АЛТАЙСКИЕ СКАЗКИ ДЕДУШКИ ЕРЁМЫ (Главы 1-3)

АЛТАЙСКИЕ СКАЗКИ ДЕДУШКИ ЕРЁМЫ (Главы 1-3)
 
 
ДЕДУШКА ЕРЁМА 
Отец решил обшить дом тёсом. Сам это делать не умел, поэтому решил пригласить деда Ерёму, который ходил по сёлам и брался за любую плотницкую работу. Для него не существовало того, что он не мог соорудить из дерева. Был мастер на все руки. И хотя Ерёма жил в соседнем селе, его трудно было застать дома. Поэтому, оставляли записку его соседке, щупленькой старушке, и ждали. Оставили записку и родители.
Но зима уже на исходе, а деда нет. Когда надежда почти исчезла, на пороге появился невысокий в фетровой шапке-ушанке и потёртом полушубке кряжистый мужик. На его обветренном лице добродушно светились глаза. Казалось, что это не плотник, а путешественник, вернувшийся из дальних странствий. Вон и коричневый рюкзак у него за плечами, какие бывают у туристов.
Войдя в дом, Ерёма снял шапку и низко поклонился:
– Здоровья вам, добрые хозяева.
– Еремей Иванович? – всполошились родители.
– Он самый, – улыбнулся дед.
– Проходите в дом, – засуетилась мать и принялась накрывать стол.
Старик снял верхнюю одежду, скинул валенки и прошёл к столу. Присели за стол и родители. После того, как отведали горячего наваристого борща, завязалась беседа.
Со стороны казалось, что дед пришёл вовсе не для дела, а рассказать о том, где был и что видел. Незаметно перешли к разговору о деле.
– Почему бы не сделать? – говорил дед. – Но для начала надо осмотреть дом. Да и материал надо глянуть. Хватит ли его для обшивки.
Вместе с родителями он вышел на улицу. Когда осмотрели дом и Ерёма потрогал рукой тёс, сухой ли он, только тогда вернулись обратно и сели у стола.
Родители выжидающе смотрели на Ерёму. Тот некоторое время думал, что-то подсчитывал в уме, а потом сказал:
– Работы на месяц. Стоить это будет вам сто пятьдесят рублей.
– Сколько? – вскинул брови отец.
– Сто пятьдесят рублей, – повторил Ерёма.
– Так… – поперхнулся отец, а потом выдохнул: – мне ж целый месяц надо работать, чтобы восемьдесят рублей заработать. А тут аж сто пятьдесят целковых!
По тем меркам сто пятьдесят рублей были огромные деньги. Некоторым надо было три месяца трудиться, чтобы заработать такую сумму.
– У тебя два выходных, а я с утра до вечера без выходных… – спокойно говорил Ерёма, будто знал цену своему труду. – И питание с проживанием за ваш счёт, – добавил он.
Родители задумались. Потом ушли в другую комнату и долго о чём-то шептались. Когда вышли, отец сказал:
– Ладно. Мы согласны. Только кровати у нас нет. Разве что на печи…
– Печь – это хорошо. На ней от радикулита кости хорошо греть. Не зря старики на них спали. И ещё говорили, что горячий кирпич любые простуды прочь выгоняет.
Я смотрел на Ерёму, и мне подумалось: если он знает о том, что говорили старики, то должен знать много сказок. Он же много ходит по сёлам…
– Приступать когда сможете? – спросил отец.
– Завтра и начну.
– А как же деньги?.. Ты же с калыма.
– Соседке оставил.
– Не истратит.
– Разве что возьмёт сколько нужно. Остальные оставит.
– Куда же ты их деёшь? – глянул отец на бедно одетого деда. – Судя по всему, заработки у тебя неплохие.
– Были бы деньги, а куда их деть – всегда найдётся. В последний раз ездил в детский дом. Ребятишкам подарков разных накупил, обновок новых…
– И не жалко?
– Я накормлен, напоен. Уйду на тот свет, и всё нажитое в прах превратится. Там денег не надо. А так, хоть польза какая-то на этом белом свете от меня. Вот и дом вам обошью, и обогрею обездоленных, – сказал дед и, засунув рюкзак под лавку, взобрался на печь.
На следующий день дед Ерёма вышел на улицу, раскрыл рюкзак и достал два топора. Один большой, а другой поменьше. Потом вытащил пилу и ещё кучу разного инструмента. Отложив рюкзак, приступил бруском точить топоры. Противное шарканье камня о железо вскоре мне надоело, и я ушёл в дом.
Время близилось к обеду и я, поскольку учился во вторую смену, отправился в школу. Когда вернулся, дед на печи грел кости.
– Ну и как учёба? – спросил он.
– Учёба как учёба, – нехотя стал говорить я. – Учительница спрашивала, ребятишки отвечали. Потом ставила оценки. Кому пятерки, а кому двойки.
– Двойки – это плохо. Надо хорошо учиться, чтобы умным быть.
– А вы учились, учились, а теперь на холоде топором машете.
– Топором тоже надо умеючи махать. Чтобы что-то сделать, надо вначале подумать, посчитать, а потом правильно отмерить. Не знай математики, разве что отмеришь?
Я не нашёлся, что ответить.
– Замёрз, поди? Полезай на печь. Я тебе сказку расскажу, – пригласил меня дед.
Услышав про сказку, я забыл, что плохо думал о старике, и вмиг оказался на печи. К тому же родители ещё не вернулись с работы и некому заставлять делать уроки.
– Какую тебе рассказать сказку? – улыбался старик.
– Про что-нибудь интересное. Вы много ходили и много знаете.
– Тогда я расскажу тебе про висячий камень, что по пути в Змеиногорск на вершине горы висит.
Я затаил дыхание, а дед начал рассказывать…
 
 
ВИСЯЧИЙ КАМЕНЬ 
По пути к Змеиногорску на вершине одной из гор лежал огромный камень. Всей своей махиной он нависал над извилистой дорогой. Люди удивлялись: как такая громадина могла оказаться на горе? Будто это великан, играя в футбол, нечаянно туда его закинул. Но камень-то весом не менее пятисот пудов, а может и на всю тысячу потянет. Какую же надо иметь силищу?
С незапамятных времён лежит этот камень на вершине горы и кажется, что вот-вот сорвётся и подомнёт всех, кто встретится на его пути.
Проезжая мимо, люди с опаской смотрели на него, и со свистом погоняли лошадей…
И вот как-то раз поднялись мужики с ломами на гору, чтобы камень столкнуть, но у них ничего не получилось. Камень качался, но вниз не падал. Сотен рук не хватило, чтобы хоть чуть-чуть сдвинуть с места эту громадину.
Мало кто помнил старую историю, передававшуюся из уст в уста. Забыли люди о том, как поссорились меж собой Владыка Гор с Владыкой Степей.
Красивы степи и зимой, и летом. Цветёт цветами степь – хочется песни петь. Но, а когда ковыль-трава цветёт – то степь сама поёт. А если ветер набегает, волнами ковыль-траву качает. По полю идёшь, будто по морю плывёшь. От горизонта до горизонта серебром волны качаются. Не хватает глаз, чтобы охватить эту красоту. Кто хоть раз в таких степях побывал, захочет возвратиться и навсегда здесь поселиться. Потому Владыка Степей, хан Кочувей, тысячу лет здесь живёт и не может налюбоваться дивной красотой.
Но и Владыка Гор не налюбуется своими владениями. Как только солнце взойдёт, спешит посмотреть, как вершины гор золотом наливаются, а потом багрянцем покрываются, и как днём с небесами сливаются, белками слепят, к себе манят. А когда солнце спать уйдёт, хан Горей на самую высокую гору поднимется и красотой звёздного неба до утра любуется. Увидит, какая звезда с пути сбилась, рукой её поймает и на место возвращает. Негоже, чтобы звёзды на землю падали. Они должны исправно светить, путь указывать.
В мире жили меж собой два хана. Нечего им было делить, у каждого было много дел в своих владениях. Так бы и жили, не окажись, что богата земля Алтайская каменьями самоцветными, да рудами драгоценными. И медными, и серебряными и золотыми. Открылись эти богатства там, где степи плавно перетекают в горы вершинные.
Заспорили хан Горей с ханом Кочувеем, кому принадлежат эти богатства.
– Это мои богатства! В моих горах хранятся! – кричит хан Горей.
– Нет, мои! – отвечает ему Кочувей. – Разве не мой ветер со степей дует, и дыханием своим богатства омывает? Поэтому, докуда его дыхание доходит – всё моё!
Долго они спорили, а потом сцепились, и давай друг друга за бороды длинные таскать. Хоть и Владыки они, но тоже, как люди, ссориться и драться умели. Долго за бороды таскали друг дружку, кулаками били по головам, да так, что искры молниями из глаз вылетали и ночную тьму на сотни вёрст в округе освещали. Бились, пока не выдохлись. А потом сели спиной к спине, чтобы отдохнуть. А пока отдыхают, и поговорить можно.
Первым заговорил Горей:
– Зачем нам с тобой, Кочувей, друг друга бить? Так можем и убить. А убьём, кому достанутся наши богатства спорные? Ворогам нашим?
– Верно говоришь, – согласился Кочувей. – И за моими степями не будет пригляду. Зарастут сорняками.
– И горы некому будет поправлять. Рассыплются они. В груды беспорядочные превратятся.
– Не лучше ли нам богатырей своих позвать?
– Правильно. Негоже нам Владыкам самим драться. Мы должны со стороны наблюдать, как богатыри наши силушку свою будут казать. Мой богатырь Кидай-Камень может за сотню вёрст громадину стопудовую закинуть.
– Ваша сила камни поднимать и горы из них складывать. Для этого ума не надо. А вот ветры степные нагонять, чтобы семена трав за сотни вёрст рассеивать, для этого искусство надо иметь. Да такое, чтобы семена и в горы заносились, и на склоны крутые ложились. Чтоб земля всегда цвела и корм животинам разным давала. Поэтому я приглашу лучшего своего богатыря Ветродуя. Стоит ему дунуть, и закувыркается твой богатырь, как перекати-поле трава.
– А ну посмотрим, – сказал Горей и так свистнул, что земля под ногами загудела, а потом затряслась.
Владыка Степей с испугу голову в плечи вжал. Слышал он про землетрясения в горах, но впервые испытал на себе. Пока он трясся от страха, появился богатырь роста богатырского, плечами так широк, что дверь в избу для него узка. Чтобы ему в неё войти, топором косяки уширять потребуется.
Потом Владыка Степей свистнул, да так, что сосны на горах закачались и затрещали. И вот предстал пред ним богатырь богатырский. Грудь у него широка, что степь привольная, что меха кузнечные. Если дунет, дубы вековые с корнями вырвет, и долетят те до самых высоких небес.
– Как соревноваться будем? – спрашивает Владыка Степей у своего противника.
Отвечает тот:
– Пусть богатыри сойдутся в борьбе, и кто кого повалит, того правда и окажется.
– Согласен, – сказал Владыка Степей.
Ударили они по рукам. А когда ударили, тогда и богатыри сошлись в борьбе. Но сколько те ни старались друг к другу силушку применить, сколько пота ни проливали, не могут друг друга одолеть, только в землю по колени погрузились. А там и по пояс вскоре провалились. А то и гляди, под землёй окажутся. Тогда не увидят Владыки на чьей стороне правда.
– Пусть лучше мой богатырь вон тот камень в тысячу пудов на гору закинет, а твой попытается его сдуть. Если сдует, твоими богатства подземные станут. А не сможет – моими будут.
Ударили Владыки опять по рукам.
Кидай-камень подошёл к валуну трёхметровой высоты, пальцем одним его подцепил и играючи с руки на руку стал перекидывать… Хочет чтобы все видели силу его богатырскую.
– Так и я смогу, – говорит Кочувей. Понял он, что ничего не стоит Кидай-камню взойти на гору и положить на её вершину валун-камень. Поэтому и задумал он одну хитрость. Заулыбался лукаво: – А сможешь ли ты камень этот, не сходя с места, на вон ту вершину закинуть? – указал он на самую далёкую и высокую гору.
– Мне, что поднимать, что кидать – одно и то же, – ответил богатырь.
“Ах, хвастунишка. Камень-то весом в тысячу пудов будет. И гора острая. Какой камень на ней удержится? К тому же надо ещё суметь точно попасть”, – радуется Кочувей своей хитрости.
Кидай-камню невдомёк, отчего так весел Владыка Степей. Перекинул он с руки на руку валун и… Как метнул! Взвился камень выше гор и за небесами скрылся, невидимым глазу стал.
Долго ждали возвращения камня, а потом и вовсе устали. В сон потянуло, и глаза слипаться стали. Когда задремали, свист свистящий уши пронизывающий болью больной сверху послышался. Затрясся Владыка степей и за спину своего богатыря спрятался. А камень так раскалился, что пламенем огненным засветился. Видать до самого солнца он долетел. Летит камень всё ниже и ниже. И кажется Владыкам, что прямо на них. Попадали они, головами в землю уткнулись и сверху руками укрылись. Только богатыри стоят и не движутся, за камнем наблюдают. А потом Ветродуй ноги расставил, в грудь как можно больше воздуха вобрал и дунул в сторону камня.
– Что ты, делаешь?! – возмутился Кидай-Камень.
– Хочу его остудить и от нас отворотить.
– Не надо! Я всё рассчитал. Камень на вершину горы сам ляжет. А когда ляжет, тогда дуй, сколько хочешь.
– Извини друг, я не хотел тебя обидеть, – сказал Ветродуй.
Богатыри никогда меж собой не дрались, как их хозяева. Разве что силой иногда мерялись.
А камень всё ниже и ниже, со свистом летит, да так, что свист за ним уже не поспевает, хвостом следом тянется. С грохотом упал камень на вершину горы, да так, что большая часть нависла над дорогой, что протянулась у подножия горы. Если бы не Ветродуй, не свисал бы камень, а точно на вершину бы лёг и никого потом не пугал бы.
Очнулись от испуга Владыки, головы приподняли и диву даются. Владыка Гор искренне удивляется, как можно камень на вершину горы закинуть? А Владыка Степей радостью великой радуется тому, что неуклюже положил валун на гору богатырь Кидай-Камень. На него и дуть не надо. Сам от лёгкого дуновения ветра скатится.
– Теперь наша очередь, – сказал Кочувей. – Если мой богатырь сдует этот камень с одного раза, все богатства подземные станут моими.
Запереживал Горей. Как же так могло получиться, что его богатырь камень неудачно кинул? Если так и дальше дело пойдёт, то и горы как попало сложенными окажутся.
Приказал Кочувей своему богатырю дуть. Дунул тот раз, дунул второй, а камень как висел, так и висит, и не качается.
– Что ты балуешься! – закричал на него Кочувей, – А ну дуй изо всех сил своих, да так, чтобы не только камень вниз скатился, но и горы сложились!
Напрягся Ветродуй, что было сил. От натуги красней заката огненного стал. Грудью воздух так втянул, что хозяина своего чуть внутрь себя не затянул. Тот только шапку на лету успел поймать. Расширилась грудь богатыря, как сотня кузнецких мехов. Даже гор из-за неё не стало видно. А потом так дунул, что сосны вековые с корнями из земли вырвались и выше солнца взлетели. А камень как висел, так и продолжает висеть. Даже не дрогнул.
Хотел Ветродуй ещё раз дунуть. Но Владыка Гор остановил его.
– У меня, – говорит, – одна попытка была, а вы все три хотите использовать. Так не годится. Поэтому все богатства подземные теперь мои.
Но Владыка Степей не сдаётся:
– Так, нечестно. Ветер встречный дунул и ослабил силу моего богатыря. Пусть дунет ещё раз.
Владыка Гор не знал, что ответить. Ведь, как только дунул Ветродуй, пыль столбом вокруг поднялась, глаза запорошила. В ушах засвистело и зазвенело, и чтобы с ног не свалиться и самому на гору не укатиться, упал Владыка Гор и за ногу своего богатыря уцепился. Так и удержался и не видел, как дул Ветродуй.
– Ну ладно. Но только один раз, – кивнул головой Горей, а сам спрятался за спину своего богатыря и оттуда выглядывает.
А Ветродуй побагровел от напряжения, ещё больше воздуху в себя втянул, круглым стал, как шар воздушный, того гляди, лопнет. А потом как дунет! Сопка, что на пути была, с равниной сравнялась. Камни мелкие, что вокруг валялись, как ядра пушечные со свистом полетели. Видит это Горей и молится, чтобы они в валун-камень не попали и не сшибли его, а мимо пролетели. Но несколько камней попали в валун-камень и как мячики отлетели в сторону. А валун-камень как висел, так и остался висеть.
В третий раз хан Горей не разрешил дуть на камень, поскольку всё сам видел.
Ушёл Владыка Степей с затаённой злобой. И стал, когда Владыка Гор занимался своими делами, заставлять своего богатыря тайком дуть на висячий камень. Но сколько тот ни старался, не смог скатить под гору камень. Только ветер ураганный со степей на предгорья время от времени нагонял, да такой, что тот людей с ног валил, да дома сугробами по самую крышу заметал. Одни лишь только трубы печные из белых сугробов дымом серым виднелись.
А камень как висел, так и продолжал висеть, пока в один из летних дней ни скатился он к подножию горы, а как – никто не видел. Не видел этого и Владыка Степей. Да и к чему ему теперь видеть, если люди, прознав о богатствах Алтайских, вскрыли недра земные и овладели всем, что в них находилось…
 
 
КУПЕЧЕСКАЯ ДОЧКА 
На следующий день, прибежав из школы, я без приглашения залез на печь.
– Ну что принёс? Пятёрки или четвёрку? – улыбнулся дед.
– Да-а-а… Тройку по русскому, – нехотя ответил я.
– Это плохо. Наверное, я виноват.
– Почему?
– Тебе надо делать уроки, а я тебя отвлекал, сказку рассказывал.
– Нет. Просто трудное задание было.
– Трудное тогда, когда не знаешь. А когда знаешь, всё легким кажется. Только для этого надо не лениться.
– Дедушка, а ты расскажешь мне ещё одну сказку?
– Я бы рассказал, а вдруг ты завтра двойку принесёшь. Тогда твои родители меня заругают.
– Не заругают. Ты мне сказку расскажи, и я сразу сяду за уроки. Пока родители придут, я их все выучу.
– Не обманешь?
– Не обману.
– Смотри. Слово дороже золота. Дал слово – держи. Только вот какую тебе сказку рассказать? – задумался старик.
– Страшную. Про разбойников.
– А если я расскажу, а ты забоишься, и спать не будешь?
– Буду! Буду! – стал я уговаривать старика.
– Тогда слушай.
 
*   *   *
В давние времена, когда правила страной царица Елизавета, появились под Змеиногорском разбойники. Много они людей погубили. Посылала царица на разбойников и солдат, и казаков, но те, как ни старались, никак не могли поймать разбойничью свору.
Разбойники появлялись неожиданно и также неожиданно исчезали. Мчатся на конях за ними казаки, казалось, вот-вот догонят и посекут грабителей шашками, а те в лес шмыг... Ни следов, ни отметин. Нет ни одной поломанной веточки, ни одной примятой травинки. Стали поговаривать, что это непростые разбойники, а злыми силами заговорённые.
Боятся люди выезжать из Змеиногорска, особенно по одному. Если кому невтерпёж – только того и видали. Попытается несчастный пересечь густые заросли, что в логу недалече от висячего камня растут, как выскочат разбойники и коня под уздцы… После этого об несчастном одни воспоминания…
А тут золото надо из рудника в царскую казну везти. Как быть – не знали. Поэтому стали раз в месяц собирать большие обозы. К казакам, охранявшим золото, присоединялись и купцы. Только так могли пересечь опасное место. Дороги-то другой не было. Горы вокруг высокие и леса непроходимые. С гиканьем и свистом мчались казаки с обозом через лог, а за ним старались поспеть остальные люди. Только бы удержаться и не свалиться с воза. Если что обронил – забудь. Лучше узел потерять, чем жизнь в придачу к нему.
И как-то раз возвращался Ефим Коротов, самый богатый купец Змеиногорска, из города Барнаула. Накупил товара разного для своей лавки и подарков дивных для дочери любимой, Варвары-красавицы. Не заметили, как выросла дивчина и расцвела в красе своей, невестой на выданье стала. Из самого Питера богатые купцы сватались. Но Ефим не спешил, искал выгодную пару для дочки любимой.
У лога, опасного места, куда подъехал Ефим, скопилось подвод двести, только казаков не было. Не вернулись те из Барнаула. Решили купцы, что их уже много, и разбойники побоятся напасть. Поэтому выдвинулись, не дожидаясь охраны. Ефим пристроился в хвост обоза, но не последним, потому и рад – если выскочат разбойники, не его схватят, а последнюю подводу.
Крутят по воздуху вожжами купцы, кричат, да посвистывают, коней погоняют, да так, что грохот от колёс оглушающий и топот копыт за версту слышен и пыль чёрной тучей повисла над логом. Вместе со всеми гонит Ефим своих коней. Только бы не отстать! Оборачивается и на узлы поглядывает – не развязались ли они, не свалилось ли что на землю.
Обернулся Ефим в очередной раз и не увидел ямы, что впереди. Попало колесо в неё, подводу подкинуло, а когда колесо опустилось на дорогу, треснуло и развалилось пополам. Накренилась подвода на бок, Ефим плечом её приподнимать, но тяжёл груз, одному не справиться.
– Брось! – кричат ему.
Но жалко Ефиму товар. Много золотых червонцев отдал за него. Когда опомнился – вокруг разбойники. Задрожал Ефим, на колени упал и пощады просить.
– Здорово, Ефим, – услышал он знакомый голос, обернулся, а это Иван Самойлов, который три года назад с возом пропал.
– Это ты, Иван? – не поверил глазам Ефим.
Счастье вот оно, родственная душа, брат двоюродный, который крёстным отцом его дочери доводится. Не даст пропасть.
– Что, не узнал? – ощерился брат.
– Как не узнать! Мы думали, ты пропал, а ты жив... В разбойники подался…
– В них самых.
– Говорят, они всех убивают… Без разбору. Как же ты жив остался?
Загоготали дружно разбойники. А самый главный из них, что в синих атласных шароварах, выступил вперёд и, блеснув белком, второй глаз был выбит, чмокнул языком:
– Говорят у тебя дочка красавица. За морем такой не найти.
– Есть у меня дочка, – похолодело внутри у Ефима. – Единственная она у меня. Ждёт с подарками. Не губи. Прошу тебя… Иначе дочка на слёзы изойдёт, а вместе со слезами красоты своей дивной лишится.
– Для кого красу бережёшь? Не для меня ли? – ощерил главарь кривые жёлтые зубы. И шрам вдоль лица исказился, превратив разбойника в не человека, а в зверя лютого. Страшней самого страшного чудища. Как подумал Ефим, к чему клонит главарь, так рассудка чуть не лишился, за сердце рукой схватился:
– Иван! Спаси меня! Не троньте мою дочку! Она тебе крёстной дочерью доводится. Не пожелай для своей дочки названной мук лютых, которые с самой страшной смертью не сравняться. Всё отдам. Всё своё богатство, что везу.
Загоготали разбойники страшным хохотом, а когда смахнули слезы с небритых и немытых лиц, главарь сказал:
– Не нужны мне твои товары жалкие. Дочка мне твоя в жёны нужна. Отдашь – живым останешься.
– Смилостивься, атаман-разбойник, – вытянув руки, пополз к нему Ефим. – Всё отдам. Магазины свои. Золото отдам и серебро, которое я копил всю свою жизнь. В тайном месте оно у меня хранится. На всю твою шайку хватит. И не только на шайку. Внуки твои и правнуки ни в чём нуждаться не будут. У меня золота столько, сколько ты в жизни не видал.
– Золото, говоришь, – задумался атаман-разбойник. – Да что мне твоё золото. У меня своего столько, что царская казна по сравнению с ней былинкой кажется. Всё у меня есть. Только жены красавицы нет. Поэтому, если хочешь остаться жив, дочку свою за меня под венец веди.
– Не губи, господин-разбойник, дочку мою, – и Ефим, упав лицом вниз, стал хвататься за хромовые сапоги разбойника и лобызать их.
– Ты, Ефим, не спеши и подумай, – сказал Иван. – И жизнь свою погубишь и добра лишишься. И дочка твоя по миру в лохмотьях нищенкой пойдёт. Нужда хуже старости. Человека быстро старит и на тот свет отправляет. Была дочка – и нет её. А выдашь замуж за моего атамана-предводителя, богаче самой царицы Елизаветы станешь. Дворцов хрустальных настроишь, реки молочные с кисельными берегами вокруг дворца пустишь. И внуков своих обеспечишь, и дочь твоя в злате-серебре будет купаться. Каменьев у неё драгоценных столько будет, что у озера Колыванского берега на десять вёрст вокруг засыпать сможешь.
Но Ефим бьётся в истерике, ушами он слышит, но разум от горя на замке – ничего внутрь не пускает.
– А ну! – крикнул атаман.
Подхватили Ефима разбойники под руки, на ноги поставили, завязали глаза и на коня посадили.
Долго ли коротко ли ехали – Ефим не знает. Он от горя сухие слёзы проливает. Сырые-то все выплакал.
Когда остановились, завели Ефима в пещеру, осветили её факелами и развязали глаза. Глянул Ефим и глазам не верит. Вокруг грудами лежат цепи золотые, кубки винные бриллиантами, рубинами и изумрудами разными сверкают. А червонцев золотых – счесть, не перечесть, возами не перемерить. Столько их много, что горы Колыванские по высоте с ними не сравняются. Под самый свод пещера золотом засыпана. Шагнул Ефим вглубь пещеры, а там каменьев драгоценных столько, сколько песка в море-океане, а то и того больше. Закружилась голова у Ефима. Хватает они каменья и себя ими осыпает. Хоть перед смертью вдоволь напитаться богатствами несметными, которые во сне не снились и о которых мечтать мечтами не приходилось. Даже думать не думалось, что столько богатств может быть спрятано в подземном царстве-государстве.
– Владеть будешь всеми богатствами мира, царствовать будешь над всеми царствами-государствами. Всеми землями со всеми их народами будешь повелевать, если выдашь за меня свою дочку, – сладостно шепчет ему на ухо атаман-разбойник.
Иван же корону золотую с невиданными тонкими узорами и каменьями сверкающими на голову Ефиму надевает и приговаривает:
– Вот и корона твоя, всем коронам царица. Коронуем тебя, и твоих детей, и детей твоих детей, и потомство твоё до тридесятого колена над всеми людьми будет править и властвовать. Ни в чём нуждаться не будут. Подумай о потомках твоих. Не царица ли такого богатого человека, как Демидов, всех заводов лишила – золотые и серебряные с медными рудами прииски отобрала и в могилу мужика свела. Откажешься, тоже самое и с тобой случится. Не пожалеет мой атаман ни злата ни серебра, нищим тебя по миру пустит, и твою дочь опозорит и нищенкой уродливой сделает. Захочешь за атамана отдать – поздно будет. Другие красавицы в очереди стоят. А так – и жизнь свою спасёшь и царицей дочь свою сделаешь. Ни в чём не будешь нуждаться. Всю оставшуюся жизнь будешь заморскими лакомствами питаться. Всё что ни пожелаешь, в ту же секунду исполнится.
Закружилась от вида богатств у Ефима голова. От сладостного шёпота потерял рассудок. Согласился отдать свою дочь единственную в жёны атаману-разбойнику.
Завязали разбойники Ефиму глаза, вывели на дорогу, прикрутили новое колесо к телеге и отпустили с условием, что через три дня он дочь красавицу привезёт в разбойничье логово и там они справят свадьбу.
Как услышала про свадьбу Варвара, так в слёзы ударилась.
– Ты, батенька, – говорит она, – обещал выдать меня по моему сердца желанию-велению за того, кого люблю.
– Дочка моя единственная, – стал уговаривать её Ефим, – разве я зла тебе желаю. Разве красивей богатств имеется что? Любовь к человеку милому временна, а к богатству она нескончаема. Не было на моей памяти, чтобы любовь к богатству заканчивалась. Чем больше его имеешь, тем пуще прежнего любовь к нему проявляется. Сжалься над отцом своим. Не губи. Не для себя старюсь, для тебя и внуков своих. Хочу видеть их царствующими и счастливыми. Не смотри, что бандит-разбойник страшен на лицо. Поживёшь и поймёшь, что не лицо красит человека, а богатство его.
– Ничего мне батенька не надо. Люблю я кузнеца Максима.
– Одумайся! – рассерчал Ефим. – Он же гол, как сокол! Будешь в грязи и копоти меха в кузне ему качать. И дети твои, они же внуки мои, грязными будут. А своим внукам я не дам копотью всю жизнь дышать.
– Он мне колечко медное уже сковал-выточил.
– Какое колечко! – побагровел Ефим. – Я тебе тыщу золотых усыпанных бриллиантами куплю!
– Ты купить, а он дарить. Лучше подарка, чем подарок от милого, ничего красивей не бывает.
– Что ты в жизни понимаешь?! – взбеленился Ефим. – Ты жизни ещё не видала…
Но, как ни уговаривал купец дочку свою, ничего не получилось. Та ночами напролёт на слёзы исходит, на глазах тает. Решил Ефим пойти на хитрость. Говорит:
– Дочка моя, от жалости к тебе сердце моё разрывается на части. Ночей я не спал, всё думал и понял, что быть тебе счастливой только с кузнецом Максимом. А что до богатств, то дам я тебе приданное – половину всего, что имею. А по смерти моей всё богатство тебе отпишу. Будет твой Максимка самым старшим над кузницами всего Змеиногорска. И лавки в придачу ему передам. Наймёт он торговцев и ими управлять будет. Хочу как можно скорее свадьбу тебе справить, – говорит, а сам на календарь поглядывает. Завтра последний день, когда он обещал с дочкой к разбойникам вернуться.
– Ах, батенька, – припала к его груди Варенька. – Какой ты у меня милый и хороший. Как я тебя люблю. Всю оставшуюся жизнь и после жизни буду тебя любить и благодарить.
– Только вот надо, доченька моя, в Барнаул поехать и товара разного к свадьбе прикупить. Платье тебе из самого Питера у купца Агафонова уже ждёт-дожидается и ни одно, а целый десяток. Какое примеришь, такое и куплю. А для этого мне придётся с тобой в город поехать.
– Ах, спасибо тебе, батенька. Давно ты в город меня обещал свозить, лишь теперь это случилось.
На следующий день разбудил Ефим дочку, и стали они собираться в дорогу дальнюю. Когда солнце взошло и обогрело землю, выдвинулся обоз. Ефим решил схитрить, самым последним пристроился к длинной веренице. Когда к логу подъезжали, шкворень незаметно выдернул, колесо соскочило и в кусты покатилось. Ефим за ним и задержался там, пока разбойники не подоспели.
Окружили они подводу, от радости хохочут. А Варенька испугалась, к груди отца прижалась. Побледнела, вся дрожит. А Ефим ей:
– Не бойся доченька. Это те самые бандиты-разбойники, которые меня поймали, а потом отпустили.
– Ну, покажи мне невесту мою, – криво ощерился атаман-разбойник.
Как взглянула на него Варенька, сразу лишилась чувств. Когда опомнилась, увидала пещеру, а в ней в свете факелов горы драгоценных каменьев, золотых украшений разных дивных, ножей и мечей. Да разве упомнишь всё? Слепит злато-серебро глаза, сразу всего не рассмотришь.
– Всё, доченька моя, это будет твоим. Ни в чём нуждаться не будешь. Бери и выходи замуж за атамана-разбойника. Не смотри, что он на лицо кривой, зато душой золотой.
А тут и крёстный для успокоения и говорения на глаза появился.
Стоит Варенька бледная и не движется. В статую каменную из белого мрамора превратилась.
– Кольцо обручальное, кольцо! – кричит атаман. Спешит он, пока не опомнилась Варенька, золотое кольцо с бриллиантом в семь лучей света на палец одеть. Кольцо то не простое, а заговорённое. Как только окажется у Вареньки на пальце, так разума-ума она лишится.
Кинулись разбойники кучи-горы золота разгребать, кольцо заговорённое искать, а Варенька сунула руку в кошель, извлекла из него медное колечко.
– Не спешите, я нашла, – прошептали её губы бледные. Но своды пещеры усилили её слова.
Взревел атаман и бросился к ней. Но не успел. Надела колечка на палец себе Варенька. Нельзя было, чтобы она сама надевала, иначе на всю жизнь останется без любимого.
И только надела колечко, как задрожали-затряслись разбойники. Одежды на них в хлам превратились и истлевшими тряпками на пол осыпались. И кожа на их лицах-телах стала усыхать и лопаться, кости мертвецкие оголять. А потом скелеты закачались и на пол с грохотом осыпались. Камни рубиновые в кровь человеческую невинно убиенных разбойниками превратились. Алмазы солёными слезами засверкали и, стекая, ручьями вдоль пещеры потекли. Цепи золотые зашевелились и в змей ядовитых обратились. Кубки на глиняные черепки развалились. Червонцы же царские скорлупой ореховой на каменный пол просыпались.
Стоит Ефим ни жив ни мертв. Забыл, что его в пещеру привело. А потом выскочил на свет Божий и бежать. Опомнился, когда у дома оказался, тогда и вспомнил, что дочь наедине со змеями осталась. Бросился обратно, а Вареньки нет. Куда она делась – не знает.
Зарыдал он дико. Волосы на себе рвать, но что сделано, того уже не исправить. И готов он дочку любимую за кузнеца замуж выдать, но уже не выдашь. Готов он всё богатство нищим раздать, только бы вернулась его дочка.
Долго искали Вареньку, все пещеры обошли-облазили, но не нашли её. Обезумел купец и вскоре умер от горя горького. Говорят, когда хоронили купца, прилетала на его могилу бабочка дивной красоты. Разные бабочки живут в этих краях, но такую видели впервые. А потом улетела, а куда – никто не знает. Некоторые говорят, что в тёплые края. Другие, что в пещеру подземную. Якобы это Варенька превратилась в ту бабочку и прилетала, чтобы попрощаться с отцом любимым.

© Copyright: Сергей Ююкин, 2016

Регистрационный номер №0362651

от 14 ноября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0362651 выдан для произведения: АЛТАЙСКИЕ СКАЗКИ ДЕДУШКИ ЕРЁМЫ (Главы 1-3)
 
 
ДЕДУШКА ЕРЁМА 
Отец решил обшить дом тёсом. Сам это делать не умел, поэтому решил пригласить деда Ерёму, который ходил по сёлам и брался за любую плотницкую работу. Для него не существовало того, что он не мог соорудить из дерева. Был мастер на все руки. И хотя Ерёма жил в соседнем селе, его трудно было застать дома. Поэтому, оставляли записку его соседке, щупленькой старушке, и ждали. Оставили записку и родители.
Но зима уже на исходе, а деда нет. Когда надежда почти исчезла, на пороге появился невысокий в фетровой шапке-ушанке и потёртом полушубке кряжистый мужик. На его обветренном лице добродушно светились глаза. Казалось, что это не плотник, а путешественник, вернувшийся из дальних странствий. Вон и коричневый рюкзак у него за плечами, какие бывают у туристов.
Войдя в дом, Ерёма снял шапку и низко поклонился:
– Здоровья вам, добрые хозяева.
– Еремей Иванович? – всполошились родители.
– Он самый, – улыбнулся дед.
– Проходите в дом, – засуетилась мать и принялась накрывать стол.
Старик снял верхнюю одежду, скинул валенки и прошёл к столу. Присели за стол и родители. После того, как отведали горячего наваристого борща, завязалась беседа.
Со стороны казалось, что дед пришёл вовсе не для дела, а рассказать о том, где был и что видел. Незаметно перешли к разговору о деле.
– Почему бы не сделать? – говорил дед. – Но для начала надо осмотреть дом. Да и материал надо глянуть. Хватит ли его для обшивки.
Вместе с родителями он вышел на улицу. Когда осмотрели дом и Ерёма потрогал рукой тёс, сухой ли он, только тогда вернулись обратно и сели у стола.
Родители выжидающе смотрели на Ерёму. Тот некоторое время думал, что-то подсчитывал в уме, а потом сказал:
– Работы на месяц. Стоить это будет вам сто пятьдесят рублей.
– Сколько? – вскинул брови отец.
– Сто пятьдесят рублей, – повторил Ерёма.
– Так… – поперхнулся отец, а потом выдохнул: – мне ж целый месяц надо работать, чтобы восемьдесят рублей заработать. А тут аж сто пятьдесят целковых!
По тем меркам сто пятьдесят рублей были огромные деньги. Некоторым надо было три месяца трудиться, чтобы заработать такую сумму.
– У тебя два выходных, а я с утра до вечера без выходных… – спокойно говорил Ерёма, будто знал цену своему труду. – И питание с проживанием за ваш счёт, – добавил он.
Родители задумались. Потом ушли в другую комнату и долго о чём-то шептались. Когда вышли, отец сказал:
– Ладно. Мы согласны. Только кровати у нас нет. Разве что на печи…
– Печь – это хорошо. На ней от радикулита кости хорошо греть. Не зря старики на них спали. И ещё говорили, что горячий кирпич любые простуды прочь выгоняет.
Я смотрел на Ерёму, и мне подумалось: если он знает о том, что говорили старики, то должен знать много сказок. Он же много ходит по сёлам…
– Приступать когда сможете? – спросил отец.
– Завтра и начну.
– А как же деньги?.. Ты же с калыма.
– Соседке оставил.
– Не истратит.
– Разве что возьмёт сколько нужно. Остальные оставит.
– Куда же ты их деёшь? – глянул отец на бедно одетого деда. – Судя по всему, заработки у тебя неплохие.
– Были бы деньги, а куда их деть – всегда найдётся. В последний раз ездил в детский дом. Ребятишкам подарков разных накупил, обновок новых…
– И не жалко?
– Я накормлен, напоен. Уйду на тот свет, и всё нажитое в прах превратится. Там денег не надо. А так, хоть польза какая-то на этом белом свете от меня. Вот и дом вам обошью, и обогрею обездоленных, – сказал дед и, засунув рюкзак под лавку, взобрался на печь.
На следующий день дед Ерёма вышел на улицу, раскрыл рюкзак и достал два топора. Один большой, а другой поменьше. Потом вытащил пилу и ещё кучу разного инструмента. Отложив рюкзак, приступил бруском точить топоры. Противное шарканье камня о железо вскоре мне надоело, и я ушёл в дом.
Время близилось к обеду и я, поскольку учился во вторую смену, отправился в школу. Когда вернулся, дед на печи грел кости.
– Ну и как учёба? – спросил он.
– Учёба как учёба, – нехотя стал говорить я. – Учительница спрашивала, ребятишки отвечали. Потом ставила оценки. Кому пятерки, а кому двойки.
– Двойки – это плохо. Надо хорошо учиться, чтобы умным быть.
– А вы учились, учились, а теперь на холоде топором машете.
– Топором тоже надо умеючи махать. Чтобы что-то сделать, надо вначале подумать, посчитать, а потом правильно отмерить. Не знай математики, разве что отмеришь?
Я не нашёлся, что ответить.
– Замёрз, поди? Полезай на печь. Я тебе сказку расскажу, – пригласил меня дед.
Услышав про сказку, я забыл, что плохо думал о старике, и вмиг оказался на печи. К тому же родители ещё не вернулись с работы и некому заставлять делать уроки.
– Какую тебе рассказать сказку? – улыбался старик.
– Про что-нибудь интересное. Вы много ходили и много знаете.
– Тогда я расскажу тебе про висячий камень, что по пути в Змеиногорск на вершине горы висит.
Я затаил дыхание, а дед начал рассказывать…
 
 
ВИСЯЧИЙ КАМЕНЬ 
По пути к Змеиногорску на вершине одной из гор лежал огромный камень. Всей своей махиной он нависал над извилистой дорогой. Люди удивлялись: как такая громадина могла оказаться на горе? Будто это великан, играя в футбол, нечаянно туда его закинул. Но камень-то весом не менее пятисот пудов, а может и на всю тысячу потянет. Какую же надо иметь силищу?
С незапамятных времён лежит этот камень на вершине горы и кажется, что вот-вот сорвётся и подомнёт всех, кто встретится на его пути.
Проезжая мимо, люди с опаской смотрели на него, и со свистом погоняли лошадей…
И вот как-то раз поднялись мужики с ломами на гору, чтобы камень столкнуть, но у них ничего не получилось. Камень качался, но вниз не падал. Сотен рук не хватило, чтобы хоть чуть-чуть сдвинуть с места эту громадину.
Мало кто помнил старую историю, передававшуюся из уст в уста. Забыли люди о том, как поссорились меж собой Владыка Гор с Владыкой Степей.
Красивы степи и зимой, и летом. Цветёт цветами степь – хочется песни петь. Но, а когда ковыль-трава цветёт – то степь сама поёт. А если ветер набегает, волнами ковыль-траву качает. По полю идёшь, будто по морю плывёшь. От горизонта до горизонта серебром волны качаются. Не хватает глаз, чтобы охватить эту красоту. Кто хоть раз в таких степях побывал, захочет возвратиться и навсегда здесь поселиться. Потому Владыка Степей, хан Кочувей, тысячу лет здесь живёт и не может налюбоваться дивной красотой.
Но и Владыка Гор не налюбуется своими владениями. Как только солнце взойдёт, спешит посмотреть, как вершины гор золотом наливаются, а потом багрянцем покрываются, и как днём с небесами сливаются, белками слепят, к себе манят. А когда солнце спать уйдёт, хан Горей на самую высокую гору поднимется и красотой звёздного неба до утра любуется. Увидит, какая звезда с пути сбилась, рукой её поймает и на место возвращает. Негоже, чтобы звёзды на землю падали. Они должны исправно светить, путь указывать.
В мире жили меж собой два хана. Нечего им было делить, у каждого было много дел в своих владениях. Так бы и жили, не окажись, что богата земля Алтайская каменьями самоцветными, да рудами драгоценными. И медными, и серебряными и золотыми. Открылись эти богатства там, где степи плавно перетекают в горы вершинные.
Заспорили хан Горей с ханом Кочувеем, кому принадлежат эти богатства.
– Это мои богатства! В моих горах хранятся! – кричит хан Горей.
– Нет, мои! – отвечает ему Кочувей. – Разве не мой ветер со степей дует, и дыханием своим богатства омывает? Поэтому, докуда его дыхание доходит – всё моё!
Долго они спорили, а потом сцепились, и давай друг друга за бороды длинные таскать. Хоть и Владыки они, но тоже, как люди, ссориться и драться умели. Долго за бороды таскали друг дружку, кулаками били по головам, да так, что искры молниями из глаз вылетали и ночную тьму на сотни вёрст в округе освещали. Бились, пока не выдохлись. А потом сели спиной к спине, чтобы отдохнуть. А пока отдыхают, и поговорить можно.
Первым заговорил Горей:
– Зачем нам с тобой, Кочувей, друг друга бить? Так можем и убить. А убьём, кому достанутся наши богатства спорные? Ворогам нашим?
– Верно говоришь, – согласился Кочувей. – И за моими степями не будет пригляду. Зарастут сорняками.
– И горы некому будет поправлять. Рассыплются они. В груды беспорядочные превратятся.
– Не лучше ли нам богатырей своих позвать?
– Правильно. Негоже нам Владыкам самим драться. Мы должны со стороны наблюдать, как богатыри наши силушку свою будут казать. Мой богатырь Кидай-Камень может за сотню вёрст громадину стопудовую закинуть.
– Ваша сила камни поднимать и горы из них складывать. Для этого ума не надо. А вот ветры степные нагонять, чтобы семена трав за сотни вёрст рассеивать, для этого искусство надо иметь. Да такое, чтобы семена и в горы заносились, и на склоны крутые ложились. Чтоб земля всегда цвела и корм животинам разным давала. Поэтому я приглашу лучшего своего богатыря Ветродуя. Стоит ему дунуть, и закувыркается твой богатырь, как перекати-поле трава.
– А ну посмотрим, – сказал Горей и так свистнул, что земля под ногами загудела, а потом затряслась.
Владыка Степей с испугу голову в плечи вжал. Слышал он про землетрясения в горах, но впервые испытал на себе. Пока он трясся от страха, появился богатырь роста богатырского, плечами так широк, что дверь в избу для него узка. Чтобы ему в неё войти, топором косяки уширять потребуется.
Потом Владыка Степей свистнул, да так, что сосны на горах закачались и затрещали. И вот предстал пред ним богатырь богатырский. Грудь у него широка, что степь привольная, что меха кузнечные. Если дунет, дубы вековые с корнями вырвет, и долетят те до самых высоких небес.
– Как соревноваться будем? – спрашивает Владыка Степей у своего противника.
Отвечает тот:
– Пусть богатыри сойдутся в борьбе, и кто кого повалит, того правда и окажется.
– Согласен, – сказал Владыка Степей.
Ударили они по рукам. А когда ударили, тогда и богатыри сошлись в борьбе. Но сколько те ни старались друг к другу силушку применить, сколько пота ни проливали, не могут друг друга одолеть, только в землю по колени погрузились. А там и по пояс вскоре провалились. А то и гляди, под землёй окажутся. Тогда не увидят Владыки на чьей стороне правда.
– Пусть лучше мой богатырь вон тот камень в тысячу пудов на гору закинет, а твой попытается его сдуть. Если сдует, твоими богатства подземные станут. А не сможет – моими будут.
Ударили Владыки опять по рукам.
Кидай-камень подошёл к валуну трёхметровой высоты, пальцем одним его подцепил и играючи с руки на руку стал перекидывать… Хочет чтобы все видели силу его богатырскую.
– Так и я смогу, – говорит Кочувей. Понял он, что ничего не стоит Кидай-камню взойти на гору и положить на её вершину валун-камень. Поэтому и задумал он одну хитрость. Заулыбался лукаво: – А сможешь ли ты камень этот, не сходя с места, на вон ту вершину закинуть? – указал он на самую далёкую и высокую гору.
– Мне, что поднимать, что кидать – одно и то же, – ответил богатырь.
“Ах, хвастунишка. Камень-то весом в тысячу пудов будет. И гора острая. Какой камень на ней удержится? К тому же надо ещё суметь точно попасть”, – радуется Кочувей своей хитрости.
Кидай-камню невдомёк, отчего так весел Владыка Степей. Перекинул он с руки на руку валун и… Как метнул! Взвился камень выше гор и за небесами скрылся, невидимым глазу стал.
Долго ждали возвращения камня, а потом и вовсе устали. В сон потянуло, и глаза слипаться стали. Когда задремали, свист свистящий уши пронизывающий болью больной сверху послышался. Затрясся Владыка степей и за спину своего богатыря спрятался. А камень так раскалился, что пламенем огненным засветился. Видать до самого солнца он долетел. Летит камень всё ниже и ниже. И кажется Владыкам, что прямо на них. Попадали они, головами в землю уткнулись и сверху руками укрылись. Только богатыри стоят и не движутся, за камнем наблюдают. А потом Ветродуй ноги расставил, в грудь как можно больше воздуха вобрал и дунул в сторону камня.
– Что ты, делаешь?! – возмутился Кидай-Камень.
– Хочу его остудить и от нас отворотить.
– Не надо! Я всё рассчитал. Камень на вершину горы сам ляжет. А когда ляжет, тогда дуй, сколько хочешь.
– Извини друг, я не хотел тебя обидеть, – сказал Ветродуй.
Богатыри никогда меж собой не дрались, как их хозяева. Разве что силой иногда мерялись.
А камень всё ниже и ниже, со свистом летит, да так, что свист за ним уже не поспевает, хвостом следом тянется. С грохотом упал камень на вершину горы, да так, что большая часть нависла над дорогой, что протянулась у подножия горы. Если бы не Ветродуй, не свисал бы камень, а точно на вершину бы лёг и никого потом не пугал бы.
Очнулись от испуга Владыки, головы приподняли и диву даются. Владыка Гор искренне удивляется, как можно камень на вершину горы закинуть? А Владыка Степей радостью великой радуется тому, что неуклюже положил валун на гору богатырь Кидай-Камень. На него и дуть не надо. Сам от лёгкого дуновения ветра скатится.
– Теперь наша очередь, – сказал Кочувей. – Если мой богатырь сдует этот камень с одного раза, все богатства подземные станут моими.
Запереживал Горей. Как же так могло получиться, что его богатырь камень неудачно кинул? Если так и дальше дело пойдёт, то и горы как попало сложенными окажутся.
Приказал Кочувей своему богатырю дуть. Дунул тот раз, дунул второй, а камень как висел, так и висит, и не качается.
– Что ты балуешься! – закричал на него Кочувей, – А ну дуй изо всех сил своих, да так, чтобы не только камень вниз скатился, но и горы сложились!
Напрягся Ветродуй, что было сил. От натуги красней заката огненного стал. Грудью воздух так втянул, что хозяина своего чуть внутрь себя не затянул. Тот только шапку на лету успел поймать. Расширилась грудь богатыря, как сотня кузнецких мехов. Даже гор из-за неё не стало видно. А потом так дунул, что сосны вековые с корнями из земли вырвались и выше солнца взлетели. А камень как висел, так и продолжает висеть. Даже не дрогнул.
Хотел Ветродуй ещё раз дунуть. Но Владыка Гор остановил его.
– У меня, – говорит, – одна попытка была, а вы все три хотите использовать. Так не годится. Поэтому все богатства подземные теперь мои.
Но Владыка Степей не сдаётся:
– Так, нечестно. Ветер встречный дунул и ослабил силу моего богатыря. Пусть дунет ещё раз.
Владыка Гор не знал, что ответить. Ведь, как только дунул Ветродуй, пыль столбом вокруг поднялась, глаза запорошила. В ушах засвистело и зазвенело, и чтобы с ног не свалиться и самому на гору не укатиться, упал Владыка Гор и за ногу своего богатыря уцепился. Так и удержался и не видел, как дул Ветродуй.
– Ну ладно. Но только один раз, – кивнул головой Горей, а сам спрятался за спину своего богатыря и оттуда выглядывает.
А Ветродуй побагровел от напряжения, ещё больше воздуху в себя втянул, круглым стал, как шар воздушный, того гляди, лопнет. А потом как дунет! Сопка, что на пути была, с равниной сравнялась. Камни мелкие, что вокруг валялись, как ядра пушечные со свистом полетели. Видит это Горей и молится, чтобы они в валун-камень не попали и не сшибли его, а мимо пролетели. Но несколько камней попали в валун-камень и как мячики отлетели в сторону. А валун-камень как висел, так и остался висеть.
В третий раз хан Горей не разрешил дуть на камень, поскольку всё сам видел.
Ушёл Владыка Степей с затаённой злобой. И стал, когда Владыка Гор занимался своими делами, заставлять своего богатыря тайком дуть на висячий камень. Но сколько тот ни старался, не смог скатить под гору камень. Только ветер ураганный со степей на предгорья время от времени нагонял, да такой, что тот людей с ног валил, да дома сугробами по самую крышу заметал. Одни лишь только трубы печные из белых сугробов дымом серым виднелись.
А камень как висел, так и продолжал висеть, пока в один из летних дней ни скатился он к подножию горы, а как – никто не видел. Не видел этого и Владыка Степей. Да и к чему ему теперь видеть, если люди, прознав о богатствах Алтайских, вскрыли недра земные и овладели всем, что в них находилось…
 
 
КУПЕЧЕСКАЯ ДОЧКА 
На следующий день, прибежав из школы, я без приглашения залез на печь.
– Ну что принёс? Пятёрки или четвёрку? – улыбнулся дед.
– Да-а-а… Тройку по русскому, – нехотя ответил я.
– Это плохо. Наверное, я виноват.
– Почему?
– Тебе надо делать уроки, а я тебя отвлекал, сказку рассказывал.
– Нет. Просто трудное задание было.
– Трудное тогда, когда не знаешь. А когда знаешь, всё легким кажется. Только для этого надо не лениться.
– Дедушка, а ты расскажешь мне ещё одну сказку?
– Я бы рассказал, а вдруг ты завтра двойку принесёшь. Тогда твои родители меня заругают.
– Не заругают. Ты мне сказку расскажи, и я сразу сяду за уроки. Пока родители придут, я их все выучу.
– Не обманешь?
– Не обману.
– Смотри. Слово дороже золота. Дал слово – держи. Только вот какую тебе сказку рассказать? – задумался старик.
– Страшную. Про разбойников.
– А если я расскажу, а ты забоишься, и спать не будешь?
– Буду! Буду! – стал я уговаривать старика.
– Тогда слушай.
 
*   *   *
В давние времена, когда правила страной царица Елизавета, появились под Змеиногорском разбойники. Много они людей погубили. Посылала царица на разбойников и солдат, и казаков, но те, как ни старались, никак не могли поймать разбойничью свору.
Разбойники появлялись неожиданно и также неожиданно исчезали. Мчатся на конях за ними казаки, казалось, вот-вот догонят и посекут грабителей шашками, а те в лес шмыг... Ни следов, ни отметин. Нет ни одной поломанной веточки, ни одной примятой травинки. Стали поговаривать, что это непростые разбойники, а злыми силами заговорённые.
Боятся люди выезжать из Змеиногорска, особенно по одному. Если кому невтерпёж – только того и видали. Попытается несчастный пересечь густые заросли, что в логу недалече от висячего камня растут, как выскочат разбойники и коня под уздцы… После этого об несчастном одни воспоминания…
А тут золото надо из рудника в царскую казну везти. Как быть – не знали. Поэтому стали раз в месяц собирать большие обозы. К казакам, охранявшим золото, присоединялись и купцы. Только так могли пересечь опасное место. Дороги-то другой не было. Горы вокруг высокие и леса непроходимые. С гиканьем и свистом мчались казаки с обозом через лог, а за ним старались поспеть остальные люди. Только бы удержаться и не свалиться с воза. Если что обронил – забудь. Лучше узел потерять, чем жизнь в придачу к нему.
И как-то раз возвращался Ефим Коротов, самый богатый купец Змеиногорска, из города Барнаула. Накупил товара разного для своей лавки и подарков дивных для дочери любимой, Варвары-красавицы. Не заметили, как выросла дивчина и расцвела в красе своей, невестой на выданье стала. Из самого Питера богатые купцы сватались. Но Ефим не спешил, искал выгодную пару для дочки любимой.
У лога, опасного места, куда подъехал Ефим, скопилось подвод двести, только казаков не было. Не вернулись те из Барнаула. Решили купцы, что их уже много, и разбойники побоятся напасть. Поэтому выдвинулись, не дожидаясь охраны. Ефим пристроился в хвост обоза, но не последним, потому и рад – если выскочат разбойники, не его схватят, а последнюю подводу.
Крутят по воздуху вожжами купцы, кричат, да посвистывают, коней погоняют, да так, что грохот от колёс оглушающий и топот копыт за версту слышен и пыль чёрной тучей повисла над логом. Вместе со всеми гонит Ефим своих коней. Только бы не отстать! Оборачивается и на узлы поглядывает – не развязались ли они, не свалилось ли что на землю.
Обернулся Ефим в очередной раз и не увидел ямы, что впереди. Попало колесо в неё, подводу подкинуло, а когда колесо опустилось на дорогу, треснуло и развалилось пополам. Накренилась подвода на бок, Ефим плечом её приподнимать, но тяжёл груз, одному не справиться.
– Брось! – кричат ему.
Но жалко Ефиму товар. Много золотых червонцев отдал за него. Когда опомнился – вокруг разбойники. Задрожал Ефим, на колени упал и пощады просить.
– Здорово, Ефим, – услышал он знакомый голос, обернулся, а это Иван Самойлов, который три года назад с возом пропал.
– Это ты, Иван? – не поверил глазам Ефим.
Счастье вот оно, родственная душа, брат двоюродный, который крёстным отцом его дочери доводится. Не даст пропасть.
– Что, не узнал? – ощерился брат.
– Как не узнать! Мы думали, ты пропал, а ты жив... В разбойники подался…
– В них самых.
– Говорят, они всех убивают… Без разбору. Как же ты жив остался?
Загоготали дружно разбойники. А самый главный из них, что в синих атласных шароварах, выступил вперёд и, блеснув белком, второй глаз был выбит, чмокнул языком:
– Говорят у тебя дочка красавица. За морем такой не найти.
– Есть у меня дочка, – похолодело внутри у Ефима. – Единственная она у меня. Ждёт с подарками. Не губи. Прошу тебя… Иначе дочка на слёзы изойдёт, а вместе со слезами красоты своей дивной лишится.
– Для кого красу бережёшь? Не для меня ли? – ощерил главарь кривые жёлтые зубы. И шрам вдоль лица исказился, превратив разбойника в не человека, а в зверя лютого. Страшней самого страшного чудища. Как подумал Ефим, к чему клонит главарь, так рассудка чуть не лишился, за сердце рукой схватился:
– Иван! Спаси меня! Не троньте мою дочку! Она тебе крёстной дочерью доводится. Не пожелай для своей дочки названной мук лютых, которые с самой страшной смертью не сравняться. Всё отдам. Всё своё богатство, что везу.
Загоготали разбойники страшным хохотом, а когда смахнули слезы с небритых и немытых лиц, главарь сказал:
– Не нужны мне твои товары жалкие. Дочка мне твоя в жёны нужна. Отдашь – живым останешься.
– Смилостивься, атаман-разбойник, – вытянув руки, пополз к нему Ефим. – Всё отдам. Магазины свои. Золото отдам и серебро, которое я копил всю свою жизнь. В тайном месте оно у меня хранится. На всю твою шайку хватит. И не только на шайку. Внуки твои и правнуки ни в чём нуждаться не будут. У меня золота столько, сколько ты в жизни не видал.
– Золото, говоришь, – задумался атаман-разбойник. – Да что мне твоё золото. У меня своего столько, что царская казна по сравнению с ней былинкой кажется. Всё у меня есть. Только жены красавицы нет. Поэтому, если хочешь остаться жив, дочку свою за меня под венец веди.
– Не губи, господин-разбойник, дочку мою, – и Ефим, упав лицом вниз, стал хвататься за хромовые сапоги разбойника и лобызать их.
– Ты, Ефим, не спеши и подумай, – сказал Иван. – И жизнь свою погубишь и добра лишишься. И дочка твоя по миру в лохмотьях нищенкой пойдёт. Нужда хуже старости. Человека быстро старит и на тот свет отправляет. Была дочка – и нет её. А выдашь замуж за моего атамана-предводителя, богаче самой царицы Елизаветы станешь. Дворцов хрустальных настроишь, реки молочные с кисельными берегами вокруг дворца пустишь. И внуков своих обеспечишь, и дочь твоя в злате-серебре будет купаться. Каменьев у неё драгоценных столько будет, что у озера Колыванского берега на десять вёрст вокруг засыпать сможешь.
Но Ефим бьётся в истерике, ушами он слышит, но разум от горя на замке – ничего внутрь не пускает.
– А ну! – крикнул атаман.
Подхватили Ефима разбойники под руки, на ноги поставили, завязали глаза и на коня посадили.
Долго ли коротко ли ехали – Ефим не знает. Он от горя сухие слёзы проливает. Сырые-то все выплакал.
Когда остановились, завели Ефима в пещеру, осветили её факелами и развязали глаза. Глянул Ефим и глазам не верит. Вокруг грудами лежат цепи золотые, кубки винные бриллиантами, рубинами и изумрудами разными сверкают. А червонцев золотых – счесть, не перечесть, возами не перемерить. Столько их много, что горы Колыванские по высоте с ними не сравняются. Под самый свод пещера золотом засыпана. Шагнул Ефим вглубь пещеры, а там каменьев драгоценных столько, сколько песка в море-океане, а то и того больше. Закружилась голова у Ефима. Хватает они каменья и себя ими осыпает. Хоть перед смертью вдоволь напитаться богатствами несметными, которые во сне не снились и о которых мечтать мечтами не приходилось. Даже думать не думалось, что столько богатств может быть спрятано в подземном царстве-государстве.
– Владеть будешь всеми богатствами мира, царствовать будешь над всеми царствами-государствами. Всеми землями со всеми их народами будешь повелевать, если выдашь за меня свою дочку, – сладостно шепчет ему на ухо атаман-разбойник.
Иван же корону золотую с невиданными тонкими узорами и каменьями сверкающими на голову Ефиму надевает и приговаривает:
– Вот и корона твоя, всем коронам царица. Коронуем тебя, и твоих детей, и детей твоих детей, и потомство твоё до тридесятого колена над всеми людьми будет править и властвовать. Ни в чём нуждаться не будут. Подумай о потомках твоих. Не царица ли такого богатого человека, как Демидов, всех заводов лишила – золотые и серебряные с медными рудами прииски отобрала и в могилу мужика свела. Откажешься, тоже самое и с тобой случится. Не пожалеет мой атаман ни злата ни серебра, нищим тебя по миру пустит, и твою дочь опозорит и нищенкой уродливой сделает. Захочешь за атамана отдать – поздно будет. Другие красавицы в очереди стоят. А так – и жизнь свою спасёшь и царицей дочь свою сделаешь. Ни в чём не будешь нуждаться. Всю оставшуюся жизнь будешь заморскими лакомствами питаться. Всё что ни пожелаешь, в ту же секунду исполнится.
Закружилась от вида богатств у Ефима голова. От сладостного шёпота потерял рассудок. Согласился отдать свою дочь единственную в жёны атаману-разбойнику.
Завязали разбойники Ефиму глаза, вывели на дорогу, прикрутили новое колесо к телеге и отпустили с условием, что через три дня он дочь красавицу привезёт в разбойничье логово и там они справят свадьбу.
Как услышала про свадьбу Варвара, так в слёзы ударилась.
– Ты, батенька, – говорит она, – обещал выдать меня по моему сердца желанию-велению за того, кого люблю.
– Дочка моя единственная, – стал уговаривать её Ефим, – разве я зла тебе желаю. Разве красивей богатств имеется что? Любовь к человеку милому временна, а к богатству она нескончаема. Не было на моей памяти, чтобы любовь к богатству заканчивалась. Чем больше его имеешь, тем пуще прежнего любовь к нему проявляется. Сжалься над отцом своим. Не губи. Не для себя старюсь, для тебя и внуков своих. Хочу видеть их царствующими и счастливыми. Не смотри, что бандит-разбойник страшен на лицо. Поживёшь и поймёшь, что не лицо красит человека, а богатство его.
– Ничего мне батенька не надо. Люблю я кузнеца Максима.
– Одумайся! – рассерчал Ефим. – Он же гол, как сокол! Будешь в грязи и копоти меха в кузне ему качать. И дети твои, они же внуки мои, грязными будут. А своим внукам я не дам копотью всю жизнь дышать.
– Он мне колечко медное уже сковал-выточил.
– Какое колечко! – побагровел Ефим. – Я тебе тыщу золотых усыпанных бриллиантами куплю!
– Ты купить, а он дарить. Лучше подарка, чем подарок от милого, ничего красивей не бывает.
– Что ты в жизни понимаешь?! – взбеленился Ефим. – Ты жизни ещё не видала…
Но, как ни уговаривал купец дочку свою, ничего не получилось. Та ночами напролёт на слёзы исходит, на глазах тает. Решил Ефим пойти на хитрость. Говорит:
– Дочка моя, от жалости к тебе сердце моё разрывается на части. Ночей я не спал, всё думал и понял, что быть тебе счастливой только с кузнецом Максимом. А что до богатств, то дам я тебе приданное – половину всего, что имею. А по смерти моей всё богатство тебе отпишу. Будет твой Максимка самым старшим над кузницами всего Змеиногорска. И лавки в придачу ему передам. Наймёт он торговцев и ими управлять будет. Хочу как можно скорее свадьбу тебе справить, – говорит, а сам на календарь поглядывает. Завтра последний день, когда он обещал с дочкой к разбойникам вернуться.
– Ах, батенька, – припала к его груди Варенька. – Какой ты у меня милый и хороший. Как я тебя люблю. Всю оставшуюся жизнь и после жизни буду тебя любить и благодарить.
– Только вот надо, доченька моя, в Барнаул поехать и товара разного к свадьбе прикупить. Платье тебе из самого Питера у купца Агафонова уже ждёт-дожидается и ни одно, а целый десяток. Какое примеришь, такое и куплю. А для этого мне придётся с тобой в город поехать.
– Ах, спасибо тебе, батенька. Давно ты в город меня обещал свозить, лишь теперь это случилось.
На следующий день разбудил Ефим дочку, и стали они собираться в дорогу дальнюю. Когда солнце взошло и обогрело землю, выдвинулся обоз. Ефим решил схитрить, самым последним пристроился к длинной веренице. Когда к логу подъезжали, шкворень незаметно выдернул, колесо соскочило и в кусты покатилось. Ефим за ним и задержался там, пока разбойники не подоспели.
Окружили они подводу, от радости хохочут. А Варенька испугалась, к груди отца прижалась. Побледнела, вся дрожит. А Ефим ей:
– Не бойся доченька. Это те самые бандиты-разбойники, которые меня поймали, а потом отпустили.
– Ну, покажи мне невесту мою, – криво ощерился атаман-разбойник.
Как взглянула на него Варенька, сразу лишилась чувств. Когда опомнилась, увидала пещеру, а в ней в свете факелов горы драгоценных каменьев, золотых украшений разных дивных, ножей и мечей. Да разве упомнишь всё? Слепит злато-серебро глаза, сразу всего не рассмотришь.
– Всё, доченька моя, это будет твоим. Ни в чём нуждаться не будешь. Бери и выходи замуж за атамана-разбойника. Не смотри, что он на лицо кривой, зато душой золотой.
А тут и крёстный для успокоения и говорения на глаза появился.
Стоит Варенька бледная и не движется. В статую каменную из белого мрамора превратилась.
– Кольцо обручальное, кольцо! – кричит атаман. Спешит он, пока не опомнилась Варенька, золотое кольцо с бриллиантом в семь лучей света на палец одеть. Кольцо то не простое, а заговорённое. Как только окажется у Вареньки на пальце, так разума-ума она лишится.
Кинулись разбойники кучи-горы золота разгребать, кольцо заговорённое искать, а Варенька сунула руку в кошель, извлекла из него медное колечко.
– Не спешите, я нашла, – прошептали её губы бледные. Но своды пещеры усилили её слова.
Взревел атаман и бросился к ней. Но не успел. Надела колечка на палец себе Варенька. Нельзя было, чтобы она сама надевала, иначе на всю жизнь останется без любимого.
И только надела колечко, как задрожали-затряслись разбойники. Одежды на них в хлам превратились и истлевшими тряпками на пол осыпались. И кожа на их лицах-телах стала усыхать и лопаться, кости мертвецкие оголять. А потом скелеты закачались и на пол с грохотом осыпались. Камни рубиновые в кровь человеческую невинно убиенных разбойниками превратились. Алмазы солёными слезами засверкали и, стекая, ручьями вдоль пещеры потекли. Цепи золотые зашевелились и в змей ядовитых обратились. Кубки на глиняные черепки развалились. Червонцы же царские скорлупой ореховой на каменный пол просыпались.
Стоит Ефим ни жив ни мертв. Забыл, что его в пещеру привело. А потом выскочил на свет Божий и бежать. Опомнился, когда у дома оказался, тогда и вспомнил, что дочь наедине со змеями осталась. Бросился обратно, а Вареньки нет. Куда она делась – не знает.
Зарыдал он дико. Волосы на себе рвать, но что сделано, того уже не исправить. И готов он дочку любимую за кузнеца замуж выдать, но уже не выдашь. Готов он всё богатство нищим раздать, только бы вернулась его дочка.
Долго искали Вареньку, все пещеры обошли-облазили, но не нашли её. Обезумел купец и вскоре умер от горя горького. Говорят, когда хоронили купца, прилетала на его могилу бабочка дивной красоты. Разные бабочки живут в этих краях, но такую видели впервые. А потом улетела, а куда – никто не знает. Некоторые говорят, что в тёплые края. Другие, что в пещеру подземную. Якобы это Варенька превратилась в ту бабочку и прилетала, чтобы попрощаться с отцом любимым.

 

АЛТАЙСКИЕ СКАЗКИ ДЕДУШКИ ЕРЁМЫ (Глава 4. Данила и чёрт)

КАК БЫТЬ