А что делать? Что делать?

 

            Идем мы с Арнольдом Васиным по морозцу с аэродрома. Идти далеко, километра три. У меня в одной руке портфель штурманский, как ядро узника, в другой − алюминиевая канистра на десять литров. В канистре чистейший авиационный, нет, не спирт, а керосин. Газа у нас в гарнизоне нет, «Мечта» много электричества жрет, накладно. А керогазка в самый раз. Чайник за семь минут закипает, и керосин у нас в авиации даровой.

            Одна беда, таскать тяжело. А ну с портфелем, что по жизни как ядро у узника, в одной руке и с канистрой в другой протопай в унтах да меховом комбинезоне три километра! Не обрадуешься и дешевизне энергоносителя. Вот я Арнольду и жалуюсь.

            − Неужели так трудно в гарнизоне торговлю керосином организовать? Платил бы я эти 7 копеек за литр, а не волок с аэродрома. Я же не один такой. Всем керосин дома нужен. Нас бы и отстой, что в реку сливают, устроил. А то вот тащим каждый по норам…

            − Да, − говорит Арнольд, а его только недавно секретарем партийной организации эскадрильи выбрали, − да, вот так по канистрочке, по ведерочку, по болтику да по винтику и растаскиваем мы родное государство.

            Я еще, помню, на него с удивлением так посмотрел, может, шутит? Нет, не шутит, а даже как бы со злобой это говорит. Государство ему социалистическое жалко, что по болтику да по канистрочке на поток и разорение пущено. Оно и понятно: человека партгрупоргом эскадрильи выбрали, вот сердце-то у него за страну и болит. Значит, не зря его избрали. Я шибко его после этого случая зауважал. Даже разговаривать с ним от большого уважения перестал. А все больше помалкивал, чтобы беды не нажить. И керосин в его присутствии больше не таскал. Без него потаскивал, конечно, куда у нас в гарнизоне зимой без керосину?

            Летом, как всегда, на Сахалин нас заперли. До самой осени просидели. Стали тут мужики к перелету домой готовиться. Кто икру в банках заготавливает, кто рыбу в бочках. Рядом колхозные поля, так умельцы укроп нарезали и в литровые банки с солью набивали, чтобы зимой в ушицу да супец добавлять. Зимой к обеду в такую семью с бутылкой зайдешь, а там, от укропа в ухЕ, летом пахнет, красота!

Петька-правак, который ночью пьяным со второго яруса упал, с двумя прапорами у корейца пять мешков картошки сперли. Их потом всем полком пугали, что корейцы у оперативного дежурного командира полка дожидаются, чтобы на Петьку с прапорами уголовное дело завести. Петька сильно пугался, даже бледнел и всех спрашивал, что делать? Он все деньги, что жена дала, пропил и теперь решил от нее картошкой отбояриться.

            Были умельцы, которые из голубики в больших банках из-под томатной пасты варенье варили. Прямо под хвостом самолета. На костерке. Банки, конечно, перед этим мыли. А сахар они в летно-технической столовой натырили. И бруснику гребли и клоповку. У кого-то банки в техотсеке самолета потекли, сироп по пушкам стрелка-радиста тек, и ос налетело − уйма, к самолету подойти невозможно.

            Арнольд меня спрашивает:

            − Сань, а ты морковку заготавливать будешь?

            − А на фига? – отвечаю, − у нас морковка в военторге всю зиму лежит. Крупная, сладкая и твердая. И цена копеечная, то ли 8, то ли 10 копеек за килограмм. Буду я еще за ней по полям таскаться, очень надо!

            − А пойдем, компанию мне составишь, одному скучно как-то.

            Бздошно ему одному, а не скучно. Еще на объездчика нарвется и по спине нагайкой схлопочет. Но согласился я, тут недалеко, километра полтора, не более. То ли самому скучно было без дела сидеть, то ли я выпивши был. Полялякать видно мне захотелось. Вот и пошли мы с Арнольдиком на морковное поле.

            А поле большое, гектара четыре. Они, наверное, на весь Сахалин морковку именно на этом поле выращивали. Арнольд стал помогать колхозу урожай собирать, а я рядом стою, философствую. Смотрю, как-то странно он урожай убирает. Захватит в обе руки ботвы морковной, сколько может и тянет со всей дури. Целый сноп выдернет, об землю треснет, в воздухе потрясет, чтобы землю сбить, а потом на результаты трудов своих смотрит. Из всей охапки одну, максимум две штуки самые крупные выберет, а остальное между рядками бросает. У выбранных морковок ботву открутит и, уже чистые, без хвостов, в мешок кладет. Я думал, он быстро управиться. Какое там!? Вот я его мысль, что он зимой породил, развивать принялся:

            − Вот так мы все по канистрочке да по морковочке государство родимое и растаскиваем. А еще коммунизм построить хотим.

            И знаете, что мне этот идейный партгрупорг эскадрильи ответил? 

            − А что делать? Что делать? – этак со вздохом и сожалением, будто и впрямь без этой морковки ему неизвестно, что дальше делать и как жить.

 

 

            Мешок он полный набил, еле доволок. И куда ему столько? Я рядом шел, но помогать ему не стал, а только про государство обобранное зудел. Но что-то сегодня страна мало нашего партгрупорга беспокоила.