ТЕСТ НА МИЛОСЕРДИЕ

        Все произошло так, как он представлял.

     Душа  медленно отделилась от тела. Стало невесомо, празднично и свободно. Послышалась неземная музыка. То есть, пространство наполнилось звуками гармонично организованными. Были ль это инструменты, аналогичные земным? Если так,  солировало семейство флейт. Или то, что он слышит – чистейший, лишенный плоти, глас потустороннего мира? Определить казалось невозможным. Во всяком случае, пока.

    Данила оглянулся на собственное тело, распластанное на кровати, и не испытал ни малейшего сожаления или страха. Вспоминалось, что происходящее должно восприниматься именно так: человеческое тело, лишенное души, становится похожим на оставленную одежду. Это оболочка, лишенная смысла. Наше прошлое.    

     Далее, как помнится, предстояла встреча со светлыми и темными силами, которые должны определить дальнейшую судьбу. Каким образом? Пересекая воздушные пространства и возносясь, душа проходит одно за другим, несколько испытаний, числом не менее двадцати. Просвещенные люди именуют испытания «мытарствами», утверждая, что это время, когда каждый из нас дает отчет о совершенных за жизнь делах.

–        Так ли будет на самом деле? – спросил себя Данила.

    Произнесенные слова прокатились между небом и землей. На фоне торжественной мелодии вышло чрезвычайно значительно. Он с интересом отметил, что, во-первых, не потерял способность сознательно рассуждать, а во-вторых, одна из мыслей прозвучала вслух, и случилось это помимо желания.      

    Между тем душа Данилы поднялась выше облаков.

    Брызнул свет и Данила вздрогнул: ни зажмуриться, ни отвернуться! Теперь для того чтобы  смотреть, не было надобности поворачивать голову. Виделось объемно, сразу по сторонам, сверху и вниз. Грандиозный пейзаж неспешно разворачивался, как раскрывается цветок. Поначалу впечатления ошеломили, оказавшись чересчур яркими. Душа Данилы принадлежала этому надоблачному пейзажу, была его малой долей, осененной сознанием деталью, которая способна, разделяя, наблюдать удивительный и прекрасный мир. Навалилось острое ощущение собственной причастности ко всему окружающему. Взгляд  оказался  не в меру чувствительным. Захлестывая, переполнял восторг. Нечто подобное  случалось ощутить там, на Земле в редкие мгновенья искренней молитвы. Впрочем, его молитвенный опыт был вполне самодеятельным и совсем небольшим – несколько последних лет.

–        И все-таки… – млея от счастья, пытался сообразить Данила, – может быть, происходящее – часть того, что хотел бы найти каждый из нас, по истечении земного времени, здесь, в мире ином?

     С большим трудом он успокоился, заставляя себя смотреть избирательно, концентрируя внимание на деталях. Там – верхушка облачной гряды. Здесь –  пузатая боковина тучи. Еще дальше – впадины, белоснежные пики и вершины, а чуть правее… ширясь на глазах, расползалась прореха. Мгновеньем позже душа Данилы оказалась у ее края. Остро хотелось заглянуть в нее. Что там? 

     Данила  успел зафиксировать в памяти, что нужно сделать, чтобы направить себя куда захочется. Это оказалось не труднее, чем вздернуть одну из бровей, в той, уже прошедшей земной жизни. Внутреннее усилие, и… объем сознания, именуемой душой, переместился. Желание осуществляется молниеносно, сообразить что-либо удается потом, когда ты уже оглядываешь незнакомые места. 

     Облачные пряди отступали к горизонту. Верхушки туч, их толстенькие бока таяли на глазах, делаясь прозрачными. Торжественная музыка смолкла. Можно было различить среди лохмотьев редеющих облаков, городской пейзаж. Разумеется, здесь, в пространстве между небом и землей, с точки зрения земного опыта, никакого города существовать не могло.

     Совсем близко торчали крыши. Данила парил над одной из них. Что-то настораживало, казалось неправильным, даже смущало.

     Наконец, облака рассеялись.

     Поселение поражало величиной и размерами. Вид был странный, зловещий. Щербатые дома, корявые, рваные козыри крыш, фрагменты улиц. Нет, это не был город после бомбежки или землетрясения. Впечатляла сознательная незаконченность каждого отдельного здания. Можно было представить создателей, которые, начав стройку из разнокалиберных блоков и деталей, слепили, что ни попадя, исполнив многоэтажные карикатуры на человеческие жилища. Впрочем, ни в коем случае, не являясь нагромождением, многочисленные постройки были объединены общим замыслом. Настолько грандиозным, что, одновременно,  ужасал и вызывал величайшее почтение. 

     Неведомая сила потянула вниз. Данила пробовал сопротивляться, но куда там! Опускаться в улицы – к перекошенным, несоразмерным зданиям – не хотелось еще и потому, что здешние мостовые выглядели очень ненадежно. Под призрачным и тонким слоем поверхности тротуаров раскинулась пропасть, на дне которой просматривалась далекая Земля (вид был совсем, как из иллюминатора пассажирского самолета!).  Таким образом, сам город находился на изрядной высоте – в нескольких километрах от земной поверхности. Данила понимал, что места эти – потусторонние, может быть, даже не вовсе реальные.  

–        Видимо, я –  на небесах. Определенно, в местах, где положено находиться душе в моем случае … – промелькнуло в сознании, – Но небеса эти –  ближайшие к Земле,  какие-нибудь девяносто девятые периферийные территории. Распутье или перекресток, возможно, самое преддверие Небес истинных. На которые, как помниться, имеют право только избранные.

     Впрочем, Данила допускал, что человеческая логика с большой долей вероятности осталась  за гранью, там, в прошлой жизни. На здешних просторах могли действовать неизвестные правила и законы.

    Между тем, он уже находился в центре одной из площадей города. По сторонам начинались многочисленные улицы – не меньше десятка.  Прозрачная мостовая  была расположена на привычном уровне: в земной рост Данилы.  

     По краям площади что-то одновременно сдвинулось. Душа сжалась в комочек, не представляя, что будет дальше! Из уличных глубин сходились фигуры и тени. То есть, в первое мгновение, Данила подумал, что идут люди. Неспешно,  размеренно, грузно. Однако, по мере приближения, становилось понятным, что это не совсем так.

     Существа, которые обступали Данилу, выглядели ужасно! Безрукие, одноногие, полуголовые калеки, перекошенные, изъязвленные, с прорехами и пустотами в самых неожиданных местах тела. Каждый был в чем-либо ущербен, но совсем не по земным меркам. Изъян казался  не просто уродлив, больно было смотреть на любого из них.

     Там – голый позвоночный столб с черепом и сохранившейся половиной живого лица… Единственный глаз смотрит осмысленно, сказать, с любопытством и даже насмешливо!

     Здесь – штаны с башмаками, часть голого торса с раскормленным брюхом, свисающим пузырем. Голова –  размером с апельсин, сморщенное со злющими глазками бородатое личико.

     Еще дальше – чья-то винтом закрученная плоть с ниткой шеи, острой головой, вытянутой стручком. Короткие, совсем детские, кажется, ножки заканчиваются огромными  ступнями с бледными пластинами отросших на пальцах когтей. Гротесковые чудовища Босха, Брейгеля и Гойи смотрелись бы красавцами на этом сборище монстров.   

–        А я-то? – попытался сообразить Данила. – Как выгляжу я?  Что со мною?

     Дальнейшее оказалось  полной неожиданностью. 

     Данила был обладателем новенького тела!

     С величайшим недоверием и замешательством он смотрел на собственные изящные руки и ноги, худой живот, плечи, остальное вполне чужое и невероятное. Срамные места оказались прикрыты набедренной повязкой. Плоть была нечеловеческой, полупрозрачной и немного глянцевой, но странным образом не снаружи, а изнутри! В глубине новенькое, исполненное по классическим канонам тело, светилось переходящими один в другой оттенками и тонами. За спиной обнаружился изящный бугор, блистающий как-то особенно эффектно. Можно было, повернув голову, оглядеть краем глаза этот лучезарный холмик, который нисколько не стеснял Данилу.  Кисть руки радужно мерцала, в свою очередь, наполненная неярким холодным светом. Данила опять мог чувствовать каждую клеточку организма, но несколько приглушенно, не по земному. Как во сне.  

     Обступившая толпа уродов замерла в восхищении. Данила видел жадные, восторженные, завистливые глаза. В них отражались надежда, и что-то еще, вполне знакомое, человеческое, нагоняющее страх. Глаза горели немалым вожделением.

–        Дай! – закричали разом и со всех сторон.

–        Будь милостив!

–        Одари нас имуществом!

–        Не откажи в благодеянии! Поделись!

–        Не стесняй себя, дай!

   Тронувшись с места, толпа сжималась в плотное кольцо. Протянув руку, Данила решил, не смотря на брезгливость, отодвинуть ближайшего. Ближайший – низкорослый двуногий уродец, прикрытый лохмотьями истлевающей одежды с дырой на правом боку, из которой топорщатся белесые костяшки ребер, лишенные плоти. Лысый шар головы обтянут желтой кожей.  Безбровые и, как это ни странно, какие-то сочувствующие глаза.  Прикосновение Данилы перекосило его. Посыпались слепящие искры.  Тело, дернувшись, медленно осело. Взвыла собравшаяся толпа. В затылок полыхнуло жаром! Данила с удивлением успел отметить, что лучезарный запас там, за спиной уменьшился в объеме. 

     А  мгновением позже, из-под самых ног Данилы поднялась полупрозрачная  фигура со всеми признаками человека. Новый, определенно, улучшенный вариант уродливого существа, которого коснулся Данила.

    Вокруг орали и вопили, не скрывая восторга.

–        Спасибо тебе, сиятельный! – радовался новенький человек.    

–        Я! Я тоже! – надрывалась толпа.

     Шагнув,  Данила уложил обе руки на костистые плечи какого-то карлы с морщинистым лицом. Пришлось  снова преодолевать отвращение, заставляя себя: вместо рук из засученных рукавов несчастного коротышки торчала пара  длинных проволочных крючьев.

     Посыпались искры.

     Загорелась спина, жар перекинулся  на плечи, одновременно, опускаясь к животу.   

     Ликовал молоденький незнакомец.

     Данила чувствовал себя шариком, из которого выпустили часть воздуха.

     Бывший карла пытался что-то сказать. Но горло его перехватило, крупные слезы катились из глаз в новенькие, горстями сложенные ладони.

    Данила хотел утешить его. Протянув руку, увидел собственную кисть. Внутренний свет потускнел, сменив оттенки. Ладонь определенно стала прозрачней, чуть заметно тлея.

–        Будь милостив! – горланили в толпе.

–        Одари!

–        Не откажи в благодеянии!

–        Нет! – в свою очередь закричал Данила, да так, что от неожиданности присел.

     Многократно усиленное «нет!» громоподобно прокатились между небом и землей. Получилось сверх меры убедительно, толпа отступила. 

     Здесь Данила увидел себе подобного!  Сиятельный пересекал площадь с высоко поднятой головой.

–        Мне на помощь! – обрадовался Данила.

     Увы. Лучистый господин в плаще (сквозь складки которого, просвечивало обнаженное тело, исполненное по классическим канонам), шел величественный и безразличный к окружившим его уродцам. Они, оставив Данилу, умоляли, требовали, клянчили. Пройдя площадь, сиятельный почти скрылся в одной из боковых улиц.

–        Эй! – позвал Данила. – Послушайте!

     Вне всякого сомнения, сиятельный услышал. Чуть повернув голову, он взглянул на Данилу слепящим и острым, холодным взглядом, и, не сбавляя шага, двинулся дальше.

      Бросившись вслед, Данила оказался в кривой, узкой улочке, состоящей из домов с заколоченными подъездами и оконными провалами, рядом с которыми соседствовали обжитые объемы и территории жилья.  Аккуратные (сказать, любовно ухоженные!) двери, распахнутые ставни, горшки незнакомых, темно-зеленых, вьющихся растений на подоконниках, сосуществовали совместно здесь и там, без видимого порядка, с черными, закопченными трущобами, грудами битых кирпичей, фрагментами недостроенных стен.  Вид поражал воображение, все вместе выглядело многоэтажным лоскутным одеялом.

     Где-то здесь без следа скрылся сиятельный.  И,  вместе, потерялся Данила, переходя из улицы в улицу, без видимый цели пересекая площади, глазея по сторонам. 

     В какой-то момент он вдруг без всякого сожаления понял, что ему нечем заняться. Что большая часть человеческой жизни уходит на заботы о собственной плоти. Одеть, умыть, накормить себя, напрячь силы добывая деньги, необходимые для того, чтобы, по возможности, себя принарядить, развлечь, и снова одеть, умыть, накормить, и опять… В потусторонних местах, которые он мысленно стал называть «99 небом», не было необходимости в таких заботах.

     Может быть, вокруг уже не существовало времени. Плотные облака нависали так низко, что здесь и там – казалось одинаково сумеречно. Если угодно,  – «приглушенно светло», как бывает в прихожей, перед входом в прочие, жилые помещения. Слепящий свет, как помнится, остался вверху, за клубами облаков. Прочие источники находились рядом, и, в то же время, нигде конкретно. В недосягаемости. Возникало нелепое ощущение, что источник света должен оказаться на соседней улице, слева или справа, за предполагаемым горизонтом. Разумеется, сквозь прозрачную мостовую можно было наблюдать монотонную бесконечность смены утра и вечера там, далеко внизу, на Земле. Что никак не влияло на окружающий полумрак.

     Данила гулял по городу, кажется, уже целую вечность, удивляясь разрушениям, отмечая в уме образчики причудливых развалин, которые почти не повторялись. К уродцам он скоро привык. На просьбы не откликался. Да и обращались к нему встречные без особенной надежды, так, по привычке. Данила развлекался тем, что подбирал возможно точное имя очередному диковинному недоноску. Не вслух, про себя, конечно. Из удач в его коллекции встречных особей были – «жуть на палочке», «лысый пряник», «шахматист» (скелетоподобное существо с ребрами в шахматном порядке),  «многоглазик» и «пуля» (остроголовая дама, с кубиком туловища и короткими клешнями вместо рук и ног). 

–        Не есть ли ущербность большинства окружающих – своеобразная кара за прошлые, земные ошибки? – иногда вполне самостоятельно приходило в голову Даниле. – Если так, то наказание – наглядно и убедительно. Слава Творцу!

     Случалось наблюдать и сиятельных. Подобных ему, окруженных толпами попрошаек, недоступных, задумчивых и одиноких господ. Впрочем, в этом городе каждый был сам по себе.  

    Частенько с неба валился кто-нибудь новенький. Это являлось хоть каким-то событием.  Влекомые любопытством, собирались сиятельные. Глазели не явно, исподтишка. За редким исключением, новичок, окруженный уродцами, рано или поздно кричал в толпу «нет!». Небеса громогласно оповещали о том, что в городе стало одним случайным прохожим больше.

     Однажды захотелось разделить свой свет с уродцами. Закончить бессмысленное существование. Это стало серьезным искушением. Удерживало, разве, беспокойство. Неприятная догадка о том, что в этом городе он давно разучился  что-либо отдавать. Делиться с первым встречным.

     А ведь кое-кто из новеньких, свалившихся с небес – редкие одиночки! – щедро освобождались от лучистой плоти, до конца и сразу растратив ее на толпу попрошаек.  С некоторых пор Данила представлял, как освобожденная душа такого человека отправляется… куда? Можно было всласть поразмышлять об этом ему, который остался торчать в здешних местах, обремененный своим светоносным имуществом.