– Мой дорогой, ты ещё не родился, а уже любим мною. А тебя я попрошу – проследи, чтобы всё было хорошо. – Вы посмотрите на него – ещё ребёнок не родился, а его уже любят. Я родился давно, но почему же меня никто не любит? Вот возьму и сделаю так, чтобы этот ребёнок не родился. Меня никто не любит, нечего и его любить. Решено. Ребёнок не родится. – Помоги, Христа ради! Он хочет помешать родиться нашему любимцу. – Ишь, какой! Думает, что ему всё позволено. Ребёнок родится…
Паловосик ту-ту-ту.
Неплеменно выласту.
– Наш-то, сочинил первый стишок. – Подрастёт, может ещё чего-нибудь сочинит. Проследи, чтобы не мешали… – Наш-то, пошёл в первый класс. Набил портфель книгами для взрослых, чтобы казаться старшеклассником. – Хороший признак. Может, станет нобелевским лауреатом. Помогай. – Станет…Разбежались. Может станет, если доживёт. Только вряд ли… – Наш-то, поступил. – Способный. Пусть набирается уму-разуму… – Наш-то, влюбился и написал стишки.
Вы мой восторг, упоенье!
Верх доброты, красоты,
Дивного чуда творенье,
Свет сокровенной мечты.
– Хорошо ему. Может влюбляться. – Так ты тоже можешь влюбиться. – Чудак, я давно влюблён, только во всех сразу… – Наш-то, ещё написал. Не успел подрасти, а уже берётся за щекотливые темы. Не слишком ли самостоятельно мыслит? Мать не собирается его крестить. Может, подскажешь? Ведь надо крещением снять первородный грех.
Будь то князь, мужик оборванный,
Званья в церкви не нужны.
Хоть сановник титулованный,
Перед Богом все равны.
– Мыслит нормально. Написал хорошие строчки. Вот этим и искупил. Крестить желательно, но не обязательно. Не то время. Окружение не поймёт. – Но ведь он родился-то с первородным грехом. Вырастит ли праведником? – А ты помогай, вот он праведником и вырастит. Каждому я даю ангельскую душу. А уж как он ей распорядится зависит не от меня, а от тебя и него самого. Старайтесь сообща. – Скажи, как вышло, что каждый рождающийся младенец твой, оказывается с первородным грехом? – Я дал Авелю и Каину одинаковые ангельские непорочные души, как и их родителям, кои хоть и согрешили, но мною сразу же и были прощены. Но он вмешался и погубил душу Каина. Прости меня, я не уследил. С того момента всё и пошло не так, как я задумал. Ты и все остальные помощники мои трудитесь в поте лица своего, чтобы все дети мои были праведниками. Мне нужно не идолопоклонничество, а праведность. Сказано мною:
– Не сотвори себе кумира и всякаго подобия.
Старайтесь. Я вам в помощь. Только все вместе мы его остановим. – Старайтесь, старайтесь, и я тоже «постараюсь». Посмотрим, чья возьмёт. – Ты слышал? – Не обращай внимание. Собака лает – ветер носит. А наш пусть растёт некрещёным. – Правильно. Некрещёного легче… – Цыц. Не тронь мальчишку. А ты не спускай с него глаз… – Наш-то, чуть ли не каждый день пишет.
Страсть молнией в меня вонзилась,
Стучала молотом в висках.
В моих объятьях ты забилась,
Как птица певчая в силках.
– Любовь облагораживает. Вырастит страстным мужчиной. – Облагораживает, конечно. Только не слишком ли много любви? Смотри-ка! У него что ни год, то новая любовь.
Своё сердце без разбора
Отдавал одной, другой.
Изменял же очень скоро,
Даже самой дорогой.
– Ищущий, да обрящет. – Наш-то, вновь влюбился, а этот злодей заставляет его страдать. Услал в длительную командировку в Пулковскую обсерваторию. – Ничего страшного. – Наш-то, который месяц смотрит в свои телескопы и страдает в разлуке.
Огромной шалью, чёрною как смоль,
Прикрылось небо, на ночь засыпая.
Но, видимо, побила её моль,
И в дырах звёзды светятся, мерцая.
– Наш-то, не только страдает без любимой.
Ты добра и мудра, Россия.
Вижу поступь былых времён.
Сколько гениев ты взрастила!
Сколько славных дала имён!
– Молодец! У парня появилась гражданская позиция. Может, вырастит, да станет политиком… – Наш-то, окончил и уехал в Сибирь. Пропадёт там! Глухомань. – Я позабочусь. – Позабочусь, позабочусь. Обо мне никто не заботится. А об этой пигалице заботятся. Посмотрим. Самолёты иногда падают… – Помоги, Христа ради! Крыло самолёта трещит так, что вот-вот отвалится. – Не отвалится. Я позабочусь. – Ты бы пристыдил его. Что наш плохого ему сделал? – Бесполезно. Много раз уговаривал его жить хотя бы по десяти моим заповедям – ничего не понимает. – А что мне понимать? Меня никто не понимает. Почему я должен всех понимать?... – Наш-то, поступил в музыкальную школу по классу скрипки. Это в его-то годы. Надо было в семь лет поступать, вот тогда бы и был толк. А сейчас ведь из этого ничего не выйдет. Слишком поздно. Помоги. Вразуми ты его. Пусть идёт в литературный. Он написал неплохие стихи и несколько рассказов. – Ты забыл? В семь лет ему было не до скрипки. Война ещё не кончилась. Разруха. Есть нечего. Потом отец ушёл из семьи, мать заболела. – Скажите спасибо, что с голоду чуть не подох. Война получилась неплохой. Кураж был отменный. Если я вхожу в раж, то меня никто не остановит. – Тебя останавливали, останавливают и будут останавливать. Войны твои всё короче и короче. – Лучшие времена, конечно, прошли. А как было хорошо в войне алой и белой розы! Поэзия. Романтика. Зрелище. 30 лет интереснейшей войны. Везёт то Плантагенетам, то Ланкастерам, то Плантагенетам, то Ланкастерам. Были войны и подлиннее – например столетняя. 116 лет захватывающего зрелища. Было на что посмотреть. – Скоро ты уйдёшь на «пенсию». Войны кончатся. Хватит! Покуражился. – А ведь ты мог бы меня одним пальцем придушить. Но не хочешь. Ещё бы. Тогда тебе надо отменить твою шестую заповедь… Слушай. Придуши меня! Я тебя умоляю.! Сразу всё будет так, как ты хочешь. Но тогда твой самый главный туз окажется шестёркой. И чем ты будешь крыть королей козырных? Ха-ха-ха. Вот то-то. А пока мужайся. – Умный. Ничего не скажешь. Если бы был ещё и добрым. Тяжело с ним бороться. Но шестую заповедь я действительно не могу отменить, ибо это чревато ещё большими бедствиями. Ничего. Он хитёр от бездуховности, а я мудр от доброты. Добро рано, или поздно, но победит. Надо набраться терпения. – Нельзя ли побыстрее? Конца-края нет его злодеяниям. Он тебя просит. Выполни его просьбу. – Нельзя, мой золотой. Тогда надо отменять шестую заповедь, и ничего святого не останется. Все будут убивать друг друга говоря: «Он убил, значит и мне можно». – Но его козни с каждым днём всё уменьшаются и уменьшаются. Он сам ничего сделать не может. Но его злыми мыслями пользуются плохие люди. Мы с тобой и со всеми остальными должны менять сознание людей в сторону добра и справедливости, и тогда он будет кусать себе ногти на «пенсии»… – Наш-то, на выпускном сыграл «Пуньяни-Крейслера». – Молодец, ты ему помогай. – Помогай, помогай. Я ему сам «помогу». Посмотрим. Вот он скоро поедет на Чёрное море с подводным ружьём. Будет там заниматься нарушением шестой заповеди. Вот у меня и повод подходящий. Убивать-то, нельзя… – Помоги, Христа ради! Наш подбил рыбину и тонет! – Молодец, хвалю! Всё будет нормально. Минут через десять очухается. – Не повезло мне. Ну, не сейчас, то… Ещё не вечер… – Наш-то, поступил в музыкальное училище. Проку не будет. Вокруг него такие таланты! Не пробьётся он. Поздно начал. Мендельсона ему не дают. Вымрет он на «Интродукции и рондо-каприччиозо» Сен-Санса. – Ничего страшного. Пусть развивает музыкальное мышление. Может из него выйдет композитор. – Выйдет. Фига с два! Если что-то и напишет, то я-то уж постараюсь… – Наш-то, бросил училище на третьем курсе. Подал заявление на композиторский. – Пусть попробует, если хочет. Помогай. – Дудки! Я ему сам помогу. Лезет, куда ни попадя. Училище не закончил, а прёт в композиторы. Ну, давай, давай! Показывай свою «музыку»… Ха-ха-ха. Пусть знает и помнит меня. – Нашего-то не приняли. Сказали, что очень однообразно. Надо больше модуляций и над формой поработать. А музыка-то неплохая. – Не получилось у меня, извини. Он перехитрил. Его победа временная. – Посмотрим, насколько временная. Дорогу ему скоро переходить. Перейдёт ли? Уж я постараюсь… – Помоги, Христа ради! Наш переходит улицу в неположенном месте. Машина мчится под уклон на бешеной скорости. Наш заметался. – Молодец! Не волнуйся, всё будет хорошо… – Наш-то, написал «Перстенёк с аметистом». Понёс Башмету и Спивакову. Отдал партитуру и компакт-диск их оркестрантам. – Ха-ха-ха. Что толку-то? Его же никуда не пустили. Если каждого придурка пускать, то «пускалка» кончится. Я отменно постарался. Нечего со свиным рылом переть в Охотный Ряд. Нотки-то не дойдут до адресата. – Наш-то попал впросак. – Я не имею право вмешиваться. Пусть это будет на его совести. Но я немного помогу. «Перстенёк с аметистом» сыграет камерный оркестр школы искусств имени Святослава Рихтера. Там хороший дирижёр – заслуженный работник культуры России Василий Гладыш. Он повезёт «Перстенёк» на фестиваль молодёжных оркестров во Францию. Проследи, чтобы никто не помешал. – Ха-ха-ха! Что толку-то? Пусть везёт. Только я с этим дирижёром поработаю. Ха-ха-ха!... – Ты слышал? Его-то взяла. Во Франции играли только великолепную музыку Таривердиева. "Перстеньком" там и не пахло. Что скажешь?...
— Ещё не вечер. Давай-ка послушаем "Перстенёк с аметистом"...
[Скрыть]Регистрационный номер 0031808 выдан для произведения:
Наш-то.
Вячеслав Сергеечев
(глава из "Батарейки Высшей цивилизации" - мистический роман.)
– Мой дорогой, ты ещё не родился, а уже любим мною. А тебя я попрошу – проследи, чтобы всё было хорошо.
– Вы посмотрите на него – ещё ребёнок не родился, а его уже любят. Я родился давно, но почему же меня никто не любит? Вот возьму и сделаю так, чтобы этот ребёнок не родился. Меня никто не любит, нечего и его любить. Решено. Ребёнок не родится.
– Помоги, Христа ради! Он хочет помешать родиться нашему любимцу.
– Ишь какой! Думает, что ему всё позволено. Ребёнок родится…
Паловосик ту-ту-ту.
Неплеменно выласту.
– Наш-то, сочинил первый стишок.
– Подрастёт, может ещё чего-нибудь сочинит. Проследи, чтобы не мешали…
– Наш-то, пошёл в первый класс. Набил портфель книгами для взрослых, чтобы казаться старшеклассником.
– Хороший признак. Может, станет нобелевским лауреатом. Помогай.
– Станет…Разбежались. Может станет, если доживёт. Только вряд ли…
– Наш-то, поступил.
– Способный. Пусть набирается уму-разуму…
– Наш-то, влюбился и написал стишки.
Вы мой восторг, упоенье!
Верх доброты, красоты,
Дивного чуда творенье,
Свет сокровенной мечты.
– Хорошо ему. Может влюбляться.
– Так ты тоже можешь влюбиться.
– Чудак, я давно влюблён, только во всех сразу…
– Наш-то, ещё написал. Не успел подрасти, а уже берётся за щекотливые темы. Не слишком ли самостоятельно мыслит? Мать не собирается его крестить. Может, подскажешь? Ведь надо крещением снять первородный грех.
Будь то князь, мужик оборванный,
Званья в церкви не нужны.
Хоть сановник титулованный,
Перед Богом все равны.
– Мыслит нормально. Написал хорошие строчки. Вот этим и искупил. Крестить желательно, но не обязательно. Не то время. Окружение не поймёт.
– Но ведь он родился-то с первородным грехом. Вырастит ли праведником?
– А ты помогай, вот он праведником и вырастит. Каждому я даю ангельскую душу. А уж как он ей распорядится зависит не от меня, а от тебя и него самого. Старайтесь сообща.
– Скажи, как вышло, что каждый рождающийся младенец твой, оказывается с первородным грехом?
– Я дал Авелю и Каину одинаковые ангельские непорочные души, как и их родителям, кои хоть и согрешили, но мною сразу же и были прощены. Но он вмешался и погубил душу Каина. Прости меня, я не уследил. С того момента всё и пошло не так, как я задумал. Ты и все остальные помощники мои трудитесь в поте лица своего, чтобы все дети мои были праведниками. Мне нужно не идолопоклонничество, а праведность. Сказано мною:
– Не сотвори себе кумира и всякаго подобия. Старайтесь. Я вам в помощь. Только все вместе мы его остановим.
– Старайтесь, старайтесь, и я тоже «постараюсь». Посмотрим, чья возьмёт.
– Ты слышал?
– Не обращай внимание. Собака лает – ветер носит. А наш пусть растёт некрещёным.
– Правильно. Некрещёного легче…
– Цыц. Не тронь мальчишку. А ты не спускай с него глаз…
– Наш-то, чуть ли не каждый день пишет.
Страсть молнией в меня вонзилась,
Стучала молотом в висках.
В моих объятьях ты забилась,
Как птица певчая в силках.
– Любовь облагораживает. Вырастит страстным мужчиной.
– Облагораживает. Конечно. Только не слишком ли много любви? Смотри-ка! У него что ни год, то новая любовь.
Своё сердце без разбора
Отдавал одной, другой.
Изменял же очень скоро,
Даже самой дорогой.
– Ищущий, да обрящет.
– Наш-то, вновь влюбился, а этот злодей заставляет его страдать. Услал в длительную командировку в Пулковскую обсерваторию.
– Ничего страшного.
– Наш-то, который месяц смотрит в свои телескопы и страдает в разлуке.
Огромной шалью, чёрною как смоль,
Прикрылось небо, на ночь засыпая.
Но, видимо, побила её моль,
И в дырах звёзды светятся, мерцая.
– Наш-то, не только страдает без любимой.
Ты добра и мудра, Россия.
Вижу поступь былых времён.
Сколько гениев ты взрастила!
Сколько славных дала имён!
– Молодец! У парня появилась гражданская позиция. Может вырастит, да станет политиком…
– Наш-то, окончил и уехал в Сибирь. Пропадёт там. Глухомань.
– Я позабочусь.
– Позабочусь, позабочусь. Обо мне никто не заботится. А об этой пигалице заботятся. Посмотрим. Самолёты иногда падают…
– Помоги, Христа ради! Крыло самолёта трещит так, что вот-вот отвалится.
– Не отвалится. Я позабочусь.
– Ты бы пристыдил его. Что наш плохого ему сделал?
– Бесполезно. Много раз уговаривал его жить хотя бы по десяти моим заповедям – ничего не понимает.
– А что мне понимать? Меня никто не понимает. Почему я должен всех понимать?...
– Наш-то, поступил в музыкальную школу по классу скрипки. Это в его-то годы. Надо было в семь лет поступать, вот тогда бы и был толк. А сейчас ведь из этого ничего не выйдет. Слишком поздно. Помоги. Вразуми ты его. Пусть идёт в литературный. Он написал неплохие стихи и несколько рассказов.
– Ты забыл. В семь лет ему было не до скрипки. Война ещё не кончилась. Разруха. Есть нечего. Потом отец ушёл из семьи, мать заболела.
– Скажите спасибо, что с голоду чуть не подох. Война получилась неплохой. Кураж был отменный. Если я вхожу в раж, то меня никто не остановит.
– Тебя останавливали, останавливают и будут останавливать. Войны твои всё короче и короче.
– Лучшие времена, конечно, прошли. А как было хорошо в войне алой и белой розы! Поэзия. Романтика. Зрелище. 30 лет интереснейшей войны. Везёт то Плантагенетам, то Ланкастерам, то Плантагенетам, то Ланкастерам. Были войны и подлиннее – например столетняя. 116 лет захватывающего зрелища. Было на что посмотреть.
– Скоро ты уйдёшь на «пенсию». Войны кончатся. Хватит! Покуражился.
– А ведь ты мог бы меня одним пальцем придушить. Но не хочешь. Ещё бы. Тогда тебе надо отменить твою шестую заповедь… Слушай. Придуши меня. Я тебя умоляю. Сразу всё будет так, как ты хочешь. Но тогда твой самый главный туз окажется шестёркой. И чем ты тогда будешь крыть королей козырных? Ха-ха-ха. Вот то-то. А пока мужайся.
– Умный. Ничего не скажешь. Если бы был ещё и добрым. Тяжело с ним бороться. Но шестую заповедь я действительно не могу отменить, ибо это чревато ещё большими бедствиями. Ничего. Он хитёр от бездуховности, а я мудр от доброты. Добро рано, или поздно, но победит. Надо набраться терпения.
– Нельзя ли побыстрее? Конца-края нет его злодеяниям. Он тебя просит. Выполни его просьбу.
– Нельзя, мой золотой. Тогда надо отменять шестую заповедь, и ничего святого не останется. Все будут убивать друг друга говоря: «Он убил, значит и мне можно». – Но его козни с каждым днём всё уменьшаются и уменьшаются. Он сам ничего сделать не может. Но его злыми мыслями пользуются плохие люди. Мы с тобой и со всеми остальными должны менять сознание людей в сторону добра и справедливости, и тогда он будет кусать себе ногти на «пенсии»…
– Наш-то, на выпускном сыграл «Пуньяни-Крейслера».
– Молодец, ты ему помогай.
– Помогай, помогай. Я ему сам «помогу». Посмотрим. Вот он скоро поедет на Чёрное море с подводным ружьём. Будет там заниматься нарушением шестой заповеди. Вот у меня и повод подходящий. Убивать-то, нельзя…
– Помоги, Христа ради! Наш подбил рыбину и тонет!
– Молодец, хвалю! Всё будет нормально. Минут через десять очухается.
– Не повезло мне. Ну, не сейчас, то… Ещё не вечер…
– Наш-то, поступил в музыкальное училище. Проку не будет. Вокруг него такие таланты! Не пробьётся он. Поздно начал. Мендельсона ему не дают. Вымрет он на «Интродукции и рондо-каприччиозо» Сен-Санса.
– Ничего страшного. Пусть развивает музыкальное мышление. Может из него выйдет композитор.
– Выйдет. Фига с два. Если что-то и напишет, то я-то уж постараюсь…
– Наш-то, бросил училище на третьем курсе. Подал заявление на «композиторский».
– Пусть попробует, если хочет. Помогай.
– Дудки. Я ему сам помогу. Лезет куда ни поподя. Училище не закончил, а прёт в «композиторы». Ну, давай, давай. Показывай свою «музыку»… Ха-ха-ха. Пусть знает и помнит меня.
– Нашего-то не приняли. Сказали, что очень однообразно. Надо больше модуляций и над формой поработать. А музыка-то неплохая.
– Не получилось у меня, извини. Он перехитрил. Его победа временная.
– Посмотрим, насколько временная. Дорогу ему скоро переходить. Посмотрим. Перейдёт ли? Уж я постараюсь…
– Помоги, Христа ради! Наш переходит улицу в неположенном месте. Машина мчится под уклон на бешеной скорости. Наш заметался.
– Молодец! Не волнуйся, всё будет хорошо…
– Наш-то, написал «Перстенёк с аметистом». Понёс Башмету и Спивакову. Отдал партитуру и компакт-диск их оркестрантам.
– Ха-ха-ха. Что толку-то. Его же никуда не пустили. Если каждого придурка пускать, то «пускалка» кончится. Я отменно постарался. Нечего со свиным рылом переть в Охотный Ряд. Нотки-то не дойдут до адресата.
– Наш-то попал впросак.
– Я не имею право вмешиваться. Пусть это будет на его совести. Но я немного помогу. «Перстенёк с аметистом» сыграет камерный оркестр школы искусств имени Святослава Рихтера. Там хороший дирижёр – заслуженный работник культуры России Василий Гладыш. Он повезёт «Перстенёк» на фестиваль молодёжных оркестров во Францию. Проследи, чтобы никто не помешал.
– Ха-ха-ха! Что толку-то? Пусть везёт. Только я с этим дирижёром поработаю. Ха-ха-ха!...
– Ты слышал? Его-то взяла. Во Франции играли только великолепную музыку Таривердиева. "Перстеньком" там и не пахло. Что скажешь?...
Как бы мы ни старались сформировать из наших детей что-то особенное, без настоящего интереса и увлечения ничего не получится! как хорошо, что мы не имеем возможности вмешиваться в то, что решено свыше...Чего бы мы наворотили! Интересный отрывок...выдаёт родителей ( в общем-то, основнуб массу из них) с головой! Успешной работы!