ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → 2017 г. История одной «неугасимой лампады»

2017 г. История одной «неугасимой лампады»

24 марта 2017 - Владимир Юрков
 2017 г. История одной «неугасимой лампады» 

1978 год, мне - восемнадцать лет, я молод, полон сил, надежд и мечтаний.

Первая любовь закончилась весьма печально, но я не унываю - сколько их впереди еще любовей? Два года прошло, а сейчас уже четвертая!

Вот я держу в руках диск Рыбникова «Звезда и Смерть Хоакина Мурьетты, чилийского разбойника, подло убитого...». Интересное, необычное, неожиданное для замшелого советского искусства, произведение. Я слушаю его раз за разом... потом еще раз...

И понимаю, что больше всего меня тревожит фраза Заики: «Долгая старость - награда или расплата...»

Что такое Старость я не знаю.

Не то, чтобы не знаю, а вообще не понимаю, что это такое и как это может быть. Не могу, ни понять, ни прочувствовать, не представить. Хотя стариков вокруг себя я вижу много, даже мать, которой всего-то сорок шесть, мне кажется древней старухой. Но я не могу себе представить, я не могу поверить в то, что когда-нибудь я тоже буду таким. Нет этого не может быть! Этого не случится! Мир вокруг меня молод и кажется, что молодости не будет конца. Люба всегда будет тонкой и стройной и у нее никогда не отнимутся ноги. А волосы Аллы всегда будут черные, как смоль, и на ее лице никогда не появятся морщины. Старость не кажется мне далекой, она кажется нереальной... невозможной. Да она существует, но существует не для меня, не для нас.

Хочется жить долго, бесконечно долго, много узнать, везде побывать, все посмотреть...

Но иногда рассудок побеждает и я понимаю, что не вечен - рано или поздно мне придется постареть, а потом - умереть. И меня начинает страшить вопрос - все-таки: «Награда или Расплата»? Что ждет меня? Время мудрости или бремя страданий? И, вообще - нужна ли мне эта старость или нет? От этого вопроса у меня, восемнадцатилетнего парня, холодок пробегает по спине. Но я молод, я хочу жить долго, жить вечно, жить, жить, жить... Старость - это так далеко. Подойдем - увидим! Да и будет ли она? Просто не верится в это!..

Я стараюсь отвлечься от этого паскудного вопроса, понемногу успокаиваюсь, потихоньку забываю. Ведь у молодости слишком много наслаждений и она очень быстро забывает горести.

 

2017 год. Мне пятьдесят семь лет.

Выходя из подъезда встречаю соседку. После недолгого обмена приветствиями, спрашиваю?

- И как отец?

- Жив... - кратко отвечает она.

- Все еще жив? - грустно, не то чтобы спрашиваю, а констатирую, я.

- Да, жив... - еще тише и грустнее произносит она, поворачивается и уходит, не прощаясь. По всему видно, что на душе у нее скребут кошки.

 

Да ее отец отличался крепким здоровьем.

 

В 75 лет, похоронив свою вторую жену, он впал в депрессию, от которой его не могли отвлечь, ни лыжи, ни рыбалка, ни дача, ни даже традиционная ежегодная поездка в Жигулевскую Луку.

Но, не прошло и года, как наш вдовец, осознав, что лучшее лекарство от любви - новая любовь, нашел себе молодую, моложе себя на 22 года, подругу и стал абсолютно счастлив. Хотя ему, по возрасту, и приходилось для этого прибегать ко всяким медикаментозным препаратам, вроде, пресловутой виагры. Но это не беда. Главное - результат. Дочь его, правда, очень боялась того, как бы переусердствовав мужскими трудами, он бы не получил сердечный приступ и не умер «без галифе». Но наш богатырь, был как конь - крепок и силен. Каждую зиму он приветствовал меня возласами: «Молодежь! На лыжи!» - заядлый был лыжник.

А в 79 лет с ним случился удар. По научному - инсульт. Он ремонтировал дачный домик, много красил. И, как считают врачи, отравился испарениями. Но старики, у которых мозги и так уже почти атрофировались, обычно переносят его хорошо. Вот и он, полежав месяцок в больнице, возвратился домой. Конечно, говорил он теперь менее внятно, заваливался на бок при ходьбе, подтягивал левую ногу, не мог высоко поднять левую руку, но, интереса к жизни не потерял - продолжал встречаться со своей пассией, ходить на лыжах и ездить на рыбалку в Жигули. А как он благодарил Бога, за то, что тот не оборвал его жизнь. Ну просто взахлеб! И слушая эти восторженные славословия, я вдруг вспомнил старое, почти забытое: «Награда или Расплата?» Захотелось сказать: «Постой! Не хвали день до вечера!» Но зачем обижать пожилого человека? Может все обойдется?

 

Не обошлось!

 

Прошла еще тройка лет и он, прогуливаясь по двору в одиночку, упал. Упал сильно, расшибся, что, однако, не помешало ему продолжать ходить и даже без посторонней помощи, хотя и опираясь на трость. Эту зиму он еще ходил на лыжах, правда, когда он их нес на плече домой, то шатало его, как пьяного. Летом он даже поехал в Жигулевскую луку, но на бережке с удочкою уже не сидел, поскольку не мог ее удержать и она постоянно выпадала у него из рук. Да и его пассия куда-то пропала. По слухам ее загрузили «бабкиным трудом» со внуками и ей стало не до развлечений.

Миновал еще один год и наш лыжник пропал из виду. Я, грешным делом, подумал, что он умер, но спросить об этом его дочь не решался. И только потом понял, что он теперь выходит из дома только раз в день и во вполне определенное время, чтобы сделать небольшой кружок по парку - войдя в одни ворота, выйти из других. В этот год про Жигули пришлось забыть. Он понял, что четырнадцать часов пути ему не вынести и даже, чтобы справить нужду, его придется вынимать из машины. Самому уже не выбраться.

На следующий год он стал прогуливаться уже не в парке, а там, где воздвигали (иначе не скажешь) «Вишневый сад». Причем в начале лета он еще дефелировал туда-сюда, а поздней осенью только доходил дотуда и, сразу же, возвращался обратно.

Прошла осень, началась зима. Он больше не попадался мне на глаза...

А весною я увидел его в окно - он полз - другого слова не подберешь, не опираясь, а буквально вися на руке своей дочери. Наверное целый месяц они заходили в парк и проходили по круговой дорожке. Но потом ограничились тем, что входили в арку, стояли там и возвращались обратно. Осенью же перестали и входить - просто проходили мимо арки.

Следующей весною я узнал, что он теперь почти не встает и только изредка подходит к окну, чтобы посмотреть на тот парк, где он полвека гулял, катался на лыжах, на «Вишневый сад», который он так и не сумел полностью обойти, на небо, на солнце, на кипящую за окном жизнь...

 

И вот минуло еще полтора года.

Встретив его дочь, я спросил

- И как отец?

- Жив, коротко отвечает она.

- Все еще жив? - грустно, не то что спрашиваю, а констатирую, я.

- Да, жив - еще тише и грустнее говорит она. Поворачивается и уходит, не прощаясь. По всему видно, что на душе у нее скребут кошки.

Я-то знаю, почему... знаю, что более полугода он уже совсем не встает и не может даже подойти к окну, чтобы поглядеть на парк, на солнце, на небо, на кипящую за окном жизнь, к которой он уже не имеет никакого отношения, несмотря на то, что еще жив.

Он видит только потолок, ровный белый потолок, который, то освещается светом из окна - и тогда он понимает, что сейчас день, то светом электролампы - значит приходит вечер. Когда потолок чернеет - наступает ночь. Еще он видит противоположную стену с обоями, кусок одеяла, наволочку и все... потому что чтобы оглядеть всю комнату, его кто-нибудь должен повернуть на бок...

 

В октябре ему стукнет 90 лет.

 

Хотя все равно, рано или поздно, он умрет. Он умрет, ибо бессмертие у нас не принято. И тогда, какой-нибудь чудик, прочтя на надгробии годы его жизни, скажет: «Неплохо пожил! Нам бы так!»

- Неплохо? Не завидуй, дружок, количеству! Завидуй качеству!

 

Я вспоминаю Кирюху, который погиб в 35 лет, посадив за руль поздней ночью своего шофера. Как мы жалели его, как радовались, что не мы... А может все это зря? Может быть, следовало бы ему позавидовать? Ведь он не будет валяться дни и ночи напролет, будучи не в силах, ни встать, ни перевернуться на бок. Он не будет уставать и задыхаться, выговорив только одно слово «здравствуйте». Он не будет лезть на стену от боли в раковом корпуса. Он не будет пускать слюни и называть каждого проходящего «папой», потерявши рассудок...

Он прожил свою жизнь совершенно здоровым!

А тридцать пять или сто - в масштабе Вселенной - все равно мизер!

 

Так что же такое долгая старость - награда или расплата?

?

?

?

?

 

Иногда про тяжело больных людей говорят - какое мужество надо иметь, чтобы так жить. Но они неправы - чтобы так жить надо совсем не иметь мужества. Ибо, на самом деле, разводить многоточия намного проще, чем поставить одну жирную точку.

© Copyright: Владимир Юрков, 2017

Регистрационный номер №0380627

от 24 марта 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0380627 выдан для произведения:  2017 г. История одной «неугасимой лампады» 

1978 год, мне - восемнадцать лет, я молод, полон сил, надежд и мечтаний.

Первая любовь закончилась весьма печально, но я не унываю - сколько их впереди еще любовей? Два года прошло, а сейчас уже четвертая!

Вот я держу в руках диск Рыбникова «Звезда и Смерть Хоакина Мурьетты, чилийского разбойника, подло убитого...». Интересное, необычное, неожиданное для замшелого советского искусства, произведение. Я слушаю его раз за разом... потом еще раз...

И понимаю, что больше всего меня тревожит фраза Заики: «Долгая старость - награда или расплата...»

Что такое Старость я не знаю.

Не то, чтобы не знаю, а вообще не понимаю, что это такое и как это может быть. Не могу, ни понять, ни прочувствовать, не представить. Хотя стариков вокруг себя я вижу много, даже мать, которой всего-то сорок шесть, мне кажется древней старухой. Но я не могу себе представить, я не могу поверить в то, что когда-нибудь я тоже буду таким. Нет этого не может быть! Этого не случится! Мир вокруг меня молод и кажется, что молодости не будет конца. Люба всегда будет тонкой и стройной и у нее никогда не отнимутся ноги. А волосы Аллы всегда будут черные, как смоль, и на ее лице никогда не появятся морщины. Старость не кажется мне далекой, она кажется нереальной... невозможной. Да она существует, но существует не для меня, не для нас.

Хочется жить долго, бесконечно долго, много узнать, везде побывать, все посмотреть...

Но иногда рассудок побеждает и я понимаю, что не вечен - рано или поздно мне придется постареть, а потом - умереть. И меня начинает страшить вопрос - все-таки: «Награда или Расплата»? Что ждет меня? Время мудрости или бремя страданий? И, вообще - нужна ли мне эта старость или нет? От этого вопроса у меня, восемнадцатилетнего парня, холодок пробегает по спине. Но я молод, я хочу жить долго, жить вечно, жить, жить, жить... Старость - это так далеко. Подойдем - увидим! Да и будет ли она? Просто не верится в это!..

Я стараюсь отвлечься от этого паскудного вопроса, понемногу успокаиваюсь, потихоньку забываю. Ведь у молодости слишком много наслаждений и она очень быстро забывает горести.

 

2017 год. Мне пятьдесят семь лет.

Выходя из подъезда встречаю соседку. После недолгого обмена приветствиями, спрашиваю?

- И как отец?

- Жив... - кратко отвечает она.

- Все еще жив? - грустно, не то чтобы спрашиваю, а констатирую, я.

- Да, жив... - еще тише и грустнее произносит она, поворачивается и уходит, не прощаясь. По всему видно, что на душе у нее скребут кошки.

 

Да ее отец отличался крепким здоровьем.

 

В 75 лет, похоронив свою вторую жену, он впал в депрессию, от которой его не могли отвлечь, ни лыжи, ни рыбалка, ни дача, ни даже традиционная ежегодная поездка в Жигулевскую Луку.

Но, не прошло и года, как наш вдовец, осознав, что лучшее лекарство от любви - новая любовь, нашел себе молодую, моложе себя на 22 года, подругу и стал абсолютно счастлив. Хотя ему, по возрасту, и приходилось для этого прибегать ко всяким медикаментозным препаратам, вроде, пресловутой виагры. Но это не беда. Главное - результат. Дочь его, правда, очень боялась того, как бы переусердствовав мужскими трудами, он бы не получил сердечный приступ и не умер «без галифе». Но наш богатырь, был как конь - крепок и силен. Каждую зиму он приветствовал меня возласами: «Молодежь! На лыжи!» - заядлый был лыжник.

А в 79 лет с ним случился удар. По научному - инсульт. Он ремонтировал дачный домик, много красил. И, как считают врачи, отравился испарениями. Но старики, у которых мозги и так уже почти атрофировались, обычно переносят его хорошо. Вот и он, полежав месяцок в больнице, возвратился домой. Конечно, говорил он теперь менее внятно, заваливался на бок при ходьбе, подтягивал левую ногу, не мог высоко поднять левую руку, но, интереса к жизни не потерял - продолжал встречаться со своей пассией, ходить на лыжах и ездить на рыбалку в Жигули. А как он благодарил Бога, за то, что тот не оборвал его жизнь. Ну просто взахлеб! И слушая эти восторженные славословия, я вдруг вспомнил старое, почти забытое: «Награда или Расплата?» Захотелось сказать: «Постой! Не хвали день до вечера!» Но зачем обижать пожилого человека? Может все обойдется?

 

Не обошлось!

 

Прошла еще тройка лет и он, прогуливаясь по двору в одиночку, упал. Упал сильно, расшибся, что, однако, не помешало ему продолжать ходить и даже без посторонней помощи, хотя и опираясь на трость. Эту зиму он еще ходил на лыжах, правда, когда он их нес на плече домой, то шатало его, как пьяного. Летом он даже поехал в Жигулевскую луку, но на бережке с удочкою уже не сидел, поскольку не мог ее удержать и она постоянно выпадала у него из рук. Да и его пассия куда-то пропала. По слухам ее загрузили «бабкиным трудом» со внуками и ей стало не до развлечений.

Миновал еще один год и наш лыжник пропал из виду. Я, грешным делом, подумал, что он умер, но спросить об этом его дочь не решался. И только потом понял, что он теперь выходит из дома только раз в день и во вполне определенное время, чтобы сделать небольшой кружок по парку - войдя в одни ворота, выйти из других. В этот год про Жигули пришлось забыть. Он понял, что четырнадцать часов пути ему не вынести и даже, чтобы справить нужду, его придется вынимать из машины. Самому уже не выбраться.

На следующий год он стал прогуливаться уже не в парке, а там, где воздвигали (иначе не скажешь) «Вишневый сад». Причем в начале лета он еще дефелировал туда-сюда, а поздней осенью только доходил дотуда и, сразу же, возвращался обратно.

Прошла осень, началась зима. Он больше не попадался мне на глаза...

А весною я увидел его в окно - он полз - другого слова не подберешь, не опираясь, а буквально вися на руке своей дочери. Наверное целый месяц они заходили в парк и проходили по круговой дорожке. Но потом ограничились тем, что входили в арку, стояли там и возвращались обратно. Осенью же перестали и входить - просто проходили мимо арки.

Следующей весною я узнал, что он теперь почти не встает и только изредка подходит к окну, чтобы посмотреть на тот парк, где он полвека гулял, катался на лыжах, на «Вишневый сад», который он так и не сумел полностью обойти, на небо, на солнце, на кипящую за окном жизнь...

 

И вот минуло еще полтора года.

Встретив его дочь, я спросил

- И как отец?

- Жив, коротко отвечает она.

- Все еще жив? - грустно, не то что спрашиваю, а констатирую, я.

- Да, жив - еще тише и грустнее говорит она. Поворачивается и уходит, не прощаясь. По всему видно, что на душе у нее скребут кошки.

Я-то знаю, почему... знаю, что более полугода он уже совсем не встает и не может даже подойти к окну, чтобы поглядеть на парк, на солнце, на небо, на кипящую за окном жизнь, к которой он уже не имеет никакого отношения, несмотря на то, что еще жив.

Он видит только потолок, ровный белый потолок, который, то освещается светом из окна - и тогда он понимает, что сейчас день, то светом электролампы - значит приходит вечер. Когда потолок чернеет - наступает ночь. Еще он видит противоположную стену с обоями, кусок одеяла, наволочку и все... потому что чтобы оглядеть всю комнату, его кто-нибудь должен повернуть на бок...

 

В октябре ему стукнет 90 лет.

 

Хотя все равно, рано или поздно, он умрет. Он умрет, ибо бессмертие у нас не принято. И тогда, какой-нибудь чудик, прочтя на надгробии годы его жизни, скажет: «Неплохо пожил! Нам бы так!»

- Неплохо? Не завидуй, дружок, количеству! Завидуй качеству!

 

Я вспоминаю Кирюху, который погиб в 35 лет, посадив за руль поздней ночью своего шофера. Как мы жалели его, как радовались, что не мы... А может все это зря? Может быть, следовало бы ему позавидовать? Ведь он не будет валяться дни и ночи напролет, будучи не в силах, ни встать, ни перевернуться на бок. Он не будет уставать и задыхаться, выговорив только одно слово «здравствуйте». Он не будет лезть на стену от боли в раковом корпуса. Он не будет пускать слюни и называть каждого проходящего «папой», потерявши рассудок...

Он прожил свою жизнь совершенно здоровым!

А тридцать пять или сто - в масштабе Вселенной - все равно мизер!

 

Так что же такое долгая старость - награда или расплата?

?

?

?

?

 

Иногда про тяжело больных людей говорят - какое мужество надо иметь, чтобы так жить. Но они неправы - чтобы так жить надо совсем не иметь мужества. Ибо, на самом деле, разводить многоточия намного проще, чем поставить одну жирную точку.
 
Рейтинг: 0 351 просмотр
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!