Войдя в длинный дом с черного хода, с торца, Петр вошел в трапезную. Тут у стойки-стола под окном суетилась жена старосты Зина. Она предложила перекусить и налила ему чай, и он сел за большой стол, составленный из двух квадратных забранных под одну клеёнчатую скатерть. На столе были пирожки в сетчатой пластиковой тарелке под хлеб.
- Который теперь час? –
- Двенадцать в начале. –
- Охо! Вот оно как! –
Пономарь посидел немного в трапезной, раздумывая о чем-то, и как бы не веря, что уже так поздно. Руки и ноги у него поламывало, болел затылок. Было жарко и неудобно в подряснике. Отдохнув, он пошел к себе в спальню. Когда-то большую залу разделили на отдельные узкие комнатки-кельи тонкими перегородками, где помещалась кровать и тумбочка. Его комнатка была второй из четырех. И здесь он тоже посидел, все думая о матери: «Не зря же она показалась ему. И «дар» этот слёзный, тоже не зря. А могут же они, ангелы, в кого угодно перевоплотиться, и бесы – те же ангелы, только падшие».
Часть 2.
Через тонкие стены слышно было, как пришел сосед-келейник (обитатель «кельи») Роман. Он узнал, что в святцах значится Роман-сладкопевец и очень гордился, что его назвали этим именем, и всем рассказывал об этом непременно: «назвали меня в честь святого Романа сладкопевца…». Сам же он был обычным строителем, раньше работал в одном из стройтрестов, и святостью жизни совсем не отличался, скорее наоборот: был любителем выпить (может, поэтому и потерял прежнюю работу, может за пьянку его уволили?). В первое время и тут, на строительстве Храма работая, он часто выпивал. И при отсутствии денег, - что не мог купить водку в магазине, он находил в селе старушек, у которых был самогон. Как строитель и деловой мужик, он помогал старушкам: кому забор починить, завалившийся после зимы, кому крышу подлатать, а за работу ему давали бутылочку зелья. Частенько приходил он пьяненький, но в этом состоянии он не был буяном, а наоборот, послушный и сразу ложился спать.
Рабочие-строители Храма уехали давно, и только Романа оставил батюшка, разрешив ему жить в комнатках, как помощника завхоза по хозяйству. И работник он был хороший. Он помогал в подсобном хозяйстве, которое было у Церкви. Был свой огород, кроме сада с яблоками расположенного около кладбища. В огороде построена теплица. Собирали урожай и в подполье оборудованы полки и ящики для хранения овощей: картошки, моркови, свеклы. Все это хозяйство было старое, и доски, прогнившие в подполье… - всё обновлял Роман. И теплицу старую разобрал и построил новую, и другое-прочее он ремонтировал вместе со старостой и под руководством пономаря Петра. Главным во всем строительстве Храма, всё-равно, был Петр, которого зачислили в штат клира и пономарем, он как бы прораб от церковного начальства. У него были все чертежи по проекту строительства-восстановления Храма и так далее. Потому что чертежи старинные, найденные в архивах, и написаны на церковнославянском, дореволюционном языке. И мирским прорабам их было не прочесть.
__________________
Пономарь переоделся и стал читать молитвы на сон грядущий перед иконой Божией Матери «Утоли моя печали». Эта икона прошла с ним больше половины его жизни. Она была благословением игумена монастыря, в котором он в первый раз начал работать по восстановлению разрушенных Храмов, и где он встретил старца-монаха, который и объяснил ему суть и основу Христианства и он и определил путь Петра по жизни.
Петр внимательно читал эти старые, давно знакомые молитвы и в то же время думал о своей матери, которая показалась ему сегодня. У неё было два сына и жила она в деревеньке под романтическим названием – Алёнкино. Представлялось: что когда-то в деревне жила Алёна, святая девушка, потом и старуху, её так и звали Алёна, которая была травницей и целительницей. И многие больные люди, со всей округи ходили к ней. Так и повелось: - куда идешь, - к Алёнке, - откуда идешь, - из Алёнкиной деревни, - так и прижилось, что и деревню стали называть Алёнкино.
Петр помнил свою мать с раннего детства, чуть ли не с двух лет – и он любил её! И это милое, дорогое, незабвенное время детства. Почему-то детство, это навеки и невозвратно ушедшее время вспоминается радостно, почему-то оно кажется светлее, праздничнее что-ли, и богаче, чем было на самом деле (?). И мать его любила больше, думалось Петру, как первенца своего: когда и в детстве и в юности он бывало заболеет, то она была к нему необычайно нежна и чутка и заботлива, как истинная мать.
И теперь, даже молитвы перемешивались с воспоминаниями, которые разгорались в сознании Петра всё ярче, как пламя огня, и молитвы, произносимые своим чередом, совсем не мешали думать о матери.
Окончив молится, он разделся и лег. И тотчас же, как только в комнатке стало темно, представились ему его умерший ранее матери отец, и мать, и родная деревня Аленкино. Ближнее озеро, с кувшинками у заболоченного берега, стадо коров и овец с пастухом, прогоняющим его до дальнего за полем леса, ясное летнее утро, - и сладко было думать об этом во сне.
Уснув же, пономарь Петр забыл на время о своей болезни. А между тем, болезнь давала о себе знать. Петр потел всем телом, и ворочал головой и бредил. Его бред был услышан и к нему пришли: сосед Роман позвал самого батюшку, к мечущемуся в бреду больному.
Часть 3.
Очнулся Петр действительно болеющим:
- О-о! – простонал он, - Что же так плохо мне, батюшка, не знаю. Жар! –
- Должно быть ты простудился. Надо бы к врачу в больницу. –
Петру дали таблетки, чтобы убрать жар и головную боль, на которую он жаловался. Батюшка постоял немного и зевнул непроизвольно. «О господи, прости меня грешного!» - перекрестил он рот.
Батюшка был намного моложе пономаря Петра. Он был тощий, сгорбленный, ходил сутулясь, будто судьба положила на него неподъемную ношу. Всегда был он чем-то недоволен, любил поучать, наставлять. Но через некоторое время общения, Петр понял, что батюшка был недоволен своей собственной жизнью, своей судьбой и своим выбором. Однако он ничего не предпринимал, и всё шло «по течению», так как профессию он не имел и ничего другого, как только «кадилом махать», он не умел делать.
Перед самым окончанием школы, в 17 лет, отец Сергий «увлекся» религией. И именно как увлечение он рассматривал своё пристрастие к возрождающейся «моде» на Церковь. Он начал читать много книг. Он начал ходить на многочисленные (по числу людей) Крестные ходы в конце 1990-х годов, когда Храмы, восстановленные и возвращенные Церкви неожиданно стали переполнятся людьми. Люди словно «соскучились» (от слова куча), увидев некую отдушину в беспросветной жуткости временных передряг. И Сергей (будущий Сергий) поступил в семинарию, куда его легко приняли, несмотря на тройки в аттестате, потому что Закон Божий и особенности богослужений он хорошо знал теоретически из книг.
До этого батюшка даже служил в армии, в строевых войсках, где был дисциплинированным и отличником, отмеченным значками соответствующими армейскими. Это не помешало его «увлечению» Христианством, и в армии он читал книжки религиозного характера.
Он закончил обучение в семинарии на «хорошо». Успел жениться, познакомившись с девушкой верующей фанатично. А она была из дальней провинции и приезжала в большой город исключительно ради посещения святых мест и святых чудотворных икон. Так ему довелось попасть в провинциальный уголок, где требовались священники, на родину к своей жене-матушке. Местный епископ определил батюшку отца Сергия в район поближе к селу, где родилась его жена и где была вся её родня. Как раз там старинный Храм, который был в советское время и складом продуктов и клубом-кинотеатром, восстанавливал Петр-пономарь.
Верить не верить в Бога, вероятно, батюшка еще не решил. Потому что из разговоров его и проповедей вытекали противоречия. То и милостыня должна была твориться тайно, - а то, в разговоре, он требовал непременно ему всё сообщать: куда, кому и сколько….
В предприимчивости батюшке тоже не откажешь. Так кирпич он брал с Кирзавода ради благотворительности без налогов и об этом ловко договаривался с директором, чтобы взять в полцены. Заказывал официально 5 тысяч штук, а с директором оформляли 10 тысяч, половину из которых на заводе оставалось. Тогда директор мог использовать оставшийся кирпич и продать его по завышенной цене другим, по цене с налогами. Многие махинации по строительству знал Петр-пономарь, потому что был прорабом на строительстве и видел документы и видел реальность, хотя от него скрывали мирские прорабы. Но читать чертежи без Петра не могли, ибо цифры написаны в церковнославянском буквами, и к тому же особенности построения печей в алтаре, встроенных в стену, знал только Петр, построение купольных и арочных перекрытий и многие особенности строительства Храмового Петр знал, имея большой опыт. Он уже не один Храм, а чуть ли не шестой восстанавливал.
______________________
На другой день, в самое «Вербное воскресение» ожидался большой наплыв народа. Это знал пономарь Петр и поэтому не выспавшийся и больной поднялся и одел свой подрясник. Едва он вышел на улицу, перед глазами всё у него поплыло. Под ярким солнцем, озарявшим весеннюю природу, зеленеющие деревья и щебечущих птиц, вдруг, на все предметы опустилась дымка. Петр видел всё сквозь туман, и головокружение сделалось сильнее. У него кружилась голова с самого пробуждения, и когда чай пил на кухне с Зиной и диаконом. Но вот, - «туман в глазах…» - подумалось. Несмотря ни на что он пошел на службу.
И в этот день пономарь прислуживал вяло и медленно, все его движения были неточны, если он торопился: подавая кадило, промахивался и подавал в сторону от руки ожидающей. Все ж таки к обеду со службой управились, и прибраться в алтаре остался диакон, отослав больного и бледного пономаря домой. За обедом Петр похлебал ложечкой жижу из супа и есть совсем не стал, а сославшись на болезнь, ушел и лег в постель. Он пролежал до вечерней службы, и хотел было вставать, но в комнату зашел батюшка и на службу его не пустил. Только на ужин его подняли. Батюшка сам заставлял его есть, когда узнал, что Петр не обедал. Ему подали картофельное пюре с рыбой и пару кусочков хлеба, из которых он съел полтора. Весь ужин запил горячим чаем с вареньем, намешанным в него. Петр больше молчал и отвечал на вопросы однозначно короткими словами. Угрюмый он пошел после ужина в свою комнатку, лег в постель, укрылся потеплее. От выпитого чая ему стало жарко и он вспотел, но он не открывался, думая: «потом вся хворь и выйдет».
Он взял с тумбочки, с лежащих стопочкой книжек первую, это был Часослов. И он начал читать «Полунощницу»: «хоть и лежа, помолюсь» - подумал пономарь Петр.
Читая молитвы вслух полушепотом, которые он знал наизусть, изредка, он поднимал глаза и видел по обе стороны двери целое море огней. А дверь белела словно светлый коридор, ведущий в неизвестное. Между тем, слова шрифта книги вырастали и отчетливо были видны. Он дочитал до слов: «Ныне отпущаеши раба твоего…» - которые всплыли из текста книги и со словом «Аминь» он испустил дух!
Его так и нашли, - с книгой раскрытой в руках….
Конец.
[Скрыть]Регистрационный номер 0337630 выдан для произведения:
Войдя в длинный дом с черного хода, с торца, Петр вошел в трапезную. Тут у стойки-стола под окном суетилась жена старосты Зина. Она предложила перекусить и налила ему чай, и он сел за большой стол, составленный из двух квадратных забранных под одну клеёнчатую скатерть. На столе были пирожки в сетчатой пластиковой тарелке под хлеб.
- Который теперь час? –
- Двенадцать в начале. –
- Охо! Вот оно как! –
Пономарь посидел немного в трапезной, раздумывая о чем-то, и как бы не веря, что уже так поздно. Руки и ноги у него поламывало, болел затылок. Было жарко и неудобно в подряснике. Отдохнув, он пошел к себе в спальню. Когда-то большую залу разделили на отдельные узкие комнатки-кельи тонкими перегородками, где помещалась кровать и тумбочка. Его комнатка была второй из четырех. И здесь он тоже посидел, все думая о матери: «Не зря же она показалась ему. И «дар» этот слёзный, тоже не зря. А могут же они, ангелы, в кого угодно перевоплотиться, и бесы – те же ангелы, только падшие».
Часть 2.
Через тонкие стены слышно было, как пришел сосед-келейник (обитатель «кельи») Роман. Он узнал, что в святцах значится Роман-сладкопевец и очень гордился, что его назвали этим именем, и всем рассказывал об этом непременно: «назвали меня в честь святого Романа сладкопевца…». Сам же он был обычным строителем, раньше работал в одном из стройтрестов, и святостью жизни совсем не отличался, скорее наоборот: был любителем выпить (может, поэтому и потерял прежнюю работу, может за пьянку его уволили?). В первое время и тут, на строительстве Храма работая, он часто выпивал. И при отсутствии денег, - что не мог купить водку в магазине, он находил в селе старушек, у которых был самогон. Как строитель и деловой мужик, он помогал старушкам: кому забор починить, завалившийся после зимы, кому крышу подлатать, а за работу ему давали бутылочку зелья. Частенько приходил он пьяненький, но в этом состоянии он не был буяном, а наоборот, послушный и сразу ложился спать.
Рабочие-строители Храма уехали давно, и только Романа оставил батюшка, разрешив ему жить в комнатках, как помощника завхоза по хозяйству. И работник он был хороший. Он помогал в подсобном хозяйстве, которое было у Церкви. Был свой огород, кроме сада с яблоками расположенного около кладбища. В огороде построена теплица. Собирали урожай и в подполье оборудованы полки и ящики для хранения овощей: картошки, моркови, свеклы. Все это хозяйство было старое, и доски, прогнившие в подполье… - всё обновлял Роман. И теплицу старую разобрал и построил новую, и другое-прочее он ремонтировал вместе со старостой и под руководством пономаря Петра. Главным во всем строительстве Храма, всё-равно, был Петр, которого зачислили в штат клира и пономарем, он как бы прораб от церковного начальства. У него были все чертежи по проекту строительства-восстановления Храма и так далее. Потому что чертежи старинные, найденные в архивах, и написаны на церковнославянском, дореволюционном языке. И мирским прорабам их было не прочесть.
__________________
Пономарь переоделся и стал читать молитвы на сон грядущий перед иконой Божией Матери «Утоли моя печали». Эта икона прошла с ним больше половины его жизни. Она была благословением игумена монастыря, в котором он в первый раз начал работать по восстановлению разрушенных Храмов, и где он встретил старца-монаха, который и объяснил ему суть и основу Христианства и он и определил путь Петра по жизни.
Петр внимательно читал эти старые, давно знакомые молитвы и в то же время думал о своей матери, которая показалась ему сегодня. У неё было два сына и жила она в деревеньке под романтическим названием – Алёнкино. Представлялось: что когда-то в деревне жила Алёна, святая девушка, потом и старуху, её так и звали Алёна, которая была травницей и целительницей. И многие больные люди, со всей округи ходили к ней. Так и повелось: - куда идешь, - к Алёнке, - откуда идешь, - из Алёнкиной деревни, - так и прижилось, что и деревню стали называть Алёнкино.
Петр помнил свою мать с раннего детства, чуть ли не с двух лет – и он любил её! И это милое, дорогое, незабвенное время детства. Почему-то детство, это навеки и невозвратно ушедшее время вспоминается радостно, почему-то оно кажется светлее, праздничнее что-ли, и богаче, чем было на самом деле (?). И мать его любила больше, думалось Петру, как первенца своего: когда и в детстве и в юности он бывало заболеет, то она была к нему необычайно нежна и чутка и заботлива, как истинная мать.
И теперь, даже молитвы перемешивались с воспоминаниями, которые разгорались в сознании Петра всё ярче, как пламя огня, и молитвы, произносимые своим чередом, совсем не мешали думать о матери.
Окончив молится, он разделся и лег. И тотчас же, как только в комнатке стало темно, представились ему его умерший ранее матери отец, и мать, и родная деревня Аленкино. Ближнее озеро, с кувшинками у заболоченного берега, стадо коров и овец с пастухом, прогоняющим его до дальнего за полем леса, ясное летнее утро, - и сладко было думать об этом во сне.
Уснув же, пономарь Петр забыл на время о своей болезни. А между тем, болезнь давала о себе знать. Петр потел всем телом, и ворочал головой и бредил. Его бред был услышан и к нему пришли: сосед Роман позвал самого батюшку, к мечущемуся в бреду больному.
Часть 3.
Очнулся Петр действительно болеющим:
- О-о! – простонал он, - Что же так плохо мне, батюшка, не знаю. Жар! –
- Должно быть ты простудился. Надо бы к врачу в больницу. –
Петру дали таблетки, чтобы убрать жар и головную боль, на которую он жаловался. Батюшка постоял немного и зевнул непроизвольно. «О господи, прости меня грешного!» - перекрестил он рот.
Батюшка был намного моложе пономаря Петра. Он был тощий, сгорбленный, ходил сутулясь, будто судьба положила на него неподъемную ношу. Всегда был он чем-то недоволен, любил поучать, наставлять. Но через некоторое время общения, Петр понял, что батюшка был недоволен своей собственной жизнью, своей судьбой и своим выбором. Однако он ничего не предпринимал, и всё шло «по течению», так как профессию он не имел и ничего другого, как только «кадилом махать», он не умел делать.
Перед самым окончанием школы, в 17 лет, отец Сергий «увлекся» религией. И именно как увлечение он рассматривал своё пристрастие к возрождающейся «моде» на Церковь. Он начал читать много книг. Он начал ходить на многочисленные (по числу людей) Крестные ходы в конце 1990-х годов, когда Храмы, восстановленные и возвращенные Церкви неожиданно стали переполнятся людьми. Люди словно «соскучились» (от слова куча), увидев некую отдушину в беспросветной жуткости временных передряг. И Сергей (будущий Сергий) поступил в семинарию, куда его легко приняли, несмотря на тройки в аттестате, потому что Закон Божий и особенности богослужений он хорошо знал теоретически из книг.
До этого батюшка даже служил в армии, в строевых войсках, где был дисциплинированным и отличником, отмеченным значками соответствующими армейскими. Это не помешало его «увлечению» Христианством, и в армии он читал книжки религиозного характера.
Он закончил обучение в семинарии на «хорошо». Успел жениться, познакомившись с девушкой верующей фанатично. А она была из дальней провинции и приезжала в большой город исключительно ради посещения святых мест и святых чудотворных икон. Так ему довелось попасть в провинциальный уголок, где требовались священники, на родину к своей жене-матушке. Местный епископ определил батюшку отца Сергия в район поближе к селу, где родилась его жена и где была вся её родня. Как раз там старинный Храм, который был в советское время и складом продуктов и клубом-кинотеатром, восстанавливал Петр-пономарь.
Верить не верить в Бога, вероятно, батюшка еще не решил. Потому что из разговоров его и проповедей вытекали противоречия. То и милостыня должна была твориться тайно, - а то, в разговоре, он требовал непременно ему всё сообщать: куда, кому и сколько….
В предприимчивости батюшке тоже не откажешь. Так кирпич он брал с Кирзавода ради благотворительности без налогов и об этом ловко договаривался с директором, чтобы взять в полцены. Заказывал официально 5 тысяч штук, а с директором оформляли 10 тысяч, половину из которых на заводе оставалось. Тогда директор мог использовать оставшийся кирпич и продать его по завышенной цене другим, по цене с налогами. Многие махинации по строительству знал Петр-пономарь, потому что был прорабом на строительстве и видел документы и видел реальность, хотя от него скрывали мирские прорабы. Но читать чертежи без Петра не могли, ибо цифры написаны в церковнославянском буквами, и к тому же особенности построения печей в алтаре, встроенных в стену, знал только Петр, построение купольных и арочных перекрытий и многие особенности строительства Храмового Петр знал, имея большой опыт. Он уже не один Храм, а чуть ли не шестой восстанавливал.
______________________
На другой день, в самое «Вербное воскресение» ожидался большой наплыв народа. Это знал пономарь Петр и поэтому не выспавшийся и больной поднялся и одел свой подрясник. Едва он вышел на улицу, перед глазами всё у него поплыло. Под ярким солнцем, озарявшим весеннюю природу, зеленеющие деревья и щебечущих птиц, вдруг, на все предметы опустилась дымка. Петр видел всё сквозь туман, и головокружение сделалось сильнее. У него кружилась голова с самого пробуждения, и когда чай пил на кухне с Зиной и диаконом. Но вот, - «туман в глазах…» - подумалось. Несмотря ни на что он пошел на службу.
И в этот день пономарь прислуживал вяло и медленно, все его движения были неточны, если он торопился: подавая кадило, промахивался и подавал в сторону от руки ожидающей. Все ж таки к обеду со службой управились, и прибраться в алтаре остался диакон, отослав больного и бледного пономаря домой. За обедом Петр похлебал ложечкой жижу из супа и есть совсем не стал, а сославшись на болезнь, ушел и лег в постель. Он пролежал до вечерней службы, и хотел было вставать, но в комнату зашел батюшка и на службу его не пустил. Только на ужин его подняли. Батюшка сам заставлял его есть, когда узнал, что Петр не обедал. Ему подали картофельное пюре с рыбой и пару кусочков хлеба, из которых он съел полтора. Весь ужин запил горячим чаем с вареньем, намешанным в него. Петр больше молчал и отвечал на вопросы однозначно короткими словами. Угрюмый он пошел после ужина в свою комнатку, лег в постель, укрылся потеплее. От выпитого чая ему стало жарко и он вспотел, но он не открывался, думая: «потом вся хворь и выйдет».
Он взял с тумбочки, с лежащих стопочкой книжек первую, это был Часослов. И он начал читать «Полунощницу»: «хоть и лежа, помолюсь» - подумал пономарь Петр.
Читая молитвы вслух полушепотом, которые он знал наизусть, изредка, он поднимал глаза и видел по обе стороны двери целое море огней. А дверь белела словно светлый коридор, ведущий в неизвестное. Между тем, слова шрифта книги вырастали и отчетливо были видны. Он дочитал до слов: «Ныне отпущаешь раба твоего…» - которые всплыли из текста книги и со словом «Аминь» он испустил дух!
Его так и нашли, - с книгой раскрытой в руках….
Конец.