Тысяча девятьсот
девяносто четвёртый год. Плохие настали времена, везде в стране беспорядок, а
на железной дороге что творится, нарочно не придумаешь. Словно перенеслись мы в
период гражданской войны. В вагоне мешочники, спекулянты и разный, прочий сброд.
Везде пассажиры пьют водку, слышны их пьяные выкрики и ходят пьяницы, чуть ли
не по головам людей. Купейные и плацкартные места - тем, кто больше заплатит,
везде спекуляция, и в кассе, и в вагонах. Мы ехали в тамбуре вагона: проводники
да контролёры решили, что той суммы, что мы заплатили, хватит только на место в
тамбуре.
Сидя на своих
коробах, играли мы в подкидного дурака. Два Валеры и я с Андреем, рабочие
парни, нам бы ягодки набрать для семьи, вот и вся наша задача.
На станцию Ушман
мы приехали ночью. Ягодники тут же группировались и потихоньку растворялись в
чреве ночи. Тёмные сопки, как медведи, выходили к самой лесовозной дороге,
которая постоянно убегала вперёд и влекла нас за собой. Больше часа мы
двигались в глубину тайги. Там и решили скоротать ночь, недалеко от ручья.
Скоро потрескивал костёр, разбрасывая искры в ночи.
Каждый прикорнул тут
же, кто где мог. Прикрыла нас ночь туманом, как одеялом. Север дышал холодом,
но усталость брала своё, и не было сил избавиться от её оков. С рассветом я
разбудил Андрея, попили мы чайку, подкинули дровишек в костёр и двинулись в
разведку. Огляделись: сопки, да сопки кругом,и туман между ними в лучах солнца
купается. Недалеко от нашего костра нашли землянку. Повеселел Андрей. Следующая
ночь короче покажется, а пока займёмся ягодой. Брусника попадалась не густо, и
всё пятачками. Набрали по полведра, когда встретили заготовителей. Выше надо
идти, ребята, там ягоды море, - посоветовали они. Сборы были короткие. Вещи
перетащили в землянку и, гремя коробами, мы двинулись к вершине сопки. Вскоре
нашли ягодник. Сразу ожили два Валеры, только сейчас и проснулись толком.
Стучала уже ягода по стенкам короба, иная таяла во рту, и не было у нас другого
занятия. Тут же толпами ходили корейцы. Иногда они подходили к нам, что-то
говорили. Как мы поняли, предлагали купить у них ягоду, и так же бесшумно
исчезали в мелколесье, услышав отказ.
Я объяснял Валере
Тишкову: видишь, все сопки лысые кругом, одно мелколесье с проплешинами, всё
вывезли корейцы, всю красоту загубили, и нет сил и закона, чтобы выселить их
отсюда. Как мёдом им здесь помазали, все летят сюда. А сколько тут леса
выгорает по их вине? Убытки такие, что не посчитать их за всю оставшуюся жизнь.
И сколько животных, рыбы и дикоросов уничтожили, уму не постижимо. Такое
богатство грех разбазаривать.
Хмурые стояли мои
товарищи, тяжело было у них на душе от такой арифметики.
Висело низко солнце,
как подвешенное на фоне сопок, и глазело на этот северный край, обречённый на
гибель, затем нахмурилось, и покрылось тучами. Дождь не заставил себя ждать. По
ходу набрали мы немного грибов, было их местами, хоть косой коси, ступить
негде. Короткий, северный денёк угасал, как свечка, а моросящий дождь ещё
укоротил его.
Мы все дружно
готовили дрова на ночь, и дождь нас совсем не пугал. Ночью погода разгулялась,
задул штормовой ветер, гудели и трещали деревья, дождь ливнем обрушился на
землянку.
Валера угощал нас
деликатесами, нанизывал подосиновики на вертел, солил их и пёк на костре. Вот
тебе, Григорий гриб. Вот тебе, Валера, а это тебе, Андрей, не торопитесь, всем
хватит. И смеялся он звонко, наперекор дождю и ветру. Нам тоже было весело,
чудил товарищ и всем было хорошо. Под утро завалилась в землянку ватага
хабаровчан, все они были
мокрые от дождя. Так
и коротали мы до рассвета время, а утром налегке ушли за ягодой, оставив тех в
землянке. Приехали они отдыхать и поэтому никуда не торопились.
К обеду всё, что
можно было заполнить, было заполнено ягодой, и мы двинулись вниз по склону.
Грибы уже не брали, и они, щурясь от появившегося солнца, весело глядели на
людей, вывалившись из травы семьями к нашим ногам.
А у землянки дым
стоял коромыслом. «Никак к нам гости пожаловали», - изрёк Андрей, показывая на
МАЗ, что стоял у нашего лагеря. Пили хабаровчане водку и угощали
корейца-шофёра. Тот не отказывался и под ликующие возгласы хлопнул стакан нашей
водки. Угощали его всякой всячиной, но тот изрёк: «Корея тушёнку любит».
Смеялись все вместе: мы, брат, тушёнку и сами любим, губа не дура. Опьянел
кореец, и уже лазил по нашим рюкзакам самостоятельно. «Корея голодный», - и
показывал на пальцах, что много их. Поняли мы, что несладко им здесь, тоже
богом забытый народ. Дали мы ему помидоров, огурцов, круп всяких. «Ушман вези»,
- показывали на нас хабаровчане. Тот долго не ломался, показывал на пальцах по
тысяче с каждого, объяснял, что солярка дорогая да бензин. Наши машины, на
которых работали корейцы, были облегчены до предела, всё, что можно было снять,
давно сняли. «Корея такси работал», - не унимался водитель, и по лицу его
блуждала пьяная улыбка. Прикрутили мы короба проволокой, рюкзаки закинули в
кабину и под весёлый смех хабаровчан тронулись с места. Шофёр весело крутил
баранку, пел свою
корейскую песню, но вёл машину осторожно. «Корея такси работал», - всё повторял
он нам в перерывах между песней. Останавливался возле ягодников, что выбирались
к станции, и говорил весело - «садись, позалуйста» и трогался дальше. Скоро
ягодники гроздьями облепили всю машину корейца. И нам с Андреем только
оставалось удивляться, как они держатся там, ведь мы ехали в кабине вместе с
рюкзаками. «Если загремим мы вниз, то долго катиться будем с этой горочки», -
невесело заметил я.
Но всё обошлось
благополучно. Прямо к вокзалу подкатил кореец и, раскачиваясь, точно маятник,
болтался возле машины.
Рассчитались мы с ним
по совести, долго он тряс нам руки и прощался с нами.
А на станции шла
купля-продажа между русскими и корейцами. Везде горели костры, висели котелки с
чаем, и русские мужики выменивали и покупали у корейцев ягоду, грибы, водку.
Весёлая картина, но смеяться не хотелось, а скорее плакать.
Помочь сайту
Поздравления
