Белоснежка и гномы

[Скрыть] Регистрационный номер 0396181 выдан для произведения:
 
-1-
                Олеся Остаповна Приходько отчаянно трусила. Она была красивой темноволосой девушкой двадцати лет отроду. Родители не слишком одобряли её выбор – стать пионервожатой в своей родной школе и пойти учиться на вечернее отделение пединститута. Им было страшно отпускать её на работу, а ещё более страшно дожидаться, когда она возвратится сл своих  вечерних пар в педагогическом ВУЗе.
Олеся находилась в той поре своей жизни, когда детские страхи начинают уступать место взрослым. Ей казалось то , что она до самой пенсии  будет носить пионерский галстук и строить несчастных детей. То, что сама с годами превратится в сопливую пионерку.  А ей ужасно хотелось стать учительницей истории  тут же, без проиедления, выскочить замуж, желательно за человека с положением и деньгами.
Если её бабка мечтала всего-навсего купить поросёнка, то Олеся мечтала о новенькой «Волге», новенькой даче и поездках на заграничные куроты в Болгарию. Но пока её приходилось проводить по целым дням в не слишком уютной пионерской комнате. Там среди барабанов и горнов и проходила её юность.
Олеся сейчас волновалась сильнее обычного. Первая четверть почти подошла к концу и все уже жили предвкушением Нового Года – общешкольной ёлки и обычного в таком случае спектакля.
Обычно ставили какую-нибудь сказку.  На этот раз заведующая учебной частью по воспитательной работе, придирчиво оглядев Олесю, многозначительно произнесла: «А вы прямо-таки вылитая Белоснежка!».
Олеся густо покраснела. Она ощутила лёгкий сарказм в словах этой женщины. Было непонятно, смеётся она или всерьёз восхищается сходством пионервожатой со всеми известной диснеевской героиней.
Олеся всегда недолюбливала эту такую милую и всеми любимую девушку. Неужели она схожа с ней как две капли воды? Вот почему серьёзные мужчины избегают её!
- А раз так, будем ставить именно эту сказку!
На роли гномов решили выбрать самых проблемных пионеров. Не все они балансировали на грани исключения из всесоюзной организации. Некоторые просто ходили  по грани пропасти – учителя частно предупредили Олесю о коварности этих созданий.
Да она сама решилась не сразу. Она вообще старалась избегать проблем, вот и теперь чувствовала себя скорее не педагогом, а чересчур испуганной примерной школьницей.
Эта семёрка сейчас показалась ей хорошо организованной бандой. Утром она решила предпринять все меры – продожила свои трусы ватой – обычно она делала так в дни менструаций, но сейчас, она боялась другого – случайно пустить струю из-за какого-нибудь дерзкого поступка.
Но в то же время её тянуло к этим хулиганам. Казалось, теперь она сможет повелевать ими. В своём кратком, но ярком сне она видела весьма заманчивые картины, от которых её дыхание становилось прерывистым.
Все семеро школьников ждали её в назначеный час у пионерской комнаты. Олеся успела заглянуть в школьный буфет  и выпить там стакан чаю, заев его кексом с изюмом, и потому чувствовала себя вполне превосходно. Вид одинаково одетых и смущенных мальчишек её  даже развеселил.
Они всё равно были такими разными – худыми и толстыми. Вероятно, их хотели сделать похожими на тех,мультяшных гномов. Олесе стало очень неловко.
- Здравствуйте… - произнесла она довольно спокойно… старательно сглотнув прыгающее на языке слово « дети».
Мальчишки вразнобой поздоровались.
Она впустила их внутрь пионерской комнаты.
Разглядывая их пристальнее, она мысленно уже знала, кто будет Простаком и Чихуном, а кто Умником или Скромником.
Их амплуа были написаны у мальчишек на лицах.
-Вы все из одного класса?
Мальчишки зашумели.
-Нет Володька из пятого А, а я из пятого «Б»!
- А Антон вообще четвероклассник.
Антоном оказался маленький и довольно нескладный мальчик. Он шурился и сопел.
- Ты, что плохо видишь?
Антон молчал…
- Да, он очки носит, - проговорил полноватый и рыжий мальчишка, похожий на сытого домашнего кота.
Антон достал из кармана футляр с очками и, вздыхая, надел их.
За час роли были распределены.
- Так, а сейчас мы прослушаем пьесу.
Антона немного напрягало, что именно его выбрали на роль Умника. Ему надоело ловить на себе завистливые взгляды. Учиться было слишком легко. Он просто запоминал текст в учебнике или то, что рассказывал учитель и всё. Особенно нравилось ему история. Она напоминала ему сказку, сказку , в которую приятно верить. То, что было там в далёком и давно уже канувшем в Лету государстве, было и впрямь сказкой.
Его теперь волновало другое. В ушах всё ещё звучал напевный голос этой темноволосой девушки. Антон не решалась назыввть её тётей. Девушка представилась Олесей Остаповной и была похожа на красивую сувенирную куклу.
Олеся в свою очередь засмущалась от своих мыслей. Ей такой ещё юной было приятно воображать себя маленьким божеством. Ей, у которой никогда в жизни ещё не было ни одного младшего брата.
Она запомнила, как пахли эти мальчики – от Антона исходил запах парного молока, Сергей пахнул семечками и чесноком, Кирилл, напротив, был каким-то слишком стерильным, Володя старался скрыть то, что на завтрак ел сушенную воблу. А ещё тут  была парочка близнецов  - Пётр и Павел. И довольно неприятный на вид мальчик  по имени Алексей
Роль Умника была отдана Антону. Ворчуном стал Кирилл. Сергей стал Скромником. Володя – Весельчаком. Алексей – Соней. А тёзки апостолов стали Чихуном и Простаком.
Олеся задумалась. Она пока ещё не видела в них сказочных гномов. Ей наверняка мешала это сделать ненавистная школьная форма. Мальчишки тонули в ней, словно бы в огромной чернильной луже. На их потных лбах ярко и чётко было написано только одно слово –«школьник».
В голове у девушки зашевелились игривые мысли.
«Вот если бы они были голыми…».
Она попыталась не думать об этом, но игривое воображение уже мысленно раздевало всех семерых. Они стояли, словно на медицинском осмотре, голые и смущенные. Стояли и заставляли её щёки ярко алеть.
Дома, наспех поев маминого борща, Олеся засобиралась в институт. Она как могла гнала прочь мысли о гномах. В конце концов – она же не просто девушка, а пионерская вожатая!
Но отчего именно ей предстоит такая тяжелая мука изображать из себя беглую королевскую дочь????
Антон тоже не мог представить себя гномом по прозвищу Умник. Ему, правда, говорили, что он похож на Знайку из повести Николая Носова о коротышках. Но это скорее сердило и обижало его, чем радовало.
Сидеть на второй парте среднего ряда и получать отличные отметки, что может быть скучнее.
Он охотно бы занялся бы другим… Но родители уже привыкли коллекционировать его Почётные грамоты.
Мысли об Олесе Остаповне не отпускали его. Она казалась ему взаправдашней Белоснежкой. Вообще ему всегда нравились молодые женщины. На своих сверстниц он смотрел с любопытством – и только.
Сделав уроки, Антон начал изнывать от скуки. Он был слишком одинок, чтобы не скучать. Родители боялись перегрузить его неокрепший организм – они как могли оберегали его от трудностей. Антону вовсе не хотелось выглядеть оранжерейным растением. В своих мечтах он лихо гонял на мотоцикле и даже пару раз прыгал с парашютом – это обычно случалось во сне и почти от каждого прыжка простыня оставалась чуть влажной.
 
-2-
Олеся с трудом дождалась троллейбуса. Её клонило в сон. Нудный голос преподавателя, наконец мысли о противных но таких притягательных «гномах». Она вдруг исругалась. Мальчишки слишком волновали её. Вероятно, ей просто хотелось слегка покомандовать ими, показать  всем свою взрослость. Она видела их лица фигуры и старалась поскорее открыть слипающиеся веки.
Троллейбус довёз её до конечной остановки. Олеся постаралась поскорее добраться до неказистой кирпичной пятиэтажки войти в подъезд и подняться на четвёртый этаж.
Родители делали вид, что смотрят программу «Время».
Стоило ей войти в прихожую, отец отправился на балкон курить, а мать стала торопливо и как-то слишком уж нервно разбирать постель.
Олеся вдруг поймала себя на мысли, что хочет тотчас же разнагишаться. Что, сняв с себя одежду, она больше не будет Олесей Остаповной Приходько, а превратится в полноценную сказочную героиню. Образ Белоснежки липнул к ней, облекая всю фигуру словно бы сладкая патока.
После того, как она постояла под рукотворным дождиком, Олеся почувствовала себя более счастливой. Она даже не стала думать о том, что слишком мало получает на своей работе, что став учиетлем тоже будет бедной и несчастной.
Накинув на своё тело ночнушку из фланели, она поспешила в свою уютную комнату.
В своём сне она была красивой и юной Белоснежкой. Можно было легко порхать по луговой зелени, поить птичек и разных зверят. А ещё вокруг неё была эта такая пока ещё незнакомая семёрка.
Олеся задыхалась от вострога. Она желала их, желала из всез семерых. Ей такой примерной наяву, хотелось сейчас же во сне переступить через невидимую грань.
- И почему у моих родителей больше не было детей!
Утром, собираясь на работу, она вновь густо и почти по-детски, покраснела. В её памяти оставались самые пикантные моменты сна. От этих кратких видений сердце бухало, как паровой молот
Валерия Леонардовна старалась также унять бешено бьющееся сердце. Она отчего-то завидовала этой юной привлекательной девушке. А когда её –кандидатку в заслуженные педагоги выбрали на роль сумасшедшей м вздорной королевы ненависть к улыбчивой и смешливой Олесе стала стремительно нарастать.
Она видела в ней только смазливую и сексуально невоздержанную сучку. Она хорошо помнила в каком дорогом платье эта красавица веселилась на выпускном балу. Как довольно отважно пила шампанское и заигрывала с учителями.
Валерии Леонардовна откровенно не везло в личной жизни. Она продолжала жить в одной квартире с престарелой матерью. Та давным-давно  впала в маразм и казалась своей дочерью просто предметом обстановки.
Мужчины старались не тревожить взглядами будущую тёщу. Они просто не соглашались больше приходить в дом.  Валерия Леонардовна понимала, что теперь, когда перешагнула за 35 лет замужество уже не имеет той необходимой сладости.
Она жалела, что вовремя не взбрыкнула, не попыталась выскочить из-под опеки своей полоумной родительницы. Та ухаживала за ней словно бы за редким цветком – каким-нибудь экзотическим украшением дорогой  оранжереи.
Урок в четвёртом классе «Г» пролетел незаметно. Ей всегда нравилось, когда ученики говорят чисто и правильно, особенно, как этот Антон.
Она нашла его фамилию в журнале и с большим старанием вывела заслуженную пятёрку.
 
-3-
Антону не нравилось быть вечным замыкающим.
Он всегда стоял с самого левого края. Учитель физкультуры похожий на бобра-переростка всегда вызывал его к снарядам самым последним.
Девочки в их классе на урок физкультуры одевались, как гимнастки-художественницы. Они выглядели очень притягательно в своей полуодетости, хотя смущались и часто краснели. Но Антон не обращал на них никакого внимания. Он вдруг ясно увидел Олесю. Она была тут – в спортивном зале – милая улыбчивая Белоснежка.
Антону стало жарко. В спортзале стояла приятная теплота – батареи были в меру горячи. Он даже немного вспотел. После этого урока нужно было переодеться и торопиться в пионерскую комнату на переписывание роли.
 
***
В небольшой школьной тетрадке в клетку уместилась вся его роль.
Он старался писать как можно разборчивей. Но слова роли казались какими-то накрепко прибытыми к бумаге. Они ни за что на свете их бы не произнёс.
Олеся догрызала позднее полузимнее яблоко. Ей нравилось думать о скором празднике 7 ноября. О том, как она вместе со всем коллективом, в единой колонне прошагает мимо трибуны.
Вид Антона её немного забавлял. Он всё ещё оставался милым школьником, а не замаскированным гномом. Что-то мешало называть его Умником и подавать кем-то написанные реплики.
Она тоже не могла сразу перевоплотиться в Белоснежку. Попросту боялась поверить в то, что стала сказочной героиней. Играть чужую жизнь, сладко улыбаться, наконец смущать своим видом этих робких полуподростков.
В школе было мало свободных мужчин. Точнее их почти не было. Флиртовать со старшеклассниками Олеся не решалась. Она по сути побаивалась тэо делать всерьёз. Страх получить вместо сладких грёз жестокую реальность заставлял осторожничать.
Родители не торопили её с замужеством. Возня со свадьбой кооперативной квартирой, наконец, с приданным была ещё впереди. Да и сама Олеся чувствовала, что пока слишком юна для серьёзного выбора.
Теперь нужно было думать о сценическом костюме. О лифе, специально подбитом ватой. О том, как на небольшой сцене не показаться зрителям двухметровой великаншей.
Она всё ещё не могла забыть свой хулиганский сон. В её сне все семеро мальчишек были нагими и прекрасными. Они носились из комнаты в комнату, а она с завязанным алым галстуком глазами ловила их. И вдруг с ужасом понимала, что на ней давно нет платья Белоснежки.
Этот сон был неожиданно ярким. Он пробуждал в ней ощущение детства, когда с совочком и формочками для песка она играла на пляже в опостылевшей родителям Анапе.
Тогда ей было трудно привыкнуть то к пакетированному молоку, то к свежим ягодам, а то к блюду под названием «цыплёнок табака»
Она любила, есть черешню, съедать зараз целый арбуз, играть  с морскими ракушками. Но теперь мысли Олеси были слишком далеко. Она едва сдерживалась, чтобы встать, подойти к Антону и стянуть с него тесную и такую нелепую тужурку.
Антон тоже изнывал от скуки. Слова становились всё более нелепыми. Он исписал почти полтетради и был готов сорваться с места и бежать домой.
-4-
В день седьмого ноября в семье Приходько царил пир горой.
Остап Игнатович старался не ударить в грязь  лицом перед сослуживцами, апмшкдшими после демонстрации к нему в квартиру. Он выставил на стол всё самое лучшее. А сам достал откуда-то с антресолей старый потрепанный временем баян.
Играть на нём он учился по подсказкам отца. Тот был рад слышать басовито-трубные звуки. Остап очень скоро по слуху начал играть вальс «На сопках Манчжурии».
Вот и теперь, выпив по три стопки неплохой водки, он стал играть этот унылый вальс.
Казалось, что он делает это специально, доводя своих гостей до зубной боли. Звуки баяна заставляли людей переставать закусывать и смотреть то на шторы то на старый поблёкший от времени гобелен с оленями у водопоя.
Олеся хранила молчание. Она старалась занять свой рот едой, чтобы оправдать своё безмолвие. Она боялась, что вновь увидит раздетых донага «гномов». Сонные видения заставляли её краснеть.
«Неужели я – ненормальная!» - думала она.
Её взгляд цеплялся за фигуры гостей. Те не казались ей не привлекательными ни особо сексапильными. Просто усталые и полноватые мужики, от одного вида которых её желудок сжимался от тоскливой колики.
Гости ушли в половине десятого часа. К тому времени мать Олеси успела перемыть всю посуду и даже слегка пожурила мужа за излишнее хлебосольство.
Олеся смутилась. Она мысленно попрощалась со своими «гномами».
 
Антону было неловко. Он знал, что школа уже купила отрезы материи для их театральных костюмов. Что он будет играть свою роль в жёлтой жилетке и брюках. И  в красном колпаке похожем на французский революционный фригийский колпах якобинца.
Он постарался вызубрить свою роль назубок. Как иногда зубрил стихи, стараясь произнести их как можно скорее.
Сейчас, когда взрослые сидели за праздничным столом, он шепотом проговаривал свои реплики. Слова уже не казались ему глупыми – напротив, он считал, что так бы и сказал.
Но не плоская нарядная Белоснежка стояла перед его внутренним взором. Он видел перед собой пионервожатую, видел её всю, словно бы на большой фотографии.
Антон боялся спугнуть это видение. В душе он боялся, что покажется этой жевушке назойливым и глупым, словно муха, севшая на варенье.
Другие «гномы» его мало интересовали. Они были гномами понарошку. Например , рыжий и полный Кирилл  был идеальным Ворчуном. Он тоже старался понравиться Олесе.
Олеся же чувствовала, что прямо-таки изнывает от скуки. Что тут в их квартире не хватает только этих гномов. Она уже знала, как заманить их сюда, как заставить быть иными – почти настоящими гномами. Эти мысли приятно щекотали ей мозг.
Антон слегка побаивался Олеси. Она смотрела на него, как-то особенно. Словно бы была не то родственницей, не то близкой знакомой матери. Антон понимал, что эта старнная девушка не просто так каждый раз подходит к нему. От звуков её голоса он немного смущался, словно бы все другие «гномы» догадывались, что означают эти придирки.
Кирилл и все остальные были не рады, что согласились стать гномами.  Им казалось довольно странным то, что эта темноволосая красавица играет с ними в какую-то нелепую игру в сказку. Она не была похожа ни на десятиклассницу, ни на учительницу. И от того казалась очень странной.
 
-5-
С каждым днем в душе Олеси поселялась довольно милая, но ужасно похотливая Белоснежка. Она уже не понимала, кто она сейчас – примерная пионервожатая и студентка вечернего отделения педагогического института. Или слишком уж коварная и смазливая королевская дочка.
Вид мальчишек заставлял её воображение работать на полную мощность. Она могла с трудом выудить их из дурацких школьных костюмов. Они пока не были взаправдашними гномами, но уже переставали быть шкодливыми пионерами.
В душе Олеси запели трубы.
В один из дней она объявила:
«Следующую репетицию мы проведём у меня дома, и не забудьте надеть плавки!».
Мальчишки оторопели. Некоторым, наиболее нервным, краска бросилась в лицо. Антон покраснел быстрее всех. Он откровенно стеснялся своего худосочного тела и считал себя дохляком.
Олеся сама едва не упала в обморок от собственной смелости. Она была уверена, что эти слова произнесла не она, но кто-то другой. Кто-то более смелый и решительный.
Она, как верная заветам КПСС комсомолка не верила в загробный мир. Не представляла, как выглядят бесы и ад. Но всех козловидных существ она считала просто забавным фольклорными элементами.
Главное, было остаться дома одной. Родители с их домоседством могли быть помехой. Олеся уже видела всю репетицию – видела, как в своём закрытом купальнике радостно командует мальчишками. Видеть их почти голыми было бы приятно. Она вдруг поняла, что всегда жаждала одного – власти над младшими.
Перед глазами возникла седоватая учительница Алевтина Тарасовна. Будучи октябряткой, Олеся отчаянно завидовала ей – самые страшные хулиганки притихали от одного её взгляда, вмиг  становясь из злобных волков кроткими и смирными барашками.
Тогда она думала, что таковы все взрослые. Что стоит только  и ей повзрослеть – и она станет всесильна, как Снежная Королева. Но годы шли, а взрослость всё сильнее обманывала её.
Она видела, что и взрослые бывают робкими и жалкими. Особенно её раздражал отец. Он казался ей толстым румяным дурачком – кем-то вроде клоуна, над которым принято громко гоготать, словно стадо гусей.
Остап Ибрагимович особенно стеснялся своего литературного имени и отчества. По субботам он ходил заниматься в народный ансамбль. Там пение его баяна было к месту. И потому суббота казалась Олесе самым подходящим днём для репетиции.
Кирилл тоже слегка волновался. Обычно родители ожидали его субботнего появления из школы с некоторым нетерпением. Они всегда заполняли этот день недели вознёй и ссорами – красивая квартира на какое-то время превращалась в подобие  боксёрского ринга.
Мать и отец старались, как можно более красиво обустроить своё семейное гнёздышко. Им нравилось ловить на себе завистливые взгляды коллег. То, что в их доме кушают вкусно и много, что их ребёнок становится всё более похожим на колобка, и что все остальные уже поглядывают в телефонный справочник с желанием отыскать телефонный номер отдела по борьбе с расхищением социалистической собственности.
Мать Кирилла смотрела на всех завистников, словно бы африканская жирафв. Она понимала этих людей – у них никогда ничего не выходило столь гладко. Не было у них румынской стенки и заграничного телевизора, не было более вместительного холодильника и кухонной машины. К ним этим завистливым людишкам не приходили в гости важные люди. Они просто гнули свой горб на алчное советское государство и получали положенную им пайку.
Она же была выше всего этого мелкого и совкового. Её сын никогда бы не стал гнуть спину за токарным станком. Мать предпочла бы для Кирилла стезю бухгалтера. Гонять числа, словно бы полчища тараканов из колонки в колонку казалось ей более престижным. В детстве она однажды видела похожего на откормленного кота человека. Тот сидел за столиком в столовой и с аппетитом обедал – перед ним стояла тарелка с борщом, тарелка с гуляшом и компот из сушеных яблок.
Тогда маленькой девочке было очень завидно. Она хотела, чтобы этот дядя сделал, что-нибудь смешное – например, громко пукнул. Она любила слушать чужие пуки. Особенно нравилось, когда пукал кто-нибудь важный – например сухая и строгая учительница. Она пару раз била эту девочку по рукам длинной деревянной линейкой.
Кирилл побаивался матери. Та не позволяла приводить ему в дом друзей. Но и друзей у него не было. Его почти все за глаза называли жирным котом и Базилио. Однажды в мае он пришёл в школу в солнцезащитных очках и действительно стал напоминать собой кота из сказки Алексея Толстого.
Сейчас, когда он стал одним из гномов, страх перед матерью ушёл на второй план. Он даже считал её той самой злой королевой, что изгнала Белоснежку прочь из дворца. Наверняка к этой королевы кроме волшебного зеркальца имелся и полупроводниковый телевизор, хорошая мебель, электрокамин с баром – и всё прочее, что он видел в стенах родительской квартиры.
Олеся же напоминала ему добрую воспитательницу из недавнего дошкольного детства. Тогда его приводили в детский сад, словно бы в своеобразную камеру хранения для детей. Он чувствовал себя большим рыжим чемоданом, который просто забыли на вокзале, и за которым придут. Тогда в их среде была такая же молодая и совершенно милая девушка. Она суетилась, то вытирая одному лицо, то помогая разрешить чужую ссору из-за игрушки.
Рядом с Кириллом всегда был Антон. Он не любил это многолюдье, не любил других детей и постоянно тянулся к разложенным на стеллажах книжкам. Их перед дневным сном негромко, но внятно читала та же девушка в белом хрустящем халате.
Субботним утром Антон выглянул в окно. К этому времени светало уже поздно, но свет домового фонаря отражался от чего-то белого.
«Снег!» - догадался Антон. Он понял, что ему придётся надевать скучные неудобные ботинки с подошвами похожими на плитки шоколада. Что наверняка на асфальте образовалась корочка льда и всё это будет так некрасиво.
«Плавки!» - мелькнула в его голове молниеносная мысль.
Он пока не мог даже представить, зачем ему быть в плавках. Но сердце уже бухало от нетерпения.
Плавки лежали в полиэтиленовом пакете. Антон понюхал их. Он помнил, как к аромату морских глубин примешивался другой не такой приятный запах .
Нет, сегодня этого не случится. Он спрятал плавки под подушкой и пошёл в туалет.
Там, благодаря несложным стараниям, он выманил две шоколадного цвета «змейки». Брезгливая мама не слишком любила, когда в её присутствии  говорили об экскрементах. Да и сам Антон часто это слово путал с другим, означающим склонных к насилию людей.
Помыв руки и почистив зубы «Апельсиновой» пастой, он отправился завтракать.
Съесть поутру яичницу и запить её стаканом какао  - было совсем неплохо. Антон громко поблагодарил родителей за вкусное угощение и поспешил одеваться. Родители разрешали ему завтракать в пижаме.
«Интересно, а если они меня хватятся?! Ведь сегодня всего четыре урока. И нас вряд ли поведут в бассейн!».
Бассейна в их школе не было. Не было его, кажется, и во всём городе. Летом горожане купались в большой и длинной реке, а зимой принимали горячие ванны.
Плавки плотно охватили чресла Антона. Он на мгновение почувствовал себя маленьким рыцарем.  «И почему мы не ставим спектакль по сказке «Золушка»? Тогда я бы играл Пажа, а не несносного гнома Умника, тем более в очках.
 
Олеся Остаповна очень рисковала. У их парадного всегда торчала пара въедливых старух. Они казались ей, то заграничными шпионами, то парочкой топтунов из местного отделения милиции.
То, что к ней в квартиру придёт целая орава мальчишек её откровенно пугало.
«Очень хорошо, что они будут почти голыми; по крайней мере, не утащат мамины украшения и папин партийный билет!».
Она не решилась надевать купальник в школу. «А вдруг мне захочется сходить по большой или малой нужде?». Мысленно она уже представила как старательно разнагишается в женском туалете, в затем спускает свой купальник почти до лодыжек и, морщась от брезгливости, садится на уже давно уже порядком засиженный стульчак!
Картина, нарисованная резвым воображением, слегка её покоробила.
 
В комнате, где они оказались в половине второго часа дня, было жарко и несколько душно.
Семья Приходько плотно заклеивала щели между рамами. В их квартире зимой могли расти пальмы и прочие тропические растения. Но обычных людей здесь сразу же клонило в долгий сон, словно бы бурых медведей.
Олеся с загадочной улыбкой скрылась за старомодными ширмами.
Под её домашним халатом был тот самый ярко-красный купальник.
Обычно в нём она делала утреннею зарядку, стараясь поспеть за людьми на экране.
Мальчишки недоуменно уставились на неё.
- Нам тоже раздеваться? – неуверенно проговорил Антон.
- Ну, конечно. Смотрите, как тут жарко!
- Можно ведь форточку открыть? – проговорил Кирилл.
- Тогда вы все простудитесь… И к тому же всё будет слышно во дворе.
Кирилл замолчал. Он посмотрел на Антона. На других мальчишек. И глубоко почти
 по-лошадиному вздохнул.
                Мальчишки стали быстро раздеваться. Они привыкли делать это в закутке перед физкультурным залом. Вот и теперь они словно бы соревновались, кто из них последним окажется в одних плавках.
                Наконец их скучные костюмы, рубашки и майки оказались сняты. Нагота немного позволила считать их гномами.
                «Во-первых, вы на меня должны смотреть снизу вверх. Знаете, как смотрит утка на балкон?»
                Мальчишки старательно возвели свои очи горе и с минуту разглядывали хрустальную чешскую люстру.
                - А теперь с таким же подобострастием смотрим на меня! – скомандовала Олеся.
                Она наслаждалась своей призрачной властью. Да, хорошо быть кем-то вроде воспитательницы детсада. Просто так командовать целой сворой мальчишек.
                Ей только мешали эти разноцветные купальные трусики. Что, если бы мальчишки сняли бы и их. Но тогда ей пришлось бы распрощаться с купальником.
От этих мыслей по её лицу побежалые алые пятна. Так у неё бывало только на редких дискотеках. Но тогда ей хотелось тоже быть голой – кожаная юбка была похожа на путы.
После репетиции все расходились молча. Антон вдруг почувствовал себя взрослее. Ему ужасно, до дрожи в коленках захотелось дотронуться до Олеси. Та сама выставляла напоказ своё взрослое тело.
«И зачем ей был нужен этот дурацкий купальник? Лучше бы она была совсем голая!».
Воображение тут же ловко, почти по –рубенсовски нарисовала ему эту в меру полноватую девушку. Антон видел подобных красавиц на репродукциях старых картин. Одних их хватали полупьяные всадники, другие, напротив, сидели у воды и притворялись богинями.
 
Олеся словно бы угадала его тайные мысли. Она подошла к трюмо и легко, почти играючи, скинула с обоих плеч лямочки своего купального одеяния.
Теперь ей не хотелось прикидываться паинькой. Нагота теперь была желанна, как никогда. Оставленный купальник кротко взирал на неё с пола и ждал решения своей судьбы.
- Постираю его, а заодно и искупаюсь! – решила красивая пышнотелая Белоснежка.
 
Родители Олеси находились на распутье. Они хорошо видели, как хорошеет их дочь, как ей ужасно хочется перейти запретный Рубикон и как можно скорее и разумеется, приличнее стать настоящей взрослой женщиной.
Они отчаянно боялись дерзкой безрассудной влюбленности. Но кого же и опасаться – дерзких старшеклассников или ушлых, охочих до свежей плоти старичков – любителей игра в шахматы на лавочке на набережной и бутылочки «Жугулевского» в праздник?
Дочь напоминала им бутылку с вином – оставленная про запас она легко могла из божественного напитка стать обычной кисловатой приправой, годной лишь для маринования мяса для шашлыка.
- И чего она за этот институт уцепилась.?!  Нашла бы себе хлопца по нраву, да и жила бы с ним! – проговорил Остап Ибрагимович.
Его жена, что совсем недавно, стала ходить в ансамбль украинской песни, дипломатично промолчала. Она знала, что никто из «Рублёвских соловушек» их с мужем не поддержит.
- И найдёшь ей проходимца какого-нибудь!
- Сама ищи…  Сватать - это ваше бабье дело. А мне своих проблем хватает…
- Ишь, какой хлопец гарный выискался. Я и на собрания родительские ходи, и за её нравственностью смотри. А ты только на свадьбе гулять станешь!
Остап Ибрагимович угрюмо молчал. Ему мерещились разнообразные кандидаты в женихи. Они все были плоскими и вертлявыми, словно бы мультяшные фигуры.
Он мечтал о своём подобии таком же крепком и честном хлопце. Желательно, чтобы он любил есть сало и пить водку с перцем – и не сидел потом по полдня в сортире, выплёскивая из своего ануса нечто отдаленно похожее на несвежую кабачковую икру.
 
Вечером они сидели за столом на кухне.  Олеся старалась скрыть свою радость. Она сотый раз вспоминала, как легко заставила этих мальчишек раздеться почти догола.
Да, ей нравилось изображать из себя строгую учительницу. Нравилось слышать их реплики и отвечать им простым голосом Белоснежки. Но тут уже не было игры. Она действительно была той самой Белоснежкой, но влюбленной сразу во всех семерых гномов.
Она вдруг поймала себя на мысли, что ей ужасно хочется, чтобы её трогали все семь пар мальчишеских рук. Чтобы они щекотали её, трогали её девственный живот и даже пытались проникнуть туда, куда она боялась пустить свои пальцы.
Отец со своим глуповатым лицом показался ей совершенно лишним. Да и мать, разгоряченная  и пением, и горячим чаем, тоже казалась ей просто нелепой соглядатайницей.
Она видимо догадывалась о тайных мечтах дочери. Наверняка от неё не ускользали те проблески счастья, что появлялись на её лице. Олеся не могла сказать, что ублажала себя намеренно. Просто ей нравилось почти пьянеть от полупреступного массажа.
Никто из мужчин не предлагал ей такого – а тело, изнывающее от невинности. тело требовало своей доли счастья!
Очистив тарелку от вкусной еды, она поспешила к раковине. Мыть посуду оказалось очень приятно, мысли вновь были свободны и скакали сразу все, словно радостные полуголые гномы.
Сердечко Олеси глухо бухало под халатиком. После ванны она так и надела никакого белья и ходила так, словно бы дразня и отца и мать мнимым непослушанием.
Её говорили, что телом и физиономией она очень походит на ту смазливую студенточку из старого комедийного фильма. Кажется, её звали Лидой. А очкастого парня звали Шуриком.
- Всем мальчишкам нравятся в женщине только два места – это попа и грудь.
Конечно, вместо слова « попа» она произнесла другое созвучное, начинающееся с буквы «Ж». Её ягодицы всегда блистали свежестью и чистотой. Со слов матери Олеся хорошо знала, что у кого бывает нечистым зад, нечиста и совесть.
 
-6-
Так незаметно подошла середина декабря. И в  школьных коридорах запахло ароматами скорого новогоднего праздника. Олеся была рада тому, что её спектакль почти готов – сцены с гномами походили на сказочную игру.
Она уже не стеснялась их, а они старались не думать о своей неодетости. Реплики и мизансцены были отрепетированы. Оставалось их перенести на сцену.
От этой мысли по спине Олеси бежали стыдливые мурашки. Она не могла представить, как мальчишки станут ходить голыми по актовому залу. Она сама была немного напугана. Что так легко получалось в родительской квартире, там могло показаться неприличным проступком.
Он сама тяготилась своей будничной одеждой. Под этой блузкой, юбкой колготками и бельём жила, съёжившись, в меру похотливая Белоснежка.
Нагота выпускала её на волю. Олеся только тогда и ощущала себя сказочной героиней, когда была абсолютно голой. Она забывала и об институте и о грядущей сессии. И о том, что если её поймают голышом вместе с голыми пионерами, то самое малое – просто уволят с работы и возможно напишут кляузу в институт.
 
Антону уже нравилась эта невинная игра в Спарту. Он пока не знал о существовании такой области в Греции. Но видеть Олесю Остаповну в купальнике и слышать её сладкий, как пение ручейка голос ему почему-то нравилось.
Он даже стал тренировать своё худое невзрачное тело. Уроки физкультуры больше не казались ему бессмысленной и опасной беготнёй. Он даже стал по пятнадцать раз отжиматься от пола и делать подтягивания на самодельном турнике.
Мышцы стали постепенно набухать на его вялых  руках.  Да и он сам чувствовал себя более взрослым. Мир вокруг него менялся на глазах. Особенно странными и пугающими становились сны.
В них он был, конечно же, тем самым Умником. Но во сне всё было не так как в жизни. Олеся лежала на кровати абсолютно голая, а они, тоже голые, ползали по ней, словно бы новорожденные котята по большой сытой кошке.
Он едва сдерживался чтобы не пустить струю. Но та струя была совсем иная – белая и пахучая. От какого-то странного чувства он просыпался и послушно брёл в туалет.
«Интересно, а она любит меня!?», - думал он спуская до колен пижамные штаны и целясь своим пенисом в унитаз, словно бы в гигантскую мишень.
Струя мочи весело билась о фаянс.
Родители были равнодушны к тому, что он будет играть в спектакле. Они старалисчь накормить его манной кашей, сводить вместе с классом в театр юного зрителя на спектпкль о юной волшебнице и просто забыть обо всём другом.
Антон стеснялся своих снов и своих мыслей. Он считал, что пионер не вправе быть таким распущенным.
Дома он частенько находил тонкую книжку в болотистого цвета обложке. Раньше она казалась ему глупой, но теперь он с каким-то упоением читал о путешествии сестры и брата по травяным джунглям. Да, ведь они оба были голыми. Голыми, какой была и она сама - Олеся!
 
Олеся тоже понимала, что ходит по краю обрыва. Она видела, как горят глаза мальчишек, когда они произносят свои невинные реплики, как ей самой хочется лишний раз шевельнуть бедром или дерзко прикоснуться к самому тайному месту любого даже самого рпимерного мальчика.
То, чего она раньше боялась притягивало её, как магнит. В своих снах,  она наглела настолько, что устраивала репетицию в стиле ню уже не в тесной гостиной, а в актовом зале школы.
Эта милая эллинская нагота была ей по нраву. Олеся чувствовала как постекпенно наполняется новым незнаемым ранее чувством, что её тело стремится познать другое тело, а не робко смотреть из-за угла, как это делают другие.
Она боялась только строгой и неуживчивой Валерии Леонардовны. Та вплывала в пионерскую комнату, словно большой военный корабль. Вплывала и тотчас же  швартовалась в самом удобном месте. Олеся тотчас же становилась не взрослой девушкой, а обычной нашкодившей школьницей. Ей казалось, что её, словно бы большую рушистую кошку, тотчас начнут тыкать носом в пролитое на пол молоко.
Валерии Леонардовне нравилась эта затейливая хлхлушка. Она привыкла к говору Олеси. Её спелое похожее на румяный плод тело рвалось из пут одежды! «Гораздо лучше если бы она была совсем голой!» - мимоходом подумала Валерия Леонардовна.
Она уже устала от ожидания принца. Устала думать за свою плохо соображающую мать, та могла случайно поставить на газовую конфорку мовершенно пустой чайник или  авскочить с мусорным ведром, не взяв с собой ключей.
Когда-то ей прочили большую наусную карьеру. Но Лидия Павловна надорвала свой мозг и теперь выглядела глупой  растрёпанной куклой.
Её замужество с Леонардом Павловичем было слишком коротким. Тот скоро устал от своей супруги – слушать околонаучные сплетни и чувствовать себя обманутым, было выше его сил. Он ушёл к другой женщине – менее умной, но хозяйственной и деловитой.
Валерия сначала презирала своего отца. Она демонстративно не здоровалась с ним на улице и не желала идти на прогулку по воскресениям. Мать прятала от неё получаемые от отца алименты – ей казалось неправильным то, что так легко отпустила его на волю.
Но годы шли – научная карьера матери окончательно застополиоась.
Её диссертацию посчитали околонаучным бредом. Мать пыталась бороться писала жалоьы и ходила на приём к нужным людям. Но ей посоветовали просто устроиться куда-нибудь в библиотеку и забыть о лаврах советского учёного.
Это её и подкосило. Лидия Павловна лчень скоро стала заговариваться, путать формуляры читателей и наконец, с позором была отправлена на инвалидную пенсию.
Валерия старалась не слишком напоминать матери об её позоре. Учиться в педвузе, затем преподавать в школе было невыносимо тяжко. Ей почти тридцатипятилетней женщине жизнь казалась бездарным фильмом Свердловской киностудии. С такого обычно уходишь, даже не досмотрев до середины.
Она боялась потерять мать. Иодновременно почти физически жадала её скорой смерти. Может быть, хоть тогда в её жизнь ворвутся живые краски!
Вид сытой и мечтательной пионервожатой вызывал у неё приступ брезгливости. Ей хотелось уличить Олесю в чём-то явно непристойном. Эта темноловосая девица явно мечтала о том же самом, что и она сама. Просто ей нравились не взрослые мужчины, а покорные её воле пионеры.
Валерия Леонардовна была равнодушна к детям. Она не сюсюкала с ними и старалась выглядеть как небожительница. Никто из мальчишек не мог догадаться о её горькой тайне, никто не мог увидеть на этом идеально оформленном лице грусть и печаль.
Отсутствие в её жизни мужчины Валерия Леонардовна компенсировала походами в музеи и театры. Особенно ей нравилось разглядывать обнаженные статуи Давида. «Ах, если бы её квартира была бы свободна, если бы её мать ушла, как и ушёл отец!».
Леонард Павлович, видимо, был рад свободе. Он больше не досаждал бывшей жене. Просто иногда  раз в год приносил купленный в Кулинарии тортик и делал вид, что не брезгует видом некогда умной и такой гениальной супруги.
Лидия Павловна дрожащими руками подносила чашку ко рту. Она больше не рассуждала о высоких материях, не пыталась острить, даже в туалет ходила по расписанию. Нё мозг был похож на давным-давно годящийся в утиль движок старомодной машины.
В свои шестьдесят лет она уже выглядела глубокой старухой. То, что она однажды, совершенно случайно смогла подцепить импозантного леонарда теперь казалось сказкой. Неужели этот вполне нормальный человек мог польститься на такую развалину.
Валерия Леонардовна больше всего на свете боялась безумия. Она чстала, как сошедшие с ума люди испражнялись под себя, бродили по тесным клеткам с обритыми головами и выли, словно бы ночные голодные волки. Оставить мать в подобном зоопарке, смотреть, как та издыхает, подобно кошке, которую переехала машина.
Олеся была самодовольна в своей телесной глупости. Она жаждала счастья, и была готова валяться среди розовых лепестков, подобно сытой и довольной свинке.
Реплики злой королевы сами просились на язык. Валерия Леонардовна взирала на свою названную падчерицу с налётом стойкой брезгливости. Ей казалось, что эта прикидывающаяся девственницей девушка, не только давным-давно потеряла свою невинность, но ещё походя заразилась дурной болезнью.
Но её тянуло к ней. Хотелось лишний раз приблизиться, тронуть за руку, взглянуть в похожие на плоды черешни глаза этой милой дивчины.
Олеся пугалась этих странных желаний. Она чувствовала, что перестаёт быть взрослой в присуствии этой строгой женщины, что её тело изнывает от тяжести блузни, юбки, шёлковых чулок и белья. Она не понимала,  для чего надевает это дорогое бельё – ведь ни свидания, ни незапланированного медосмотра она не ждала!
Зато Валерия Леонардовна старательно оголяла свою партнёршу по мизансцене. Ей вдруг ужасно захотелось увидеть Олесю нагой, да и самой на макое-то время выпрыгнуть из надоевшего ей футляра.
Здесь, среди горнов и барабанов, этого сделать было немыслимо. Их могли заметить с улицы, просто постучать в дверь, наконец, попросту проследить. Валерия Леонардовна не могла рисковать. Она и стыдилась и одновременно желала этого приключения, – если ей недоступны мужчины, то будет доступна эта миловидная хохлушка с довольно томным взглядом тёмных глаз.
 
В этот день она решилась пойти ва-банк.
Запах молодого девичьего тела туманил сознание стареющей педагогини. Она понимала, что никогда больше не сможет сделать то, что задумала. Ведь по пьесе она была безжалостной мачехой этой красотки – она могла заставить ту ходить гусиным шагом и старательно выполнять все команды.
Олеся это почувствовала. А во взгляде Валерии Леонардовны читалось что-то хищное. Она была словно дикая пума или пантера. Черная, с гладкой шерстью и зеленоватыми загадочными очами.
Взирающие с множества плакатных портретов пионеры-герои казались совершенно испуганными. Они впервые видели двух истекающих похотью женщин. Олеся взглянула вбок и встретившись взглядом с Зиной Портновой тотчас ало, почти по-девичьи покраснела.
Её грудь томилась в сладком плену лифчика.
В школе царила настоящая Африка. Батареи накалялись до самой высокой температуры. Мальчики в шерстяных костюмах, а девочки - в платьях изнывали от духоты. Олеся вдруг подумала, как славно бы их приучать к спартанскому образу жизни, заставлять видеть тела друг друга и не стыдиться их, словно клякс в прописях.
Она сама была бы рада тотчас же оголиться. Чувство странного возбуждения томило её душу. Ей рожденной в первой декаде мая – всегда нравилась свобода тела – Олеся вдруг вспомнила, как пятилетней девочкой отважно разгуливала по пляжу совсем нагишом…
- Знаете, а нам бы надо сойтись как можно ближе, - проговорила Валерия Леонардовна.
- Но я сегодня не могу. У меня занятия в институте. А по субботам я репетирую с мальчиками сцены в домике гномов. Разве что в воскресение.
- Вот и прекрасно…. У меня, кстати, к вам будет маленькая просьба.
Воображение Валерии Леонардовны заработало на полную катушку. Она вдруг представила эту миловидную девушку в переднике, на котором был изображён олимпийский мишка. Кроме этого затейливого фартучка на неё ничего не было – даже трусов.
Вернувшись с работы домой, Олеся стала медленно раздеваться. Обычно она задерживалась у зеркала какие-то мгновения – но теперь внимательно наблюдала за своей зазеркальной копией.
- Интересно, а как её зовут. Неужели - Ясело?
Перед глазами возникли кадры из давнего детского фильма. Но она скорее походила на ту смазливую студенточку из теленовеллы про Шурика и Лиду.
Олеся засмущалась, она и не заметила, как осталась в одних трусах.
Её груди были готовы преодолеть третий размер.  Живот был чист и непорочен. Олеся пока не думала, кого поселит в нём – мальчика или девочку, как станет жить, будучи беременной – и главное, кто откроет её заветные воротца своим заветным ключиком.
И вдруг она, словно б очнулась от морока, одним рывком стащила с себя трусы и опрометью бросилась к ванной комнате, чувствуя на себе недоуменные взгляды принесенной из комиссионного магазина мебели.
Он был тут же внизу на первом этаже. Тут продавались старые пылесосы и устаревшие холодильники, кухонные весы и  переносные телевизоры. Попадались и милые статуэточки балерин. Такими безделушками обычно украшают свои комнаты престарелые педагоги.
В ванне было пусто и голо. Олеся постаралась поскорее нырнуть под струи искусственного дождика и даже взяла  с полки пахучий кусок «Земляничного» мыла.
Её тело млело в сладком предвкушении греха. Закрыв глаза она вдруг представила что вокруг неё в странном почти дикарском танце извиваются все семь пионеров. Они показались ей ужасно нелепыми.
- Семь гномов, семь пионеров, семь смертных грехов!
Она  тихо засмеялась. У каждого из этих мальчишек явно был свой грешок. Толстяк Кирилл был типичным чревоугодником, Антон часто впадал в уныние.  Петя с Павликом всё время всем завидовали и унывали. Она не могла лишь отыскать среди них прелюбодея – вероятно, таковой была она сама.
Голое тело страстно требовало ласки.  Она была готова взорваться, словно бы перегретая на солнце батарейка. Теперь, когда она хотела стать взрослой, бесповоротно взрослой, и не потом после шумного пира и глумливых криков «Горько!» - а именно сейчас в сию же секунду.
После пары не слишком хитрых движений она вдруг пришла в себя. Желание блудить отступило.
«Нет, к чёрту этот спектакль…»
Она вдруг вспомнила, как страстно взирала на неё одинокая англичанка. Как той хотелось лишний раз сделать шаг по направлению к пионервожатой.
Сердце Олеси тревожно застучало. Она схватила первое попавшееся под руку полотенце и, смахнув со своего плотного тела последние капли воды, решительно перешагнула через бортик ванны
Ехать на занятия в таком состоянии она была просто не в состоянии. Мысли метались от злой королевны к гномам и обратно. Ей даже привиделось, как они все выходят на сцену совершенно голыми только с небольшими плакатиками, повешенными на шее. На её плакатике красочно значилось «БЕЛОСНЕЖКА».
Она прошлась по всем комнатам, задумчиво покачивая ягодицами. Быть голой неожиданно было приятно – в доме царила невообразимая духота.
Надо было наскоро поесть и бежать на занятие – но она была не в силах расстаться с наготой. Тело не желало, чтобы его прятали и куда-то везли. Ему хотелось сладостного покоя, бесстыдного бездействия. Обычно так бывало только в детстве во время каникул, когда она до полудня нежилась под одеялом. Но те года ушли в прошлое, и теперь.
Теперь она вновь уставилась на милое личико Ясело. Девушка с той стороны зеркала загадочно улыбалась. Ей видимо нравилась слегка смущенная и в тоже время бесстыдная Олеся.
Олеся старательно облизнула свои губы. Она давно мечтала их как следует напомадить, Но учителя в школе, а главное, её  директор были против макияжа на лице у пионервожатой.
Олеся бросила вороватый взгляд на свой порядком заросший лобок. Она не хотела походить на пластмассовую куклу. Такие среднеполые создания украшали полки Детского мира – их можно было различить только в одетом состоянии.
 
Валерия Леонардовна смотрела на свою мать. Старушка сидела тихо как мышь. Она что-то жадно жевала, глядя, словно побитая кошка.
Руки учительницы английского языка мелко подрагивали. Она чувствовала, что вот-вот сорвётся. Что она уже устала видеть эту молчаливую фигуру и слышать, как хрустят на зубах у матери сухари.
Часы в деревянном корпусе глухо пробили семь раз.
Взгляд Валерии Леонардовны упал на растрёпанный томик. На обложке была нарисован не мужская, но женская фигура. Вероятно, это была ли Сонечка Мармеладова или покорная своей доле Дуняша.
Несчастная женщина вздрогнула. Она вдруг представила себя в тюрьме, голую с угодливо раздвинутыми ягодицами. Она бы умерла от ужаса от одной только возможности шмона. Что её, голую, будут заставлять открыть рот, нагибаться и разводить в разные стороны половинки своей довольно ещё аппетитной попы нё пугало больше всего.
Об этих ужасах ей поведала совершенно безумная старуха. Она говорила, что будучи комсомолкой удачно выскочила замуж за одного крепного хозяйсвенника. Но ей не повезло. Хозяйственника арестовали почти во время брачной ночи, а ей пришлось выбирать между лагеоем и презрением своей семьи.
«Так меня здорово по этапам-то погоняли… И ты, Лера, держись от мужиков подальше. Помню я одну такую Лерочку со мной в одной палате лежала!»
Валерия Леонардовна не на шутку струхнула. Она где-то слышала, что с подобных больницах женщинам под корень сбривают волосы, что их превращают в подобия безумных мартышек, заставляя, словно глупым приматам бесконечно скалиться и визжать то ли от боли, то ли от страха.
«Нет, я обычная чистоплюйка и трусиха… Тварь я дрожащая – вот кто я такая!».
Нет, она совсем не хотела ни в тюрьму, ни в психиатрическую клинику. Ей хотелось простой спокойной жизни – тёплого мужского тела под боком, прогулок по набережной в Сочи и странного ощущения бесконечного любовного кинофильма.
Но вместо этого она теперь жила в преддверии фильма ужасов. Мать со своим полубезумным взглядом. Она походила на опостылевшую самой себе пушкинскую графиню. Наверняка она просто не могла сама сделать выбор – такая долгожданная Смерть отчего-то запаздывала.
Приходилось кормить её разнообразными кашками, видя, что на когда-то красивом лице расцветает уродливая гримаса безумия.
Валерия Леонардовна старалась не думать в эти мгновения об Олесе. Её просто бесило, что мысли об этой смазливой пионервожатой посещают её мозг, заходя туда без всякого стеснения, словно бы в общественный туалет.
Её мать часто впадала в сонливость. В такие минуты она и впрямь казалась мёртвой. Всякий раз, уходя на работу, Валерия Леонардовна ловила себя на мысли, что боится и ВТО же время жаждет обнаружить а материнской постели охолодевшее тело. Что, может быть, тогда с неё падёт проклятие дочери полоумной старухи. Старухи, что ещё недавно так небрежно относилась ко всем другим  людям, у кого нет учёной степени.
 
Олеся старалась быть более спокойной. Она чувствовала, что проникается сужой нелепой похотью. Она это чувствовала теперь, когда сама уже витала в незнакомом и пугающем мире кем-то придуманной сказки.
Она боялась окончательно стать сказочной героиней. Даже теперпь в красивой шубке из искусственного меха она была по своему несчастна. В конце концов, сказка канет в прошлое, слвоно бы листок яркой цветной бумаги, а она останется той же самой Олесей остановной Приходько.
Здесь, в Рублёвске, всё было серым и мерзким. Жома, улицы, люди… Она презирала сеья, боялась окончательно слиться с этим серым неинтересным городом. И теперь зачем-то учась на преподавателя истории она отчаянно ощущала свою обиду на всех и вся.
Знакомые по институтской группе не обращали на неё никакого внимания. У всех них уже был налажен семейный быт, и получение диплома было только делом времени. Им не хотелось иметь проблем – и Олеся, мечтающая о скором и красивом замужестве, горько ошибалась в своих предположениях.
Вид какой-то растрепанной и несколько взвинченной Валерии Леонардовны привёл её в ещё большее уныние. То, что у этой женщины есть проблемы было видно почти на три километра.
Она как раз ехала по мосту. Точнее по мосту ехал забитый до предела троллейбус. Поминутно клацал компостер и пахло мокрым воротниковым мехом. Люди торопились на спектакли и фильмы, собирались отправиться по дедам в Москву, а она с какой-то странной скукой ожидала очередной уже  седьмой по счёту сессии.
 
Субботняя репетиция проходила на ура. Мальчики с какой-то странной слаженностью скинули с себя всё. Им нравилось играть в тайное общество, предвкушать родительские  расспросы и оханья.
На этот раз их реплики уже не были вымученными. Они взирали на Белоснежку с должным подобострастием и выглядели стопроцентными гномами.
Антон даже пробовал поигрывать бицепсами. Он вдруг даже был рад показаться более наглым. Родители старались оградить его от дурного влияния улицы, а ему ужасно хотелось понравиться Олесе.
Толстяк Кирилл больше не выглядел столь опасным. Он не мог простить себе того, что похож на маленького прожорливого колобка – от которого постоянно пахнет то вареной колбасой, а то и другими более дефицитными ароматами.
Родительское стремление выделиться тут было совсем не в чести. Он был всего лишь смешным нелепым Ворчуном.
 
В  третье воскресенье  декабря Олеся пришла в квартиру Валерии Леонардовны где-то ближе к полудню. Скучное декабрьское сошнце не могло разогнать серый мрак. До долгожданного солнцеворота оставалась какая-то неделя и мир казаося наиболее скверным.
Мать учительницы английскогно языка тихо почивала в бувшей детской. Она привыкла есть и ходить в туалет по расписанию. Была равнодушна и к книгам, и к телевизору, который стоял в её комнате скорее как реквизит для спектакля.
Телевизор Был старый и казался действительно только подобием настоящего телеприёмника. Невдалеке стоял такой же радиоприёмник – раньше в пору молодости  старухи, она его часто включала, но теперь зеленоватый глаз покрылся пылью, да и вам приёмник казался тоже обычным реквизитом пьесы из времён 1959-х годов.
Одну такую пьесу молодого начинающего журналиста они уже ставили в своём клубном драмкружке. Тогда она играла роль молодой девчушки, дочери старого врача-идеалиста, приезжающей в Ленинград и становящейся прислугой для подающего надежды романиста. Роль была трагической и комической одновременно. Ей нравилось смеяться и над слишком уж щепетильным отцом, и над своим слишком боязливым и вычурно одетым хозяином. Тогда, она верила в свою звезду и совсем не хотела думать, что очень скоро станет наивной и глупой.
Запертая в своём мире старуха больше ничем не интересовалась. Её глаза постоянно слезились, голод заставлял просить елы, но слишком занятая дочь считала её просьбы простой блажью. Вот и теперь она заперлая в гостиной и явно что-то замышляла.
Старуха боялась заснуть. Она старательно таращилась в потолок, выискивая на нём замысловатые пятна. Эти пятна, словно маленькому ребёнку казались ей то причудливыми зверями, то какими-то стращными чудовищами.
До её слуха доносились какие-то стиранные голоса. Они звучали тихо, но старуха напрягала слух и ясно слышала, как её дочь с кем-то шепотом разговаривает.
 
Олеся была рада предложению тотчас же оголиться. Она понимала, что быть полноценной Белоснежкой может только, будучи абсолютно обнаженной. Что любая носимая вещь делает из неё вновь нелепую Олесю Приходько.
Валерия Леонардовна с удаовольствием скинула свой стеганый халат. На ней оставались лишь чулки с довольно красивым поясом. В таком виде она и вппрямь походила на злобную королеву-колдунью.
Олеся не знала должна ли она смотреть на свою мачеху с вызовом. Но вести диалог, так как она привыкла делать в школе ей было трудно. Слова словно клеем были намазаны. Они намертво прилипали к языку и норовили убраться обратно в лёгкие, вновь став обычным газом.
Она даже боялась онеметь – перестать знать, как произносится тот или иной звук. Наверняка люди просто забывают о том, что могут говорить, и от того становятся немыми.
«Некотрым из них просто отрезают язык!» - вдруг заметила Валерия Леонардовна. – «Ты же не хочещь, чтобы я сделала это с тобой!»
Произнесенная фраза всерьёз напугала бедную девушку. Она уже на все 100 процентов считала себя бедной сироткой, чья жизнь  висит на волоске.
Валерия Леонардовна наслаждалась этим эффектом. Она была рада видеть одесю голой. В конце концов она и впрямь перевоплотилась в злую колдунью.
Трикотажное платье, колготки и нижнее бельё пионервожатой сиротиво смотрело с доволньо потёртого кресла. Этим вещам не терпелось облечь её вполне упитанную фигурку, но обычно стыдливая Олеся не собиралась вырываться из цепких лап наготы.
- На сегодня хватит… Я тут готовку затеяла- поможешь. Нет, не стоит одеваться. Просто надень вот это.
С довольно заношенного фартучка мило улыбался символ московской летней Олимпиады.
Олеся надела фартучек.
Она вдруг почувствовала себя вновь смешной и наивной школьницей. Нй больше не хотелось взрослеть. Этот процесс мог в любой момент смениться старением – превращая её из милой улыбчивой девушки в страшную неопрятную каргу.
Она даже припомнила одну немецкую сказку о мальчике, которой оказался в доме у ведьмы. Она была сейчас на месте этого ребёнка – голая смущенная и неожиданно очень трудолюбивая.
Возиться со слегка увядшими овощами было даже интересно. Валерия Леонардовна достала пару говяжьих костей и принялась варить довольно пахучий и жирный бульон.
Олеся то ли была счастлива, то ли просто запамятовала о времени, но её взгляд ни разу не заценился за цифербрат ходиков. Кукушка успела четыре раза вылезти из своего окошка и сначала – прокуковать один раз, затем – два, потом – три, и окончательно – четыре раза.
Борщ был почти готов. Его аромат тревожил ноздри Олеси – и она больше думала о своём желудке чем о вспотевшем и просившем укрытия теле. Наверняка она сейчас ещё не была Олесей Приходько, а по прежнему считала себя Белоснежкой.
- Ну, что же можете одеваться. А то мою бедную маму хватит удар!
- Вашу маму… и сколько же ей лет?!
- Всего шестьдесят. Но она давно не выходит из дома. Постоянно спит… У неё не всё в порядке с головой. Сошла с ума от того, что её забалотировали на защите кандидатской диссертации.
- И вы, вы её…
- Да я ухаживаю за своей мамой. Это тяжело. Поверьте, это очень тяжело. Она не всегда была такой!
Взгляд Вплерии леонардовны упал на её порядком взволнованные груди. Обычно от долгой готовки она испытывала нечто похожее на оргазм. Это было увлекательнее, чем на уроках английского прикидываться знаменитой Мэри Поппинс, вгоняя в краску наиболее нервных учеников.
Олеся бросилась со всех ног в гостиную. По дороге она ловко скинула с себя теперь такой ненавистный фартук с продолжаюшим улыбаться олимпийским мишкой
Одевшись, она немного пришла в себя. Призрак Белоснежки растворился в окружаюших её вещах. Казалось он просто вышел из её голого тела и стыдливо спрятался.
Но Олеся уже не могла не хотеть вновь стать Белоснежкой! Она не знала, что ей делать, будучи одетой, как заставить всё тело вновь поверить тому, что она Олеся Остаповна Приходько.
Вдруг она явственно представила себя в окружениях гномов. Они давно сменили свои человечечкие имена на довольно глумливые клички. Как было бы прекарсно, если бы она…
А вернувшись в кухню, она постаралась успокоиться. Времени, когда она была голой слвоно бы и не существовало. Она точно пробудилась от крепкого сна. Возможно, всё это и было милым мимолтным вмдением, рдним из тех видений, от которого простыни невольно становятся немного влажными.
Она с кдовольствием съела свою порцию борща. Тот оказался неожиданно наваристым и вкусным – а то, как она шинковала капусту или чсиитла морковь, будучи почти на 90 % голой казалось теперь забавным приключением.
 
Родители смотрели кажется «Международную панораму». Она это поняла по музыкальной заставке.
Олесе не хотелось, чтобы они догадывыались, что она была и лицедейшей, и тимуровкой одновременно. Только сейчас она ощутила вяжущую ноги усталость. Олеся заглянула в комнату и сказала, что идёт в ванную.
Родители бросили на неё равнодушные взгляды.
Их, кажется, больше всего волновала судьба какого-то бездомного протестующего профессора у рещётки Белого дома
Меньше всего Олеся хотела вновь становиться Белоснежкой. Но стоило ей вновь раздеться, липковатый призрак сказочной героини вновь стал протискивать внутрь её тела. Она отчаянно сопротивлялась. Ведь стоило её вооьразить себя королевской дочерью, как ей захочется видеть рядом с собой таких услужливых гномов!
Она теперь видела в этих мальчишках только весёлых карликов в колпаках. Они потеряли всё то, что делалао их школьниками и пионерами. Конечно, одетая, она бы так не считала. Но нагота внновь делала из неё всего лишь домик для безтелесного сказочного призрака.
«Я, наверное, схожу с ума! Надо бороться. Пойду и скажу, что этот дурацкий спектакль ставит кто-нибудь другой!»
 
В воскресение, накануне дня солнцеворота, была назначена генеральная репетиция.
К этому времни были готовы и костюмы, и декорации, и даже необходимая музыка и шумы.
Олеся была не в восторге от того, что ей придётся натягивать неудобное жёлто-синее платье. Но вместо влатья у неё оказалась лишь блууза василькового цвета с двуся рукавами –фонариками и жёлтая юбка на резинке. В её волосы вплели яркую красную ленточку.
Мальчишки старались не думать о почти невесомых костюмах. Им до сих пор казалось, что они по-прежнему наги. Даже привычные имена стёрлись из памяти – они обращались друг другу, как самые заправские гномы и очень гордились этим.
Валерия Леонардовна просто надела на себя свой театральный костюм. Довольно узкая юбка макси и яркая рубиновая кофточка сделала её из строгой учительницы коварной и безжалостной злодейки. Она старательно разговарива с небольшим зеркальцем и хищно гримасничала, стараясь говорить с британским акцентом.
Заведующая по учкебной части с большим воодушевлением ожилдала начала.
Она даже зачем-то притащила пластинку с записью Государственного гимна Советского Союза. Поставив иглу на дорожку, она первая вытянулась в струнку и замерла, словно бы чем-то встревоженный сурок у своей норки.
Но репетиция стала двигаться  как-то вяло. Белоснежка чувствовала себя неловко, мальчишки с каким-то ужасом понимали, что одеты, как клоуны, а Валерия Леонардовна поминутно искала несуществующий бинокль.
- Нет, нет, иак не пойдёт. Олеся, как вы стоите. Разве так стоит Белоснежка? А вы, Валерия Леонардовна! Где ваша королевская стать!
- Здесь так душно, - вдруг внятно проговорила учительница английского языка,– так неожиданно душно.
Она вдруг расстегнула одну пуговицу, другую.
Несчастная завуч с ужасом взирала на всеобшее помешательство. Она была не в силах помешать этому массовому оголению – её такие славные марионетки явно выходили из подчинения.
Теперь их ничего не связывало.  Слова из их ртов потекли сладкими ручейками. Они словно бы не видели собственной неодетости – а были и гномами, и Белоснежкой, и Королевой, и даже незадачливым и глупым охотником.
К концу спектакля на лице заведующей учебной частью можно было жарить оладьи. Её било как в лихорадке.
Только сейчас Олеся пришла в себя. Она не верила собственным глазам – и с таким же удивалением взирала на других участников спектакля. Морок сказочности развеялся – она была просто испуганной и слегка чудаковатой девушкой, стоящей на сцене в чём мать родила.
Вероника Георгиевна с трудом оторвала свой липкий от ужаса зад от мягкого кресла. Она уже чувствовала неприятную тяжесть в районе своего тщательного откормленного зада. Не хватало ещё так по-детски обделаться от своего же собственного испуга!
Она вдруг поняла, что не в силах ничего сделать. Что боится просто высунуть нос и сделать то, что по идее должна была сделать любая на её месте…
«Это – немыслимо… Это бордель какой-то!». Гневные слова шлёпались на пол актового зала, словно бы лепёхи из зада сытой коровы.
Она бросила на стол ключ и гордо вышла из зала.
 
К утру у Олеси  поднялась температура.
Она вновь видела голых людей, себя, гномов – и не понимала, вернулась ли она обратно во времени, или попросту бредит.
Ей уже было не до грядушей сессии. Не до того, что будет тогда, когда оан выздоровеет и выйдет на работу. Она хоетла просто уснуть, как уснула Белоснежка.
Возможно, это яблоко из папье-маше и впрямь было волшебным. Она была готова спать вечно.
«Ничего, зато проснусь прямо при коммунизме!».
Родители меняли на её голове компрессы, давали пить прохладный морс и ужасно страдали от того, что не в силах заняться уже давным-давно купленной ёлкой.
«Интересно, как там гномы… может быть и они… тоже спят?
 
 
 
 
* * *
 
Премьера сказки так и не состоялась.
Всех гномов лишили сладкого и просмотра детских фильмов по телевизору, мать Валерии Леонардовны скончалась в самый разгар «Голубого огонька», Олеся с трудом сдала сессию, а потом решительно забрала документы и пошла работать на завод.
Жизнь побежала по своим рельсам. Но это была совсем иная жизнь!