Лагерь для военнопленных
немцев, располагался в полуразрушенном монастыре. Пленных здесь было сотни три,
в основном младшие офицеры. Одеты они были чисто, за собой следили, отдельные
брились два раза в день.
Виноградова, как и других
прибывших с ним лейтенантов, разместили в кельях монахов по два человека. В
помещениях даже в жаркий летний день, было прохладно. В своей тумбочке,
Виноградов нашел металлический футляр для очков и круглый, толщиной с карандаш,
предмет. Он повертел его, потянул за один конец, отделившись от основного
цилиндра, в руке осталось часть с куском карандаша. Потянул с другой стороны,
там торчало перышко.
- Привыкай к немецким
вещам, - пояснил сопровождавший его капитан. – Можно писать и карандашом, и
чернилами. Можно потом сложить, ничего не сломается. А вот и зингеровская
бритва.
Капитан протянул
металлическую продолговатую коробочку, открыл. Там помазок, бритва. Виноградов раскрыл бритву, лезвие
отдавало синевой, притягивало
взгляд. Лейтенант невольно провел тыльной частью ладони по подбородку.
Капитан пристально
посмотрел, молча кивнул, повернулся и вышел.
На широкой стене, которую
было видно из окна кельи, громко гукали голуби. Один, то вытягивал шею, то,
склоняя голову в сторону, кругами ходил вокруг другого.
- Ухаживает, - подумал
Виноградов и посмотрел дальше.
Недалеко, был виден остов
сгоревшего танка, не разберешь нашего ли, немецкого, а еще дальше, зеленое поле
ржи.
Небольшой ветерок, гнал по
нему волны, и казалось, это зеленая морская волна, одна за одной, наплывает к
стенам монастыря. И вовсе это не старое здание, а океанский корабль, которого
Виноградов никогда не видел, как не видел и моря. Но сегодня, в этом монастыре,
он вдруг понял, какая же огромная его страна, какая она красивая. И так
захотелось ему подняться в небо, да посмотреть с верху на эту красоту, что он
зажмурился, зачем-то шагнул к окну, наткнувшись на стену, остановился, открыл
глаза, поправил гимнастерку.
Он еще не знал, что очень
скоро, ему придется впервые в жизни, лететь на самолете. Однако это будет
ночью, он так ничего и не увидит.
Пленные офицеры жили в
каменных длинных помещениях, построенных у крепостной стены. Что раньше в них
было, никто уже и не помнил. Пленных выводили на работу по восстановление
основного здания и стены вокруг, однако работа шла медленно, работали они
неумело. Было видно, что не привыкли к физическому труду, но испачкать свои
руки мундиры, не боялись. Все были с погонами, при ремнях, только на месте
наград, были маленькие дырочки.
Виноградов не сразу понял,
зачем пленных каждый день вызывают на допросы, называют по званию, спрашивают
биографические данные, просят описывать места, где проживали, где учились.
Виноградов много раз
участвовал в допросах. Он практически свободно владел немецким языком,
польским, украинским, белорусским. В местечке Костюковичи, где родился
Виноградов, проживало много евреев, которые учили своих, да и чужих детей. Между собой
разговаривали на смешанном немецком, польском, идише.
А вот с подчерком у Виноградова всегда была проблема. При
оформлении его документов, майор кадровик долго разглядывал написанную им
автобиографию, потом рассмеялся и сказал:
-Тебя, лейтенант, надо было
в шифровальщики направлять, а не к нам, ну, иди, иди, а я попробую
прочитать.
Боевая и физическая
подготовка занимала весь световой день. Учились стрелять из всех видов
стрелкового оружия, как нашего, так трофейного. Учили метать ножи. Мучили на
тренировках по подрывному делу, а сколько пришлось бегать вокруг ржаного поля,
не сосчитать.
Особенно нравились
Виноградову тренировки по борьбе. Даже молчаливый капитан, командир их сводного
отряда, не раз оказывался на «лопатках» после его, Николая, броска.
Месяц пролетел, как один
день.
Вечером, всех десять человек, завели в склад. Там
они переоделись в немецкую форму. Виноградов рассматривал протянутый ему китель
с лейтенантскими погонами и нашивкой за ранение.
Полет в «Дугласе» он помнил
плохо. Его тошнило, потом сильно заболела голова, потом капитан, стал
рассказывать, какое у них задание.
Линию фронта пересекли без
особых происшествий, было вспышки взрывов рядом с самолетом, но никто не придал
этому значение.
Виноградов посмотрел на
капитана, удивился, что тот замолчал. Капитан, прикрыв глаза, казалось, дремал,
его правая рука, свободно висела между ног, шатаясь из стороны в сторону.
Виноградову что-то не
понравилось в его позе, он тронул капитана за плечо, тот стал валиться вперед.
На спине выступило темное пятно, а из пробитого борта самолета, несло холодный
воздух.
Их группу, высадили на
лесной поляне в Беловежской пуще. Из партизанского отряда они сразу пошли на
свой маршрут и за месяц, выполнили все, что было намечено. Штабные машины,
штабы тыловых частей, старшие офицеры, сколько их было.
Из немецкого тыла выходили
долго, все были уставшие, не выспавшиеся. Но каждый был чисто выбрит, опрятно,
насколько это было возможно при этой ситуации, одет. Трофейное оружие вычищено,
готово к применению.
До передовой
оставалось каких-то полсотни километров, когда на очередном сеансе связи, дали
задание захватить и удержать до подхода наших танков мост стратегического
значения.
Кроме капитана, погибшего в
самолете, все были целы и здоровы. И вот теперь…
Сутки лежали в траве,
наблюдая за охраной моста.
Четыре пулеметных гнезда, в
кустах бронемашина, тоже с пулеметом, из окопов, торчат трубы «фаустпатронов».
Смена караула через каждые
два часа. Всего охраны около ста человек, на каждого по десять, не плохой счет.
На следующее утро, обратили
внимание на провода, которые тянулись под фермами моста и поняли, мост
заминирован.
Определились с главным,
пулеметные гнезда и бронемашину, нужно захватить без шума, затем всем окружить
щитовой, «финский» дом, в котором отдыхали остальные охранники.
Виноградов проверил,
свободно ли финка выходит из ножен. Он вспомнил зеленоглазую связистку, которой
когда-то подарил этот нож, вспомнил и убитого немецкого диверсанта, с тела которого
снял эту финку, посмотрел на часы. Через двадцать минут смена караула, должны
уложиться.
Над рекой послышался крик
выпи, потом еще раз. Утренний туман, медленно поднимался от реки. Казалось,
густо замешанное тесто, всходит прямо на глазах. Вот уже не видно тальника у
воды, вот расплывается противоположный берег, а теперь, туман струится по
дороге, тонкими змейками стекает в ячейки пулеметчиков.
Виноградов, бесшумно
подполз ближе, нож в правую руку, оперся на левую, подтянул колени, приподнял
голову.
В ячейке трое, пулеметчик,
крупного телосложения фельдфебель, его второй номер, длинный и худой солдат, а
немного в стороне, на ящике с зарядами к фаустпатрону, сидит третий, его
лейтенант разглядел плохо. Но Виноградов, словно кожей почувствовал, что самый
опасный, именно этот третий.
Напрягая зрение, разглядел
изношенные, короткие сапоги, с протертыми подошвами, выгоревший мундир и
засаленную пилотку. Солдату было около сорока лет и был похож он на бригадира,
который обучал на заводе Николая, уму разуму.
Виноградов, уже прыгая на
солдата, заметил, как быстро тот схватил лежащий рядом автомат, передернул
затвор и поднял ствол на уровень лица Николая.
Резко выпрямив руку,
Виноградов горизонтальным движением перерезал ему горло и, не глядя на
хрипящего врага, повернулся к фельдфебелю, проделал такое же движение.
Длинный с ужасом глядел в
глаза Николая, не делая попытки взять висевший на груди автомат. Виноградов вновь махнул рукой, вздохнул.
-Вот и нет троих человек, -
а потом поправил себя, - нет не человек. Я не звал их сюда, это враги, не я их,
так они меня.
С отдыхающими в домике, без
шума не получилось. Едва окружили
дом, со стороны передовой, раздались сильные взрывы, шум танковых моторов и
беспорядочная стрельба.
Из окон дома раздались
автоматные очереди, но было поздно. От взрыва нескольких гранат, точно
брошенных в окна, стены дома распались веером.
Гул танков за спиной
нарастал, но немецкие мотоциклисты, вынырнув из тумана, прибыли раньше.
Наши танки, дождалось
только двое.
Виноградов, получивший
легкую контузию и синеглазый лейтенант Изотов, с простреленными ногами.
Получая орден «Красной
звезды», старший лейтенант Виноградов не выдержал, слеза покатились из его
глаз.
Полковник из штаба армии
подошел к нему, по-отцовски обнял и шепнул на ухо:
- Что сделаешь сынок,
война, придется терпеть.
От этого ли участия, или от усталости, а
может потому, что его
товарищи погибли, а он здоровый, без единой царапины стоит перед полковником,
Николай покраснел, опустил голову и тихо, не по Уставу сказал:
Помочь сайту
Поздравления
