«Война закончится сразу, как только наступит мир» А. Морозов. Дебальцево
- Как дела, Танечка? – первым делом при встрече поинтересовалась Ирина, зная, что после этого вопроса полчаса будет молча стоять и слушать. Недостаток или достоинство этой когда-то уверенной в себе женщины – рассказывать быстро, громко, взахлёб. Зато, сколько нового можно услышать. - Надоело спать в подвале. Сегодня всю ночь просидела одетая в кресле. Все глаза проглядела, дверь до дыр продырявила - так хотелось сбежать в подвал. - Так зачем рисковала? - Надоело! Суки! Как они меня достали! Как надоело бояться! Чтоб они повыздыхали, - в сердцах крикнула Таня. - А что было после бомбёжки? - Сегодня обошлось. Неделю тому три дома по моей улице грохнули. - Люди живы? - Слава Богу! В подвале отсиживались. А когда выбрались – чуть с ума не сошли. Это жуть жуткая, - Таня снова перешла на крик. – Дался им наш город! Зачем им Ханжонково? - Не знаю, Тань. Ничего не знаю. Бомбят, убивают, уничтожают, стирают с лица земли всё живое.
- У нас один дом чудом остался цел. Он находится прямо возле руин соседних дворов. Там мать с сыном живут. Мать от взрывов оглохла на одно ухо. Никак привыкнуть не может, что ей всё надо кричать на ухо. В детстве её сын Серёга таким лоботрясом рос, думали, совсем покатится по наклонной. То яблоки таскал из чужого сада, то цветы мог вытоптать на клумбе соседской, то чужую козу привяжет к собачьей будке. Стал постарше – Не унимался. Да и соседи помогали ему оставаться в ребяческом возрасте, пока не женился. Откуда хватка взялась: за что ни возьмётся – всё ладится. И сын родился, и холодильник купили, и телевизор плазменный. Что у молодёжи в голове – только они знают. Поссорились, разбежались, разъехались.
- Как разъехались, Тань? - А чёрт их знает. Не знаю, кто кому насолил. Убежала от Серёги жена. Пошел бы на убыль парняга, если бы не война. Вижу как-то, стоит у своей калитки в военной форме, с автоматом. Хотела пошутить, но тут же заткнулась – воин стоит. - А форма чья? - Наша! Что за вопрос? Сергей периодически возвращался к матери домой. Жалеть стал её после того, как она оглохла. А мы, соседи, обступали его со своими вопросами. Не грубил. Чаще – улыбался. Смешно ему было смотреть, как старые курицы кудахчут вокруг молодого пацана. - Танечка, а что-нибудь обнадёживающее обещал? - А как же! Он всегда говорил, что мы победим. Вот только потерпеть надо. Представляете, что он недавно вытворил? - Нет, конечно, - улыбнулась Ирина. - Он приехал домой на старенькой копейке, к которой был привязан миномёт. - Так уж и миномёт? - Ну, не знаю я, что это было, но какая-то дура тянулась вслед за машиной. Он на пару часов заскочил к матери повидаться и снова на фронт – в Иловайск. Ему кто-то из соседей сказал, что мать на дежурстве в роддоме. - Она акушерка? - Санитарка, - засмеялась Татьяна. – Но как звучит! - Он что, с пулемётом поехал к матери? - Не то слово! Представляете, подъехала такая дура к роддому, а оттуда выскочила нянечка и замахала руками на него: - Молодой человек, здесь роддом. Я вас умоляю, не ставьте здесь «грады». - Какие «грады», тёть Шур? Это же я, Серёга. - Тю ты, - махнула рукой нянечка. – Я тебя не узнала. Загорел-то как! А повзрослел… - она машинально подняла подол старенького халата к глазам. - Тёть Шур, а где мамка? - Так она побежала домой, к тебе. - Чёрт! – выругался Сергей. Время вышло. Не успею мать увидеть.
Он сел в машину и поехал в сторону Иловайска. Навстречу ему, по дороге, бежала мать. Сергей высунул голову в боковое окно и крикнул: - Мать, ну ты совсем глухая. Я же говорил по телефону, что приеду домой, а ты в больницу побежала. Ладно, мне некогда. Жди. Скоро вернусь.
И уехал. - Ну парень даёт! – восхитилась Ирина. - Сюжет – хоть фильм снимай.
**
День выдался ветреным, пасмурным, холодным. Небо заволокло тучами, которые были необычного оттенка: красные. Неужели они и правда красные? Или это галлюцинации? - Гляньте, Ирина Ивановна, тучи красного цвета, - подошла к Ирине Рая. - Значит, не показалось, - Ирина мельком взглянула на Раису и отошла в сторону.
Жизнь решила поиздеваться над Ириной по полной программе: все мысли были о войне, бомбёжке, обстрелах, взрывах, страхе и ужасе. Как она жила раньше? Чем увлекалась? Что любила? Чего не любила? Всё кануло. Всё – в прошлом. Сегодня – война.
**
- Доброе утро, Тамара, - сказала Ирина и тут же осеклась. Никогда она не здоровалась с людьми подобным образом. Всегда говорила: «Здравствуйте». Это значит – будьте здоровы, здравствуйте много лет и не болейте. И вдруг это слово «доброе». - Здравствуйте, Ирина Ивановна, - ответила Тамара. Заметили, я только пришла на работу. - Конечно, заметила. Что-то произошло? - По дороге на работу нас остановили на блокпосту. Мы сначала не поняли, что происходит, а потом в автобусе попадали на пол. Ребята заряжали какую-то установку и стреляли. Это – на грани помешательства. - Значит, вы теперь участница боевых действий. Я – свидетельница этих действий, пропади они пропадом, - ответила Тамара и обе женщины, как по команде, повернулись в сторону взрывов. - Бомбят. Сколько ещё?
- Представляете, моя знакомая вывезла дочь из Макеевки в Мариуполь рожать. - Она что, в Ханжонково не могла поехать? Там в подвале оборудовали родзал. Девочки рожают, я знаю. - Такая славная девочка родилась! Правда, вес маленький, но кто сейчас может выносить нормального ребёночка? - А как же домой? - А домой теперь очень сложно вернуться. Денег нет, здоровье у роженицы слабенькое, ребёночек – крошечка, а дорога домой подвергается постоянным бомбёжкам. Да и маршрутки не ходят. Все дороги перекрыты. - Ребёнок войны…- сказала Ирина. Знаете, моя внучка Лизавета сегодня сказала: - Бабушка, война лишила меня самого главного праздника в моей жизни. - Какого? – спросила я. Первого сентября я должна была пойти в первый класс. Я хочу в школу. - Ты пойдешь первого октября. - Такого праздника не бывает. - Страх Господний. До чего дожили. Одни убегают от войны рожать и попадают в войну, другие выбегают из дому в страхе, что разбомбят жильё и погибают у подъезда. Третьи не могут отправить детей в школы только потому, что школ больше не существует.
**
- Таня, а где ваши дети? – снова подошла Ирина к Татьяне. - У своих знакомых на Бажанова. - Так ведь там бомбят. - У них, вернее, у того человека, в чьём доме они живут, хороший подвал. Настоящий бункер с отдельными коммуникациями. Живи – не хочу. Они даже бомбёжки не слышат. Научились недавно определять время бомбёжки по дворовой собаке. Ровно за пять – семь минут пёс прячется под скамейку и скулит. Это главный сигнал, по которому все, вместе с собакой, быстро спускаются в цокольное помещение дома. - А на улице у вас всё нормально? Больше не бомбят? - Пока нет. Только слышимость взрывов – словно живьём в ад попали. - Вчера весь день бомбили. Такой гул стоял, словно Макеевку волной накрыло. - Это Иловайск рвали на куски, сволочи. Никак не вытравят врага. Вцепились в нашу землю, ни дна им, ни покрышки! - Я так устала, - вдруг сказала Ирина. - Не поняла, Ирина Ивановна. Вы же сильная. - Да какая я сильная? Обыкновенная баба, которая панически боится любого звука. Мне иногда кажется, что я могу услышать, как муха нагло шлёпает своими лапками по стеклу. Я вся – внимание и слух. - Надо послушать, может, и я услышу топот мушиный. - Мушиный? – Ирина улыбнулась. – Ладно, всё будет хорошо. Иначе и быть не может.
**
«Хорошо» не было. Ни вечером, ни ночью, ни утром. Стены сотрясались от взрывной волны, красное зарево во всё небо своим слюнявым оскалом пугало просыпающийся народ.
Жизнь продолжалась. Ирина выглянула в окно. Из её окна, правее, находился Иловайск, который был охвачен огнём. Зарево во всё небо говорило о том, что люди ни на секунду не уснули, что больше кого-то нет в живых, что нет ещё одной школы и хлебопекарни, что больше негде жить многим людям.
Так началось утро. Очередное тяжёлое утро, которое принесло новые потери. Вокзал разбомбили, дома напротив - пострадали от взрывной волны, парикмахерская разрушена, люди погибли.
**
- Ирина Ивановна, слышали, какое горе у Таниной соседки? - Нет, конечно. Господи, что произошло? - Серёжка погиб. В Иловайске. Так и не успел поговорить с матерью перед… - Галина заплакала. - В Иловайске? - Да. Сволочи! Сволочи! Что натворили! Всё разрушили, всех убили. А им ещё и коридор хотят предоставить. За что? За что им такие почести? За Серёгу? За детей? За стариков? Галина плакала навзрыд. Нервы не выдержали новых потерь. - Как твои дети? – попыталась перевести тему Ирина. – Они выехали домой? - Да. Душа с телом расстается, как они будут ехать по дороге, которую непрерывно бомбят?
**
Не зря у Галины душа с телом расставалась: по дороге домой, дети заблудились и угодили в логово нацгвардии. Полтора часа тишины в мобильном отняли практически всю жизнь у горем убитой матери. В машине маленькие дети. Как они перенесут стресс безумного ужаса?
Ирина аккуратно взяла в руку гильзу от АК, недавно подаренную ополченцем «на удачу» и сказала: - Ты не золотая рыбка. Три желания не исполнишь. Исполни одно единственно – дай нам мира.
А в ответ за окном снова громыхнул взрыв. Да, не золотая рыбка. У гильзы – своё предназначение.
[Скрыть]Регистрационный номер 0236192 выдан для произведения:(обычные диалоги)
«Война закончится сразу, как только наступит мир» А. Морозов. Дебальцево
- Как дела, Танечка? – первым делом при встрече поинтересовалась Ирина, зная, что после этого вопроса полчаса будет молча стоять и слушать. Недостаток или достоинство этой когда-то уверенной в себе женщины – рассказывать быстро, громко, взахлёб. Зато, сколько нового можно услышать. - Надоело спать в подвале. Сегодня всю ночь просидела одетая в кресле. Все глаза проглядела, дверь до дыр продырявила - так хотелось сбежать в подвал. - Так зачем рисковала? - Надоело! Суки! Как они меня достали! Как надоело бояться! Чтоб они повыздыхали, - в сердцах крикнула Таня. - А что было после бомбёжки? - Сегодня обошлось. Неделю тому три дома по моей улице грохнули. - Люди живы? - Слава Богу! В подвале отсиживались. А когда выбрались – чуть с ума не сошли. Это жуть жуткая, - Таня снова перешла на крик. – Дался им наш город! Зачем им Ханжонково? - Не знаю, Тань. Ничего не знаю. Бомбят, убивают, уничтожают, стирают с лица земли всё живое.
- У нас один дом чудом остался цел. Он находится прямо возле руин соседних дворов. Там мать с сыном живут. Мать от взрывов оглохла на одно ухо. Никак привыкнуть не может, что ей всё надо кричать на ухо. В детстве её сын Серёга таким лоботрясом рос, думали, совсем покатится по наклонной. То яблоки таскал из чужого сада, то цветы мог вытоптать на клумбе соседской, то чужую козу привяжет к собачьей будке. Стал постарше – Не унимался. Да и соседи помогали ему оставаться в ребяческом возрасте, пока не женился. Откуда хватка взялась: за что ни возьмётся – всё ладится. И сын родился, и холодильник купили, и телевизор плазменный. Что у молодёжи в голове – только они знают. Поссорились, разбежались, разъехались.
- Как разъехались, Тань? - А чёрт их знает. Не знаю, кто кому насолил. Убежала от Серёги жена. Пошел бы на убыль парняга, если бы не война. Вижу как-то, стоит у своей калитки в военной форме, с автоматом. Хотела пошутить, но тут же заткнулась – воин стоит. - А форма чья? - Наша! Что за вопрос? Сергей периодически возвращался к матери домой. Жалеть стал её после того, как она оглохла. А мы, соседи, обступали его со своими вопросами. Не грубил. Чаще – улыбался. Смешно ему было смотреть, как старые курицы кудахчут вокруг молодого пацана. - Танечка, а что-нибудь обнадёживающее обещал? - А как же! Он всегда говорил, что мы победим. Вот только потерпеть надо. Представляете, что он недавно вытворил? - Нет, конечно, - улыбнулась Ирина. - Он приехал домой на старенькой копейке, к которой был привязан миномёт. - Так уж и миномёт? - Ну, не знаю я, что это было, но какая-то дура тянулась вслед за машиной. Он на пару часов заскочил к матери повидаться и снова на фронт – в Иловайск. Ему кто-то из соседей сказал, что мать на дежурстве в роддоме. - Она акушерка? - Санитарка, - засмеялась Татьяна. – Но как звучит! - Он что, с пулемётом поехал к матери? - Не то слово! Представляете, подъехала такая дура к роддому, а оттуда выскочила нянечка и замахала руками на него: - Молодой человек, здесь роддом. Я вас умоляю, не ставьте здесь «грады». - Какие «грады», тёть Шур? Это же я, Серёга. - Тю ты, - махнула рукой нянечка. – Я тебя не узнала. Загорел-то как! А повзрослел… - она машинально подняла подол старенького халата к глазам. - Тёть Шур, а где мамка? - Так она побежала домой, к тебе. - Чёрт! – выругался Сергей. Время вышло. Не успею мать увидеть.
Он сел в машину и поехал в сторону Иловайска. Навстречу ему, по дороге, бежала мать. Сергей высунул голову в боковое окно и крикнул: - Мать, ну ты совсем глухая. Я же говорил по телефону, что приеду домой, а ты в больницу побежала. Ладно, мне некогда. Жди. Скоро вернусь.
И уехал. - Ну парень даёт! – восхитилась Ирина. - Сюжет – хоть фильм снимай.
**
День выдался ветреным, пасмурным, холодным. Небо заволокло тучами, которые были необычного оттенка: красные. Неужели они и правда красные? Или это галлюцинации? - Гляньте, Ирина Ивановна, тучи красного цвета, - подошла к Ирине Рая. - Значит, не показалось, - Ирина мельком взглянула на Раису и отошла в сторону.
Жизнь решила поиздеваться над Ириной по полной программе: все мысли были о войне, бомбёжке, обстрелах, взрывах, страхе и ужасе. Как она жила раньше? Чем увлекалась? Что любила? Чего не любила? Всё кануло. Всё – в прошлом. Сегодня – война.
**
- Доброе утро, Тамара, - сказала Ирина и тут же осеклась. Никогда она не здоровалась с людьми подобным образом. Всегда говорила: «Здравствуйте». Это значит – будьте здоровы, здравствуйте много лет и не болейте. И вдруг это слово «доброе». - Здравствуйте, Ирина Ивановна, - ответила Тамара. Заметили, я только пришла на работу. - Конечно, заметила. Что-то произошло? - По дороге на работу нас остановили на блокпосту. Мы сначала не поняли, что происходит, а потом в автобусе попадали на пол. Ребята заряжали какую-то установку и стреляли. Это – на грани помешательства. - Значит, вы теперь участница боевых действий. Я – свидетельница этих действий, пропади они пропадом, - ответила Тамара и обе женщины, как по команде, повернулись в сторону взрывов. - Бомбят. Сколько ещё?
- Представляете, моя знакомая вывезла дочь из Макеевки в Мариуполь рожать. - Она что, в Ханжонково не могла поехать? Там в подвале оборудовали родзал. Девочки рожают, я знаю. - Такая славная девочка родилась! Правда, вес маленький, но кто сейчас может выносить нормального ребёночка? - А как же домой? - А домой теперь очень сложно вернуться. Денег нет, здоровье у роженицы слабенькое, ребёночек – крошечка, а дорога домой подвергается постоянным бомбёжкам. Да и маршрутки не ходят. Все дороги перекрыты. - Ребёнок войны…- сказала Ирина. Знаете, моя внучка Лизавета сегодня сказала: - Бабушка, война лишила меня самого главного праздника в моей жизни. - Какого? – спросила я. Первого сентября я должна была пойти в первый класс. Я хочу в школу. - Ты пойдешь первого октября. - Такого праздника не бывает. - Страх Господний. До чего дожили. Одни убегают от войны рожать и попадают в войну, другие выбегают из дому в страхе, что разбомбят жильё и погибают у подъезда. Третьи не могут отправить детей в школы только потому, что школ больше не существует.
**
- Таня, а где ваши дети? – снова подошла Ирина к Татьяне. - У своих знакомых на Бажанова. - Так ведь там бомбят. - У них, вернее, у того человека, в чьём доме они живут, хороший подвал. Настоящий бункер с отдельными коммуникациями. Живи – не хочу. Они даже бомбёжки не слышат. Научились недавно определять время бомбёжки по дворовой собаке. Ровно за пять – семь минут пёс прячется под скамейку и скулит. Это главный сигнал, по которому все, вместе с собакой, быстро спускаются в цокольное помещение дома. - А на улице у вас всё нормально? Больше не бомбят? - Пока нет. Только слышимость взрывов – словно живьём в ад попали. - Вчера весь день бомбили. Такой гул стоял, словно Макеевку волной накрыло. - Это Иловайск рвали на куски, сволочи. Никак не вытравят врага. Вцепились в нашу землю, ни дна им, ни покрышки! - Я так устала, - вдруг сказала Ирина. - Не поняла, Ирина Ивановна. Вы же сильная. - Да какая я сильная? Обыкновенная баба, которая панически боится любого звука. Мне иногда кажется, что я могу услышать, как муха нагло шлёпает своими лапками по стеклу. Я вся – внимание и слух. - Надо послушать, может, и я услышу топот мушиный. - Мушиный? – Ирина улыбнулась. – Ладно, всё будет хорошо. Иначе и быть не может.
**
«Хорошо» не было. Ни вечером, ни ночью, ни утром. Стены сотрясались от взрывной волны, красное зарево во всё небо своим слюнявым оскалом пугало просыпающийся народ.
Жизнь продолжалась. Ирина выглянула в окно. Из её окна, правее, находился Иловайск, который был охвачен огнём. Зарево во всё небо говорило о том, что люди ни на секунду не уснули, что больше кого-то нет в живых, что нет ещё одной школы и хлебопекарни, что больше негде жить многим людям.
Так началось утро. Очередное тяжёлое утро, которое принесло новые потери. Вокзал разбомбили, дома напротив - пострадали от взрывной волны, парикмахерская разрушена, люди погибли.
**
- Ирина Ивановна, слышали, какое горе у Таниной соседки? - Нет, конечно. Господи, что произошло? - Серёжка погиб. В Иловайске. Так и не успел поговорить с матерью перед… - Галина заплакала. - В Иловайске? - Да. Сволочи! Сволочи! Что натворили! Всё разрушили, всех убили. А им ещё и коридор хотят предоставить. За что? За что им такие почести? За Серёгу? За детей? За стариков? Галина плакала навзрыд. Нервы не выдержали новых потерь. - Как твои дети? – попыталась перевести тему Ирина. – Они выехали домой? - Да. Душа с телом расстается, как они будут ехать по дороге, которую непрерывно бомбят?
**
Не зря у Галины душа с телом расставалась: по дороге домой, дети заблудились и угодили в логово нацгвардии. Полтора часа тишины в мобильном отняли практически всю жизнь у горем убитой матери. В машине маленькие дети. Как они перенесут стресс безумного ужаса?
Ирина аккуратно взяла в руку гильзу от АК, недавно подаренную ополченцем «на удачу» и сказала: - Ты не золотая рыбка. Три желания не исполнишь. Исполни одно единственно – дай нам мира.
А в ответ за окном снова громыхнул взрыв. Да, не золотая рыбка. У гильзы – своё предназначение.