Анализ крови

За несколько дней до событий, которые я решилась описать, мне приснился необычный сон, даже по моим меркам. Сон этот… во сне, я назвала Эволюция:

«Я горячо убеждала всех во мнении, которого сама не разделяла. Мнение: «не использовать ноги при ходьбе»…, совсем не указывало на их отсутствие. 

Правительство было в растерянности. Терпеть меня такую было сложно и противно. Я готовила переворот, тренировалась. Делала кувырок, через голову и обратно. Многие тельца уже последовали за мной, многие колебались. Я оказывала давление. Я его поднимала. Наконец, они сдались. Тогда я проанализировала ситуацию. Поскольку общественное сознание было нездорово на тот момент, я не обращала внимания ни на какие реакции. Ситуация становилась взрывоопасной, то есть, как надо….»
 
— Ты меня не поняла, я имел в виду совершенно иное… — Юра Боткин вот уже сорок минут пытался представить мне для созерцания некий объект, точнее образ, некую картину эмпирического опыта. Для этого он вёл меня в исходную точку зрения — позицию, столь необходимую в этом случае.

Мне бы помолчать, может быть тогда этот разговор принял бы иной окрас. Но я, как неопытная женщина, не могла не реагировать на явно провокационные тезисы своего друга, которыми он просто ниспровергал прежде выстроенные кем-то кажущиеся логичными аксиомы.

Я, не задумываясь подолгу над его словами, думала, что это всё, из-за его фамилии….

Это она, думала я, не даёт ему покоя и требует каких-то открытий.

Мы шли по жертвенному весеннему снегу, мстящему радостным людям проступающей «небесной» солью на необдуманно рано одетой весенней обуви.

— Боткин, Боткин, — повторяла я Юркину фамилию и разглядывала перепуганные предстоящим падением огромные бурульки, так у нас на Украине называют русские сосульки.

— Боты, Боткин, бот…, ботинок, Сапогов, Сапожников, сапожок…. Сапожок, сапожок…, Калигула…, о! — Бормотала я еле слышно, пока мой друг в размышлениях улетел так далеко, что уже никого кроме себя не слышал. Я опустила свой взгляд с сосулек на Юрку. — Калигула?! — Громко и даже с восторгом воскликнула я. Затем улыбнулась уже готовой новости и по совместительству шутке.

— Ты чего? — Юрка прервал свои откровения и готов был в обиде развернуть иную тему. Тему об уважении и такте между друзьями. Но мне явно было мало. И тогда вместо буквы «Р» в его имени привиделась, с моей точки зрения, подходящая «Л»! я бессовестно рассмеялась.

— Юлий Боткин! Это торкнет ребят, — делая акцент на слове ТОРКНЕТ, с поддельной задумчивостью произнесла я. 

— Это! по крайней мере, бестактно, — буркнул с высокими нотками в голосе Юрка, находясь всё ещё в плотных слоях.

— Простите мне, пожалуйста, моё поведение, — отреагировала я поклономна раздражение моего учёного друга и мы рассмеялись.

На самом деле я давно уже зналанаизусть все его маршруты доказательной базы. И, говоря серьёзно, его слова не казались такими уж невидимыми. Едва стоило обратить на них чуть больше внимания, чем, например, на сосульки, и в горизонте воображения уже мерцала своей возможностью диковинная мечта. Единственно чего не хватало Юрию Боткину, так это связи, связи с предыдущими путешественниками, предками по духу. Но для него эта связь, видимо, была буквальной, то есть той, которая не соединяла, а связывала его, тянущиеся к свободе, мысли.

— А ты молодец… — вернулась и я в снег и под бурульки, — молодец ты, Юрий Боткин.

— Я ещё ничего не сделал…, — сказал Юрка, скромно опуская свою буйную, крылатую голову.

 — Ты уже много сделал! — решила я подбодрить его, — ты осмелился… и тебя уже готовы взять в аспирантуру. — Я поняла, что пересластила компот, этим «осмелился». Но к моему приятному удивлению, Юрий Боткин был весьма устойчив к липким напиткам.

— Не гони! — отрезал по-свойски на мои пилюли Юрий Боткин.

— Ну…, я хотела сказать, что…. — Юрка хмыкнул и сдвинул недовольно брови.

— Подожди меня здесь, — сказал он, останавливая меня около студенческой поликлиники. — Я сбегаю, кровь сдам на анализ.

— Кровь? – Я удивилась, словно первый раз слышала о таких анализах.

— Кровь из пальца на анализ, для справки на практику, — пропел чуть не по слогам он.

— А…, хорошо, конечно, я тут буду в парке…. — Рассматривая небо в поисках солнца, ответила я.

Юрка убежал, а я нашла свободное место на вновь популярных парковых скамьях. Студенты птицами сидели на них, придавая им своим теплом ускорение для весеннего, таящего пейзажа. Неестественно смотрящиеся во всей этой праздничной обстановке, синие пальцы крепко сжимали бутылки с пивом и дымящиеся стручки сигарет. Девчонки, мёрзнущие больше других, пританцовывали, но не сдавались на волю холодных и обманувших их, «выше нуля». Это был какой-то явно поспешно-победный танец тёплых отношений, присущий самому началу весенней сессии. Далее пойдут обиды на тёплые майские объятия, так безжалостно резонирующие с переэкзаменовками.

Я, как опытная дама, довольно улыбалась, разглядывая желторотую суету первокурсников, выдающих себя прохожим за маститых студяг модными, едва успевшими прижиться словечками типа «семестр» и «коллоквиум»:

— Огоньку не найдётся? — подскочила ко мне тенью совсем зелёная барышня, обмотанная полосатым шарфиком. Девушка, трясясь от холода и улыбаясь мне своими молодыми ещё не прокуренными зубами, продолжила. — Я свою зажигалку посеяла. — Но я не оправдала её ожиданий общности.

— Не курю…, — ответила я с гордостью. — Я не курю, я уже бросила…, — девушка мялась в растерянности, не желая принимать отрицательный ответ. — Ну нет у меня огонька. — Девушка пожала плечами и ушла.

Покурив «за компанию» два с лишним года — за пивом, за депрессией, по крутости нрава и немного в переживаниях о мужчинах — я решила, что могу обойтись без модной коробочки в дамской сумочке. Я придумала себе, выкрутившись из табачных объятий, новую редкую тогда, крутую моду «НЕ КУРИТЬ», то есть, быть не как все. Пользу, которую принесла мне эта моя мода, я просто ещё не могла тогда и оценить. Я избавилась от целого блока забот и связанного с ним обязательного поведения. Это была ступень: «Я бросила!»  Это звучало так приятно, как любимая песня, с которой связаны некие значительно любимые воспоминания. Я вновь пропела её себе и ещё раз убедилась в правильности своего поступка. «А Юрий Боткин и вовсе не начинал курить!» Иной раз не очень приятно вспоминать о таких достоинствах своих близких приятелей.

Я увидела Юрку, несущего зачем-то, мне на показ, ватку на пальце.

— Ну, как свёртываемость? — Встретила я ватку на безымянном пальце.

Юрий Боткин был бледен. Он молча опустился на лавочку и уставился в невидимую для непосвящённых точку. Меня взволновало такое его настроение и я осторожно взяла его за ладонь с ваткой.

— Юр, всё в порядке? Что случилось? — Он молчал и продолжал смотреть в невидимую точку.

Все, оставшиеся до нашего расставания пятнадцать минут, он был задумчив и не проронил, казалось, и слова. Впрочем, такое уже с ним случалось. И хотя не часто, но будто бы регулярно. Поэтому я не предала этому наблюдению особого значения, и почти сразу забыла о нём.

На следующий день о странном состоянии не помнил и сам Юрка. Это послужило причиной, чтобы анализ случившегося благополучно выскользнул сквозь пальцы…

Через неделю, получив направление на практику, уже я стояла у кабинета в очереди на анализ крови. И тут в моей голове возник образ Юры с ваткой на пальце — образ словно не растолкованный кем-то сон.

Я протиснулась в двери и зашла в кабинет. Сердце билось от прилива крови всё быстрее, демонстрируя свою трудоспособность. В кабинете был стойкий запах спирта и… скрывающийся в нём инстинктивным напряжением животный психоз. Белая обстановка лаборатории, явно маскирующаяся под спокойную и добрую, ещё больше нервировала меня. Не первый раз у меня брали кровь из пальца, даже не десятый, но сегодня «Юркино настроение» вывело меня из равновесия и увлекло в подвалы забытых детских страхов. На столе стояли пробирки с чьей-то безжизненной душой. Похоже, что точка зрения Боткина сама подлезла под мои холодные ноги, меня затошнило.

— Что сидишь? Фамилия? — Медсестра посмотрела на часы, она явно была недовольна потерянными секундами. — Направление давай. — Я положила на стол татуированный бланк.

— Тебе что, плохо? — Отчего-то начала она разглядывая моё побледневшее лицо.

— С чего вы взяли? — Хмыкнула я сквозь искривлённую надменной смелостью улыбку.

— Да так… — растягивая слова, улыбнулась и она, продолжая атаковать. Что-то в этой женщине было не так! Вот только что? Я не могла понять. — Что, первый раз, что ли? — Я почувствовала горькие насмешки и оправдания трусости и поняла, насколько по-детски я веду себя.

Сестра милосердия замолчала. В наигранной суете, она лишь поправила свою соблазнительную шапочку, нуждающуюся в постоянном внимании. Она взяла мою ладонь, как гадалка и стала выбирать жертвенный палец, поглаживая профессиональными движениями фаланги. В этот момент со мной произошло что-то наподобие припадка. Мне захотелось вырвать у нею свою руку и уйти прочь. Невероятных усилий стоило мне, чтобы остаться на месте. Я глубоко вздохнула и неожиданно кашлянула.

Медсестра подняла на меня свои глаза, умащенные синими тенями. Я видела себя в какой-то таинственно могущественной западне. Память опять бросила мне на стол бледного Боткина и его ватку. Я снова непроизвольно кашлянула:

— Что? — Медсестра вновь взглянула на меня прищуривая глаза.

— Да, ничего, —  успокаивала я сама себя, — запахи у вас здесь….

— Запахи? — Заинтересовалась медсестра.

— Да, запахи… специфические. — Оглядываясь по сторонам, почти пропела я.

— А…, — она принялась выбирать перо.

Мне захотелось вдруг позвонить Юрке и расспросить его…. Я даже хлопнула себя по карману, где лежал телефон. Сестра быстро отреагировала на отвлекающий её звук. Я словно должна была объясниться и начала:

— Товарищ мой… тоже студент, сдавал тут у вас… две недели назад. — Медсестра насторожилась. — Вышел такой бледный, — я удивлялась сама себе.

Медсестра нахмурила щипанные красотой брови и нагнулась, чтобы зачем-то открыть нижний ящик стола, но тут вдруг как будто опомнившись одёрнула руку… В этот момент я точно поняла одно — не такая уж это и простая медсестра.

Эти духи со стойким навязчивым, сексуальным, дорогим ароматом, вульгарно мстящим всем недоразвитым тварям своим наглядным пособием правильных уроков. Этот халатик по фигуре по индивидуальной выкройке и украшения… точнее драгоценности прячущиеся в декольте и сидящие на пальцах, говорили о существе совсем из другого мира…

Что это означало и зачем она здесь, я не имела никакого понятия, но одно я понимала точно, нельзя было подавать вида. Напряжение в кабинете росло.

Конечно, я попыталась отвернуться, делая вид, что меня не интересует процедура. Но она властно дёрнула меня за руку, заставляя смотреть: «Но не завладеет же она мною простым проколом пальца…» — подумала я.

И тут вдруг зазвонил телефон. Мы дёрнулись, каждая по своему поводу. Несколько откровенных секунд мы вынюхивали с ней черно-синий запах страха, вслушиваясь в звуки и оценивая происходящее. Наконец, она бросила мою руку и повернулась к соседнему столу, прислушиваясь. Затем, убедившись вполне в правильном направлении, медсестра в белом пошла на звук какофонии рингтона. Я получила реальную возможность спасти свою жизнь.
Кровь я всё же сдала, только в своей, местной поликлинике и вовремя попала вместе с Юркой на практику. Но вот новости, долетевшие до нас через пару месяцев, были настолько невероятны, что в них не хотел верить никто.

Двенадцать человек из нашего потока, шесть ребят и шесть девушек, которые должны были проходить практику, так и не явились на свои места. Более того, они просто исчезли…, СОВСЕМ!

© Copyright: Ирина Белогурова, 2024

Регистрационный номер №0526658

от 7 марта 2024

[Скрыть] Регистрационный номер 0526658 выдан для произведения: За несколько дней до событий, которые я решилась описать, мне приснился необычный сон, даже по моим меркам. Сон этот… во сне, я назвала Эволюция:

«Я горячо убеждала всех во мнении, которого сама не разделяла. Мнение: «не использовать ноги при ходьбе»…, совсем не указывало на их отсутствие. 

Правительство было в растерянности. Терпеть меня такую было сложно и противно. Я готовила переворот, тренировалась. Делала кувырок, через голову и обратно. Многие тельца уже последовали за мной, многие колебались. Я оказывала давление. Я его поднимала. Наконец, они сдались. Тогда я проанализировала ситуацию. Поскольку общественное сознание было нездорово на тот момент, я не обращала внимания ни на какие реакции. Ситуация становилась взрывоопасной, то есть, как надо….»
 

***

— Ты меня не поняла, я имел в виду совершенно иное… — Юра Боткин вот уже сорок минут пытался представить мне для созерцания некий объект, точнее образ, некую картину эмпирического опыта. Для этого он вёл меня в исходную точку зрения — позицию, столь необходимую в этом случае.

Мне бы помолчать, может быть тогда этот разговор принял бы иной окрас. Но я, как неопытная женщина, не могла не реагировать на явно провокационные тезисы своего друга, которыми он просто ниспровергал прежде выстроенные кем-то кажущиеся логичными аксиомы.

Я, не задумываясь подолгу над его словами, думала, что это всё, из-за его фамилии….

Это она, думала я, не даёт ему покоя и требует каких-то открытий.

Мы шли по жертвенному весеннему снегу, мстящему радостным людям проступающей «небесной» солью на необдуманно рано одетой весенней обуви.

— Боткин, Боткин, — повторяла я Юркину фамилию и разглядывала перепуганные предстоящим падением огромные бурульки, так у нас на Украине называют русские сосульки.

— Боты, Боткин, бот…, ботинок, Сапогов, Сапожников, сапожок…. Сапожок, сапожок…, Калигула…, о! — Бормотала я еле слышно, пока мой друг в размышлениях улетел так далеко, что уже никого кроме себя не слышал. Я опустила свой взгляд с сосулек на Юрку. — Калигула?! — Громко и даже с восторгом воскликнула я. Затем улыбнулась уже готовой новости и по совместительству шутке.

— Ты чего? — Юрка прервал свои откровения и готов был в обиде развернуть иную тему. Тему об уважении и такте между друзьями. Но мне явно было мало. И тогда вместо буквы «Р» в его имени привиделась, с моей точки зрения, подходящая «Л»! я бессовестно рассмеялась.

— Юлий Боткин! Это торкнет ребят, — делая акцент на слове ТОРКНЕТ, с поддельной задумчивостью произнесла я. 

— Это! по крайней мере, бестактно, — буркнул с высокими нотками в голосе Юрка, находясь всё ещё в плотных слоях.

— Простите мне, пожалуйста, моё поведение, — отреагировала я поклономна раздражение моего учёного друга и мы рассмеялись.

На самом деле я давно уже зналанаизусть все его маршруты доказательной базы. И, говоря серьёзно, его слова не казались такими уж невидимыми. Едва стоило обратить на них чуть больше внимания, чем, например, на сосульки, и в горизонте воображения уже мерцала своей возможностью диковинная мечта. Единственно чего не хватало Юрию Боткину, так это связи, связи с предыдущими путешественниками, предками по духу. Но для него эта связь, видимо, была буквальной, то есть той, которая не соединяла, а связывала его, тянущиеся к свободе, мысли.

— А ты молодец… — вернулась и я в снег и под бурульки, — молодец ты, Юрий Боткин.

— Я ещё ничего не сделал…, — сказал Юрка, скромно опуская свою буйную, крылатую голову.

 — Ты уже много сделал! — решила я подбодрить его, — ты осмелился… и тебя уже готовы взять в аспирантуру. — Я поняла, что пересластила компот, этим «осмелился». Но к моему приятному удивлению, Юрий Боткин был весьма устойчив к липким напиткам.

— Не гони! — отрезал по-свойски на мои пилюли Юрий Боткин.

— Ну…, я хотела сказать, что…. — Юрка хмыкнул и сдвинул недовольно брови.

— Подожди меня здесь, — сказал он, останавливая меня около студенческой поликлиники. — Я сбегаю, кровь сдам на анализ.

— Кровь? – Я удивилась, словно первый раз слышала о таких анализах.

— Кровь из пальца на анализ, для справки на практику, — пропел чуть не по слогам он.

— А…, хорошо, конечно, я тут буду в парке…. — Рассматривая небо в поисках солнца, ответила я.

Юрка убежал, а я нашла свободное место на вновь популярных парковых скамьях. Студенты птицами сидели на них, придавая им своим теплом ускорение для весеннего, таящего пейзажа. Неестественно смотрящиеся во всей этой праздничной обстановке, синие пальцы крепко сжимали бутылки с пивом и дымящиеся стручки сигарет. Девчонки, мёрзнущие больше других, пританцовывали, но не сдавались на волю холодных и обманувших их, «выше нуля». Это был какой-то явно поспешно-победный танец тёплых отношений, присущий самому началу весенней сессии. Далее пойдут обиды на тёплые майские объятия, так безжалостно резонирующие с переэкзаменовками.

Я, как опытная дама, довольно улыбалась, разглядывая желторотую суету первокурсников, выдающих себя прохожим за маститых студяг модными, едва успевшими прижиться словечками типа «семестр» и «коллоквиум»:

— Огоньку не найдётся? — подскочила ко мне тенью совсем зелёная барышня, обмотанная полосатым шарфиком. Девушка, трясясь от холода и улыбаясь мне своими молодыми ещё не прокуренными зубами, продолжила. — Я свою зажигалку посеяла. — Но я не оправдала её ожиданий общности.

— Не курю…, — ответила я с гордостью. — Я не курю, я уже бросила…, — девушка мялась в растерянности, не желая принимать отрицательный ответ. — Ну нет у меня огонька. — Девушка пожала плечами и ушла.

Покурив «за компанию» два с лишним года — за пивом, за депрессией, по крутости нрава и немного в переживаниях о мужчинах — я решила, что могу обойтись без модной коробочки в дамской сумочке. Я придумала себе, выкрутившись из табачных объятий, новую редкую тогда, крутую моду «НЕ КУРИТЬ», то есть, быть не как все. Пользу, которую принесла мне эта моя мода, я просто ещё не могла тогда и оценить. Я избавилась от целого блока забот и связанного с ним обязательного поведения. Это была ступень: «Я бросила!»  Это звучало так приятно, как любимая песня, с которой связаны некие значительно любимые воспоминания. Я вновь пропела её себе и ещё раз убедилась в правильности своего поступка. «А Юрий Боткин и вовсе не начинал курить!» Иной раз не очень приятно вспоминать о таких достоинствах своих близких приятелей.

Я увидела Юрку, несущего зачем-то, мне на показ, ватку на пальце.

— Ну, как свёртываемость? — Встретила я ватку на безымянном пальце.

Юрий Боткин был бледен. Он молча опустился на лавочку и уставился в невидимую для непосвящённых точку. Меня взволновало такое его настроение и я осторожно взяла его за ладонь с ваткой.

— Юр, всё в порядке? Что случилось? — Он молчал и продолжал смотреть в невидимую точку.

Все, оставшиеся до нашего расставания пятнадцать минут, он был задумчив и не проронил, казалось, и слова. Впрочем, такое уже с ним случалось. И хотя не часто, но будто бы регулярно. Поэтому я не предала этому наблюдению особого значения, и почти сразу забыла о нём.

На следующий день о странном состоянии не помнил и сам Юрка. Это послужило причиной, чтобы анализ случившегося благополучно выскользнул сквозь пальцы…

Через неделю, получив направление на практику, уже я стояла у кабинета в очереди на анализ крови. И тут в моей голове возник образ Юры с ваткой на пальце — образ словно не растолкованный кем-то сон.

Я протиснулась в двери и зашла в кабинет. Сердце билось от прилива крови всё быстрее, демонстрируя свою трудоспособность. В кабинете был стойкий запах спирта и… скрывающийся в нём инстинктивным напряжением животный психоз. Белая обстановка лаборатории, явно маскирующаяся под спокойную и добрую, ещё больше нервировала меня. Не первый раз у меня брали кровь из пальца, даже не десятый, но сегодня «Юркино настроение» вывело меня из равновесия и увлекло в подвалы забытых детских страхов. На столе стояли пробирки с чьей-то безжизненной душой. Похоже, что точка зрения Боткина сама подлезла под мои холодные ноги, меня затошнило.

— Что сидишь? Фамилия? — Медсестра посмотрела на часы, она явно была недовольна потерянными секундами. — Направление давай. — Я положила на стол татуированный бланк.

— Тебе что, плохо? — Отчего-то начала она разглядывая моё побледневшее лицо.

— С чего вы взяли? — Хмыкнула я сквозь искривлённую надменной смелостью улыбку.

— Да так… — растягивая слова, улыбнулась и она, продолжая атаковать. Что-то в этой женщине было не так! Вот только что? Я не могла понять. — Что, первый раз, что ли? — Я почувствовала горькие насмешки и оправдания трусости и поняла, насколько по-детски я веду себя.

Сестра милосердия замолчала. В наигранной суете, она лишь поправила свою соблазнительную шапочку, нуждающуюся в постоянном внимании. Она взяла мою ладонь, как гадалка и стала выбирать жертвенный палец, поглаживая профессиональными движениями фаланги. В этот момент со мной произошло что-то наподобие припадка. Мне захотелось вырвать у нею свою руку и уйти прочь. Невероятных усилий стоило мне, чтобы остаться на месте. Я глубоко вздохнула и неожиданно кашлянула.

Медсестра подняла на меня свои глаза, умащенные синими тенями. Я видела себя в какой-то таинственно могущественной западне. Память опять бросила мне на стол бледного Боткина и его ватку. Я снова непроизвольно кашлянула:

— Что? — Медсестра вновь взглянула на меня прищуривая глаза.

— Да, ничего, —  успокаивала я сама себя, — запахи у вас здесь….

— Запахи? — Заинтересовалась медсестра.

— Да, запахи… специфические. — Оглядываясь по сторонам, почти пропела я.

— А…, — она принялась выбирать перо.

Мне захотелось вдруг позвонить Юрке и расспросить его…. Я даже хлопнула себя по карману, где лежал телефон. Сестра быстро отреагировала на отвлекающий её звук. Я словно должна была объясниться и начала:

— Товарищ мой… тоже студент, сдавал тут у вас… две недели назад. — Медсестра насторожилась. — Вышел такой бледный, — я удивлялась сама себе.

Медсестра нахмурила щипанные красотой брови и нагнулась, чтобы зачем-то открыть нижний ящик стола, но тут вдруг как будто опомнившись одёрнула руку… В этот момент я точно поняла одно — не такая уж это и простая медсестра.

Эти духи со стойким навязчивым, сексуальным, дорогим ароматом, вульгарно мстящим всем недоразвитым тварям своим наглядным пособием правильных уроков. Этот халатик по фигуре по индивидуальной выкройке и украшения… точнее драгоценности прячущиеся в декольте и сидящие на пальцах, говорили о существе совсем из другого мира…

Что это означало и зачем она здесь, я не имела никакого понятия, но одно я понимала точно, нельзя было подавать вида. Напряжение в кабинете росло.

Конечно, я попыталась отвернуться, делая вид, что меня не интересует процедура. Но она властно дёрнула меня за руку, заставляя смотреть: «Но не завладеет же она мною простым проколом пальца…» — подумала я.

И тут вдруг зазвонил телефон. Мы дёрнулись, каждая по своему поводу. Несколько откровенных секунд мы вынюхивали с ней черно-синий запах страха, вслушиваясь в звуки и оценивая происходящее. Наконец, она бросила мою руку и повернулась к соседнему столу, прислушиваясь. Затем, убедившись вполне в правильном направлении, медсестра в белом пошла на звук какофонии рингтона. Я получила реальную возможность спасти свою жизнь.

***

Кровь я всё же сдала, только в своей, местной поликлинике и вовремя попала вместе с Юркой на практику. Но вот новости, долетевшие до нас через пару месяцев, были настолько невероятны, что в них не хотел верить никто.

Двенадцать человек из нашего потока, шесть ребят и шесть девушек, которые должны были проходить практику, так и не явились на свои места. Более того, они просто исчезли…, СОВСЕМ!

 

Забытое небо

Нарушение последовательности