застонал от удовольствия, да и ноги у меня подкосились, стыдно признаться, как у какой-то девчонки. Представляю, что тогда творилось с самой шалуньей.

Но выяснить мне это дальше не удалось. По совершенно банальной причине – по телу прошлась судорога, я отпрянул от Ирины, и меня чуть не вырвало на неё. Хорошо, что я вовремя успел зажать рот ладонями и выскочить вон из вагончика.

Сколько я лечил свой отравленный организм, вдыхая в себя вечернюю прохладу тайги, я не знаю, время для меня стало той категорией, когда оно ничего уже не значило, а было всего лишь констатацией факта.

Когда я, изрядно протрезвевший и готовый, можно сказать, для дальнейшего разврата, вернулся в вагончик, то стол и лавки были водружены на прежнее место, а все чинно и мирно сидели согласно купленным билетам и чаёвничали. Оказалось, девчата вспомнили, что не было сладкого стола – что-что, а от такого лакомства, как торт, пускай тот и не шедевр кулинарии, отказываться грех – зря, что ли старались.

Мне место нашлось лишь с самого краешка. Облом был ещё тот. Иришка-предательница на моё появление лишь ехидно ухмыльнулась и, бросив полный презрения взгляд, отвернулась - теперь она сидела рядышком с Димкой, вовсю стараясь произвести на того впечатление. Но Димон, увлечённый очередным спором с Пашкой и Жорой – смотри, ребятишки даже в такой ситуации уловили момент для своих философских измышлений, - на ужимки прелестницы не обращал никакого внимания.

Что ж, раз девушке не по нраву пришлось моё скромное общество, мне ничего не оставалось, как прислушаться к разговору доморощенных философов. Иногда ребята говорили просто удивительные вещи. Возможно, и сегодня мне удастся почерпнуть что-нибудь полезное для себя; я, как губка, впитывал всё, что только можно, никогда не задумываясь, зачем мне это нужно, скорей всего рассчитывая, что когда-нибудь  всё же пригодиться.

-Вот скажите, кто-нибудь знает, что по сути своей такое человек?

-Человек – это звучит гордо! – изрёк пьяно Жора, выгнув дугой вверх указательный палец, этим, видимо, пытаясь показать потенциал величия человека, как особи разумной и, понятное дело, способной на великие свершения. – Человек, как говориться, венец всей природы.

-Это, милый Жорж, всё лозунги, - завёлся Димка, - кои уже давно навязли на зубах. А вот я считаю, что человек – это существо, вроде дождевого червя, который и живёт лишь для того, чтобы перемещаться на длину своего тела только вперёд, при этом пережёвывая своими ненасытными челюстями ту среду, в которой он существует. И, заметь, не ради благоденствия сей среды, а ради её безоговорочного подчинения себе. И, если хочешь, тотального уничтожения, лишь с одним маленьким исключением – оглядкой на прошлое, откуда, между прочим, после всех вычетов и зачётов остаётся, отнюдь не самое лучшее.

-Хм! Что-то ты не туда загнул, Димон. А куда тогда это лучшее девается? Разве шедевры Рафаэля, Боттичелли, Леонардо да Винчи и ещё много чего не самое лучшее, что человечество вынесло из прошлого?

-Вы, уважаемый Жорж, видимо, не так поняли нашего будущего Макаренко. Он ведь мыслит не категориями, а понятиями, - вклинился в спор соратников Павел, сбросив, казалось, в раздражении со своего щуплого плеча тяжёлую на вид руку толстушки Жаннет.

Но девушка не обиделась, чего обижаться, пускай мужчины поговорят между собой, так сказать, выпустят пар, а вот то, что в принципе неминуемо, никуда уже не убежит – аркан накинут, умело, осталось только покрепче затянуть узелок.

-Оставьте шедевры в покое, там, где им и положено быть. Дима, насколько я понял, говорит о личности человеческого существа, самой его сущности. Проблема в том, что человек изначально не может знать каким он станет – плохим или хорошим. Всё зависит от того, как сложиться жизненная ситуация, и как повлияет на него человеческий фактор. Человек не имеет понятия, что он может, а чего нет. Он может жить обычной обыденной жизнью, к которой он привыкает с годами, делать что-то, что его завлекает. Но достаточно какой-нибудь неожиданности, одного незначительного толчка, шага, допустим, не в ту сторону – и всё может в корне измениться.

-В самую точку, чувак, - поддержал Павла Димка. – Шаг не туда – и неизвестно, что потом будет. Судьба любого человека зависит от случайностей, которые сплошь и рядом правят нами. Вот взять, к примеру, кого-нибудь, кто жил всю жизнь лишь ради себя, любимого, ну, кто был законченным эгоистом, себялюбом, а мнение других людей ни во что не ставил. Но тут , представьте, случилось несчастье, неважно какое, и не с ним, а с его родными и близкими, этот человек в корне может измениться. Пережив личную трагедию, пройдя через горечь утраты, он задумается над прошлой своей жизнью и, возможно, начнёт понимать других людей. Или же наоборот, неожиданно разбогатев, человек может в момент позабыть о тех, кто был ему раньше дорог. И, что неудивительно, ради дальнейшей наживы будет готов на ещё более мерзкие поступки, даже может пойти по трупам. Вот тогда, попробуй, пойми, когда тот человек был настоящим - до или после? Бытует мнение, что кроме понятия человек существует ещё совершенно иное понятие – просто человек. И это, между прочим, не суть одно.

-Это как понимать? - заинтересовался Жора.

-Однозначно. И если человек – процесс, понятие роста, движение, то просто человек – понятие статическое, понятие уже всего свершившегося.

-Ну, тут я готов поспорить, - оказалось, что Жоре тоже палец в рот не клади – откусит. – Ладно, допустим, что человек развиваясь, действительно может стать этаким сверхчеловеком или гением, а его возможностям просто не будет предела. Тогда получается, что просто человек, как ты выразился, никуда уже не движется, он выбыл из круга развития, и ему осталось только одно – деградировать, увядать, а потом просто умереть.

-Я этого не говорил, - возразил Димка. – Я всего лишь заметил, что человек нарицательный – как лёд. А человек, пробудившийся - подобен реке, растопившей этот лёд. А когда река течёт, ей предназначено достигнуть океана, ибо назначение любой реки всегда достигать океана. Река просто течёт, не зная, куда она направляется. То же происходит с сознанием каждого человека, если он только осознаёт это. Это естественный процесс. Каждый человек создаёт свою собственную реальность. А реальность ведь именно и такова, какой её себе представляешь. Если только конечно поверить в это всей душой. Вера в нечто, пусть даже абстрактное, и создаёт эту реальность.

-Постой, если я правильно понял, то вера основа всему?

-Ой, какой ты молодец. догадался.

-А что произойдёт, если изменить эту веру?

-Я думаю, - подал голос Павел, - измениться и сама реальность?

-Что ж, вполне возможно. Замечу, мы все живём в очень нереальной реальности, как бы в иллюзорном мире. Мы создали этот мир, и имеем то, что имеем. Это означает, что того, что мы в данный момент ощущаем, осязаем, используем по назначению, просто не существует. Всё – пшик!

-Э, куда загнул, - Пашка вдруг напрягся, в его глазах блеснули, как мне показалось нехорошие злые искорки. – Выходит, что и наша социалистическая система сплошной пшик?

-Это не я сказал, это ты так решил. Ладно, прекратим дебаты, а то ещё договоримся, чёрт знает до чего. Лучше перейдём на какие-нибудь нейтральные темы. Эй, Андрюха, ты вроде бы ветеринар? Тогда ответь нам, тут Жаннет особенно интересовалась, как отличить быка от коровы?

Я сразу почувствовал некую каверзу в этом незатейливом вопросе. Но решил подыграть Диме, чтобы снять напряжение, вызванное спонтанной дискуссией. Правда, если я буду отвечать серьёзно, то впоследствии без пошлостей насчёт моей так и не состоявшейся профессиональной карьеры никак не обойдётся, зная ехидную манеру Димки перевернуть всё с ног на голову. Поэтому и ответил в тон вопросу.

-Когда доят быка, то он улыбается. Когда-нибудь сам попробуй это проверить. Думаю и тебе понравиться.

-Ну, ты и сказанул, - заржал Пашка. – Уел, ей-богу, уел.

И все дружно подхватили этот радостный смех. Напряжение спало.

Тортик на самом деле оказался ничего: смесью какого-то песочного печенья, какао, сгущённого молока и чего-то ещё, что придавало сему кулинарному изыску особый аромат и вкус. Спасибо, девчонки, порадовали.

Уговорив до последней крошки свой кусок и запив его огромной в пол-литра кружкой крепкого чая – черный байховый, азербайджанский, почти доведённый до кипения в пузатом черном от постоянного использования чайнике, - я неожиданно для себя стал зевать, что было удивительно. Обычно от подобной порции, так сказать, «комсомольского чифиря» я выглядел бодрячком. Для кого-то бодрящее воздействие оказывает кофе – только вот где его взять? - а вот для меня наоборот. Но сейчас мне до того захотелось спать, что я, ничтоже не сумняшеся, забился куда-то в угол на чей-то свободный незанятый топчан и, невзирая на шум и гам, едва сомкнув потяжелевшие веки, мгновенно уснул…

Проснулся я холода и от хлюпающих странных звуков. В вагончике стоял полумрак, но пахло почему-то не перегаром и сопутствующими после соответствующего гуляния запахами, а веяло свежестью.

Поеживаясь, я сполз с топчана и, стараясь никого не потревожить – парни и девчата полураздетые лежали, где попало и, возможно, кто с кем попало, - побрёл к выходу. Через секунду выяснилась причина странных звуков и холода – дверь вагончика была распахнута настежь и с внешней стороны была привязана к скобе чьим-то ярким попугайной расцветки и шириной с ладонь галстуком, возможно, Димкиным, это он любитель подобного эксклюзива. Сильный ветер порывами пытался вернуть двери в исходное положение, но это ему никак не удавалось – слишком уж качественным и крепким было изделие советского текстиля.

Ужасно болела голова, а во рту было сухо и мерзко, словно там прошлась и оставила свой след не одна дико орущая свора котов и кошек. Сейчас бы хорошо холодного пивка, на худой конец насыщенного разными специями рассола. Но где, скажите, здесь, в глухомани, на многие километры от благ цивилизации можно найти подобную роскошь? Не знаете? Вот и я не знаю. Аспирин вряд ли поможет, может стать ещё хуже. Поэтому придётся лечиться тем, от чего захворал. Водкой. Но с другой стороны регулярное похмелье иногда может привести к ещё большей зависимости от алкоголя, а там, как означил вчера Дима, достаточно случайного шага – и тогда пиши, пропало. Нет, лучше я как-нибудь перетерплю, но похмеляться не стану.

Предоставив всё на «авось», я сполоснул лицо в рукомойнике, подвешенном на дощатой стенке вагончика. Холодная вода немного привела меня в чувство. Но тут случилась более неприятная проблема – резко скрутило живот. До «тубзика», пардон, туалета – грубо сколоченного из досок скворечника, никак не совместимого с общепринятыми нормами человеческой гигиены – было порядком не меньше километра, и, думается, туда мне никак не успеть. И поэтому всё следовало решать, как можно скорее, и, понятное дело, только одним проверенным прадедовским способом, спустившись по насыпи в тайгу, и там под каким-нибудь роскошным кустиком, с дозволения матери-природы, освободить, отягощённый разными нечистотами, кишечник. Грубо, пошло, но что поделать, если уж невтерпёж.

Пока я спускался, мне дул в спину резкий ветер, словно подгоняя – толкал, рвал рубаху, взбивал в колтун волосы. Но едва я оказался за чертой, точнее, вступил в пределы не порушенной человеком тайги – ветер неожиданно утих.

Чудеса, и только. Стянуть штаны и присесть на корточки оказалось делом нескольких секунд. Но я недолго наслаждался сим процессом. Непонятно откуда навстречу мне, засранцу, вначале окутав ноги, а затем в какую-то долю секунды и всё тело, ринулось лёгкое облачко белёсого дыма похожего на туман. Меня словно захлебнуло в этом неопределённых цветов и запахов мареве. Я резко вскочил, наспех заправляя штаны, и ринулся обратно к вагончику, но не тут-то было.

Туман держал цепко, не отпуская, и, казалось, как бы втягивал меня в себя, вернее, в своё пространство. Вот тут я действительно испугался. Всё замерло во мне на мгновение: и дыхание, и пульс, и даже мысли. И было от чего. Снова поднялся ветер, на этот раз он был со всех сторон, разный, холодный, тёплый, сильный, умеренный, в общем, не отличающийся определённым постоянством. Скованный ветром, не способный даже пошевелить ни рукой, ни ногой, я проваливался всё глубже и глубже в туман, постепенно обрётший насыщенный белый цвет – ослепительно белый, без какой-либо помарки и изъяна. Цвет чистоты и надежды. Надежды чего?

Но эту мысль я не успел развить далее, потому что меня внезапно и, можно сказать, легко и небрежно выбросило из тумана, который, как только это произошло, вдруг исчез. Раз – и его не стало. Одним словом, мистика.

Ещё по-прежнему пребывая в растерянности, я осмотрелся. Хотя, что тут было смотреть, за последние месяцы я этим видом налюбовался вволю: тайга она и есть тайга, сплошные, насколько видит глаз, пихты, ели, сосны, берёзы, кедры и другие деревья. Всё как всегда.

Всё, да не всё. Деревья сейчас были какие-то не такие, более яркие что ли, свежие, словно одухотворённые, казалось, они не стояли на одном месте, как вкопанные, а неуловимо на какой-то миллимикрон передвигались в пространстве. И ещё одна странность проскальзывала в этом как бы колдовском движении: ветра не было, но ветки и лопушистые зелёные лапы деревьев подобно рукам взлетали, шевелились, словно подобным образом желали мне нечто сказать, но никак не могли найти подходящих слов.

А про воздух и говорить не стоило – это была отдельная песня! Он звенел, дрожал, переливался всевозможными оттенками, источая нежно-неуловимые ароматы.

В общем, я вдохнул этот воздух в себя, да так глубоко, что чуть не потерял сознание от охвативших мой разум запахов. По телу прошлась невероятная дрожь чувственного наслаждения, волны удовольствия плавными толчками прокатились от горла к низу живота, а затем в той же последовательности обратно. Это блаженство, казалось, длилось меньше минуты, но для меня оно вылилось как бы в вечность.

Когда меня отпустило, я почувствовал, что у меня больше не болит голова, то есть ни капельки. И сухость, до этого неприятная во рту, полностью исчезла. Чудеса, и только.

Неожиданно, словно повинуясь чьей-то необъяснимой и сильной воле, я как подкошенный рухнул на колени и бережно коснулся ладонями травы, которая так же бережно приняла моё прикосновение.

Невероятно! И трава здесь была совершенно иной: мягкой, нежной, трепетной, казалось, она жила некой своей отдельной жизнью, жизнью, очень похожей на таинство. Просто хотелось лечь в эту траву, зарыться в неё, спрятаться, стать с ней одним целым, и ничего больше не видеть и не слышать. Пускай этот безумный мир катиться себе и дальше ко всем чертям со всеми своими долбаными свершениями и пятилетками, но уже без меня. Я же останусь здесь среди деревьев, среди травы, среди природы и буду жить жизнью совершенно свободного от всех навязываемых мне обществом обязательств и обязанностей человека. Жить! А не существовать, как я делал до этого. Моё сознание стало ясным, живым, казалось, в действие пришли и все остальные девяносто процентов моего головного мозга, трепеща и резонируя на одной бесконечной, чувственной ноте…

Но тут я очнулся. Господи, что я делаю и почему, словно одержимый, качаюсь по земле? Что я тут забыл? Или я сошёл с ума?

В общем, нечто непонятное, но совершенно иного свойства, чем то, что до этого заставило впасть в эйфорию счастья, вынудило меня вскочить и броситься назад к насыпи.

Только насыпи никакой не было. И местность была совершенно незнакомая, с одной лишь оговоркой: всё та же тайга. Тогда я побежал в другую сторону. Но и там меня ожидал подобный пейзаж.

Я повернул назад. Но сколько я не кружил туда-сюда – это ничего не изменило. Возможно, чёртов туман лишил меня какой-либо ориентации. Везде тайга стояла неприступной стеной, деревья были одно к одному, словно здесь, на этом месте, они стояли более чем целую вечность, незыблемо, с железной уверенностью, что будут стоять так же и впредь, ещё не одно столетие, и никто и ничто их не потревожит.

Стоп. А ведь тут точно что-то не так. Раньше, когда случалось прогуляться по тайге, я замечал везде, где только можно следы присутствия человека: обломанные ветки, пни от поваленных бензопилой деревьев, зарубки на стволах от топоров, я уже не говорю про разный мусор. Но сейчас этих или подобных тому следов не было. Ни одного. Тайга дышала первозданной красотой, возможной разве что от начала сотворения мира.

И мне стало действительно страшно. Куда это я попал? А может, это я просто сплю и мне сниться всего лишь странный сон? Вот сейчас ущипну себя – и проснусь. А после вволю посмеюсь над своими страхами.

Но я не стал себя щипать, понимая, что это глупо. Сны такими реальными не бывают. Реальность всегда ощутима. Это только писатели в своих книжках, чтобы показать, как они умеют красиво и образно подчинять себе воображение, могут доводить иногда до абсурда ту или иную созданную ими ситуацию. Правда, сейчас ситуация и выглядела абсурдной, но, увы, вполне была реальна, реальнее некуда. Но тогда, скажите на милость, куда девалась магистраль, состав с оборудованием, жилые вагончики, в принципе вся строительная бригада, персонал коей без малого насчитывал несколько десятков человек? Не могло же это все просто взять и раствориться в воздухе за какие-то считанные минуты без следа? Или могло?

Да запросто. И только в одном случае. Всё осталось, как и было, на своих местах, не сдвинувшись ни на йоту – это сдвинуло меня, вернее, перенесло.

Я смутно припомнил что-то об искривлении пространства, о многоступенчатости миров, об альтернативных реальностях. И вполне возможно, что где-то там, из того, что выше перечислил, я и оказался. А другого объяснения происшедшему я вроде бы и не вижу.

В студенческие годы, что греха таить, я перечитал и перелистал немало научной фантастики и разной познавательной литературы – чего-чего, а в техникумовской библиотеке этого добра хватало в избытке. Кто-то из моих однокурсников смеялся над этим увлечением, бывало застав меня, склонившегося в упоении над очередным фолиантом, мол, хватит забивать голову разной чушью, в жизни есть место для более серьёзной литературы. На что я – ноль внимания, - у меня было своё особое мнение на сей счёт. Я считал и считаю, что фантастика никакая ни чушь, а литература интеллектуального уровня, особенно, если исполнена мастерски, и которая поднимает такие проблемы, на что не отважиться ни один другой эпистолярный жанр, - в крайнем случае, можно списать всё на фантазию, на творческое воображение, а никак на реалии бытия. Кроме того, фантастика заставляет призадуматься, в каком мы мире живём и для чего, и какие могут быть непредсказуемые последствия, если мы этот мир не сумеем сберечь, в первую очередь от самих себя. Кстати, именно фантастика, а не детективы, как принято считать, развивает логическое мышление.

Вот и сейчас, особо не напрягаясь, я осознал происшедшее: туман, а потом и ветер вкупе с ним, а может, наоборот, закрутили меня в какой-то временной поток и перебросили неизвестно куда. Может, в прошлое, а может, в будущее. А, возможно, в другое измерение, где жизнь, наверное, течёт по совершенно иным законам. В данном случае законам природы. Где нет людей и  человечество всего лишь абстракция. И сейчас, то чего я всегда так боялся, случилось – я остался наедине с собой. Здесь нет толпы, в которой можно было бы раствориться и стать с ней одним целым. Теперь я, как никогда, со своими страхами один на один.

Ужасно захотелось курить. Я хлопнул ладонями по карманам брюк, даже заглянул в кармашек рубашки. Вот растяпа! Сигареты-то остались в вагончике. И теперь я просто загнусь без курева. Сколько себя помню, я без сигареты не мог прожить и часа, и сейчас, возможно, какая-нибудь дохленькая сигаретка подняла бы мне настроение.

Но с другой стороны вроде бы и хорошо – может, кину курить, давно об этом задумывался, но было лень решиться. Тем более, нечего чистый и наполненный всевозможными ароматами воздух засорять едким и вонючим дымом, - пусть пагубная привычка человечества останется в том мире, где она и проявилась.

Вообще-то, чего я парюсь. Ещё ничего не ясно. Это лишь предположение, что вокруг нет ни одной живой души. Достаточно взять себя в руки, не топтаться на месте, это ничего не даст, а двинуться на поиски выхода из создавшегося положения, типа «Эй, тут есть кто-нибудь живой?!».

Если вдуматься, пока ничего страшного не произошло: погода вроде стоит неплохая, а вскорости, того гляди, и солнышко проклюнется, деревья дружелюбные, а воздух просто замечательный, хоть бери большую ложку и черпай его в своё удовольствие. Вот, к примеру, окажись я где-нибудь в безвоздушном пространстве или на планете, где воздуха раз, два и обчёлся, я бы долго не протянул. Я где-то читал, что без воздуха человек может прожить не больше пяти минут. А вот на морозе, без одежды он погибнет через полтора-два часа. Жару плюс семьдесят градусов человек выдерживает не меньше пятидесяти минут. Это научно доказанные обычные возможности простого человека. Правда, иногда всё же случается невероятное – человек может превзойти предел своих возможностей.

Я неожиданно вспомнил слова Павла во время последнего спора – боже, как недавно всё это было! – «Человек не имеет понятия, на что он способен, а на что нет». Хотя, возможно, он выразился как-то не так, но суть одна и та же. Я жил привычной жизнью, ни о чём подобном не помышляя, даже не загадывал, мне хватало того, что было. Но вот меня неожиданно вырвало из привычного круга – и бросило в неизвестность. А хорошо это или плохо, чёрт его знает. Но хуже вряд ли уже будет, потому что, как я усвоил, новое всегда имеет способность в какой-то степени испытывать душу на прочность. Главное, я пойму, хотя бы для себя, чего я стою.

Куда мне идти, я даже и не представлял. Как я уже отметил, куда не сунься – везде одно и то же. И я решил этот вопрос однозначно: следовать за солнцем. Впрочем, выбора как такового и не было. Как не было и какой-либо тропинки, чтобы идти по ней. Возможно, здесь и понятия что это такое не существовало. Но если это мир природы, то здесь должны быть, хотя бы звериные тропы, или нечто тому вроде. Хотя за всё время, что я тут находился, мне не встретилось даже завалящей зверушки, типа обыкновенной мыши или суслика; мелкие пичужки, пчёлы, шмели и прочая мелкая мошкара были не в счёт.

Странно конечно. Поневоле и призадумаешься: а в правильный ли мир я попал? Но один вопрос обязательно порождает следующий, ещё более заковыристый: а что следует считать правильным? И что неправильным?

Да, прав был Димон, когда говорил, что реальность такова, какой ты её себе представляешь. Каждый человек создаёт свою реальность, и соответственно этому, возрастает и вера в неё. Я же эту реальность не создавал, она нашла меня сама, но верить в неё приходиться – ведь она вполне ощутима. И от этого никуда уже не денешься, по крайне мере, пока.

Выходит то, что сейчас происходит со мной в данном отрезке времени – правильно. И значит, правильным следует считать и всё остальное.

Я впервые столкнулся с чем-то неизведанным и непонятным, но я также впервые открыт для всех возможностей. И мне кажется, этих возможностей у меня будет ещё масса. Ибо сейчас моё стремление познать неизведанное - ничем не ограничено, оно стало беспредельным.

По пути следования в неизвестность я не переставал удивляться богатству и насыщенности флоры и отдельных признаков фауны, окружавшего меня со всех сторон пространства. Возможно, чем больше человек ходит по лесу или по тайге, тем, видимо, полнее он сживается со всем, что его окружает, он как бы становиться на это похожим, - и ему всё мало. У меня даже возникло впечатление, что тайга, как и весь лесной мир, имеет нечто общее с миром книг: чем больше читаешь, тем больше остаётся непрочитанного, которое хочется прочитать…

Сколько я отмахал километров, только одному богу известно, лишь изредка прерываясь, чтобы полакомиться какой-нибудь ягодой. Благо был самый разгар лета, и поэтому этого добра было навалом: малина, черника, куманика, ирга. Ягоды и плоды были сочными, и жажда меня не мучила.

Когда солнце оказалось в зените и стало палить нещадно, я решил немного передохнуть и, выбрав для этой цели идеальное место, нырнул под свод густой разлапистой ели, являвшей собой и хорошую тень, и удобное лежбище. Устроившись поудобнее, я призадумался.

Возможно, я совершил непростительную ошибку, когда поддался искушению – непонятно чего – и покинул исходную точку моего пленения белым туманом. Надо было остаться и подождать – вдруг туман, чем чёрт не шутит, вернулся бы обратно. Может это у него такая фишка: исчезать и появляться через определённые промежутки времени. Скорей всего, там, где со мной случилась вся эта катавасия, очень сильный энергетический потенциал, способный вызывать разного рода электромагнитные колебания. Или какая-нибудь иная природная аномалия, неизвестная земной науке. И когда эта аномалия под воздействием непонятно чего была приведена в действие, я случайно оказался в её зоне влияния, - вот и попался. Хотя это и не факт, всё в этом мире относительно. Поэтому временная воронка или портал могут быть где угодно и появляться, никак не регулируясь временем.

Можно было, конечно, повернуть обратно, но это не выход. Кто знает, вернусь ли я точь-в-точь именно в то самое место, откуда начал свой путь? Что в принципе сомнительно. Я ведь шел вслед за солнцем. А это не очень-то и верный ориентир, по крайне мере, в тайге. Надо было оставлять зарубки. Но чем? У меня ведь ни топора, ни каких-либо других инструментов, в кармане даже нет обыкновенного перочинного ножика. Впрочем, вносить в чужой мир насилие, присущее тому миру, из которого меня выдернул белый туман, я не вправе. Вполне возможно, что этот мир вообще не приемлет никакого насилия, как извне, так и внутри себя.

Да и откуда тут быть насилию! Я сколько уже прошёл, а нигде не заметил каких-либо признаков агрессии. Вокруг всё было просто до ужаса гармоничным и кротким, здесь всё – деревья, кустарники, растения, птицы и насекомые - дополняло друг друга, а не подавляло, как это сплошь и рядом случалось в моём мире. Только вот зверей по-прежнему не было видно. Возможно, сотворение этого мира пока ещё не завершено. Кем? А разве это столь важно? Главное, сам принцип созидания.

Размышляя, я не заметил, как уснул. И спал, как обычно, без сновидений, в последнее время это как-то вошло в норму. Бытует мнение, что сны, я имею в виду настоящие красочные сновидения, сюжетно и линейно законченные, и даже ничего не объясняющие кошмары на бытовые темы, приходят только из-за какого-нибудь желания. Возможно, сны – это отражение человеческих желаний. А у меня сейчас было одно страстное желание – вернуть обратно всё на круги своя. Хотя мне тут и было хорошо, но было бы ещё лучше в привычном для меня мире. И если следовать логическому измышлению, мне просто обязан был присниться какой-нибудь сон, хотя бы самый малюсенький. Но, как видно, мне сегодня никак не суждено было отразить своё желание, ибо чёрная бездна пугающей пустоты поглотила моё воображение…

В сознание меня привело лёгкое, как бы робкое прикосновение чего-то влажного и шероховатого. Я резко вскочил, позабыв, что нахожусь под сенью дерева. Нижняя лапа ели была меньше чем в метре от поверхности земли, и я вполне ощутимо приложился к ней макушкой. Потирая ушибленное место и чертыхаясь, я выполз из своего укрытия. Так, сидя на корточках, и застыл.

Что ж, если меня можно было удивить, то я удивился. Правда, вначале у меня душа ушла в пятки, резкой болью пронзив при этом низ живота, пах, ноги, даже волосы на голове встали дыбом. Но это длилось недолго – секунда, а может долю секунды. Затем страх отступил, уступив место смешанным чувствам удивления и полной растерянности.

В нескольких шагах от меня на задних лапах сидел волк, обыкновенный серый хищный зверюга и тяжело дышал, вывалив из клыкастой пасти длинный красноватый в розоватых прожилках язык. Но не это было удивительным, а совершенно другое: чуть немного в стороне от хищника на небольшой прогалине резвилась стайка шустрых зайчишек. Пушистиков нисколько не беспокоило присутствие хищного зверя, как и того не волновали аппетитные на вид зайчата. Создавалось впечатление, что в этом мире термины как охотник и объект охоты отсутствовали начисто. Или может это волк был сыт, а зайчата просто беспечны? Но почему тогда, увидев меня, звери, не повинуясь врождённому инстинкту боязни человека, не бросились врассыпную? Или здесь совершенно иные инстинкты? Инстинкты гармоничного развития. Никто ни на кого не охотиться, никто никого не убивает. А как же тогда существующая многие миллионы лет теория добычи пропитания? Ну ладно, зайчата любители ягод, грибов, морковки, капусты и прочей дребедени растительного происхождения. Но ведь волк существо совершенно иного порядка и никак не может без мяса, питаться ему, как зайчата, грибами и травой как-то противоестественно. В общем, та ещё загадка. А сколько подобных тому загадок ещё ожидает меня в этом мире, если только конечно я задержусь здесь надолго, если не навсегда.

Я встал и отряхнулся от сухих иглиц и травы, приставших к брюкам.

Волк и зайчата никак не отреагировали на мои резкие и немного шумные движения, словно я был одним из них, вернее, стал ещё одной гармоничной принадлежностью этой изумительной реальности.

Волк по-прежнему, не мигая, смотрел на меня с каким-то спокойным вниманием, словно подобным образом постигая меня. Мне ничего не оставалось, как тоже заглянуть этому серому хищнику в глаза, как бы проникнуть в них. Хотя я где-то читал, что смотреть в глаза диким зверям, даже домашней собаке, целенаправленным взглядом ни в коем случае нельзя, – это может вызвать определённую агрессию с их стороны. Но сейчас я пренебрёг этим предостережением. Сам не знаю почему.

Мгновение, а может больше длилась эта перекличка взглядов, пока не случилось непостижимое: искра, дерзкая, мощная, как судорога, прошлась обжигающими, ослепительными росчерками по всему моему сознанию. Возможно, нечто похожее произошло и с волком.

Как бы исподволь возникло некое непонятное желание взять и подойти к зверю, а затем потрепать этого грозного на вид хищника, как какого-то милого пёсика, по его серой со свинцовым отливом шёрстке. Замечу, отнюдь не каждую собаку можно погладить, того, гляди, и цапнет, кто знает, что у той блохастой шавки на уме. Но сейчас, видимо, был не тот случай.

Моё желание на каком-то подсознательном уровне вдруг передалось волку, он встрепенулся и лёгкой пружинистой звериной походкой неожиданно подошёл ко мне. В этот момент моя правая рука непроизвольно вскинулась вверх и бережно легла на голову зверя.

Что произошло дальше и описывать не стоит – и так было всё понятно. И пары минут не прошло, как мы с волком стали лучшими друзьями. Впрочем, то же самое можно было сказать и про зайчат.

Эта эйфория чувственности могла бы длиться до бесконечности, - впоследствии звери, разные и всевозможные, маленькие и большие, подходили ко мне, или я к ним подходил, как бы для знакомства, и мы всегда находили общий язык. Хоть мы и не понимали друг друга, но где-то на уровне подсознания чувствовали один одного.

Можно было подумать, что это какая-нибудь магия или волшебство, но тут пахло не тем и не этим – здесь была абсолютная гармония духа, которая попросту существовала в данной реальности. Здесь никто ни над кем не доминировал – здесь все были равны. И сразу пришло осознание: именно такой должна была бы быть жизнь на планете Земля с самого сотворения мира, ни больше, ни меньше. Возможно, она такой и была, пока не появился человек разумный и не порушил всё это своим грубым вмешательством. А как этот процесс происходил можно только догадываться. Скорей всего, первое время человек жил в гармонии и кротости с животным и растительным миром, но потом что-то пошло не так. И даже если кое-где ещё и остались слабые ростки гармонии и единства, то человечество и их, если ничего не предпринять существенного, затопчет грязными ногами и придушит алчными загребущими руками. И всё ради чего? Ради благ цивилизации. Правда, развитие цивилизации - естественный процесс, который не остановить. Но ведь его можно аккуратно вводить в нормальное русло, регулировать, согласуясь с законами природы. А не перебарщивать. Это ж надо додуматься поворачивать реки вспять. Зачем? Природой и так всё мудро продумано – всё должно течь и развиваться по естественному руслу. А разные тому новшества и новации только разрушают целостность созидания, что впоследствии может привести вообще к всеобщему хаосу. Кроме того бездумно и неосознанно вырубаются леса, лёгкие планеты, после чего как укор варварству человека остаются голые неживые просеки, которые впоследствии зарастают диким бурьяном или же превращаются в пустыни. Но самым губительным и не подлежащим никакому оправданию является загрязнение окружающей среды радиоактивными отходами, - это хуже чем раковая опухоль на теле человека. Впрочем, раковую опухоль по крайне мере можно вылечить, но радиация может столетиями, а, то и больше, накапливаться в недрах земли, в водах морей и океанов, даже в воздухе. Люди не понимают, что когда-нибудь однажды природа возмутится столь ощутимому безрассудству со стороны человечества и ответит аналогичным образом. Агрессия порождает агрессию. Всегда. Это как закон бумеранга – возвращаться туда, откуда его послали.

Как-то незаметно я и мои звери оказались на берегу реки. Это была Олекма, но не та, из мира людей, а совершенно иная, широкая, полноводная, свободная, не стиснутая преградами и железобетонными опорами мостов и дамб; она бурлила и клокотала порогами неистово, весело, радуясь и радуя своим прохладным суетным потоком пространство вокруг себя. Мы тоже стали своеобразным дополнением к этому пространству – звери, все без исключения, дружно устремились к стремительному потоку на водопой. Я тоже зашёл по щиколотки в реку и, наклонившись, омыл руки, лицо и шею, затем с огромным наслаждением принялся пить из пригоршней чистую, как слеза младенца, воду. Признаюсь, столь чистой воды я ещё не пил.

В шаге от меня волк тоже с наслаждением лакал эту живительную влагу, прищуривая от удовольствия глаза. Рядом с ним, опустившись на колени, насыщалась гибкая грациозная лань, возле которой на тоненьких ножках суетился её детёныш. Чуть поодаль расположилось семейство тигров, звери вальяжно растянулись на песчаном берегу, подставив тёплым лучам августовского солнышка свои шикарные полосатые шубки.

Всё это мне напомнило сцену из сказки Киплинга «Маугли», когда дикие звери в период засухи, заключив определённое соглашение ненападения, мирно и без последствий сходились у водопоя. Правда, то соглашение было временным и действовало лишь только в том месте, где был спасительный источник влаги, но стоило отойти на несколько шагов в сторону – соглашение утрачивало свою чудодейственную силу.

Но здесь, на берегу реки, никакого чудодейства не было, тут мир был совершенно иным, его невозможно было преломить на подобное тому соглашение, и по одной простой причине: он не знал, что такое агрессия, не знал, что такое убийство. Все эти категории, порождённые человеческим разумом, здесь просто не существовали. Что ни говори, а это замечательно.

Замечательным было и другое: своим неожиданным появлением, даже в мыслях, я не принёс в этот добрый и наивный мир ничего плохого и негативного, того, что было в какой-то степени присуще миру людей. Даже, когда я тут появился, изволю заметить, не по своей воле, я не кричал, не злился, не паниковал, не проявил негативных эмоций, а принял это как некую данность вполне спокойно, разве что только слегка перепугался. Возможно, белый туман каким-то образом подавил во мне, в первую очередь, в моём сознании агрессивное воздействие той среды, в которой я жил, существовал достаточно долгое время, чтобы проникнуться им.

Так что за этот мир можно не бояться – здесь всё осталось по-прежнему. И это меня вполне устраивало. Вдруг я вообще никогда не вернусь в привычный мир людей. Так что следовало учитывать особенности нового мира и привыкать к нему, никак не навязывая свои, пускай и позитивные. Пусть это мир остаётся таким, каков он есть, я повторюсь, добрым и наивным, не несущим угрозы никому, не мне и не его обитателям.

Можно было подумать, что вечер здесь никогда не наступит – солнце было ясным, задорным и просто никак не желало клониться к закату, видимо, ему нравилось, не чувствуя усталости, любоваться на этой полный любви и гармонии кроткий мир. И все же, повинуясь законам природы, оно было вынуждено спуститься с небес и огромным розовато-красным диском скатиться за малахитовые кроны вековых деревьев.

Сумерки упали мгновенно, вспыхнув мириадами холодных звёзд, фосфоресцирующих ярким и ослепительным светом на матовом иссиня-чёрном небосводе. Так же ярко и ослепительно засияла луна, правда, пока ещё не полностью округлившаяся.

Рядом со мной остался только волк, остальные звери ещё до наступления темноты разбрелись кто куда, по своим норам, гнездовьям и лежбищам. Оно и понятно: прохладную ночь лучше всего переждать в каком-нибудь убежище в комфорте и уюте, чем на открытом пространстве. Наверное, и мне тоже следовало как-то определиться с ночлегом.

Искать долго не пришлось: волк привёл меня обратно к той ели, где произошла наша встреча, и первым нырнул под сень дерева. Мне ничего не оставалось, как заползти за ним следом и лечь рядом.

От волка исходил запах дикого зверя, резкий, сильно бьющий по обонянию, но в тоже время какой-то пряный, горьковатый, насыщенный ароматом сосны и даже полыни. Это запах вскружил мне голову. Невольно я запустил свои пальцы в шерсть волка – зверь не отстранился, а нежно и игриво заурчал, как домашняя кошка. Так перебирая пальцами и поглаживая волка, я неожиданно для себя уснул…

Проснулся я от ощущения, что меня куда-то уносит, не оставляя за мной даже выбора, чтобы этому как-то воспротивиться. Так подобным образом когда-то – я утратил ощущение времени, - белый туман из одной реальности переместил меня в другую. Он и тогда не спрашивал: хочу я этого или нет? Вот и сейчас он без спроса вытворял нечто подобное.

Ну, нет, так дело не пойдёт! Я ему не какая-нибудь кукла-марионетка, чтобы мной манипулировать. А может, я теперь и вовсе не желаю покидать этот изумительный мир. Может мне тут понравилось, и я хочу до скончания века прожить в любви и гармонии с окружающей средой отпущенные мне случайным стечением обстоятельств дни.

Всё это и ещё кое-что похожее я кричал, надрываясь, в белый туман. Но тот был безучастен к моей мольбе, моим требованиям, моему желанию, продолжая одержимо затягивать меня в водоворот времени, и вскоре, как уже нечто отработанное, выплеснул из себя наружу.

Мой слух, ещё несколько часов назад ловивший прелестные трели птиц, натруженный гул пчёл, шмелей, зелёный шум деревьев и добродушное урчание диких зверей, накрыло оглушающим грохотом, лязгом, рёвом моторов и гвалтом голосов.

Моё обоняние, привыкшее к волшебным ароматам лесного мира, захлебнулось в запахах, которые, мне думалось, остались где-то далеко в прошлом, жжёной резины, бензина, солярки и всего того, что в какой-то степени присуще миру людей.

Мои глаза, наслаждавшиеся недавно гармоничным совершенством кроткого мира, увидели поваленные и вырванные с корнями деревья, развороченную землю, взорванные скалы и горную породу – обломки того, что ещё не так давно было лесом, травой, равнинами, лощинами и оврагами. Когда-то это всё жило своей, неповторимой жизнью. Но вот пришёл человек и на правах своего явного превосходства над природой взял и просто отнял ту жизнь, как уже привык делать это многие миллионы лет.

Короче, я вернулся на круги своя – в мир людей.

Вернулся – и захотел обратно.

Туда, где нет всего этого шума, всей этой мерзости, этого хаоса, присущего цивилизации.

Смешно, но я, человек толпы, каковым по крайне мере я считал себя ещё сутки назад, вдруг захотел тишины и покоя. И меня теперь не пугало одиночество.

Удивительно, но всего лишь нескольких часов мне хватило, чтобы заглянуть внутрь своей сущности, познать себя, понять к чему я стремился всё это время. Скорей всего, визит в альтернативную реальность поспособствовал этому – я пробудился. Если б не это небольшое приключение, сколько тогда бы я ещё спал? Возможно, всю жизнь.

Спасибо тебе, белый туман. Ты дал мне надежду. Надежду не существовать рутинной жизнью обывателя, а жить, и сделать эту жизнь как можно полноценнее. Не течь по течению, полагаясь на «авось», а чётко означить для себя чего я хочу. Возможно, я достану из загашника свой пропыленный диплом ветврача и применю его по назначению. Как знать, может быть, мне просто было предназначено судьбой лечить зверей и животных, а я, глупец, это не понял. А возможно, я займусь чем-то другим, но тесно связанным с тем, чтобы помогать природе, с тем, что не позволит этому безумному миру потонуть в хаосе саморазрушения.

Всё это проплыло в глубине моего сознания, как отражения облаков в реке. Но, появившись невесть откуда, оно не исчезло бесследно, а оставило слишком уж ощутимую царапину на сердце.

Да, теперь я не тот, что был не так давно – я совершенно иной. Человек нового мышления. И вполне возможно - новой формации. И поэтому, после того, что со мной случилось, жить дальше в этом мире мне будет теперь очень и очень непросто. Но ничего, я справлюсь.

До вагончика, где было шумно и суетно, добраться было делом нескольких минут. Меня встретили радостные и удивлённые голоса ребят:

-Чувак, ты, где это так долго пропадал? – это подал голос Жора, уже порядком протрезвевший.

-Мы уже ненароком думали, что тебя медведь заломал? – просипел Павел, поправляя на носу очки.

-Похмелиться не желаешь? – Дима держал в руке бутылки водки и размахивал ей, как флагом, слева направо. - Мы тебе немного тут оставили.

На что я улыбнулся. Интересно, чтобы получилось, если бы белый туман каким-нибудь чудом переместил всех моих друзей по одному или скопом в ту изумительную реальность, где только что побывал я? А после того, как, указав им на их ошибки, вернул бы обратно. Вполне возможно, что их представление о жизни изменилось бы в корне.

А что если нечто подобное проделать со всеми людьми Земли?

Ведь тогда всё изменится на этой планете, и, возможно, в лучшую сторону, положит конец кровавым и безумным войнам, политическим и экономическим баталиям. А все  негативного характера дрязги сойдут на нет, или попросту говоря, канут в лету. Правда, тогда измениться вся система ценностей, которой самовлюблённое человечество поклонялось достаточно долгое время. Но если это произойдёт, измениться и сам мир, став миром гармонии и единства, что в принципе и неплохо.

Ты меня слышишь, белый туман надежды!..

Надеюсь, подобное возможно…

5-12 декабря 2010 года.