Варька

[Скрыть] Регистрационный номер 0483802 выдан для произведения:

 

Часть 1.

 

1.

 

 

Под ярким майским солнцем от красных флагов и транспарантов рябило в глазах. Вся площадь была красной. Гремела музыка. Стройными рядами крепкие, цветущие юноши и девушки в спортивной форме чеканили шаг, проходя мимо трибуны. С трибуны их приветствовали, и молодёжь, от восторга, боялась сбить строй.

Наконец площадь пройдена. Строгие каре превратились в широкий бурный поток. Киоски, тележки с лимонадом и мороженым, на радость продавцам, были мгновенно опустошены.

Варька залпом выпила стакан холодного лимонада и белыми зубками, с хрустом, впилась в вафельное мороженое.

Родители её были в постоянных разъездах. Мать пропадала в археологических экспедициях где-то за Уралом, а отец - в  заграничных командировках в Европе. Он никогда не надевал военную форму, что висела в массивном трёхстворчатом гардеробе. Как-то раз Варька спросила у отца о его работе. Отец приложил к губам палец и прошептал: «Тсс. Военная тайна. Подрастёшь - расскажу». У Варьки захватило дух. Папа ей доверит военную тайну.

 

Всякий раз, когда оба родителя отсутствовали, приезжала бабка Матрёна. «Чёрт в юбке, сатана в юбке, белобрысая ведьма»,- ворчала она, когда внучка приходила домой то с царапиной, то с синяком, то с дыркой на одежде. Правда, юбки и платья Варька категорически не признавала. Надевала их редко, в силу необходимости.

Любой человек, заглянув в её комнату, ни за что не поверил бы, что здесь живёт девочка. Никаких плюшевых мишек, кукол, цветочков и бантиков. Ни одного лишнего предмета: письменный стол, кровать, шкаф, книжные полки и построенная отцом шведская стенка. Варька занималась гимнастикой в спортивной школе. На стенах фотографии знаменитых лётчиков, полярников, спортсменов - героев её времени. На гвозде висели боксёрские перчатки и сетка с мячами. Под ними, на полу, гантели. Бабка Матрёна называла её комнату кельей.

 

Всё свободное время она проводила на улице. Коротко подстриженная, в спортивной форме, она едва ли отличалась от мальчишек. Играла в футбол, наравне со всеми сражалась в борцовских и боксёрских турнирах и, конечно же, хулиганила. Когда её команда собиралась драться двор на двор, Варька шла без колебаний и в первых рядах. Ни одно важное, значимое событие не проходило без её участия. Её знали и уважали все мальчишки даже в соседнем, «вражеском» районе. Этакий синий чулок, помешанный на рассказах о женщинах-пиратах. Среди множества книг в отцовской библиотеке она нашла книгу о женщинах, променявших платья и украшения на суровый морской быт. Женщинах, которые в силе, смелости и жестокости не уступали мужчинам, и так же успешно грабили и пускали на дно корабли. Альвильда, Жанна де Бельвиль, Чжэн Ши, Саида аль Хурра, Царица Тевта Иллирийская поражали её воображение. Варька садилась на большой, окованный железом сундук в углу отцовского кабинета и мысленно уносилась туда, где наполнялись ветром паруса, грохотали пушки, окутывая дымом борта, и сверкали под палящим тропическим солнцем пиратские клинки.

 

2.

 

Вернулся из командировки отец. Он никогда не писал домой писем, не присылал телеграмм. Появлялся дома внезапно, как снег на голову. Варька, в лучших семейных традициях, не отходила от него ни на шаг. Отец никогда не лишал её радости побыть рядом с ним. Не просил её уйти даже тогда, когда к нему приходили вечерние таинственные гости. Она угощала их чаем, кофе и, бывало, получала от них какие-нибудь подарки. Самым любимым из них был швейцарский складной нож.  Слушая взрослых, она сама знала, когда ей лучше уйти и не мешать им.

Такие счастливые дни были редкостью. Отец часто приходил домой далеко за полночь, а то и вовсе не ночевал дома. Поэтому Варька при каждом удобном случае атаковала его, требуя показать приёмы боевого самбо. Знал он их немало. И уж точно они были бы в новинку её друзьям. Отец не мог устоять перед напором и обаянием дочки, но строго-настрого запретил обучать приёмам её дворовую команду. «От вас и так много шума»,- говорил отец. Варька впитывала всё, как губка: и приёмы боевого самбо, и уроки немецкого языка, ставшие обязательным приложением к тренировкам. Ради этого она была готова на любые жертвы. Гимнастикой она занималась только для того, чтобы развить в себе силу и ловкость, чтобы в совершенстве владеть своим телом.

Зимой, когда девочки выписывали пируэты на катке, она с клюшкой в руках билась в хоккейных «ледовых побоищах». Со временем она вылепила из себя настоящего бойца.

 

3.

 

Как-то осенью отец вновь был дома. Бабка Матрёна накрыла стол, поставила перед сыном запотевший графинчик и долго жаловалась, как тяжело её с внучкой. Он молча кивал головой, хмурился и грозно смотрел на дочку. Та насупилась и боялась смотреть отцу в глаза. Она уткнулась в тарелку и молча ковыряла вилкой рыбу. Бабка Матрёна не унималась. С победным видом, мол, достанется тебе на орехи, перечисляла внучкины «подвиги».

- Ты, Иван, должен серьёзно с ней поговорить, - наставляла она сына,- Вон ты какой у нас вырос: настоящий, серьёзный мужчина. А это, - бабка Матрёна кивнула на внучку, - одно сплошное наказание.

Бабка Матрёна слукавила. Варька была точной копией отца в детстве. Поэтому он хмурился, из последних сил сдерживая улыбку. Втайне он гордился дочкой, хотя когда-то надеялся, что родится сын.

- Ладно, мама, завтра разберёмся. Утро вечера мудренее, - сказал он и грозно посмотрел на дочь. У неё на лбу, как улика, красовалась закрашенная йодом ссадина, а под левым глазом доживал последние дни синяк, расползаясь желтизной по щеке.

Утром состоялся серьёзный разговор.

 

4.

 

Быстро бегут годы. Быстро проходит детство.

Варька взрослела и всё больше отдалялась от прежних игр и забав. Взрослели и мальчишки. На Варьку они смотрели уже не так, как прежде. В их глазах она стала замечать совсем другие искры. Хотела она этого, или не хотела, но её женское начало, женская природа брали своё. Она продолжала заниматься спортом, но в её шкафу появились платья, юбки, чулки, туфли на каблучках и косметика. Появился в комнате и новый предмет мебели - трюмо.

Глядя на неё, отец радовался происходящим метаморфозам, и, в шутку, называл её не иначе, как Варварой Ивановной. Он видел, что вся прежняя блажь прошла, и Варька из сорванца, гадкого утёнка превратилась в белого лебедя. Он всячески поддерживал волшебное превращение. Либо привозил, либо присылал модную одежду и обувь. Только посылки доставлял явно не почтальон.

Вьющиеся волосы цвета пшеницы легли на плечи. Белёсые брови и ресницы, вопреки советам подруг, она красила редко. Немного широкие скулы, чуть широко расставленные глаза, в сочетании с идеальными формами носа и губ, только добавляли ей очарования. И глаза. Не зря бабка Матрёна называла внучку ведьмой. Правый глаз у Варьки был голубой, как бирюза, а левый - темно-зелёный, болотный. Единственное, что, может быть, портило её внешность, это развитые плечи и кисти рук гимнастки.

В роддоме первый вопрос врача был по поводу глаз. Есть ли у кого-то в роду разноцветные глаза. Если есть, то ничего страшного, если нет, то, впоследствии, могут возникнуть проблемы со здоровьем. Гетерохроматия не редко является признаком каких-либо болезней. Но мать ответила: «Да, были, у прабабушки».

Из всей косметики Варька пользовалась только блеском для губ. Помаду, тушь, румяна, пудру и прочее она не раз дарила счастливым подругам по спортшколе. Одноклассницы её не любили. Некоторые и вовсе её ненавидели, но в открытый конфликт не вступали, - боялись. И конечно же она сводила с ума парней. Попытки ухаживать за Варькой казались ей самой робкими и неуклюжими. Ей было невдомёк, что причина этому её дворовой авторитет. К тому же она не воспринимала своих друзей, как потенциальных кавалеров. 

 

5.

 

Ранним утром её разбудила машина. Варька спала при открытом окне. Во дворе тарахтела «полуторка». Варька встала, прикрыла окно и вернулась под тёплое одеяло.

- Вставай, лежебока, отец приехал! - крикнула ей через дверь бабка Матрёна. Варька пулей вылетела из комнаты и, как обезьянка, повисла на шее у отца.

- Хоть бы накинула что-нибудь, - проворчала бабка Матрёна. Покачав головой, она ушла на кухню.

- Одевайся. Едешь со мной на полигон. Форма одежды - спортивная, - сказал отец. Варька взвизгнула от восторга и побежала одеваться.

 

За городом машина свернула с шоссе и долго ковыляла по ухабистой разбитой дороге, пока не упёрлась в лес. В лесу машина остановилась у деревянных, зелёных ворот с красными звёздами. Часовой, с винтовкой, на плече, проверил у всех документы. Варька, как приказал отец, спряталась под брезентом среди длинных зелёных ящиков.

Проехав КПП, машина ещё минут десять трясла Варьку под пыльным брезентом. Варька отчаянно чихала от пыли.

Наконец машина остановилась. Затих мотор. Кто-то запрыгнул в кузов и откинул брезент. После душной, пыльной темноты она увидела только силуэт на ярком фоне.

- Приехали, разведчица, - сказал незнакомец по-немецки.

Перед двухэтажным кирпичным зданием стоял танк. Она не раз видела «БТ-7» на парадах, но ни раза вблизи. У высокого крыльца отец о чём-то разговаривал с танкистами и с человеком в военной форме без знаков различия. Тот через круглые очки пристально посмотрел на неё и отвернулся.

- Курт, - представился незнакомец. Невысокий, бледный и, как заметила Варька, симпатичный.

- Гельмут, - представился ей второй. Седой, широкий в плечах, лет пятидесяти.

Третьего «немца» звали Францем. Он был похож на Гитлера, разве что полнее. Франц подал Варьке пятнистый свёрток, ботинки и ремни.

- Надевай и подходи к танку, - сказал он. Варька удивилась, как точно отец подобрал для неё немецкий камуфляж и шнурованные ботинки, но вспомнила, что заграничная одежда и обувь тоже были словно сшиты по ней. Идя к танку, она заметила, как все срывают улыбки, но вида не подала.

 

Ящики и брезентовые мешки закрепили на броне. Часть снаряжения погрузили внутрь танка.

Танк, словно корабль, плавно скользил по «барханам» песчаной полигонной дороги. Варька крепко вцепилась в поручневую антенну на башне. У неё захватывало дух, когда танк на скорости резко проваливался вниз, потом взлетал вверх. Разноцветные глаза Варьки горели. Она была на вершине счастья.

Управлял танком Франц. Отец стоял в башне, держась за крышку люка. Курт и Гельмут остались на броне и следили, чтобы Варька при очередном прыжке танка не улетела за борт.

Дорога кончилась. Оглушённая рёвом двигателя и свистом ветра, Варька обрела слух. Танк свернул с дороги. Тихо урча двигателем, он ехал по колее через лес, пока не оказался на безлесом взгорке. Взору открылось сухое  мшистое болото.

На взгорке поставили  палатки и навесы для кухни и снаряжения. Варьку определили на кухню в помощь Курту, самому молодому из четвёрки.

 

До темноты отец и его спутники работали с топографическими картами и документами.

Наступил вечер. Небо покрылось пятнами звёзд. Млечный Путь облаком пересёк небосвод от края до края. Засвеченное городское небо казалось бледной тенью, по сравнению с небом здесь, в лесной глуши. Деловой разговор продолжался и у жаркого трескучего костра. У соседнего костра Варька помешивала в казане ароматный кулеш. Она превратилась в одно большое ухо. Её распирало от любопытства и гордости. Она хоть чуть-чуть,  но прикоснулась к военной тайне. Таинственные и суровые мужчины тихо разговаривали. Их голоса как будто сливались с треском костра. Варька смотрела на них и на отца, которого все называли Матиасом. Они были из тех, для кого малейшая ошибка - смерть.

 

На рассвете все дружно, с шутками и плеском, умылись у ручья. После вкусного завтрака с глазуньей, белым хлебом и кофе группа приступила к работе. Курт взял Варьку к себе в помощницы. Вместе они нарубили для мишеней толстых жердей  и до обеда расставляли мишени на разных дистанциях и направлениях по всему болоту. К тому времени на взгорке был оборудован огневой рубеж со стендами и ячейками для стрельбы. Для Варьки выезд на полигон стал настоящим приключением. Она с нетерпением ждала, когда откроют длинные зелёные ящики. Утомительная ходьба с мишенями по рыхлому глубокому мху стоили её ожиданий. Кроме родных «трёхлинеек», «ППД» и пулемёта «Максим», в ящиках были карабины «Маузер», пистолеты-пулемёты «МП-38-40». Пистолеты «Вальтер» и «Парабеллум. Но самым большим сюрпризом стали для неё два пулемёта «МГ-34». Одно дело - рассказы отца, другое дело - увидеть, прикоснуться к страшному, но красивому оружию.

Были ещё немецкие гранаты, которые, шутя, называли колотушками, и две немецкие радиостанции. Радиостанциями пользовались во время стрельб, когда кто-нибудь из группы шел обновлять или переставлять мишени.

Весь день стреляли по мишеням с разных дистанций. Обсуждали, записывали в тетрадь результаты и замечания. Под руководством Франца Варька разбирала, чистила и собирала каждый «ствол». На другой день вся тяжесть грязной и кропотливой работы целиком легла на её плечи.

Надев немецкую пятнистую униформу, она больше не услышала ни одного слова по-русски. Однажды отец сказал Варьке, что тот, кто не знает языка противника, тот наполовину проиграл войну. Варька, в силу своего характера и способностей, схватывала всё на лету. Отец помогал ей и был поражен тем, что за год она научилась читать и писать по-немецки. Он дал ей адрес репетитора, пожилой немки, живущей в России с ещё царских времён. Берта Георгиевна была женщиной крупной. Острые на язык соседи за глаза называли её Большой Бертой. Муштровала она Варьку не хуже фельдфебеля. Книги немецких писателей и поэтов занимали отдельную полку в Варькиной комнате.

 

После двухдневной чистки оружия и занятий по теории, отец вручил Варьке винтовку и приказал занять позицию для стрельбы лёжа. Чувствуя спиной строгие внимательные взгляды, она сдвинула на дистанцию «ползунок», передёрнула затвор  и прицелилась. Мишень казалась совсем крохотной.

- Огонь! - скомандовал кто-то. Она от волнения не поняла, кто. Задержала дыхание и плавно нажала на спусковой крючок. В ушах у неё   с непривычки «запело».

- Молодец, ворошиловский стрелок! - Похвалил её Франц, но Варька его не услышала, как не услышала выстрела. Одну за другой, она вогнала в мишень ещё четыре пули. Франц, смотревший в бинокль, передал его по кругу.

 

Стрельбы растянулись на неделю. За это время Варька привыкла к оружию, сроднилась с ним. Расстраивалась, что у неё больше не будет возможности вот так вот запросто взять любой «ствол», выйти на огневой рубеж и пострелять. Особенно ей нравилось работать с рацией. Приятно было чувствовать себя в центре внимания…..

 

….Возвращение было грустным. Отец в тот же день принёс Варьке медицинскую справку для школы. Впереди были экзамены и аттестат. Скоро должна была вернуться из экспедиции мама, и бабка Матрёна поспешила вернуться домой, на хутор. Как ни упрашивал её сын, погостить ещё неделю-другую, она наотрез отказалась.

 

Окованный железом, тёмного дерева сундук для  Варьки был тайной за семью печатями. Она считала, что в давние времена, именно в таких сундуках хранились награбленные пиратами сокровища. Заглянуть в сундук она не смела, но сидеть на нём и читать книги, отец не запрещал. Поздним вечером он вернулся со службы и прошёл в кабинет. Варька разогрела ужин. С тарелкой и стаканом чая на подносе вошла в кабинет, поставила ужин на стол и  села на сундук.

- Утром уезжаю, - сообщил после недолгого молчания отец.

- Поэтому ты уже неделю ходишь чернее тучи? - спросила Варька. Таким отца она никогда не видела.

- Нет, - коротко бросил отец. Он быстро съел ужин и взялся за чай.

- Пап, ты можешь сказать что-нибудь? На тебе лица нет. Что случилось? - спросила она.

- Выезд на хутор к деду Чапаю отменяется, - приказным тоном сказал отец.

- Почему? Что я не так сделала? - обиженно спросила Варька.

- Да ты здесь ни при чём! И, вообще, боец, слишком много вопросов, - сказал отец и улыбнулся, - В этот раз командировка будет долгой, - сказал он уже серьёзно.

- Хорошо,  я никуда не еду. Но если то, о чём не принято говорить, правда…

- Это у кого, тут, что не принято говорить? - перебил её отец. Он даже привстал, но тут же сел обратно и закурил. Он серьёзно посмотрел на Варьку, но больше ничего не сказал.

- Значит, не зря болтают…

- Главное, ты меньше болтай! Или забыла, чему я тебя учил? - строго спросил отец, - Скоро мама приедет. Вместе вам легче будет. Я ей телеграмму отправил, - смягчившись, добавил он.

- Я поняла, что никуда этим летом не еду. Но почему тогда им не приехать к нам? - спросила Варька.

- Как дед Чапай бросит своё хозяйство? Кто его отпустит? Варвара Ивановна? Он там один за семерых работает, - сказал отец. Варька не могла понять, чем он так обеспокоен.

- Пап, но ведь до границы далеко? Ну, нападут немцы, ну получит Гитлер по носу. Кого нам бояться с такой армией? - спросила она. Отец в ответ только усмехнулся. От его усмешки у неё похолодело внутри. Отец знал то, о чем не говорят по радио и не пишут в газетах. Да и разговоры у костра о немецких войсках на западной границе, разговоры о том, что не готовы к войне, о том, чего Варька знать не должна.

- Ну, так что мы решим, Варвара Ивановна? - спросил отец, пристально глядя на неё. Он пытался угадать, что она задумала. Боялся, потому что знал её непредсказуемый и строптивый характер. Не получив ответа, он спросил:

- Когда аттестат получишь?

- Через неделю, - ответила она. Отец достал из ящика стола конверт.

- Вот и хорошо. С конвертом ты едешь по указанному на нём адресу. Тебя там уже ждут. Никаких лишних вопросов и никаких фокусов, что бы ни произошло. Мама приедет завтра или послезавтра, - не терпящим возражений тоном сказал отец.

- Я всё поняла, пап,- сказала Варька. Она встала с сундука, подошла к отцу, крепко обняла его и поцеловала. Про себя она твёрдо решила: обязательно сходит по адресу указанному отцом, не если окажется, то отец задумал спрятать её в тылу от войны… Её, хорошо подготовленного бойца, в тот же день уедет к деду с бабкой на хутор. Купит билет на поезд и уедет. У неё был отцовский характер, который ни чем не перешибить. Мама, напротив, была очень доброй и мягкой, но Варьке от неё ничего не досталось кроме внешности.

 

 

6.

 

Утром Варька проснулась рано. Она плохо спала ночью, но план был составлен. Она вышла на кухню, приготовила завтрак и ждала, когда проснётся отец и придёт на запах кофе.

Завтракали молча. Варька любовалась отцом. Отточенные этикетом движения…. И дома он вышел к завтраку аккуратно одетым Манерно, двумя тонкими сильными пальцами отпил из малюсенькой чашки кофе…

  Подмигнул ей, смеясь над своим же подарком – платьем. Оно было ей впору, но взрослый взгляд дочки, её женская, не по возрасту, стать, насмешили его.

- Что смешного? – обиженно спросила она.

- Смешного? Да как можно над тобой смеяться? – наоборот, стоит задуматься, чтобы обновить твой «арсенал». Ты, красавица моя, растёшь, как на дрожжах. Там в углу, чемодан, - сказал отец, кивнув на дверь кабинета

После завтрака отец собрался, обнял её на прощание и ушёл. Внизу его ждала машина. Варька из окна помахала отцу рукой и решительно направилась в кабинет.

 

Варька открыла чемодан. Она примерила блузку, тончайшие чулки, длинную светлую юбку, пиджак в мелкую клетку. Наконец, она повертелась перед зеркалом, примеряя и так и этак шляпку… Фыркнула и переоделась в обычный свой наряд: спортивные туфли, брюки и блузку, полосатую, со шнуровкой на груди. Залихватски, по- хулигански, нахлобучила видавшую виды, выцветшую кепку. Сунула а карман письмо и отправилась в путь.

 

Пришлось ехать в трамвае до кольца. Когда она спрыгнула с подножки, то сразу увидела «Пиво Воды» Он сунула монетке продавщице, которая почему-то недобрым взглядом смотрела ей за спину. Варька быстро догадалась, что сейчас будет «весело». Ну, никак в её планы не входило, явиться на собеседование в неопрятном виде. Она попросила налить ей ещё стакан и дать бутылку с остатками воды.

- Может милицию, девонька, вызвать? – жалобно спросила продавщица.

Варька отмахнулась, но самой стало страшно. Это были не её школьная шантрапа. Одному было уже под двадцать, а на лбу у него «светился», срок, другие, двое, тоже были постарше её, но казались менее опасными. При первом же «шухере» их «сдует».

Понятно, что продавщица никакой милиции не дозовётся. Трамвай прозвенел и, со стуком, умчался.

- Ну, папочка, спасибо, угодил, - громко сказала Варька, чувствуя, как три пары глаз «едят» её тело.

Кроме трамвайного кольца, только пыльная площадка, да улица между заборами. Понятно, что никто этим парням мешать не станет. Наверняка, местные их боятся. Это было видно по продавщице. Помощи ждать неоткуда.

Варька резко, без размаха, ударила пивной кружкой урку по голове. Кружек на прилавке было с десяток, Он рухнул, как подкошенный, а по брусчатке звякнул нож.

- Скажите, а где находится, тридцать второй дом, - спросила Варька продавщицу, как будто ничего не произошло.

Та позеленела от страха.

- Особняк, в конце улицы… Вон, видно его… Жёлтый, крыша красная…

К удивлению Варьки, её противники вдруг как-то обмякли, сдулись, услышав, что Варька интересуется таинственным домом, в который часто приезжают люди, с которыми, как безошибочно подсказывало чутьё, лучше не связываться.

- Куда пошли-то, герои?

- Да пошла ты, - огрызнулся, вытирая кровь, и зло посмотрел на продавщицу, - а ты, корова, вякнешь кому…

Варька плюнула в их сторону, и смело зашагала по пыльной дороге.

 

На крыльце её встретил дежурный.

- Направление, - строго потребовал он.

Варька быстро догадалась, что речь идёт о письме. Это ведь не направление к врачу?

 Не распечатывая конверт, он скрылся за дверью, но быстро вернулся назад, и уже с улыбкой сказал:

- Проходите.

Кабинет когда-то принадлежал человеку знатному, может быть, учёному. Кабинет был похож на отцовский, но более роскошный. Варька не сразу разглядела в темноте человека в круглых очках. Он жестом пригласил её сесть в мягкое кожаное кресло.

Минут десять он читал какие-то бумаги. Затем снял очки.

- Что ж, характеристики ваши весьма недурны. Поэтому работа предстоит большая. Варька встрепенулась, но он жестом «усадил» её обратно, в кресло.

- Понимаете, ваши способности не нужны на войне, Я имею в виду другую войну, когда закончится эта. Вам придётся много работать, чтобы добиться нужных нам результатов. Насколько мне известно, у вас уже были мужчины, а потому это несколько облегчит задачу. Поверьте, это намного лучше, чем вы будете ползать в грязи по тылам, и заниматься прямым уничтожением врага. Хотя не скрою, в вашей практике будут и такие задачи. Я с вами предельно откровенен, потому что обратного пути у вас нет. Просто так я не стал бы с вами откровенничать. С этой минуты вы не принадлежите себе. Вы – на службе. Мне известно, что сегодня приезжает из командировки ваша мать. Поэтому вы можете отправиться домой и встретиться с ней. После чего, завтра вы обязаны прибыть на вокзал… - он сделал паузу  и подал ей конверт, - дальнейшие распоряжения здесь. Зная вашего отца, полностью доверяю вам. Не подведите нас. Можете быть свободны.

Человек во френче вдруг усмехнулся.

- За тех, кто пристал к вам у киоска, можете не беспокоиться. Они уже довольно долго мозолят мне глаза. Я решил направить их кипучую энергию в нужное русло…

Жестом он указал ей на дверь.

 

Варька с трудом сдерживала гнев, сидя в тёмном кабинете.

Отойдя подальше от особняка за высоким забором, она, было, заплакала, но тут же сдержала себя. Не верила, что отец мог вот так сдать её этому упырю. Её душило бешенство. Ох! плохо отец знал её характер…

 

В дверях её встретила мама, в мокром плаще и слезах. Только что прогремела летняя короткая, тёплая  гроза. Варька тоже промокла до нитки. В родительской спальне они переоделись.

Мама не могла отвести от дочки глаз, полных слёз. Глаза были пОлны вины за то, что дочка выросла без неё. Глядя в родные дочкины глаза, она не упустила едва заметную искорку – признак того, что Варька явно что-то задумала. Мама знала, что дочка никогда не станет делать то, что ей не по нраву.

Муж рассказал ей о своих планах на Варьку, и теперь в душе её наступило смятение. Как мать, она понимала, что таким образом они сохранят ей жизнь, но женщина внутри её протестовала против такой участи для дочки.

Мама опустила глаза и сказала:

- Давай попьём чая, Варюша…

Весь день и весь вечер они просидели друг напротив друга, болтали о разных пустяках. Варька «слетала» в гастрономию за едой и бутылочкой лёгкого вина.

За всё время мама так и не заговорила о наболевшем. По Варькиным глазам она поняла, что та никуда не пойдёт завтра. Мама страшно боялась, что они никогда больше не увидятся…

 

 

7.

 

 

Однажды Варька увидела, как отец сунул руку за декоративную планку карниза и что-то  спрятал туда, или, наоборот, взял. Дверь в кабинет была приоткрыта, и, глядя через щель, Варька не поняла, что он сделал. Она долго не решалась заглянуть в тайник. Долго она разрывалась между любопытством и совестью. Верх взяло любопытство. Она взяла стремянку и заглянула в тайник. Там, между кольцами, висели ключи. Ключи от пиратского сундука и ящиков стола. Пришло время открыть таинственный сундук, но сначала…

 

Варька любила подняться на воздушный переход и смотреть на убегающие вдаль поезда. Наблюдать за пронзительно кричащими носильщиками и важными, как министры, проводниками, за суетливыми пассажирами, которых нетерпеливо ждали  паровозы. Паровозы уже разогрели котлы и недовольно пускали пар: мол, давайте, быстрее! И когда посадка заканчивалась, они мчались во все самые дальние пределы огромного государства с гордым названием СССР.

На воздушном переходе Варька по привычке остановилась, глянула вниз, на перроны, похожие на пёстрых гусениц, и побежала к железнодорожным кассам.

У касс толпился народ. Билетов не было. Всё-таки лето настало. По взглядам будущих пассажиров она поняла, что к окошку не то, что спросить, даже приближаться опасно - разорвут. Поэтому она вышла на улицу и стала следить за всеми, кто подходил к дверям.

К полудню ей улыбнулась удача. У входа в кассы появился толстяк в светлом костюме и соломенной шляпе. Он бегал глазами по сторонам, словно кого-то ждал. Ждал и боялся. Варька подошла к нему и спросила:

- Здрасте, с билетом не поможете?

Толстяк смерил её взглядом, посмотрел по сторонам и с ухмылкой тихо сказал:

- Иди-ка ты отсюда.

Варька не растерялась и показала ему деньги. Толстяк побагровел и зашипел:

- Ты что, дура? Убери!

- Ну, так поможете? - не унималась Варька.

- У тебя паспорт-то есть, пионерка? - спросил он, глядя на неё с насмешкой и любопытством.

-  Я - комсомолка, - ответила она.

-  Понял. Ну, тогда, комсомолка, напиши мне куда ехать и как тебя зовут, - сказал он и подал Варьке блокнот и карандаш. Прочитав, что она написала, он кивнул головой и снова сказал:

- Будет тебе билет, комсомолка, но дорогой, в спальный вагон. Цена двойная и никакой торговли. Дешевле всё равно нет. Ты пока посиди на скамеечке, журнальчик или газетку почитай, - толстяк указал на скамейку у киоска.

Варька сделала всё, как он сказал: купила газету и стала ждать.

Толстяк вернулся быстро. Уселся на скамейку и вручил ей билет. Он пересчитал вырученные деньги и спросил:

- Слышь, комсомолка, а к вам никак нельзя устроится, в ваш комсомол?

- А вам сколько лет? - спросила она, едва сдерживая смех.

- Тридцать семь,- ответил толстяк.

- В комсомол не устраиваются, а вступают. Поздновато спохватились. А что это вам вдруг захотелось в комсомол? - спросила она.

- На тебя глядя, захотелось. Комсомолка, а денег куры не клюют. Даже карман вон оттопырился, - сказал толстяк и засмеялся.

- Да ну вас! - сказала Варька и легонько пихнула толстяка локтем в бок. Толстяк, смеясь, встал и решительно направился к павильону «Пиво. Воды». Сделав несколько шагов, он обернулся и сказал:

- Одинокие комсомолки в спортивной форме в мягком вагоне ездят не часто. Не так могут понять. Счастливого пути, комсомолка!

Варька поняла намёк и нисколько не обиделась. Наоборот, она зашла в парикмахерскую и сделала укладку. Прежде она хотела подстричься в мужском зале под «полубокс». 

Чтобы сберечь укладку, она, не торопясь, дошла до гастронома.

- Здрасте, Тётя Настя! - громко поздоровалась Варька.

- Здрасте, здрасте, - ответила из подсобки тётя Настя и вышла к прилавку. Глянув на Варьку, она спросила:

- Никак на бал собралась?

- На какой ещё бал? - удивлённо спросила Варька.

- Как на какой? На королевский, конечно, золушка. Укладку, вон, сделала, - сказала Тётя Настя.

- Тётя Настя, кофе есть у вас? - спросила Варька.

- «Гватемала», в коробках по полкило, - ответила тётя Настя.

- Кило кофе и двадцать пачек «Казбека», - сказала Варька.

- Кофе - пятьдесят шесть рублей за две коробки. Папиросы - шестьдесят три рубля. В деревню собралась? - спросила тётя Настя. Варька кивнула.

- Есть во что упаковать? - спросила она. Тётя Настя вынесла из подсобки коробку и сложила в неё покупки. Варька поблагодарила её, чмокнула в щёку и поспешила к выходу.

- Деду привет передавай! - сказала ей вслед Тётя Настя, - Ох, Егоза!

 

Варька ходила по квартире, как тигр по клетке, не зная с чего начать. Она никак не решалась открыть сундук. Она села в кресло. Темные шторы, настольная лампа с зелёным абажуром и книжные шкафы подействовали на неё магически. Она успокоилась. До отхода поезда ещё далеко. Взяв отцовские деньги, она окончательно отрезала все пути назад. Мосты сожжены. Прощай аттестат, прощай школа. Варька взяла лист бумаги из папки и написала родителям письмо. Она еле дописала его, потому что расплакалась.

 

 В первую очередь она сложила в большой чемодан немецкую униформу, ботинки и любимый швейцарский нож. Пришёл черёд таинственного сундука. Варька открыла большой навесной замок и откинула крышку. Сверху лежал солдатский ранец. Отцовский трофей ещё с Империалистической войны. Внутри ранца хранились коробки с пистолетными патронами, штык-нож, компас, цейсовский бинокль в твёрдом кожаном футляре и «люгер», внушавший ей страх и благоговение своей воронёной и ребристой тяжестью. Она была уверена, что трофеи хранятся у деда Чапая на хуторе. Прошлым летом они с дедом стреляли из этого самого «люгера» на болоте. Она никак не ожидала, что найдёт ранец в сундуке. Кроме светло-коричневой лакированной шкатулки на дне сундука, ничего интересного она не нашла. Затаив дыхание, она отщёлкнула замок. Её бросило в жар. «Интересно, пап, почему ты оставил его дома»? - думала Варька, внимательно разглядывая «вальтер». Пистолет был легче и меньше «люгера» и хорошо лёг в руку. В шкатулке, помимо пистолета были две запасные обоймы и глушитель. Отец рассказывал ей о бесшумном оружии, но в руках она его держала впервые. Варька совсем забыла, что куда-то собралась. Настолько поразила её находка. Таким оружием обычно награждают. Она вдруг подумала, что отец мог оказаться немецким шпионом. Стало жутко страшно. Так страшно, что заныло в животе. Она ещё никогда так не боялась и тряхнула головой, отгоняя прочь эти мысли. Страх сменился стыдом. Как она посмела вообразить такое! Откуда ей было знать, что выезд на полигон не просто прогулка, а самые настоящие смотрины. Отец, зная её характер, не сомневался, что его дочь не останется в стороне, когда начнётся война. Уж лучше показать её способности к быстрому обучению, знание языка и физподготовку специалистам и определить на серьёзную работу. Обучение займёт много времени, а там, глядишь, и война закончится. Письмо он ей дал как раз для этой цели. Не знал, что она ослушается и никуда не пойдёт. А Варька, если б знала, не помчалась на вокзал за билетом.

 

Пистолет, обоймы и глушитель она сложила в ранец, а пустую шкатулку вернула на место и закрыла сундук. Ранец мог заинтересовать вокзальную милицию, и она спрятала его в чемодан. Сердце выскакивало из груди. В любой момент на пороге могла появиться мама. Тогда все грандиозные планы рухнут. Про отца она вообще старалась не думать.

Перед вызовом таксомотора она была на грани нервного срыва. Варька, по совету толстяка, накрасилась, надела платье, туфли и взяла с собой вышитую бисером дамскую сумочку. Если б видела Варьку её дворовая команда!

 

 

- У тебя там что, кирпичи? - спросил весёлый таксист.

- Ага, на стройке работаю, - ответила Варька.

- Оно и видно,  - сказал таксист и хлопнул крышкой багажника. Всю дорогу он смотрел на неё через зеркало, а на вокзале, под «ласковыми» взглядами носильщиков, безропотно нёс на плече чемодан. Затащил его в купе и уже на перроне спросил:

- Адрес я запомнил. Когда обратно приедешь? Когда в гости прийти?

- После дождичка в четверг, - ответила Варька и подала ему деньги. Таксист гордо отвернулся и, задымив папиросой, так же гордо зашагал по перрону прочь.

- Ни себе, ни людям! - крикнул ему вслед носильщик, - Тоже мне, кавалер. Ухаживать с умом надо!

Варьку это рассмешило.

- Приходи в сентябре! - крикнула она таксисту. Он не обернулся, а только поднял руку с папиросой вверх.

 

 

8.

 

 

В роскошном двухместном купе было сумеречно и прохладно. Теперь она не жалела, что отдала кучу денег за билет. Меньше попутчиков. Меньше лишних разговоров. Лучше бы вообще никого не было. Варька смотрела на яркий суетливый перрон и думала о маме. Она расстроится, прочитав письмо.

 

Сосед по купе явился под стук колёс. Лет тридцати, в добротном сером костюме, в шляпе и при галстуке, несмотря на жару.

- Здрасте, - поздоровалась она.

- Здравствуйте, - ответил сосед. Он ещё не привык к полумраку и пытался разглядеть её. Ей стало смешно. Пока он осваивался, Варька воспользовалась этим и бесцеремонно разглядывала его.

- У вас шикарный костюм. Заграничный.

- А вот и нет. Костюм пошит в ателье.

-  Но ткань заграничная. Просто так не купишь, - стояла на своём Варька, думая, зачем она прицепилась к его одежде. Теперь надо выкручиваться.

- Для этого есть торговцы, спекулянты.

- Терпеть их не могу.

- По вам что-то не видно, - заметил он, вытирая лоб платком, - думал, всё, опоздал.

- Может, стоит снять пиджак и галстук? Жарко ведь, - предложила она.

- Пожалуй, стоит, раз дама разрешает. К сожалению, не везде можно появиться в летней паре. Спасибо, - поблагодарил он и слегка поклонился. Теперь он так же разглядывал попутчицу, одетую с иголочки, как и она его.

- А вот у вас платье точно импортное. Меня не обманешь. И сумочка, - сказал он, словно пошёл в контратаку, - Даю голову на отсечение, что платье куплено за границей и не в первом попавшемся магазине.

- Вам нравится? - спросила Варька, чувствуя, что краснеет.

- Очень. Ну, раз с одеждой мы разобрались, разрешите представиться. Йохан, - представился он и подал Варьке руку.

- Варька, - сказала она, но тут же исправилась: - Варвара. Можно просто - Варя.

«На тебе! Послал чёрт фашиста! - подумала она и вслух спросила:

- Вы - немец?

- Русский немец, - уточнил Йохан, - Варвара… Варвары разрушили Рим.

- В глазах римлян, мы все были варварами. И вы, кстати, в первую очередь, - парировала Варька, а Йохан рассмеялся, и сказал:

- Варя, я всего лишь пытаюсь сделать вам комплимент. Я вообще интересуюсь происхождением имён и фамилий, историей знатных родов, геральдикой.

- Возвращаетесь домой? - спросила она. Хоть он и оказался немцем, но ей всё равно стало неловко.

- Трудно сказать. С Россией меня тоже очень многое связывает, - объяснил ей Йохан.

- Но в итоге перебрались на историческую Родину, - заключила она. В её голосе прозвучали нотки презрения, а в глазах вновь загорелся злой огонёк.

- А вы куда едете, если не секрет? - спросил Йохан. Он не удивился её реакции и не подал вида.

- К деду с бабкой, на хутор. У них там летом здорово. Рыбалка, грибы, ягоды. Ближе к осени и поохотиться можно, - ответила она. От её враждебности не осталось и следа. Внутри она упрекнула себя за несдержанность. «Меньше эмоций. Подумаешь, немец на Родину едет. Что здесь такого?» - решила она.

- Надо же. Не ожидал. Я сам люблю, и порыбачить, и поохотиться, - оживлённо сказал Йохан.

- Правда? А что вы не ожидали? - спросила Варька.

- Что вы поклонница мужских развлечений. Я имею в виду охоту, - уточнил Йохан. Варька окончательно оттаяла.

- Ничего особенного. Просто на природе я чувствую себя намного лучше, чем в городе. Места там красивые, глухие, как в сказке, - со вздохом сказала она. Варька  рассказала Йохану про хутор на отшибе, про речку, лес и бескрайние болота. Рассказывала она так мечтательно, так искренне, что Йохан невольно ей залюбовался.

- Я тоже охотился на болотах, но только в Сибири, за Иртышом. Очень богатый край, - сказал Йохан. Он испытал чувство, которое возникает не часто. Невидимая сила потянула его к ней, как к чему-то родному, словно знал он её тысячу лет и вот, наконец, встретил.

- Вы бывали в Сибири? - удивлённо спросила она.

- Когда я сказал, что я русский немец, мне надо было сказать, что я сибирский немец. Это позже мы с отцом переехали в Германию, - сказал Йохан.

- Зачем? - спросила Варька. Йохан пожал плечами и сказал:

- А меня особо никто и не спрашивал. Я был молод. Если честно, то привыкать к новой жизни мне было очень трудно. Ощущать себя одновременно и русским и немцем порой невыносимо. Меня это и сейчас преследует, а когда-нибудь разорвёт, - последние две фразы Йохан сказал с усмешкой, поэтому ей было непонятно, шутит он или нет.

- Не проще ли вернуться обратно? Или вы не хотите? - спросила она. Йохан рассмеялся.

  - Не всё так просто, как кажется. Нельзя просто взять и уехать туда, где тебе больше нравится. Отцу было ещё труднее. Он всю жизнь прожил в Сибири.

- А мама? - спросила Варька.

- Мама умерла ещё до отъезда в Германию. Они были преподавателями в университете. После того, как её не стало, мы и уехали, - сказал он.

- Извините Йохан…

- Ничего страшного, тем более, что прошло больше десяти лет, - успокоил её Йохан. Он думал, что проведёт вечер  в обществе какого-нибудь важного зануды, или, того хуже, в обществе какой-нибудь чопорной  дамы в годах, перед которой все просто обязаны падать ниц. Придётся целый вечер вести ненужную, пустую, утомительную светскую беседу. Полгода напряжённой работы вымотали его. Командировка затянулась. Он с нетерпением ждал момента, когда сойдёт с поезда и по пути домой зайдёт в пивную и,  посидит под липами, наслаждаясь забытым вкусом любимого пива. И вдруг такой подарок!

- Может, чайку попьём? У меня есть вкусное печенье, - предложил он ей.

- С удовольствием. С утра во рту маковой росинки не было, - с радостью согласилась она. От мысли о вкусном печенье у неё заурчало в животе. Варька покраснела, но Йохан уже был в дверях.

Через пять минут они пили чай и дружно уплетали вкусное печенье с джемом и сахарной посыпкой.

 

- Йохан, а вы не боитесь жить в Германии? - спросила вдруг она.

- А почему вы решили, что в Германии страшно жить? - удивлённо ответил вопросом на вопрос Йохан, - Чего мне бояться?

- Ну, Гитлера, там… войны. Пока мы пили чай, я подумала, что мы можем встретиться на войне. Сегодня мы пьём чай, а завтра, может быть, встретимся на войне. А вдруг вам придётся убить меня, или мне вас, - сказала она. Йохан крякнул.

- Да Варя, фантазии вам не занимать. Наверно приключенческие романы любите. Вам стоит попробовать себя в литературе. А что до войны, так я не собираюсь ни с кем воевать. Мне больше нравится живопись, - сказал Йохан.

- Так вы художник? - обрадованно спросила Варька.

- Искусствовед. Я занимаюсь историей живописи. Работал в Париже, Мадриде, Лондоне. Ну и в Дрездене, конечно, - пояснил Йохан. Он ещё не отошёл от такого резкого поворота в мирной беседе за чашкой чая. Он словно вынырнул из захлестнувшей его эйфории. Романтики в нём заметно убавилось.

- Могу только позавидовать. Но я бы не была так уверена на вашем месте. Германия находится в состоянии войны. На вас, как на мужчину, обязательно наденут погоны и отправят воевать. Например, с нами. Вы не думали об этом? - спросила она.

- Хм. Я бы не назвал нашу беседу милой, - сказал Йохан, озадаченный прямотой и резкой сменой настроений попутчицы. Он был в замешательстве. Не ожидал, что юная девушка затронет столь щекотливую тему. Как она вообще оказалась в вагоне, в котором путешествуют далеко не самые последние и далеко не самые бедные люди. Косметика и дорогое платье поначалу сбили его с толку, но, присмотревшись, он понял, что попутчица раза в два моложе его и едва ли закончила школу.

«Этот немец не прост», - думала Варька. Умные и проницательные глаза Йохана притягивали её и одновременно прощупывали, как рентген. Она решила «дожать» его и спросила:

- Как вы думаете, Йохан, война будет?

Оба замерли и смотрели друг на друга, пока он не ответил:

- Я, Варя, знаю не больше вашего. Надеюсь, такого не случится.

«Врёт, ой, врёт! По глазам видно.  Значит, не зря еду», - решила она.

- Варя, а кто ваши родители? - спросил Йохан.

- Папа - инженер, а мама - археолог, - ответила она.

- Странно, вы не похожи на девушку, выросшую в семье инженера и археолога, - сказал Йохан.

- Разве? Почему вы так решили? - спросила она.

- Трудно сказать. Наверно, интуиция. Вы больше похожи на дочь военного. Видимо в этот раз интуиция меня подвела, - сказал он и улыбнулся.  «Интересная девица», - думал он.  Судя по возрасту, она должна сдавать экзамены в школе. Йохан прекрасно знал, что наступила экзаменационная пора. Далеко не детские вопросы его насторожили. Не провокация ли, часом. От «них» всего можно ожидать. Но если девушка Варя не при делах, то лучше бы она ехала в другую сторону.

- Вам очень идёт причёска, - сказал он, первое, что пришло ему в голову, желая окончательно увести разговор в сторону от политики, а про себя подумал, что ей пойдёт любая причёска и что комплимент явно лишний, скорее даже банальный. Воспеть её глаза он тем более не решился, боясь оказаться миллионным в очереди.

Варька смущённо улыбнулась и отвела взгляд. Щёки её порозовели.

- Варя, я начинаю думать, что за вами никогда не ухаживали молодые люди, - насмешливо, чуть снисходительно сказал Йохан и после секундной паузы добавил:

- Что маловероятно.

Она снова посмотрела ему в глаза уже без тени смущения.

- Надо же, а я думала, что мужчины с возрастом становятся менее самоуверенными.

Даже так? Интересно! - изумлённо сказал он, - Слова - скорее женщины, чем девушки. Откуда такие выводы?  

-  Вы смотрите на меня свысока, не воспринимаете всерьёз, ухаживаете,  как за девчонкой, словно играете. Мне это не нравится, - с достоинством, честно ответила Варька.

- Ухаживаю?

- А разве нет?

Пришёл черёд краснеть Йохану. Он обрадовался тому, что их разговор ушёл от неприятной ему темы. Он внимательно наблюдал за ней, фиксируя каждое движение, мимику, и никак не мог понять, кто она, его красивая попутчица. Даже если её отец инженер, то, судя по наряду его дочери, очень большой инженер, часто бывающий за рубежом. Советская школьница, одетая по последней европейской моде и с вышитой бисером сумочкой, едет в деревню собирать ягоды и грибы… Бред!  Для «медовой ловушки» слишком грубая работа. Они там все с ума спятили, что ли?!

- Что-то не так? - спросила Варька, увидев, что он чем-то озадачен.

- Понимаете, Варя, ваше платье, больше подходит для театров, дорогих ресторанов и других публичных мест, но поездка к дедушке с бабушкой за ягодами и грибами с вашим нарядом  от Скиапарелли как-то не сочетается, - объяснил Йохан. Варька засмеялась и рассказала ему про то, как покупала билет у спекулянта. Он смеялся долго и до слёз. По большей части над собой. Промакнув глаза платком, он серьёзно посмотрел на неё и шёпотом, доверительно, сказал:

- Варя, здесь полвагона - иностранцы. И не только они. Тема, которую вы затронули, мягко говоря, может обернуться большими неприятностями. Так что лучше её закрыть, - сказал он, наклонившись к ней через столик, и в последний момент взял её за руки. Варька от неожиданности сжала его пальцы так сильно, что он чуть не вскрикнул от боли.  «А фройляйн Варя не из белошвеек. Хорошо, что не врезала!» - думал Йохан. Только сейчас он разглядел, что костяшки её пальцев сбиты, как у боксёра. Возвращение домой с «фонарём» под глазом в его планы не входило.

- Вы прямо шкатулка с сюрпризами, Варя, - растирая руки, сказал он.

- Ой, простите, пожалуйста! День выдался не из лёгких. С утра как на иголках, - смущённо сказала Варька. На её щеках вновь заиграл румянец, - Мир? - спросила она и в знак примирения сама взяла его за руки, - Вам не очень больно? - вновь спросила она, глядя на него разноцветными глазами.

Он утонул в этих глазах. Впрочем, глаза на него смотрели тоже не без любопытства. Варьке он, по-своему, нравился. Она впервые оказалась один на один с мужчиной много старше её, да к тому же ещё и с немцем. Прежние поездки в переполненных шумных и курящих вагонах, натолкнули её на мысль о том, что Йохан ни разу не закурил.

- Йохан, а вы курите? - спросила она.

- А вы? - спросил он.

- Курила несколько раз, с друзьями. Мне не понравилось, - призналась она.

- А я курю, но всегда могу потерпеть, если надо, - сказал Йохан.   Падающее на запад солнце освещало его лицо, по которому проносились тени деревьев и столбов.

В дверь купе постучали. На пороге появился мужчина. Он поздоровался на немецком языке.

- Здрасте, - сказала ему Варька. Мужчина мгновенно оценил обстановку и галантно поклонился ей.

- Вилли, - представился он и обратился к Йохану:

- Вижу, времени даром не теряешь! Ничего, мы тоже своего не упустим. Скоро у нас их будет по десятку на каждого.

Варьке с трудом удалось сделать вид, что она ничего не поняла. Она заметила, что Йохан не ждал гостей,  и ему точно не понравилось сказанное. Варька опередила его. Приняв светский вид, она надменно посмотрела на Вилли и, не скрывая гнев, спросила у Йохана:

- Откуда взялся этот свинопас? Что он сейчас сказал про меня? Какую-то мерзость?! Йохан, что ты молчишь?!

Лицо Вилли пошло пятнами, и он буквально вылетел за дверь. Варька попала в «десятку». По глазам Йохана было видно, что он растерялся. Он мотнул головой, шумно выдохнул и сказал:

- С тобой, Варя, точно не соскучишься. Вилли, похоже, решил, что мы не случайно едем в одном купе. «Йохан, что ты молчишь?» прозвучало так убедительно, как может спросить только жена у своего мужа. Браво, Варя, и бедный Вилли! Мне было очень приятно услышать от тебя «ты», - он не выдержал и беззвучно рассмеялся, прикрыв лицо ладонью, -  Я никогда не забуду его рожу. Это было что-то!

- Йохан, скажи честно, что он сказал про меня? - спросила Варька, глядя ему в глаза.

- Зачем тебе это знать? Зачем портить вечер? - спросил он в ответ, - Можешь, конечно, не признаваться, но я уверен, что ты прекрасно его поняла. У тебя всё было написано на лице. Поэтому не надо пытаться поймать меня на лжи.  Знаешь, я даже рад, что он заглянул к нам. Мы перешли на «ты». И вообще я не хочу больше говорить о Вилли. Спасибо ему, и точка.

- Если хочешь, кури, - предложила ему Варька, - Мой дед курит такой табак, что комары на лету дохнут, так что кури. Догадаться, что твой Вилли сказал гадость, было не трудно по его масленым поросячьим глазкам. У меня во дворе есть один такой, рыжий, в конопушках, а глазки маленькие и всегда красные. И такой же противный, как твой Вилли, - Варька никак не могла прийти в себя от услышанного. Помолчав, она зло сказала:

 - Морду бы ему набить.

- Давай не будем о Вилли, а? Он вовсе не мой. Я с ним едва знаком. Но ты права, в нём есть что-то мерзкое. Он, на самом деле, скользкий какой-то, - с отвращением сказал Йохан, И не говори, что ты его не поняла, - Он выложил на стол сигареты, зажигалку и закурил. Она повертела в руках зажигалку и сказала:

- Её можно вместо зеркальца носить. В Америке ты тоже бывал?

- Это подарок. Сигареты и зажигалку мне подарил американец. Примешь её от меня в подарок?  

- Спасибо. Я, как сорока, люблю всё, что блестит, - призналась Варька.

- Ничего удивительного. По мне так на свете мало женщин, которые не любят красивые и блестящие вещи.

- Мне нечего подарить тебе взамен, - с сожалением сказала она.

- Я уже получил свой подарок. Твоё общество. Мне давно не было так весело. Я зря боялся, что поездка будет скучной.

- Я хочу есть, -  вдруг заявила она. Йохан чуть не поперхнулся дымом. Сказано это было с детской непосредственностью. Так может сказать только избалованный ребёнок, не знающий ни в чём отказа. Он посмотрел на часы.

- Можно сходить в ресторан, но там нам не удастся спокойно поужинать, а хочется побыть в тишине. К тому же в ресторане легко может оказаться твой «любимый» Вилли. И есть моменты, которые я никак не хотел бы выставлять на публику, - сказал Йохан. Он   радовался тому, что больше им точно никто не помешает и не хотел никуда идти. Он удостоверился, что Вилли хорошо знает русский язык, хотя тщательно скрывал это, но попался он на собственной глупости. Зачем он вообще пришёл? Они не договаривались о встрече и не настолько близки, чтобы он явился без приглашения. Йохан нисколько не сомневался, что фройляйн Варя хорошо знает немецкий язык, как Вилли - русский. К бабушке не ходи! 

- Ты стесняешься меня? - с обидой спросила она.

- Нет, что ты! Мне наоборот было бы приятно! - уверил её Йохан.

- Тогда что? - спросила она серьёзно, а Йохан почувствовал, что сейчас она раздавит его взглядом о стенку купе, почувствовал, что окончательно потерял голову из-за этих разноцветных глаз. Он хотел побыть с этими глазами наедине и попробовал выкрутиться:

- В ресторане, возможно, придётся общаться с немцами. Вдруг тебе опять кто-то не понравится? Не так давно ты хотела набить морду Вилли.

- Обещаю, что тебе не придётся за меня краснеть. Никогда не была в ресторане, - сказала она по-немецки. Её весь вечер подмывало желание заговорить с ним на немецком языке. Так подмывало, что хоть рот зашивай.

Йохан потерял дар речи. Ведь она запросто могла представиться ему немкой, если б захотела.

- Кто тебя учил немецкому языку? - наконец спросил он.

- Репетитор. Немка. А что?

 Он молча встал, надел галстук, пиджак и подал Варьке руку.

 

В ресторане им всё же дали посидеть в одиночестве. Веселье было в самом разгаре. И немцы, и русские улыбались друг другу, выпивали, разговаривали, спорили. Возможно, кто-то из них знал, что через несколько дней мир расколется надвое, а кто-то не знал. А сегодня они были вместе, пожимали друг другу руки и дружески хлопали друг друга по плечу.

За ужином Йохан, выпил немного французского коньяка. Он окончательно сбросил с себя груз прошедших месяцев. Он наслаждался тем, что напротив сидит красивая девушка и с его лица не сходила улыбка. Он улыбался уголками глаз и губ. Что касается Варьки, то она чувствовала себя как Мата Хари, слушая, о чём говорят за соседними столиками. Йохан видел это и молчал. Молчал и смотрел на неё. Смотрел, как её губы касаются бокала с шампанским…

 

Вагон мерно покачивался, а Йохан лежал и думал об этой ослепительной улыбке, о белёсых бровях и ресницах, розовых манящих губах и разноцветных глазах.

- Валькирия… валькирия, - едва слышно прошептал он, погружаясь в чуткий прерывистый сон.

Варька так и не смогла заснуть. В темноте она переоделась, умылась и повязала на голову платок. Когда поезд остановился, она с чемоданом в руке сошла на безлюдный слабоосвещённый перрон.

Пока она готовилась сойти с поезда, Йохан наблюдал за ней. Увидев, что она снимает платье, он невольно закрыл глаза. Открыл их, когда она выходила из купе, смотрел, как она шла по перрону к зданию вокзала. Затем поезд тронулся, и сон не сразу, но одолел его.

 

 

9.

 

 

Варька пробыла на вокзале до утра. У неё было полно времени, чтобы поболтать с буфетчицей, выпить чая и поспать на скамейке в зале ожидания. Утром вместе с грузчиками на дрезине она добралась до пакгаузов.

Машина за продуктами для рабочих торфозаготовок приехала в час дня. Развернувшись, «трёхтонка» остановилась у складских дверей. Шофёр соскочил на землю и увидел Варьку. Он помахал перед лицом рукой, то ли разгоняя поднятую колёсами пыль, то ли отгоняя наваждение.

- Господи! Варенька! Сколько лет, сколько зим! - воскликнул он. Женщину, приехавшую с ним, Варька не знала.

- Всего лишь осень, зима, и весна, Василич, - ответила Варька, радуясь, что не надо объяснять, кто она и кому приехала. Шофёра звали Василий Ильич, но его имя-отчество быстро превратилось в «Василич».

- Да ты, Варвара, прям невеста! - не унимался Василич, - А Чапай мне сказал, что ты нынче к нам не собираешься, что в городе осталась. А я смотрю - ты, или не ты! Ну, раз ты здесь, поможешь мне. Барышня ты крепкая.

Половину пути Варька проехала в кузове. Устроившись на мешках, она с наслаждением подставляла лицо тёплому упругому ветру. Вспомнила, как ехала на полигон в кузове под пыльным брезентом, да по разбитой дороге…

На переезде женщина сошла. Варька перебралась в кабину.

- Неспокойно тут у нас, - без предисловий сказал Василич, - немец, говорят, у границы шумит. Да самолёты их пару раз народ видел. Чую, Варенька, беды не миновать.

- А что дед? - спросила она.

- Так вчера с ним разговаривал. Не ждёт он тебя. Говорит, специально тебя дома оставили. Получишь ты от него…

- Угощайся, Василич, - сказала она и подала ему пачку папирос, - я деду откупную везу.

- И кофе привезла? - спросил он.

- А как же! - игриво сказала она. Василич засмеялся.

 

В Посёлке, у столовой, рабочие помогли им разгрузить машину, и Василич отвез Варьку на хутор.

Дед Чапай, увидев её, только всплеснул руками. Из дома выбежала Бабка Матрёна.

- Чапай, ты же сказал, что она дома осталась?! - воскликнула она и бросилась обнимать внучку. Дед Чапай не ответил и обратился к шофёру:

- Ты, это, Василич, всё, на сегодня?

- А почему бы и не посидеть? - ответил на намёк Василич.

 

За обедом Варька подробно рассказала о своём приключении, начав с вокзала и закончив приездом в Райцентр. Дед Чапай не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться и оттого злился. Василич, изрядно хлебнув медовухи, только громко крякал и похохатывал. Бабка Матрёна то хваталась за сердце, то шёпотом причитала, то крестилась.

- Дура! Как есть, дура! - громко сказал дед Чапай, когда Варька закончила свой рассказ, - Василич, скажи что-нибудь!

- А что, по крайней мере, теперь всё понятно. Как в песне, разведка доложила точно. Так сказать, информация получена из первых рук, - ответил Василич.

- Ты это о чём, старый чёрт? - спросил его дед Чапай. Он засыпал кофе в кофейник, поставил его томиться на краю плиты и теперь ждал, когда поднимется долгожданная пенка.

- О том, что молодец Варвара Ивановна, выудила, так сказать, военную тайну у супостатов. Ишь ты, девок им по десятку на каждого подавай! - сказал Василич.

Дед Чапай снял с плиты кофейник и сел за стол. Он, когда запасы кофе у него иссякали, говорил, что в этом болоте приличного кофе не купишь. Здесь даже высокое начальство разбирается в кофе, как свинья в апельсинах. Хоть он и сердился на Варьку, но кофе и папиросам был рад.

- Ты завтра в Райцентр едешь? - спросил он Василича.

- Прямо с утра, за почтой. А что? - поинтересовался тот.

- С тобой поеду, за обратным билетом, - сказал дед Чапай и кивнул на Варьку.

- Ну, билет я и сам тебе куплю, но раньше, чем за неделю, не получится. Меня уже просили раздобыть билет - от винта, - уверенно ответил Василич, - Ну, если ты готов ловить проходящие поезда, то может и повезёт.

- Да уж порадовал. Ну да ладно. Через неделю, так через неделю, - согласился Дед Чапай, - А ты особо не радуйся, - обратился он к Варьке, - сиднем сидеть я тебе не дам.

- Уймись, Чапай. Пей, вон, свой дёготь! - вступилась за внучку бабка Матрёна.

Это был райский уголок на берегу речки с кристально чистой ключевой водой. Вода в речке оставалась ледяной даже в самое жаркое лето. Мужики из лесничества помогли Деду Чапаю построить новый дом с жестяной крышей и большой сарай для лодок. Заложили фундамент охотничьего дома. Баньку на берегу речки дед Чапай построил уже сам.  Ему повезло: районное начальство облюбовало его хутор и выделило деньги на строительство. Позже привезли шесть лодок и заказали к ним моторы. Но самое главное, провели из Посёлка электричество и радио. По воле начальства скромный хуторок должен был превратиться в охотничью усадьбу.

 

Вытянутый с севера на юг участок суши, окружённый болотами, в Посёлке называли полуостровом. Весной, осенью или дождливым летом, большую часть полуострова затапливало. Поэтому он оставался незаселённым. Летом на заливных лугах его пасли колхозный скот.

В основании полуострова располагался Посёлок, а на противоположном его конце, на мысу, - хутор. Посёлок с хутором соединяла обычная колея. Дед Чапай,  побывавший в Германии, в плену, как-то сказал: «Где телега проехала, там у нас и дорога». В Германии он пристрастился к кофе.

Поселковые ребята часто приезжали к речке на лошадях, радуя стариков. По заведенному обычаю, дед Чапай вручал им закопчённое ведро и, если нужно, соли или хлеба. Хлеб у бабки Матрёны всегда был вкусный и душистый. Взамен старики получали отваренных на костре раков. У хутора узкая и мелкая речушка разлилась большой, глубокой заводью. Единственное место, где можно поплавать, понырять и наловить раков. Речка ими кишела.

 

 

10.

 

 

Ясь Голенок никогда не был желанным гостем на хуторе. Прошлым летом он вдруг взялся ухаживать за Варькой и на танцах, в поселковом клубе, не давал ей прохода. Всклокоченные, не знающие парикмахера волосы, широкие скулы, узкий подбородок, большой горбатый нос и близко посаженные глаза не делали из него красавца. Он и его шайка были зачинщиками почти всех драк и скандалов на танцплощадке.

Варька перестала ходить в клуб после того, как Ясь подкараулил её после танцев. Её  провожал домой  парень, с которым она сначала пошла в кино, а потом танцевала до закрытия клуба. Ясь был тут как тут. Всё бы хорошо, но Ясь и его дружки не взяли в расчёт девушку и набросились на парня. Она тут же атаковала их сзади. Пригодился богатый опыт уличных драк. Ясь остался один на один с разъярённой Варькой. Увидев в её руке нож, он попятился. Они стояли глядя друг на друга, пока на дорогу не выехал мотоцикл, и яркий свет фары не выхватил из темноты «поле боя».

- Ещё увидимся, - сказал Ясь и скрылся в темноте. Его дружки поспешили за ним. Варьке было противно оттого, что никто в клубе ни разу не рискнул дать им отпор. Противно от того, что парень, который её понравился, сбежал, и она осталась одна против четверых. Поэтому она решила, что в клуб больше ни ногой. Ясь после этого не раз приезжал на хутор, но дед Чапай его прогонял.

 

Ясь, как ни старался, не мог не думать о ней. Ждал, когда наступит лето. Узнав, что она приехала, он оседлал Ярого и помчался на хутор.

- Бог в помощь, Чапай! Хороший сегодня денёк! - крикнул Ясь. Дед Чапай оставил улей и подошёл к забору.

- Да, день нынче добрый. Только сильного ветра с утра не было, чтоб тебя сюда занесло, - ответил дед Чапай, - С чем приехал?

Ясь захохотал. Он был высок, широкоплеч, худощав и от природы очень силён, за что его прозвали Костомахой.

- Слышал, Варька у тебя в гостях. Так, может, позовёшь? - спросил Ясь, сдерживая ногами резвого гнедого жеребца.

- Ты, Ясь, лучше конька своего послушай. Видишь, ему на месте не стоится? Катись-ка ты  отсюда подобру-поздорову, - ответил дед Чапай.

- А за хутор свой не боишься? Спалю! - спросил Ясь. От злости улыбка его стала кривой, - Недолго вам, краснопёрым, царствовать осталось. Получите своё сполна.

- Язык-то свой попридержи. Я твоего отца не ссылал. Он сам виноват, - ответил дед Чапай.

- А ты отца моего не трожь! - крикнул Ясь.

- Да ты никак пьян! - догадался  дед Чапай, внимательней присмотревшись к Ясю, - Надо будет сказать Евдокии, чтобы она тебе самогонки больше не наливала. Отец твой хоть и строптивый, но правильный мужик, а ты его только позоришь.

- Не тебе меня учить, Чапай! - огрызнулся Ясь.

- Я для тебя не Чапай, а Василий Иванович, сосунок. Или мне тебе соли в задницу из ружья всадить для ускорения? Катись отсюда, пока я не разозлился по-настоящему, - сказал дед Чапай.

- Посмотрим, чья возьмёт! - крикнул Ясь. Он поднял Ярого на дыбы и ускакал.

 

- Ускакал, сатана, - пробормотала Бабка Матрёна, отойдя от окна. Тут же в комнату вошёл дед Чапай.

- Осмелел, паразит. Грозился дом спалить, - сказал он.

- Да пустое всё это. Не рискнёт он. Он только с виду смелый, хоть и здоровый. Стоит только хвост прижать - заскулит. Когда за отцом приехали, он не шибко хорохорился, - сказала бабка Матрёна.

- Не скажи. Он последнее время переменился. Если беда грянет, если германцы попрут, он точно с ними будет. Помяни моё слово… А Варя где? - словно опомнившись, спросил Дед Чапай.

- Так сам  же её дрова колоть отправил! - удивлённо сказала бабка Матрёна.

- Да Ясь меня с толку сбил! Принесла нелёгкая! - с досадой сказал дед Чапай, - Дай-ка хлеба, да огурчиков. Вчера, с Василичем, мы, что-то, перебрали. Да этот ещё свалился на мою больную голову! - дед Чапай налил в стопку медовухи из графинчика и лихо проглотил её. Хрустнув солёным огурцом, он сказал:

- Вот так-то лучше! - он встал, выглянул в окно и прислушался, - Что-то топора не слышно.

- Да отстань ты от неё! Может, отдохнуть присела, а может искупаться пошла, - сказала бабка Матрёна. Она поставила перед ним тарелку дымящихся щей, - поешь-ка горяченького.

- Да я не об этом. Я о том, что далеко ли Ясь ускакал. Он же вредный, гадёныш, - сказал дед Чапай и взялся за ложку.

- Будто ты свою внучку не знаешь. Ей сам чёрт не страшен. Она сама, как чёрт. Вся в отца. И угораздило же её девкой родиться. Что-то там, наверху, перепутали, прости меня Господи, - сказала Бабка Матрёна и перекрестилась.

 

 

Ясь направил Ярого в лес. Лесом он объехал поляну перед домом и спустился к речке. На берегу он достал из седельной сумки бутылку с остатками самогона. Сделав глоток, он поморщился и мотнул головой. Злость не проходила. Она только разрослась в нём. Он лёг на траву, но тут же встал, услышав плеск воды. Ясь привязал жеребца к дереву и осторожно пошёл на звук.  Выглянув из кустов, он увидел Варьку, стоящую на мостах. Она только что искупалась в заводи. Волосы у неё были мокрые, а ситцевая блузка прилипла к телу. Ясь сглотнул. Она почувствовала, что на неё смотрят, и повернулась.

- Кто здесь? - спросила она. Ясь допил самогон, выбросил бутылку и шагнул вперёд.

- Здравствуй, Варя, - поздоровался он и  подошёл к ней вплотную.

- Здравствуй, Ясь. А что один, без товарищей? Ты ж без них никуда? - спросила она и отступила.

- Я с миром пришёл, а дед твой - в штыки, - сказал Ясь и покачнулся.

- Выпил-то зачем, для храбрости? - с усмешкой спросила Варька, чувствуя, что добром их встреча не кончится.

- А ты что, никак брезгуешь? - спросил Ясь и шагнул к ней. Остатки самогона ударили ему в голову. Варька отступила.

- Вот трезвым будешь, может и поговорим. Ступай домой Ясь, - сказала она.

- Порода у вас такая, что ли? Больно командовать любите. Или думаешь, «мусор» твой на мотоцикле сейчас примчится, с наганом? Хорошо даёшь ему, сука?  - зло спросил Ясь и двинулся на неё. Варька отскочила от него и побежала по склону вверх. Ясь в несколько прыжков настиг её и схватил за руку. Вместе они покатились вниз, в воду. Варька оказалась сверху. Он обхватил её руками, но тут же получил лбом по носу. В голове у него вспыхнуло. Он пытался удержать её, но после удара по ушам отпустил. Оглушённый он, на свою беду попытался встать, но адская боль между ног заставила его упасть на колени и скорчиться. Она с силой пнула его между ног ещё два раза. Её было уже не остановить. Она схватила колотушку, которой бабка Матрёна отбивала бельё, и на спину Яся посыпались удары.

Если б не дед Чапай, то Ясь так и остался в речке. Варька себя уже не контролировала. Дед Чапай крепко обхватил её руками и повалил на землю. Варька вырвалась, вскочила, но увидев бабку Матрёну, которая прибежала следом, остановилась. Варька тяжело и хрипло дышала. От ярости у неё перехватило дыхание. Дед Чапай плеснул ей в лицо водой и звонко шлёпнул ладонью по щеке. Вдвоём они помогли Ясю подняться по склону.

- Он где-то жеребца своего оставил. Приведи его сюда. А я пойду кобылку запрягу, а то сам он не доедет, - сказал дед Чапай, - Ну, что стоишь? Тряпки какие-нибудь чистые принеси! Кровищу ему утереть, а то весь Посёлок перепугаем, - сказал он бабке Матрёне.

Ясь едва мог пошевелиться от боли, но говорить мог. Когда они остались вдвоём, он сказал:

- Ты ещё пожалеешь об этом. Скоро ни Чапай, ни участковый тебе не помогут. Всё равно я до тебя доберусь.

- Твоё счастье, Ясь, что дед прибежал. Лежи и помалкивай, - сказала Варька, - а сунешься ещё раз, - застрелю. Я тебе обещаю.

Варька спустилась к воде и быстро нашла Ярого. Дед Чапай запряг кобылу в коляску, привязал к ней жеребца и отвёз Яся в посёлок. В поселковой больнице его не приняли -  не было хирурга - и деду Чапаю пришлось везти Яся в Райцентр.

 

Позже на хутор примчался на мотоцикле участковый Иван Ромашко. Участковым он стал два года назад, по распределению, сразу после училища. Его тут же прозвали Ромашкой, а его мотоцикл, стал предметом зависти молодёжи. Точнее, её мужской половины. Только ленивый не мечтал прокатить свою девушку на таком аппарате.

 

…В тот вечер, год назад, Иван  возвращался из Райцентра на мотоцикле. Подъехав к Варьке, он спросил:

- Что это они как зайцы разбежались? Чего от тебя хотели.

- Ничего. Что хотели, то и получили, - ответила она.

- А нож зачем? - спросил он. В первый раз Иван видел на улице девушку с ножом в руке, - Дай ка мне свой ножик.

- Не дам, - сказала Варька отступая.

- Да не собираюсь я его у тебя отбирать! Просто дай посмотреть. Честное слово, верну, - пообещал  он. Варька отдала ему нож.

- Интересный ножик, но на холодное оружие не тянет. Если б финка была, то отобрал бы, - сказал он, перебирая лезвия, - Откуда он у тебя? - спросил Иван и вернул нож Варьке.

- Друг отца подарил, на день рождения, - ответила она.

- Так что здесь случилось? Кажется, я ещё троих видел. Если это Голенок, то я его вмиг прищучу. Надоел он мне. Пора ему вслед за отцом, в тюрьму, - сказал он.

- Спасибо. Я как-нибудь сама разберусь, без милиции. Не в первый раз, - сказала Варька. Выросшая во дворе, она усвоила, что впутывать милицию в свои дела нельзя. Это был неписаный закон. 

- Да мы никак с гонором! На урку вроде бы не похожа, - насмешливо сказал он, - Ладно, не хочешь  как хочешь. Домой-то позволишь милиционеру тебя отвезти? - спросил он и снял с себя кожанку, - Сложи её на багажнике, чтоб…  жёстко не было.

Варька устроилась на багажнике и крепко обхватила Ивана руками. Он вздрогнул, искоса глянул на неё сверху и улыбнулся.

 

Дед Чапай уже собрался ехать в Посёлок, как вдалеке замелькал луч света и послышался звук мотора. Увидев, что Варька приехала с участковым, он облегчённо вздохнул.

- С каких это пор тебя милиция домой доставляет? - спросил он у Варьки и подмигнул Ивану, - заходи, чайку попьём.

- Да ну что вы, спасибо. Я домой поеду, - отказался было Иван, но дед Чапай потянул его за рукав и сказал:.

- Не дури. Пошли в дом. Посидим, поговорим. Расскажешь мне, где ты Варвару Ивановну подобрал. Говорил я ей, чтоб коляску взяла, так нет же, пешком пошла.

- Да  на улице мы встретились. Я из Райцентра как раз приехал, - объяснил Иван.

- Встречай гостя, хозяйка, - сказал дед Чапай  бабке Матрёне, - да графинчик пополнить не забудь. С дальней дороги гость. Варвара, помоги бабушке.

- Да ну что вы, Василий Иваныч… - начал было Иван.

- Возражения не принимаются. Я уже всё решил, - перебил его дед Чапай, - У нас заночуешь. Завтра суббота. Я баньку с утра пораньше истоплю. Лучше, всяко, чем в твоём бараке. А теперь рассказывай, что там было на танцах, и где ты её подобрал.

- Да по дороге она шла, а я мимо ехал. Вот и подвёз, - ответил Иван. Дед Чапай ухмыльнулся и махнул рукой.

 

С тех пор Иван зачастил на хутор. Варьке он очень понравился. Заслышав издалека стрёкот «Иж-8», она выбегала навстречу. Иван превратил жесткий багажник мотоцикла в мягкое сиденье. На мотоцикле они уезжали на реку, подальше от посторонних глаз…

 

 

Иван встретил деда Чапая в райцентре. Глянув на Яся, он отозвал деда Чапая в сторону и после короткого разговора прямиком двинулся в прокуратуру. Затем он зашёл в больницу и внимательно выслушал врача, который осматривал Яся. Того уже перевязали и он лежал в перевязочной на кушетке. Иван попросил медсестру выйти и сказал:

- Попробуй только про неё хоть слово сказать, и я тебя отправлю далеко и надолго. Когда придёт следователь, он тебя особо крутить не будет. Просто снимет показания, и всё. Я тебя предупредил, гнида! - Ясь в первый раз увидел участкового в ярости и испугался. Понял, что перегнул палку.

- И ещё, если ты меня не послушаешь, то, во-первых, есть два человека, которые подтвердят, что ты первым напал на неё в пьяном виде, а во вторых, весь Посёлок узнает, что тебя побила девчонка, и что ты остался без яиц. Скажешь, что был пьян и не помнишь, кто тебя избил,  - сказал Иван и вышел в коридор. Он не выдержал и рассмеялся. Ясь, услышав его смех, побелел от бессильной злобы. Он не решился угрожать Ивану, как угрожал деду Чапаю и Варьке, хотя Иван уколол его в самое больное место. Когда Яся привезли в больницу, ему помогли раздеться и положили на кушетку. Он никогда не забудет, как лежал на холодной кушетке голый и видел, как на него с жалостью смотрели медсёстры.

Вошёл врач. Он глянул на Яся, и Ясь понял, что дела его плохи. Такой у врача был взгляд. Ясю показалось, что у него даже очки запотели. Врач осмотрел его, при помощи медсестёр перевернул и оставил лежать на животе.

- Ну-с, молодой человек, за вашу голову и рёбра я спокоен, кости у вас на редкость крепкие. А вот за ваши, скажем так, причиндалы я имею повод беспокоиться. У вас, я так понимаю, детей нет. Не хочу пугать, но травма у вас серьёзная. Будем надеяться, что «они» у вас такие же крепкие, - глядя на Яся поверх очков сказал врач.

 

 

Иван заглушил мотор, прошёл через калитку к дому и уселся на крыльце. К нему вышла бабка Матрёна. Иван встал и поправил форму.

- Здравствуй Ваня, - поздоровалась она, - Быстро ты прискакал на своём железном коне.

- Здравствуйте, - ответил Иван.

- Она на речку пошла, на мосток. Бельё полоскать, - ответила бабка Матрёна на ожидаемый вопрос.

 

Иван не стал спускаться вниз, а сел на траву и закурил, наблюдая, как Варька возится с бельём. Когда дед Чапай сказал ему, что она не приедет, он  расстроился, но с другой стороны, был рад, что она останется в городе, подальше от границы, на которой вот-вот могло полыхнуть. Когда - никто не знал, но  по линии НКВД соответствующие приказы и директивы были получены и доведены до всех сотрудников. Дополнительно были выданы оружие и боеприпасы.

Варька, увлечённая работой, встала с колен и обернулась. Она сначала замерла, глядя на него, но тут же сорвалась с места, взлетела на высокий берег и обхватила его за шею руками. Иван не устоял на ногах, и они упали в траву.

 

Они лежали обнажённые и горячие под горячим солнцем. Варька уткнулась носом ему в шею и щекотала его лицо травинкой. Прохладное дыхание речки шевелило высокую траву и освежало их тела.

Иван посмотрел на часы. Он сел. Блаженство улетучилось с его лица. Вернулось смутное ощущение тревоги. Он молча стал одеваться. Варька, глядя на него, тоже быстро оделась.

- Чего Ясь от тебя хотел? - спросил он.

- Наверно, того, чем мы сейчас с тобой занимались, - ответила Варька. Она положила голову ему на плечо и смотрела на него в упор. Иван глянул на неё и отвернулся.

- Если долго смотреть тебе в глаза, то можно окосеть, - сказал он. Варька прижалась к нему и тихонько укусила за шею.

- Да пьяный он был. Спрашивал, хорошо ли я тебе даю, - сказала она, внимательно следя за его реакцией.

- Прямо так и спросил? И что ты ему ответила? - спросил он.

- А что я ему отвечу? Это он у тебя должен был спросить, как. Вот что бы ты ему ответил? - спросила она, глядя, как Иван меняется в лице.

- Как можно с этим шутить? Я тебя серьёзно спрашиваю! - отдёрнув плечо, возмутился он, - Что он ещё тебе сказал?!

- Перед тем, как дед его увёз, он сказал, что скоро ни дед, ни ты мне не поможете, - сказала она и отвернулась. Иван пожалел, что сорвался и  повысил голос. Он попытался обнять её, но Варька оттолкнула  его.

- Ну, прости меня, пожалуйста. Понимаешь, на Голенке живого места нет. Хорошо, что я деда в Райцентре встретил и сходил в прокуратуру. Дед скажет, что он подобрал Яся на дороге. Мол, пьяный валялся. Поэтому Яся Голенка ты сегодня в глаза не видела. А избить его, пьяного, мог кто угодно. Врагов у него и без тебя хватает. Я ему пригрозил, но думаю, и без моих угроз он будет молчать, иначе опозорится. А вот отомстить может. За решётку бы его, но ты его так отделала, что он теперь вроде как пострадавший. Может так случится, что девчата ему больше не понадобятся, - сказал Иван и засмеялся. Варька прильнула к нему.

- Мне в Райцентр нужно возвращаться. Всех на казарменное положение переводят. Я злюсь, потому что переживаю за тебя. Мне было бы намного спокойнее, если б ты не приехала. Позавчера у меня друг гостил, пограничник. Его из отпуска отозвали, срочно, - сказал он.

- И ты туда же! Почему ты решил, что я зря приехала? Пять минут назад, ты так не рассуждал, - с упрёком сказала она, - И, вообще, наплевать мне на эту сволочь! И на следователя твоего тоже! Я пообещала Ясю, что пристрелю его, если сунется, и я его пристрелю. Дед меня хочет домой отправить, но я ни за что не уеду.

- Ну-ка погоди-ка, из чего это ты собралась его пристрелить? - спросил Иван, видя, что она вовсе не шутит. Но Варька упрямо сжала губы, и он решил больше не приставать к ней с расспросами. Ему не хотелось ссориться перед разлукой. Он поцеловал её и сказал:

- Я вообще мог не узнать что ты здесь. Ладно, мне, действительно, пора ехать, пока меня не хватились. Если получится, сходим завтра в кино. Я за тобой заеду. Хорошо?

- А тебя отпустят? - спросила она. Ей тоже не хотелось ссориться.

- Завтра воскресенье. Должны отпустить, - ответил Иван. В обнимку они дошли до мотоцикла. Он поцеловал её напоследок и уехал. Варька стояла у калитки и смотрела ему в след, пока он не скрылся за поворотом.

 

 

11.

 

 

На рассвете двадцать второго июня небо на западе загрохотало, заполыхало зарницами. Потянулись мрачные дни. Потянулись на восток колонны беженцев и колонны отступающей Красной Армии. Один раз немецкие самолёты сбросили контейнеры с листовками на Посёлок, в котором и так царила паника. Бронированные кулаки Вермахта пробили оборону Красной Армии, разрезали её как нож масло. Посёлок и хутор быстро оказались в глубоком тылу немецких войск. Окрестные болота защитили Посёлок. Грохот канонады прокатился стороной и теперь зарницы полыхали по ночам на востоке.

 

Варькин дед, Василий Иванович, после того, как в Посёлок привезли фильм «Чапаев», стал дедом Чапаем. Прозвище закрепилось за ним так прочно, что и бабка Матрёна звала его не иначе как Чапай.

Тем воскресным утром он уехал в Посёлок, но неожиданно вернулся  домой раньше. Бабка Матрёна приготовила окрошку, и они сели за стол. Дед Чапай молчал. Молча он взял из буфета  графинчик, налил полный стакан и залпом выпил. Бабка Матрёна перекрестилась и спросила его:

- Никак началось?

Дед Чапай кивнул. Закурив папиросу, он встал и стукнул пальцем по радио.

- Радио слушать надо, чтобы глупых вопросов потом не задавать , - сказал он.

- Голова у меня болит от твоего радио, - сказала бабка Матрёна.

- Собирайся, Варвара, будем начинать эвакуацию. Первым делом сделаем вид, что ты уехала. Так что собирай амуницию. Чтобы ни одной шпильки после тебя не осталось, ни волоска, - сказал он.

Да ты что, Чапай, белены объелся? Какие шпильки? - возмущённо спросила бабка Матрёна.

- Ты, тётя Мотя, если чего не понимаешь, так помалкивай. Ждать, пока жареный петух в задницу клюнет, я не собираюсь, - отрезал он. Жену он называл тётей Мотей, когда на неё сердился, - Тылы нужно в первую очередь эвакуировать. С сегодняшнего дня тебя, Варвара Ивановна, здесь нет. Домой ты уехала. С удовольствием отослал бы тебя в город, но боюсь, что ты можешь не доехать до дома. На вокзале уже чёрт-те что творится. Василич мне рассказал. Он со вчера в Райцентре был. Кто-то утром на вокзале панику устроил. Милиция его скрутила, да поздно.

- Так, может, не доберутся германцы до нас? - уже робко спросила бабка Матрёна.

- Может, и не доберутся. Кто его знает. А добро можно как увезти, так и обратно привезти. Для начала лодки спрячем, а потом всё остальное. Что сможем.

 

Немцы заняли Посёлок через неделю. Тихое субботнее утро наполнилось рёвом моторов. Центр посёлка заполонили танки бронетранспортёры, машины и мотоциклы.

В больнице немцы арестовали врача, медсестёр и санитарок. Выгнали на улицу всех ходячих больных. Тех, кто не мог ходить, вынесли из больницы и объявили, что если их никто не заберёт, то они будут расстреляны. Позже санитарные машины привезли раненых и медперсонал. В школе были арестованы учителя, муж и жена. Но как только выяснилось, что они евреи, немцы отвезли их на окраину посёлка, расстреляли и сбросили тела в канаву. Школу превратили в казарму. Штаб расположился в новом кирпичном здании торфопредприятия, в которое так и не успели переехать хозяева. А планировалось на сухих болотах восточнее посёлка начать добычу торфа.

Дед Чапай каждый день ездил в Посёлок за новостями, хотя и так было понятно, что беда приближается. Василич, в очередной раз поехав в Райцентр, так и не вернулся. Это позже стало известно, что его машина сгорела дотла. Немецкие охотники заметили её с воздуха и расстреляли.

Дед Чапай ещё издали услышал непривычный шум множества моторов в Посёлке и остановил коляску. По дороге, что кольцом обхватывала Посёлок, ехал грузовик.  Он замедлил ход. Дед Чапай свернул с колеи, привязал кобылу к дереву и посмотрел в бинокль.

Тент на кузове грузовика откинулся и на землю выпали два человека. Затем из кузова спрыгнули два немца и подняли выброшенных ими людей. Водитель вылез из кабины, дымя сигаретой. Он улыбался, глядя на избитых мужчину и женщину. Одежда на женщине была изорвана. Дед Чапай с трудом узнал в них школьных учителей. Их подвели к канаве. Немец из пистолета застрелил мужчину. Потом он схватил женщину за волосы и повалил на землю. Его товарищи присоединились к нему. Дед Чапай, услышав душераздирающие крики, похолодел. У старого вояки потемнело в глазах. Он ничем не мог ей помочь. Если он вступится и будет убит, то Варька и бабка Матрёна пойдут за ним следом… Но дед Чапай сомневался недолго, он достал из коляски отобранный у Варьки «люгер» и поспешил к грузовику.

Женщина яростно отбивалась. Она разодрала немцу лицо и повредила ему глаз. Дед Чапай не успел. На его глазах немец уколол её штыком  в живот, а потом в грудь. Он поднял голову и единственным глазом увидел дуло пистолета. Грохнул выстрел. Немцы, побросавшие до этого оружие, пытались убежать. Старый вояка и опытный охотник не оставил им шансов. Все трое были молоды, от силы лет двадцати. На лицах, в глазах застыли страх и удивление. Дед Чапай вытряхнул у них подсумки и собрал винтовки. В кузове было пусто, но зато в кабине нашлись гранаты. С такими гранатами он дела не имел, но быстро разобрался, что к чему. Он срезал с убитого разгрузочные ремни, связал ими гранаты и засунул между сидений. Другим ремнём он соединил шнурок запала с водительской дверью. Вторую дверь он захлопнул и сбил прикладом винтовки ручку.

 

Бедная кобыла давно так не скакала. У калитки она встала как вкопанная. Дед Чапай так лихо спрыгнул с коляски, что бабка Матрёна от удивления села на ступеньку.

- Где Варвара?! - рявкнул он, - Германцы в посёлке. Только что у меня на глазах Моисея и жену его убили. Талья им не далась, так они её со злости штыком искололи. Где Варвара?! - увидев её в окне, махнул рукой и приказал:

- Бегом сюда! И рюкзак свой прихвати!

 У коляски Варька ахнула. Дед Чапай не стал ждать, когда она закроет рот и повесил ей на плечо винтовку.

- Не стой, как истукан. Забирай остальные и ранец с патронами не забудь. Дуй к лодке, а я лошадку распрягу, - сказал он и добавил:

- Бегом!

Варька вытянула из сарая лодку и по жердям спустила её к воде. Бабка Матрёна принесла собранный заранее рюкзак. Дед Чапай вручил Варьке ранец.

- Забирай, от греха подальше. Думаю, что ждать гостей долго нам не придётся, - сказал он, - Я с германца пилотку снял, - он подал ей пилотку, - Что это у него за эмблема такая страшная?

- Эсэсовцы. Отец говорил, что это у них вроде как отдельные войска. Ничего хорошего от них не жди, - сказала она.

- Ну, это я и без тебя понял. Это не те германцы, с которыми я в Империалистическую воевал.  Эти злее будут. Зверьё. Молодые совсем ещё, зелень, а что творят, поганцы. И, главное, за что? - возмущённо сказал дед Чапай.

- За то, что евреи. Что тут не понятно? - сказала Варька

- Господи! Что ж дальше-то будет? - прошептала бабка Матрёна и расплакалась. Она обняла внучку.

- Ну, хватит. Что сделано - того не поправишь. Он взял жену за плечи, - Всё, пора ей.

Варька села в лодку, и лодка скрылась под сенью деревьев, нависающих над речкой.

 

12.

 

На второй день Ясь встал на ноги. Врач научил его, как правильно делать поддерживающую повязку на бёдрах, и Ясь отлично справлялся без помощи медсестёр, которых он просто возненавидел. Ещё бы. Лежать голым на кушетке, видеть, как над тобой насмехаются, - такого унижения он ещё никогда не испытывал. Сосед по койке решил пошутить, сказав Ясю, что в повязке он похож на египтянина. Повязка, действительно, напоминала схенти, но Ясь не оценил юмора. Глянул на шутника так, что тому сразу расхотелось шутить.

Узнав о начале войны, Ясь всю ночь не спал. Утром он пошёл к врачу узнать, когда можно выписаться. Объяснил ему, что дома много дел. Против досрочной выписки врач возражать не стал. Больницу начали готовить к приёму раненых. Вечером того же дня Ясь был дома.

На хутор он решил пока не соваться. Время настало смутное. Как дело повернётся, он не имел никакого понятия. Поэтому решил подождать. Он сползал на чердак за отцовским чемоданом и спустил его вниз. Он отщёлкнул ножом замки. Из чемодана он забрал отцовский револьвер и патроны. Отец Яся воевал под Перемышлем и лично видел царя в сопровождении Брусилова, когда крепость была взята. С войны отец привёз красивую посуду, столовое серебро и револьвер. Отдельно, в кисете, хранились два золотых червонца и серебряные монеты царской чеканки.

Ясь зарядил револьвер, сунул его за пояс и пошел к Евдокии.

 

- Быстро тебя на ноги поставили. Это кто ж тебя так, что сам идти не мог? - спросила Евдокия, - Доктор не иначе как волшебник!

- Вечер добрый, тёть Дуся.

- Вечер добрый, Ясь. Может, хватит, пока? А то мне уж сестре в глаза стыдно смотреть. Я к тебе по-людски, а ты вон что вытворяешь. Участковый из-за тебя на меня бочку катит. Если он мою лавочку прикроет, работяги тебя точно прибьют и в торфе зароют, - сказала она.

- Это мы ещё посмотрим, кто кого зароет, - глухо сказал Ясь. Евдокия резко повернула голову и посмотрела на него.

- Здесь ты может и прав. Начальство их, ещё солнце не взошло, как лыжи навострило. Как ветром его сдуло! - сказала она.

- Так дашь самогонки? - спросил Ясь. Ему надоело ходить вокруг да около.

- Сам-то, что думаешь делать? - спросила она, будто не слышала его.

- Не пропаду! Так дашь самогонки? - снова спросил он.

- Чем расплачиваться будешь? То, что начальнички сбежали, плохой знак. Скоро, значит, нынешними деньгами можно будет печку растапливать, а можно и на двор сходить, - невесело сказала Евдокия. Ясь молча достал из кармана серебряный рубль. Небрежно глядя сквозь неё, со щелчком, положил монету на стол.

- Как видишь, тут не на одну четверть будет. А мало будет, ещё принесу, - сказал он, словно дал ей чаевые.

- Ты, это, сдуйся малость, а то лопнешь от спеси. Здесь тебе не кабак. В кабаке будешь перед девками злато-серебро разбрасывать, - сердито осадила она племянника, - Интересно, где ты его взял?

- Не бойся, тёть Дуся, он не краденый, - уверил её Ясь.

- Ладно, лезь в подпол. Знаешь, где стоит, - сказала Евдокия. Она с любопытством посмотрела на рубль, - А всё же, где ты его взял?

- Да от отца остался, - гулко ответил из погреба он.

- Много не бери. Лучше потом зайдёшь, если что, - наклонившись, сказала Евдокия.

Ясь вылез из погреба. Евдокия нарезала сала, хлеба и пригласила его за стол.

- Неспокойно что-то на сердце. Томит всё, - пожаловалась она, - Что ж теперь будет?

- А что будет? Конец большевикам будет! Ответят ещё за отца! - громко и зло сказал Ясь.

- Ты никак что задумал? Уймись! - испуганным шёпотом сказала Евдокия, - Мать пожалей. Если и тебя приберут, что она делать будет?

- Ты участкового не видала? - спросил он.

- Так в район Ромашка уехал. Вчера,- ответила она. Ясь налил в стопки самогона.

- Жаль. Поговорить с ним хотел, - загадочно сказал Ясь.

- Да ты никак к Варьке его ревнуешь? Не поздновато? Да и уехала она, - сказала Евдокия.

- Как уехала?! - взвился Ясь.

- Вчера вечером Чапай мне мёду привёз. Посидели мы с ним, поговорили. Он и обмолвился, что Василич ей билет раздобыл и к поезду отвёз, - объяснила Евдокия. Она пожалела, что дала Ясю самогона. На племянника страшно было смотреть. С ужасом она увидела рукоять револьвера с белыми накладками, но промолчала. Она хотела узнать, кто его в больницу отправил, но теперь передумала. Решила, что пусть идёт с Богом.

- Гвоздодёр, что я тебе давал, где? - спросил вдруг Ясь.

- Зачем он тебе на ночь глядя? - удивлённо спросила Евдокия.

- Забор надо поправить, - ответил Ясь.

- Вон, у печки стоит. Забирай, - сказала Евдокия. Она не сомневалась, что он задумал плохое.

 

С гвоздодёром на плече Ясь уверенно шагал по тёмной безлюдной улице. Мысль забраться в магазин пришла к нему, когда Евдокия сказала, что участкового в Посёлке нет. Водкой в магазине торговать запрещалось, но продавщица продавала её из-под полы. Ясь давно заметил, что выломать замок на двери легко. Сам замок был крепким, но петли на двери слабые. Столовую и магазин никто и никогда не охранял. Не было нужды. К тому же продавщица не станет заявлять о краже.

На площади погасли фонари. Ясь без особых усилий бесшумно вытянул петлю из двери мощным гвоздодёром и зашёл внутрь. В кладовке он отыскал спрятанные среди мешков бутылки. Ценный груз он сложил в мешок, а сверху насыпал  пачек с махоркой и папиросами.

На площади по-прежнему было тихо. Ясь вернул петлю с замком на место и, как мог, вдавил гвозди обратно. Он, сам того не желая, подал пример другим. Через день магазин разграбили. А ещё через два дня немецкие пикировщики с воем обрушились с неба и сбросили листовки в центре посёлка. Ясю листовки были не нужны. Он затаился и до прихода немцев прятался в бане, за огородом. Обо всём, что творилось снаружи, ему сообщала мать. 

 

В дом вошёл эсэсовец. Рукава закатаны, пилотка за поясом, поперёк груди висел карабин, за голенищем - наган. Входя он наклонился, но всё равно стукнулся головой об косяк. Немец выругался и уставился на Яся. Взгляд немца не предвещал ничего хорошего. Ясь застыл с ложкой в руке. Выпитая за тарелкой борща водка мгновенно испарилась. На Яся смотрели глаза господина, готового убить своего раба за малейшую провинность.  Господина, которому принадлежит всё, в том числе и Ясь. Такого взгляда на себе он ещё не испытывал.  Мать Яся попятилась, ища рукой позади себя опору. Немец шагнул к столу и грузно опустился на стул. Жестом он приказал Ясю встать. Ясь вскочил. Немец взял за горлышко бутылку, понюхал и заулыбался. В комнату вошёл второй немец. На плече у него висел карабин, а на шее - ППД. В Посёлке сразу заметили, что у немцев полно трофейных винтовок и автоматов. « Наверно арсенал выпотрошили», - судачили знатоки.

- Заходи, Одо, не стесняйся. Хозяин тут без нас водку пьёт, - сказал немец вошедшему товарищу.

- Он у тебя сейчас со страху обосрётся, Маркус, - со смехом сказал Одо и сел на место Яся.

Мать словно очнулась, положила в миски борща, с «горкой», и поставила перед незваными гостями. Затем подала им нарезанное сало и хлеб.

- Водку неси! - шепнула она Ясю. Ясь принёс из сеней бутылку и поставил на стол. Немцы дружно понюхали борщ и одобрительно закивали. Минут на пять кухню наполнило хлюпанье и чавканье. Немцы уписывали борщ за обе щёки. Их отправили за Ясем прямо с «колёс», злых и голодных.

Вскоре незваные гости раскраснелись, залоснились. Они закурили и поблагодарили хозяйку.

- Ясь Голенок? - спросил немец и ткнул в Яся пальцем.

- Да… - сказал Ясь и запнулся, не зная, как обращаться к немцу.

- Надо говорить: «Да, господин фельдфебель!» Понял? - строго сказал немец.

- Понял, господин фельдфебель, - ответил Ясь.

- Я хорошо говорю по-русски? - спросил немец.

- Хорошо, господин фельдфебель, - ответил Ясь. Хоть немец и говорил, ужасно коверкая слова, но его взгляд заметно прибавил Ясю сообразительности. Немец довольно заржал, поперхнулся и ещё больше покраснел.

- Комендатур иди! - откашлявшись, приказал он Ясю, а для наглядности изобразил пальцами на столе походку.

Мать бросилась эсэсовцу в ноги и запричитала:

- Не забирайте! Один он у меня остался! Христа ради, не забирайте!

Не обращая на мать внимания, немец хлопнул Яся по плечу и спросил:

- Полицай? Служить Великая Германия?

Белый, как мел, в испарине, Ясь согласно закивал головой. К нему вернулось дыхание. Немец одобрительно похлопал его по щеке и подтолкнул к выходу.

- Водка, борщ - гут! - сказал второй. В сенях мать сунула ему в руку ещё одну бутылку. Когда немцы и Ясь ушли, она едва добралась до стула.

 

 

13.

 

 

Райцентр немцы захватили внезапно. Он оказался на пути сразу двух дивизий, танковой и пехотной. Немцы  обошли город с двух сторон, перерезали дорогу  и ворвались на его улицы с востока, откуда их никто не ждал. В руки немцев попали и уголовные дела. Так получилось, что дело Яся, бывшее в разработке,  одним из первых легло на стол Леманна. Он быстро составил на Яся характеристику: «Беспартийный, сын единоличника. Отец арестован по политическим мотивам (за отказ вступить в колхоз). Ясь Голенок известен как  хулиган и скандалист. В Посёлке его боятся и предпочитают не связываться, так как Голенок неоднократно угрожал физической расправой. По всем признакам, находился в конфликте с бывшей властью из-за отца.  Для службы в полиции годен». Немного подумав, Леманн добавил: «Бывшую власть ненавидит. Лучше кандидатуры не найти».

 

 

…Леманн так и не доехал до дома. Прямо на границе он получил приказ явиться в штаб дивизии. Надежда на отдых испарилась. В штабе он узнал, что дивизия находится у границы уже три недели, а свои личные вещи он получит по прибытию в расположение батальона. Пока Леманн улаживал все бюрократические нюансы, за ним на «Хорьхе» приехал комбат Макс Кеплер. Они встретились на выходе, в дверях.

- Я сейчас вернусь, - сказал Кеплер, крепко пожал Леману руку и потрепал его по плечу, - Очень рад тебя видеть! - Кеплер взбежал по лестнице на второй этаж. Леманн закурил. Он сел на заднее сиденье.

Кеплер вернулся быстро и сел за руль.

- Где твой шофёр? - спросил Леманн.

- Оставил в батальоне. Здесь есть неплохой рыбный ресторанчик. Хозяин шикарно готовит рыбу. Пара часов у нас есть, - сказал Кеплер. У костёла он  свернул  с пыльной дороги, по которой шла техника, в узкую улочку меж белых, утопающих в зелени домов. Наступила тишина. Только урчание мотора. Машина въехала в  аллею. В тени каштанов царила прохлада. Кеплер остановил её возле одноэтажного дома с высокой черепичной крышей и большими окнами. Открытый летний зал окружали ровно подстриженные кусты жимолости. Они сели за столик в тени липы.

- Хозяева плохо говорят по-немецки, но зато хорошо - по-русски, - сообщил Кеплер. Леманн усмехнулся.

- Наверно, они ждали русских, а не нас, - сказал он.

- Не думаю, скорее всего, они никого не ждали, - смеясь, возразил Кеплер.

Симпатичная белокурая полька, дочка хозяина, принесла запотевшие бокалы с пивом. Глянув на неё, Леманн замер.

- День добрый, господа офицеры. Что желаете заказать? - спросила она, глядя на Леманна, так как видела его впервые.

- Не знал, что пиво с рыбой - это вкусно, пока не побывал здесь. Закажи карпа с луком, - шепнул Кеплер Леманну, словно боялся, что его кто-нибудь услышит.

-  Карпа по-старопольски, будьте любезны, - сказал Леманн, сдерживая смех.

- Господин офицер - русский? - изумлённо спросила она.

- Нет, я - немец. А как зовут панну? - спросил Леманн.

- Барбара, - ответила она, слегка поклонилась и пошла к другому столику.

- Здесь всегда мало посетителей? - спросил Леманн.

- Только днём. По вечерам здесь не протолкнутся. Хозяева хорошо заработали за последний месяц, - ответил Кеплер, глядя, как Леманн смотрит на Барбару, - Привлекательная девушка.

-  Очень. Она скорее похожа на немку, - согласился Леманн.

- Ничего не хочешь мне сказать? - спросил Кеплер. Лицо его стало серьёзным.

- Теперь понятно, почему ты приехал без водителя, - ответил Леманн, - Что ты хочешь от меня услышать?

- Когда мой подчинённый, за моей спиной, ведёт двойную игру, я чувствую себя неуютно, - сказал Кеплер.

- Меня ещё шесть лет назад взяли на крючок, когда в криминальной полиции служил, - сказал Леманн.

- А потом? - спросил Кеплер.

- Потом я, наивный, решил, что служба в армии избавит меня от них. Но не тут то было. Меня, как русского немца,  поставили перед фактом, точнее, крепко взяли за яйца. Готовили с прицелом на будущее, для войны с Россией.

- Тогда я тебя не понимаю. Кому угодно таких предложений не делают. Зачем брыкался, если тебя так усердно сватали? - удивлённо спросил Кеплер.

-  Если тебе всё ясно, то давай поговорим о чём-нибудь более приятном. К дьяволу их, - с отвращением сказал Леманн, - Я даже не знаю, кому от нашего разговора может быть хуже, тебе или мне, если узнают.

- Хуже чем есть, не будет. В отличие от некоторых идиотов, я понимаю, что Россия - это не Европа. Не сегодня-завтра начнётся, и тебе ли не знать, что мы там увязнем по уши. Не хочется сгущать краски, но много кто не переживёт этот год. Поэтому я люблю бывать здесь, за столиком под липой, - сказал Кеплер.

- Спасибо, что пригласил меня сюда. Здесь очень мило и уютно. Сразу домой захотелось. Рядом с домом есть пивная, тоже под липами, - сказал Леманн. Немного помолчав, он повернулся к отдельному столику, за который только что присела за чашкой кофе  Барбара. Поймав его взгляд, она подошла к нему.

- Слушаю вас, - сказала она улыбаясь.

- Принесите, пожалуйста, полграфинчика зубровки, Барбара, - попросил её Леманн и повернулся к Кеплеру:

- Извини, не посоветовался с тобой насчёт зубровки.

Кеплер развёл руками, улыбнулся и сказал:

- Поляки её очень уважают. Говорят, что она весьма полезна для мужчин… Никогда не задумывался, что в дивизии не только ты под колпаком у службы безопасности?

- Задумывался. Да кто угодно, например - ты. Где гарантия, что беседа под липой не приведёт меня на виселицу.  Ты хотел откровенного разговора, и ты его получил, -  сказал Леманн. Кеплер жадно приложился к бокалу.

- Сейчас ты похож на человека, идущего на эшафот. Тебе всё равно, что говорить, потому что голову всё равно отрубят.  Однако я рад, что наш разговор состоялся. Хочется знать, кто находится рядом с тобой на войне. По крайней мере, я хоть что-то прояснил, -  сказал Кеплер.

- Например? - спросил Леманн.

- За четыре года я наговорил тебе на десяток виселиц, однако до сих пор цел и невредим и пью холодное пиво, - сказал Кеплер и отодвинул пустой бокал. Разговор был не из приятных, но Кеплер вёл себя так, словно ничего не произошло. У него было лицо человека, который избавился от непосильной ноши…

 

 

Леманн сразу приметил новое кирпичное здание. Он занял директорский кабинет и отдал приказ солдатам привести указанных в списке лиц.

- Кто такой? - спросил он вошедшего в кабинет Яся.

- Ясь Голенок, господин офицер,- ответил тот.

- Так. Ясь Голенок, - Леманн произнёс фамилию по слогам и уставился на Яся.

- Я - комендант Посёлка оберштурмфюрер СС Леманн. Ты, с сегодняшнего дня, находишься в моём подчинении. Мне доложили, что ты добровольно согласился служить в полиции. Тем не менее, спрашиваю ещё раз: ты готов поступить к нам на службу? - спросил он. Ясь кивнул. Леманн пододвинул ему папку и указал на стул.

- Грамоте ты обучен. Можешь прочесть и узнать, что мы спасли тебя от тюрьмы. Но можешь не тратить время на чтение, а просто рассказать мне, как ты относишься к большевикам, - сказал Леманн.

 - Господин оберштурмфюрер, разрешите мне на деле показать, как я отношусь к краснопёрым. Дайте только оружие, - зло сказал Ясь.

- Похвально, конечно. Оружие тебе выдадут. Военная форма у тебя есть? - спросил Леманн, но тут же исправился:

- Хотя, да, в армии ты не служил.

- Форма есть, господин оберштурмфюрер. Осталась от отца, - ответил Ясь.

- К завтрашнему дню на тебя будут готовы документы. Придёшь к восьми часам,  в форме. Тебя сфотографируют. Подпишешь документы и получишь оружие.  Завтра приедут ещё девять человек. У них тоже есть претензии к большевикам, так что общий язык вы найдёте.  Твоя задача выявить всех коммунистов, активистов, всех, кто служил большевикам. Ты мне очень облегчишь работу. Избавишь от лишней возни с документами. В Посёлке живут тысячи людей, и, возможно, мы кого-то упустили. Уверен, что ты давно ждал своего часа. Сегодня твой час пробил, - сказал Леманн.

- Что с ними делать, господин оберштурмфюрер, если найду кого? - спросил Ясь.

- Евреев, комиссаров, коммунистов и им сочувствующих есть приказ расстреливать. Тех, кто укрывает их, тоже расстреливать. Действовать вы будете не одни. Наши солдаты вам помогут.  Скажи мне вот что: кто мог сегодня утром убить из парабеллума трёх солдат и заминировать машину? - спросил Леманн.

- Таких не знаю, но сделаю всё, чтобы найти. Я знаю только тех, у кого есть охотничье оружие. А за парабеллум можно было и в тюрьму угодить. Если кто с войны припрятал обрез или пистолет, - тот не признается, - уверенно ответил Ясь.

- Тебя не так давно избили. Кто это сделал?

-  Я не помню, господин оберштурмфюрер. В тот день я сильно напился. Очухался только в коляске, когда в больницу везли, - сказал Ясь.

- Странно как-то тебя избили, избирательно. В медкарте записано, что у тебя травма половых органов. Проще говоря, тебе отбили яйца. Как-то не типично, для мужиков. Синей у тебя должна быть рожа, а не яйца. Или, может, ты чью-нибудь девушку обидел, и тебе за это накостыляли?

- Не помню, господин оберштурмфюрер, - повторил Ясь.

- Ну, это твое дело. К службе оно отношения не имеет. Однако вернёмся к парабеллуму. Подумай, у кого он может быть. Кто в Посёлке воевал в прошлую войну, кто хорошо стреляет.  Судя по гильзам, заговорил трофей с прошлой войны. Мы взяли в заложники тридцать мужчин. Среди них, кстати, твои друзья. Если к утру не найдём убийцу, то заложники будут расстреляны, - сказал Леманн.

- У меня нет друзей, господин оберштурмфюрер, - сказал Ясь, глядя прямо перед собой. Леманн внимательно посмотрел на него и удивлённо повёл головой. После некоторой паузы он продолжил:

- И ещё: в посёлке проживают три десятка евреев, а мы нашли только двоих. Кто их может прятать?

- Скорее всего, они в лесу прячутся. Возможно, им помогают. Не обязательно вслепую лес топтать. Можно проследить, кто и зачем пошёл в лес, - сказал Ясь. Он ждал, что Леманн спросит про хутор, но Леманн так и не спросил. Ясю осталось лишь гадать, знают немцы про хутор, или нет.

- У меня больше нет к тебе вопросов. Можешь идти, - сказал Леманн, - Надень повязку, чтобы тебя случайно не привели ко мне обратно, - он вынул из ящика стола белую нарукавную повязку.

 

Ясь вышел на улицу. Надев повязку полицая, он вновь был на коне. Пошатнувшийся было авторитет он обязательно вернёт обратно. Он ещё в больнице опасался того, что о его позорном поражении на хуторе узнают в Посёлке. Опасался он не напрасно. Кто-то видел, как он поехал на хутор. Кто-то видел, как дед Чапай привёз его в больницу, а из больницы увёз в Райцентр. Слухи медленно, но верно расползались по домам, обрастая новыми подробностями. Причём речь шла о том, что Ясь уже точно не мужик, что хирургу пришлось у него «всё» отрезать. Обсуждали и Варьку. Никто не сомневался, что именно она отправила Яся в больницу. Он спиной чувствовал насмешливые взгляды и был готов пристрелить любого, кто подвернётся под руку. Будь его воля, он расстрелял бы весь Посёлок. Но такой воли у Яся не было.

 

14.

 

С утра прошёл дождик. Белёсый свет солнца пробился сквозь тонкие облака и освещал поле. Омытые дождиком травы и цветы благоухали.

Полицаи рассыпались в редкую цепочку.  Лошадей они оставили у дороги и теперь медленно и бесшумно двигались  к зарослям лещины. Дальше был овраг. Из кустов показался ещё один полицай. Он энергично замахал рукой, приказывая товарищам разойтись вправо и влево. Двоих он поманил к себе. Полицаи заранее разделились на вооружённые до зубов тройки.

Командовал отрядом Петро, старший по возрасту и участник двух войн. Вместе с Ясем они выследили в овраге евреев. Шесть семей накануне прихода немцев ушли из посёлка и маленьким табором, с запряжённой в повозку лошадкой, двинулись на северо-восток. Конные полицаи быстро их выследили и дождались утра, чтобы никого не упустить. Ничего не подозревающие люди собирались в дорогу. Извилистый неглубокий овраг вытянулся на километры в сторону Райцентра. Там они могли хоть как-то спастись. В посёлке у них шансов не было. Слухи о массовых убийствах евреев быстро разнеслись по деревням и сёлам.

Полицаи дождались, пока беженцы не поднимутся наверх.

Из высокой травы ударил пулемёт. Здоровенный краснолицый Кузя  легко удерживал в руках тяжёлый, изрыгающий огонь, «дегтярь». Короткими очередями он ловко укладывал разбегающихся людей в траву.

- Девок не стреляйте! Ловите! - заорал он, перекрикивая стрельбу.

Со всех сторон щёлкали выстрелы. Подвыпившие полицаи не давали обезумевшим от ужаса людям  скрыться в овраге. Они постепенно сжимали кольцо. Василь заметил, как кто-то вскочил и нырнул в овраг. Василь бросился следом. Он настиг жертву на дне оврага. Девушка споткнулась и упала. Василь схватил её за руку и повалил на землю. Девушка отчаянно вырывалась, но получив сильный удар ладонью по голове,  она зашаталась и опустилась на землю. Василь ловко, как овцу, спутал её верёвкой по рукам и ногам. Для верности накинул ей на шею удавку.

Убитых они скинули в яму с водой на дне оврага. Петро деловито пересчитал их. Ни один человек не ушёл. К девушке, пойманной Василём, добавились ещё две девушки и три женщины постарше.

Сковорода в маленьком отряде был, «по совместительству», завхозом. Он привёл лошадей, достал из седельных сумок припасы и расстелил на земле льняную узорчатую скатерть. Он с ухмылкой косился на молоденьких пленниц. Его недвусмысленный взгляд приводил их в ужас. Они жались друг к другу, как будто это могло их спасти.

Полицаи расселись вокруг скатерти, выпивая и обсуждая удачную охоту. Хвалили Петра, сумевшего ловко избавится от «помощи» немцев. Кузя нет-нет да посматривал на еврейку, бывшую среди пленниц самой крупной, с выпуклой грудью и шикарными чёрными волосами. Платок с её головы сорвали, и волосы рассыпались по плечам. Кузя тяжело поднялся,   подошёл к ней, схватил за руку и потащил за собой. Она упёрлась ногами в землю, но Кузя ткнул её кулаком  в живот, взял за волосы. От боли она была вынуждена ползти за ним. На глазах у товарищей он повалил её на месте и стал рвать на ней одежду. Вслед за ним Василь схватил свою законную добычу, пойманную им на дне оврага. Воздух наполнился криками.

Сделав дело, красный и довольный Кузя поднялся и показал товарищам окровавленную руку.

- Свеженькая оказалась! Первачок! - тяжело дыша, сказал он и обвёл всех взглядом, - Что сидите? Вперёд, пока горяченькая! - Кузя присел у скатерти и махнул полстакана самогона.

Третья девушка была совсем юной. Кузя ткнул локтем Щеню,  самого младшего из полицаев.

- Что застыл? А ну, вперёд! - сказал он, схватил Щеню за шиворот и легко швырнул его на девушку.

- Я не буду! Я не могу так! - всхлипывая, ответил Щеня.

- А тебя никто не спрашивает! Остаться чистеньким я тебе не дам! Ты с нами в одной упряжке. Или краснопёрых обратно в гости ждёшь? - сказал Кузя и двинулся на Щеню.

- Отстань от него, - тихо сказал Кузе Петро. Он подошёл к нему сзади и поправлял галифе. Кузя в сердцах сплюнул.

Вскоре  полицаи вновь собрались у скатерти и принялись за самогон. Они заново связали пленниц, чтобы не разбежались и продолжили кутёж.

- Ещё одна осталась, - сказал Василь, глядя на щупленькую девушку. Она сжалась комочком и сильно дрожала от кошмара, что творился у неё на глазах.

- Это на закуску, - отозвался Сковорода. Раздался хохот.

- Да тут щупать нечего, - сказал Кузя под хохот, -  Разве что Щене на забаву, так он сопли распустил!

- Ничего, ещё не вечер. Мне больше достанется, - хрустнув молодым огурчиком, сказал Василь.

Темнело, когда всё было кончено. Истерзанные тела полицаи скинули в ту же яму и вернулись в Посёлок.

 

Утром Петро отчитался в комендатуре о проделанной работе, умолчав о ненужных подробностях, и указал на карте место, где они оставили тела расстрелянных евреев.

Леманн был поражён их кровавым усердием. За несколько дней были выявлены, арестованы и расстреляны все активисты из колхозников и рабочих торфопредприятия. Всех, кто мог быть причастен к убийству солдат на дороге, и взятых заложников Леманн тоже приказал расстрелять. Из штаба дивизии поступил соответствующий приказ. После инцидента в штабе дали добро на самые жёсткие меры. До передачи полномочий СД и полевой полиции, вопросы,  касающиеся местного населения, решала оперативная команда при штабе дивизии, занявшей район. Леманна, входившего в оперативную команду, наделили всеми полномочиями и свободой действий.

Леманн отпустил Петро и велел ему позвать Яся.

 

- Входи, - сказал Леманн. Ясь, застывший было в дверях, шагнул в кабинет. Среди отцовской одежды он нашёл френч и галифе. Форма была почти новой и ладно сидела на нём. Сапоги он начистил до блеска.  Вместе с оружием, полицаям выдали немецкие поясные ремни и пилотки.

- Почему я узнаю о хуторе на болоте только сегодня? - строго спросил Леманн.

- Я думал, что вы знаете о нём, - удивлённо ответил Ясь, но Леманн почувствовал фальшь.

- Я приказал тебе выявить всех, кто воевал. Ты выявил всех, кого мы упустили, но почему-то забыл о лесничем. Южнее Посёлка всего лишь один хутор, а ты почему-то о нём забыл. А хозяин, оказывается, награждён двумя «Георгиями» четвёртой и третьей степеней.

Ясь пожал плечами, лихорадочно соображая, как выкрутиться. Леманн увидел его замешательство, но пока промолчал.

- Сейчас едете на торфяник организовывать охрану периметра. Твоему старшему я дал все указания.

- Слушаюсь, господин оберштурмфюрер, - сказал Ясь. Каждый день он ждал случая, чтобы съездить на хутор, но Леманн и в этот раз ему помешал. Ясь не поверил тому, что дед Чапай рассказал Евдокии, чувствовал, что Варька никуда не уехала.

- Не советую играть со мной в кошки-мышки. Если замечу, что ты затеял что-нибудь без моего ведома, мало тебе не покажется, - пригрозил Леманн.

Вошёл связист.

- Радиограмма, господин оберштурмфюрер. Телефонную связь обещают исправить к десяти утра, - доложил он. Леманн быстро прочитал текст и нахмурился. Глянул на Яся, стоявшего по стойке смирно.

- Что стоишь столбом? Свободен! - резко сказал он.

Оставшись в одиночестве, он с минуту сидел, постукивая карандашом по столу, затем встал, позвал связиста и приказал собрать взводных.

 

15.

 

Деду Чапаю было неполных восемнадцать лет, когда он помогал отцу и деду обживать затерянный среди болот островок. Втроём они сплавили по воде брёвна, перевезли на лодках смолу, гвозди  и другие материалы. Сруб поставили высоко, на сложенных из плоских камней  столбиках. Перекрытие пола засыпали смесью древесного угля и песка. поэтому внутри зимовки никогда не было ни сырости, ни плесени. Крышу зимовки, в два наката тонких брёвен, просмолили и покрыли толстым слоем песка и земли. Со временем земляная крыша заросла и надёжно спрятала зимовку от посторонних глаз.

 

Утро на болоте всегда зябкое и влажное. Сырость проникает всюду, и  только в зимовке сухо и тепло. На душистом сеннике, под одеялом, уютно и не хочется из-под него вылезать.  Хочется лежать под ним круглый год, вдалеке от опасности, вдалеке от войны. Где-то на границе сна и яви она вспомнила купе, попутчика-немца, его взгляд, улыбку и прикосновение его рук. От внезапного приступа ненависти её словно ударило током. Когда человек, увидев плохой сон, просыпается, он с облегчением понимает, что это был сон, но сон остался явью.

У колодца Варька с головы до ног окатилась из ведра водой. Стуча от холода зубами, она быстро оделась. Солнце уже играло на влажных от росы макушках деревьев. День обещал быть жарким.

 Из оружия, привезённого с хутора, она выбрала карабин. Он был абсолютно новым, за исключением пары царапин на полированной ореховой ложе. Прежний хозяин если и воспользовался им, то очень мало. Проверив карабин, она дозарядила его и взялась за пистолеты.  Возня с оружием помогла ей сосредоточиться. Она очень боялась за стариков. Ясь не оставит их в покое. И где теперь Иван? Жив ли, или убит? Она представила его улыбающимся, в форме, когда он оседлал свой мотоцикл и умчался, теперь уже в неизвестность. А вдруг немцы нагрянули на хутор? Вдруг узнали, что это дед Чапай убил солдат на дороге? Всё оружие, что хранилось на хуторе, она увезла, но всё равно немцы могли узнать, что он сделал это. Вспомнились и угрозы Яся. Она до сих пор не забыла запах самогона, лука и ещё чёрт знает чего, когда он набросился на неё у речки. Тогда она не приняла его угрозы всерьёз, а теперь понимала, что его угрозы  не пустой звук. Мысль о том, что он уже успел побывать на хуторе, заставила её поторопиться. Варька никогда не перечила деду, но теперь жалела, что послушалась его. Надо было остаться и наблюдать за хутором со стороны. Этим она и решила заняться. Поверх спортивной блузки и шаровар она надела немецкий камуфляж, а поверх камуфляжа - разгрузочные ремни с поясным ремнем и подсумками. В ящике с тряпьём она отыскала старую чёрную косынку и спрятала под неё волосы. Взяв карабин и ранец, она вывела из укрытия лодку и отплыла с острова. 

На болотах она чувствовала себя как дома. В первый раз дед Чапай взял Варьку, на охоту когда ей было тринадцать лет. Были тогда долгие уговоры со слезами, и дед Чапай не выдержал - сдался. С тех пор Варька следовала за ним как верная собачонка. Деду не требовалось что-то подолгу объяснять ей. Она с полуслова понимала и выполняла всё, что от неё требуется. В пятнадцать она уже била птицу на лету. Два раза они вместе ходили на кабана и один раз на лося. Глядя на Варьку, дед Чапай соглашался с женой: там, наверху, явно что-то перепутали.

 

 

Минуло три дня, но на хуторе так никто и не появился. Дед Чапай решил опередить гостей. Первым делом он заехал к Евдокии. Слушать её было тяжело. Если б он знал, чем обернётся его стычка с немцами на дороге… Женщину он не спас, а только погубил много людей. Новость, о том, что Ясь пошёл служить немцам, его не удивила. Евдокия с ужасом в глазах рассказала о новых товарищах Яся. О том, что они выследили и убили евреев, знал весь посёлок. От неё он узнал, что ему следует явиться  в комендатуру, и что комендант хорошо говорит по-русски.

Дед Чапай оставил коляску у Евдокии. В комендатуру он пришёл пешком. Войдя к Леманну в кабинет, он представился и подал ему документы.  Леманн пригласил его сесть на стул.

- Почему не явился раньше? - строго спросил Леманн.

- Не знал, господин офицер.

- Не знал что?

- Что в Посёлке новая власть, господин офицер,  - ответил дед Чапай.

- С какой целью сегодня приехал в Посёлок? - спросил Леманн.

- Что бы узнать, что к чему, господин офицер. Радио три дня как молчит, - объяснил дед Чапай, стараясь выглядеть простачком: мол, что за вопросы такие, ни к селу ни к городу.

- Где ваша жена?

- Я сию минуту съезжу за ней, господин офицер - сказал дед Чапай.

Леманн долго оценивающе смотрел на него. Старик был крепким. В руках чувствовалась сила.  Ни сутулости, ни старческой немощи в нём не было. Про себя Леманн отметил, что старику повезло. Отчёт о принятых карательных мерах уже отправлен, иначе он мог пойти под расстрел вместе со всеми. Леманна теребила мысль, почему Голенок не сообщил ему о лесничем. Фигура слишком заметная, чтобы её прозевать.

- Оружие имеется?

- Как положено, согласно должности, охотничье ружьё имеется, господин офицер. Я обязательно сдам его в комендатуру, - пообещал дед Чапай.

-  Что можешь сказать про Голенка? Как хорошо ты его знаешь? - спросил Леманн.

- Его каждая собака хорошо знает, господин офицер,- сдерживая волнение, ответил дед Чапай.

- Оружие обязательно сдать. Только за одно ружьё я могу поставить тебя к стенке, но вижу, что ты меня не обманываешь, - якобы смягчившись, сказал Леманн. Он заметил, что при упоминании Голенка, старик встрепенулся. Значит, что-то между ними не так. Если они в плохих отношениях, то Голенок должен был сдать его в первую очередь. Однако не сдал. Почему? 

Леманн улыбнулся и сказал:

- В канцелярии, на первом этаже, тебя поставят на учёт и выдадут документ на ружьё, иначе жить тебе до первого патруля. Можешь быть свободен.

- Слушаюсь, господин офицер, - ответил дед Чапай, кланяясь и пятясь назад. Выйдя из комендатуры, он не спеша пересёк площадь,  но как только свернул за дом, поспешил к Евдокии за коляской.

 

 

На опушке леса, что окружает хутор, стоял человек. Дед Чапай придержал кобылу и медленно подъехал к нему. Человек оказался пограничником. Усатый, с пулемётной лентой на поясе и плечах и гранатами за поясом, он был похож на революционного матроса. Правой рукой он опирался на немецкий пулемёт.

- День добрый. Не знал, что граница нынче по моему хутору проходит, - сказал дед Чапай, разглядывая пограничника.

- День добрый, - поздоровался пограничник, - Адам, Адам Мельник, старшина, -  представился он.

- Вижу, что не генерал, - дед Чапай подал ему руку, - Один? Или с войском?

- Не, не один. Пехота со мной, артиллерия. Да только артиллерия без пушек, а пехота без патронов. Пришлось чутка у немцев одолжить, - ухмыльнувшись в усы, невесело сказал Адам и пожал деду Чапаю руку.

- Откуда такой доверчивый взялся, что первому встречному всю подноготную выложил? - спросил дед Чапай.

- Жене твоей спасибо, Василий Иваныч. Просветила нас малость. Мы у речки расквартировались, на другом берегу, подальше от дома. Мы тебя не видели, а ты нас. Я здесь вроде как в дозоре. Матрёна Фёдоровна предупредила, что ты должен вот-вот из Посёлка вернуться.

- Не туда вы, хлопцы, забрели. Здесь вы в «мешке». Обратно хода нет, кроме как по болотам, - объяснил дед Чапай, - Ко мне только один путь, по дороге, вокруг Посёлка. Повезло вам. Могли на дороге с германцами столкнуться. В Посёлке их битком.

- Много вас в отряде?

- Полтора  взвода. Пятьдесят четыре бойца, лейтенант и я. Есть на чём по воде с полуострова уйти?

- Были у меня лодки. Были да сплыли. Кто ж знал, что вы мне на голову свалитесь? Как вас сюда занесло? У вас что, карты нет?- спросил дед Чапай.

- Мы ещё у границы бой приняли. Оттуда идём. А карты ваших мест нет. Откуда ей взяться? - с досадой ответил Адам.

- Да я не в упрёк тебе спрашиваю. На войне всяко бывает. А задерживаться вам здесь не советую. Германцы только сегодня узнали про мой хутор. В любой момент нагрянуть могут.

- Лодки далеко спрятал? - спросил Адам.

- Шесть штук. Я их по островам развёз. Теперь не достать.

- А сам вплавь вернулся? - спросил Адам.

- Соображаешь, граница. Был у меня помощник. Он на последней лодке и ушёл, - ответил дед Чапай и спросил:

- Интересно, где вы свои пушки растеряли? Хотелось бы знать, кому помогаю.

- Ну и язва ты, дед, - сердито сказал Адам.

- Язва не язва, а знать, что за люди ко мне пришли, имею право. Я сам на войне был. Воевал честно… - дед Чапай замолк, решив, что зря обидел Адама, - Давно, смотрю, на службе. - начал он издалека.

- С двадцать второго года на границе… Из всей заставы один я в живых остался.  Потом топал по лесам в одиночку, пока  к отряду не прибился. Лейтенант наш с остатками полка успел отойти, не дожидаясь приказа. Повезло, что приказ отходить  на самом деле был, а то бы несдобровать нашему лейтенанту. В неразберихе его никто и спрашивать не стал, получил он приказ, или не получил. Сунули ему батарею «сорокопяток» и приказ оседлать дорогу, а сами ушли. Держали мы её двое суток… дорогу. Ещё двое суток немцы у нас на хвосте висели, пока лейтенант хорошую позицию не высмотрел. Они-то думали, что мы драпаем со всех ног, расслабились, с музыкой ехали, а лейтенант решил дать им бой. Силы у нас были на исходе, три лошади пали, да и бойцы вымотались. В общем дали мы им прикурить от души, где-то уже в ваших местах, недалеко.

- Это где, недалеко? - спросил Дед Чапай.

- Не могу точно сказать. Дорога в том месте в низину спускается, как раз промеж двух высот, а в низине земля рыхлая, топкая. Лейтенант пушки с двух сторон расставить приказал. Немцы как втянулись в низину - танки, броневики, машины - так мы по ним и дали из всего, что было. Им-то с дороги никуда не деться! Два танка пытались съехать с дороги, да днищами в грязь сели! Разнесли колонну в пух-прах! Ни одна тварь не ушла! - со злостью сказал Адам и перевёл дух, - Всех до одного постреляли. Жалко снарядов больше не осталось. Пушки лейтенант приказал привести в негодность. Панорамы мы, конечно, забрали с собой, - вроде как указание есть, прицелы сохранять, - а замки в болотину выбросили.

- Молодец твой лейтенант, да и вы тоже, молодцы. По вражеским тылам с орудиями много не погуляешь, а до наших, нынче, далеко, - сказал дед Чапай, - На-ка, испей моего нектару, Адам, - дед Чапай вынул из-под мешковины бутылку, - Далеко фронт укатился. Только ночью слышно.

Адам сделал несколько больших глотков.

- Крепка, зараза, но хороша! - сдавленно сказал он. Дед Чапай дал ему папиросу.

- Посидел бы с тобой Адам, да  некогда нам с тобой мёд распивать. Немцы в Посёлке быстро освоились. Показали, кто теперь в доме хозяин. Уж больно хитёр комендант. Если б не форма... замашки у него, словно всю жизнь допросы чинил. По-русски лучше нас с тобой говорит, разве что не стихами. Чую, задумал он что-то.

- Может, посоветуешь что?

- Ты пока побудь тут, на часах, а я до дому съезжу. Как обратно поеду, ты сразу иди на хутор. В сарае найдёте топоры, гвозди и верёвки.  Ещё с прошлого года от стройки казённое имущество осталось. Постройте плоты и вон с полуострова, пока вас здесь не накрыли, и меня вместе с вами. Чтоб больше по лесам не плутать, возьми карту. Она в комнате на стене висит. И германцам не достанется, и вам пригодиться. На ней вырубка обозначена, красным. Брёвен тридцать там, в штабеле, есть. Времянку можете на доски разобрать. Уходите вдоль берега, по воде. Как выйдете к устью, то по берегу налево, на восток…

- Василий Иваныч, так на хуторе целый лейтенант имеется. Проще ему объяснить, что да как, - сказал Адам.

- А раньше не мог сказать, умник? Замотался я совсем. Голова кругом идёт, - сказал дед Чапай.

- Медовуха у тебя что надо.  Соображения заметно прибавляет.

-  Да иди ты! - сдерживая смех, сказал дед Чапай. Он цыкнул на кобылу и поспешил на хутор.

 

 

16.

 

Бабка Матрёна, кряхтя, выбралась из коляски и пошла в дом. Дед Чапай отпустил уставшую за день кобылу на луг перед домом, а сам, прихватив бутылку с медовухой, направился к речке. Нагретая за день земля отдавала тепло, как печка. Заголосили цикады. В красной от заката воде заплескалась рыбёшка. Глядя на привычную глазу красоту, дед Чапай никак не мог смириться с тем, что минувший сумасшедший день - явь. Он сделал глоток и закурил папиросу. Дым нехотя поплыл в неподвижном воздухе.

Дед Чапай не сразу заметил силуэт, плывущий против течения. Он спрятал в кулак огонёк папиросы, вглядываясь в силуэт. В сердцах отбросил папиросу и крикнул:

- Ты какого дьявола тут удумала?! Я кому приказал сидеть на болоте и не высовываться?!

- Мне за вас стало страшно,- ответила из лодки Варька, - сам бы попробовал усидеть на болоте, когда такое творится, - она вылезла из лодки и предстала перед ним во всей красе.

- Тоже мне, воительница! Валькирия, твою мать! Ишь, нацепила на себя доспехи! - не унимался дед Чапай.

- Да не стану я в зимовке отсиживаться. Не для того приехала, - твердо сказала она.

- Я только что старое ружьё сдал, чтоб от нас беду отвести, а ты с целым арсеналом припёрлась! На площади приказы развешены, а в каждом приказе, за невыполнение, одна мера наказания - расстрел!

- Долго войска в Посёлке стоять будут?

- Ты, вообще, меня хорошо слышишь? Причём тут войска? Новая власть в Посёлке. Войска уйдут, а власть останется.

 - А что же наши? - спросила Варька.

- По лесам к фронту топают. Да только фронт далеко укатился. Обратно не скоро покатится. Люди лишний раз на улицу не выходят. Особенно девчата.  По району дивизия расквартировалась. Народ из домов повыгоняли. Кто по сараям ютится, а кто в лес подался. Рассказывали, мужик эсэсовца топором по голове рубанул, за то, что тот к дочке его полез. Так они всю семью убили, а дом сожгли! Ясь, паскуда, в холуи подался. Он теперь в полиции, при комендатуре.

- Ты его видел?

- Евдокия рассказала. Тобой, кстати, в комендатуре интересовались. Скорый у нас народ на доклад. Пока за ружьём ездил, кто-то успел шепнуть, - зло сказал дед Чапай.

- Ясь постарался. Больше некому, - уверенно сказала Варька.

- Нет, не он. У Яся к нам другой интерес. Он к тебе неровно дышит и делить ни с кем не собирается. В комендатуре я сказал, что отправил тебя домой, в город. Как войну объявили, так и отправил, от греха подальше. Может и  поверили. Кто их знает. А вот Ясь точно не поверил, хоть я ещё раньше сказал Евдокии, что ты уехала.

- У Яся дом вплотную к дубняку стоит…

- Ты в своём уме? Он, может, только этого и ждёт! Он мог в первый же день германцев на хутор навести, но не навёл,  потому что тебя, глупая, как на живца, взять хочет, а ты сама на крючок  лезешь, - сказал  дед Чапай и глотнул медовухи, - Ну и денёк! Сначала комендатура, потом окруженцы, затем опять комендатура! Присел отдохнуть на бережку, так тебя нелёгкая принесла! А всего лишь хотел к Евдокии зайти, новости узнать. Она мне сказала, что у Яся приезжие полицаи в постояльцах. Их, вместе с Ясем, пятеро.

- Ладно, дед, не ворчи. Неужели ты думаешь, что я бы на рожон полезла? А наши где?

- На вырубку отправил, плоты строить, от греха подальше. Я вот что думаю: германцы не догадываются, что отряд на полуострове прячется. Какой идиот добровольно в западню полезет? Я бы, на месте германцев,  так же думал. Откуда им знать, что у наших нет карты, и поэтому они заблудились? Типичный пример превосходства нашего бардака над ихним порядком. Ещё Бисмарк предупреждал, что нехрен к нам соваться! - со значением сказал дед Чапай и глотнул медовухи, - Комендант обещал завтра вечером на хутор приехать, - добавил он морщась, - Комендант, между прочим, по нашему хорошо говорит, как твой попутчик. Может он и есть? - дед Чапай засмеялся, - Во! был бы номер! Сразу три кавалера! Милиционер, полицай и эсэсовец! Умеешь ты женихов подбирать.

- А про Ваню ничего не известно? - робко спросила Варька.

- Откуда ж я знаю? Или я у коменданта должен был спросить? Тебе сейчас в пору о себе подумать, а Иван - мужик крепкий, за себя постоит. Пошли в дом. Завтра, если никто с утра не нагрянет, баньку истоплю. Помоешься, и чтоб духу твоего на хуторе не было. И ночевать в баньку иди. Там тепло. Бабка днём стирала.

 

 

Соловьиные трели шилом впивались в мозг. Ясь разлепил глаза, но они вновь слиплись. Рука нащупала кружку на подоконнике. Ясь сделал глоток, намочил ладонь и протёр глаза. К горлу подступила тошнота.

Стол был усыпан крошками. На доске плавились кусочки сала. Бутылки стояли на столе, на полу, а несколько раскатились по комнате. Яс с трудом поднялся и вышел в сени. Ящик пустовал. Вчера они выпили всё подчистую. Матери нигде не было. С тех пор, как он пустил к себе жить новых друзей, мать стала уходить к соседке.  Ясь  надел френч, повесил на плечо винтовку и побрёл к Евдокии.

- Что припёрся, ирод? - недовольно спросила Евдокия, - всё упиться не можешь? Всё самогону тебе мало? Сдохнешь когда-нибудь под забором!

- А это уже не твоя забота, - ответил Ясь.

- Вон как ты заговорил! Думаешь, если берданку нацепил, так теперь тебе всё дозволено? Дружки твои, между прочим, у меня уже не одну четверть взяли. Кто-то взамен мне сала обещал? Не помнишь, кто?

- Принесём тебе сала. Обещаю.

- Вот сала принесёшь, тогда и самогону дам. И не тычь в меня своей берданкой. Немцы, и те что-нибудь да принесут на обмен. Смотри, нажалуюсь на тебя. Между прочим, господа офицеры моими настойками очень даже не брезгуют.

- Ну, ладно, ладно, - примирительно сказал Ясь. Он поставил винтовку в угол и присел на табурет, - Налей хоть чуть-чуть. Сала я тебе лично добуду. И за себя, и за них.

Вздохнув, мол, послал Бог племянника, Евдокия принесла ему штоф, заткнутый деревянной пробкой.  Ясь глянул на свет сквозь тёмно-зелёное стекло, как младенца, обнял рукой заполненный на две трети штоф и пошёл к двери.

- Для немцев-то угольком чистишь, - проворчал он.

- Берданку не забудь, вояка. Принесёшь сала - дам чистого, двойной перегонки, - насмешливо ответила ему Евдокия. Ясь вернулся, левой рукой закинул винтовку за плечо, вышел на двор и, пошатываясь, побрёл огородами к дому.

Родители Яся наотрез отказались вступить в колхоз. Они так и остались единоличниками. Из-за этого у отца были постоянные конфликты с активистами, приехавшими из города поднимать колхоз. Отца бесило, что люди абсолютно не разбирающиеся в крестьянском хозяйстве, приехали учить крестьян жизни. Он подрался с ними  и обещал перестрелять. Дело кончилось для отца тюрьмой. Оставшись без отца, Ясь затаил на всех злобу, и злоба нет-нет, да выплёскивалась наружу. Поэтому, когда пришли немцы, все его враги получили сполна.

 

Компанию Ясю подобрали, что надо. С первого дня службы Ясь ни одного дня не был трезвым, за исключением утренних часов, когда надо было явиться в комендатуру. Вечером, как правило, все были пьяны. В пьяном угаре он не понимал, что немцы могут его расстрелять или отправить в лагерь за такое отношение к службе. Удивляясь пьяной тупости племянника, Евдокия пыталась его образумить, но не смогла.

Утро у Яся было расписано: сейчас он дома похмелится, позавтракает и по объездной дороге поедет на торфяник. Петро с компанией уехал туда ещё ночью. Все планы рухнули, когда он увидел возле своего дома угловатый серый бронетранспортёр. Ясь мысленно похвалил себя за то, что пошёл огородами. Он прокрался за сарай и сунул бесценный осьмериковый штоф в сено.

- Что ты здесь делаешь? - раздался за спиной голос. Ясь оглянулся и вмиг протрезвел. Сверху вниз на него смотрел Леманн. Чуть поодаль, за его спиной, стояли солдаты. Леманн, сжав губы, колебался. Его рука легла на кобуру. Ещё секунда и он бы пристрелил стоящего на коленях Яся, но сдержался, вспомнив, что к нему есть вопросы.

- Ты добровольно пошёл служить в полицию, а значит служить Фюреру и Великой Германии, но при этом ведёшь себя как свинья. Впрочем, ты свинья и есть, - сказал Леманн и повернулся к солдатам. Повинуясь немому приказа, солдаты отошли в сторону.

- Встань, - приказал Леманн. Ясь встал и тут же получил кулаком под глаз.

- Это тебе за хутор. За то, что утаил. Ничего не хочешь мне рассказать? Поговаривают, внучка лесника сделала из тебя борова? - спросил Леманн. Ясь побагровел.

- Что ты там спрятал, в сене? - спросил Леманн. Ясь достал из сена штоф. Леманн забрал у него бутылку и передал солдату. Ясь тоскливо посмотрел на уплывающий от него самогон. Леманн перехватил его взгляд и вынул из кобуры парабеллум.

- Хочешь выпить? - выпей, но затем я тебя пристрелю. Пристрелю как собаку.

- А я и так сдохну, если не выпью, - обречённо сказал Ясь, уверенный, что его в любом случае расстреляют. Тупая головная боль, сильная тошнота, страх захлестнули его. Он понял, что задыхается. Сердце куда-то провалилось, и его затрясло.

- Нет, вы слышали? - обратился Леманн к солдатам, - Я ему говорю, что пристрелю, если он выпьет, а он отвечает, что всё равно сдохнет, если не выпьет!

- К чему столько возни, господин оберштурмфюрер? Не хотите руки марать, - я его сам кончу, за забором, - предложил один из солдат и двинулся на Яся. Леманн жестом остановил его.

- Успеем, Фенрих. Немного цирка мне сегодня не помешает.

- Господин оберштурмфюрер, он действительно сейчас сдохнет. И патроны тратить не надо, - сказал Фенрих, увидев, что Ясь осел на землю. Леманн выхватил у Фенриха бутылку и сунул горлышко в рот бешено трясущемуся Ясю. Ясь, близкий к припадку, судорожно впился в горлышко. Через пару минут он перестал трястись.

К дому подъехал второй бронетранспортёр. Офицер, приказав солдатам оставаться на месте, пошёл за дом, к Леманну.

- Карл, что за балаган ты здесь устроил? Это что за чучело? - спросил оберлейтенант Элерт.

- Ты уже приехал? Доброе утро. Это твой проводник Вилли, - ответил Леманн.

- Издеваешься? Он же пьян вдрызг!

- Хотел дать тебе проводника. Он часто бывал на хуторе, - объяснил Леманн.

- Я возьму его, но до хутора он не доедет. Странно, что он у тебя ещё жив. Что в нём такого? В любимчики записал? - спросил Элерт, равнодушно глядя на помятого и взъерошенного Яся. Брезгливо сплюнув, Элерт достал из кармана фляжку и подал её Леманну.

- Будешь? Меня от одного его вида выворачивает, - сказал Элерт, кивнув в сторону Яся, - Перебрали мы вчера.

- Ром? С утра? Чем мы тогда лучше его?

- С каких пор ты ставишь животных рядом с нами? Ты не сказал, почему  он до сих пор жив?

- У меня есть к нему кое-какие вопросы - это раз. Во-вторых, его ненависть к Советам так велика, что ещё неизвестно, кто их больше ненавидит: мы, или он. Он пришёл к нам по убеждениям. В конце концов, мне с ним не так скучно, - ответил Леманн.

- Ну, ты загнул! Сказал бы, что просто решил обзавестись шутом! Оставь его при себе. Мы сами справимся.

- Хозяин - барин, - сказал Леманн по-русски.

 

Приказ прочесать лес вдоль болота Леманну передал комбат штурмбаннфюрер СС Макс Кеплер. Вместе с приказом, чуть позже, в его распоряжение прибыли два взвода пехоты на бронетранспортёрах и грузовиках. В Посёлке пехоты не было, только танкисты. Переполох был связан недавним разгромом моторизованной колонны на шоссе. Леманн никак не думал, что на полуострове, у него под боком, могут прятаться окруженцы. Он снял полицаев с охраны торфяника и приказал им ждать дальнейших распоряжений в комендатуре. Если бы Ясь не поленился и не остался дома, он не оказался на грани жизни и смерти. Элерт наводил на него ужас. Что сказал Элерт, он понял спинным мозгом.

- Приглашай гостей в дом, хозяин, - сказал ему Леманн.

Идя впереди немцев, Ясь живо представил загаженный стол, бутылки и спёртый похмельный дух, но в дверях его встретила мать. В доме было светло и чисто. Вымытый пол  источал приятный, влажный запах дерева.

Элерт разложил карту на столе.

- Ты можешь показать на карте, где находится хутор? - спросил Леманн. Ясь шагнул к столу. К удивлению немцев, он уверенно ткнул пальцем в карту и сказал:

- Здесь.

- Однако. Обучался топографии?  - спросил Леманн.

- Отец привёз карту с войны. На ней такие-же обозначения, как на вашей.

- Она сохранилась?

- На чердаке лежит.

- Неси, - приказал Леманн.

Ясь забрался на чердак по приставной лестнице, снял с полки отцовский фибровый чемодан, ножом отщёлкнул замки и взял пожелтевшую свёрнутую в рулон карту. Отец хранил в чемодане библию, подписанную настоятелем и попечителем церковно-приходской школы, и иконы. Здесь же хранились привезённые с войны посуда, серебро, монеты и отцовское письмо, написанное отцом в тюрьме перед тем, как его увезли неизвестно куда. Ясь сунул его в карман. После «похода» в магазин за водкой отцовский револьвер он положил обратно, в чемодан. Ясь не разбирался в оружии, но было понятно, что револьвер иностранный. Он выглядел очень изящно с накладками из слоновой кости на рукоятке и клеймом: “L. GASSER PATENT WIEN”. В то лихое время, после двух войн, много оружия гуляло по рукам. Ясю вдруг захотелось перестрелять немцев, взять ценные вещи и уйти куда глаза глядят. Если раньше он ненавидел большевиков, то теперь он возненавидел и немцев, понимая, что если при старой власти, даже оставшись единоличником, он был свободен, то при новой власти он сразу почувствовал на себе ошейник, как его старый пёс, доживающий свои дни в будке. Да только псу было всё равно, кто его хозяин… Резкий окрик заставил его вздрогнуть. Он вернул чемодан на полку и спустился вниз.

 

- Похоже, карта австрийская, - сказал Элерт.

- Река Сан. Где-то в районе Перемышля, - добавил Леманн. Он вернул Ясю карту и спросил:

- Отец, что ли, воевал?

Ясь кивнул. Леманн обратился к Элерту:

- Выдвигайтесь к хутору, но к болоту не приближайтесь. Ждите нас. Просто осмотритесь вокруг. На хуторе должны быть лодки. Если русские добрались до них, то наверняка ушли по воде. Как мы этот хутор просмотрели?!

 

 

17.

 

 

Бронетранспортёр тихо, малым ходом, полз по колее. Элерт приказал водителю остановиться и ждать сигнала. Спешившись, Элерт и пять солдат быстро побежали к дому.

- Фенрих, Штарк, осмотритесь за домом, - тихо приказал Элерт. Ещё одному солдату он указал на сарай. Элерт хотел войти в дом, но на крыльцо вышел дед Чапай с двумя Георгиевскими крестами на груди. Следом за ним вышла бабка Матрёна.

- Что угодно, господину офицеру? - спросил дед Чапай по-немецки. Говорил он плохо, но понятно.

- Говоришь по-немецки? Это хорошо! Где выучился?

- Полтора года был у вас в плену. Так что вам угодно, господин офицер? - ещё раз, с достоинством, спросил дед Чапай.

- Мне угодно обыскать твой дом, - ответил Элерт и указал солдатам на открытую дверь, - Я уважаю тебя, как старого солдата, но обещаю, что за укрывательство большевиков вас ждёт расстрел.

- Господин офицер, кругом болота. Кто может забрести в наш медвежий угол? - сказал дед Чапай.

- Где, в Германии, тебя содержали? В каком лагере? - спросил Элерт.

- Во Фридрихсфельде, господин офицер. После перевели в Целе, под Берлин. Последние полгода работал в хозяйстве, на ферме, - ответил дед Чапай, - Господину офицеру должно быть известно, что в прошлую войну жёны и вдовы немецких солдат имели право брать пленных на работы в хозяйство…

- И не только для работы, - перебил его Элерт.  Он усмехнулся и спросил:

- Кто-нибудь ещё проживает в доме?

- Только мы. Я и моя жена.

- А внучка?

- Так ведь уехала она, господин офицер! Как война началась, так и уехала. Нечего ей тут делать. Я сообщил об этом в комендатуру, - ответил дед Чапай.

- Ну, что ж, уехала, так уехала. Если обманул, то тебе хуже будет, и ей, если найдём. Но меня сейчас больше интересуют те, кто разгромили колонну в нашем тылу. Теперь они считаются партизанами, бандитами и подлежат уничтожению, как и те, кто им помогает. Если ты от меня что-то скрыл… Понимаешь меня, старик?

- К нам никто не приходил, господин офицер, - уверенно ответил дед Чапай, изо всех сил пытаясь скрыть волнение. За домом пока было тихо.

- Не хотите выпить кофе, господин офицер? - предложил он.

- У тебя есть кофе? - удивлённо спросил Элерт.

- В Германии я привык пить кофе. С тех пор никак не отвыкну.

Элерт улыбнулся. Предложение ему понравилось, но тут вернулся из сарая солдат.

- Они были здесь, господин оберлейтенант, - доложил он, показав Элерту испачканную кровью пилотку. Элерт мгновенно изменился в лице. Лицо побелело и казалось угловатым, словно выточенным из камня. С полминуты оно смотрело на стариков такими же застывшими глазами. Дед Чапай молча взял бабку Матрёну за руку и закрыл глаза. «Подвели по монастырь, сынки», - мысленно сказал дед Чапай. Выстрела он не услышал.

Элерт сунул пистолет в кобуру.

- Куда провалились Фенрих и Штарк…

 

 

- Пойду, выхлопаю твою одёжку и принесу чистое бельё! - крикнула через дверь бабка Матрёна.

- Ага, - ответила Варька и плеснула на камни берёзовым настоем.

В городе она была лишена этого удовольствия. Городские бани, где всегда много людей и кафельные стены, не шли ни в какое сравнение с новой банькой деда Чапая.

Варька то и дело выглядывала в окошко, ожидая, когда вернётся бабка Матрёна, но та всё не шла. Со стороны дома баньку прятали кусты, поэтому через окошко просматривалась только часть тропинки.

Когда скрипнули половицы в предбаннике, Варька решила, что бабка Матрёна принесла ей чистое бельё и одежду, но дверь открыл вооружённый до зубов немец. Карабин висел у него за спиной, но в руках был ППД. Он безошибочно вышел к баньке по запаху, заглянул в парную  и остолбенел.

- Пошёл вон, свинья! - громко крикнула на него Варька по-немецки и вытолкнула его за дверь. Немец быстро пришёл в себя. Он рванул дверь и тут же онемел от боли. Варька плеснула кипятком ему в лицо. От удара чугунным ковшом он рухнул замертво. В её руках от ковша осталась только ручка. Она выскочила в предбанник и столкнулась на выходе со здоровенным немцем. Увидев голую девушку, он бросил автомат, оттеснил её в предбанник и повалил на пол.

Боролись молча. Варька отчаянно сопротивлялась. Она сдерживала крик, надеясь, что от одного, может быть, отобьётся. Немец не знал, что его товарищ первым нашёл баню и уже мёртв. Он не сомневался, что легко справится с Варькой и не спешил звать помощников, но встретив жёсткий отпор, понял, что в одиночку ему не справиться. Разгорячённый желанием, он пришёл в ярость и ударил её кулаком в челюсть. Варька успела наклонить голову вперёд и прижать подбородок к груди. Мощный кулак скользнул по скуле. Немец не смог её оглушить. Варька сделала вид, что обмякла, а рука её откинулась под скамью, где стояла жестянка с гвоздями. Когда немец приподнялся, чтобы расстегнуть брюки, гвоздь уже был в её руке. Она с силой воткнула гвоздь ему в глаз и дважды ударила по широкой шляпке запястьем. Немец завалился набок. Она оттолкнула обмякшее тело. Варьку трясло. Исцарапанные пуговицами грудь и живот саднило, болела спина, медленно заплывал глаз.  Она потрогала затылок и увидела на пальцах кровь. Варька с трудом встала на ноги и подобрала брошенный автомат. Сменила полупустой магазин на полный и повесила автомат на плечо. Голова гудела, но мысль работала чётко. Она взяла из парной ППД, убитого ковшом немца, проверила, полон ли диск, и решительно пошла к дому.

 

Офицер и четыре солдата стояли возле бронетранспортёра, который уже подогнали к дому.

- Куда провалились Фенрих и Штарк? - то ли спросил, то ли сказал Элерт.

- Наверно, они поймали девку и уже сняли штаны, - пошутил один из солдат, но его товарищи юмор не оценили, изумлённо глядя ему и Элерту за спину. Элерт, обернувшись, оцепенел: перед ним стояла абсолютно голая девица с заплывшим глазом и с автоматом наперевес. Немую сцену прервала бесконечно длинная автоматная очередь.

Автомат смолк. Палец, сведённый судорогой, застыл на «спуске». Варька с трудом разогнула его и выронила из рук автомат. Пошатываясь, медленно, она подошла к крыльцу. Опустившись на колени, она, как безумная, гладила лицо то бабке Матрёне, то деду Чапаю. Крик маской застыл на её лице. Беспредельное горе сменилось пустотой, а пустота заполнялась ненавистью, расчётливой, холодной и жестокой. Варька обратилась. Она ещё не понимала этого, но когда она встала с колен, с колен встал убийца.

Варька, долго смотрела в глаза убитому офицеру. В руке он держал пилотку с красной звёздочкой. Она взяла пилотку, разрезала ремень на шее офицера и вытянула из-под него автомат. Ей показалось, что в ягоднике кто-то прячется. Она обошла бронетранспортёр. Кусты затрещали, а Варька  веером выпустила туда очередь.  В ответ кто-то выстрели из револьвера… 

 

- Хотел бы знать, что было между тобой и лесничим, - сказал Леманн Ясю и выстрелил из пистолета в бутылку, - Будем считать, что это была твоя пуля. Почему в Посёлке абсолютно все, кроме меня, знают, чьими стараниями ты оказался в больнице? Что ты о ней знаешь? - Леманн впился глазами в Яся, - В глаза мне смотри! - Леманн готов был взорваться, как взорвался на писаря в канцелярии, когда увидел на бумаге её имя. Он не поверил своим глазам, но факт остался фактом: сразу стольких случайных совпадений быть не может. Писарь остался в недоумении, за что наорал на него шеф. Леманн забрал у него бумагу и пригрозил кулаком, мол, ничего не было, он, писарь, ничего не видел.

- Последний раз я её видел за два дня до начала войны. Когда вернулся из больницы, тётка сказала мне, что она уехала, - сказал Ясь, глядя Леманну в глаза.

- И ты,  конечно же, поверил, - усмехнулся Леманн. Ясь пожал плечами.

 - Чёрт с тобой. Седлай лошадь и дуй в комендатуру. Скажешь Петро, чтоб расставил вас вдоль дороги на хутор и пусть заодно отправит связного к Элерту. Мало ли помощь понадобится. Всё! Прочь с глаз моих!

 

Ясь воспрянул духом. У него появилась возможность узнать, что происходит на хуторе. От мысли, что немцы найдут Варьку, он испытал дикий приступ ревности. Не было дня, чтоб он не думал о ней. Что бы она с ним не сделала, Ясь понимал, что влюбился в неё, и здесь он был бессилен. Он легко уговорил Петро разрешить ему стать связным. Никто из полицаев не спешил лезть в пекло.

 

Увидев издали бронетранспортёр, Ясь спешился, привязал Ярого к дереву. Пока он шёл к хутору, кто-то дважды выстрелил из пистолета. Он перепрыгнул через забор, обошёл пчелиные ульи и между рядами смородины и крыжовника подкрался к бронетранспортёру. Ясь увидел, что старики лежат на земле. Один из немцев посмотрел в его сторону. Ясь лёг и переполз правее. Прячась за бронетранспортёром, он подобрался ещё ближе. Стал слышен их разговор.

Немцы смолкли. Кто-то вдруг начал стрелять из автомата. Пули громко защёлкали по железу. Ясь вжался в траву и зажмурил глаза. Когда он их открыл, то увидел в просвете между колёс неподвижные тела. Он, ужом, проворно отполз к ягоднику, за кусты смородины. Только сейчас он пожалел, что оставил винтовку притороченной к седлу, и вытащил из-за пояса револьвер. Ясь вытаращил глаза, когда Варька, в чём мать родила, с автоматом в руках вышла из-за бронетранспортёра. Он был готов ко всему, что угодно, но увидеть обнажённую девушку с автоматом… от неожиданности он потерял равновесие и, ухватившись за куст упал. Над его головой засвистели пули. Ясь выстрелил в ответ наугад и тут же вжался в землю. На голову ему посыпались срезанные пулями ветки.

- Варька, не стреляй! - крикнул он, понимая, что по-другому ему не уйти.

- Отбегался ты, Ясь! Ляжешь рядом с немцами! - крикнула в ответ Варька и выстрелила.

- Я не убивал твоих стариков! Дай мне уйти, и тогда сама уйдёшь! Немцы уже едут сюда, окруженцев ловить! - начал торговлю Ясь.

- Ты их не убивал, но немцев ты привёл!

- Немцы про хутор и про тебя не от меня узнали! Если бы я хотел вас выдать, то выдал бы в первый же день!

- Никак я у тебя в долгу Ясь? Чем мне тебе отплатить? - спросила Варька.

- Не хочу я тебя немцам отдавать! Я уйду, и ты уходи!

- Даже если я соглашусь тебя отпустить, то потом я всё равно тебя убью! - крикнула она.

- Вот потом и разберёмся, без немцев! По-соседски! Идёт? - крикнул Ясь, почувствовав, что она подаётся, - А пока давай договоримся!

- Ты про Ивана ничего не знаешь? Если скажешь, может и договоримся!

- Знаю, но откуда мне знать, что после этого ты не выстрелишь мне в спину?

- Тебе моего достаточно слова будет? - спросила Варька.

- Вполне! - ответил Ясь.

- Выходи без оружия!

Ясь встал и пошёл ей навстречу, не в силах отвести взгляд.

- В землю смотри, а то глаза сломаешь, - сказала Варька. Ясь отвернулся.

- Может, оденешься? - предложил он.

- Говори, что про Ивана знаешь, и проваливай! - резко сказала она.

- Ты обещала не стрелять, если скажу, напомнил Ясь.

- Говори. Я дала тебе слово, - глухо сказала Варька, предчувствуя страшную весть.

- Нет его. Убит, - сказал Ясь.

-  Как?

- Немцы в Райцентре милицию окружили. Кто погиб, а кого в плен взяли. Мужики говорят, они в здании райотдела засели и отстреливались. Полдня бой шёл, пока немцы пушку не подкатили. Ромашку в плен взяли, а потом на тюремном дворе расстреляли…

Варька сжала губы.

- Уходи, - едва слышно сказала она. Ясь попятился, сделал несколько шагов и снова замер.

- Я не желал им смерти, - сказал он.

- Уходи. Я не буду стрелять тебе в спину.

Ясь ушёл в лес. Спустя время на дороге появился всадник. Варька не выдержала и выпустила остатки магазина ему в след, не целясь. Всадник шарахнулся в сторону и исчез.

 

Варьку била дрожь. Она взяла из дома приготовленную бабкой Матрёной одежду и побежала в баньку. Окатившись тёплой водой, она оделась, спустилась к реке, к спрятанной в лозняке лодке и подплыла на ней к сараю.

Бронетранспортёр Варька «обчистила» не хуже иного вора. Потом пришёл черёд убитых немцев. Лодку она нагрузила основательно. Из дома она забрала письма, фотографии, иконы и тёплую одежду. Пора было уходить. Рация, снятая с бронетранспортёра, не затыкалась. В эфир кто-то постоянно выкрикивал позывные. Варька взяла наушники.

- Да заткнись ты, козёл! - зло огрызнулась она по-немецки в эфир. Радист замолчал. Варька бегом вернулась к дому. Она вылила из канистры бензин на пол бронетранспортёра и подожгла его. Машина вспыхнула как спичка. «Вот теперь все»,– сказала она шёпотом. Уже из лодки Варька сквозь слёзы посмотрела на дом. Она не сомневалась, что немцы сожгут хутор. Поэтому не боялась, что дом загорится от её «костра».

Широкая, хорошо просмолённая лодка легко скользила по течению, несмотря на тяжёлый груз. Деревья, клонившиеся с обоих берегов, сомкнулись кронами, и лодка плыла в живом зелёном туннеле.

 

 

18.

 

 

Кеплер по собственной инициативе усилил отряд Леманна двумя танками. Он был против зачистки леса, считал достаточным просто блокировать район хутора. Его больше интересовала подготовка к предстоящему маршу, а гоняться по лесу за полусотней русских – дело неблагодарное.

Стоя в люке, Леманн махнул рукой. Он соскучился по грохочущей стальной коробке. Прочная броня вселяла в него уверенность.

Колонна выехала на окраину. По дороге, что огибала посёлок, она прошла с километр. Столбы как маяки обозначили дорогу на хутор. Виднелись и чёрные фигурки полицаев верхом на лошадях.

На полпути Леманн увидел, как над лесом поплыли черные клубы дыма. Танк взревел двигателем. Колонна ускорила ход. Четыре мотоцикла, резво вырвались вперёд.

Петро был последним в цепочке. Леман приказал остановить танк. Колонне он дал отмашку двигаться дальше.

- Докладывай! - крикнул он Петру.

 - Перестрелка была на хуторе! Затем дым повалил, господин оберштурмфюрер! - ответил тот.

- Кого на хутор связным направил?- спросил его Леманн

- Голенка, господин оберштурмфюрер! Он сам напросился!

- Идиот! - обозвал его Леманн.

- Кто? - обиженно спросил Петро, не понимая, что разозлило Леманна.

- Оба! Все! Я ещё с вами разберусь за пьянство!

Обдав полицая бензиновой копотью, танк рванул с места.

 

Бронетранспортёр не горел, а только чадил. Густой чёрный дым стелился по зелёному лугу перед домом. Леманн кратко доложил обстановку по радио Кеплеру. Оберлейтенанту Дирсу он приказал оцепить хутор. Русские могли оказаться поблизости. К тому же они завладели пулемётом, карабинами и радиостанцией. Сгоревший бронетранспортёр оказался пуст. Пусты были и карманы погибших. Разве что не сняли одежду и обувь.

Леманн бегло осмотрел убитых. Стреляные гильзы от русского ППД он нашёл в траве. В Элерта и его солдат стреляли от угла дома. То, что обувь осталась нетронутой, он взял на заметку. Русские ценят немецкие сапоги. Трава перед домом была аккуратно скошена и гильзы были хорошо видны на земле. Леманн шагнул в сторону и прикинул, куда стреляли от бронетранспортёра. Он пошёл в сторону ягодника. Мысль о сапогах навела его на мысль о следах. У хорошего хозяина кусты всегда в порядке, обкопаны и прополоты. Леманн быстро нашёл сломанные ветки и следы. Один след бы очень чётким.

- Господин оберштурмфюрер, в бане ещё два трупа, Штарк и Фенрих, - доложил солдат.

- Картина маслом, - сказал Леманн, разглядывая Штарка. Он взял из жестянки гвоздь и вышел на воздух. В баньке ему стало душно. Дирс взял у него из руки гвоздь, осмотрел, хмыкнул и вернул обратно.

- Зачем он тебе? - спросил он Леманна.

- Зачем? Как ты думаешь, Алекс, почему наш солдат найден в бане с расстёгнутыми брюками и гвоздём в глазу? - Спросил Леманн. Не дождавшись ответа, он приказал вынести тела убитых из бани.

- Интересно, куда девался Голенок? По идее, он должен лежать вместе с ними, - сказал Леманн.

- Либо сбежал, либо русские взяли его с собой, - предположил Дирс.

- Вряд ли. Предателей они расстреливают на месте. Здесь я с ними солидарен, - возразил Леманн.

- Ну, почему же. Я бы его оставил в живых, как проводника, - сказал Дирс.

- А что, резонно. Какого дьявола они пошли вглубь полуострова? Заблудились? Хорошая мысль, Алекс. Их гнали от самой границы. Вполне возможно, что у них нет карты местности, - заключил Леманн. Он всё ещё вертел в руке гвоздь, - Хорошие гвозди, кованые. Видишь, остриё плавно спущено, а на гранях насечка. Такой сидит в дереве мёртво. Вот ведь судьба. Пройти с боями всю Европу и быть убитым в бане простым гвоздём… Нет, гвоздь, конечно, хороший, не хуже штыка, но, тем не менее, гвоздь. Я бы много отдал, чтобы своими глазами увидеть, что здесь было.

Дирс тоже был озадачен. Он зашёл в баню и вернулся с ковшом и сломанной рукояткой в руках. Он молча примерил ковш к ране на голове Фенриха и посмотрел на Леманна.

- Похоже, Фенрих зашёл в парную без разрешения.

- Похоже, да. Сначала ему плеснули в лицо кипятком, а уж после проломили голову. Интересно, где в этот момент был Штарк?

- Снимал в предбаннике штаны. Слушай, Карл, не води меня за нос. Ты ждёшь, когда я сам до всего додумаюсь? - спросил Дирс.

Леманн засмеялся.

- Отнюдь нет. Я боюсь, что правда может не понравиться начальству, - начал издалека Леманн, - Я пока не могу выстроить версию в деталях, но ситуация весьма пикантна. Элерт и его люди погибли по собственной глупости и неосторожности. Точнее, по глупости Фенриха и похотливости Штарка. Для объяснения гибели семи человек и потери бронетранспортёра нужна серьёзная причина. Невоспитанность Фенриха для этой цели точно не подходит. Не в моих интересах докладывать о том, что особа, которой не дали спокойно помыться в бане, практически голыми руками расправилась с двумя гренадёрами, завладела их оружием, а потом в упор расстреляла ещё пятерых.

- Элерт был не только моим подчинённым, но и другом, ещё с Гитлерюгенда. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, как он погиб, - твёрдо сказал Дирс.

Леманн прошёлся туда-сюда и замер, глядя в пустоту.

- В предбаннике лежит полупустой магазин. Она перезарядила оружие перед тем, как идти к дому. Но стреляла она всё-таки из ППД. Я бы поступил так же. В диске семьдесят патронов, плюс высокая скорострельность.  Она  их  просто  изрешетила.  Мне  непонятно, почему никто из них не попытался спастись. Такое впечатление, что она стреляла не по живым людям, а по мешкам. Они и лежат  как мешки, кучей. От кормы бронетранспортёра она стреляла ещё в кого-то.

- Невероятно. Всё правильно, всё логично, но невероятно. Может, всё-таки, это была не женщина? - неуверенно спросил Дирс.

- Тогда зачем Штарку понадобилось снимать брюки? Попахивает содомией, Алекс, - сказал Леман, - Вот, смотри, - он показал Дирсу белые волоски, которые бережно держал кончиками пальцев, - в группе Элерта ни у кого нет белых длинных волос. А эти я нашёл в предбаннике. Они застряли в трещине, в половой доске. Раз волосы застряли в половой доске, значит, Штарк повалил её на пол, где и получил гвоздём в глаз. Непонятно, почему он решил с ней развлечься при убитом товарище?

- Если это была женщина, то Штарк кроме голых сисек ничего не видел.  Даже если дверь в парную была открыта, то они её могли закрыть, когда боролись…

- Господин оберштурмфюрер, нашёлся Голенок, - доложил связист.

- Жив?

- Жив, но ранен, в задницу, - сказал связист, сдерживая смех.

- Допросить сможем?

- Сможете. Ранение касательное, царапина. Уже везут, - опередил связист вопрос Леманна.

- Отлично. Пошли в дом, Алекс. Хочется присесть и поесть.

- Что со стариками делать, Карл? - спросил Дирс.

- У деда два Георгиевских креста. Прикажи похоронить их.

 

 

- Господин оберштурмфюрер, Голенок, по вашему приказу, доставлен, – доложил солдат и подтолкнул Яся к столу. Револьвер, патроны и отцовское письмо, которое Ясь носил в кармане, как талисман, солдат отдал Леманну, - Бумагу нашли у него в кармане, - добавил он.

Леманн развернул письмо…

- А у тебя заботливый отец. Оставил тебе деньги, оружие. «Раст-Гассер» интересный и, по-своему, уникальный револьвер. Он наверняка принадлежал австрийскому или венгерскому офицеру. В отличие от отца, ты не достоин такого оружия. Это его трофей, а не твой. Ты должен был его сдать, когда поступал на службу. Что касается монет, то придётся тебе их пожертвовать. Мы ведём большую войну, для которой нужны большие деньги, а твой вклад тебе же и зачтётся. В конце концов, мы платим тебе жалование. Но перейдём к делу. Рассказывай, как так случилось, что ты остался жив? Судя по ранению, ты особо не геройствовал, а здесь мы нашли только трупы, обобранные до нитки?

- Ничего не могу сказать, господин оберштурмфюрер. На подъезде к хутору меня ранили.

- Тогда почему ты прятался в лесу? – спросил Леманн. Ему пришлось одновременно допрашивать и вкратце переводить разговор Дирсу.

- Я вылетел из седла и ударился головой об дерево, - объяснил Ясь. Он показал ссадину на голове.

- Он не врёт, господин оберштурмфюрер, - вмешался в допрос  солдат, - когда мы его нашли, он едва стоял на ногах. Об дерево он крепко приложился. Жеребцу пуля попала в переднюю ногу. Тоже царапина. Повезло красавцу. Интересно, откуда он у этого голодранца?

- Я не особо разбираюсь в лошадях, но твой жеребец явно из породистых. Где взял, украл у кого-нибудь? – спросил Леманн Яся.

- На конезаводе забраковали, а мы с отцом его выходили, Ярым назвали, - ответил Ясь.

Леманн стукнул кулаком по столу. Казалось, надежда на то, что Ясь прояснит ситуацию, таяла, но интуитивно он чувствовал - Ясь лжёт, и припас ещё один аргумент. Было интересно, почему он так упорно пытается скрыть всё, что касается хутора.

- Расскажи, как она побила тебя, здорового мужика? Догадываешься, о ком я говорю.

Ясь мялся на месте. Он достаточно натерпелся за это утро и не хотел ещё раз выводить Леманна из себя, лихорадочно соображая, что стоит сказать, а что – нет. Леманн смотрел на него как удав, видел, что он в замешательстве.

- Что ж, попробую освежить твою память. Завтра на торфяник прибывает первая партия рабочих, пленных. Они тебе будут очень рады, когда узнают, кто ты, - равнодушно сказал Леманн.

- Она каждое лето приезжала сюда на каникулы. Этим летом я видел её всего один раз…

- После чего загремел на больничную койку! Как она выглядит, какого цвета волосы, глаза? Раз ты за ней ухаживал, то, наверно рассмотрел?

- Глаза у неё разные…

- Что значит, разные? Косая как ты, что ли? -  перебил его Леманн, - Ладно, ладно, не обижайся, - внезапно смягчился Леманн. Дирс с любопытством посмотрел на него, но пока промолчал.

- Никакая она не косая. Нормальные у неё глаза… красивые, разноцветные, а волосы – белые.

- Крашеные?

- Что? Кто крашеный? – недоумевающе спросил Ясь.

- Сколько ей лет? – спросил Леманн.

- Школу, вроде как, закончила.

- Как она с тобой справилась? Ты ведь здоровый деревенский мужик?

- А она тоже не из слабаков. Не всякий мужик её одолеет, - ответил Ясь.

- Никак ею гордишься! Ты уверен, что она уехала?

- Не знаю. Я её больше не видел, - ответил Ясь.

- Сними правый сапог, - приказал Леманн, - Снимай, снимай.

Ясь стянул сапог и удивлённо посмотрел на Леманна. Дирс удивился не меньше. Наблюдая за Леманном, он не понимал смены его настроения. С чего вдруг тот повеселел? Зачем заставил Голенка снять сапог?  И почему он перестал переводить допрос на немецкий?

Леманн закурил. Он не отрывал взгляд от блестящей зажигалки на подоконнике, рядом с пачкой папирос. Сердце его готово было выскочить из груди. Её слова звучали в голове, как пророчество. Они встретились на войне и стали врагами. Мало того, пусть и косвенно, он стал убийцей её родных. Радость сменилась тоской.

- В ягоднике, ты прятался? – медленно и тяжело спросил Леманн. Ясь кивнул, ругая себя за то, что рискнул обмануть Леманна.

- Значит, не пойдём в кусты сапог примерять? Говори, сволочь, пока я тебя, действительно, в лагерь не отправил. Ты по минутам, по секундам, расскажешь мне, что ты видел из кустов! – крикнул Леманн и тихо добавил:

- Дальше меня это всё равно не пойдёт, иначе вынужден буду тебя расстрелять, идиот.

Ясь выложил ему всё, как на духу. Естественно он ничего не сказал про баню, но его рассказ стал последним мазком на картине.

 Леманн устало махнул рукой.

- Пошёл вон!

- Можешь идти, Маркус, - обратился к солдату Дирс.

Пауза затянулась, но  Дирс терпеливо ждал, когда Леманн заговорит сам.

- Помнишь, я рассказывал о своей попутчице? – спросил Леманн.

- Думаешь, она?

- Можешь не сомневаться, - сказал Леманн и указал пальцем на подоконник, - Эту зажигалку я ей подарил в поезде.

- Расскажи лучше, зачем ты его заставил снять сапог? – спросил Дирс.

- Это всё ерунда. Намного интереснее то, что фройляйн Варя проломила череп Фенриху, заколола гвоздём Штарка, а затем расстреляла Элерта и четырёх солдат, будучи обнажённой. Представляешь, что будет, если кто-нибудь, кроме нас, об этом узнает? Да над нами будут смеяться от России до Франции. «Реклама» нам точно не нужна.

- Резонно. Так этот, Голенок, он её голой видел? А я думаю, что он тебе такое рассказал, что у тебя лицо пятнами пошло. Ты уверен, что он никому больше не разболтает?

Вряд ли. Я первым об этом позабочусь. Бессмысленная потеря бронетранспортёра с экипажем и десантом – мало нам не покажется. Какого чёрта Элерт убил хозяев? Ему было приказано взять под контроль хутор, а не проводить карательную акцию! В итоге, благодаря Элерту, вляпались в дерьмо, даже не начав!

- Мой промах, - признался Дирс, - Надо было самому ехать сюда, а Элерта оставить при тебе. Во Франции ещё ладно, а в Польше и здесь его словно подменили. Я согласен с тем, что славяне отличаются от нас не в лучшую сторону, но убивать их направо и налево тоже не выход. Теперь пойди, разберись. Лопаты понадобятся, говно разгребать. Да и Штарк, тот ещё бабник. Зря Элерт его прикрывал… да не прикрыл.

- Идиоты! – подытожил Леманн.

В комнату вошёл Кеплер.

- Господин штурмбаннфюрер, потерян бронетранспортёр с экипажем… - начал доклад Леманн.

- Я бы хотел узнать, Карл, зачем ты вынудил меня пригнать сюда полбатальона? – перебил его Кеплер, - Чтобы воевать с голой девицей?

- Откуда вам это известно, господин штурмбаннфюрер? – изумлённо спросил Леманн, - мы сами только что узнали?

- У тебя окно открыто. На улице очень хорошо слышно. Если так пойдёт дальше, то об этом нелепом случае скоро будут знать в ОКВ! Готовый анекдот! Я бы кино снял! – сказал Кеплер и уселся за стол. Он снял пилотку, посмотрел на Леманна, а затем на Дирса.

- Что встали столбами? – садитесь!

Выслушав доклад Ленманна, Кеплер сказал только одно слово:

- Идиоты!

Леманн и Дирс переглянулись.

- Может, господин оберлейтенант подскажет нам что-нибудь толковое? Дирс, ведь ваши люди погибли? Вы же не думаете, что у меня хватит ума рассказать обо всех этих пикантных подробностях в штабе дивизии? Что скажете? -  с издёвкой спросил Кеплер.

- Удачно провести операцию, - ответил Дирс.

- В таком случае, должно быть много убитых русских, - сказал Кеплер,- Надеюсь, мне будет, что доложить наверх. И главное: нас попросили притормозить зачистку. Очень большая площадь прочёсывания. К вечеру прибудут два эскадрона из 1-го полка.

 

 

Часть 2.

 

 

1.

 

 

Речка кончилась. Началось заболоченное озеро с топкими берегами, заросшими осокой и тростником. Варька пересекла его и по узкой протоке выплыла в следующее озеро. Бескрайний лабиринт из речек, озер и проток перемежался трясинными полями, грядами и островами леса. В этом лабиринте,  среди множества больших и малых островов, пряталась зимовка деда Чапая.

Варька налегла на вёсла. Подплыв к толстой коряге, она нащупала привязанную к ней верёвку. При помощи верёвки она подтянула лодку к острову через проход в тростнике. Груз она перенесла под навес. Лодку по воде перевела в  затон и затолкала её в кусты. И вовремя. Над островом пронёсся лёгкий немецкий самолёт «Физелер Шторх». Сделав большой круг над болотом, он улетел.

Две керосиновые лампы осветили зимовку. Варька набрала в ведро древесного угля, растопила печку и разогрела на плите трофейную тушёнку. Она взяла саквояж офицера и достала из него початую бутылку рома. Открыла, понюхала, попробовала на язык. Ром был крепким, но вкус ей понравился. Она сделала большой глоток и зажмурилась. Приятное тепло разлилось по уставшему напряжённому телу, и она расплакалась.

 

Слёзы высохли. Она поставила на полку фотографию, икону и зажгла свечку. Бабка Матрёна ездила в райцентр в церковь на воскресные службы и привозила домой свечки и воду. Вспомнив, как бабка Матрёна как-то взяла её с собой на поминки, Варька протёрла полотенцем стопки, налила в них медовухи, положила сверху кусочки хлеба и поставила на полку…

 

Погода испортилась. С юга, от далёкой реки, небо заполняли тучи, подул влажный тёплый ветер. Он принёс первую водяную пыль. В ненастье можно  смело топить печь дровами, не боясь того, что кто-то заметит дым. Зимовку нужно было хорошо протопить. Набив печку дровами, она вспомнила про тушёнку. Немного поев, она легла на сенник и незаметно провалилась в сон.

 

Ответ на вопрос «что делать?» решился сам собой. Варька проснулась – словно в затылок кто-то толкнул. Она вышла за дверь: на полуострове, за низко стелющимся туманом, шёл бой. Варька вспомнила о рации, оставленной под навесом, развернула антенну и щёлкнула тумблером. Рация ожила. Из наушников послышались ругань и стрельба. Для Варьки они были лучше всякой музыки. Немцам явно приходилось не сладко. Радист просил поддержку огнём. И действительно, вдалеке загрохотали взрывы. После нескольких залпов, стрельба стихла. Звучали только отдельные выстрелы. Варька со злостью стукнула по рации кулаком и выключила её.

 

Она ещё долго стояла, глубоко вдыхая влажный прохладный воздух, прислушиваясь к тишине. Вспомнился сосед по купе. «Нет, не может быть, просто совпадение»,– прошептала она. Один из голосов в рации показался ей знакомым.

 

 

Заморосил дождь. Варька вернулась в избушку и посмотрела на часы. Было раннее утро. До темноты она успевала подойти к берегу, укрыться на ближайшем острове и осмотреться. Судя по звукам, бой шёл примерно в километре от хутора. Варька сложила в ранец пистолеты, патроны для карабина, три банки тушёнки и сухари. Наполнила водой две фляжки. Прихватила с собой и бутылку с дедовым зельем от комаров. Он варил его из трав. Оно сильно пахло валерьянкой, но на пару часов о комарах можно было забыть.  Вывела лодку из укрытия. Вооружившись автоматом и карабином,   она погрузила в лодку ранец и отчалила.

Видимость была отвратительной, но по компасу и вешкам она сумела выплыть по сложному извилистому маршруту к устью речки и повернула вдоль берега полуострова  направо. Бесшумно погружая весла в воду и держась подальше от берега, Варька взяла курс на остров. Как только берег становился видимым, она сразу уходила в сторону, прячась в мелкой взвеси дождя. Эта смертельная игра казалась бесконечно долгой. Она со страхом ждала выстрелов...

 

Лодка с хрустом врезалась в песок. Варька настолько обессилела от нервного напряжения и гребли, что с трудом выбралась на берег. Темнело. Воздух наполнился комариным звоном. Лягушачий хор вторил ему. 

Остров - песчаная гряда, лес, зажатый со всех сторон вездесущим лозняком, - вытянулся вдоль берега метров на двести. И если кто-то сумел уйти от немцев, то только сюда, прямиком в мышеловку. Утром, если туман рассеется, немцы всё поймут и прочешут остров. С этими мыслями Варька заставила себя встать. Бесшумно ступая по песку, она двинулась вдоль кромки воды.

Сначала она решила, что ей почудилось, но звук становился всё громче. Варьке одновременно стало и смешно, и страшно. В темноте кто-то храпел. Временами так громко, что его вполне могли услышать немцы. Найти его источник не составило труда. Боец спал сидя на лапнике, прислонившись спиной к дереву. Винтовку он обнимал руками. Она же помогала ему поддерживать равновесие. Варька, взяв винтовку за ствол, потянула её к себе. Боец во сне нахмурился и ещё крепче вцепился в оружие. Он  что-то  пробормотал, прижимаясь  щекой к винтовке.    Варька едва сдержалась, чтобы его не стукнуть. 

- Эй, - шёпотом позвала его Варька и сильно тряхнула  за плечо.

Увидев Варькино лицо, он вытаращил глаза. Варька ткнула ему ствол пистолета в нос.

- Тихо. Свои, - сказала она.

- Ты кто?

- Аркадия Гайдара в детстве читал? У него рассказ есть про часового? - спросила Варька.

- Какого ещё Гайдара?! Ты кто?!

Горе-часовой опомнился, оттолкнул Варьку, вскочил и наставил на неё винтовку.

- Руки - вверх!

- Не буду я ничего поднимать. Мы не на физкультуре. Я тебя могла десять раз кокнуть, спящего, а ты мне в лицо винтовку  суёшь, - сказала Варька.

- Давай, давай! Руки - в гору! Пальну ведь! - пригрозил  он.

- А ты пальни, попробуй. На курок нажать много ума не надо.  Немцы тебе спасибо за помощь скажут.  Вмиг нас минометами с говном смешают. Приведи лучше старшего. Пусть узнает, как ты на посту спишь. Патроны-то хоть есть в винтовке?

Боец растерялся, не зная, что делать. Он был молод, чуть старше её. В его винтовке остался один патрон.

- Ишь ты, раскомандовалась тут! -  уже не так уверенно сказал он, - Что это у тебя за форма такая? Первый раз такую вижу, - он с любопытством разглядывал немецкий камуфляж. Опустив винтовку, он попятился и скрылся в кустах. Варька села на песок, вытянув уставшие ноги.

Прибежал лейтенант и наставил на неё наган.

- А ну, встать! Кто такая?! Документы! – потребовал он.

Варька сняла косынку. Белые волосы рассыпались по плечам. Она искоса, лукаво глянула на него и улыбнулась.

- Товарищ лейтенант, зачем мне на болоте документы, лягушкам показывать? Лучше хорошенько стукните наганом вашего часового, чтоб ему навсегда спать расхотелось, а то еле  его разбудила. Я на вас по его храпу вышла. Диво, что немцы на берегу не услышали. Его не то, что немцы, - сам Гитлер в Берлине мог услышать. Если к утру морось кончится, вы будете у немцев как на ладони. Уходить надо с острова.

Лейтенант убрал револьвер в кобуру и присел перед ней на корточки. Вслед за лейтенантом из кустов вышли ещё с десяток бойцов. Они встали кругом и разглядывали Варьку с любопытством и удивлением. Чувствовалось, что после страшных дней боёв, отступления и потерь, она была для них как глоток свежего воздуха.

- Ты откуда взялась? Здесь вода кругом? – спросил, наконец, лейтенант и потрогал её за рукав. Варька отдёрнула руку.

- Руки убери! Ты не в магазине, а я не манекен!

- Ух ты! Городская, что ли? Больно гонору много! – сказал лейтенант, - Похоже, мужики, наша она.

- Твоя, лейтенант, дома носки вяжет, а я сама по себе, - ответила Варька, - У вас, видно, на болоте мозги отсырели. Туго соображаете.

- Товарищ лейтенант, - вмешался в разговор Адам, - я, кажется, знаю, чьего поля эта ягодка. Узнаю по замашкам. Дед говорил, что у него помощник был, так вот она и есть тот самый помощник.

- Так ты с хутора? – обрадовался лейтенант, - Были мы у твоего деда, недолго. Он жалел, что с лодками не мог нам помочь. Всё равно, спасибо ему. Отдохнули, подкормились, да с инструментом  он нам помог. Спасибо.

- Некому теперь спасибо говорить. Убили их немцы. Его и бабушку, - сказала Варька.

- Как убили? За что? – голос лейтенанта провалился. Он вскочил, но тут же опустился на песок, словно у него подкосились ноги.

- А за что на войне убивают?

Варька молча протянула ему пилотку

- Откуда она у тебя? – спросил лейтенант.

- У немца забрала. Ваша?

Адам взял у неё пилотку и рассмотрел.

- Наша пилотка, товарищ лейтенант. Климчук потерял. Видно, немцы её нашли в сарае или ещё где. В кровище вся. И отругать некого, дочка. Убили Климчука, - сказал Адам. Лейтенант встал и оглядел бойцов.

- Ну, суки, - выдохнул он, - держитесь! За всё у меня ответите! Если живы останемся - за всё! За сон на посту, за… - лейтенант смолк. У него перехватило дыхание.

- Не виноваты они ни в чём. Немцы во всём виноваты, - заступилась за бойцов Варька, - Не время сейчас разбираться. Уходить вам надо.

- Пилотка к тебе как попала, если она у немца была? – спросил лейтенант.

- У немца и взяла. Я же сказала.

- Не понял…

- Мёртвый он был. Что тут непонятно?

- А кто его убил? – недоверчиво спросил лейтенант.

- Вот ты заладил! Кто да кто! – не выдержала Варька, - Я его кокнула! И ещё шестерых! – влажные от пота волосы подсохли, и она повязала косынку обратно.

- Ты, это, на мужа своего вякать будешь! – рассердился лейтенант, - я тебя, между прочим, по делу спрашиваю. Приплыла тут, мадам Баттерфляй, понимаешь. Больно остра на язычок.

- Нашла коса на камень, - сказал Адам. Бойцы тихо засмеялись. Лейтенант замялся и подал Варьке руку.

- Николай, - представился он.

- Варька, - ответила она.

- На лодке приплыла к нам? – спросил лейтенант.

- На ковре-самолёте!

- Опять?! – зашипел лейтенант.

- Сколько вас? – спросила она.

- Четырнадцать человек. Двое ранены, - ответил лейтенант, - не думал, что немцы в нас вцепятся. Даже на танки расщедрились.

- В Посёлке не только танки. Техники всякой - битком. Вы разве не видели? Ведь мимо Посёлка шли?

- Мы обошли его ночью. Да и карты у меня не было. Иначе бы не забрались в этот мешок, будь он трижды проклят. Когда набрели на хутор, дед твой нам объяснил, что здесь танковый батальон стоит. Танковый батальон, конечно, в Посёлке не поместится. Разве что немцы по округе не расквартировались. Отдыхают, гады, как на курорте. Словно не мы дома, а они, - сказал лейтенант.

- Хорошо вы немцам накостыляли, раз они на танках за вами гоняются, - похвалила лейтенанта Варька.

- Толку-то. К фронту надо пробираться. А на плотах далеко не уйдём. Патронов – разве что застрелиться.

- Есть у меня оружие. Кроме тебя, понадобятся ещё трое. Хорошо бы тех, кто на вёслах раньше сидел. Доберёмся до лодок и вернёмся за остальными. По-другому никак.

- Что скажешь, Адам? – спросил лейтенант.

- Правильно говорит. Я ей как себе верю. Немцы вслепую к нам не сунутся. Сматываться надо, пока они  там чешутся, - ответил Адам.

 

 

2.

 

 

Леманн встал из-за стола и открыл окно. В черноте ночи мерцали костры. Ночная свежесть разогнала спёртый воздух. За вечер они изрядно прокурили комнату.

Дирс развалился на стуле и, запрокинув голову, пускал сизые кольца вертикально вверх. Стол ломился от закусок: квашеная капуста, солёные огурчики, варёная картошка, сало, яйца, зажаренная на вертеле курица, свежая зелень. Отдельно, на буфетной тумбе, стояли бутылки и миска с клубникой.

Полчаса назад у ехал в Посёлок Кеплер. Несмотря на внушительные силы, – более трёхсот человек -  потерь избежать не удалось.  Погибли двадцать семь человек, не считая раненых. Русских насчитали сорок три. Взбешённые потерями кавалеристы добили раненых и пленных. Кеплер, всё, что он думал об этом, высказал по телефону в неприличной форме в штаб. Его в свою очередь взбесило поведение гауптштурмфюрера Бехера, который

 погиб на болоте. Бехер считал, что его кавалеристы, настоящие охотники, и лучше всех справятся с поставленной задачей, а танкистам в лесу делать нечего. «Недоумки! – орал Кеплер в трубку, - Воевать против русских, это не охотиться за  безоружными евреями!» Втайне он ликовал. В конце концов, это проблема службы безопасности. Пусть она вместе с полевой полицией разбирается. Его задачей было оказать максимальное содействие. В конце концов, есть Леманн, который имеет к ним прямое отношение, и которому поручили это дело. А то, что Бехер проигнорировал Леманна, не прислушался к нему, то пусть спрашивают с тех, кто его прислал. Есть ответственное за операцию лицо – Леманн, и ему Бехер должен был подчиниться. На фоне скандала, история с хутором благополучно ушла в тень. Гибель Элерта под  шумок списали на боестолкновение с окруженцами. А так как ранее поступил приказ приостановить акцию до подхода кавалерии, то с Леманна и взятки гладки. Отчёт о проведённой операции составлял он.

Никто не смог предугадать, что русские устроят засаду, прячась в тростнике, по шею в воде. Кавалеристы, прочёсывающие лес, собрались на вырубке для перегруппировки, и попали под шквальный огонь русских, засевших в тростнике. Ещё больших потерь удалось избежать благодаря Гренадёрам Дирса. Разведчики нашли дорогу, ведущую на вырубку, а Леманн и Дирс на танках и бронетранспортёрах вступили в бой в самый драматический момент. Они загнали противника в воду.

 

- Комбат бинокль забыл, - сказал Дирс.

Леманн не обернулся и смотрел в окно, звонко щёлкая крышкой зажигалки.

- Видимость - хуже некуда. В дождь русские легко просочатся сквозь наши кордоны.

- Здесь не местность, а чёрт знает что. Одни перешейки. Амазонка. Не думал, что в Европе есть подобные места. Легко могут уйти - согласился Дирс, - Хотя,  много ли их осталось? Десяток? Полтора? Здесь не попадутся, так попадутся в другом месте, или сгинут в болоте.

- Утром узнаем. Остатки отряда ушли с полуострова на плоту. На  вырубку их навёл лесник – я уверен. На плоту им далеко не уплыть. Но есть третий игрок, который может им помочь. По документам, на хуторе числятся   шесть лодок. Лодки исчезли. Догадаться, что они спрятаны на болоте, много ума не надо. Кстати, - Леманн засмеялся, - моего радиста в эфире женский голос обозвал козлом!

- Ты серьёзно?

- Серьёзней некуда. Рация у неё. Радисту чётко сказали по-немецки: «Да заткнись ты, козёл». Рогге за дверью сидит, можешь у него спросить, если не веришь. Он решил, что ему почудилось,  но  мне  всё  равно  доложил.  Когда

отряд попал в засаду, я слышал, как Бехер визжал в эфир прямым текстом, будто свинью режут. Значит, она его тоже слышала.

- Намекаешь, что мы зря теряем время? – спросил Дирс.

- Ни на что я не намекаю. Пытаюсь учесть все возможные расклады. Есть пропавшие с хутора лодки, и есть третий невидимый игрок. Но будь моя воля, я бы свернул операцию. Окруженцев, по нашим тылам, тысячи к фронту идут. Десятком больше, десятком меньше, какая разница? Просто после вчерашнего конфуза у некоторых в одном месте свербит.

 

Дирс долго смотрел на застывшего у окна Леманна. Тот за всё время так и не обернулся, глядя в него.

- Карл, ты часом не влюбился?

Леманн улыбнулся и ответил:

- Забыть её трудно.

- Хотел бы я увидеть твою белошвейку. Красивая?

- Очень. Особенно глаза. А что ещё можно сказать о девушке с белыми волосами и разноцветными глазами?  Но при этом она очень сильная и в состоянии дать отпор мужчине. Настоящая валькирия. Первый, кто это проверил, - Голенок. Остальное ты знаешь. И лесничего я вовремя не раскусил из-за Голенка. Гранату в кабину, наверняка, этот старый волк засунул. Хорошо солдаты успели разбежаться. Ну и семейка, - \Леманн сел за стол, - Что-то тут не чисто. Я имею в виду то, что она владеет любым оружием. О бане я вообще молчу.

- Я всё понимаю, Карл. Но если она опять кого-нибудь пристрелит, что делать? – спросил Дирс.

- Надеюсь, мы скоро уйдём дальше, на восток. Мне не очень хочется встретиться с ней вновь, после того, что здесь случилось. В поезде она сказала, - Леманн глотнул из рюмки коньяка, - что мы можем встретиться на войне, что можем убить друг друга…

- Она знала о нашем нападении?

- Знала она, или не знала, но меня о войне спросила.

- Похоже на провокацию, - сказал Дирс.

- Я так и решил. Признаться, она основательно сбила меня с толка. Что я только ни передумал тогда.

- Однако! Ничего себе, пасьянс! Получается, выстрел за ней остался? – весело сказал Дирс, - Представляешь, сидим, пьём коньяк, и, вдруг, врывается она: «Бах! Бах!

- Типун тебе на язык! – сказал по-русски Леманн.

- Что?

- Бутылку убери со стола, - попросил его Леманн.

- Что за примета? Ещё раньше хотел спросить.

- Сам толком не знаю. Слышал, казаки в Париже бутылки прятали, чтобы не платить. В тавернах и кабаках хозяева рассчитывали клиентов по пустым бутылкам на столах.

- Умно! Слушай, Карл, может пару штурмовых ботов у понтонщиков взять? Спросил Дирс.

- Думал об этом. Терять людей на болотах я не хочу. Боты беззащитны на открытой воде. Напротив вырубки есть остров, и они наверняка там. Как только погода наладится, зачистим остров… миномётами.

- Что с хутором будем делать?

- Откуда я знаю? Что прикажут, то и сделаем. Сам я не стану его жечь, если ты об этом. Завтра наверняка сюда начальство приедет виноватых искать. Кеплер очень доходчиво объяснил им по телефону, кто они есть на самом деле.

- Надо окошко прикрыть, - хлопнув себя по шее, сказал Дирс. Встал и закрыл окно, - Давай лучше выпьем за что-нибудь. За то, чтобы встретить Рождество у ёлки, а не под ёлками.

- Хорошо сказал. А ещё лучше встретить его в Петербурге. Там есть на что посмотреть.

- Не получится, Фюрер обещал сравнять обе русские столицы с землёй, - возразил Дирс.

- А я бы не стал. Петербург и Москва – крупные промышленные центры и транспортные узлы. Они понадобятся для дальнейшего продвижения на восток. Морские и речные порты, железные дороги нужны нам как воздух.

- Хм, никогда об этом не думал. В логике тебе не откажешь. У меня родился тост. Предлагаю выпить за то, чтобы мы встретили Рождество дома, а в Петербурге или в Москве день русской революции, - насмешливо и торжественно произнёс Дирс. В этот момент в сенях хлопнуло. Дверь распахнулась. Хлопок. Из шеи Дирса брызнуло на стол кровью…

 

 

3.

 

 

Светало. Мелкая водяная пыль сыпалась с небес. Все промокли до нитки и продрогли, но никто не жаловался на холод и сырость. В плотной завеси водяной пыли было их спасение. Затаив дыхание бойцы медленно опускали вёсла в воду. В туманной тиши звук упавшей с весла капли казался громом. Лягушки устали и только изредка подавали голоса. Невидимый берег безмолвствовал. Варька сидела на носу флагманской лодки с компасом в руках. Её команды передавались по цепочке. К моменту, когда лодку подхватило слабое течение, было за полночь. Варька скомандовала поворот.

Теперь они удалялись от опасного берега. Течение помогало им двигаться быстрее. Минут через двадцать они добрались до очередной вешки и вновь повернули. Теперь можно было грести в полную силу.

В последний момент Варька решила не плыть в зимовку. Желание вернуться на хутор не давало покоя. Она чувствовала: именно сейчас немцы не ожидают нападения. Им и в голову не должно прийти, что кто-то решится на такой отчаянный шаг. Поэтому она повернула к берегу. Лодки вытащили на берег и устроились на привал. После похода по немецким тылам бойцы впервые почувствовали себя в безопасности. На Варьку они смотрели как на ангела, спустившегося с небес их спасти.

Водяная мгла рассеялась. На западе появилась тёмно-синяя полоска неба и исчезла. Воздух наполнился храпом и сопением. Все, кроме Адама и лейтенанта, спали вповалку.

Варька молча начала собираться.

- Ты куда? - спросил лейтенант.

- Дом проведать, - ответила она.

- Зачем?

- Так гости у меня. Посмотреть хочу, как они устроились. Стол накрою, постельки постелю, а то как-то гостеприимно. Не по-нашему. Дед всегда гостей от пуза кормил и поил.

- С тобой пойду, - сказал Адам.

- Так! Стоп! – вмешался лейтенант, - Я что, привидение? Кто здесь старший по званию?

- Извините, товарищ лейтенант, - сказал Адам и стал смирно.

- То-то же, - удовлетворённо сказал лейтенант, - Говори, что задумала. Командовать я тобой не могу, а делом помочь можно, - обратился он к Варьке.

- Хочу вокруг дома осмотреться. Может, удастся вывести вас отсюда по суше. Главное, обойти хутор, - сказала Варька. Она солгала: не хотела посвящать их в свои планы. Не хотела, чтобы кто-то погиб по её прихоти.

- Тем более одной не стоит идти, - сказал лейтенант, - Сам не могу, а вот Адам лишним тебе не будет. Он прав.

- Вы меня не поняли. Я не собираюсь на хутор соваться.

- Возьми для подстраховки. Если вляпаешься, то он тебя прикроет. В общем, так,  я бы с тобой и больше людей послал, но без патронов от них толку мало.

Варька поняла, что её просто так не отпустят и согласилась. Да и время не хотелось терять на споры.

- Вот и славно. Спорить – только время терять. Командуй, атаманша, - сказал Адам.

 

Варька и Адам высадились ниже по течению. Правым берегом, они обошли луг, перешли речку вброд и лесом добрались до поворота дороги. Вдали мерцали редкие огни засыпающего Посёлка. Немцы полностью взяли под контроль дорогу, вдоль которой тянулась вереница костров.

- Ты куда! – шепнул Адам, ухватив Варьку за штанину.

- Надо ближе подобраться, разговор подслушать.

- Так они ж по-немецки разговаривают, - сказал Адам. Варька опустила бинокль и передала его Адаму.

- Полицаи это. Немец только один. Сам глянь.

Внезапно из темноты к костру подъехал конный патруль. Всадники спешились, сели вокруг костра и закурили. Полицай снял с костра котелок с кипящей водой и передал его немцу. Тот всыпал в него что-то и размешал ложкой.

- Ну, что там? – нетерпеливо спросил Адам.

- Кофе, суки, распивают, - с ненавистью сказала она.

- Ты злость для боя прибереги, а пока боя нет, держи себя в руках, - наставительно сказал Адам.

Варька спрятала бинокль в футляр. Она рассмотрела символику на касках и петлицах. О кавалеристах СС она раньше не знала.

Через десять минут патруль снова скрылся во тьме.

Следующий патруль появился через сорок минут и проехал мимо. Дождавшись очередного патруля, они пропустили его и вернулись обратно, к реке.

Лёгкий ветерок принёс запах гари от бронетранспортёра. Немцы отбуксировали сгоревшую машину от дома и оставили её у дороги.

У крыльца дымил сигаретой часовой. Второго она разглядела в темноте возле сарая. В доме горел свет, и была слышна музыка. В открытом окне неподвижно стоял немец, теребя что-то в руке.  Варька  глянула на него в бинокль и не сразу поняла, кто стоит в окне. Горло сжало тисками. Ей хотелось  зарычать. На волю рвался зверь.

Адам взял её за плечо.

- Давай-ка, красавица, топать отсюда. С такими эмоциями много не навоюем.

Варька встряхнулась и взяла Адама за руку.

- Извини, Адам. Больше не повторится – обещаю! – уже спокойно сказала она, - Прикроешь меня?

- Как я прикрою тебя, если ты не говоришь, что задумала?

- Я хочу пробраться в дом.

- Как?

- Через окошко в чулане. Я обойду со стороны реки, а ты возьми на прицел часовых.

- Зачем тебе лезть в дом? Ты даже не знаешь, сколько их там?!

- Адам, ты всё равно меня не отговоришь. Как патруль проедет, я заберусь в дом, а ты жди меня у реки и держи часовых на мушке. Всё, пошли.

 

Спустившись к речке, она, берегом, покралась к сараю. В темноте нащупала рукой узкое окошко и прислушалась. В сарае было тихо, и Варька прошла к дому.

Часовой у крыльца заскучал. Перестав топтаться, он пошёл к сараю и тихо позвал напарника. Вспыхнула спичка. Для Варьки она стала сигналом к действию. Она толкнула рукой оконную раму, и та послушно открылась, издав тихий скрип. Варька замерла. Через приоткрытую дверь в чулан падал свет из сеней. Она бесшумно нырнула в окошко  и подошла к двери. К родному запаху дома  примешалась чужая казённая струя. Ненависть к чужому духу прогнала сомнения и страх.  В сенях за столом дремал радист  в наушниках. Варька приблизилась к нему вплотную. Немец почувствовал движение и обернулся. В его глазах застыло изумление. Получив пулю в сердце, он осел на стуле. Варька не дала ему упасть.

Что происходит в комнате, она не знала и действовала наугад. Опасно, но смириться с тем, что убийцы пируют в её доме, она не могла. Даже в сенях пахло застольем. Толкнув дверь ногой, она шагнула в комнату и выстрелила в Дирса, сидящего к ней спиной. Она наставила пистолет на Леманна.

- Здрасте.

- Здравствуй, Варя, - поздоровался Леманн. Странно, пистолета он не испугался и лишь мысленно приготовился к смерти.

- А я думаю, послышалось мне, или нет? Оказывается – нет. Даже не знаю, что сказать тебе. Я много думала, что скажу тебе при встрече. Я знаю, что ты не убивал их. Тем, кто убил, я отомстила. Дед говорил про коменданта. Это ты? Ты приказывал убивать евреев? Что молчишь, Йохан?

- Меня зовут Карл.

- Мне всё равно, как тебя зовут. Ты – враг. Прощай Йо… Карл, - сказала Варька и дважды выстрелила ему в грудь. Леманн дёрнулся на стуле и упал.

Вошёл Адам. Глянув на офицеров в окровавленных белых рубашках, он сказал:

- Извини, не удержался. Не люблю, когда устав караульной службы нарушают, курят, разговаривают на посту.  Пришлось проучить, - сказал Адам и почесал затылок, - Смотри-ка, обоих уделала. Все бы так воевали.  Уходить пора. Скоро патруль нагрянет.

Варька вынула из шкафа два мешка.

- Лезь в погреб и мети всё, что увидишь, а я оружие соберу, - сказала Варька.

- Слушаюсь, товарищ командир, - насмешливо ответил Адам.

 

На комоде, рядом с патефоном, лежал большой бинокль в футляре. Она

повесила его на  шею. Обыскала  карманы  убитых и сняла  с них  часы. Забрала пистолеты и карабин радиста.

- Варька, принимай! - крикнул из погреба Адам.

Навьюченные, как мулы они двинулись к речке. У сарая забрали оружие и патроны часовых. Адам затащил часовых в сарай.

Когда над хутором взлетели сигнальные ракеты, они были уже далеко.

 

 

4.

 

 

Леманн открыл глаза. Вчера он пришёл в сознание и его перевели в палату. У кровати, на стуле, сидел врач.

- Я – ваш врач, господин офицер, - сказал он и поводил карандашом у Леманна перед глазами, - Узнал - вы хорошо говорите по-русски. Пока за ваше здоровье не имею никакого повода беспокоиться. Главное избежать осложнений. Вас очень аккуратно подстрелили. Ни один орган не задет. Пулевые ранения сквозные, маленького диаметра. Очень аккуратно. Я бы сказал, по-женски.

Леманн уставился на врача. Тот испугался.

- Простите, господин офицер. Я что-то не так сказал?

- Когда я встану на ноги? – спросил Леманн.

- Очень скоро, если не будете нарушать больничный режим и слушаться меня.

- Месяц?

- Всё зависит от вашего физического здоровья. А так как вы молоды, то через месяц точно будете на ногах. К вам гости, господин офицер. Ждут за дверью. Просьба:  не волноваться и ничего лишнего.

 

Место доктора на стуле занял Кеплер.

- С возвращением, Карл. Я на пару минут. Твои волки уже идут сюда. Можешь сказать, по-быстрому, кто на вас напал?

Леманн молчал, глядя в потолок.

- Я не разглядел его, Макс, - только силуэт, Он стрелял из сеней, - медленно, с трудом ответил Леманн. 

- А выстрелы? Он же не сразу к вам вошёл? Сначала Рогге застрелил в сенях.

- Да в том-то и дело, что мы не слышали выстрела. Был хлопок.

- Этого ещё не хватало! Глушитель?

Леманн кивнул.

- Извини, что мучу тебя вопросами. Понимаю, что тебе больно говорить, но я тоже должен знать, что случилось. Эти парни больше любят задавать вопросы, чем отвечать.

Леманн улыбнулся, но тут же стал серьёзным и спросил:

- Дирс?

- Мёртв. Пуля пробила артерию.  Ладно, Карл, выздоравливай. Я рад, что тебя удачно подстрелили, - сказал Кеплер, - Это не я сказал – доктор. У него хорошее чувство юмора.

Кеплер легонько тронул товарища за плечо и ушёл.

 

 

- Здравствуйте. Я – криминальинспектор Колман. Как ваше самочувствие, оберштурмфюрер? Могу я задать вам несколько вопросов? – спросил незнакомец с широким квадратным лицом. Он был в штатском. Волосы аккуратно зачёсаны назад и прилизаны. Серо-голубые глаза смотрели пристально, не мигая.

Леманн не был готов играть с ним в игру «кто мигнёт первый» и закрыл глаза.

- Задавайте.

- Пули, извлечённые из комода, выпущены из вальтера калибром 5,6 миллиметров. Пистолет явно не армейский, но дело не в этом. Почему вы не слышали выстрела в сенях, можете объяснить? – спросил Колман.

- Выстрела я не слышал. Вы правы…

- Давайте отбросим официоз. Меня зовут Франц.

- Вы правы, Франц, выстрела я не слышал. Я слышал хлопок, скорее – глухой стук. Я решил, что в сенях что-то упало. Пистолет был с глушителем. Я понял это, когда стрелявший толкнул дверь и выстрелил в Дирса,  - объяснил Леманн, пытаясь понять, каким боком тут присоседилась Гестапо? Почему не парни из полевой полиции?

- Как выглядел стрелок? Я так понимаю, вы его должны были видеть?

- Он стрелял из сеней. Это крупный, высокий мужчина. В сенях слабое освещение, а над столом, за которым мы сидели яркая лампочка. Я видел только силуэт, большой силуэт.

- Ну, что ж, сходится. Один из убитых часовых получил такой удар в голову, что у него треснул череп. Второму голову буквально открутили. Но дело в том, что он был не один. Под окном в кладовку обнаружен очень маленький след. Интересно то, что это след нашей обуви. Убийца часовых носит советские сапоги.

Леманн, как мог, улыбнулся.

- Не уверен, что от меня будет хоть какая-то польза. Для меня всё произошло в несколько мгновений. И, как вы поняли, мы были не совсем трезвы. День был не из лёгких, и у нас был повод.

- Карл, я такой же человек, как и вы, и всё понимаю. Во-первых, мне это не интересно. Во-вторых, это дело вашего ведомства. Меня интересует пистолет с глушителем, и только. Я хотел лишь удостовериться, что глушитель был, - сказал Колман, С загадочной улыбкой на лице, он вынул из кармана бумажный пакетик и сунул его под подушку.

- Это ваш талисман, Карл. Пули, что должны были вас убить. Теперь вы держите свою судьбу за хвост. Вы – везунчик. Не стану больше мучить вас вопросами. Поговорим позже. Время терпит. Выздоравливайте. До свидания.

 

Леманн облегчённо вздохнул, когда его вежливый посетитель убрался из палаты и в неё с гомоном вернулись соседи по койкам. Их Кеплер попросил погулять и дал им бутылку водки. Шутки по поводу гестаповца развеселили Леманна.

- Смирись, Карл. К ним надо относиться, как к неизбежному злу, - сказал гауптман Фогель и поставил на стол бутылку водки, - «Московская особая», Карл! Доставай свой талисман, - Фогель вытянул из-под подушки пакетик, вытряхнул пули в стакан и налил в него водки, - Займём у тебя чуточку везения. Тебе пока нельзя, а мы с удовольствием выпьем за твоё здоровье. За твоё второе рождение, Карл!

 

Спустя неделю Леманн действительно почувствовал себя намного лучше. Перезнакомился с офицерами, лежащими на отделении. Кормили их отменно. Персонал состоял в основном из немцев. За больницей находился великолепный сад, куда на кресле-каталке Леманна выкатывали его соседи по палате. Высокая металлическая ограда отделяла их оазис от внешнего мира, от войны. Ненастье ушло. Стояла великолепная погода.

В один из таких дней Леманн увидел в траве мягкую игрушку, маленького зайчонка. Он поднял его и пристроил среди веток сирени. За этим делом его застал санитар.

– В этом здании был детдом,― сказал он, проходя мимо.

Леманн промолчал. Видимо, перед тем, как устроить здесь госпиталь, здание и территорию вокруг него основательно зачистили. Детьми тут и не пахло.

 

Соседи его сменялись один за другим. Госпиталь, больше похожий на перевалочную базу, стал винтиком в бесконечном конвейере боли, страданий и смерти. За короткий срок он повидал столько инвалидов, сколько не увидел бы за сто лет мирной жизни. Радио каждый день кричало об огромных потерях большевиков и близкой победе, вот только в лицах раненых близкой победы не чувствовалось. Войны Леманн не боялся, но глядя на госпитальную жизнь, думал, что не окажись он здесь, то мог бы уже погибнуть, сгореть в танке, остаться без руки или ноги. Варька, может быть, спасла ему жизнь. Или просто отсрочила смерть.

 

 

Эльза, одна из медсестёр, чаще других ухаживала за ним. Жила она на территории больницы в отдельно стоящем домике. Он очень удивился, когда узнал, что они ровесники. Эльза выглядела намного моложе, совсем как девочка. Её муж погиб во Франции. Роман у них случился как-то незаметно, очень буднично. Они не строили планов на будущее. Просто мужчина и женщина на войне. Она заметно повлияла на его настроение. Дополнительный уход  помог ему быстро встать на ноги, и дело шло к выписке. Леманн теперь не спешил на войну.

Периодически за Леманном приезжал кто-нибудь из местного комиссариата. На машине его отвозили в администрацию. Он помогал с документацией на русском языке, так как переводчики не справлялись с большим объёмом документов различных  ведомств.   В   комиссариате  он  познакомился  с   командиром  роты  из

охранной дивизии Ригером. Его рота сменила кавалерию после того, как закончилась операция по зачистке окрестных лесов от остатков разгромленных соединений русских и карательных операций по уничтожению  евреев.

 

Леманн познакомился с Генрихом перед его выпиской.  Истребителю Генриха оторвало хвост зенитным снарядом. Сам он повредил ногу и едва не попал в плен. Парашют снесло ветром на нейтральную полосу. Под миномётным огнём он сумел доползти до позиций пехоты.  Перед отъездом они провели вечер  в ресторане. Эльза пришла с подругой из городской управы.  Когда Леманн рассказал Генриху об окруженцах, тот тихонько стукнул пальцами по краю стола и всплеснул руками.

- Так это я был! - сказал он громко и перешёл на шёпот:

- Мы на охоту вылетели. На реке разбойничал русский бронекатер, и нас подключили к его поиску.  Помню, погодка тогда всю неделю была… плохая. А тут с утра - «окно». Небо чистое. Ни облачка. Между прочим, от вас и пришла просьба  покружить над правобережьем, поискать ваших беглецов. Место, конечно, гиблое. Даже с высоты конца и края болотам не

видать. Ни тебе дорог, ничего вообще нет. Засекли с десяток лачуг, и всё. В общем, ничего мы не нашли. Но на последнем круге ведомый их засёк. Что-то там у них на солнце бликануло. Может, бинокль, может, ещё что, - рассказывал Генрих, он изрядно захмелел, и каждая фраза сопровождалась паузой, -  Дали мы разворот и накрыли русских как в тире. У них лодки  были между собой связаны, а сверху кусты. Если бы не блик, мы бы так и пролетели мимо. Умеют они маскироваться…

 

Леманн не спал. Рядом уютно, едва слышно, дышала Эльза. Он думал о доме на краю болота. Куда  делась его хозяйка? Неужели она ушла со своими и погибла? И поезд, и хутор, и знакомство с лётчиком - это судьба, думал он, глядя в темное окно, и на прилипший к стеклу кленовый лист. На нижнем, закрашенном белой краской стекле, от влаги краска осыпалась. Образовавшийся  просвет был  похож на ведьму, летящую  на метле - словно

кто-то вырезал из чёрной бумаги фигурку и наклеил на белый лист. Леманн не без улыбки вспомнил её глаза. «А ведь и правда – ведьма!» - думал он засыпая.

 

 

5.

 

 

Хутор пустовал недолго. Новой администрации приглянулось хозяйство деда Чапая.  На хутор привезли бригаду рабочих, повара, прислугу.  Готовились к встрече высокопоставленных гостей. Намечалось открытие охотничьего сезона.  Дорогу в посёлок подсыпали, где нужно, щебнем. Провели телефон. И никому не было дела до того, что у хутора есть хозяйка.

А  хозяйка, неподвижно сидя на крыше зимовки, провожала большое, покрасневшее от усталости солнце, которое медленно окуналось в лёгкий  туман, что стелился средь макушек деревьев до самого горизонта. Неровные зелёные полосы словно плавали в белом призрачном молоке. Чёрное остриё тучки впилось  в солнце. Солнце уже не слепило, а только освещало красным зелёное, молочно-изумрудное колдовство лесов и болот. По-вечернему спокойно пели на все голоса птицы. Иная из них нет-нет да пересекала дрожащий у горизонта шар. В эту пору, сквозь линзу атмосферы, видно, что солнце -  шар.

После отчаянной вылазки Варька не решалась высадиться на берег. Она была уверена, что немцы начнут прочёсывать ближайшие протоки и острова.

Припасов хватало. В плетеных из лозы вершах не переводилась рыба. Варька часто вспоминала деда. Оставшись один на один с первозданной природой,  она мысленно благодарила его за науку. Она ни капельки не боялась, слыша порой жуткие крики ночных птиц, звуки, исходящие из болотной утробы.

Глядя на Солнце, она мысленно готовилась напомнить о себе немцам. Нанести ещё один удар и скрыться. Она не боялась смерти. Она боялась, что может погибнуть, а немцы по-прежнему останутся хозяйничать на хуторе. Эта мысль не давала ей покоя, заставляла быть осторожной.

 

 

Путь от зимовки до хутора отбирал много времени и сил. Варька решила устроить маленький опорный пункт на окружённом трясиной острове. Здесь они с дедом Чапаем спрятали лодки. Отсюда юго-западный берег полуострова был как на ладони. 

Остров окружала трясина. Не зная проходов, добраться до него было невозможно. Вчера она провела на острове весь день, и весь день наблюдала за берегом в надежде, что немцы как-нибудь себя обнаружат, но берег был тих и безлюден.

Кроме шести казённых лодок, у деда Чапая были свои лодка и рыбацкий челнок, построенный из тонкого тёса. Челнок получился настолько лёгким, что Варька, без труда перетаскивала его волоком по суше на большие расстояния. Шириной больше метра в центре, он плавно сужался к высоко задранным носу и корме, напоминая сбоку маленькую ладью. Дед Чапай  где-то раздобыл алюминиевые вёсла. Для плавания по заболоченным водным лабиринтам челнок был идеален. Несколько взмахов вёсел – и он уже скользил по воде как гонимый ветром сухой лист. Теперь, когда с тяжёлыми грузами было покончено, Варька могла быстро и бесшумно перемещаться по озёрам и протокам. Ещё в зимовке она ложкой набрала в консервную банку тавота и теперь, перед вылазкой, набила смазкой уключины. Набросала лапника в челнок, сложила в него оружие и гранаты.

Ночь выдала ясная, лунная. Добравшись до устья речки, Варька повернула на запад, и теперь Луна светила ей в спину, указывая путь. Не нужно было сверяться с компасом. Варька со смехом подумала, что теперь трофейные компасы и часы, можно «солить». Швейцарские часы со светящимся циферблатом, снятые с офицера, она бережно носила в кармане. С гордостью думала о том, что боевое крещение она прошла с честью. Не растерялась, действовала чётко, быстро, хоть и пришлось воевать в чём мать родила. Страх пришёл потом, когда выпила рома в зимовке. Ей   совершенно   не  было   жалко   убитых    немцев.  Все  сомнения  разлетались  как  осколки гранаты, стоило ей вспомнить, что любимые дед с бабкой мертвы. Что-то в её голове щёлкнуло, как щёлкает предохранитель. Она чётко поняла, что никогда не смирится с этим. Порой её охватывали такие приступы ненависти, что потом самой было страшно. Немцы для неё выпали из категории людей.

 

В темноте Варька различила высокую сосну и повернула к берегу. Цепляясь за ветки, она затянула себя вместе с челноком в нависающий над водой лозняк. Остаток ночи она проспала в челноке, укрывшись ватником, а с рассветом пошла к хутору.

Правый берег речки был заметно выше. Варька вынула из футляра десятикратный цейсовский бинокль Кеплера. Перемены сразу бросились в глаза. Сгоревший бронетранспортёр убрали. Натянули по периметру колючую проволоку. На крыше установили радиоантенну. Перед домом, под навесом расставили столы и скамейки. Над печной трубой вился дымок. Дымила и полевая кухня. Десятка три немцев расположились тут и там на поляне. Было видно, что они недавно искупались в речке. Эти были уже не из СС, да ещё с «трёхлинейками». И если эсэсовцы были как на подбор  молодые и рослые, то солдаты на поляне были заметно старше по возрасту. Один из них склонился над ульем. Он был в дедовой шляпе с сеткой. Варька не раз пожалела, что не взяла её на болота. Там бы она очень пригодилась от комаров.

Варька решила спуститься к речке. Она, не теряя из вида хутор, медленно пошла вниз и чуть не столкнулась с полицаем, собиравшим грибы. Она застыла на месте и медленно присела. Полицай, стоявший к ней спиной, застыл, словно почуял её. Он поёжился, но тут же расправил плечи, хрустнул шейными позвонками, развернулся и упёрся взглядом в то место, где пряталась Варька. Он был с бородой, в коричневом полупальто, с белой повязкой на рукаве. Вынув из кармана папиросы, он закурил, сел в траву, прислонившись широкой спиной к дереву.

Глядя на полицая, Варька не заметила второго, он вышел прямо на неё. Увидев Варьку, он замер. Совсем ещё юнец, в пиджаке, висевшем на нём, как на вешалке, он смертельно побледнел, глядя в дуло пистолета. Из-под кепки, державшейся разве что на ушах, струился пот. Полную грибов корзину он выронил из руки. Едва слышно он прошептал:

- Не стреляй, я не выдам тебя.

Глядя в его глаза, Варька растерялась. Полицай медленно поднял корзину и попятился задом. Она так и не выстрелила. Полицай скрылся за деревьями. Через минуту он вышел к бородатому полицаю.

- А, это ты, Щеня! Чуть не напугал меня, племяш! – с усмешкой сказал он, глядя на племянника. Он заметил, что на нём лица нет. Чутьё подсказало ему, что в любой момент из кустов может прилететь пуля. Всё было написано на перепуганном лице племянника.

- Петро-о! Ты где?! Петро-о! – громко прокричал кто-то.

- Да здесь мы! – крикнул в ответ Петро и зло почесал бороду, - Что орёшь, как оглашенный? Сказал же, Василь, – не шуметь! – отчитал он третьего полицая с СВТ наперевес. Он был в хромовых сапогах с отворотами, в черных наглаженных брюках, чёрном пиджаке с белой повязкой и в надвинутой на глаза серой кепке. Жуя мундштук папиросы, он вразвалочку подошёл к Петро.

- Да ладно тебе, Петро. Давай лучше пожрём, а то ноги не держат, - сказал Василь. Он достал из мешка завёрнутое в тряпицу сало, хлеб, яйца и варёную картошку. Самогон Петро приказал ему убрать с глаз долой. Он уже имел неприятный разговор с Леманном. С тех пор они стали выпивать меньше и осторожнее. С Леманном шутки плохи.

- Где остальные? – спросил Петро.

- Сковорода, со своими, за хутор ушёл, а Кузя – вниз по болоту. Всё, как ты приказал. Слушай, а зачем они заставляют нас по лесу болтаться?

- Ты что, тупой? Зачем немцам себя под пули подставлять, когда есть мы? Если кого из нас пристрелят, так и не жалко, а заодно мы им глаза не мозолим. Не суетись. Хоть мы и служим им, всё равно они нас за людей не считают. Пока они с краснопёрыми не разберутся, мы им нужны. А как побьют их, так и наша очередь придёт. А если краснопёрые их побьют, для нас один конец, - сказал Петро, изобразив пальцем петлю на шее, - меньше думай о том. Будет день – будет и пища. Говорят, на хуторе большие чины соберутся. Для них тут охотничью усадьбу организовали. Грузовик с генеральской жратвой приедет. Вчера чемоданы привезли с барахлом. Говорят ещё, генералы с жёнами будут. Поэтому охраны нагнали, поэтому нас заставляют по лесу шарить.

 

Полицаи, перекусив на скорую руку, засобирались и двинулись вниз, к речке.

Варька перевела дух, когда они ушли с поляны. Её лихорадило от волнения, от пережитой опасности. Она не понимала, почему Щеня её не выдал. Против трёх винтовок ей было бы не устоять. Чудо, что она первой заметила Петро.  «Тоже мне, Медной горы хозяйка!» - ругала она себя. Она сначала медленно, затем быстрее, а затем и вовсе бегом, направилась обратно, к челноку…

 

- Слушай, Петро, а чего ты про генералов молчал? А-а?  – с ехидцей спросил Василь. Его задело то, что Петро скрыл от него такую новость.

- А что тебе с того? Или думаешь, тебя за стол пригласят? – в тон ему ответил Петро, - Лучше думай о том, кто в нас из кустов целился, пока мы брюхо набивали, - веско добавил он.

С лица Василя моментально пропала улыбка. Он остановился, озираясь по сторонам. Снял с плеча винтовку.

- Так ты, это, знак бы, хоть какой, подал! – сказал Василь.

- Матерь божья! С кем служить приходится! Совсем разум пропил? Подать знак, чтобы спугнуть? Чтобы нас перестреляли? Мы-то их не видели, а сами как на ладони. Стреляй – не хочу. Их в лесу сколько угодно может быть, окруженцев. Видел, сколько на дорогах пленных? А сколько их по лесам идет? Поэтому мы ничем себя не выдали, а тихо снялись с места и ушли. Жалко зеркала нет, чтоб ты на себя посмотрел. Глаза выпучил, винтовкой машешь, того гляди, в своих пальнёшь сдуру. А ты ещё хотел, что бы я знак тебе подал, конспиратор!

- Что делать думаешь? На хутор надо сообщить, - сказал  Василь.

Петро молча кивнул головой и сказал Василю:

 - Погоди-ка здесь.

Петро взял за плечо Щеню так крепко, что того перекосило, и потянул его в сторону.

- Расскажи мне, племяш, кого ты встретил? – спросил он. Петро не хотел выставлять его трусом. В их отряде Щеню и так не любили. Ему постоянно приходилось защищать племянника.

- Я не знаю, кто это. Весь пятнистый, как те кусты, рожа чем-то вымазана – только глаза сверкают, - ответил Щеня.

- Один был?

- Больше я никого не видел.

- Сказал что?

- Ничего не сказал. Я попросил его не убивать меня, так они не стал в меня стрелять, а я ушёл, - сказал Щеня.

- Ну, ладно. Может и хорошо, что именно ты на него наскочил, - сказал Петро и отпустил плечо Щени. Петро, опёршись на ствол винтовки, тяжело опустился на землю.    

- Если краснопёрых действительно много, то они запросто могут хутор разнести. Тогда и нам на орехи достанется, - сказал Петро, - Вот что, Щеня, дуй бегом на хутор, - обратился он к юнцу, - Только смотри, из леса не показывайся. Обойди со стороны. Так, чтобы тебя отсюда видно не было. И не вздумай там переполох устроить. Доложишь обо всём офицеру, по-тихому. Скажешь, чтобы с двух сторон заходили. Одна группа от хутора, лесом, а другая правей того места, где мы сейчас стоим. Сначала пусть идут до болота, а затем по берегу навстречу друг другу. Машин у них много, так что людей быстро нагонят. Понял меня?

  Щеня кивнул так, что кепка съехала  ему на лицо.

Проводив взглядом гонца, Петро отхлебнул из фляжки воды.

- Хорошо придумал, Петро, - похвалил его Василь, услышав, что сказал Щене Петро. Он блаженно вытянул ноги и сдвинул кепку на глаза. Решил, что дело в шляпе, и теперь это не их забота. Василь вслепую размял папиросу.

- Ты что, обалдел, что ли? - накинулся на него Петро, - убери цыбарку, фраер хренов!

- Ты чего, Петро? - обиженно спросил Василь.

- Обратно пойдём. Дадим небольшого крюка и выйдем с тыла. Оценим обстановку. - Ты же сам малого за помощью отправил. Я думал, мы здесь и отсидимся. Тебя не поймёшь: то валим тихой сапой, то в пекло лезем. Сам недавно страху нагнал. «Человек сто, а может и больше», - передразнил его Василь, - По мне так, красноперые  на нас не попрут. Без жратвы и патронов много не навоюешь. Им бы свою шкуру  спасти, и то хорошо.

- Вот мы с тобой и выясним, кто, где и сколько, - приказным, не терпящим возражений, тоном, сказал Петро. Он поднялся и хлопнул кореша по плечу, - Или сдрейфил?..

 

…В гражданскую войну Петро примкнул к белым. После войны, он  перебрался в Польшу и колесил по Европу в поисках заработка, пока сентябрьским утром 1939 года  не проснулся в Советском Союзе. Петро арестовали. Как его вычислили, он так и не узнал. Вот тогда в его камере и оказался Василь. Он в кабаке разбил кому-то голову водочным графинчиком.

Их взгляды на нынешнюю власть полностью совпадали. Они же их и объединили.

В один из жарких июньских дней, когда по тюрьме поползли слухи, что, мол, есть приказ в случае прихода немцев всех расстрелять, дверь камеры распахнулась. На пороге стоял немецкий офицер.

Кореша быстро смекнули, что к чему. Они без колебаний согласились на сотрудничество с новой властью. Их вывели на тесный тюремный двор. У белого каменного забора стояли четыре милиционера. Трое лежали на земле. На свежевыкрашенной известью стене ярко выделялись брызги крови. В углу двора под охраной солдат толпились заключенные. Напротив стояли ещё трое, но без охраны и вооружённые.

Офицер поманил к себе Василя. Василь, пока шёл, встретился взглядом с милиционером и  ехидно осклабился. Милиционер ему был знаком по ресторану, где его арестовали и отправили в тюрьму.

Милиционер, связанный по рукам, брезгливо плюнул в его сторону и крикнул:

- Тварь продажная!

Офицер, с любопытством наблюдавший за ними, удовлетворительно кивнул. Выслушав переводчика опять кивнул. Василю он вручил наган и указал на того самого милиционера.

- Он твой, - сказал переводчик в штатском.

Василь подошел к своему обидчику вплотную, чтобы «попрощаться», и тут же получил сильный удар в нос. Боднув Василя, связанный по рукам милиционер со всей силы ударил его сапогом под дых. Василь отлетел как кегля и задохнулся. В глазах у него потемнело.

Офицер не скрывал восторга. Он несколько раз медленно, с оттяжкой хлопнул в ладоши.

На помощь поверженному и опозоренному Василю пришёл Петро. Он забрал у него револьвер, подошёл к милиционеру и взвёл курок.

- Стой! Верни ему оружие, - крикнул переводчик, указывая пальцем на Василя.

Василь с трудом поднялся. Офицер подошёл к милиционеру. Переводчик за ним.

- Имя?

- А то вы не знаете. Кончайте уже быстрей. Устроили из казни балаган. Сил нет,  на вас смотреть.

- Имя? - требовательно повторил переводчик.

- Да пошли вы все! - брезгливо отвернувшись, сказал милиционер.

- Кто это? - спросил офицер переводчика.

- Участковый из посёлка Иван Ромашко. Взят в плен при штурме здания районной милиции.

- Скажи ему, что он храбрый солдат. Я сожалею, что есть приказ расстреливать всех сотрудников НКВД.

Офицер махнул рукой Василю. Тот не стал вновь испытывать судьбу и выстрелил. Следующего милиционера расстрелял Петро…

 

…- Здесь он залёг. Видишь, хвою разворошил.  А вот и следок. Что-то нога у него маленькая, для мужика, - шёпотом говорил Петро, - Ну и дела! Слышь, Василь, да он ведь в спортивных тапках! А я-то голову ломаю! Ты видел, чтобы кто-нибудь на болота в тапочках ходил? Или в лес?

- Если б я с тобой не в тюрьме познакомился, то решил бы, что ты бывший легавый, - Василь залился своим икотным смехом.

- Заткнись, ишак! Только и можешь, что попусту языком молоть, - огрызнулся рассерженный Петро. Ещё раз меня легавым назовёшь - дам в глаз! Походил бы с моё, в Гражданскую, по тайге. Трутень. Балласт.

- Да я просто пошутил! Ты чего? - рассердился теперь уже Василь. Он успел украдкой отхлебнуть пару раз из бутылки и теперь набрался храбрости.

Петро промолчал и только махнул рукой, но спустя минуту вдруг спросил:

 - Слушай, Василь, а не девка ли это часом? А? Давно у тебя баба была?

- Ты это о чём?

- О том, что девка след оставила. След узкий, не мужицкий. Интересно.

Если изловим - будет нам утеха. Как ты насчёт свежего «мясца»? Зря я немцев переполошил. А ну, прибавь ходу!

 

В просветах между деревьями заблестела вода. Полицаи вышли к прибрежному лозняку. Петро лучше любой ищейки безошибочно вывел их к заводи. Он бегло осмотрелся и с сожалением сказал:

- Опоздали. Кто бы это ни был, но уплыл он на лодке.

- А эти, как их, лешаки?

- В тапочках?!

Василь понял, что сказал глупость.

- Может, всё-таки, закурим? - умоляюще спросил он.

- Да кури уже, надоел!

Василь незаметно приложился к бутылке и смачно затянулся папиросой. Приятно закружилась голова. Он огляделся: где-бы присесть. Взгляд его упал на консервную банку.

- Петро, тут банка, немецкая. Жрал, видно, кто-то.

- Понятно, кто. Странно, что я её не заметил. Не трогай пока, сейчас подойду, - сказал Петро, заинтригованный глубоким плоским следом, и тут же, вытирая о траву сапог, он, в бешенстве, добавил:

- Он здесь не только жрал! Сука!..

Когда раздался громкий хлопок, похожий на пистолетный выстрел, Петро инстинктивно втянул голову в плечи. Глаза его расширились. Он медленно, не веря своим ушам,  обернулся. Такой хлопок опытному бойцу трудно не узнать - сработал капсюль в запале гранаты.  Василь всё-таки поднял банку и оторопело смотрел на поднимающийся из травы дым. Он не заметил побуревшую от торфяной воды нейлоновую леску, которая натянулась, и граната выскользнула из банки, вымазанной изнутри тавотом. Василь так и замер наклонившись.

- Ложись! - истошно заорал Петро, падая на землю, но Василь не шелохнулся. Грохнул взрыв.

Петро тряхнул головой. С трудом разлепив глаза, он посмотрел на Василя, вернее, на бесформенное кровавое месиво без головы и без рук. Василь попробовал подняться, но не смог. Правая рука не слушалась. Пронзительный непрерывный свист в ушах разрывал мозг. Больше он ничего

не слышал. Петро с трудом стянул с себя пальто и с ужасом увидел, что из раскромсанного осколком плеча сильно идёт кровь. Теряя равновесие, он шагнул к дереву, пытаясь устоять на ногах. Мир вокруг него завертелся, как набирающая обороты карусель, съёжился, и утянул его в темноту. Петро уже не услышал криков, топота  сапог, бешеного лая овчарок.

 

6.

 

Ригер, почёсывая за ухом собаку, наблюдал, как криминалисты сантиметр за сантиметром прочёсывают траву. Они уже упаковали в целлофан банку иссечённую осколками и донышко «лимонки», застрявшее в стволе сосны.

Один из полицаев выжил. Санитар остановил кровотечение, наложил шину, но привести его в чувство не смог. Тот потерял слишком много крови.

ЧП перед приездом высокопоставленных охотников испортило Ригеру настроение. Смутило и то, что хутором заинтересовались в Гестапо. Это вообще не их дело! Есть полевая полиция, есть опергруппа СД. При чём тут Гестапо? Ригер уже имел честь познакомиться с Вольфом Абихтом, возглавлявшим гестаповцев. Колман был его заместителем.

- Что скажешь, Франц? – обратился Ригер к Колману.

- Очень интересно, Берт. Похоже, у вас завёлся Робин Гуд, - ответил Колман.

- Робин Гуд? – удивлённо спросил Ригер.

- Колман огляделся. Шумно вдохнув свежий лесной воздух, он сказал:

- Природа располагает, чтобы здесь Робин Гуд завёлся. Ни дать ни взять – Шервудский лес!

- Может, просветишь?

- С удовольствием. Тот, кто подбросил этой пьяной свинье гранату, носит спортивную обувь и пользуется рыболовной леской, - сообщил Колман и поднял вверх указательный палец, - нейлоновой леской! – многозначительно добавил он и спросил:

- Как ты думаешь, откуда в этой дыре, где крыши до сих пор кроют тростником, лесник пьёт кофе «Гватемала», а местный Робин Гуд разгуливает в спортивной обуви «Конверс», а для постановки мин-ловушек пользуется леской «Дюпон»?! А так как след узкий, примерно, тридцать шестого размера, то не удивлюсь, что наш Робин Гуд носит нейлоновые чулки! – подытожил Колман и ткнул пальцем в накрытого мешковиной Василя, - От него самогоном несёт. За пазухой разбитая бутылка. Трезвый на такую ловушку мог и не попасться, - сказал Колман, глядя на Ригера, - Берт, ты хорошо знаком с Леманном? – внезапно спросил он, - вы ведь общаетесь?

- Что конкретно тебя интересует?

- Всё, что связано с этим хутором. Считаю, что Леманн скрывает некоторые подробности, связанные с нападением на него. Мне он вряд ли что-нибудь скажет, а надавить на него без весомых аргументов я не могу. Был бы он из местных – на изнанку его вывернул. Граната и стрельба в доме как-то связаны между собой. В отчёте есть отметка о родственнице, внучке. Известно, что она каждое лето приезжала сюда на каникулы. Приезжала и в этот раз. Ты должен знать.

- Школьница с пистолетом? Ты смеёшься надо мной? Одно дело, отбить Голенку яйца, другое – пробраться в охраняемый часовыми дом и убить офицеров.

- В том то и дело. Надо было заранее знать, что на окошке чулана нет щеколды. Тогда, под окном, тоже был найден маленький след. Правда, след был оставлен нашим ботинком. Я уверен, что гранату в банку засунула именно она, внучка.

- Послушай, Франц, в учебном центре я пару раз видел, как новобранец от страха не мог бросить гранату. А здесь мы имеем дело с грамотно установленной ловушкой.

- Я с тобой согласен. Если просто привязать проволоку или шнур к чеке, то выдернуть её нелегко, даже если разогнуть и выровнять усики. А вот банка – другое дело. До этого додуматься надо, - сказал Колман и постучал себя пальцем по виску.

- Я кое-что вспомнил, Франц. Леманн говорил мне, что на окраине Посёлка убили двух солдат и заминировали машину. Связку гранат засунули между сидений, а запальный шнур привязали к ручке двери. Правда, там были наши гранаты.

- Буду рад, если ты ещё что-нибудь вспомнишь, - одобрительно сказал Колман.

- Франц, Леманн скорее ближе к вам, чем ко мне. Я всего лишь командир роты, и моя задача – обеспечить вас людьми, - сказал Ригер.

- Я не прошу тебя доносить на Леманна. Ты можешь считать это приказом, Берт. Ты уже догадался, что я здесь не просто так, и меня интересует этот хутор. Точнее, он интересует Абихта. Почему? – ведомо только штурмбаннфюреру Абихту.

- С чего вдруг такая откровенность? – спросил Ригер.

- А я тебе, собственно, ничего не сказал. Просто намекнул на важность этого дела. Намекнул, чтобы ты не сомневался и не ломал голову. Если я интересуюсь Леманном, значит, он это заслужил. Так что отбрось свои угрызения совести. Мы на войне. За убийство одного немца мы расстреливаем заложников сотнями. Здесь, на этом проклятом хуторе, мы потеряли убитыми и ранеными целый взвод. Я могу поставить к стенке половину Посёлка, а приказ исполнишь ты и твои солдаты. Кто знает, может, кто-то в Посёлке причастен ко всему этому? Дорога на хутор только одна – через Посёлок. Если бы не торфоразработки, мы бы спалили здесь всё до тла.

Колман, помолчал немного и улыбнулся.

- Извини, Берт. Я не хотел переводить разговор в такое русло. Считай его разминкой. И не вздумай высказывать свои сомнения Абихту. Он сочтёт это за слабость. А теперь вернёмся к Робину Гуду. Её может кто-нибудь прятать? С кем-нибудь она была близка?

- Участковый ухаживал за ней, но он расстрелян на тюремном дворе. Голенок скорее ей враг, чем друг. После расстрела заложников люди в Посёлке напуганы. Вряд ли кто-то рискнёт дать ей кров. В Посёлке, где все про всех всё знают, она не могла не обнаружить себя.

- Значит, остаются болота, - заключил Колман.

- Да тут дивизию надо в лодки посадить, чтобы обыскать всё, вплоть до реки, - усмехнувшись, сказал Ригер.

- Я бы хотел побеседовать с этим Голенком, - сказал Колман.

- Это не сложно. Если ты здесь закончил, то можем вернуться в Посёлок и вызвать его в штаб.

- Вот и отлично. Едем, - сказал Колман, положив руку ему на плечо.

От его прикосновения у Ригера по спине пробежали мурашки.

 

Колман сидел в кресле, перебирая бумаги. Кабинет Леманна ему нравился. Особенно кожаное кресло. В столе он нашёл сигареты “Camel” и закурил. Ему не пришлось долго уговаривать Яся. Узнав, кто такой Колман, Ясь не стал вновь испытывать судьбу. Он видел гестаповца впервые, но чутьё в очередной раз подсказало ему, что лучше сказать гестаповцу правду. Неспроста он вызвал его на допрос. Наверняка он что-то знает.

Франц Колман начал свою карьеру в криминальной полиции. Поступив на службу в Гестапо, он был направлен в Польшу, где хорошо зарекомендовал себя, работая с новым «материалом». И вот, по прихоти Абихта, оказался в России. С поезда, вместе с чемоданами, он выехал в Посёлок. Бросив вещи в штабе, он через двадцать минут был на хуторе.

Малокалиберный вальтер сразу привлёк его внимание.  Несложно было определить, что убийца хорошо знал дом и легко проник внутрь. Выстрелив в затылок связисту, он вошёл в комнату и расправился с офицерами. Дирс, получивший пулю в затылок, навёл Колмана на мысль о глушителе. Только так можно было объяснить тот факт, что ни часовые на улице, ни, тем более, офицеры в комнате, никак не отреагировали на выстрел в сенях. К сожалению, на тот момент у него не было собак, чтобы отследить перемещение стрелка и его напарника, убившего часовых. Последние явно не ожидали, что русские вернутся. Колман, хоть и был убеждённым нацистом, оценил по достоинству смелость и дерзость русских. Ещё одной деталью, которая не вписывалась в отчёт, был сгоревший бронетранспортёр. Если бой случился на берегу, то почему машина сгорела здесь, возле дома? Сам дом не загорелся, но следы пожара – налицо. Здесь явно что-то произошло. Он видел, что Кеплер и Леманн водят его за нос, но ничего поделать не мог. И тот, и другой – офицеры СС, и это его бесило.  История с гранатой заставила его по-новому взглянуть на ситуацию и побудила к более жёстким мерам. Колман, как спортсмен, баскетболист, был немало удивлён, увидев знакомый рисунок на оставленном спортивной обувью отпечатке. Нейлоновая леска, по сути, новинка, удивила его ещё больше. Как минимум, все улики складывались в единое целое. Он был полностью уверен, что стрелок, однозначно, внучка убитого лесника, личность весьма неординарная. К сожалению, достаточной информации о ней, о её родителях в его распоряжении не было. Поэтому, добравшись до телефона, Колман разыскал Кеплера. Когда он узнал, что штурмбанфюрер  Кеплер в данный момент находится в штабе дивизии, в семидесяти километрах от посёлка, он срочно выехал туда.  В итоге у него состоялся разговор с Кеплером. Колман, если нужно, был сама деликатность, тем более в отношении штурмбаннфюрера СС. В этот раз он сумел, за рюмкой хорошего коньяка, расположить Кеплера к доверительной беседе без протокола, мягко намекнув на нестыковки в отчёте и последствиях за эти нестыковки. Заручившись гарантиями, что обстоятельства дела Колман сохранит в секрете, Кеплер рассказал ему истинную историю. А  Колман, в свою очередь, пообещал, что, вне зависимости от исхода расследования, никто не пострадает. Ни сам Кеплер, ни Карл Леманн. В принципе, Колман понимал Кеплера. На его месте он бы тоже не хотел огласки истории с голой девицей в бане. Но история получила продолжение, и он не сомневался, что будут ещё сюрпризы…

За дверью послышались шаги, медленные и тяжёлые. Когда отворилась дверь, Колман уже знал, чья эта тяжёлая поступь. Он встал и аккуратно положил сигарету в пепельницу.

Абихт жестом предложил ему сесть обратно в кресло, а сам, пододвинув к столу стул, сел опёршись руками на спинку.

- Позволите? – спросил он, указав на сигареты. В его тихой вежливости могло скрываться что угодно. Он мог быть необычайно любезным, разговаривать с подчинёнными, как закадычными друзьями, а мог устроить такой разнос, после которого Ад мог показаться Раем.

Колман подал ему пачку.

- Эти сигареты наш друг курил в поезде, - сказал Абихт.

Колман вопросительно посмотрел на шефа.

- Карл Леманн ехал кое с кем в одном поезде, в одном купе, - пояснил Абихт, усмехнулся, достал из тощего портфеля папку и положил её на стол.

- Что это? – спросил Колман.

- Эта история началась с поезда. Здесь текст, так сказать, либретто. Их милая беседа перенесена лично мной с магнитной ленты на бумагу. Прочитав, вы всё поймёте Франц. Вы составили отчёт?

- Я как раз этим занят, господин штурмбаннфюрер. Можно поинтересоваться, кто вас больше интересует? Он, или она? – спросил Колман, поняв, что Абихт и без его доклада знает, кого они ищут.

- Конечно же, Диана.

- Диана?

- Я бы отнёсся к ней очень серьёзно. Она с детства на здешних болотах. Есть что-нибудь важное для меня? Что вы выяснили? Что сказал вам Кеплер?

- Ничего нового. Он очень холодно принял меня. Кому понравится, когда ему выказывают недоверие? – солгал Колман. Абихт бросил его на хутор, как бросают слепого котёнка в воду. Не объяснил, что конкретно он хочет. Использовал его, Колмана, вслепую.

- Очень жаль. Интересно то, что она выстрелила Леманну в грудь. То есть он видел её в лицо, но вам не сказал. Зато он наверняка рассказал о ней Кеплеру.

- Почему вы раньше не дали мне этот документ? Почему промолчали, зная, что Леманн знаком с ней и скрыл это от нас? – спросил Колман.

- Никак вы сердитесь, Франц? За что? Я полночи не спал, корпел над этим опусом! Плёнку мне доставили только вчера вечером! – резко сказал Абихт и встал.

- Простите, господин штурмбаннфюрер, -  извинился Колман, досадуя на свои преждевременные выводы.

- Что собираетесь предпринять завтра? – спросил Абихт.

- Прогуляться по островам. Если не возражаете, я возьму с собой Венцеля?

- Возьмите. Сколько вам нужно людей?

- Ригер выделил мне два отделения. Я уверен, что она прячется где-то на островах, - сказал Колман.

Абихт вернулся на стул. Колман снял трубку внутреннего телефона и приказал принести кофе. Через минуту кофе был на столе.

- Вопросы написаны у вас на лице, - сказал Абихт.

- Вопросы есть. Но мне кажется, что их не стоит задавать. По крайней мере, пока.

- И всё же? – настаивал Абихт. Он отхлебнул горячего кофе из чашки и одобрительно кивнул.

- Она была вашей целью изначально? До получения этой плёнки, вы уже знали, кого я ищу?

- Я бы так не сказал, Франц. Мне сгодился бы любой из этой семейки. К сожалению, старики погибли. Но когда вы мне предоставили результаты своего расследования, я понял, что мне несказанно повезло. Она более весомый аргумент, чем старики. Пожалуй, я достаточно сказал вам, Франц. Дальше это не ваше дело, и даже не моё. А плёнку мне предоставил тот, кому она нужна позарез.

Колман был озадачен таким поворотом дела. Кому где-то там, в Германии, могла понадобиться девушка, скрывающаяся на болотах. Надо признать -  девушка совсем не простая. Вальтер, спортивная обувь «Конверс», леска «Дюпон»…

- Что вы молчите? – спросил Абихт.

- Пытаюсь понять, с кем имею дело. Хотелось бы сразу ознакомиться с этим, - ответил Колман, кивнув на папку.

- Не стану вам мешать, - сказал Абихт. Он поднялся со стула, - Благодарю за кофе. Если честно, ползать по болотам – не ваше дело. Могли бы поручить это дело Ригеру, привлечь кого-нибудь из местных.

- Я думал об этом. Боюсь, что Ригер только всё испортит. Хочу без лишнего шума обшарить ближайшие острова. Есть карта. Есть аэрофотосъёмка. Не так далеко есть маленькая деревушка, может, хутор, где она может прятаться. Я прекрасно понимаю, что прочесать все острова – утопия, даже если привлечь крупные силы.

- Разумно. Хорошая идея. Если ничего не выйдет, то я привлеку егерей, - согласился Абихт.

- Где вы возьмёте горных егерей?

- Это нечто другое. Есть команда, набранная из охотников, браконьеров и вообще, преступников, которым дана возможность послужить Рейху, доказать ему свою преданность. Это лучше, чем гнить в тюрьме. К тому же, им дана возможность утолить свои низменные инстинкты.

Колман поморщился.

- Вижу, что наслышаны. Отбросьте свои принципы. Мы на войне, - резко ответил Абихт на гримасу Колмана, - С этой войны никто не вернётся чистым… Если вернётся, - добавил Абихт. Улыбнулся и направился к двери.

- Желаю удачи, Франц! – и вышел.

 

 

7.

Колман дважды прочитал напечатанный на «Континентале» текст. Дважды он улыбнулся, прочитав замечание Леманна по поводу поездки  за грибами и ягодами в платье от Скиапарелли. Дважды он задумался, когда выяснилось, что фройляйн Варя отлично говорит по-немецки. Значит, до этого они общались на русском.  Абихт никогда не признавался, что знает русский язык. Для этого он взял в командировку переводчика Венцеля. Если он скрывал этот факт, то зачем старый  волк сейчас дал понять это ему?

 

 

Глядя на карту Колман соглашался с Ригером. Развернуть крупную операцию по поимке  одного человека не представлялось возможным, но прочесать ближайшие острова, используя надувные лодки, он мог. По его просьбе Ригер выделил двадцать наиболее подготовленных солдат, тех, кто хорошо ориентируется на местности. Колман отказался от предложенных ему громоздких понтонных надувных лодок. Лодки, реквизированные у местных рыбаков, ему тоже не понравились. Либо старые, либо грязные, а тех, что выбрали, было мало. По его просьбе из города доставили восемь новых легких прогулочных лодок с хорошими крепкими вёслами.

 

 

 Результаты поисков оказались неутешительными. Некоторые  участки суши оказались абсолютно недоступны из-за трясины, по крайней мере, без проводника.  Только на одном из островков обнаружили следы ночёвки. Колман предложил сосредоточить поиски в этом направлении. Он постепенно понял, что перемещаться по протокам на большие расстояния дело весьма трудное и изнурительное, что его противник наверняка имеет далеко не одну такую стоянку. И если он прав, и удастся обнаружить следующую стоянку, есть шанс более точно определить район поиска.

 

Колман, несмотря на внешнюю холодность, уравновешенность, был азартным игроком. Сейчас он как  волк, преследующий добычу, жаждал крови, но солнце уже клонилось к закату. Он решил устроить привал здесь, на большом острове. на сухой удобной поляне. Его решение вымотанным ползанием по болоту солдатам пришлось по душе. Они тут же  насобирали хвороста и развели костры, чтобы  просушить одежду, согреться и приготовить пищу.  У огня не так докучали остервенелые комары.

Колман достал из полевой сумки карту и поставил отметку. Составил радиограмму и отдал её связисту. В его распоряжении было и два десятка свежих фотографий местности, присланных коллегами из люфтваффе.

Прибежал наблюдатель.

- Огонь, господин оберштурмфюрер.

Колман встрепенулся. Пройдя вслед за солдатом к воде, он взял из его рук бинокль. Вдалеке, над низко стелющимся туманом, мерцал огонёк. Такого поворота он никак не ожидал. Если они видели огонь, то и там их костры видны не хуже. Колман вернулся к карте. Всё это время они двигались на запад от полуострова. Огонёк светился в юго-восточном направлении. Там согласно карте находился большой лесной массив, но никаких населённых пунктов отмечено не было. В любом случае придётся ждать утра.

 

Обладая хорошей памятью, Колман, мог позволить себе не записывать разговор с Кеплером.  Он записал его в тетрадь на обратном пути. Заносить его в досье он не спешил. Благодаря Кеплеру, Голенку и Абихту, он имел в голове яркий образ своей визави. Немудрено, что  она очаровала Леманна.  И тут Ригер прав. С такой внешностью трудно остаться незамеченной. Значит, она скрывается на болотах, в какой-нибудь Богом забытой деревушке. И наверняка пользуется очень легкой лодкой. Судя по её экипировке, это запросто может быть каноэ или нечто похожее на каноэ. Места для пряток лучше не придумать. Большую часть года лодки - единственный вид транспорта. Колмана беспокоил ещё один  момент. В её руки попало всё оружие и снаряжение. Она обобрала убитых до нитки. Неподготовленный человек при виде трупа может испугаться, впасть в истерику, тронуться головой, уже не говоря о том, чтобы убить  человека и хладнокровно вывернуть ему карманы. Получалось, что на её счету девять человек. Девять - ноль. Неплохой счет для начала матча. И расклад не в его пользу. Перемещаясь на лодках по открытой воде, по узким протокам среди зарослей камышей и трясины, они были абсолютно беззащитны. При имеющемся у неё арсенале,  можно устроить засаду в любом удобном месте. Достаточно продырявить лодки, и тогда никто не спасётся. После двух суток шатания по болотам люди вымотались, и он решил продлить поиски только до завтрашнего вечера, а если ничего не получиться, прекратить их.

 

Свежий утренний ветерок и солнце разогнали туман. Стали видны крыши на противоположном берегу тростникового поля, усеянного шапками лозняка и темными пятнами воды и трясины. Пятна были вытянутыми, концентрическими, словно кто-то ночью поработал огромной мешалкой. Тут и там одиноко торчали невысокие, кривые сосны.  Узкая протока, окаймлённая листьями кувшинок, пересекала поле и упиралась в дальний берег. Справа и слева поле было зажато озёрами.

Колман передал бинокль Венцелю.

- Не похоже, что там кто-то живет, Отто. Над крышами - ни дымка.

Венцель не отрываясь от бинокля ответил:

- До деревни около шестисот метров. Не пойму, чего мы ждём? Попутного ветра? Чего ты боишься?

- Пулемёта.

- Пулемёта? - удивлённо спросил Венцель.

- Место очень удобное. Я бы на её месте пулемёт поставил. Протока узкая, поэтому никакого манёвра, - объяснил Колман, - Если мы двинем плотной группой на тот берег, то она нас как в тире перещёлкает. Берег значительно выше и  резко спускается к воде. Очень удобная позиция. Особенно,  в этой развалюхе, - Колман  указал на ветхий сруб, хорошо различимый в бинокль.

- С чего ты решил, что она там?

Колман пожал плечами.

- Не знаю. Может, её там и нет. А может, место не нравится. Не знаю.

- Предлагаешь в обход?

- Пойдём напрямик, но с интервалом, прикрывая друг друга. 

- Тебя послушать, так она просто демон, а не девушка.

- Она хоть и не демон, но хорошо подготовленный боец, физически сильный, дерзкий. Отлично ориентируется на местности и чувствует себя в этих топях как дома. Да и мотивчик у неё имеется. Точнее, цель.

- Какая? - спросил Венцель.

- Всех нас перебить. Месть. Думаю, она слетела с катушек, но по-своему. Для безумной она слишком хладнокровна и расчётлива.

- Теперь понятно. Вы друг друга стоите. Решил с ней поиграть? Поэтому дал добро обнаружить  нас кострами?

- Кого я обнаружил? Флотилию лодок, что вторые сутки бороздит болота?

- Так может не стоит рисковать людьми, Франц? 

- Будем высаживаться. Я пойду первым.

Чёрные, поросшие мхом брёвна, просевшие тростниковые крыши с оголёнными рёбрами стропил, торчащие из высокой травы остатки заборов, да несколько «журавлей» - всё, что осталось от глухой деревушки.

В домах ничего не нашли кроме старой грубой мебели, утвари под толстым ковром пыли  и паутины. Пахло плесенью. Только в одном доме их встретила дряхлая старуха. Лицо её было темным, как кора, землисто-коричневым, сморщенным. На Колмана смотрели некогда голубые, теперь помутневшие, глаза. Ему стало не по себе, и он отвёл взгляд. «Ей бы ступу да метлу», - подумал Колман, глядя на пылающий в печи огонь. Вокруг печки на верёвках было развешено множество больших и маленьких пучков из цветов и трав. От них исходил странный, но приятный аромат. Старуха молча протёрла тряпкой стол и пригласила его присесть. Предложила чая.

Колман осторожно попробовал чай, поданный ему в фарфоровой чашке с блюдцем. Фарфор явно контрастировал с убогой мебелью, глиняной и деревянной посудой. На вкус чай оказался таким же странным и приятным. Хозяйка присела напротив и внимательно разглядывала гостя.

Снаружи грохнул выстрел. Колман вскочил и выбежал на двор.

- Всё в порядке, Франц! - издалека крикнул ему Венцель.

- Иди сюда! - крикнул в ответ Колман и махнул ему рукой.

- Что за стрельба? - спросил он подбежавшего к нему Венцеля.

- Порядок! Парни кабана подстрелили. Сегодня на обед дичь, - радостно доложил Венцель.

- Не веди себя как ребёнок. Давай о деле, - осадил его Колман.

- С собакой что-то не то. След не может взять, к ноге жмётся. Такое впечатление, что она чего-то боится, словно в кустах медведь сидит, - озадаченно сказал Венцель. Он вытер платком лоб и продолжил:

-  До озера около четырехсот метров. Лодку она протащила волоком через лес. Кажется, я тоже начинаю относиться к ней серьёзно.

- Согласен с тобой. Не старуха же ей помогала. Пошли в дом. Надо хозяйку допросить. Надеюсь, она окажется разговорчивой, - сказал Колман.

 

Венцель поздоровался со старухой, но от чая отказался. Налил себе кофе из термоса.

- Одна здесь живёшь? - спросил он старуху.

Старуха кивнула.

- И дрова сама колешь?

- Зачем? Племянник вчера у меня был. Приезжает иногда, по хозяйству помогает, продукты привозит, - ответила старуха.

- Лодку кто через лес волок?

- Какую лодку? Здесь давно нет никаких лодок. Может и проплывал кто на лодке - не знаю. А может, и проходил кто-нибудь мимо. Собака у меня год назад издохла. Сторожить некому.

- Кто здесь может ходить, если кругом вода?

- Летом сухой путь есть до тракта. Народ грибы да ягоды собирает, охотится, силки на мелкую дичь ставит. Да и на лодках приплывают. У нас без лодок никак. В деревню  идут из колодца, что на краю, воды набрать. Ко мне только тайком наведываются, чтоб никто не видел. Много у людей всяких бед, хворей. Не все, конечно, ходят. Многие боятся. Думают - ведьма я.

- Кроме племянника, точно никто вчера не приходил?

- Нечего мне таить, господа офицеры. Совсем нечего, да и ни к чему. Что вы, что они - мне всё равно. Кто только за мою жизнь в наших краях не царствовал. То цари, то вы, то белые, то красные… Теперь, вот, опять вы. Голова кругом идёт. Если что не так сказала - не сердитесь.

― Похоже, не врёт старая ведьма, - сказал Колман, - хотя, бес её знает. Наша фройляйн могла ночью деревню пройти.

- Я тоже так думаю. Не видно, чтобы местные здесь табунами бегали. Кроме звериных троп ничего нет, - согласился Венцель. 

- Больно складно говорит. Может, она ещё и читать умеет?

- Ты ж сам хотел, чтобы она разговорчивой оказалась? Что тебе не нравится?

- Не «не нравится», а не вяжется. Здесь можно только с грибами разговаривать, а она как на светском балу языком чешет. Если, конечно, дословно переводишь, - объяснил Колман.

- Перевожу, как есть, - сказал Венцель и вновь обратился к старухе:

- Хорошо. Если не вчера, то в другие дни видела кого-нибудь?

- Так, второго дня, приходила тут одна панна. Странная такая. Она и до того пару раз была у меня. Воды набирала.

- Вот ведь, карга старая! - не выдержав, громко сказал Колман.

- Кто - она? Как выглядит? Почему панна? - спросил Венцель у старухи.

- Одежда какая-то рябая. Да и не в юбке, а в штанах. Вроде бы панна, а одета в мужское платье. Не похожа она на деревенскую. Да и говор у неё не местный. Издалека приехала.

- С оружием была?

- Да Господь с вами! Какое оружие?! - воскликнула старуха и перекрестилась.

- Ты с ней разговаривала?

- А как же. Как и многие сейчас, от войны прячется. И не надоест вам воевать, убивать. Места, что ли, на земле мало? - спросила старуха и по очереди глянула на немцев, - Чем панна вам досадила, раз вы её ищете? Она ведь молоденькая, совсем ещё девчонка?

- Она на лодке была?

- А вот этого не знаю. Знаю, что на тракт она пошла. А оттуда можно куда угодно податься.

- Это точно? - строго спросил Венцель.

- Что мне сказали, то я и вам говорю. Был бы хоть какой прок от того, чтобы вас за нос водить.

Колман кивнул на дверь.

- Что скажешь, Пинкертон? - спросил он Венцеля уже на дворе.

- Старуха вообще могла промолчать. Можно смело сворачиваться и возвращаться обратно. Интересно, техника от шоссе сюда доползёт? Совсем не хочется по болоту на лодках петлять.

Усмехнувшись, Колман присел на завалинку и развернул карту. Жестом он пригласил Венцеля присесть рядом.

- Здесь не обозначена суша, что соединяет нашу деревню с дорогой. Большую часть года она затоплена. Но сейчас уровень воды ниже. До шоссе километра три будет.

Колман достал из планшета фотографии.

- Видишь?  Довольно-таки широкий участок. Сильных дождей не было, а значит, земля успела просохнуть. Раз местные ходят, то и тропа есть. Понятно, как она продержалась столько времени на болоте.

- А что, хорошо придумала. Попрятала оружие и припасы в тайниках и залегла где-нибудь на дно, - сказал Венцель.

- Начинаешь ей восхищаться? 

- Пытаюсь понять. Слишком просто получается. А вдруг она след путает?

- Специально навела на деревню? – продолжил мысль Колман.

- Вполне, - сказал Венцель и развёл руками.

Колман хлопнул себя ладонью по колену и решительно сказал:

-  Ладно, поиграли в скаутов и хватит. Пора заканчивать с этой робинзонадой.

- А я бы пообедал, - сказал Венцель и шумно втянул носом воздух. Ветерок донёс до них запах жареной дичи.

 

 

8.

 

 

Прошлым летом Варька привезла деду Чапаю набор рыболовных снастей. Были там и блёсны, и красивые поплавки и чего только не было, но самое главное, диковинная прозрачная леска. Тонкая, прочная – скорее руки порежешь, чем порвёшь. Дед редко пользовался удочками, считая такую рыбалку пустой тратой времени, но леску оценил по достоинству и переоборудовал все удочки.   С одной из них Варька сняла оснастку. Смотала её на «рыбку»…

Отступая к лодке, она не могла избавиться от ощущения, что за ней, след в след, кто-то идёт. «Нагнал на меня жути, гад»,– думала Варька про бородатого полицая. Вздрагивала при каждом подозрительном звуке.

Наконец, она не выдержала и остаток пути пробежала бегом.

Добравшись до челнока, Варька вывела его из укрытия. Взяла банку с остатками тавота, «лимонку» и отмотала метра три лески. На берегу она растянула леску между сухими хлыстами лозы и зацепила за неё гранату. На гранату надела банку. Затаив дыхание, разогнула усики, вытянула шплинт и аккуратно положила банку отогнутой крышкой вверх. Запал был почти не виден. Со стороны, выброшенная кем-то консервная банка.

Подгоняемый сильными гребками, челнок буквально перелетел по воде к ближайшей отмели. Варька обогнула её, вытянула челнок через тростник на сушу и устроилась за валуном, забытым здесь тысячи лет назад отступающими льдами. Дальше плыть побоялась. Слишком большое открытое пространство. Решила в следующий раз найти более удобное место для высадки.

Вековое дыхание камня успокоило её. Прислонившись к холодной тверди, она почувствовала, как слилась с ней, как кровь в жилах перестала пульсировать и бежала ровно, щекоча  тело триллионами мелких иголок.    Варька  достала из ранца упаковку хлебцев. Она хоть и ожидала взрыва, но всё равно вздрогнула, когда её «сюрприз» сработал. На берегу, после взрыва гранаты, по-прежнему было тихо. Только вдалеке послышался собачий лай. Варька убрала сухари в ранец, бегом вернулась к лодке и снова налегла на вёсла. Чтобы уйти от опасного берега, времени было достаточно.

Вернувшись к месту последней стоянки, она забралась на толстую кривую сосну. Отсюда она могла следить за юго-западным берегом полуострова. На дереве Варька провела остаток дня. Отсидев всё, что можно, она спустилась с дерева и устроилась в лодке на ночлег. Весь следующий день она оставалась на острове и следила за берегом.

 

 

 

Ватник отсырел. Даже на лапнике было зябко и неуютно. Варька встала, чтобы размяться, но тут же присела. Говорили по-немецки, совсем рядом. Послышался плеск вёсел. Варька медленно приподняла голову и сквозь листья увидела красную лодку. Гребец бросил вёсла. Немец, на носу лодки, держал наготове пулемёт. Они были метрах в семи от неё и вглядывались в неприступный берег. Пулемётчик вопросительно смотрел через голову гребца на унтерофицера.

- Чёртова трясина! К берегу не подобраться, - сказал унтер.

- Я туда точно не полезу, -  шёпотом ответил ему гребец.

- Может кусты подстричь? - предложил пулемётчик.

- Колман мне голову оторвёт! Забыл вчерашний инструктаж? - тихо сказал унтер.

- А я бы всё тут разнёс. Уже второй остров пропустили, - недовольно пробурчал пулемётчик.

- Тебе дай волю, так ты бы сюда артиллерию вызвал, - махнув на него рукой, ответил унтер. Немцы тихо засмеялись. Унтер кивнул гребцу, и лодка скрылась из виду.  Варька, прячась за деревьями, сделала круг и насчитала ещё три разноцветные лодки с номерами на бортах. Чтобы не выдать себя, она отступила вглубь острова. Немцы ещё долго кружили рядом, пока голоса их не стихли.

С наступлением сумерек Варька покинула остров и направилась вслед за немцами, на юго-восток.

Взошла луна - большое мутное тёмно-красное пятно.  Варька плыла по шею в тумане.  Если поблизости и были немцы, то вели себя они тихо. Ни звука, ни шороха. Не верилось, что её «эскорт» смог уйти далеко.  Наконец она увидела костры, мерцающие в тумане,  и отвернула влево. Она решила обойти погоню и увести её как можно дальше от своих владений, от зимовки.

В темноте послышался шум, словно кто-то вздохнул, как может вздохнуть великан. Воздух пришёл в движение. Туман впереди заклубился и потянулся вверх. Варька перестала грести. Она заворожённо смотрела, как туман, вытянувшись вверх изогнутым  конусом, стал оседать и обратился в женщину. Волосы её будто плавали в воде. Балахон, прятавший её тело, волнами сбегал вниз. Казалось, что красноватое клубящееся море рождается именно из него. Призрак двинулся прямо на Варьку. Она свернулась калачиком, зажмурила глаза и, как ребенок, прячущийся со страху под одеяло, укрылась ватником.

- Мамочки! - прошептала она.

Накатила волна тёплого влажного воздуха. Сильно  пахнуло тиной, но больше ничего не произошло. Варька неимоверным усилием воли заставила себя открыть глаза и подняться. Вокруг не было ничего кроме плотной влажной пелены. Пропала и луна.  «Привидится  же такое»! - подумала она.  Из-за тумана она потеряла ориентацию, но чувствовала, что челнок медленно поворачивается. Значит, её подхватило течение. Как она ни старалась, всё чаще и чаще проваливалась в сон, вздрагивала, просыпалась, пока её окончательно не свалила усталость.

Остатки колдовской ночи змейками поднимались над водой и исчезали. Вокруг - тростники да лозняк. Место было незнакомым. Варька подгребла к торчащей из воды иве, ухватилась за ствол и встала во весь рост. В стороне, куда уходила протока,  был берег. Она привязала лодку и вскарабкалась по стволу выше. Здесь она точно никогда не бывала. Осмотрев берег в бинокль, она убедилась, что деревня давно обезлюдела. Дворы заполонили сорняки, крыши просели или вовсе провалились.

Варька перетащила груз на берег, затем вытянула из воды челнок. Вооружившись немецким автоматом, она обошла снаружи ближайший дом и заглянула в окно. Внутри пахло плесенью и запустением. Запах дыма заставил её насторожиться. Она вышла на  бывшую и единственную деревенскую улицу. Через дом над просевшей, но ещё целой крышей из трубы поднимался дым. Варька перебежала к стене и стала наблюдать. На крыльцо вышла женщина. Она была в валяных ботах, в чёрной юбке, серой шерстяной кофте и лисьей безрукавке. Белая косынка завязана узелком на лбу. В бинокль Варька увидела тёмное в морщинах лицо и большой крючковатый нос. «Баба-яга какая-то», - подумала Варька. Женщина посмотрела в её сторону. Их взгляды встретились. Варька инстинктивно присела, но тут же резко встала и пошла к дому. Женщина присела на чурбан для колки дров и смотрела на неё.

- Здравствуй, милая. Заждалась я тебя. Странно, другой тебя видела. Смотри-ка,  при оружии,  сильная, - сказала женщина.

- Здравствуйте, - робко сказала Варька. Она могла поклясться, что видела в бинокль страшную старуху, а сейчас перед ней была женщина лет тридцати, а, может, младше. Трудно было определить, сколько ей лет. Женщина без возраста. Чёрные волосы, смуглое лицо, и что-то в её лице пугало Варьку. Но что - она не могла понять. Красота её была неживой, монументальной, а оттого страшной, особенно, ведьмин нос. И тут Варька поняла, что на неё смотрят пронзительно голубые глаза.

- Пошли, накормлю, чаем напою. Есть кое-что и покрепче чая, - пригласила её женщина, - Что так смотришь? Я что, такая страшная? Не поверишь, когда-то первой красавицей была, прямо как ты. И носа у меня такого не было. Нос потом вырос. Как звать-то, красавица?

- Варька.

- Варвара, значит. Ну, пошли, Варвара. Варвара… Не твоё это имя.

- Челнок надо спрятать. Гонятся за мной, - сказала Варька.

- Вижу. Не безглазая.

- А как вас зовут?-  спросила Варька, входя за женщиной в дом.

- Авгия, - ответила женщина.

- Как?! - переспросила Варька

- Авгия  означает  блистающая. То ли родители надо мной посмеялись, то ли Господь Бог. Так и зови меня - Авгия. А за амуницию и челнок не переживай. Свора, что гонит тебя, ещё не скоро сюда доберётся.

- Откуда вы знаете?

- Птицы кричат, деревья шепчут. Болота всё знают. Пока ты у меня в гостях, плутать им и плутать по болотам.

Авгия вытянула ухватом чугунок из печки и поставила на стол. Зачерпнула миской из кадушки солёных огурцов. Нарезала хлеба.

Варька жадно набросилась на еду, запивая её душистым чаем из ягод и трав.

- Погоди, не части так, - остановила её Авгия, - Ты ведь давно нормально  не ела. Еда не впрок будет.

Авгия взяла с полки штоф, налила из него в стакан чёрной тягучей жидкости и подала Варьке.

- Пей.

- Что это? - спросила Варька, с опаской глядя на стакан.

- Настойка. Стара она, как мир. В ней вековая мудрость земли, деревьев, трав. Пей, - сказала Авгия.

Варька выпила. Настойка оказалась крепкой, но хмеля она не  чувствовала. Скорее чувствовала  себя не в своей тарелке. Авгия словно просвечивала её насквозь.

- От тебя пахнет дымом, мхом и солнцем. Видно, что давно на болоте прячешься.

- Давно, как война началась, - подтвердила Варька.

Авгия приблизилась к ней, стянула с головы косынку и уставилась на белые, рассыпавшиеся по плечам волосы. Она взяла локон и поднесла к Варькиным глазам. Варька увидела, что кончики волос поседели. Авгия закивала и таинственно произнесла:

- Приняли тебя наши края. Кого не примут - тот сгинет. Давно приняли. Сразу, как ты появилось здесь. А теперь ты им принадлежишь. Метка на тебе.

Варьке от её слов стало страшно.

- Жалко мне деда твоего. Жалко мне твоих стариков, - прошептала Авгия.

― Они  мне ничего про вас не рассказывали,―  сказала Варька.

― Всему своё время. Потому не рассказывал. Привозил он тебя ко мне, да ты не помнишь. Маленькая была. Но раз ты одна осталась, значит, беда с ними приключилась. Да и редко он у меня бывал. Ко мне не так-то просто добраться. Скажи честно, ведь  ты не сама приплыла? Как ты здесь оказалась?

Варька не удержалась и рассказала про своё ночное видение. Боялась, что Авгия будет смеяться. Но Авгия и не думала смеяться. Она приблизилась к её лицу, посмотрела в глаза  и вновь потрогала кончики волос. Затем молча вернулась на табурет и, как ни в чём ни бывало, принялась за картошку.

- Челн  собаки помогут перетащить. Одна ты его за полверсты через лес не упрёшь. Ты, милая, отдохнёшь, а я с собачками челноком займусь. Обратно тебе хода нет. Вечером поплывёшь по ручью на восток, а как выплывешь по ручью из леса, забирай к югу. Там и попадёшь на свою речку. Впрочем, я тебе потом подробнее объясню, как и куда тебе плыть, - сказала Авгия. Она ещё налила бальзама Варьке и себе, - Пей. Не бойся, сильно не захмелеешь. От трав только польза одна. Это тебе не поганая водка, которой нынче торгуют.

- А где ваши собаки? Почему они не лаяли на меня?

- Так здесь, рядом. Не станут они лаять попусту.

- Давно вы одна живёте? - спросила Варька.

- Очень давно. С тех пор как мою деревню разорили поляки, а меня взяли в плен. Правда, мне повезло. Приглянулась я их главному. Не знаю, что было бы со мной, если б не сбежала. Зато прихватила с собой мушкет и золотые украшения, - улыбнувшись, сказала Авгия. Она встала и вытащила из-за печки завёрнутый в ткань мушкет.

Варька взяла в руки мушкет с красивой гравировкой на металлических частях и резьбой на деревянной ложе и прикладе.

- Когда ж это было? Мушкету – лет триста! – Воскликнула Варька. Она видела похожий в музее.

-  Давно, очень давно, - загадочно сказала Авгия, - Охотилась я с ним когда-то, пока порох и пули были. А теперь он мне ни к чему. А ты, я смотрю, прям воительница. В оружии разбираешься. Что это у тебя такое? – Авгия указала рукой на МП-40.

- Пистолет-пулемёт. Стреляет пистолетными патронами, но как пулемёт. Понимаете?

- Как не понять. Всякого за свою жизнь повидала.  У немцев его одолжила? Поэтому они облаву на тебя устроили? Ладно, можешь не объяснять. И так вижу, что много их убила. От  тебя смертью пахнет. Черно вокруг тебя. Но те, что идут за тобой, во сто крат хуже, - сказала Авгия и вздохнула. Она пристально посмотрела на Варьку и продолжила, - Мужики должны воевать, а не ты. Нельзя тебе к людям, пока война не кончится. Пока ты здесь, на болотах, - ты под защитой. Пойдёшь опять мстить - много людей погубишь, и себя погубишь, - Авгия говорила монотонно, без выражения, словно была в трансе. Замолчав, она сунула руку под безрукавку и выложила на стол завязанный узелком платок.

- Здесь золото. Кольца, серьги, брошь с бриллиантами. Больших денег стоят. Ни к чему мне панские «подарки», а тебе в самый раз будут. Пригодятся после войны.

Вы могли их продать и жить среди людей, а живёте здесь. Почему? - спросила Варька.

- Жить среди людей мне с тех пор расхотелось. Мне больше нравится в лесу. Когда долго живёшь среди деревьев, трав, зверей и птиц, начинаешь их понимать. Если научишься разговаривать с природой, она откроет тебе все свои секреты. Так что здесь мне лучше, чем среди людей. А красных твоих вообще терпеть не могу.  Не по душе мне новые порядки.

- Зачем тогда мне помогаете? Ничего я не возьму и не стану прятаться. Немцы на меня охотятся, а я на них, - твёрдо ответила Варька. Она рассердилась на Авгию.

- Не сердись. Тебе помогаю, потому что вижу, кто ты. А ты себя не видишь. Ослепили тебя, но не искалечили. За что ж мне любить их? Я тебя люблю. А тех, - Авгия махнула рукой в сторону болота, - тем более не терплю. Много от них крови будет - реки крови. Отдохнуть тебе надо, - сказала Авгия.

Варька внимательно разглядывала её, но как только Авгия посмотрела на неё, отвела взгляд.

- Кто вы? – спросила Варька и смело глянула в пронзительно голубе глаза.

- Хочешь знать, кто я? Уверена?

- Да, - твёрдо ответила Варька.

 

 

9.

 

 

В вековом лесу сумрачно и тихо. Воздух так насыщен кислородом, что у любого с непривычки пойдёт кругом голова. Дурман захлестнёт её. Волнистый зелёный ковёр глушит все звуки. Босыми ногами ступала она по мху, и ноги утопали в нём по колени. Чтобы не намочить платье она высоко держала руками подол, обнажив смуглые стройные ноги. Чёрные длинные косы с вплетёнными в них красными лентами она перебросила на грудь. Здесь, в лесу, она была дома. Рождённая смуглой, она резко отличалась от своих белокожих и светловолосых сородичей. Чувствуя их неприязнь и отчуждённость, она с детства пряталась в лесу, убегала сюда при любой возможности. Только мать любила её и защищала от отцовского гнева, от злобы соседей.  Отец, подстёгиваемый разговорами, что дочь его – не его дочь, а дьявола, наказывал её за любую провинность. Но в последнюю студёную зиму мать умерла, оставив один на один с отцом. Мать рожала её тяжело, и больше в их семье детей не было. Отец во всём винил дочь. Теперь жизнь её повисла на волоске. В лесу, где водились дикие звери, он чувствовала в большей безопасности. Не раз она встречала волков и медведей. Свирепые хищники не трогали её никогда. Она перестала их бояться. Однажды она нашла в лесу волчат. Рискуя навлечь на себя беду, она тайком подкармливала их. Сначала носила им молоко, а потом стала воровать для них кур и уток у соседей. Но однажды волчата исчезли. Что стало с ними, она не знала. Но с некоторых пор стала чувствовать, что в лесу её кто-то провожает, она не видела, но ощущала чьё-то присутствие. Оно не пугало её, а придавало уверенности, словно кто-то невидимый оберегает её здесь, в дремучем лесу.

Всё изменилось внезапно. Сегодня, идя по лесу, она почувствовала беспокойство и страх, чего с ней здесь давно не случалось. Страх накатывал всё сильней и сильней. Она не выдержала и побежала. Выскочив на освещённую солнцем опушку, она не сразу привыкла к свету, к бьющему в глаза солнцу.

Из её деревни доносился шум и крики. Между домами и вокруг неё носились всадники. Передовой отряд польско-литовского войска, что втягивалось по лесной дороге в зелёную долину, расчерченную  квадратами полей и садов, напал на деревню.  Она была ближе к лесу, но чёрные вереницы всадников уже мчались к соседним деревням. Войску нужна была еда и всё, что нужно уставшим и голодным воинам. Вслед за войском шли обозы. К вечеру цветущая долина превратилась в Ад.

Застывшая от ужаса, она не заметила грозящей ей опасности. На неё накинули петлю, скрутили и бросили за спину всадника в красном жупане и стальном шлеме с пером. Вонь от всадника и его лошади ударила в нос. Подгоняемая шпорами лошадь понесла её в деревню. Здесь всадник скинул её на изуродованную сотнями копыт траву. Её, под одобрительные крики и хохот сотен пёстро одетых пехотинцев, гусар, казаков, подняли с земли и поставили на ноги. Рука в перчатке с металлическими бляхами рванула на её груди платье, обнажив смуглую, точёную грудь.  Наступила тишина. Поляк в бордовом узорчатом жупане, высоких жёлто-коричневых сапогах с высокими каблуками и украшенной пером собольей шапке. Он взял её за подбородок, крепко сжал его и посмотрел в пронзительно голубые глаза смуглянки.

- Кто ты? – спросил он.

- Авгия.

- Тебя поймали в лесу. Куда ты шла и откуда?

- Я никуда не шла. Я живу здесь.

- Зачем ты мне лжёшь? Ты не похожа на этих крестьян. Ты скорее похожа на турчанку. Кто ты?

Не дождавшись ответа, он приказал привести кого-нибудь из крестьян. Авгия не узнала, кого привели, потому что лицо несчастного распухло от ударов латными перчатками. Он не мог говорить. Поляк схватил его за волосы и спросил:

- Ты её знаешь? Если не можешь говорить – дай знак! Ты знаешь её?!

Он посмотрел единственным уцелевшим глазом на Авгию и кивнул.

- Да, - едва выдавил он из распухшего рта.

Поляк, по всему видно, из знати, махнул рукой и солдат в голубом жупане и мегерке принёс подбитую красным шёлком бурку. Он развязал ей руки, накинул на плечи бурку  и повернулся к командиру.

- Отведёшь её в мой шатёр. И прикажи накормить. Найди ей приличное платье в обозе. Интересно, кто её родители, - сказал поляк. Он посмотрел на Авгию и спросил: – Если ты местная, то у тебя должна быть родня.

- Только отец, - сказала Авгия, боясь поднять глаза.

Поляк повернулся к горстке уцелевших после бойни мужчин и крикнул:

- Кто из вас её отец?!

Никто не шелохнулся. Поляк вопросительно глянул на Авгию. Она с презрением смотрела не на него, а на отца, который, когда нужно было подтвердить её слова, не захотел ей помочь. И сейчас он стоял опустив голову. Авгия вдруг почувствовала к нему  жалость  и презрение. Отец за любую мелочь мог её ударить, а теперь стоял как овечка перед вооружёнными людьми. Он трясся от страха. Авгия так не боялась поляков, как отец. Ей почему-то стало всё равно, что ждёт её впереди. Она всегда боялась, что односельчане её либо прогонят из деревни, либо просто убьют. Она осознала, что видит их в последний раз. Поляк поймал её взгляд и направил коня к пленникам. Саблей он зарубил первого попавшегося под руку.

- Выходи, или я перебью вас всех до одного, - сказал он.

Отец молча вышел. Поляк рубанул его саблей и вернулся к Авгии.

- Похоже, отец не шибко жаловал тебя. Почему?

- Они все считают меня ведьмой, - тихо сказала Авгия.

- Мы тоже ведьм не жалуем. Может, ты и вправду ведьма? – спросил поляк, но в голосе его уже не было угрозы.

Авгия от страха не почувствовала иронии.

- Я не знаю. Я просто другая.

- Что ты делала в лесу?

- Мне там лучше.

- А звери? Ты не боишься волков? В этом году их много.

- Звери меня не трогают, - ответила Авгия.

- Посмотри на меня, - приказал поляк.

Авгия подняла глаза.

- Вижу, ты не особо расстроена смертью родителя. Из-за них, - поляк кивнул на пленников, - ты всю жизнь прожила в страхе. Хочешь, я прикажу, и мои гусары перебьют их всех? - внезапно спросил поляк.

И мужчины, и женщины, и дети, услышав его слова, жались друг к другу, с ужасом глядя на Авгию.

- Прошу вас, не надо больше никого убивать, - тихо сказала Авгия и опустилась на колени.

- Встань! Это не тебе решать, но я ценю благородство. Впрочем, ты уже взрослая и понимаешь, что тебя ждёт. Если ты с покорностью принимаешь свою участь, то я пощажу их. Интересно, кто этот воин, чья кровь течёт в твоих жилах? – спросил он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. Солдату, принёсшему бурку, он жестом приказал увести Авгию.

- Повезло тебе, басурманка. Пан ротмистр на удивление добр сегодня. Приглянулась ты ему.

Авгия молчала, но ей и не надо было отвечать. Солдат продолжал говорить, а она шла впереди и совершенно не слышала его. Её прошлое, нереальное как туман, как страшный сон, осталось позади. Будущее же не оставляло никаких иллюзий. Её достоинство растоптали, сорвав с неё платье, лишили чести, а главное, лишили свободы. С этими мыслями она шла, пока не очнулась от шума. То, что она увидела, было похоже на смесь цыганского табора с базаром. Здесь были военные, торговцы, пёстро одетые женщины, которые с любопытством разглядывая её,  перешёптывались. Здесь были все те, кто присасывается к войску, как пиявка, и обеспечивает всем, в чём нуждается разношёрстное войско от спесивых, разодетых гусар до ополченцев.  Здесь дурно пахло лошадиным потом, навозом,  и ещё неизвестно чем. Авгия  никогда  не  бывала  в  городах,  где  люди живут в  тесноте, и её дыхание,  привыкшее к  хрустальной чистоте лесного  воздуха, спёрло. К  счастью, они прошли мимо ужасного места. Солдат привёл её в большой палатке. Здесь уже было чисто и никого кроме военных.

В палатке солдат зажёг пару свечей и ушёл. Вскоре он вернулся с охапкой одежды и с одной из тех пёстро одетых женщин, что провожали Авгию взглядами и перешёптывались.

- Она тебе поможет одеться, - сказал он Авгии и ушёл.

- Как тебя зовут, дитя? – спросила женщина.

- Авгия.

- А я – Анна. Снимай с себя это рваньё, - сказала Анна, - пан Тадеуш умеет выбирать женщин. Ты – девица?

Авгия кивнула. Да, пан Тадеуш не промах. Если бы ты не шевелилась и не разговаривала, я бы подумала, что ты статуя.

- А что это – статуя?

- Вот же дикарка! Хотя, чему удивляться. Янек говорит, тебя в лесу поймали.

- Янек?

- Солдат, что тебя привёл. Ладно, повернись-ка. Вот так, хорошо, - приговаривала Анна, изучая тело Авгии, - Глаз у меня намётанный, не ошиблась. Платья тебе подойдут, но сначала вымыть тебя надо.

Солдаты принесли в палатку большую бочку и натаскали в неё тёплой воды. Анна помогла Авгии вымыться, надеть нижнюю юбку, а поверх юбки - неудобное тесное платье. Зато мягкие сапожки Авгии понравились.

Анна отошла в сторону. Критически оглядев подопечную, она удовлетворённо хмыкнула.

- Пойду, принесу тебе что-нибудь из еды. Ты когда-нибудь пила вино? – спросила она.

- Мёд, - коротко ответила Авгия.

- Вот и славно. Я принесу тебе мяса и хорошего вина. Когда придёт пан Тадеуш, тебе будет не так страшно, когда он овладеет тобой. Главное, не перечь ему и не сопротивляйся. Тогда он будет добр и ласков. Если ты вздумаешь брыкаться, он возьмёт тебя силой, а потом отдаст солдатам.

- Я обещала ему быть покорной, чтобы он больше никого не убивал в деревне.

- Надо же! – изумлённо воскликнула Анна, - Если так, то у тебя есть шанс не закончить свою жизнь, раздвигая ноги перед простыми солдатами, которые не то, что никогда не моются, они даже слова такого не знают. Страшнее всего, конечно, попасть к татарам. Я сама их боюсь.

 

Пана Тадеуша не было две недели. Две недели Авгия ехала в обозе вслед за невидимым войском, идущим где-то впереди, и смотрела на разорённую землю. Она возненавидела этих людей, сеющих повсюду смерть. Они шли по чужой земле, грабили, убивали, а вечерами, у костров, как ни в чём ни бывало, ели, пили, шутили и смеялись, как обычные люди. С омерзением она смотрела на мародёров, подбирающих все, что осталось после войска. 

Авгия уже не хотела быть покорной рабыней. Она за эти дни насмотрелась на участь захваченных в плен женщин. Единственная, кто была близка её сердцу – Анна. Анна всегда была рядом, опекала её, как мать. Авгия привязалась к ней. Это был единственный человек, которого она полюбила после матери.

Через две недели приехал пан Тадеуш. На одежде и доспехах его была засохшая бурая кровь. Авгия с содроганием почувствовала, как ей придётся быть рядом с этим человеком. Её будут трогать руки, которые убили сотни невинных людей. От страха и ненависти её затрясло, а он только улыбнулся, увидев свою пленницу в красивом платье. Авгия вспомнила, как он хладнокровно зарубил саблей отца, и не испытывала к отцу презрения и жалости. Она почувствовала стыд за то, отчасти была рада видеть отца слабым и испуганным. По сравнению с прошлой жизнью, две недели в обозе казались Адом.

Когда пан Тадеуш вошёл в палатку, он уже не выглядел таким страшным. Он был в просторной рубахе, шароварах и сапогах. За расшитый пояс был заткнут большой кривой нож. Он присел рядом с Авгией на подушки и налил себе вина. Выпив, он посмотрел на неё и спросил:

- С тобой хорошо обращались?

- Хорошо, - робко ответила Авгия.

Он налил в серебряный кубок вина и подал ей.

- Пей, - коротко сказал он.

Авгия выпила вино залпом. Вино сразу ударило ей в голову. Какая-то неизвестная сила поднялась в её груди, ей почудился далёкий волчий вой, но когда пан Тадеуш вздрогнул, насторожился, она поняла, что вой реален. Пан Тадеуш отвернул голову, глядя в сторону невидимого леса, когда рука Авгии выхватила из-за его пояса кривой нож и вонзила ему в шею. Кровь хлынула на его рубаху и тёплой волной окатила руку Авгии. Она почувствовала дурноту, но в то же мгновение ей захотелось его крови. Глядя на неё изумлённым взглядом, он, хрипя и булькая, осел на накрытый к ужину стол.

Опомнившись, она вскочила, не зная, что делать. Снаружи никто ничего не услышал. Никто не побеспокоит начальника уединившегося с пленницей. Авгия скинула с себя ненавистное платье и впервые вздохнула полной грудью. В такой одежде по лесу много не побегаешь. Она выпотрошила три сундука и, наконец, нашла то, что ей нужно.  Шаровары были из ткани, какой она отродясь не видела, чёрной и блестящей. Они оказались ей велики, но это лучше, чем платье. Она надела на себя льняную рубаху заправила её в шаровары и затянулась вокруг поясницы длинным широким поясом. Она подсмотрела, как одеваются солдаты в лагере и расспросила Анну, что и как. Анна была маркитанткой и хорошо разбиралась не только в своём ремесле, но и в оружии. Не подозревая, что задумала её подопечная, Анна показала ей, как обращаться с мушкетом. Благо, с мушкетёрами, разодетыми на европейский манер, Анна была на короткой ноге. Авгию их шляпы только смешили.

Авгия взяла короткий мушкет, золотые монеты, золотые украшения немного мяса и хлеба. Сложив припасы в мешок, она накинула на плечи бурку и выглянула из палатки. Факела прогорели. Лагерь спал. Поляки, литовцы и татары спали сном победителей. Кое-где ещё горели огни, да слышались голоса. Авгия вышла наружу и направилась к спасительному лесу. Шаги её были бесшумны, но сердце билось так, что казалось, этот стук слышат во всём лагере.  Она чуть не столкнулась с дозором, обходящим лагерь по периметру.

Когда она шагнула в лес, ей стало так легко, словно она сбросила с себя всю грязь, которой обросла в плену.

 

Погода стояла солнечная. Раньше, забираясь далеко в лес, Авгия легко ориентировалась в нём. Нынче, когда она уходила с обозом всё дальше и дальше от родных мест, то глядя на солнце, понимала в какую сторону идёт войско.

На пятый день после бегства, утром, она проснулась с ощущением, что всё, она в безопасности. Она искупалась в речке и завернулась в бурку, чтобы согреться.

Её преследователям не было равных в охоте. Без разницы, на кого они охотятся, на людей или на зверей. Чтобы избежать внезапного удара противника, татары, большими и малыми отрядами, рыскали впереди, позади и на флангах, идущего в походном порядке войска. Заодно они устраивали набеги на деревни, расположенные в стороне от общего потока. Отбирали награбленное добро у мародёров.

Отряд из трёх десятков татар, бездоспешных, только с луками и саблями, бросился в погоню. Воевода, взбешённый нелепой смертью одного из лучших ротмистров Тадеуша Огинского, приказал изловить беглянку и доставить лично ему. И чтобы ни один волос не упал с её головы. Ему стало интересно, что это за девица, которую пан Тадеуш приказал содержать не как пленницу, а как гостью. За что и поплатился.

Авгия по большей части шла там, где больше воды. Местность, если двигаться вне дорог, изобиловала речками и ручьями, а местами была вовсе непроходима. Места ей привычные. Быстро съев все припасы. Она по пути собирала грибы и ягоды.  Татары потеряли своё главное преимущество – скорость. Лошади стали им обузой, но бросить их они не могли.

Заслышав волчий вой, она встрепенулась. Пришло чувство надвигающейся беды. Авгия оделась и пошла по воде вдоль берега. Шла целый день, пока окончательно не выбилась из сил. Расстелила на траве бурку и провалилась в сон.

Её разбудила навалившаяся на неё тяжесть. Она стала задыхаться. Запах, тот самый страшный запах ударил в нос. Её спеленали ремнями, как куклу и бросили за седло.

Татары, чтобы не дать ускользнуть беглянке, идя по её следу разбились на тройки. Схватив её, трое всадников двинулись к месту сбора. Ещё раньше, поняв, в каком направлении она идёт, татары, по дороге, обогнали её и, вновь рассыпавшись, пошли навстречу.

Вечером, одна за другой, к дороге вышли все тройки. Набрав еды и питья в ближайшей деревне, они уселись ужинать. Авгия за время пути почувствовала, что ремни немного ослабли, и отчаянно работала за спиной руками, стараясь ещё больше ослабить кожаные ремни. Вечерняя роса намочила кожу, она стала скользкой, податливой, и Авгии удалось высвободить руки. Она освободила от ремней ноги.

Татары наелись, загалдели, напившись мёда. Начался спор. Им было приказано доставить беглянку в лагерь целой и невредимой, но мёд ударил в голову, и один из них решил, что какая разница какой они её привезут, тронутой, или не тронутой. Какая разница, всё равно её будут публично пытать, а потом казнят. В конце концов, с ним все согласились.

Тем временем Авгия уже бежала, как могла. Ноги её, затёкшие от тугих ремней, едва слушались. Она добежала до речки, прыгнула в воду и поплыла. Выбравшись на другой берег, она остановилась и посмотрела на другой берег.  В ту же секунду в грудь её вонзилась  стрела. Татары завыли и набросились на стрелка. Десятник, отогнал их и ударом сабли добил незадачливого стрелка, который только хотел напугать беглянку.

Авгия пошатнулась. Мутнеющим взглядом она видела, как татары плывут к ней. Она не услышала страшного воя со всех сторон, зато у татар кровь застыла в жилах от этого воя. Серые тени замелькали кругом. Татары отчаянно отбивались, разя налетающих на них волков саблями, но, один за другим, падали сражённые волчьими клыками. Воздух наполнился рыком, визгом, душераздирающими предсмертными воплями татар, которых волки рвали на куски живьём.

Воцарилась тишина. Молчал  перепуганный лес. Залитую волчьей и человеческой кровью землю медленно скрывала темнота. Волчица подошла к Авгии и лизнула её в лицо. Она схватила стрелу зубами и выдернула из груди. Стрела пробила хрупкое тело Авгии насквозь и сломалась, когда та упала навзничь. Волчица легко вытащила оперённый обломок. Авгия закашлялась кровью, открыла глаза. Увидев волчью морду, она слабо улыбнулась. Волчица посмотрела в её глаза и впилась зубами в шею. Подержав немного, она отпустила хватку. Волки вокруг завыли, приветствуя новую сестру и подругу, а их сражённые собратья поднимались с земли и присоединялись к общему хору. Оставив Авгию на берегу, волки, растворились в лесу словно тени.

 

 

10.

 

 

Открыв глаза, Варька смотрела  на тёмные доски потолка. Перед глазами у неё всё ещё мелькали обрывки сна. Только сон ли это? Сон был настолько ясным и отчётливым, что она чувствовала резкую боль в груди, там, куда вонзилась стрела. Чувствовала на своей шее острые волчьи клыки. С трудом она вспомнила, как легла на кровать, как Авгия начала рассказывать ей свою историю. Что было дальше, она не помнила. Дальше был сон.

Варька зачерпнула кружкой воды из ведра и залпом выпила её. Она чувствовала себя отдохнувшей. Словно не было утомительного рейда на челноке по болотам. То ли настойка, то ли необычайная сила Авгии поставили её на ноги. Ночное видение в виде женщины, сотканное из тумана, загадочные речи Авгии, сон, больше похожий на явь, воссоединились.

Варька заглянула за дом – хозяйки нигде не видно. В огороде тоже её не было. Варька присела у грядки с клубникой. Она набрала в ладонь крупных душистых  ягод. Положив ягоду в рот, она раздавила её языком и замерла, закрыв глаза. Вкус ягоды напомнил ей  о летах, проведённых на хуторе, напомнил о навсегда ушедшем детстве. Война безжалостно отрубила те времена, стала точкой невозврата.

Чьё-то жаркое дыхание заставило открыть глаза. Волчья морда в упор смотрела на неё едва не касаясь носом её носа. Варька вскрикнула и села в борозду. Волк попятился назад и остановился, вильнув хвостом.

- Не бойся, - сказала Авгия.

Варька повернулась. Авгия стояла у неё за спиной, держа в руке связку тонких кожаных ремней.

- Это же волк! -  воскликнула Варька, но тут же вспомнила сон. Она медленно встала на ноги и так же медленно подошла к Авгии.

- Кого ты боишься? Тебе кто-то угрожает? – насмешливо спросила Авгия и подтолкнула её к волку, - Не бойся. Подойди к ней. Она хочет познакомиться с тобой. Она не совсем волчица, только внешне. Видишь, какой у неё красивый галстук?

Варька застыла, глядя на зверя с большим белым треугольником на груди. Волчица была очень крупной и сильной, но глаза её светились разумом.

Варька подошла к волчице и присела перед ней на корточки.

- Погладь её. Не бойся. Ты ей нравишься. А она тебе?

Варька осторожно погладила волчицу по спине. Волчица едва слышно заскулила и лизнула Варьку в лицо.

- Её зовут Белка, - представила волчицу Авгия.

- Скажи, почему волки тебя не спасли раньше?  Они же могли перебить татар раньше? – спросила Варька.

- Они не могут помочь, пока ты не окажешься на грани жизни и смерти. Не могут забрать с собой просто так, если им вдруг захочется. Пока ты сама не сделаешь выбор, они бессильны. Иначе, это будет просто убийство. Я хотела объяснить тебе это позже, но ты сама спросила. У тебя тоже есть выбор. Ты можешь остаться со мной и остаться человеком. Остановиться, отказаться от выбранного тобой пути, пока ещё не поздно. Есть ещё шанс не стать зверем. Если ты уйдёшь, а ты уйдёшь, то я ничем не смогу тебе помочь. Так что выбирай. Ты – наша семья, но вовсе не обязательно становиться зверем, чтобы остаться с нами. А если ты пойдёшь убивать снова и снова, то ты точно станешь зверем. Подумай об этом, - объяснила Авгия, - она посмотрела на солнце, - Тебе пора уходить. Белка давно уже беспокоится, а я не могу заставить плутать их вечно и расправиться с ними пока не могу. Челнок мы лесом к озеру переволокли, а потом по ручью обратно. Белка тебя проводит до места. Пруд маленький, но очень глубокий, ключевой. Смотри не окунись. Из него вытекают два ручья. Ты уходи по тому, что на восход бежит. А на болотах никого не бойся, ни зверя, ни духа. Людей только бойся.

- А что было с вами дальше? Мой сон – это ваш рассказ?

- Много чего было. Иди, и сама всё поймёшь, - ответила Авгия.

- Опять вы загадками говорите!

- Какие же это загадки? Ладно, пойдём. Я тоже провожу тебя до леса, а то «гости» уже близко. Я их по ложному следу направлю, а ты не вздумай с ними по болотам кружить. Уходи на свой островок.

 

По пути к лесу Авгия то и дело наклонялась, бережно срывая  то травинку, то цветок. Она гладила их и что-то нашёптывала. На прощание она поцеловала Варьку и вручила собранный букет.

- Возьми, пригодится. Защита от ищеек их бесовских. Теперь иди и помни, что я сказала. Выбор за тобой, напутствовала её Авгия.

Варька шла за Белкой по узкой едва заметной тропе. Белка постоянно оглядывалась, словно боялась, что Варька отстанет. Вдруг она остановилась. Варька поравнялась с ней и увидела чёрное круглое и неподвижное зеркало пруда. Челнок, привязанный Авгией к деревцу, застыл, словно впаянный в чёрное стекло. Варька отвязала его, погладила Белку по голове и потянула его вдоль берега к ручью.

 

По мелководью Варька тянула челнок за собой, но вскоре  поток набрал силу и она села за вёсла. Вдоль ручья за челноком бежала волчица, и  она была не одна. Тут и там  мелькали серые тени.

Челнок вынырнул из лесного сумрака на открытую воду. Темнеющее синее небо заполнялось звёздами. Варька направила челнок на север.  Выбор невелик: либо уйти на восток, затаиться, либо рискнуть и попробовать зайти погоне в тыл, повернув на север. Белка смотрела ей вслед.

Чёрная гряда леса осталась позади. Светлое на западе, небо очертило силуэты одиноких деревьев над тростниковым полем. Стали видны костры справа, и одинокий огонь слева, там, где осталась Авгия. Только сейчас Варька начала понимать, что находилась под каким-то гипнозом, и только сейчас к ней вернулось самообладание. Она никогда не видела столь ярких и чётких снов. В голове не укладывалось, что Авгии больше трёхсот лет. Сколько же она повидала за свою долгую жизнь? Теперь понятно, почему она знала о том, что немцы доберутся сюда только к вечеру. Понятно, как получилось, что сама Варька, проспав ночь в челноке, опередила немцев на день. Когда-то она запоем читала страшные сказки братьев Гримм, но никогда не думала, что они могут воплотиться в реальном мире. По крайней мере, в реальности всё выглядело намного страшнее, особенно сотканная из тумана женщина-призрак. Когда то Бабка Матрёна рассказывала Варьке сказки про болотную и лесную нечисть. Про Лойм, Кикимор, Болотников, Аржавеней, а Варька, чтоб не ударить в грязь лицом, пересказывала сказки братьев Гримм. Бабка Матрёна при этом крестилась, плевала через плечо, но потом просила рассказать ещё…

 

Купол заката таял над горизонтом,  и когда Варька миновала поле, оно полностью погрузилось в темноту.

У бинокля Кеплера обнаружилось одно полезное свойство. Из темноты он выхватывал не видимые глазу предметы. Светофильтры, надетые на окуляры, усиливали эффект.  А в сумерках биноклю вообще не было цены.

Туман над тростником разрастался и наползал на берег. Едва-едва, но отдельные детали далёкого берега различались, да только ничего нового, кроме покосившегося старого сруба она не  увидела. Было непонятно, побывали немцы в деревне, или нет. Казалось, что иногда от костров доносятся  их голоса.

 

С рассветом Варька насобирала  в воде ручейников спящих в уютных тростниковых домиках, срезала длинный хлыст лозы и собрала удочку. Рыба только этого и ждала. Натаскав десяток окуней и плотвиц, Варька с трудом заставила себя остановиться. Хотелось подольше побыть в тишине туманного утра и слушать как резвится в воде рыбёшка.  Она изрезала ножом подсохший за три дня лапник и развела маленький костёр. Ветер рождался на западе, и был ещё слаб, но дым от костерка, смешанный с туманом, он уносил в озеро.

Варька наелась рыбы до отвала, умылась и как сытая кошка жмурилась на восходящее солнце. Ждала, когда оно поднимется выше. Перед ней над водой склонилась ветла, похожая на девушку, опустившую свои волосы в воду.

 

Издалека донёсся звук выстрела. Варька размяла в ладони уголёк,  вымазала себе лицо и руки и с биноклем влезла на ветлу. Находясь в тени, со стороны солнца, она была невидима.

 

На высоком берегу сохли перевёрнутые разноцветные лодки с номерами. Между домов, по пояс в траве, бродили немцы. Она надеялась увидеть Авгию, убедиться, что она жива, но видела только крышу её дома. Сердце у Варьки заныло. Сколько немцев в деревне, сосчитать не получалось, но точно не меньше десяти. Тут она вспомнила, что на острове, когда её застали врасплох, в лодках было по три человека. Выходило, что их, как минимум, двадцать. Вскоре её догадка подтвердилась, когда все они собрались у старого сруба.

Немцы притащили кабанчика. На берегу освежевали его, развели костёр.

Прошло три часа, но они явно никуда не спешили, разлеглись, как на курорте. Варька ещё у хутора заметила, что немцы ведут себя так, как будто живут здесь испокон веков. Как хозяева, бывшие до этого в длительном  отъезде. Приступ ярости, охвативший её, угас, когда к пикнику присоединились два офицера. Один из них вышел на край обрыва. Постояв в задумчивости, он взялся за бинокль. Он медленно поворачивался всем телом и замер, глядя на ветлу. Варька тоже замерла. Казалось, что он смотрит ей прямо в глаза. Офицер опустил бинокль, а она перевела дух. Подошёл второй офицер. Они оживлённо что-то обсуждали.  Догадаться, что они задумали, по жестам она не могла, да сил дальше сидеть на дереве не осталось. Авгия обещала направить их по ложному следу, а значит, на восток они не пойдут. Она решила оставить лодку и перебежать на их ночную стоянку, пока они не снялись с места…  

 

…Пулемёт и коробка с набитыми патронными лентами оказались неимоверно тяжёлыми уже после нескольких минут бега. Коробку Варька несла в рюкзаке за спиной. Пулемёт повесила на шею и придерживала руками, чтоб не бил по груди. Влажная низина, заполненная паутиной зарослей, стала неожиданным и неприятным препятствием. Пришлось её обходить. Но дальше лес был сухим и чистым.

Челнок она спрятала, потому что обогнуть остров на виду  у немцев было невозможно. Добравшись до их ночной стоянки, Варька опустилась на колени. Ноги её уже не держали. От перенапряжения в глазах плавали звёздочки. Всё вокруг стало белым и расплывчатым. Она из последних сил скинула  с себя пулемёт и рюкзак.

Отдышавшись, она подползла к низкорослым колючкам дикой ежевики вокруг замшелого  ствола вековой сосны. Сосна упала не так давно. Крону её немцы пустили на дрова. Немцы никуда не ушли. Лодки солдаты перевернули, спустили на воду и укладывали в них решётчатые настилы. Варьке было безумно интересно, что сказала им Авгия, раз они решили вернуться? Впрочем, она могла внушить им что угодно.  Саперной лопаткой Варька аккуратно сняла мох и выкопала ямку. Затем ползком подтащила к сосне пулемёт и примерилась: прячась за стволом, она могла стрелять с колен.

Протока, по которой немцы собирались возвращаться обратно, была как раз на линии огня, а топкие берега лишали немцев манёвра. Они уже спустили лодки и укладывали в них решётчатые настилы. Варька так же, ползком, подтащила к позиции коробку с лентами и зарядила пулемёт. Пять «лимонок» она приготовила на случай, если немцам удастся высадиться на берег. На всех гранатах Варька спрямила усики и аккуратно уложила их в мох. Стало жарко и страшно, но отступать поздно. Если она смалодушничает и отступит, то другого шанса разом покончить с ними не будет. Придётся уходить с острова, потому что две овчарки быстро её выследят. Букет, подаренный Авгией, остался в челноке, да и в силе его Варька всё же сомневалась. К тому же, после сидения на дереве и марш-броска с пулемётом, сил осталось мало. Придётся бросить оружие и уходить налегке, а без пулемёта она станет лёгкой добычей для немцев.

 

 Лодки, одна за другой, отчалили. Они долго преодолевали замысловатый круговой водный лабиринт в центре поля, пока не втянулись ровную как стрела протоку.  Ближе к берегу протока расширялась, и Варька ждала, пока они не втянутся в этот раструб. Тогда никто не успеет спрятаться в тростнике.

 

Флагманская лодка была уже очень близко, а  замыкающая, как нарочно, замедлила ход и жалась к тростникам. На носу её застыл пулемётчик. Варька взяла его в прицел и нажала на спуск. Из тростника по всему полю тучей выпорхнули птицы. Немец вместе с пулемётом рухнул в воду и чуть не опрокинул лодку, а Варька обрушила град пуль  на флагманскую лодку и мгновенно изрешетила её. Началась паника. Лодки смешались.  У Варьки над головой засвистели пули. Немцы открыли беспорядочный ответный огонь.

Варька сначала спряталась за сосну, но тут же поднялась и вновь нажала на спуск. Застигнутые врасплох немцы вместо того, чтобы попытаться спрятаться под берег, попятились обратно, будто тростник мог их защитить. И тут случилось то, чего она никак не ожидала. Тысячи перепуганных птиц тучами обрушились на лодки. Среди немцев началась паника, а Варька была беспощадна. Делая частые секундные паузы, она стреляла, пока не опустела коробка.

Наступила тишина. В ушах гудел колокол. От пулемёта тянула жаром. Она с трудом разжала руку и отпустила рукоятку. Она встала и увидела на другом берегу Авгию и волчицу. Авгия повернулась к ней спиной и ушла, а волчица осталась и смотрела на Варьку. Они долго смотрели друг на друга, пока не ушла и волчица. Варьке захотелось бросить всё и вернуться в дом к Авгии…  Она тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, и посмотрела вниз. Три лодки пробитые пулями ещё держались на плаву, но и они вскоре исчезли в тёмной воде. Она засыпала ямку с гильзами. Так же аккуратно вернула мох на место.  Разогнула ножом усики на гранатах и убрала их в рюкзак вместе с пустой лентой и коробкой. Было тихо, и только ветер гонял по воде зыбь, да раскачивал волнами тростники. Болото приняло жертву. Она повесила на шею ещё горячий пулемёт и пошла к челноку.

 

 

 

 

11.

 

Абихт должен был приехать с минуты на минуту. Но Ригера это нисколько не волновало. Он переживал только за двадцать человек, выделенных для авантюры Колмана. Что касается ответственности, то она, в случае чего, полностью ложилась на Абихта. Именно он согласовал вопрос о передаче двух отделений в  своё распоряжение с начальством Ригера.

 

Резко очерченными скулами и впалыми щеками Абихт напоминал символ на собственной фуражке. Он сухо поздоровался с Ригером и прошёл в дом. Ригер вручил ему портфель с документами.

- Здесь все его папки, господин штурмбаннфюрер,- доложил он Абихту.

- Скажите, Ригер, вам что-нибудь известно о поездке Колмана в штаб дивизии? - спросил Абихт.

Ригер удивлённо покрутил головой и ответил:

- В первый раз слышу, господин штурмбаннфюрер. Когда он успел?

- В тот же день, когда ваши «добровольцы» подорвались на гранате, - брезгливо ответил Абихт.

Ригер много слышал о «любви» Абихта к полякам, русским и прочим славянам и не принял брезгливый тон Абихта на свой счёт.

- Вас, лично, он ни о чём не просил? – спросил Абихт.

- Просьбой назвать это трудно, но он хотел, чтобы я присмотрелся к Леманну, - ответил Ригер Ригер.

Абихт устало опустился на стул. Он как-то отстранённо улыбнулся.

- Есть что-нибудь выпить? – вдруг спросил он.

Ригер ответил не сразу:

- Медовуха. Весьма не дурна. Только очень крепкая.

- Именно это мне и нужно, - сказал Абихт.

Ригер приоткрыл дверь и громко сказал:

- Куртц, собери что-нибудь на стол. Если обед готов - неси.

 

Абихт глотнул из стакана медовухи.

- Однако крепка! Действительно, очень вкусно. Хозяин был неплохим винокуром,- похвалил он деда Чапая. Он достал из портфеля нужную папку и бегло пролистал документы.

- Он что, часть документов взял с собой? - спросил Абихт и посмотрел на Ригера.

- Чего не хватает? - спросил тот.

- Отчёта о поездке в штаб дивизии. Он не мог не составить его, он просто был обязан это сделать.

- Может он не успел? По крайней мере, он всё время носит в планшете тетрадь для записей. Он без этих записей шага не сделает, - уверенно сказал Ригер.

- Чёртов мемуарист! - воскликнул Абихт, прекрасно знавший манеру Колмана вести дело. Он относился снисходительно к его вольностям, так как они с лихвой оправдывались отличной работой.

Вошёл повар. Подождав, пока он накроет стол и уйдет, Ригер сказал:

- Господин штурмбаннфюрер, если Колман имел разговор с Кеплером, то можно ведь ещё кому-нибудь поговорить с ним?

Абихт поменялся в лице. Он хотел сказать резкость, но сдержался. Встал, прошёлся по комнате туда-сюда и снова сел.

- Например, Берт, - вам! То, что вы хотите поступить к нам на службу, я одобряю. Я читал вашу характеристику. Непохоже, что вы ищете повод держаться подальше от войны… Но Кеплер убит снайпером прямо в глаз, - тихо выдавил он из себя последнюю фразу и нормальным голосом продолжил:

- Последние координаты - это заброшенная деревня в четырёх километрах на юго-восток от шоссе, точнее от моста. Его  запеленговали. Результаты триангуляции совпадают с координатами в радиограмме. Дело в том, что в районе моста заработал русский передатчик, поэтому радиопеленгаторы сейчас на шоссе. Они и засекли Колмана. Если до утра он не выйдет на связь, начнём поиск. Кстати, завтра с утра дом должен быть готов для гостей.

- У нас давно всё готово, - сказал Ригер.

- Вот и отлично. Утром вас сменит личная охрана… господ охотников,- сказал Абихт. Словосочетание «господ охотников» он произнёс с неприязнью.

- Только охрану?

- Всех. Весь персонал. Но это и к лучшему. Вы не находите? - спросил Абихт.

Ригер никак не ожидал услышать от гестаповца такие слова.

- Однако, не знаю, что и сказать…

- А вы ничего не говорите. Ваши солдаты нужны для более полезных дел. И если что-то произойдёт, то вам не придётся за это отвечать. А оно обязательно произойдёт. Чутьё меня редко подводит.  Пусть они сами делают выводы. Если работал передатчик, значит есть группа, или, того хуже, отряд. Речь идёт не о каком-то мстителе в юбке, а о наличии диверсионной группы в районе двух мостов, железнодорожного и автомобильного. Вполне возможно, что Колман мог с ними встретиться. Район один и тот же. Задача более конкретная и понятная для вас. 

- Насчет мстителя в юбке: в Посёлке кто-то уже распустил слух, что на болоте прячется внучка лесничего и убивает всех, кто явится на болото, - сказал Ригер, - что все наши убитые солдаты её рук дело, а мы тщательно скрываем правду, сваливая вину на окруженцев и партизан.

- А сами вы как к нему относитесь, к мстителю? - удивлённо спросил Абихт.

- Как говорят русские, дыма без огня не бывает. Поначалу, я не очень-то верил, но Колман заставил меня передумать.

- Хорошо, - сказал Абихт. Помолчав, он спросил:

- Вы самостоятельно не пытались что-нибудь о ней разузнать? Есть у вас информаторы в Посёлке?

- Евдокия, самогонщица…

- Не  она ли спаивает ваших солдат? Почему вы не прикроете её лавочку? - перебил его Абихт.

- Она для меня она бесценный источник информации. К ней много кто ходит и много чего говорит, - спокойно ответил Ригер, - К тому же, её племянник служит у нас. Именно он помог вычислить всех евреев и активистов.

- Это похвально. Я в курсе, - сказал Абихт, - не хотите поделиться со мной тем, что вам поведала эта… ваш информатор? - спросил он вкрадчиво.

- Я выяснил, что её племянник, Голенок, был на хуторе, когда сожгли бронетранспортёр и убили семь человек экипажа.

- Да, я помню: они столкнулись с окруженцами, которых потом уничтожили на болоте, а остатки добили наши истребители.

- Всё верно, начиная с болота, но именно на хуторе бронетранспортёр и его экипаж столкнулись не с окруженцами. Когда я «прижал» Евдокию с самогоном, она охотно согласилась докладывать мне о том, кто ходит к ней и так далее. Так вот я и расспросил её о слухах, что ходят вокруг её племянника и внучки лесничего. Он  прискакал на хутор, когда Элерт и его люди ещё были живы. Он не видел, как она их убила, но слышал стрельбу. Он спрятался в огороде, но тут появилась эта самая внучка - совершенно голая - и стала в него стрелять. Короче, он едва унёс ноги.

- Вы, кажется, говорили, что ваша Евдокия - самогонщица? Она ничего в него не подсыпает?- смеясь, спросил Абихт,- Голая девка с автомата расстреляла экипаж и сожгла бронетранспортёр?!

- И ранила Голенка в бедро,- добавил Ригер,- Ранение есть. Я проверил. Дело в том, что Евдокия хорошо знала лесничего. Она регулярно покупала у него мёд. С её слов, лесничий постоянно брал внучку с собой на обходы. Думаю, она хорошо владеет оружием. Ригер позвоночником чувствовал, что Абихт знает намного больше, чем может показаться. Оттого его шутливый тон казался зловещим.

Ригер встал, вынул из полевой сумки конверт и протянул его Абихту.

- Что это?

- Письменные показания Голенка. Прочтите,- сказал Ригер.

Абихт по мере чтения перестал улыбаться. Закончив, он сказал:

- Голая девка, да с автоматом против семерых гренадёров… Кажется я начинаю понимать Кеплера, – сказал Абихт, не зная, что повторил мысль Колмана.

- Вам Леманн, конечно, ничего по этому поводу не говорил

- Не говорил. Я прибыл в Посёлок несколько позже, - подтвердил Ригер.

Абихт нахмурился, пытаясь понять, почему Колман ничего ему не сказал. Зная его, он не сомневался, что Кеплер всё ему рассказал.

- Я, пожалуй, отпрошу у администрации Леманна. Он хоть и слаб, но зато хорошо знает русский язык, а то Колман забрал с собой Венцеля. К тому же, он, как и Колман, бывший сыщик. Я читал его досье. Ему предлагали поступить к нам на службу, но он предпочёл танки. Хочу увидеть его в деле. Выезд на природу пойдёт ему только на пользу. Он теряет форму под тёплым бочком фрау Эльзы.

- Вы установили за ним слежку?- спросил Ригер.

Абихт насмешливо глянул на него и сказал:

- Я вас умоляю! Карл Ленманн и Эльза Брух так же популярны, как в своё время Вилли Фрич и Лилиан Харви. Не обижайтесь, но вы отстали от светской жизни.

- Скорее, одичал, - поправил Абихта Ригер.

Абихт засмеялся.

- Пожалуй, Берт, я договорюсь на ваш счёт. Мне нужен толковый помощник. Сами понимаете, что Леманн ничего не должен знать, о том, что мы с вами всё знаем. Простите за тавтологию. Вам всего лишь нужно стать ещё одной парой моих глаз. Леманн вполне заслужил виселицу, но я хочу подкопить больше материала. Кеплер погиб, а с мёртвого спроса нет. Тем более что погиб в бою.

- Я понял вас, господин штурмбаннфюрер…

- Я ещё не договорил. Пока есть время, обработайте, как следует, этого Голенка. Выясните, не выболтал ли он чего своим присным. Этим сбродом я займусь позже. Не моё дело, конечно, а дело моих смежников, но раз всё так переплелось, то мне пойдут навстречу.

- Зачем обрабатывать, если можно просто нейтрализовать. Желающие на их место найдутся, господин штурмбаннфюрер, - предложил Ригер.

- Берт, у вас очень примитивный взгляд на вещи. Вы рассуждаете как обыватель. Мы применяем физические меры воздействия, конечно, и так думают все. Вас удивит, но мы не имели бы серьёзной репутации, если бы работали сначала руками, а потом головой. Мне нужен контакт Голенка с Леманном. Вы, в свою очередь, заставите Голенка, чтобы он доносил до вас всю  нужную мне информацию.

- Господин штурмбаннфюрер, если известны координаты, то почему мы не ищем пропавших?

- Это второй пункт моего визита. Очень удобное место для беседы, ваш хуторок. Вы, Берт, возьмёте на себя всю подготовку. Вода поднялась, и мы сможем использовать штурмовые боты. Всё обеспечение нашей маленькой экспедиции закончите к завтрашнему утру. Нам проще выдвинуться туда со стороны реки.

- Если я правильно понял, у нас две задачи.

- Совершенно верно. Мы ищем группу Колмана и, если повезёт, найдём и диверсантов, - одобрительно сказал Абихт.

- Разрешите задать вопрос, господин штурмбаннфюрер? – спросил Ригер.

Абихт кивнул.

- Вас никогда не спрашивали, что Гестапо делает на болотах? Насколько мне известно, это несколько не ваш профиль?

Абихт пару секунд молчал, но потом расхохотался. Утерев слёзы, он стал серьёзным и сказал:

- Берт, особенность нашего ведомства заключается в том, что мы одновременно - нигде и одновременно - везде, когда это касается наших интересов. И хорошо, что вы перестаёте меня бояться. Мне нужно доверять, а не боятся. Если вы чисты и преданы нашему делу – бояться меня нечего. 

    

 

12.

 

 

Леманн, к удивлению Абихта, с радостью согласился отправиться на болота. Эльза уехала в Германию на месяц, и ему стало невыносимо целыми днями дышать архивной пылью. Узнав о гибели Кеплера, Леманн в тот же день напился. Его тяготило чувство вины за то, что он здесь, в тылу, живет мирной, практически беззаботной жизнью, а его боевые товарищи гибнут на фронте. Кеплера ему было особенно жаль.

 

Дожди пошли на убыль. Вода поднялась так высоко, что до деревни они доплыли почти по прямой. Суша, о которой сообщил в радиограмме Колман, ушла под воду. На месте тростникового поля образовался пролив, соединивший озёра.

Леманн уселся на поваленную сосну и смотрел на кострища.  Вроде бы всё правильно: ночь группа провела здесь, а утром высадилась у деревни…

В этот раз в деревне не нашли никакой старухи. Мало того, дворы так заросли сорняками, что сквозь них буквально приходилось продираться. Было абсолютно ясно, что дома давно покинули даже мыши, хотя в  последнем донесении Колмана чёрным по белому написано, что деревню обыскивали. Но тогда где следы?  Колман и его люди исчезли бесследно.

Леманн отошёл от сосны и заметил отверстие  в коре.  Подойдя ближе, он нашёл ещё два. Нашёл и узкий след, вытертый в коре. След потемнел и был незаметен. Он потрогал его и посмотрел на воду. Леман перелез через ствол и осмотрел мох. Он отложил в сторону ровный квадрат мха и сунул руку в рыхлую землю. Если стреляли из МГ-34, то гильзы падали вниз, как раз в ямку. Входные отверстия от пуль с другой стороны ствола говорили о том, что был ответный огонь. Леманн живо представил, как погиб Колман и его люди. Не сомневался, что тела их где-то рядом в воде. Леманн аккуратно вернул мох на место, удивлённо мотнул головой и хмыкнул. Он огляделся по сторонам. Никого рядом не было. Он закурил и пошёл вниз, к боту, где его ждали солдаты. Он не заметил наблюдавшего за ним Ригера.

 

Абихт был в бешенстве. Он барабанил пальцами по дереву штурмового бота, глядя абсолютно безжизненными глазами в одну точку. Он весь был безжизненный и угловатый, в мокром чёрном плаще и с белым как мел лицом.  Демон из Ада. Подчинённые держались от него в стороне, ожидая, когда он придёт в себя.

Наконец застывшие стеклянные зрачки шевельнулись и уставились на Леманна, словно ожила фарфоровая кукла.

― Я ещё раз убедился, что Фюрер прав: здесь, на Востоке, мы не можем позволить себе быть обычными людьми, - леденящим тоном медленно сказал он и подошёл к Леманну вплотную, - Двадцать один человек как сквозь землю провалились! Я, лично, не вижу здесь окопов, не слышу грохота орудий. Ничего этого нет! Может, мы спросим у Элерта, Дирса или Кеплера, что здесь происходит?! Что это за дьявольщина?

- Что вы хотите услышать от меня, господин штурмбаннфюрер? - спросил Леманн глядя в глаза Абихту.

- У кого мне ещё спрашивать? - спросил в ответ Абихт, - может, попробуете объяснить мне, почему здесь, - Абихт повёл вокруг себя рукой, - не осталось даже окурка? Карл, мне не нужны чудеса. Вчера я узнаю о девке, которая скачет по болотам и убивает всех подряд. Колман погнался за ней и пропал. Сегодня мы не можем найти старуху, которая должна быть здесь, и которой, оказывается, след простыл. Наверно, она тоже ловко скачет по болотам - не угнаться - и  мастерски заметает следы. 

Подошёл Ригер.

- Разрешите доложить, господин штурмбаннфюрер, - сказал он.

Абихт кивнул.

- Ветер меняется. Нам нужно уйти в озеро. Если не уйдем, то останемся здесь надолго, - сказал Ригер, - И ещё… - Ригер  замялся.

- Да говорите же! - нетерпеливо подстегнул его Абихт, в надежде, что появилась какая-нибудь зацепка.

- Лес волками кишит, -  сказал Ригер.

- Что значит, кишит?

- Солдаты десятка два уже видели. Волки близко не подходят, но и не прячутся, - объяснил Ригер, - Стрелять по ним я не разрешил. Если честно, волки ведут себя очень странно.

- Вы сами, что ли, их видели?

- Как вас. Я не зоолог, но с ними явно что-то не то, - сказал Ригер.

Абихт на секунду задумался и улыбнулся.

- Берт, успокойтесь. Звери просто вынуждены соседствовать с нами из-за паводка. В отличие от них, нам есть на чём отсюда уплыть. И стрелять в них не надо. Волки, как и мы, - санитары. Они убирают с лица земли всё лишнее, - сказал Абихт и с ненавистью посмотрел на мокрые чёрные срубы, - Мне на них даже спичку жалко.

Ригер не сразу понял, на что Абихту спичку жалко, а когда понял, сказал:

- Там всё равно никого нет, и не будет.

Леманн шагнул в сторону и достал карту. Разговор был ему крайне неприятен, но, надо было отдать должное Абихту, что брать за горло он умеет и, если надо, это горло раздавит. Краем глаза он заметил, как Ригер передал что-то Абихту.

 

Штурмовые боты обогнули остров и пристали к берегу. Абихт объявил двухчасовой отдых, но через час он подозвал к себе офицеров.

- Пропал Газенклевер, а вместе с ним его жена и два егеря, -  сообщил он. В голосе его чувствовалось злорадство и раздражение. Абихт вручил Леманну листок с текстом радиограммы. Тот, быстро прочитав текст, передал листок Ригеру.

- Ну, как вам это нравится? А ведь я предупреждал этих чванливых… - Абихт замолчал и набрал воздуха в грудь. Он говорил громко и остановился, поняв, что его слушают все. Перейдя на шёпот, он продолжил:

- Я предупреждал их! Говорил им, чтобы отложили до поры до времени свои развлечения! - возмущался Абихт.

- Мы что, будем прекращать поиск? - спросил Леманн.

- Ни за что. Газенклевера и его жену охраняли егеря. Меня убедили, что с такой охраной можно ничего не бояться. Надо бы уточнить, где конкретно их видели в последний раз. Но это потом.

- Не вижу смысла прочёсывать лес. Пустая трата времени, - сказал Ригер.

- Почему? - спросил Абихт.

- Достаточно обследовать берег. Если нет следов на берегу, то их нигде нет, - объяснил Ригер.

Абихт вопросительно посмотрел на Леманна.

- Просто и гениально. Тем более что пригодных для высадки мест не так уж и много, и отыскать их проще с воды, - сказал Леманн.

Абихт согласился.

- Красивая была женщина, - вдруг, ни с того ни с сего, тихо произнёс Абихт. Ригер изумлённо посмотрел на Леманна. Тот только развёл руками.

- Вы кого имеете ввиду, - спросил Ригер Абихта.

- Линду Газенклевер, конечно! Что вы на меня так смотрите? Старого упыря мне совсем не жалко. Этот импотент, по-моему, больше любил свою собаку. Погубить такую женщину…

- А вы хорошо осведомлены, - с иронией сказал Леманн.

- Это моя работа. И ваша, с этих пор, тоже. Хватит, с архивами покончено, а мне нужны помощники - ответил Абихт на иронию Леманна. Он неожиданно улыбнулся и подмигнул ему, - Я уже обо всём договорился.

 

 

Леманн, с карабином на плече, бережно ступал по мху в рыжих пятнышках лисичек. Полянка вся была в рыжую крапинку. Солдаты, сопровождавшие его,  отстали. Он только слышал их голоса. Высадившись в очередной точке, они разбились на группы и прочёсывали берег.

 

По звериной тропе Леман стал спускаться к озеру. Ниже, и ближе к озеру, лес изменился. Он стал гуще. Сосны сменились лиственными деревьями и кустарником. Непонятно откуда появился туман и запахло тиной. Навстречу ему вышел волк и остановился. Леманн снял с плеча карабин и сдвинул большим пальцем флажок предохранителя. Волк попятился и зарычал, показывая длинные острые клыки. На помощь ему подошли  ещё два.

- Уберите винтовку, - раздался за спиной низкий женский голос. Леманн развернулся и опустил ствол. Волки обошли его с двух сторон и сели рядом с женщиной.

- Вы кто? - спросил её Леманн.

- Придя в гости, разве спрашивают хозяина, кто он? - лукаво спросила женщина. Она сняла с головы платок, поправила чёрные как смоль волосы и смотрела на Леманна ярко-голубыми глазами, - Наверно, правильнее  будет мне у вас спросить, кто вы и зачем пришли? - сказала она.

Леманн   не знал, как ему поступить. Позвать на помощь? Но тогда волки порвут его на клочки. На поляну вышли ещё четыре зверя.

- Не знал, что волков можно сделать ручными, - сказал он.

- Они не волки и, поверьте, совсем не ручные. Так скажете, что вы потеряли в моих краях? Глядишь, и помогу чем, - сказала женщина.

- Похоже, вы лучше меня знаете ответ, - сказал Леманн.

- Может, и знаю, - улыбаясь, сказала она.

- Я бы на вашем месте убрался отсюда вместе с волками, пока никто не видит. Я пойду своей дорогой, а вы - своей. И овцы сыты, и волки целы. Евреев и цыган мы расстреливаем на месте.

Женщина громко засмеялась, а Леманн стал озираться по сторонам.

- Я сказал что-то смешное?

- Мне про овец и волков понравилось. Смешно. Иногда хочется с кем-нибудь поговорить. Не важно, с кем. Последнее время - это очень большая роскошь для меня, а вы сразу про расстрел. Хотя, за совет спасибо, - поблагодарила она Леманна.

- И вы решили пообщаться со мной?!  Вы вообще понимаете, кто я?! - спросил её Леманн.

-  Что вы так разволновались? Успокойтесь, прошу…

- Хорошо, я спокоен. Но тогда скажите, что вам нужно именно от меня?

- А вы догадайтесь. Это совсем не сложно, - ответила она.

Леманн шумно выдохнул. Глаза его округлились.

- У меня нет ни времени, ни желания играть в ваши игры!― сказал он.

-  Вы здесь ещё кого-то видите? - спросила она, засмеялась и добавила:

- В вашем отряде только один человек говорит по-русски.

- И только? Как-то не верится. Не думаю, что вы обратились ко мне ради праздной болтовни. Ко мне, к офицеру СС, - в голосе Леманна прозвучала угроза.

― Не старайтесь казаться хуже, чем вы есть. Можете пускать пыль в глаза кому угодно, но только не мне, - сказала она и, приблизившись, щекой коснулась его щеки.

- Трудно найти на болотах человека, которого не хочешь найти. По крайней мере, сейчас, - прошептала она ему на ухо и шагнула назад.

- Вы что-то знаете? Она была здесь? - спросил Леманн.

- Экий вы быстрый, - шутливым тоном сказала женщина, - Не спешите. Или вам мало двух меток?

- Она вам рассказала? Значит, всё-таки вы её видели?

- Я много что вижу. Иначе не обратилась бы к вам, - объяснила она.

- Как вас понимать? - спросил Леманн. Её недомолвки начали его бесить.

- Злитесь? - напрасно. Будьте терпеливы. Вот вы бы стали откровенничать с человеком, если не доверяете ему? - спросила она, - То-то же. И где это видано, чтобы женщина была откровенна с мужчиной до конца? Сходу выложила ему свои планы? Или я не похожа на женщину?

Леманн успел внимательно разглядеть незнакомку. Ей было лет двадцать - двадцать пять. Если б не нос, то лицо её, как скульптура, было безупречно. Смуглая кожа и голубые глаза… в её облике было что-то египетское. Черные волосы отливали металлом. Леманн боялся представить, что находится под старой застиранной одеждой, но высокую грудь трудно спрятать и под лохмотьями.

- Что ж вы молчите? - спросила она улыбаясь.

- Кто вы, - спросил он тихо.

- Частичка этого мира, - ответила она.

Леманн понял, что игра в прямые вопросы и ответы точно ничего ему не даст и сказал:

- А к вам не просто подобрать ключик. Наверно, он золотой.

- Уже лучше. Люди на войне черствеют. Даже вы пытаетесь учинить мне допрос. Разве так поступают с женщинами?

- Извините. Я забыл, что женщины - это стихия. Как то наводнение. Можно и утонуть. Часто они у вас случаются?

- Вы делаете успехи, - похвалила она Леманна, - Болото - оно живое, оно, как вы и я, дышит. Грудь его поднимается и опускается. А если что-то мешает ему дышать, то оно долго на плаву не протянет. Если вам на грудь поставить гирю, вам это понравится? - спросила она.

- Кажется, я начинаю понимать, откуда ветер дует, - сказал Леманн, скосив взгляд на её грудь, - Мы зря тратим время, потому что никого уже не найдем.

- Приятно разговаривать с умным человеком. А я, было, начала сомневаться, - сказала она и вновь шагнула к Леманну. Волки потеряли к ним интерес и разбрелись. Остался только один, с большим белым треугольником на груди.

- Ваши волки…

- Они не мои, и они не волки. Я уже говорила, - перебила его она.

- Поэтому они понимают, о чём мы говорим? - спросил Леманн.

- Скорее,   чувствуют. Увидели, что мне больше нечего бояться, и ушли.

- Если они не волки, то тогда - кто?

- Для всякой живой души на болотах есть приют. И много душ бродит по свету в поисках приюта.   Мы никуда не уходим из этого мира - лишь принимаем другое обличье. Это - закон, - серьёзно сказала она.

- Как мне увидеть её?

- Не знаю. Скажу лишь, что искать её бессмысленно. Нельзя найти то, что не знаешь, где искать, - сказала она.

- И все-таки… Или нравиться водить меня за нос? Удовольствие получаете? - спросил Леманн. Он вновь начал злится.

- Опять вы сердитесь. Терпение - благодать. А гоняться за ней ни к чему. Она сама к вам придёт. И вы ей поможете, - уверенно сказала женщина.

- С чего бы? - спросил Леманн, сбитый с толку.

- С того, что любите её, хоть и получили от неё две пули.  Она ранила вас в грудь в прямом и в переносном смысле. Не находите это символичным? - спросила она и, не  дождавшись ответа, сказала:

- Ну, что ж, прощайте.

Женщина развернулась и пошла прочь, а Леманн так и остался стоять в замешательстве,

- Как вас зовут? - спросил он вслед. Женщина остановилась.

- Зачем вам моё имя? Мы всё равно больше не увидимся, - сказала она, но, помолчав немного, всё же назвалась:

- Авгия…

 

Леманна привёл в чувство Ригер. Запыхавшийся, он выбежал на тропу.

- Ты куда пропал? - спросил он.

- Никуда я не пропадал. Здесь был, - ответил Леманн.

- Ты, наверно, шутишь, - сказал Ригер и подошёл к Леманну, - С тобой всё в порядке? Я через тропу два раза переходил и тебя здесь не видел.

-  Всё нормально, Берт. Все хорошо, - успокоил его Леманн.

- Ну, раз так… Просто у тебя вид, словно ты гнома или тролля повстречал. Солдаты говорят, что ты как в землю провалился. Только что был рядом, и вдруг исчез, - объяснил Ригер, - Не нравится мне вся эта чертовщина. Волки ведут себя так, словно нас тут нет. Кто бы мне сказал, что здесь происходит? Что ты видел, Карл?

- Я сам не понял, что я видел. Видел что-то…

Ригер внимательно посмотрел на него и сказал:

- Когда поймёшь, скажешь.

- Скажу только одно: мы зря тратим время, - медленно сказал Леманн и посмотрел в глаза Ригеру, - мы зря тратим время, Берт.

- Не знаю, о чём ты, но верю. Гнилое место, гиблое -  эти болота. Говорят, что если надышаться болотных газов, то всякое может привидеться. Ни за что не стал бы здесь жить.

 

Тропа вилась среди прибрежных зарослей. Ригер шёл впереди.

Леманн спустился к воде  и омыл шею и лицо. Он повернулся к Ригеру и спросил:

- Как теперь я выгляжу?

- Уже лучше. Улыбнись, - попросил Ригер.

Леманн улыбнулся. Ему действительно стало легче.

- Чую, долго мы России не пробудем.

- С чего ты так решил? - спросил Леманн с опаской. Крамольные размышления Ригера его насторожили.

- Ты видел, как они живут? По сравнению с нами, практически в навозе. При этом они бьются за этот навоз до последнего патрона, до последнего солдата, - Ригер говорил спокойно, без пафоса, как разговаривают соседи за чашкой чая.

- Не могу с тобой не согласиться. В госпитале у меня было время посмотреть и подумать. – ответил ему Леманн и тут же спросил себя: «С чего вдруг он так заговорил?»

- Боюсь, как бы нам не утонуть в этом навозе, - так же спокойно ответил Ригер, на немой вопрос Леманна. А Леманн только хрустнул позвонками, разминая затёкшую от ремня карабина шею.

На тропе их догнали солдаты, и остаток пути они прошли молча.

 

 

Часть 3.

 

 

1.

 

 

Варька добралась до зимовки только на второй день, вечером. Она слишком далеко ушла на юг. Благодаря ненастью она не боялась быть замеченной с большого расстояния, но заблудилась в малознакомой местности и сделала большой крюк. Варька вовремя поняла, что оказалась в опасной близости от реки, где водные разливы очень широкие, где можно столкнуться с немецким водным патрулём. И тогда - конец. Она смертельно устала, продрогла и с большим трудом управлялась с вёслами. Можно было выбросить тяжёлый пулемёт и коробку, чтобы хоть немного облегчить челнок,  но у неё не поднялась на пулемёт рука. Ещё на полигоне она влюбилась в красивого железного монстра и чувствовала себя с ним одним целым. Для неё выбросить МГ-34 - что отрубить себе руку. К тому же в зимовке оставались ещё две коробки с лентами.

 

Первым делом Варька натопила печку. В печку полетели раскисшие, превратившиеся в лохмотья спортивные тапки. Ступни от воды побелели и опухли. Она развесила на верёвке одежду и растянулась на тюфяке. Стало уютно, тепло и сухо. В печке потрескивал огонь, а Варька смотрела на рыжий, мерцающий на стене, зайчик и пыталась осмыслить, собрать в кучу, дни, проведенные в непрерывной смертельной гонке. Она боялась за Авгию, ведь её так же могли убить немцы, как они убили деда с бабкой. Жалела, что после боя не проведала её. Незаметно пришёл сон.

 

Утром она поднялась отдохнувшая и зверски голодная. Снаружи плавали клочья тумана.  Дождь прекратился. Болото медленно впитывало в себя прошедшие дожди, оно клубилось паром и возвращалось в привычные берега.

Картошка с трофейными сосисками была вкуснее всего на свете. Горячий сладкий чай окончательно вернул ей силы. Варька мечтала о чае с лимоном, о серебряных подстаканниках в отцовском кабинете. Теперь они были где-то далеко-далеко, как и вся прошлая жизнь. И тут её осенило: отец на полигоне слушал по рации музыку. Варька вынесла рацию из зимовки…

…В наушниках зазвучала классическая музыка. Звук был слабым, хриплым, но Варька, опустившись на колени, замерла и ловила каждую ноту. Когда раздался до боли знакомый позывной, по её лицу потекли слёзы. Потом был голос диктора, он звучал всё тише и тише, пока совсем не пропал. Как она ни крутила настройку, хрупкий мостик, на миг соединивший её с прошлым, рассыпался.  Но и этого её было достаточно. Где-то далеко её страна живёт и сражается.

Пока протапливалась печка, она перебрала и почистила оружие. Постепенно наполнила кадку горячей водой. Ненадолго, но купание в тёплой воде унесло её в беззаботное и безоблачное детство, где нет войны и все живы и здоровы. Окунаясь в кадке с головой, Варька пряталась от назойливых комаров, почуявших свежую кровь. Окружённая дикой природой, она, как русалка, запрокинув голову назад, прислушивалась к звучному многоголосью болотного общежития. Откуда-то из тростника выползла черепаха и степенно прошла мимо по своим делам.

 

Едва слышные отзвуки выстрелов вмиг вернули её в реальность. Выстрелы были редкими, непохожими на грохот немецкого карабина или трёхлинейки. Чувство расстояния на большом, покрытом водой пространстве обманчиво. Источник звука, кажущийся близким, может находиться очень далеко. Но редкие выстрелы слышные из разных мест, говорили только об одном: немцы развлекаются охотой. Она мгновенно вспомнила разговор полицаев о том, что на хуторе ждут генералов. Пожалуй, это будет важнее, чем запланированный визит к Ясю. Подобно зверю, она не терпела вторжения на свою территорию. Чужаки не могут безнаказанно охотиться в её владениях.

 

 

 

 

Для вылазки она подготовила пистолеты и автомат, а к двустволке зарядила картечью десять патронов. Если немцы развлекаются охотой, то выстрелы из ружья не привлекут внимания.

Набив всем необходимым ранец, Варька вытащила из укрытия челнок и направилась на северо-запад. К островку, с которого она несколько дней назад следила за берегом. Выстрелы доносились оттуда. Ветер переменился. Вместе с отступающей водой она повернула на запад, пока не обнажились заросшие сочной травой отмели, и между ними не нужно искать проходы. Чонги со смешными кисточками на головах, недовольно крича, разлетелись в разные стороны, когда челнок въехал в осоку и шаркнул днищем по дну. Варька попыталась сняться с мели, оттолкнувшись от неё веслом, но коварный ил вцепился в него и потянул вниз. Она с трудом вытянула из жижи лопасть, быстро перебросила весь груз на  корму и несколькими сильными гребками вырвалась из ловушки.

 

К вечеру болото очистилось. Воздух был прозрачен и неподвижен. Убрались с болота и охотники. Лягушки словно взбесились. Они заглушали все.

Челнок плавно скользил по тёмно-синей глади, оставляя за собой едва заметный след, и вода -  живое зеркало - тут же скрывала его.

Оставив охотников позади, Варька поплыла на север, в сторону суши. Там начинались непролазные топи, переходящие в большое открытое клюквенное болото. Там же, на берегу, были построены бараки для артельщиков, собирающих грибы и ягоды. И действительно, вдали мерцал огонёк.  Варька около получаса двигалась в его сторону, пока не миновала большую отмель, и направила челнок обратно, на восход солнца.

 

 

 

Немцы расположились со всеми удобствами. Они вырубили кусты закрывающие вид на болото, расчистили поляну, повалив несколько деревьев. Построили навес и под ним ужинали за длинным столом. Рядом с ними крутились собаки, в ожидании подачек. Все немцы были в штатском. Четверо мужчин и три женщины. Когда одна из них, приглашённая на танец,  встала из-за стола, Варька решила, что она больше похожа на наездницу, чем на охотницу. Немка была в бриджах, высоких, красиво облегающих ноги сапогах, и жакете подчёркивающем, талию. Танцевали вальс, а Варька следила за её грациозными движениями и думала, что немка ведь женщина, что у неё наверно, есть дети. Что она здесь забыла? Она танцует и не знает, о том, что может умереть сейчас, сию секунду. Один выстрел - и всё, бал окончен.

  Неподалёку, у костров, сидели уже совсем другие немцы. В камуфляже, с армейскими карабинами и автоматами. По всему видно, что они готовы в любую секунду вступить в бой. Чутьё подсказывало, что от них стоит держаться подальше. Это не те немцы, которых она расстреляла  как в тире. Охранять генералов кого угодно не поставят. Варька перевернулась на спину и прислушалась к своему старому знакомому, валуну. Она закрыла глаза, ожидая: вдруг он что-нибудь скажет. Она размышляла о том, где, на каком из островов, устроить засаду. Больше всего подходил остров, который они с дедом Чапаем называли глухариным. Его центр, большую окружённую лесом поляну, давно облюбовали глухари. Глухаря здесь можно было подстрелить не только весной, но и летом

  

Варька уже думала, что просчиталась, когда увидела лодку В ней было четыре человека. Черная, с подпалинами, собака вытянула шею и с азартом смотрела по сторонам. Короткая шерсть её блестела. «Страшная какая», -  отметила про себя Варька. Она не разбиралась  в собаках. Она их вообще не любила. На  вёслах сидел немец в камуфляже. Второй, такой же, устроился на носу с карабином в руках. Пожилой немец и, по всей видимости, его молодая жена, находились на корме. В руках у них были ружья, но на коленях у немца лежал карабин с оптическим прицелом. Прицел был закрыт кожаным чехлом. Чехольчик был и на дуле с мушкой. Немец на носу командовал, направляя лодку в просветы между пятнами тины и кувшинок. Они приближались к берегу. Немцы никак не могли найти место для высадки, пока не увидели жёлтое песчаное пятно среди шапок лозняка.

Егеря  вытащили лодку из воды. Один остался на берегу, а второй пошёл вместе с охотниками.

 

 

Варька побежала в обход, держась как можно дальше от токовища, чтобы не спугнуть птиц и не насторожить немцев. Женщину она в расчёт особо не брала, а вот егеря и старый опытный охотник, наверняка бьющий дичь на лету, чрезвычайно опасны. План созрел на бегу. Она сделала круг и смело направилась к отмели. Немец нисколько не удивлённый, что к нему кто-то приближается, сидел с фляжкой в руке и улыбался. Прикрывшись ладонью от солнца, он смотрел и улыбался. Ствол его карабина торчал из лодки. Увидев камуфляж, он отвернулся и спросил:

- Этот старый козёл решил вместо глухарей приласкать на природе фрау Линду и отправил тебя ко мне? Наверно ему очень приспичило?

Не дождавшись ответа, он повернул голову и тут же получил пулю из Вальтера. Последнее, что он увидел в своей жизни, - разноцветные глаза, разноцветные и безжизненные.

 

 

Пожилой охотник нахмурился, не понимая, что  твориться с его терьером. Тот то метался, то жался к ноге хозяина и постоянно скулил. Охотник остановился, не понимая, что происходит. Что так напугало его бесстрашного пса. Ни о какой охоте не могло быть и речи. Он как мог, пытался успокоить его, но ничего не получалось. Рассерженный, он отдал поводок егерю. Пока они стояли на месте, собака успокоилась и только нюхала воздух, высоко задрав морду. Она вдруг резко потянула егеря за собой. Решив, что они напали на след крупной дичи, охотник отдал егерю ружьё и взял в руки карабин.

Собака сделала круг по острову и вывела их к лодке. Запыхавшиеся бегуны ничего не успели понять. Они увидели сидящего в лодке егеря, у которого из подмышки полыхнуло огнём. 

Варька выстрелила два раза, убив наповал егеря и ранив женщину. В одной руке у неё, был вальтер, а другой, зажав ружьё между колен, она перезарядила его. Собака рвалась с поводка, но не могла сдвинуть с места егеря. Выстрел успокоил её.

- Доброе утро. Положите, пожалуйста, винтовку на землю, - попросила она немца. Лицо его окаменело. Он медленно присел и опустил винтовку на песок.

- Кто она вам? Жена? - спросила Варька. При виде раненой женщины внутри её всё перевернулось. К горлу подкатил комок. Немка вдруг схватила обронённое ружьё и выстрелила, но не попала. Варька увернулась, прежде чем заряд дроби вылетел из ствола. Немка потеряла сознание. Её пожилой кавалер даже не шелохнулся.

- А она посмелее вас будет, - сказала ему Варька. К ней вернулась прежняя решительность и злоба. На войне нет мужчин и женщин. Есть только враги, - Так кто вы, как вас зовут?

- Фриц Газенклевер, - ответил охотник. Было видно, что он говорит с трудом. Варька не могла понять, что с ним.

- Чем вы занимаетесь?

- Я не военный, я - штатский. Я никого никогда не убивал. А она - моя жена. Немец посмотрел на лежащую без сознания жену. По его лицу потекли слёзы.

- Чем вы занимаетесь, если не воюете? Можете сказать? - спросила Варька. Она попала в тупик. Заговорила с тем, кого только что собиралась застрелить. Увидела его слёзы.

- Я руковожу заготовками продовольствия, топлива, дерева…

- Поняла, вы, значит, грабить приехали. Солдаты, в погонах, убивают, а вы, без погон, грабите тех, кого ещё не убили. Похоже на повадки стервятников. Поправьте, если я ошибаюсь. Вы ещё хуже, чем они,  - презрительно сказала Варька, кивнув на убитых егерей.

Пока они разговаривали, женщина умерла. Её глаза застыли, глядя на песок.  Немец склонился над ней, погладил ей волосы и посмотрел на Варьку. В его взгляде были только ненависть и презрение. Он приподнялся и шагнул к Варьке. Она отступила назад - не хотела стрелять. Немец сделал ещё шаг и схватился рукой за борт лодки. Лицо его исказилось.

- Всё равно вы все сдохнете, свиньи! Все сдохнете, до одной! Перевешаем! Сгноим в лагерях! Свиньи, вы… -  немец захлебнулся  и, недокричав свои проклятия, захрипел. Ему не хватало воздуха. Он пытался устоять на ногах, но тщетно. Он мешком осел на землю. Рука его потянулась к жене и повисла.

Варька никак не могла прийти в себя. Её трясло. Она взяла фляжку, лежащую в лодке, и сделала большой глоток. У неё от неожиданности перехватило дыхание. Во фляжке был коньяк. Через несколько секунд, она ревела, как корова. Эмоции, накопившиеся за долгие недели одиночества, хлынули наружу.

 

Охота была в самом разгаре. Варька зарядила ружьё немца и выстрелила. Её ответили издалека. Истерика кончилась. Высохли слёзы. Она выгрузила из лодки все вещи и с большим трудом столкнула её в воду. Погрузить в лодку убитых оказалось ещё труднее. Тела словно лишились костей и казались неподъёмными. Затем Варька подогнала из укрытия челнок, сложила в него добычу и взяла лодку на буксир. Отойдя подальше от острова, она отвязала лодку и топориком прорубила днище.

 

Уйдя как можно дальше от острова, Варька нашла укромное место и с интересом рассматривала карабин. Он чем-то напоминал обычный армейский карабин, но выглядел более изящно. В патронташе было четырнадцать больших патронов со срезанным носиком у пули. Оптический прицел был четырёхкратным. С таким стволом можно на слона идти, решила она.  Двустволки Ланкастер и боеприпасы к ним она сразу отложила в сторону. В кожаном саквояже были ещё патроны и принадлежности для чистки оружия.

Немец к охоте  подготовился основательно.  Походный чайный набор оказался весьма кстати. Варька зажгла спиртовку и заварила чай. Бросив в него дольку лимона, она оказалась на вершине блаженства, и снова нахлынули щемящие грудь воспоминания. Вспомнился таксист, который вряд ли дождётся её в сентябре. Сентябрь был не за горами. На зелени лесов появились первые жёлтые мазки осени. Днём стояла жара, а по ночам чувствовалось её свежее и влажное дыхание. Придёт время, и Варька будет заперта на своём островке до весны. Ходить зимой по заснеженному болоту чрезвычайно опасно. Тепло, поднимающееся из его недр, истончало лёд или вовсе растапливало его, образуя полыньи.

Она не стала возвращаться в зимовку. Путь её лежал на восток. Высадиться на полуостров теперь было страшно. Неизвестно, сколько егерей сейчас на хуторе. Настоящий страх пришёл  к ней потом, когда она уплыла как можно дальше от полуострова и устроилась на отмели в лозняке. Она разогрела на спиртовке тушёнку, поела и теперь пила чай. В бинокль уже была видна река.

Целые колонии птиц отъедались здесь перед отлётом в тёплые края. Цапли, аисты, утки… Варька им завидовала. Вольным птицам не было никакого дела до войны. Бескрайние топкие  болота,  озёра  реки и  речушки  были для  зверей и птиц

надёжней любой крепости.  На больших и малых островах всем хватало места. Прятались на болотах и люди. В бинокль она разглядела дым.

 

 

 

На отмели она не могла остаться на ночь. От холода и сырости можно просто замёрзнуть насмерть. На свой страх и риск она среди бела дня переплыла озеро и причалила к берегу там, где видела дым. Это был топкий залитый водой луг. Пришлось огибать его. Варька, наконец, нашла проход, обозначенный вешкой. На песчаном откосе лежали две перевёрнутые лодки. Кто здесь жил, она не знала.

 

Лодки оказались старыми, и только одна из двух могла держаться на воде. Вторая была откровенно гнилой. Пройдясь среди десятка домов, она видела только испуганные лица людей в окошках. Здесь царил, в лучшем случае, девятнадцатый век. Единственный человек, вышедший ей на встречу, оказался стариком. В руках он держал берданку. Варька положила карабин на землю и подняла руки. Старик закинул берданку за плечо, подошёл и сказал:

- Патронов у меня всё равно нет.

- С оружием помогу, - ответила она.

Старик достал из-за пазухи кисет, свернул козью ножку и закурил.

- Спички на исходе. Дома я от трута прикуриваю, - сказал он. Варька достала из кармана зажигалку и отдала старику.

- Дед Захар, - сказал старик, беря зажигалку

- Варька, - ответила она и спросила:

- Бензин-то найдётся?

- Имеется. В прошлом году охотники у нас на постое были. Оставили полканистры. Я для них и сберёг. А теперь, чую, не до охоты людям. Нынче на них на самих охотятся, - сказал дед Захар, попыхивая козьей ножкой. Варька случайно глотнула дыма и закашлялась. Он беззвучно рассмеялся, показав жёлтые прокуренные зубы.

- Однако крепкое у вас здоровье, дедушка, - смеясь сквозь слёзы, сказала она.

- А я думал, что немец пришёл, - сказал дед Захар.

- Немец с вами не стал бы разговаривать, а просто убил. Вы, на будущее, оружие спрячьте. За него нынче расстреливают. Есть, куда спрятать? - спросила она его.

- Сам чёрт не сыщет, - гордо ответил дед Захар.

- Немцы были у вас?

- Мимо проплывали, а к нам не сунулись. Лодка очень большая у них была. К берегу не подойти, - сказал старик. Варька встала и поманила его за собой.

- Переночевать разрешите у вас? - спросила она по пути.

- Один я живу. Дети разъехались, а жена померла. Места в доме много. Хоть жить оставайся. Мне веселей будет, а от тебя, вижу, пользы много будет в хозяйстве.

- Никак замуж зовёте, дедушка? - спросила Варька.

- А тебе, вижу, палец в рот не клади. Бойкая. Староват я, чтоб такую красоту, да замуж звать. Вот раньше, при царях… - дед Захар не договорил и вздохнул.

- Сколько ж вам лет, дедушка? - с интересом глядя на старика спросила она.

- Я, невестушка, ещё турка воевал. Девяносто восемь мне стукнуло, - ответил он. Варька споткнулась и чуть не упала. Он схватил её за руку. Пока они шли между домов, на них смотрели из окон, но никто не выходил.

Дед Захар ловко спустился вслед за Варькой к лодке. Держа в руках «ланкастер», он со знанием дела сказал:

- Такое ружьё не у всякого есть.

- Только вы его спрячьте хорошенько. Я его у немца одного «одолжила». Если найдут, сожгут вашу деревню. Немец важный был.

- Мужа своего поучать будешь, - сказал Дед Захар и переломил ружьё. Глядя в ствол на свет, он одобрил подарок:

- Доброе ружьё. Кучно, видать, бьёт. Теперь мы всей деревней зимой с голоду не помрём. Тебя мне сам Бог послал, - серьёзно заключил он. Грибов да ягод навалом, а вот мяса добыть трудно. Есть у людей кое-какая скотинка, так молока тогда не будет, если забьём.

По двору важно расхаживал петух, а с ним десяток кур. Гуси вытянули вдоль земли шеи, зашипели и грозно двинулись на Варьку. Старик отогнал их и открыл перед гостьей дверь.

- Прошу вас, мадемуазель,- сказал он и поклонился. Она подыграла старику. Высокомерно глядя по сторонам, она шагнула на крылечко.

 

Варька отдала Деду Захару обе двустволки и все патроны. Поразмыслив, она отдала и егерский карабин патронами в подсумках. Он накопал в огороде картошки, поставил, в чугунке, в печь и быстро зажарил для гостьи яичницу с укропом.

В благодарность за оружие он обежал всех соседей и обслуживал дорогую гостью по высшему разряду, насколько это возможно на болоте. В дом деда Захара сбежались ребятишки. Они облепили Варьку и с искренним детским любопытством разглядывали её. Теперь, когда страх прошёл, они освоились, а дед Захар только успевал их отгонять от дорогой гостьи. Ему в самом сладком сне не могло присниться, что в его доме за столом будет сидеть красавица с разноцветными глазами, да ещё с дорогими подарками. Кровь вскипела в его старых жилах.

Варька сняла с пояса почти полную фляжку коньяка. Дед Захар мгновенно сообразил, чем запахло в воздухе. Он поставил перед ней стопки. Они выпили.

- Вот это коньяк! - выпив, громко сказал он.

Варька удивлённо посмотрела на него,  налила ему полную стопку, а себе чуть-чуть. Дед Захар крякнул и лихо влил в себя коньяк.

- Я когда на войне был, господа офицеры всякие благородные напитки пивали. Коньяки французские, вина и это, как его, оно ещё шипит…

- Шампанское, - подсказала Варька

- Точно. Так нам тоже перепадало. Мы как-то важного турка поймали. Побили охрану, а его самого скрутили. Помню, визжал он, как свинья. А ещё нас свиньями называли, басурманы! Так нам за это господа офицеры коньяком пожаловали. Тайком, правда. А так, наградили нас, как положено. По Георгию получили.

Вошла женщина и кивнула деду Захару. Тот только махнул ей рукой.

- Случилось что-нибудь? - спросила Варька.

- Случилось. Баньку бабы тебе готовят. Бельё чистое я тебе дам, - сказал дед Захар. Он встал, скрутил козью ногу и устроился на табурете у печки, пуская дым в топку.

- Покушала? - спросил он. Варька кивнула. На лице её светилось блаженство. Старик крякнул и сказал:

- Ну, раз гостья довольна, пусть она расскажет мне, кто она, откуда идёт, куда и зачем?

 

Если утром её встречал один дед Захар, то следующим утром её провожала вся деревня. Женщины тихо причитали глядя на Варьку. Одна из них повесила ей на грудь образок и перекрестила. Накануне вечером в доме собралась вся деревня. Утром ей подарили четыре пары шерстяных носков и две шерстяные кофты, связанные из такой же грубой, кусачей овечьей шерсти. Если бы она знала, что женщины не спали всю ночь, чтобы связать вещи, то, наверно, расплакалась.

Пока Варька спала, челнок её перевезли на телеге через остров и спустили на воду. Дед Захар, узнав, куда она собралась, подробно объяснил ей, как безопаснее добраться до восточной части полуострова.

 

 

2.

 

Из госпиталя Петро не вернулся. Он умер от заражения крови. Поговаривали, что им особо никто не занимался. Ясь возглавил их маленький отряд. Полицаям выдали немецкую форму без знаков различия и повязки с надписью «Hilfspolizei» и синим штампом со свастикой. Комендант пообещал поставить к стенке любого, кто будет пойман на службе с запахом. Лихая, пьяная вольница закончилась. Ясь мучился два дня. На третий день трезвости к нему пришёл отец. Ясь долго разговаривал с ним, спорил и скандалил. Мать, увидев, как её сын выясняет отношения со стулом, бросилась к сестре. Евдокия принесла бутылку крепкого самогона и они вдвоём влили в него стакан. Ясь успокоился и уснул. Утром ему стало легче, а к концу недели он окончательно пришёл в себя. Евдокия дала сестре мяты, валерианы, пустырника и ещё каких-то трав. Ясь выпивал на ночь треть стакана и спал как убитый.

 Когда Ясь и его полицаи в новой форме шли по улице, люди от них шарахались, переходили на другую сторону. Слухи разлетаются быстро, и весь посёлок знал, что под командованием Яся полицаи выследили в лесу четыре еврейские семьи и, оставив себе для развлечения двух молодых евреек, расстреляли всех прямо на месте, в овражке. Там, где они прятались от эсэсовских кавалеристов, уничтоживших не одну еврейскую общину. Тогда были убиты тысячи людей. С трезвостью пришло и осознание совершённых ими преступлений.

В посёлке их люто ненавидели. Трезвый Ясь понимал это и боялся выходить из дома один. Каждое утро за ним на повозке приезжали два-три человека. Матери было ещё хуже, её никто не трогал, но на улице она чувствовала, как люди плюют ей в спину. Она как-то сразу постарела, сгорбилась и стала молчаливой. Она никак не хотела для своей семьи подобной участи и проклинала немцев и войну. Проклинала и мужа, который из-за своей строптивости угодил в тюрьму. Вестей от него не было, но она сердцем чувствовала, что он уже никогда не вернётся. Она точно знала, что новая власть долго не продержится, и тогда придёт настоящая расплата за грехи её сына. Люди их точно не пощадят.

Утром за ним приехала повозка. Ясь, зевая, вышел из дома. Допив на ходу чай, он оставил кружку на крыльце и устроился рядом с ездовым. В повозке лежали два пулемёта Дегтярёва, запасные диски и немецкие гранаты, Ясь и половина полицаев были вооружены СВТ. Теперь Ясь носил на поясе отцовский «Раст-Гассер», а из сапога торчала рукоятка нагана. Немецкие разгрузочные ремни, были очень удобными, и поясной ремень не отвисал под тяжестью патронных подсумков. Почти всё оружие им доставили из войскового склада, захваченного немцами.

- Ясь, Щеня пропал, - сказал Сковорода.

- Этого ещё не хватало. А винтовка? - спросил Ясь.

- Да отнял я у него винтовку. Мне пока своя шкура дорога, - сказал Сковорода.

- Может, ещё вернётся, - предположил Ясь.

- Точно не вернётся. Он письмо из дома получил. Соседка ему весточку отписала. Когда человек не в себе, от него всего можно ожидать. Затем и отобрал винтовку, чтоб дров не наломал, - объяснил Сковорода.

- Да не тяни ты меня за яйца! Немцам доложил?! - громко спросил Ясь.

- Ничего я им не сказал. Как на рассвете с поста снялись, забрал у него винтовку и пошёл сортир. Вернулся – его нет. Всё равно ему не надо с нами на торфяник. А дальше сам разбирайся - буркнул Сковорода.

 - Самый умный, что ли? Моё дело сторона? Между прочим,  он в твоё дежурство сбежал! - зло, с угрозой, сказал Ясь.

- А ты не грозись! У меня тоже наган имеется, - ответил Сковорода. Он тут же почувствовал у шеи холодный ствол. Ясь ткнул ему в кадык револьвер.

- Да вы что! - крикнул Кузя и схватил за ствол револьвер Яся, - Мало вам, что немцы нас за пьянку чуть не постреляли?! Решили их от лишних хлопот избавить?!

На Кузю, с красными как у быка глазами, страшно было смотреть, а не то, что злить его. Он хоть и не рвался в командиры, но если нужно, мог прихлопнуть кулаком любого, как комара. С тех пор, как они перестали пить, нервы у всех были на пределе. Ясь и Сковорода притихли. Кузя схватил Сковороду за ворот и спокойно сказал:

- Если ты ещё раз на старшего хвост поднимешь, то я тебе отрежу яйца и засуну тебе же в рот. Как тому краснопёрому. Помнишь? Или забыл? Ясь здесь старший, и он за всё отвечает. Понял?

Всё, Кузя, всё, - ответил Сковорода. Он мгновенно побелел от страха. Кузя отпустил его ворот, толкнул ладонью в затылок и  уже миролюбиво спросил:

- Так что в письме-то было?

- Немцы сеструху его в услужение взяли. Пришли к нему в дом и сказали, чтобы она, сеструха, пришла к ним по хозяйству помочь, вещи постирать, уборку сделать. А девка-то видная. Щеня мне хвастался. Мать сообразила, что к чему, и говорит им, что, мол, брат её у вас полиции служит, что обещали не обижать. А немцы пьяные были. Так они ей и говорят, мол, брат её там нам служит, а она нам здесь послужит. Пригрозили и увели с собой. Неделю продержали. Сеструха, как домой вернулась, так руки на себя и наложила, в колодец бросилась. Мать умом тронулась. Вот он и сбежал. Не вернётся он, Ясь. – заключил Сковорода и зевнул. Они со Щенёй ночью охраняли комендатуру.

- Ясь, а он толково поступил. Правильно. Дежурство закончилось. Щеня пошёл отдыхать и сбежал, - сказал Кузя.

- Да и хрен с ним! Главное, что без оружия ушёл. Всё равно от него толку мало. Только за самогоном посылать, да полы подметать, - сказал Ясь, он повернулся к Сковороде и спросил:

- Ты бак и таз прихватил?

- Всё уже давно на месте. Брага тоже поспела, - сердито ответил Сковорода.

- А хлеб для обмазки взял? - спросил Ясь.

- Да взял, взял, - ответил Кузя. 

Ясь заулыбался. Почти все немцы вместе с комендантом ушли на болота, к мостам. А так как путь к Евдокии был заказан, то Ясь решил организовать винокурню на торфянике, где они охраняли часть периметра и отлавливали беглецов. После гибели Петра и Василя, они остались вчетвером. Ещё четверых, что были в отряде, перевели в другую смену. Хоть по чуть-чуть, но у них теперь вновь появилась возможность выпить. А чтобы избежать неприятностей, он договорился с немцами, тоже охранявшими торфяник,  что он будет отдавать им часть самогона. С начальником караула, фельдфебелем Бахом, он быстро нашёл общий язык и шутил: « Надо пойти с Бахом бахнуть». На торфянике, помимо  рабочих, было много военнопленных. Жили они  в бараках. Бараки, сколоченные из старых досок, светились щелями. Ни окон, ни печек в бараках не было. Только двухъярусные нары.  По   ночам  было  очень   холодно  и  сыро.  Каждый  день  кто-то  умирал,  но

взамен привозили новых пленных. Казалось, конца и края им не будет. Ясь, не без злорадства, смотрел на них и говорил:

- Все тут ляжете, краснопёрые! - и тыкал прикладом первого попавшегося в спину. Чувство мести и безраздельной власти разрослось в его пропитанном спиртом мозгу. Он совершенно не отдавал себе отчёта в том, что ситуация может кардинально измениться. А если возникали сомнения, то толпы пленных и слухи о том, что немцы одержали очередную победу и вновь идут на Москву, разносили эти сомнения в прах. Только когда немцы застряли под Смоленском, он забеспокоился. Вдруг немцев погонят обратно? Протрезвев, Ясь стал вести себя осторожно. Благодаря случаю, он приподнялся вверх по карьерной лестнице и был готов двигаться дальше.  От прежнего задиристого, склочного, но работящего и, где-то, доброго в душе, Яся ничего не осталось. Он видел цель и шёл к ней. Только одна маленькая заноза не давала ему покоя. Заноза, засевшая так глубоко, что её не вынуть, пока плоть вокруг неё не распухнет и не вытолкнет занозу из тела. Здесь он был бессилен. Служба на торфянике связала его по рукам и ногам. До него только доходили слухи о том, что кто-то убит, а кто-то пропал. Ясь не сомневался, что это дело Варькиных рук, и в душе посмеивался над Леманном, Абихтом и прочими. В душе он даже был горд за неё. И, как никто другой, знал, на что она способна. Он знал, что Варька придёт за ним. Обязательно придёт.

 

 Проехав сколоченные из жердей и обтянутые сеткой ворота, они направились навстречу потоку гружёных торфом подвод. Было очень жарко. В воздухе витала удушливая торфяная пыль.

Через километр, они свернули на выложенную брёвнами гать. Там, на краю леса, недавно построили для них караулку. Она им не понравилась. Комендант махнул рукой на их недовольство и сказал, что если не нравится, то леса кругом много. Берите топоры и стройте. Прибыв на место, Ясь сразу отправился с тремя полицаями, которых они сменяли, на обход, а Кузю и Сковороду он оставил заниматься «делом». Сковорода хорошо знал, что к чему, а Кузя ему помогал и сидел у телефона.

Сковорода развёл огонь в сложенном из камней очаге. В высокий шестидесятилитровый бак он вылил брагу. В бак он вставил большую воронку. Длинный носик её был изогнут, и высовывался через отверстие в стенке бака наружу почти на метр. Сверху, на бак, Сковорода водрузил большой таз и наполнил его водой. Все щели он промазал хлебным мякишем. На длинный носик воронки он подвесил ведёрко, набитое древесным углём, а под ведёрко  подставил чистое эмалированное ведро, и процесс пошёл. Ему оставалось только следить, чтобы пламя было умеренным и вовремя менять в тазу воду. Участок им достался спокойный. Здесь не было даже вышки. Только колючая проволока вдоль леса. Добыча торфа увеличивалась, но их участок ещё не начали  разрабатывать. Если кто-то из военнопленных сбежал, то им тут же сообщали по телефоны. Чаще всего, люди были так истощены, что погоня превращалась в развлечение. Кузя, как и Петро, - отменный следопыт. И горе тому, кого он выследил.

Из караулки вышел Кузя. Он как-то раздобыл кусок телефонного кабеля и изоленту. Он удлинил провод и теперь мог с телефоном сидеть возле очага. Они выпили по полстакана крепкого как спирт первача и курили. Утренняя перепалка забылась. Они сидели и, как ни в чём ни бывало, разговаривали, глядя на тонкую струйку, стекающую в белоснежное ведро. Тут Сковорода был вне конкуренции. Самогон у него получался чистым, как слеза, крепким и не вонючим. Солнце зашло за высокую раскидистую берёзу, и они, выпив ещё немного, разлеглись в тенёчке.

 

Ясь приехал вечером вместе с Бахом. Точнее, Бах приехал на мотоцикле и привёз Яся. Фельдфебель был ещё молод, но толст, и в строевые части не попал. Зато он хорошо знал бухгалтерию и легко, но только на спор, складывал в уме любые числа. На торфянике ему не было цены.

К тому времени Сковорода влил в бак очередную порцию браги. Вчетвером они расселись возле очага. Бах привёз сосиски, тушёнку, картошку и квашеную капусту, от которой был без ума. Капусту ему поставляли регулярно. Не раз, изрядно выпив, он начинал пердеть, чем до слёз смешил полицаев.

После разноса за пьянство, они собрались впервые. Бах привёз хорошую новость: начальство будет только послезавтра. Он сам был родом из крестьян и к офицерам, особенно с приставкой «фон», относился с неприязнью. Он быстро освоил местный диалект и вполне мог общаться.

Выстрелы на торфянике были обычным делом. Когда вдалеке щёлкнул винтовочный выстрел, а потом ожил пулемёт, они даже ухом не повели.

- Опять кто-то в бега подался, - лениво прокомментировал Кузя.

- И куда бегут? - непонятно! - поддержал его Сковорода. Они на ногах-то еле держатся. Скольких уже закопали.

- У коммуняк пушечного мяса ещё много. Они его на фронт исправно поставляют. Так что сколько надо, столько и закопаем. Ещё привезут. На весь торф хватит, - сказал Ясь. Выпив, он очищался от отголосков совести и зверел. В его глазах светилась лютая ненависть.

- Правильно. А когда всех закопаем, то за их баб возьмёмся, - добавил Сковорода.

- Кто про что, а вшивый всё про баню, - поддел его Кузя.

- Не ты ли в бане стонал, что какая девка молодая да упругая! - ответил ему Сковорода.

Кузя, в отличие от Яся, что пьяный, что трезвый, оставался одинаковым. И этим он был страшен. Он никак не отреагировал на выпад Сковороды. Вздохнув, он сказал:

- Евреечки в овраге были не хуже.

Слушая их, Ясь только ухмылялся. Солнце повисло над лесом и светило ему в глаза.

 

Первая пуля ударила Баху в затылок. Лицо его разлетелось, забрызгав Яся кровью, Вторая попала Кузе в ухо. Левая половина головы его исчезла. На Яся смотрел осиротевший правый глаз.  Сковорода вскочил, но оступился и упал, третья пуля, пробила бак на вылет. Сковороду  обдало красно-синим огнём, и на него опрокинулось ведро с самогоном. Он загорелся.

Ясь бросился к караулке и, дельфином, нырнул в окно. Только здесь он сообразил, что телефон остался на улице. Он осторожно выглянул. Всё оружие осталось у стола, а револьверами много не навоюешь. Сковорода катался по земле и дико орал. Была ещё надежда, что его вопли услышат и придут на помощь. Пуля ударила в стену. Она пробила толстую доску, а острая щепка вонзилась  Ясю в щёку.

Снова раздался страшный щелчок, и в стене появилась ещё одна дыра. Такого он ещё не видел и не представлял, что за оружие у стрелка.

Ясь глянул на часы. Прошло десять минут. Он осторожно вышел из своего убежища. Никто больше не стрелял.  Вместо телефона он нашёл лишь трубку. От корпуса ничего не осталось. Тогда он подошёл  к Сковороде, который лежал на боку и в полузабытьи стонал от боли. Через некоторое время он затих.

 

Бах – не последнее лицо на торфянике. Ясь понял, что карьера его кончилась. Напившись воды, он исторг из себя всё, что съел и выпил. Затем  слил из ведра с капустой рассол и залпом выпил его. Вылил в канаву самогон и брагу. Долгожданный самогонный аппарат пришлось утопить в этой же канаве, вырытой для осушения участка. Только одного не учёл Ясь. От Сковороды брагой несло за версту. Пока он соображал, как будет оправдываться. Начальник одного из участков потребовал к себе Баха. У Яся похолодело внутри, когда он увидел грузовик.

Солдаты оторопели. Один из них тут же оседлал мотоцикл и умчался.

На допросе Ясь пытался выгородить себя, но получив пару раз по зубам, всё честно рассказал.

Через три дня дверь в подвал распахнулась. Просидев в темноте несколько суток, он едва стоял на ногах. Ему не давали ничего, кроме воды.

Войдя в кабинет, он увидел Леманна. Леманн подошёл к Ясю, внимательно посмотрел на него и приказал сесть. Ясь повиновался.

- Я ведь тебя предупреждал, чтоб не пьянствовал? Почему на посту никто не стоял?

- Мы не думали, что на нас кто-то может напасть. В эту сторону обычно никто не бежит. Здесь только болота, господин оберштурмфюрер.

- И ты считаешь это оправданием? Разве правила несения караульной службы нужно соблюдать только когда есть угроза нападения? По-моему, их надо придерживаться всегда, - сказал Леманн. Его тон не предвещал ничего хорошего.

Ясь проклинал Сковороду, который подал идею гнать самогон у караулки. Теперь Сковорода мёртв.

- Вы все сидели у костра? – спросил Леманн, держа в руках листок, заполненный красивым почерком Яся.

- Да, - коротко ответил Ясь.

- Значит, первым погиб фельдфебель Бах, затем Кузнецов. Сковорода, по твоим словам, оступился и упал в огонь?

- Так всё и было, господин оберштурмфюрер,- подтвердил Ясь.

Поехали, прокатимся.

Они вышли на улицу. В кабине машины Леманн дал Ясю хлеба с колбасой, а сам завёл мотор, и они поехали на торфяник.

- В который раз тебе везёт. Не находишь это закономерным? На хуторе ты единственный, кто остался жив. Здесь двое убитых и один обожжён, а ты опять цел и невредим. В тот раз тебе поцарапало зад, а сейчас ты вновь отделался царапиной. Тебе определённо везёт, - сказал Леманн. Он немного помолчал и спросил:

- Как ты думаешь, почему она не убила тебя первым?

- Откуда мне знать, что у неё в голове? - угрюмо ответил Ясь. Он бы с удовольствием напомнил Леманну о том, кто его самого продырявил на хуторе, но Ясь знал, что это сродни смертному приговору, хотя, какая разница, рано или поздно, всё равно расстреляют. Он  давно понял, что для немцев его собственная жизнь не дороже, чем жизни военнопленных на торфянике.

- Пожалуй, я соглашусь с тобой. Её, действительно, трудно понять. Угадать, где в следующий раз будет нанесён удар, - сказал Леманн и тут же спросил:

- Бах часто к вам наезжал?

- Часто, - ответил Ясь.

- Зачем же ты разрешил гнать  самогон, скотина?

- Без него все стали злые, как черти, - ответил Ясь. Он был уверен, что домой уже не вернётся.

- Значит тётка твоя тут ни при чём? - спросил Леманн.

- Она давно уже мне ничего не даёт, да я к ней и не хожу,- ответил Ясь.

- Ей это уже не поможет. Ригер первой её поставил к стенке, - сказал Леманн.

У Яся к горлу подступил комок.

- Можно закурить, господин оберштурмфюрер?

- Кури, - разрешил Леманн и дал ему сигарету. Ясь закурил.

- Все ваши «подвиги» у Абихта на столе, и шансов у тебя нет. Да ты и сам знаешь, что тебя ждёт. Абихту нет дела до крестьян, но вас мы держим для службы на торфянике, и платим вам за службу деньги. А деньги следует честно отрабатывать. За изнасилования молоденьких девочек мы денег не выделяем. В тридцати километрах отсюда команду из двадцати полицаев, расстреляли, как бандитов, за грабежи, убийства и изнасилования. Любые акции, Голенок, осуществляются только с наших санкций. Любые самовольные действия расцениваются как бандитизм, -  сказал Леманн. Он достал из кармана фляжку и подал Ясю.

- Пей, - приказал он.

Удивлённый, Ясь с опаской взял фляжку и выпил.

- Пей, пей, - повторил Леманн. Он остановил машину и вылез.

Ясь последовал за ним.

- Зачем мы сюда приехали, господин оберштурмфюрер? Вы хотите меня расстрелять?

- Расстрелять я тебя не могу. Абихт добился того, чтобы тебя оставили на службе. Но не обольщайся. Ты жив, потому что она ещё жива. Зачем за ней охотится Абихт, я не знаю. Зато я знаю, что ты сдал меня с потрохами Ригеру и Колману. А ещё я знаю, что она обязательно придёт за тобой, и тогда Абихт своего шанса не упустит, - объяснил Леманн.

- Тогда зачем мы сюда приехали, господин оберштурмфюрер?

Ясь облегчённо вздохнул. От коньяка в сердце его потеплело. Он вновь почувствовал запах травы, воздуха и невольно улыбнулся.

- Ты, Голенок, просто мразь, хотя я, немногим лучше тебя. Ты прав, расстрелять я тебя не могу… Зато могу просто пристрелить. Я не садист, но мне захотелось дать тебе надежду выжить, чтобы ты почувствовал, как хороша жизнь, а потом взять, и забрать её. Тем более, я сдержу своё обещание, которое дал тебе очень давно. Отвернись и иди, если не хочешь получить пулю в лицо, - сказал Леманн.

Ясь хотел было упасть на колени, броситься к ногам Леманна, но, глянув ему в глаза, только спросил:

- Зачем?

- Затем, чтобы она тебя не искала.

Ясь усмехнулся и повернулся спиной. Сойдя с дороги, он сказал:

- Она никогда не остановится, пока вы здесь.

Леманн ничего не ответил и нажал на курок.

 

 

 

 

 

3.

 

 

Варька с трудом отыскала речку. По речке она стала подниматься к её истоку. Топкие  берега кончились. Речка превратилась в ручей. Варька запомнила, что полицаи охраняют торфоразработки, но никогда не бывала в этих местах.  

Обозначилась тропа. Варька сошла с неё. За деревьями, она двинулась вдоль тропы. Чувствовалась близость людей. Издалека доносился шум работающей техники. Она прошла ещё немного  и увидела сидящего на тропе немца. За время, пока она смотрела на него, немец не шелохнулся, и Варька подумала, что он мёртв. Когда она подошла к нему вплотную. Он поднял глаза. В этих глазах ничего не было -   одна пустота. Он вновь уставился в землю и не шевелился.

- Ну, что ждёшь? - стреляй! Стреляй, сука! - громко сказал он, всё так же глядя в землю.

Варька отвесила ему такую оплеуху, что он завалился набок. Глаза его ожили. В них появился страх и любопытство. Они молча смотрели друг на друга. Варька его узнала. Это был тот самый лопоухий юнец, одетый с чужого плеча и  в кепке, висящей на ушах.  Сейчас он был в немецкой униформе. Впрочем, и она висела на нём, как мешок.

- Сопли подбери. Всю руку измазала об тебя, - сказала она, вытирая руку об траву,- ещё раз сукой назовёшь, - точно пристрелю. Ты хоть на суке-то бывал, кобель?- спросила она и сорвала с его рукава повязку.

- А я знаю, кто ты. Про тебя в Посёлке только и говорят, - сказал он.

- А песни не поют? - насмешливо спросила Варька и добавила:

- Пойдём-ка в сторонку отойдём.

- Зачем? - испуганно спросил полицай.

- Что, теперь жить захотелось? Смотри, не описайся! Матрос салагу не обидит, - сказала Варька. В ней проснулись дворовые привычки.

Полицай понуро поплёлся за ней.

- Обещал тогда не выдать меня, а выдал, - спросила Варька и, не дожидаясь ответа, вновь спросила:

- Ты зачем в полицаи пошёл? Не для тебя это дело.

- Дядька заставил, он мамку напугал, сказал, что если немцы про отца узнают, будет худо. И я тебя не выдавал. Он догадался, что я кого-то встретил, но я ему не сказал, кого.

- А кто у тебя отец?

- Отец в Гражданскую за  красных воевал, после войны в армии служил, пока по возрасту годен был, - объяснял полицай, - а недавно, перед войной, в конце мая, он по делам уехал. А дядька с немцами   объявился. Они с мамкой родные брат и сестра.

- Поняла. А дядька твой где?

- На том свете, твоими стараниями. На гранате подорвался. Он и Василь.

- Тебя как звать-то?

- Фёдор, - назвался полицай, - А ты - Варя.

- Надоело мне тебя допрашивать.  Не в милиции. Сам рассказывай, а потом решим, что делать.

 

Слушая его, Варька испытывала то жалость, то презрение, то ненависть к нему, за его же малодушие. Исповедь этого жалкого человечка потрясла её. В эту секунду белыми волосами и побледневшим лицом он была похожа на саму смерть. Рассказ о расстреле евреев в овраге и, особенно, о девушке в бане, потрясли её ещё больше.

- Это хорошо, что ты не участвовал в этом. А если б приказали, стал бы убивать, насиловать?- спросила она. Фёдор отрицательно помотал головой.

- Тебе бы к нашим податься,  - сказала она.

- Как? Я уже меченый, -  глухо сказал Фёдор.

- Ты хочешь отомстить за сестру? - спросила Варька.

- Да, - ответил он. В голосе его, и в глазах появилась решительность.

- Тогда покажи мне, где можно найти Яся, а я помогу тебе отомстить немцам за сестру, а после посмотрим, - сказала ему Варька.

 

До караулки было метров семьдесят. Варька срезала толстую рогатину и прошлась, выбирая позицию для стрельбы. Фёдор сказал, что с торфяника люди бегут, и выстрелы никого не удивят.

Она вкрутила рогатину в земли и примерилась. Она испытывала страх перед мощным оружием, из которого её придётся стрелять.

Надежда была только на бывшего владельца, что тот хорошо пристрелял карабин с оптикой, Варька обращалась с карабином как можно бережнее, как с малым дитём. Фёдора она отправила следить за дорогой.

Она не побоялась доверить ему оружие. После такого потрясения, любого человека может перевернуть и заставить совершить то, на что раньше он никогда бы не решился. В его взгляде она увидела решимость человека, который уже не боится за свою жизнь.

 

Полицай колдовал с какими-то посудинами.  Варька не сразу, но всё же поняла, что он затеял и прошептала:

- Будет вам сегодня веселье!

Сзади послышался шорох.

- Я же тебе сказала за дорогой следить?

- Ясь сейчас на обходе. Он только вечером будет, - объяснил ей Фёдор.

- А кто у костра самогонку гонит?

- Сковорода. Он главный по этому делу, - сказал Фёдор, - если ты хочешь, чтоб их больше собралось, то надо отойти в лес и дождаться вечера. И солнце у нас за спиной будет, а не как сейчас, сбоку.

Варька перевернулась на спину и посмотрела на него.

- А ты не так-то прост, как кажется. Соображаешь, - с уважением сказала она.

- Я и стреляю хорошо. Отец научил, что позицию надо выбирать, по возможности, так, чтобы солнце в спину светило, - сказал Фёдор.

- А как мы узнаем, что они вернулись, если в лес отойдём? - спросила она.

- Да их за километр слышно будет. Не переживай.

Они отползли в лес.

- Интересно, почему они тебя не ищут? - спросила она.

- А зачем я им нужен. Они и немцам вряд ли скажут, что я удрал от них. Зачем лишние хлопоты? Винтовку Сковорода у меня не просто так отобрал. Знал, что сбегу. Я для них как обуза.

- Тогда что ты среди них делал? - спросила Варька.

- Больше по хозяйственной части. Есть приготовить, за самогонкой к Евдокии слетать, в караулке прибраться. Дядька пристроил меня к себе, чтоб лишняя пайка дома была. Чем всё это закончилось, я тебе уже рассказал.

- Ладно, не буду тебя больше донимать. Тебе и так тошно. Как дела сделаем, так сразу пойдёшь партизан искать. Только форму немецкую сними, чтобы не убили.

- Не пойду я к партизанам. Откуда им тут взяться? А вот с тобой пойду.

- Не по пути нам. У тебя своя война, а у меня - своя. А партизаны везде есть. В тылу у немцев много военных осталось. Да и народ новой властью уже сыт по горло.

- Жаль. Я бы за тобой пошёл куда угодно. Мне теперь нечего терять. Хоть оружие за тебя носить, - решительно сказал он.

- Тебе сколько лет-то, Санчо Панса? - спросила Варька.

- В ноябре, пятнадцатого, пятнадцать исполнится, - сказал Фёдор.

- Что-то ты не похож на скорпиона. Мне самой двадцать второго ноября восемнадцать исполнится, поэтому, я наполовину стрелец.

- А что это?

- Ну, у каждого человека есть свой знак на небе. Ты про созвездия знаешь что-нибудь? Про знаки Зодиака? - в отчаянии спросила Варька.

Фёдор только пожал плечами, а Варька махнула рукой.

- Ладно, как-нибудь покажу, - сказала она.

 

Варька незаметно провалилась в сон, а когда проснулась, вскочила. Фёдора нигде не было, но её оружие было на месте.

- Да здесь я. До ветра ходил, - сказал Фёдор,- Приехал Ясь. С немцем, на мотоцикле.

- Что за немец?

- Бах. Он тут учётом командует.

Они подползли к рогатине. Варька прицелилась. Немец сидел к ней спиной и заслонял Яся. Он действительно был необъятным. Ворот не сходился на шее, а из-под кителя вывалились бока.

- Не спеши стрелять. Кузя в кусты отошёл. Сейчас вернётся. Он из них самый опасный, - прошептал Фёдор.

- Чем он опасен? - спросила она.

- Воевал много. Настоящий бандит. Они все его боятся. Даже дядька к нему с опаской относился, хотя не из робкого десятка, - сказал Фёдор.

Кузя вышел из кустов, застёгивая штаны. Он умылся из ведра и присел за стол, сколоченный из досок и поставленный на кирпичи рядом с очагом. Варьке с интересом наблюдала, как Сковорода по очереди поставляет кружки под струйку самогона.

- Не спеши, подожди, пока не выпьют, как следует, - снова шепнул Фёдор. Варька в ответ потрепала его по плечу.

 

 Федор занял позицию в стороне. Варька приказала ему без нужды не стрелять. Сама она прицелилась и выжидала. Стриженый затылок немца она хорошо разглядела в оптику. Когда она выстрелила, то увидела, как на секунду показалось красное от крови лицо Яся, и решила, что попала в него. Немец с дырой в голове обмяк, но не упал. Остался сидеть на месте. Полсекунды замешательства хватило, чтобы всадить пулю в голову Кузе, а затем в бак, который сразу полыхнул жёлто-голубым пламенем и Сковорода загорелся, завопил и покатился по траве, пытаясь сбить пламя.

Она поняла, что зря стреляла немцу в голову. Надо было стрелять в Яся сквозь немца. И тогда тяжёлая пуля точно попала бы в него. А Ясь оказался самым шустрым, он нырнул в открытое окно караулки. Варька наугад два раза выстрелила в стену. Карабин опустел.

Она зарядила его и выстрелом разнесла телефон. Идти добивать Яся она не рискнула. Позвала Фёдора, и они побежали к челноку.

- Почему мы его не добили? - спросил на ходу Фёдор.

- Бить надо наверняка и с минимальным риском. А у него есть пистолет или револьвер. В караулке тоже может быть оружие. Разве что гранату кинуть,  так шума много от неё. А так, когда они ещё спохватятся? Пусть ещё поживёт. Хочу стать его кошмаром, - зло сказала она.

- Сколько злости в тебе, даже страшно, - робко сказал Фёдор.

- Хватает. Могу с тобой поделиться. У тебя с ней точно дефицит.

- Что такое дефицит? - спросил Фёдор, его смущали незнакомые слова, которые иногда произносила Варька. Он чувствовал себя рядом с ней неуклюжим и дремучим. Для него она была существом из другого,  далёкого мира. Она сильно отличалась от девчонок, которых он знал.

- Дефицит, это когда чего-то не хватает, например, мозгов, - объяснила она и внезапно спросила:

- Ты почему не стал стрелять? Ты ведь Яся хорошо видел?

- Сама сказала, чтоб не стрелял. Я решил, что ты его сама, лично, хочешь шлёпнуть. Потому и не стрелял, - с обидой ответил Фёдор на упрёк.

- Да правильно ты сделал. Я просто подумала, что ты испугался. Не обижайся.

 - Я всё время тебя вспоминал. Ты смелая, не то, что я. Но я теперь тоже ничего не боюсь.

 

Варька не знала, что делать. Везти его в зимовку - от этой идеи она сразу отказалась. Разве что отвезти к деду Захару? Идти Фёдору теперь некуда. Домой возвращаться нельзя. И она решила оставить его у деда Захара.

- Ты говорил, что немцы, которые сестрёнку изнасиловали, мост охраняют. Я там была, но те места не знаю. До реки доплыть могу, а дальше как? - спросила она.

- Они на лодочной станции живут, рядом с мостом. Одна смена мост караулит, другая – на станции отдыхает. Мины кругом, пулемёты. Не подобраться. Да и кто мы против них?

- Ты проводи нас туда, лоцман, а там разберёмся.

- Что ещё за лоцман?

- Лоцман – это проводник, но только на воде.

- Провожу. Мы с отцом там все рыбные места знаем. От лодочной станции до моего дома три километра лесом и через болото. Болото сухое. И клюквы всегда много, как из ведра насыпали. До войны дядя Коля, друг отца, начальником был на станции. Мы у него лодку возьмём – и на рыбалку. Не знаю, где он теперь, но точно не с немцами.

Они присели отдохнуть.

- Раз с лодки рыбачил, значит, с вёслами дружишь, – заключила Варька.

- Как можно дружить с вёслами?

- Да ну тебя! - в сердцах воскликнула она и махнула рукой.

- А ты по-людски говори! Не умничай! Я твоим городским штучкам не обучен! Санчой Пансой какой-то меня обозвала! - сердито сказал Фёдор, - Меня грамоте  с грехом пополам выучили - и в поле, картошку копать.

- Знаешь, а я поняла: все эти немцы, полицаи, которые грабят, убивают и насилуют, они злые и жестокие от невежества. Невежество - самое худшее зло на земле. Плохо, когда люди не понимают, что они делают. Они не могут найти себе места в жизни, потому что их этому никто не научил. Безграмотных людей легче превратить в стадо баранов, а стадом баранов легче управлять. Вот, - сказала она.

- По-твоему, выходит, я - баран? - спросил Фёдор  и вскочил.

Варька внимательно посмотрела на него снизу вверх и сказала:

- Был.

Фёдор присел рядом.

- Так ты с вёслами дружишь? - спросила она.

- Дружу! - ответил он и засмеялся.

 

Когда они добрались до реки, Фёдор уверенно повёл челнок  по сложному лабиринту береговой линии на запад, против течения. Прячась то в заводях, то за островками в протоках, они не раз избежали встречи с патрульными катерами немцев. Дважды проплыл бронекатер. По силуэтам танковых башен, Варька поняла, что катер трофейный. На нем нарисовали кресты и повесили на корме флаг со свастикой. На палубе играл патефон, и немец у пулемёта, на крыше рубки,  подыгрывал патефону на губной гармошке. Слышимость на воде была грандиозной. Вода добавляла музыке объёма и разносила её далеко-далеко.

В сумерках показалась крыша лодочной станции, стоящей на сваях. Показались мостки, соединяющие станцию с берегом. Здесь вдающийся в реку мыс останавливал воду и заворачивал её обратно, чтобы она, сделав круг, вновь потекла на восток. Челнок, плывший против течения, устремился в этот водоворот.

По мосткам кто-то пробежал. Фёдор повернул челнок в тростники.

Впереди, за лодочной станцией, светился мост.

- Я сейчас на берег сойду. Оттуда за станцией понаблюдаю, - сказал Фёдор. Челнок коснулся носом берега. Фёдор исчез в темноте.

Стало ещё холоднее. По мосту прогромыхал пассажирский поезд. Вереницей пробежали над рекой светящиеся квадратики окон и скрылись за лесом. Варька надела ватник и хоть чуть-чуть согрелась. Вторым ватником окутала ноги. Стало тепло.

 

Прошёл час, как Фёдор ушёл. На станции по-прежнему было тихо и темно. Только в одном окне тускло светилась лампочка и мелькали тени. Внутри её росло беспокойство. Она успела привязаться к Фёдору. Варька поняла, что уже скучает по этому нескладному, неуклюжему парню. Поняла, что ей в нем понравилось, - простота и искренность. Он не пытался показать себя лучше, чем он есть. Он был самим собой.

Послышался звук мотора. Бронекатер возвращался обратно. Кормовой и носовой прожекторы шарили яркими пучками света по берегам. В вечерней туманной дымке лучи выделялись очень чётко, как нарисованные.

Туман густел. Варька заплыла в тростник и затаилась. Приблизившись к мосту, катер сбавил ход, яркие лучи прожекторов осветили стальные пролеты и бетонные основания. За мостом катер развернулся, обшарил его лучами с другой стороны  и уплыл.

Вдруг на берегу за станцией началась возня, что-то стукнуло, послышались голоса и приглушённый крик, словно кому-то зажали рот. Варька услышала, как немцы что-то тащат по мосткам на открытую террасу лодочной станции. Она взвела МП-40. Достала из ранца пистолет. Послышались голоса. Из разговора немцев, Варька узнала, что Фёдор попался. Немцы схватили его. Услышав, что голоса приближаются вдоль берега, она отплыла на открытую воду за тростник. Немцы шли медленно, освещая фонариком берег. Они остановились там, где только что была она. Варьку бросило в жар. Она отпустила пучок тростника, за который держалась рукой. Челнок стало сносить течением к станции.

- Эрих, смотри, здесь он топтался. Где-то лодка должна быть, - сказал в темноте немец.

- Не обязательно. Он мог по мосткам прийти и просидеть тут до темноты, а ночью на станцию пришёл, - ответил Эрих.

- Я на всякий случай катер вызвал, берег с воды прочесать. Если мы сами на лодке сунемся, в этом чёртовом тумане можно и на пулю нарваться.

- Зря мы этого сопляка подвесили. Может, он живым был нужен.

- Не бойся. Есть приказ вешать беглецов. Так что никто нам ничего не сделает.

 

Ей пришлось дождаться, пока немцы уйдут и на свой страх и риск плыть под станцию и спрятаться среди свай. Другого выхода не было.

Течение подхватило челнок. Приблизившись, она различила шлюпбалки, при помощи которых спускают и поднимают лодки. На одной из них висел человек. Варька готова была заорать.

Сдерживая рвущийся на свободу крик, она едва взяла себя в руки. На террасе стоял часовой. Варька не могла грести, доверившись медленной воде. Когда она оказалась под террасой, то едва успела упереться рукой в сваю. Она вовремя рискнула спрятаться под станцией. Прожекторы, освещавшие мост, немцы развернули в сторону берега, где она только что была.

 Подождав минуту, она, на свой страх и риск, отвязала верёвку, и челнок стало сносить дальше к мосту. Вдали показался катер. Она взялась за вёсла и поплыла на левый берег. Густеющий туман провожал её.

Катер долго крутился вдоль тростника. Трижды, сверкнув в темноте пламенем, с крыши бронированной рубки огрызнулся пулемёт. Немцы стреляли на авось.

 

Утром, чтобы согреться, она заварила чай. На мосту сменили часового. С обеих сторон моста высились бетонные колпаки с амбразурами. На крышах колпаков находились прожекторные площадки и пулемёты.

 Подступы к мосту немцы огородили колючей проволокой, а за ней кольцами была разбросана «путанка» из этой же проволоки. На очищенном от травы и кустов пространстве перед ограждением, из земли, как грибы, торчали на колышках предупреждающие таблички. На насыпи ощетинились пулемётами сложенные из бетонных блоков огневые точки. Мост был неприступен. Попасть на него можно было только по скобам в бетонных быках, а выше по лестницам, приваренным к стальным опорам моста.

На лодочную станцию, где на шлюпбалке висел Фёдор, Варька боялась смотреть. Ей было трудно дышать. Наконец он беззвучно заплакала. Ей было очень жаль паренька, который не по своей воле попал в полицаи, паренька, который едва умел читать и писать и был лишён того, что в полной мере получила она, живя в большом городе. Он погиб, в сущности, так и не узнав, что есть жизнь.

Когда на террасу вышел немец и обрезал верёвку, а тело Фёдора в одном лишь нижнем белье упало в реку, Варька поняла, что она отсюда не уйдёт, пока не разгромит это логово.

 

Она два дня наблюдала за станцией и вычислила, что днём на ней находятся всего два человека, а вечером, на ночёвку приходит смена караула. Дежурный караул размещался внутри периметра в каменном белом домике. Варька выбрала более лёгкую цель.

Каждый вечер на станцию возвращались двенадцать человек. Ночью на террасе дежурили немцы, которые находились на станции постоянно. Ночью регулярно  приплывал бронекатер, освещая прожекторами мост и подступы к нему. В одиннадцать часов вечера катер причаливал к станции, и экипаж шёл внутрь. На борту, в рубке, оставался только один человек. Она увидела это через открытую дверь рубки. На станции они находились полтора часа и в полпервого ночи отчаливали. Все полтора часа двигатель катера продолжал работать, а прожекторы  освещали мост.

 

Припасы подходили к концу. От холода её спасали шерстяные носки и кофты, которые она надела под камуфляж. В ранце остались три банки тушёнки и две пачки сухарей. Продержаться и не потерять физическую форму она могла ещё двое суток. Постоянное общение с вёслами с лихвой заменяло ей тренировки. Мышцы на руках и ногах налились, а ладони стали твёрдыми от мозолей. Варька не узнавала свои огрубевшие и потемневшие руки. Особенно было жаль ногти.

На следующий день, убедившись, что немцы строго соблюдают распорядок, Варька решила осуществить задуманный план.

В темноте она проплыла по течению вдоль левого берега  и повернула к правому. Вдалеке показались сигнальные огни бронекатера. Варька успела переплыть реку и, незамеченная часовым на террасе, спряталась между свай. Небо затянуло тучами. Если бы не светящийся мост, то кромешная тьма поглотила всё вокруг. Когда бронекатер причалил к станции, низкий плотный туман окутал реку.

Дождавшись, пока все немцы не скроются внутри, она подплыла на челноке к мосткам, ведущим на берег. По приколоченным к сваям доскам, влезла на мостки и оказалась на террасе. Часового она встретила на дальнем от двери углу, немцы внутри станции галдели.

 Они не услышали приглушённого выстрела. Варька, столкнувшись с часовым, поздоровалась с ним по-немецки, прижала глушитель к его груди и выстрелила. Округлив глаза, немец с громким стоном осел. Она не дала ему рухнуть на деревянный настил.

Она по трапу спустилась на палубу катера, и шагнула к смотровой щели в рубке. Из-за шума двигателя немец внутри ничего не услышал. А если и услышал, то не обратил на шаги никакого внимания. Мало ли кто что забыл. Варька смело вошла в рубку. Немец даже не повернулся. Дымя сигаретой, он крутил ручку приёмника. Варька ткнула глушитель ему в спину.

 

Навигационные карты, она сложила в планшет убитого. Затем вернулась к челноку и причалила к катеру под террасой. Всё, что нашла в рубке, Варька перетащила в челнок. Затем, с гранатами, она забралась в орудийную башню. Изначально, она хотела сунуть пару «лимонок» между снарядами так, чтобы от вибрации рычаг гранаты освободился и произошёл взрыв. Задумка была слишком рискованной.  Выручила  катушка с пеньковым шнуром, найденная в ящике с такелажными принадлежностями. Варька связала вместе четыре «колотушки» и придавила связку ящиком со снарядами, что были в трюме под башней. Отвинтила колпачок и привязала конец шнура к керамическому колечку. С катушкой в руках  Варька осторожно вылезла наружу, спустилась в челнок и отвязала его. Челнок, повинуясь воле течения, удалялся от катера, а Варька  отматывала с катушки шнур.

На террасе послышались голоса. Замелькали огоньки сигарет. Немцы выстроились  вдоль планширя как на параде и курили. Когда один из огоньков поплыл по террасе и стал спускаться к катеру, она привязала шнур к челноку и налегла на вёсла. Шнур натянулся. Варька бросила вёсла схватила двумя руками шнур и дёрнула его как можно резче. Шнур упал в воду.  С замиранием сердца она ждала несколько секунд. Несколько секунд превратились в вечность.

Взрыв оказался намного мощнее, чем она ожидала. 

Станцию разнесло в щепки. Яркое пламя взметнулось ввысь, озарив низкие облака. Сопровождаемые огненными столбами, орудийные башни взлетели, как ракеты. Раздался оглушительный грохот и горячая взрывная волна качнула челнок. Варька вжалась в его днище, заткнув уши и зажмурив глаза.

Наступила тишина. Последние горящие обломки упали в воду. В кромешной темноте Варька почувствовала, что челнок вынесло на течение, на середину реки. Она быстро удалялась от моста, где немцы,  скорее всего, дружно молились о том, что в момент взрыва они находились на мосту. Лучи прожекторов впились туда, где была станция. Взрыв оказался настолько мощным, что там нечему было гореть. Перед приходом немцев мост был заминирован. Его разминировали, а взрывчатку не вывезли. Она хранилась на станции.

Варька смотала мокрый шнур на катушку. Челнок быстро уносил её вниз по течению. Она повернула к левому берегу.

 

 

4.

 

 

Абихт склонился над картой, опёршись руками о стол. Взрыв на лодочной станции наделал много шума в прямом и переносном смысле. Потеря важной линии снабжения войск, хоть и временная, в разгар битвы могла привести к тяжёлым последствиям. Этого не случилось, но взрыв помешал Абихту спокойно заниматься своим делом. Без внимания не остался и пропавший Колман. На мосту кто только не отметился и полиция безопасности, и СД и ГФП. Прибыл и офицер из Абвера. Про себя Абихт отметил, что на мосту не хватает «Вилли К».

Благодаря Ригеру Абихт узнал, что группа Колмана уничтожена огнём одного единственного пулемёта из засады. Никакой мистики и никакой старухи, а один пулемётчик, выбравший отличную позицию на берегу. Он не оставил Колману и его людям ни единого шанса выжить. Исчезновение Газенклевера и появление его карабина на торфоразработках, а затем взрыв на мосту убедили Абихта в том, что он на правильном пути. Пусть все ищут диверсантов, а он будет охотиться на крупного «зверя». Он досадовал, что часть его егерей привлекли к операции по уничтожению диверсионной группы противника. Дело усложнялось появлением тут и там партизанских групп и отрядов из окруженцев и примкнувшим к ним местным. Абихт, конечно, мог отказать в просьбе, но решил лишний раз не обострять ситуацию и отправил тридцать егерей на мост. Остальные рассредоточились в секретах по берегу вокруг хутора и по ближайшим островам на болоте. Егеря нашли спрятанные на островке лодки. Варька была под самым носом у Колмана.

Глядя на собственные отметки, сделанные цветными карандашами, Абихт пытался понять, где находится логово «зверя». Прожить на болотах долгое время без надёжного, тёплого и сухого жилья – невозможно. Он был уверен, что такое жильё есть. Абихт не сомневался, что Варька в ближайшее время затаится. Главное, чтобы она не оставила после себя следов в районе моста. Там всё будет перевёрнуто вверх дном. Он с нетерпением ждал вестей от Леманна и Ригера. Абихт сослался на то, что вместе с Колманом пропали и документы по делу, которое тот вёл. Абихт улыбнулся сам себе. Леманн тщательно пытался скрыть от него причастность Варьки к череде происшествий, а теперь сам Абихт скрывает её от своих конкурентов. Он не ожидал, что его тайная охота приведёт к таким последствиям. Он думал, что его командировка будет похожа на прогулку. Он арестует заложников и преспокойно вернётся в Германию, но не тут-то было. Внезапно появился третий игрок, и ещё какой игрок. К сожалению, нужную информацию он получил поздно, а когда приехал в Посёлок, то старики были уже убиты. Абихт был уверен, что Колман легко справится с задачей, но Колман погиб. Разрешив Колману провести разведку боем, он меньше всего думал, что он и его группа погибнут. Абихт ценил и уважал Колмана, искренне сожалел о его гибели, однако ловил себя на том, что извлёк из его смерти пользу. Колман ценой своей жизни показал ему, насколько силён противник,  дал возможность спрятать концы в воду в буквальном смысле этого выражения и дал понять, что искать Варьку на болотах – дело бессмысленное и неблагодарное. Дешевле будет выманить её или дождаться, когда она вновь рискнёт нанести удар. Но где и когда? Вот тут-то он и решил не расстрелять Голенка, а отпустить его. Абихт интуитивно чувствовал, что ждать придётся недолго, понимал всю её ненависть и жажду убивать их, немцев. Голенок – хорошая наживка.

Абихт заинтересовался идеями Гитлера ещё до прихода того к власти и примкнул к нацистам. На службу в Гестапо  он  поступил как преданный своему делу человек. Жестокий, умный, целеустремлённый, лидер по натуре, он быстро взлетел по карьерной лестнице. Однако при всей своей жестокости он предпочитал избегать физических мер воздействия. Больше удовлетворения Абихт получал от морального уничтожения своих противников, а не физического. Он редко опускался до рукоприкладства. А если опускался, то потом ненавидел себя. Считал себя побеждённым. Противник оказался крепче духом!

Варька пришлась ему по душе. В ней он увидел достойного противника. Он уже не знал точно, что ему интереснее, дело или сам процесс охоты. Теперь это дело  чести. Ему бросили серьёзный вызов. Он в который раз бегло пробежался глазами по карте. На станции за несколько дней до взрыва задержали сбежавшего Фёдора Дещеню из отделения Голенка. В зарослях, в восьмидесяти шести метрах от караульного помещения, обнаружили позиция стрелка и гильзы от карабина. Стреляли с рогатины, вбитой в землю. Второй стрелок, Дещеня, находился от первого в десяти метрах слева, но не стрелял. Почему? Был на подстраховке? А может, просто не смог выстрелить? Почему она не убила Голенка первым? Не убила Кузнецова, который был самым опасным из четвёрки? Наверняка Дещеня рассказал ей, кто есть кто. Почему она и его не убила при встрече? Никакой логики. Может, потому что в Баха трудно не попасть? Абихт засмеялся.

 

Ригер примчался на хутор на мотоцикле. Его лицо потемнело от пыли. Остались только светлые круги от очков.

- Это ведь Дещени сестру ваши солдаты из охраны моста неделю продержали на лодочной станции, и заступающие смены по очереди пользовались её услугами? – жёстко, с ходу, спросил Абихт, - Они что, не знали, что её брат служит у нас?

Ригер застыл в дверях и сказал первое, что пришло в голову:

- Господин оберштурмфюрер, это уже вопрос дисциплины. Где гарантия, что на лодочной станции не побывал ещё кто-то. Взрыв бронекатера и лодочной станции не случайность, а закономерность.  Я уже говорил, что дисциплина оставляет желать лучшего. Зачем было вешать беглеца на шлюпбалке? Появление Дещени на лодочной станции имеет прямое отношение к взрыву. С тех пор, как я откомандирован к вам, ротой командует другой офицер, - холодно ответил Ригер.

- А я к вам претензий не имею, Берт, - успокоил его Абихт. Он позвал Куртца. Повар принёс белый хлеб, миску с мёдом и кофе, - Присаживайтесь Берт, угощайтесь, - Абихт налил ему в чашку кофе из высокого фарфорового кофейника.

Абихт немного помолчал и спросил:

- Почему на торфянике собаки взяли только его след? Как вы думаете?

- Возможно, какое-то средство,  - ответил Ригер.

- Такие вещества, как правило, имеют запах, - возразил Абихт.

- Чего вы добиваетесь, господин штурмбаннфюрер? – нахмурившись, спросил Ригер.

Абихт приподнял бровь.

- Вы чем-то недовольны, Берт?

- Вы сами отлично обо всём осведомлены, господин штурмбаннфюрер. Зачем лишние вопросы?

Абихт зашёл Ригеру за спину и, наклонившись к его уху, тихо и внушительно сказал:

- Я, Берт, за всё время службы не задал ни одного лишнего вопроса. Я имею право хоть тысячу раз задать один и тот же вопрос, если посчитаю нужным. Я имею право знать, насколько мой сотрудник компетентен в том или ином вопросе. Стрелков было двое. Две лёжки, но собаки взяли только один след. Это нормально, когда непонятные вещи не дают тебе покоя. Неизвестность – хуже всего. Продолжайте.

- Раз вы заговорили о Дещене, то, как вам известно, он был повешен за три дня до взрыва. Если он действовал на пару со стрелком, значит, стрелок после его казни три дня следил за передвижениями на мосту, за лодочной станцией и за патрульными катерами, - сказал Ригер.

- Что с противоположным берегом?- спросил Абихт.

- Берег топкий. Найти следы невозможно,- ответил Ригер.

Абихт закивал головой.

- Хотел бы я знать, где она прячется.

- Строго на юг, от полуострова до реки, местность непригодна для проживания. Практически одни топи и открытые участки воды. Очень сложная система проток и много мелких островов. Населённых мест на этой территории нет. Населённые пункты есть только на юго-западном и юго-восточном направлениях, - сказал Ригер.

- Ну, мистику я исключаю. А вот то, что наш стрелок способен в любое время оказаться там, где захочет, то это - факт. Мы ведь можем привлечь авиаразведку, чтобы точно обозначить на карте неизвестные ранее поселения на островах?

- Это не в моих силах. Здесь требуется ваше вмешательство, - сказал Ригер.

- Хорошо, что я вспомнил об авиации. На аэродроме готовятся к отправке на фронт два новых «Филина». Есть хорошее фотооборудование. Один самолёт с экипажем нам выделят, - сказал Абихт и добавил:

- Сами не хотите полетать? Летали на самолёте? Не боитесь?

- Вы это серьёзно?  - с сомнением в голосе спросил Ригер.

- Я пошутил, Берт. Чтобы выпросить у Люфтваффе «Филина»… я даже думать об этом не хочу,  - Абихт улыбнулся, - Ну, хватит о лирике. Егеря ещё пару недель пробудут здесь. Они со дня на день вернутся в моё распоряжение. Дело в том, что прошлой ночью опять заработал передатчик вверх по течению реки. Работал мало, но его запеленговали. Егеря готовы выследить и уничтожить диверсионную группу. Настроены они серьёзно. Которые сутки мочат задницы на болоте и злы как черти.

- Что делать с Голенком? - напомнил Абихту Ригер.

- Отпустить. Вернуть на службу, - приказным тоном ответил Абихт.

- Но…

- Никаких «но», господин оберлейтенант. Раз прибыло пополнение, то командовать им будет Голенок.

- Обратно на торфяник?

- Зачем? Определим его сюда, на хутор. После истории с Газенклевером я с трудом отбил хутор. Мне пришлось звонить в Берлин, чтобы никто не лез в наши дела. Поэтому ко мне никто не пристаёт с ненужными вопросами, - заключил Абихт.

- Кстати, почему вы приехали без Леманна? – спросил он.

- Он скоро будет. Решил ещё раз осмотреть берег. Бессмысленное занятие.

- По поводу взрыва можете что-нибудь добавить?- спросил Абихт.

- Ничего нового. Нашли банку у берега, в воде. Но это ни о чём не говорит. Таких банок и у нас полно. Её могло вынести на берег течением.

- Привезли? - спросил Абихт.

- В коляске лежит, - сказал Ригер.

Ригер открыл окно  и подозвал, скучающего на крыльце солдата.

- Банку принеси из коляски, - приказал он.

Взяв банку, Ригер ещё раз внимательно осмотрел её и поставил на стол.

- Что молчите, Берт? - спросил Абихт.

- Банка вскрыта консервным ножом. Аккуратно. Таких ножей в армии миллионы. След нагрева на донышке локальный. Копоти нет. Разогревали на «Эсбите», или на чём-то подобном. Ну, карманные печки у солдат есть, только они ими не пользуются, - сказал Ригер.

- Почему?

- Сухое горючее придаёт пище неприятный привкус. Запах тоже не очень. Поэтому солдаты в карауле разогревают еду на плите, или на улице, на костре, - объяснил Ригер.

- «Эсбит»? Не соглашусь, пожалуй, - Абихт начал, раскуривать трубку, - Пожалуй, не соглашусь.

Ригер сдержал улыбку, вспомнив Шерлока Холмса.

- Среди пропавших вещей Газенклевера числится спиртовая горелка. Эти сосиски разогревали на спиртовой горелке, поэтому на банке нет копоти. Разогревал тот, кто следил за лодочной станцией, - раскурив трубку, сказал Абихт и спросил:

Где вы её нашли?

- На левом берегу сухие места по пальцам можно пересчитать. Погода была солнечная. Вот она и бликанула в воде, - ответил Ригер.

-  Вот что, Голенок должен быть на хуторе в ближайшее время. Они сменят ваших солдат, Берт. Как только я завершу здесь свои дела, делайте с ним всё, что хотите. Моё решение временное. Считайте его отсрочкой приговора.

- Это может насторожить Леманна, господин штурмбаннфюрер.

- А я этого и добиваюсь. Хочу, чтобы Леманн оступился. Мне интересно, как он на это отреагирует. Когда-нибудь он совершит ошибку.

- Не понимаю вас. Не проще ли припереть его к стенке?

- Неинтересно. Привыкайте работать более тонко. Карл Леманн – приманка не хуже Голенка. Если она увидит его живым, то придёт и за ним. И ещё, чтоб вы знали. Полицаи не должны покидать периметр. Не дальше бани и нужника. Речку не пересекать, если будут ловить рыбу. Любой, кто нарушит приказ, будет убит. Хутор находится под наблюдением.

- Вы говорили, что егеря задействованы в поисках диверсантов?

- Говорил. Но я отдал только половину. Оставшихся достаточно чтобы держать под контролем берег, ближайшие острова и хутор.

- Мне ехать за Голенком?

- Зачем? Для этого есть Леманн. Вы пока оставайтесь здесь. Когда Леманн приедет, то сразу отправьте солдат в казарму. Завтра воскресенье, и вы можете отдохнуть. А мне нужно в Райцентр. По пути я заеду в комендатуру. Ждите меня к полуночи. Думаю, сегодня всё разрешится.

 

 

 

5.

 

Леманн остановил машину. Закурил, дозарядил пистолет, размышляя, какой сюрприз приготовил ему Абихт. Получив его приказ, Леманн долго не думал и решил одним махом прекратить возню вокруг хутора. Абихт, получив желаемое, быстро избавится от него, а возможно и от Ригера. Только идиот Ригер этого не понимает. Хреновый из него интриган. Леманн позвонил Ригеру, пообещал подъехать позже и привезти Голенка. Расправившись с Ясем по пути на торфяник, он поехал на хутор.

Увидев в окно Леманна, Ригер вышел на крыльцо.

- Ты один? Где Голенок?

- Он приедет позже.

- Но ведь Абихт приказал тебе привезти его сюда?

Ригер, глядя на него, насторожился.

- Что у нас с выпивкой, Берт? Абихт вроде как устроил нам выходной на лоне природы и вдалеке от мирской суеты. Я смертельно устал. Давай в доме поговорим?

- Хорошо, пошли в дом. Куртц готовит ужин. Есть бутылка виски. Абихт привёз.

- Очень мило с его стороны.

Ригер приказал унтерофицеру снять караул и ехать в Посёлок.

В комнате Леманн скинул с себя китель и устало опустился на стул. Ригер налил в стаканы виски. Леманн залпом проглотил порцию и налил ещё.

- Однако. Что-то случилось, Карл?  Где Голенок? – переспросил Ригер.

- Всё в порядке с Голенком. Я просто устал.

Леманн поднялся со стула и глянул в окно. Он взял с подоконника консервную банку.

- Как здесь хорошо и тихо. Абихт сказал что-нибудь?

- Ты о банке? – сказал. Сказал, что её на спиртовке разогревали. Ты сам-то, выяснил что-нибудь ещё?

- Больше ничего. Насчёт спиртовки он прав. Она запасливая. Прихватила с собой чайный набор Газенклевера, - сказал Леманн.

- Ты не ответил на мой вопрос, - настаивал Ригер.

- Всему своё время. Что ты так переживаешь за Голенка? Кто он такой, чтобы ты за него переживал? Я тебе отвечу, если ты ответишь на мои вопросы.

Ригер задумался. Рука его невольно коснулась кобуры. Он на секунду опустил взгляд, но когда посмотрел на Леманна вновь, то отказался от этой идеи. Он убрал руку с кобуры. Почувствовал направленное на него из-под стола оружие.

 - Берт, зачем Абихт убрал с хутора караул?

- Не люблю риторических вопросов, но отвечу. Ему не нужны лишние свидетели.

Леманн вздохнул.

- Значит, часть егерей осталась здесь?

Ригер ничего не ответил

- Засаду он здесь правильно устроил. Она сюда непременно явится, - улыбаясь, словно сам с собой, говорил Леманн.

- На мост он отправил тридцать егерей. Остальные находятся здесь, вокруг хутора. Мы здесь блокированы, - наконец ответил Ригер, надеясь, что это охладит Леманна

- Он не дурак. А после гибели Колмана, Венцеля и двух отделений из твоей роты, он оказался в таком же положении, как и мой комбат. После пропажи Газенклевера и потери бронекатера он готов принести в жертву кого угодно. Когда он схватит её, то наверху об этом не узнают. Что он с ней сделает, я боюсь даже представить. Но могу тебе гарантировать, что выше его шеи вода не поднимется. А если поднимется, то он в ней сам утонет, но прежде утопит нас, - сказал Леманн и посмотрел на Ригера, - Зря ты с ним связался.

Ригер в недоумении смотрел на Леманна.

Что ты на меня так смотришь? Мне всё равно отсюда не уйти. Меня пристрелят егеря, - сказал Леманн и налил себе и Ригеру виски, - Есть ещё что-нибудь кроме бутылки виски?

- Куртц! - крикнул Ригер.

В комнату вбежал повар.

- Ты погреб проверял? - спросил его Ригер.

- Всё на месте. Господа генералы не трогали запасы. Их повар готовил из того, что привезли. Есть французское вино, если пожелаете.

- Ну, так скажи мне, пристрелят? – спросил Леманн, когда Куртц исчез за дверью.

- Да. Когда я согласился доносить на тебя, не думал, что всё зайдёт так далеко. Я просто не хочу утонуть в навозе.

 

 

К полуночи Ригер и Леманн были пьяны. Ригер завёл патефон. Леманн курил «генеральскую» сигару у окна, вдыхая заодно свежий, пахнущий осенью воздух. Ему стало холодно, но окно он не закрыл. Прохлада была приятна разгорячённому телу.

- Соскучился по пневмонии? - насмешливо спросил Ригер, поглядывая на пистолет в руке Леманна, - Я не собираюсь с тобой воевать. Положи оружие. Давай сложим его в шкаф и поговорим спокойно.

- После такого количества виски и вина подхватить пневмонию сложно. Последний раз я столько выпил, когда мы во  Франции случайно въехали на танке в винную лавку. После этого наш танк неделю звенел бутылками, - сказал Леманн и добавил:

- Будем играть по моим правилам. Тогда нам точно никто и ничто не помешает.

- Невозможен наш варварский подход к благородным напиткам. Я уже чувствую, что завтра моя голова взорвётся, - сказал Ригер и тоже добавил:

- Будь по-твоему. С пистолетом трудно спорить.

- Ничего страшного. В подвале есть чем опохмелиться. Если доживём до утра. Берт, ты не мог просто доносить на меня, а не втираться в доверие? Зачем были нужны все эти разговоры о дружбе и доверии? - спросил Леманн.

- Не говори глупостей, Карл. Когда протрезвеешь, будешь меня благодарить, - ответил Ригер.  Он был уже абсолютно спокоен. На его лице Леманн прочитал уверенность, что он, Леманн никуда не денется. И Леманн улыбнулся своей догадке.

- Ты даже представить не можешь, как я трезв. Зря ты всё это затеял. За эту девочку я готов убить не только вас с Абихтом, но и себя.

- По-моему, ты просто не в себе, - жесто сказал Ригер.

- У тебя почти получилось. Ты так натурально поливал дерьмом Абихта, что я почти тебе поверил. А напрасно, - сказал Леманн.

- Хватит уводить разговор в разные стороны. Чего ты добиваешься, тянешь время? Карл, не знаю, что ты задумал, но если не остановишься, то тебе точно - конец, - сказал Ригер.

- Ты так ничего и не понял. Вы неудачное место выбрали место для финала пьесы.

- Почему? - удивлённо спросил Ригер.

- Болото слишком близко. Если вы её возьмёте, то надо  увезти её как можно дальше от болот. Тогда, в лесу, я встретил не гнома и не тролля. Я встретил кое-кого, с кем лучше не связываться. Если вы её разозлите, то мало не покажется. Никакие егеря вам не помогут,  - объяснил Леманн.

- Кого ты встретил? - спросил Ригер. Он вспомнил выражение лица Леманна, когда он его потерял, а потом нашёл в лесу у озера.

- Не важно, - ответил Леманн и спросил:

- Зачем она нужна Абихту?

- Ты всерьёз думаешь, что Абихт держит меня в курсе своих дел?

- Ты прав. Только беда в том, что ты попал между мной и Абихтом.

- К чему ты клонишь?

- Ни к чему я не клоню. Просто размышляю.

- Карл, так где Голенок? – вспомнил вслух Ригер.

- Я его пристрелил. Как собаку пристрелил, - мрачно ответил  Леманн.

- Как пристрелил?! Зачем?! – воскликнул Ригер. Он мгновенно протрезвел, - Ты понимаешь, чем это для тебя обернётся?

- Хуже не будет. Вы все как крысы. Ты, Голенок, этот Колман… Так ему и надо, - сказал Леманн и выложил на стол «Раст-Гассер» Яся, - Красивый револьвер, не находишь?

- Только не очень удобный. Зачем ты его достал? – спросил Ригер и потянулся к пистолету, но Леманн бросил револьвер на кровать. Ригер почувствовал, что вспотел.

- Хотел бы я на неё посмотреть, - вдруг сказал он, кладя пистолет на стол.

- С чего бы?

- С того, что она умудрилась не только убить больше пятидесяти человек, но и перессорить нас. Абихт прав. Она свернула тебе мозги.

- Ты никак ею восхищаешься?

- А почему бы нет? Даже у самых отъявленных преступников есть поклонники.

- Ты считаешь её преступником? – удивлённо спросил Леманн.

- А кто она, по-твоему?

- Враг. Она наш враг. Мститель, но никак не преступник.

- Я так не считаю. Советов здесь больше нет, и не будет. А по нашим законам, она – бандит.

- Ошибаешься. Советы ещё не капитулировали. А пока русские воюют с нами, любой русский с оружием в руках в нашем тылу, наш противник, а не бандит.

- Где ты это вычитал?

- Конвенция.

- Но русские её не подписывали.

Леманн засмеялся.

- По правилам, государство, не подписавшее конвенцию, пользуется теми же правами, как и государство, подписавшее её.

- Слышал бы тебя Абихт.

- Я не боюсь Абихта. Бояться нужно тем, у кого в Германии осталась родня, а у меня – никого. Поэтому я тебя понимаю.

Зазуммерил полевой телефон. Ригер  вышел в сени и снял трубку. Через минуту он вернулся и сел за стол.

- Абихт?

- Да, - ответил Ригер, глядя, как Леманн налил себе вина и выпил, - Разве ты пьёшь один?

Леманн молча налил вина и ему. Ригер усмехнулся.

- Куртц! Принеси ещё вина! – крикнул он.

Леманн всё время держал руку под столом, и ничего не оставалось, как только пить. Он мог вооружиться за дверью, но неизвестно, чем бы закончилась их перестрелка. Абихт, по его мнению, перестарался, доверив Леманну Голенка и убрав с хутора охрану. Егеря – это хорошо, но они далеко. Неужели нельзя было придумать что-нибудь попроще?

- Абихт скоро будет? – спросил Леманн.

- Он уже в пути.

- Это хорошо. Значит, сейчас всё и кончится.

- Что кончится? – спросил Ригер, чувствуя внутренний холодок, видя стеклянные, пустые глаза Леманна.

- Мы все сдохнем. Ты, я, Абихт, его бешеные безжалостные псы – никто с хутора не уйдёт, - глухо, сказал Леманн и положил руку с пистолетом на стол.

- Ты спятил.

Ригер медленно встал и попятился.

- Сядь на место. Надо договорить, - приказал ему Леманн, указав пистолетом на стул.

Ригер повиновался. Леманн, держа его под прицелом, взял с кровати чемоданчик, открыл и вытряхнул его. Закрыл, проковырял ножом в его стенке дырку и поставил на стол. В дырку он сунул ствол пистолета.

- Не глупи, Карл. Утром пожалеешь об этом.

Ригер выглядел абсолютно спокойным. В его глазах он увидел полную уверенность в том, что Леманн никогда не выстрелит в него. Леманн улыбнулся его самоуверенности.

- Ты решил, что я пьян? Да я ещё ни разу в своей жизни не был так трезв! Даже если я тебя не застрелю, то ты всё равно живым с хутора не уйдёшь. В этих болотах обитает такая сила, которая никого отсюда не выпустит.

- Перестань! Хватит уже! Какая сила?! Хватит бредить!

- Ладно. Скажи, о чём вы ещё говорили с Абихтом по телефону?

- Чёрт с тобой! Всё равно ты ей не поможешь. Абихт её взял. Брось оружие и успокойся. Мне действительно жаль, что мы оказались по разные стороны.

- Ты так ничего и не понял. Неудачное место выбрал Абихт…

- Опять ты за своё. Не знаю, что тебе там привиделось…

- Когда её схватили? – спросил Леманн. Взгляд его стал спокойным и осмысленным.

- Он не сказал.

Ригер внутренне успокоился, но напрасно. Леманн выстрелил ему в живот. Ригер опрокинулся на пол и скорчился от боли.

- Зачем? Ты всё равно ей уже не поможешь!

- Лучше заткнись, и ответ, что ему от неё нужно? Или тебя выпотрошить,  как свинью? – спросил Леманн и взялся за нож.

- Тебе конец, тебе всё равно конец. Откуда я могу знать?

Леманн хотел встать, но в комнату вошёл Куртц и замер в изумлении. Он прикорнул в сенях, у телефона. Услышав хлопок, он решил узнать, что случилось.

Леманн дважды выстрелил в него через чемодан.

- Чёрт, Карл, я не хочу утонуть в этом навозе с тобой, - тихо произнёс Ригер.

Леманн брезгливо поморщился и двумя выстрелами заставил его замолчать.

 

Выйдя на крыльцо, Леманн набрал в грудь воздуха и шумно выдохнул. Немного подышав, он вернулся в дом. За ноги он отволок Ригера и Куртца в чулан. Куртц исправно следил, чтобы бочка в сенях всегда была полной. Леманн убрал окровавленные дорожки с пола, стянул с кровати покрывало, намочил его и взялся смывать кровь. Закончив с уборкой, он закинул покрывало в чулан, занавесил окна, отодвинул стол к простенку между окнами. Он, как нив чём ни бывало, зарядил пистолет, взял МП-40 Ригера и стал ждать. 

 

 

6.

 

 

  Тёмная вода протоки медленно увлекала челнок за собой. По сторонам высился густой лес. Варька встретилась взглядом с лосем. Голова сохатого торчала из зарослей и жевала листья. Провожая челнок взглядом, голова лося исчезла за плавным поворотом.

Варька разложила карту, составленную, скорее всего, по данным фоторазведки. Впервые она видела свои владения с «высоты» и поняла, что здесь у неё большой пробел в знаниях. В топографических тонкостях ещё предстояло разобраться. Хотя, в общих чертах, она понимала, что к чему. Понимала, что карта эта не единственная. Немцы, рано или поздно, доберутся до зимовки. По её подсчётам, она убила уже больше пятидесяти человек. Лишь бы дотянуть до зимы, запастись грибами и ягодами. В зимовке хранился запас соли, и она могла добыть и насолить много мяса. Варька подумала, что зиму можно пережить и в деревне, у деда Захара, но тут же отбросила эту мысль. Немцы не пощадят никого, если схватят её в деревне. Пришла пора надолго затаиться, а Яся она всегда найдёт. Сейчас он осторожен, а весной она его возьмёт «тёпленьким».

Варка постепенно разобралась, где она находится. Радости её не было предела. Она отложила судовой журнал, инструкции, записки и ведомости. Оставила только карты и бережно сложила их в планшет.

В этот раз среди трофеев оказался кофе и мармелад. На ближайшем привале будет праздничный обед с десертом. Она стала искать место для привала. День уходил, и надо было успеть, до темноты найти это место.

 

Протока упёрлась в болото. Перебравшись через болото, Варька ступила на сухой берег. Выше были сосны. Там она и устроилась. Нарезала лапника для лежанки, собрала хвороста и развела костёр при помощи бесполезных бумаг. Костёр окружал лес, и она не боялась, что кто-то увидит огонь издалека. Она достаточно далеко ушла от мостов и дорог. До полуострова тоже было ещё далеко. Она была уверена, что кроме неё здесь никого нет.

Костер выхватывал из темноты деревья, играл на них таинственными тенями, а в круглом неровном просвете над головой засияли звёзды. Варька легла на лапник, вдыхала запах хвои и смотрела в небо.

 

Раз, два, - стукнуло сердце. Варька медленно поднялась. Под кронами сосен было темно. Краем глаза она увидела шевельнувшийся куст, и в ту же секунду к ней метнулась тень. Она ударила тень ногой, и тень улетела обратно, с треском ломая ветки.  Вторую тень она перебросила через себя и ударила её растопыренными пальцами туда, где должны быть глаза. Тень взвыла и откатилась в сторону. Третью тень она встретила штыком, выхваченным из ножен, и оттолкнула. Четвёртую она не увидела. В глазах её сверкнуло магнием, и Варька провалилась в черноту.

 

 

Открыв глаза, она увидела белые стены, стол с телефоном, топчан и пустую пирамиду. Её посадили на стул напротив стола. Развязали руки, и она растёрла покрасневшие затёкшие запястья. Солдаты вышли, а в комнату вошёл офицер. Он был высок ростом и широкоплеч. Он молча бросил на топчан МП-40. Снял плащ. Бросив его туда же, на топчан, офицер с любопытством смотрел на неё.

«Живой череп», - отметила про себя Варька

- Вы знаете, кто я? - спросил он на ломаном русском языке. Абихт хорошо понимал по-русски, но говорил скверно. Он скрывал этот факт и мог при допросах контролировать и переводчика.

- Думаю, вы из Гестапо, господин штурмбаннфюрер, - ответила Варька по-немецки. Офицер округлил глаза и оттого ещё больше стал похож на живой череп.

- Где так хорошо изучили немецкий язык, - спросил он.

- Меня учила немка, - ответила Варька.

- Я - Вольф Абихт, и я из Гестапо. Вы правильно мыслите, Варя, - сказал Абихт, - То, что вы убили ножом егеря, а другому выбили глаза, я пока отложу в сторону. Мне интересно, как вы взорвали бронекатер и провели остальные свои акты возмездия. Если я правильно понял, вы действовали одна, за исключением убийства сотрудников вспомогательной полиции на торфянике. Вы можете мне рассказать?

- Расскажу, только выполните одну просьбу, господин штурмбаннфюрер, - сказала Варька.

- Даже так? Смотря о чём попросите, Вы часом не торгуетесь? - с интересом спросил Абихт.

- Я же сказала, что прошу? Я всё расскажу вам всё и во всех подробностях, если вы мне пообещаете, что Ясь Голенок умрёт. У меня теперь не будет такой возможности. Вы - мой последний шанс, господин штурмбаннфюрер, - сказала Варька. Абихт расхохотался и чуть не упал вместе со стулом.

- А вы, Варя, и вправду, шкатулка с сюрпризом! Не зря Леманн в вас влюбился! - сказал Абихт. На его лице был написан восторг.

- Вы знаете Йохана, господин штурмбаннфюрер? - удивлённо спросила она.

- Он не Йохан, а Карл Леманн, оберштурмфюрер СС. До того как вы ему оставили на память две пули из «вальтера», он был танкистом, затем был приставлен к полевой комендатуре. Пули он носит в кармане, как талисман. Теперь он сотрудник Гестапо и мой подчинённый. А подробности вашей милой беседы в купе хранятся на плёнке в архиве. Кстати, он сделал всё, чтобы мы вас не нашли. Теперь, глядя на вас, Варя, я его понимаю. Очень понимаю, - Абихт широко улыбнулся, а она почувствовала, что Абихт тоже не без сюрпризов. За учтивой речью таилось что-то страшное. Она побоялась повторить своё предложение. Абихт сам дал ответ.

- Вам не было смысла торговаться со мной. Голенок в шаге от виселицы. Впрочем, как и его люди. Те, что остались. Вы выбили весь костяк. Он не оправдал оказанного ему доверия.  Странно, что вы не спросили у меня о другом человеке, который был вам действительно дорог. Неужели вам не интересно? - спросил Абихт.

- Иван? Я знаю, что вы его расстреляли, господин штурмбаннфюрер, - тихо произнесла она. Абихт в ответ кивнул и сказал:

- Я лично присутствовал при его расстреле. Не знаю, насколько вас это утешит, но тот, кто его убил, подорвался на вашей гранате. Он получил по заслугам. Я с вами предельно откровенен, как видите. Я редко позволяю себе подобные вольности в рамках официального расследования. Цените, и будьте так же откровенны. Понимаю, что вы готовы разорвать меня на части, и, если хотите, мы сделаем паузу, чтобы вы пришли в себя, Варя.

- Зачем тратить время? Чем быстрее вы меня поставите к стенке, тем меньше я буду бояться. Мне некого предавать и нечего прятать. Поэтому я всё вам расскажу, господин штурмбаннфюрер, - сказала Варька.

Абихт хмыкнул. Он засмеялся, но резко остановился и встал со стула.

- В челноке нашли карту с бронекатера. По вашему виду не скажешь, что вы испытывали голод и лишения. Вы можете показать, где ваше жильё? Ведь вы не спали в лесу, на сырой земле? - спросил он.

- Карта сейчас у вас? - спросила она.

Абихт вышел за дверь. Он быстро вернулся и разложил карту на столе.

- Покажите, - сказал он.

Варька указала на первый попавшийся островок, надеясь, что к тому времени, когда немцы раскроют обман, она умрёт. Она нисколько не сомневалась, что жить ей осталось недолго. Было горько и страшно, но она смирилась и приготовилась к смерти. И у неё жутко болела голова от полученного в схватке удара.

Абихт внимательно выслушал её рассказ. Стенограмму он убрал в планшет и долго смотрел на Варьку. Думал с чего начать. Затем он крикнул за дверь, чтобы принесли его сумку. Абихт достал из сумки фляжку в кожаном чехле и блестящие стаканчики.

- Специально прихватил для такого случая, - объяснил он, - Первый случай в моей практике.

- Меня повесят? - спросила она. Абихт молча налил в стаканчики ром.

Он протянул Варьке таблетку и сказал:

- Выпейте, и голова пройдёт.

Варька проглотила таблетку и выпила напиток, предложенный Абихтом.

- Ром? Я пробовала, господин штурмбаннфюрер, - сказала она.

- Вкусная штука. Да, это ром. Старый ямайский ром. Напиток моряков и пиратов, - сказал Абихт и тоже выпил.

- Я, признаться, - начал он, - по-разному представлял, как вас наказать. После гибели половины охраны моста я был в бешенстве и был готов отдать вас прямо здесь, сменяющимся караулам в качестве компенсации.  Но это был секундный порыв. Но сейчас, когда я познакомился с вами лично, вижу, что для них это слишком дорогой подарок. Вы заметили, я сказал, что накажу вас, а не казню? При всём уважении, вы - русская, славянка, а я немец, и вы моя добыча, моя рабыня. С вами я поступлю так, как поступают с рабынями. Ваше стремление принять героическую смерть похвально, но я не собираюсь делать из вас героя, которого воспевают в сагах. Вы - рабыня, товар, как и все ваши соплеменники. То, что вы увидели, и за что мстили, всего лишь начало.

- Я читала Майн Кампф, можете не утруждать себя, господин штурмбаннфюрер,- спокойно сказала Варька. Она жалела, что не видела, как её привезли сюда. Но поняла со слов Абихта, что она на мосту. На мосту, из построек, только домик возле насыпи.

- Когда и где вы её могли прочитать? Вовсе не обязательно каждый раз добавлять «господин штурмбаннфюрер». Иногда, из ваших уст, это звучит как издёвка.

- Дома, на досуге. Дело было вечером, делать было нечего, - ответила она.

- Хамите? - спросил Абихт.

- Вы тоже не особо любезны, - ответила Варька. Абихт встал и ударил её ладонью по лицу. Варька упала со стула. Абихт вернулся на место и ждал, когда она поднимется.

- Не забывайте, Варя, что вы разговариваете со своим хозяином. Я могу овладеть вами прямо здесь, а потом отдать на растерзание солдатам. Они возьмут от  вас всё, что им нужно и сбросят ваше тело с моста на корм рыбам. На этом ваша героическая эпопея закончится, - сказал Абихт, чувствуя, что звереет, - Рекомендую выбирать выражения. Особенно, когда они касаются Фюрера.

Варька села обратно на стул. Абихт успокоился и налил себе и ей рома.

- Зачем давать таблетку, а потом бить по голове? - спросила Варька и выпила ром. Абихт поперхнулся, не допив ром, и закашлялся.

- А с вами, Варя, не соскучишься. Скажите честно, Леманн вам понравился? - спросил Абихт.

- Зачем это вам? - удивленно спросила в ответ она.

- Отвечайте на вопрос, - приказал Абихт.

- Очень. Но жаль, что я его не убила, - ответила Варька.

- Зря. Он непричастен к убийству вашего деда и вашей бабки. Наоборот, он очень был зол. Впрочем, вы отомстили убийце с лихвой. Оберлейтенант Элерт их лично расстрелял, за что и поплатился. История с баней весьма пикантна. Недаром её скрывали. Кое-кто поплатился и ещё поплатится головой. По долгу службы я вынужден продолжить вендетту. Ваша просьба покончить с Голенком напрасна. Она чудесным образом совпадает с моими намерениями. Не далее, как сегодня вечером, Голенок будет болтаться на верёвке. На дубовом суку возле сарая. На хуторе. Не находите это символичным?

- Спасибо, господин штурмбаннфюрер, - поблагодарила его Варька.

- Не стоит благодарностей. И перестаньте твердить «господин штурмбаннфюрер». Но не обольщайтесь. Просто моя личная прихоть. Каприз.

- Чего вы от меня хотите, если не собираетесь казнить?

- Ваше ближайшее будущее мы обговорим отдельно. Так сказать, в частном порядке.

- А конкретнее?

- Ещё не решил. Вы молоды и красивы. Я в замешательстве.

- Вы хотите, чтобы я вам отдалась?

- Смело! Значит, у вас уже были мужчины, - с уважением сказал Абихт, - Уверен, это был участковый. Можете им гордиться. Он принял смерть, как солдат. Вы друг друга стоите.

- Не верю, что он сдался в плен.

- А он и не сдавался. Его контузило и засыпало обломками здания. Его едва нашли среди развалин. Я вообще не понимаю, как он остался цел и невредим. Второй ваш воздыхатель, тоже хорош. Вы его, Варя, так охмурили, что он пошёл против своих. Вот я и подумал, что вы мне можете пригодиться.

- Что будет с Карлом Леманном? - спросила она, догадавшись, что её соседа по купе ждут неприятности.

- Вы хотите, чтобы я и его… того? - спросил Абихт в ответ.

- Теперь уже нет. Просто любопытство, - ответила Варька.

- Он заслужил виселицу. Но, раз я решил замять вашу историю, то он очень сильно не пострадает. Всё от него зависит. А как он себя поведёт, я предсказать не могу. Карл Леманн очень умён, а потому непредсказуем. А для меня непредсказуемые люди потенциально опасны.  Вы, Варя, тоже очень умны, а значит – непредсказуемы.

- Но ведь я – рабыня, - напомнила ему Варька.

- Если вы меня ещё раз перебьёте, то получите по лицу, в воспитательных целях, - пригрозил Абихт и продолжил:

- Вы хорошо знаете немецкий язык. Судя по характеру и дерзости нападений, хорошо планируете их. Если честно, я до последнего момента, не хотел верить, что мой противник - семнадцатилетняя девушка, - признался Абихт. Он прошёлся по комнате и спросил:

- Почему вы сразу не убили Дещеню?

- Я хотела, но когда увидела его глаза - не смогла. Когда он рассказал о своей сестре, тем более. Он помог мне на торфянике и проводил до моста. Я не знала, как добраться  до реки кратчайшим путём.

- Это я уже слышал. Кто вас научил ставить мины-ловушки из гранат?

- Дед Чапай.

- Солдаты на дороге – его рук дело?

Варька кивнула.

- Вам знакомо имя Мата Хари?

- При чём тут она? - спросила Варька, не понимая, к чему он клонит. Его подчёркнуто вежливый, вкрадчивый голос, гулкий в пустой комнате, лицо, освещённое тусклой электрической лампочкой, внушали только ужас. Манера говорить – особенно.

- Если вы будете ко мне благосклонны, то сами можете стать ей. Поверьте, это намного лучше бесславного конца в прифронтовом борделе. Мысль о вербовке пришла мне в голову сразу, как только увидел вас. Когда вы заговорили по-немецки, сомнений у меня не осталось. В Гестапо кого попало не берут. Пройдёте подготовку, хотя она и так весьма недурна. Но у нас несколько иной профиль. И вот здесь все будет зависеть от ваших личных качеств, например, интуиции, умения манипулировать людьми, - он поднялся со стула и двинулся к Варьке.

- Я знаю, кем была Мата Хари, - зло сказала Варька.

Абихт улыбнулся и наклонился к её уху:

Я, Варя, не собираюсь делать из вас подстилку. Вы для этого слишком хороши. Прежде, чем делать выводы, надо всё взвесить, обдумать, а потом уже открывать рот.

 - Ни за что не поверю, что вы, господин штурмбаннфюрер, гонялись за мной по болотам из-за этого, - сказала она.

Абихт остановился.

- Вот это уже другой разговор. Конечно же имеется более веская причина, чтобы оставить дела в Германии и приехать в эту дыру. Здесь даже пива приличного нет, - возмущённо заключил он.

- Вы сказали, что у нас откровенный разговор.

- И?

- Скажите, зачем я вам нужна? Надоело слушать сказки про белого бычка.

Абихт захохотал.

- В Силезии, где я работал некоторое время, говорят: «nudle wieszac’», на силезском языке: «не вешай на уши лапшу». Только ни тем, ни другим я не занимаюсь, - тон его стал серьёзным и угрожающим, - Тем более, не занимаюсь этим на службе. Опять нарываемся на оплеуху?

- Простите, господин штурмбаннфюрер, - покорно сказала Варька.

- То-то же. И запомните, я всегда держу своё слово. Никогда не говорю лишнего и не задаю лишних вопросов. Вы меня действительно заинтересовали. И как получилось, что вами не заинтересовались в НКВД?

Абихт подошёл к ней вплотную. Варька попятилась. Абихт взял её за плечи, привлёк к себе и поцеловал в губы. Варька не сопротивлялась. Он отпустил её. Раскурив трубку, он подошёл к окну, и, глядя в него, сказал:

- Зачем я, как вы говорите, гонялся за вами по болотам, я объясню по возвращению в Германию, в Дрезден. А теперь ответьте мне ещё на один вопрос: где вы получили боевую подготовку? С немецким языком – понятно. С физической подготовкой – не очень, потому что, когда вас брали, вы применили не совсем спортивные приёмы. А вот боевая подготовка… Только не говорите мне, что когда вы расстреляли Элерта и его солдат у бронетранспортёра, ППД и МП-40, держали в руках в первый раз. Если скажете правду…

Абихт повернулся и испытал боль, какой давно не испытывал. Он осел на пол и не мог вздохнуть. В глазах у него потемнело. Резкий удар под дых пяткой автомата парализовал его.

- До встречи, господин штурмбаннфюрер, - шёпотом сказала она.

Следующий удар автоматом по шее провалил его в небытие.

Варька выключила свет и прислушалась. Было тихо. Кто-то бубнил за дверью. Она открыла дверь и ударила немца, говорящего по полевому телефону, автоматом по голове. Ей повезло. Абихт, для допроса, выбрал помещение начальника караула с отдельным выходом наружу. Дверь с противоположной стороны домика вела в комнаты, где отдыхала смена караула.

Она бежала по мосту, пока её не осветил прожектор. Варька перепрыгнула через перила и, солдатиком, полетела в воду. Холод моментально проник через одежду.  Она отдалась течению и, пока могла, держалась под водой. Автомат, тянувший ко дну, она отпустила. Стоило ей вынырнуть, как вокруг засвистели, зашлёпали по воде пули. Она вновь нырнула, удаляясь всё дальше и дальше от моста. Она уже думала, что спасена, когда пуля настигла её.  Варька с трудом доплыла до берега, но выбраться из воды не смогла. Захлёбываясь, она почувствовала, как её тащат из воды за куртку. Она видела только расплывчатые силуэты и прошептала:

- Авгия…

В шею впились острые клыки…

 

Очнувшись, она увидела стены сарая и поняла, что её привезли на хутор. Над ней склонился немец, пытаясь понять, пришла ли она в сознание, но Варька вновь закрыла глаза. Её разгорячённое тело бил озноб.

- Как она? – спросил знакомый голос.

- Умирает, господин штурмбаннфюрер, но с ней что-то не то. Не пойму. Я такого ещё не видел. При температуре тела в сорок четыре градуса она должна была давно умереть. Невозможно выдержать долгое время сильные судороги и агонию.

- Сделай всё возможное. В госпиталь можно отвезти?

- Не довезём, господин штурмбаннфюрер.

Абихт ничего не ответил и вышел за дверь. 

 По приезду на хутор, Абихт увидел, что окна занавешены. Он приказал отнести Варьку в сарай. Зная, что хутор надёжно блокирован, он взял с собой двух солдат и врача. Оставив их в сарае, превращённым в «караулку», он помигал фонариком по сторонам, но ответа не получил. Только после третьего сигнала он получил ответ. Абихт вытер лоб и поднялся на крыльцо…

 

 

7.

 

 

Леманн посмотрел на наручные часы. Тут же часы на стене пробили полночь. Он вышел на крыльцо, прислушался: со стороны Посёлка – ни звука. Леман  вернулся в дом и спустился в погреб. Погреб изрядно опустел с того дня, когда он побывал в нём в  первый раз. Закуски на кухне было полно. Леманн взял коробку с бутылками и поднялся наверх. За окном тарахтел мотор. Леманн с коробкой в руках прошёл в комнату. Поставил её у стены и сел на стул. И тут его осенило. Абихт, переступив порог, сразу почувствует резкий запах пороха! Леманн взял автомат и встал у входной двери.

 

Шагнув через порог, Абихт застыл на месте. В сенях пахло порохом. Он подался назад, но тут же увидел Леманна.

- Где Ригер?

- Ваш верный цепной пёс в чулане. Куртц тоже там, - ответил Леманн. Он жестом пригласил Абихта в комнату. Они сели за стол. Леманн отложил автомат и взялся за пистолет. Он налил в стаканы вина. Они выпили.

- Скажите, господин штурмбаннфюрер, как Ригер попался на крючок Гестапо?

- Очень просто. Он предпочёл, в отличие от вас, дружить с нашим ведомством. Только одного рвения недостаточно. Зря я ему доверился. Не по Сеньке шапка? Так здесь говорят, Карл? - спросил Абихт.

- Жаль Ригера. Вы хладнокровно принесли его в жертву, - ответил Леманн и скомандовал:

- Снимите плащ, господин штурмбаннфюрер. Отдайте мне оружие и присаживайтесь.

- Как скажете, - норочито покорно произнёс Абихт, разведя руками. Он снял плащ и повесил его на крючок. Медленно вытянул из кобуры парабеллум и спросил Леманна:

- Куда положить?

- Положите на стол, - сказал Леманн.

- Ригер, я так понимаю, мёртв? - спросил Абихт.

- Его повар Куртц тоже. Ему просто не повезло. Ригер мог бы и его отправить в Посёлок, - уточнил Леманн. Он взял пистолет Абихта и взвёл его. – Вальтер, что был у неё, можно, тоже – сюда, медленно.

- Жаль Куртца. Он так великолепно готовил, - с сожалением сказал Абихт. Он вынул из кармана пистолет и передал его Леманну, - Интересно взять в руки оружие, из которого вас чуть не убили.

- Умоляю, только не говорите, что вам кого-то жалко. Вы не в состоянии пожалеть даже самого себя. Не умеете жалеть в принципе, - улыбаясь, ответил Леманн. Он отложил парабеллум и оставил в руке вальтер с глушителем.

- Браво, Карл! Как картёжник, признаюсь, рассчитывал на иной расклад. Ничего не поделаешь. Придётся заново тасовать колоду, - сказал Абихт, - И, Карл, можете называть меня по имени. Наша беседа носит приватный характер.

- Как и всё, что вы задумали с самого начала, - добавил Леманн.

- Абсолютно точно. Давно пришли к такому выводу? - спросил Абихт.

- Я вам никогда не доверял, - ответил Леманн и спросил:

- Хутор полностью блокирован?

- Наглухо.

- Вы собрали на хуторе всех, кто, так или иначе, в курсе ваших дел? Что будет с ними потом?

- Ах вот вы о чём. Не стоит приписывать мне излишнюю кровожадность, - насмешливо ответил Абихт.

За дверью в сенях раздались шаги. Леман вытянул руку с пистолетом вперёд. Абихт, не поворачиваясь, крикнул:

- Все вон, на улицу!

Шаги стихли. Скрипнула дверь. Абихт спросил:

Где, кстати, Голенок?

- Вы же разговаривали с Ригером по телефону? Он вас не предупредил? – изумлённо спросил Леманн.

- Он мне ничего не сказал. Сказал, что всё в порядке.

- Эх, Берт, Берт. Как же я тебя не просчитал, - тихо сказал Леманн.

- Что здесь произошло, Карл?

Леманн, молча, налил в стакан вина, выпил, и тихо ответил:

- Будь проклята эта война. Я весь вечер держал его под пистолетом, но к телефону за ним не пошёл.

- Почему?

- Я рассчитывал, что он доложит вам. Вы бросите всё и приедете на хутор, - сказал Леманн, - Не знаю как, но я почувствовал, что она у вас в руках. Наверно, если думать о человеке постоянно, то с ним устанавливается ментальная связь.

Абихт удивлённо поднял бровь и спросил:

- Вы всерьёз верите в это?

- Не то что бы верю, но и не отрицаю. Когда сталкиваешься с вещами, неподвластными здравому смыслу материалиста, невольно задумаешься, - объяснил Леманн.

- Любопытно, весьма любопытно. Только зачем было провоцировать меня, если я и так собирался на хутор?

- Хотел ускорить развязку.

- У вас нездоровый вид, Карл.

 - Ригер убеждал меня в этом весь вечер. В конце концов, я его застрелил.

- Голенок?

- Его я тоже застрелил. Отвёз в лес и застрелил.

- Не понимаю, Карл. Если бы Ригер доложил мне, что здесь происходит, то я бы приехал не с парой солдат, а с целым взводом? Чего вы добиваетесь? – спросил Абихт, теряясь в догадках.

- Это уже не имеет значения.

- Объясню позже. До рассвета ещё далеко.

- Оружие у вас. Вам и карты в руки, - сказал Абихт.

Леманн молчал, постукивая рукояткой пистолета по столу. Абихт терпеливо ждал. Леманн откинулся на стуле и наконец задал долгожданный вопрос.

- Вольф, что штурмбаннфюрер СС, далеко не самое последнее лицо в Гестапо, делает на болотах? Сдаётся мне вы вообще не из Гестапо. Кто вы?

- Я налью нам вина? – спросил Абихт.

- Будьте любезны, а то мне одной рукой неудобно, - ответил Леманн.

- В Берлине есть один человек. Он – двойной агент. А может, и тройной. Покойные хозяева, - Абихт обвёл взглядом комнату, - его родители. Я, собственно, за ними и приехал.

- Но почему - вы?

- Не задавайте глупых вопросов, Карл. Наши ведомства не только конкурируют между собой, но и сотрудничают. Я просто оказался ближе всех к болотам.

- Ах вот оно что. То есть…

- Именно! Я приезжаю и узнаю, что старики убиты. Элерту повезло, что он погиб. Но случилось чудо. Поступает информация, что есть внучка.

- Теперь понятно. Но если есть прямые улики, почему вы не арестовали агента? К чему такие сложности?

- Сначала, Карл, надо доказать, что он работает не только на нас.

- Тогда зачем представление, которое вы здесь устроили? Не проще ли сесть в самолёт и увезти её в Берлин? – спросил Леманн.

- Я не знал, что её возьмут чисто случайно. По иронии судьбы, одна из групп, которые вслепую нарезают круги по болотам, наткнулась на неё. Один был убит, второй ослеп. Серьёзная девица. Я восхищён. Хотя, мне ли вам об этом говорить. Я был уверен, что как только я освобожу Голенка, вы поймёте, зачем я его отпустил. Вы подписали себе смертный приговор. Вам конец, Карл. Если бы вы не сорвались, то остались в деле. Вы же предпочли измену.

- Где она? Что вы с ней сделали? – спросил Леманн. В голосе его прозвучала недвусмысленная угроза.

Абихт решил попридержать свой цинизм, чтоб не получить пулю в лоб. Чёрное дуло парабеллума приковало его взгляд. Разговаривая, он всё время смотрел в него, представляя, как пуля вылетит из ствола.

- Карл, вы что, пропустили мимо ушей всё, что я сказал? Мне она нужна целой и невредимой!

- Где она сейчас? – спросил Леманн.

- Вы думаете, я сдался? – смеясь через силу, спросил Абихт и  серьёзно ответил на свой вопрос:

- Вам это только кажется. Никто кроме нас не знает её ценность. Если вы убьёте меня, то её никто не защитит.

- А если не убью?

- Хотите поторговаться? – насмешливо спросил Абихт, заметив, что у Леманна решительности поубавилось.

- Поторговаться? Пожалуй, нет. Скорее, сыграть в карты. Посмотрим, у кого больше козырей. Налейте вина, Вольф, - сказал Леманн и подвинул коробку с бутылками ногой, - до утра нам хватит.

Абихт наполнил стаканы.

- Пока главный козырь у вас, Карл, - сказал он и кивнул на свой парабеллум в руке Леманна.

- Зато у вас этих козырей полтора взвода, снаружи, - сказал Леманн, - Так где она, Вольф?

- Пятый туз в рукаве, - улыбнувшись, ответил Абихт.

- Принимается. Тогда скажите, что с ней будет после очной ставки с отцом?

- Поначалу я не думал об этом. Но  когда понял, с кем имею дело, то задумался. Сделал всё, чтобы она попала в мои руки целой и невредимой.

- Газенклеверов вы тоже использовали в качестве наживки?!

Абихт махнул рукой.

- Они сами виноваты. Я их предупредил, но приставил к ним егерей. Эти идиоты  затеяли на берегу пикник с танцами. Она ещё тогда могла пустить их на фарш при помощи пулемёта.

- Интересно.

- Егеря утром на острове нашли её позицию. Либо у неё пулемёта не было, либо решила не рисковать. Я им сообщать не стал.

- Послушайте, Вольф, неужели вам не…

- Вы же сами сказали, что мне никого не жаль. Но Линду Газенклевер мне очень жаль, поверьте, - сказал Абихт.

-  Линда Газенклевер была красивой женщиной.

- В первый раз наши мысли сходятся. У нас был роман, и я хотел утопить её дряхлого проворовавшегося мужа в его же фекалиях.

- У вас с ней был роман?! Не верю! Вы что, шантажировали его?

- Шантажировал. Шантажировал, чтобы он не путался у нас под ногами, - объяснил Абихт.

- Молодые женщины выходят замуж за стариков не часто и не просто так. Вряд ли развод входил в её планы. Вы, Вольф, далеко не красавец и не так уж молоды, чтобы фрау Линда вами заинтересовалась. Подозреваю, что вы её тоже на чём-то подловили. Не обижайтесь.

- От вас ничего не ускользнёт, Карл. Жаль, что мы не сработались. Я должен был предположить, что Ригеру вы не по зубам. И никак не ожидал от вас такой прыти. Вы мне казались умным, но мягкотелым, я бы сказал, инертным.  Но вы не так хорошо знаете женщин, как я думал. Линда спала со мной именно потому, что её муженёк навечно у меня на крючке и ничего не может ей сделать. Кого другого он бы съел и не подавился. Куда ему, маркитанту, до меня. Неужели вы думаете, что женщины ценят в нас только внешность.

- Я так не думаю. Линда Газенклевер была молодой, но весьма умной особой. Это сразу видно. Но что она нашла в вас? – вы меня сразили наповал. Надо же, Бедный Газенклевер. Я сразу подметил, что вы любите унижать людей, подавлять их волю, уничтожать их морально. Вы – садист.

- Благодарю. Хорошо, что вы поняли меня. Мы теперь более-менее знаем друг друга и не испытываем никаких иллюзий, - добавил Абихт.

- Вы не боитесь смерти, Вольф?

- Я что, стою перед вами на коленях? Молю о пощаде?

- Голенок перед смертью тоже проявил мужество. Принял её спокойно и пощады не просил. У меня чуть не дрогнула рука. Хотите знать, что он сказал?

- Любопытно. Но прежде хочу знать, за что вы, Карл, его убили?

- За то, за что вы его пощадили. К чему риторические вопросы? - ответил Леманн.

-  Профессиональная привычка. Вам ли не знать. Но на что вы надеялись? Надеялись, она прекратит охоту? И что Голенок вам сказал?

- Именно это и сказал. Сказал, что она не остановится, пока мы здесь.

- А что, молодец. Правильно сказал. Только она больше никого не убьёт. Это я вам гарантирую.

- Что вы с ней сделали? Что вы всё время шею трёте? – спросил Леманн.

- Старею. Потерял нюх. Расслабился. В итоге получил автоматом в солнечное сплетение и по шее. Хорошо приложила.

- Так она сбежала? – обрадованно спросил Леманн.

- Прыгнула с моста в реку, но мы её поймали. Вынужден вас огорчить.

- Где она?

- Здесь, в сарае, под охраной.

Леманн облегчённо вздохнул.

- Чему вы радуетесь, Карл?

- Вашей глупости. Вы, Вольф, очень умный человек. Я вас, как соперника, ценю. Но вы - слишком прагматичны и не в состоянии понять, что происходит.

- И в чём моя ошибка? Я чувствую – в вашей руке козырь. Я хороший психолог. В чём подвох?

- Подвох кроется в вашем прагматизме. И это вас убьёт.

- Или вы меня убьёте?

- Нет. Вас съедят волки.

- Интересно! Как?

- А как волки едят? Наверно, живьём?

Абихт засмеялся.

- Вы в своём уме, Карл?

- А вы? Вы только что спросили про подвох? Неужели вы мне не верите? Здесь, кроме вас  и меня, больше никого нет!

Абихт заржал. Леманн выстрелил  в пол. Наступила тишина. Никто не прибежал на выстрел.

- Карл, что происходит? – спросил Абихт прислушиваясь к тишине.

- Ваши волки мертвы, господин штурмбаннфюрер! Зато есть другие….

Абихт ухмыльнулся.

- Да, Карл. Фантазии вам не занимать. Бросьте. Выстрел приняли за стук.  Не знаю, на что вы надеетесь, Карл, но уважаю людей, добровольно идущих на эшафот.

- Хорошо, мне нечего терять. Но ведь тогда я вас точно убью? Неужели не не боитесь?

- Боюсь, но прежде хотел бы понять, что придаёт мужества вам? Ведь мы играем в карты? Что у вас в рукаве?

- Вот и продолжим игру. Что вы ей уготовили?

- Предлагал сотрудничество. Но, видимо, перековывать лошадку бесполезно. Можно только сломать.

- И как?

- С огромным удовольствием расскажу, - сказал Абихт. Медленно, он достал из кармана ампулу.

- Что это? – спросил Леманн.

- Морфий, дорогой друг. Морфий. Я приготовил его для нашей красивой пленницы. Когда её привезли и усадили на стул против меня… - сколько в её лице было героизма! Бедняжка думала, что её будут допрашивать, пытать, а под конец казнят. Другой, на моём месте, так бы и поступил. Но я – не другой! Я – штурмбаннфюрер СС Вольф Абихт! Да положите, в конце концов, пистолет на стол!

- Не уходите от темы, Вольф. Так зачем вам морфий?

- Понимаете, она разочаровала меня. При всех своих достоинствах, она молода, глупа и фанатична. Яд мести пропитал её насквозь. Но для неё героическая смерть - большая роскошь. Рабы лишены права быть героями. Мы здесь не для того, чтобы плодить героев. Мы, как и все захватчики, во все времена, убиваем мужчин, чтобы завладеть их женщинами. Красивые женщины - дорогой товар. Я не хочу портить товар, отдав её егерям. Я хочу, чтобы она закончила свою жизнь не как герой, на виселице, а как рабыня. Сами понимаете, что начну я её профессиональную деятельность с себя и добьюсь, чтобы она была готова отдаться любому вот за это, - сказал Абихт и поставил ампулу с морфием на стол, - Можете хоть сейчас пристрелить меня, но тогда и ей конец. Неужели думаете, что я не подстраховался?

- Вы так говорите, как будто у вас есть шанс покинуть этот дом живым, - сказал Леманн.

- Вот поэтому у меня есть предложение. Желаете выслушать?

- Весь вечер жду, - ответил  Леманн.

- Первый возможный исход нашей встречи мне видится так: вы убиваете меня, егеря берут дом штурмом и убивают вас, после чего рвут вашу любовь на части. Насилуют её, пока она не истечёт кровью.

- Мне Вольф, хотелось застрелить вас сразу, без разговоров, - с презрением сказал Леманн, - А каков другой исход?

- Вы верите моему слову? - спросил Абихт.

- Нет, -  ответил Леманн.

- Тем не менее, всё просто. Очень просто. Вы сдаётесь, а я закрываю дело и отпускаю вас восвояси. Что касается её, то её участь решена. Могу лишь пообещать, что просто расстреляю её как бандита, виновного в убийствах военнослужащих Вермахта. Можете мне верить, - сказал Абихт.

- Неравноценно. Предлагаю мою жизнь взамен её жизни. Вы её отпускаете. Если все егеря здесь, значит, диверсанты уничтожены. Вы ведь на диверсантов собирались повесить все эпизоды? Когда вы их ликвидировали? Два?  Три дня назад? - спросил Леманн.

- Три дня назад. И это вы поняли, - с уважением ответил ему Абихт. 

- А зачем было приносить в жертву Газенклевера? Я этого не могу понять? Или вы попользовались его женой и решили что хватит? Концы в воду? Уверен, что вы их особо не отговаривали, - спросил Леманн, едва сдерживая палец на курке.

- Это – чистая случайность. Так сказать, форс-мажор. Поверьте. Я не ожидал от вашей белокурой красавицы такой дерзости. А взрыва бронекатера тем более не ожидал. Все мы ошибаемся когда-нибудь. Да и на ваш счёт, Карл, я ошибся. Так каков будет ваш ответ? - спросил Абихт.

- А вы куда-то торопитесь? - спросил Леман, - На вашем месте, я бы меня не торопил. В спешке я могу пристрелить вас, наплевав на все. Готов умереть, чтобы уничтожить такую мразь, как вы. Кстати, если бы вы не поспешили, то не расстреляли на тюремном дворе участкового.

- В тот момент я не знал, что он может быть полезен. Надо же было на ком-то проверять добровольцев? Я, кстати, рассказ ей об этом, - сказал Абихт и добавил, - Видели бы вы её! Волчица! Меня аж озноб взял.

- Волчица? – оживлённо переспросил Леман. Он внимательно посмотрел на Абихта и задумчиво сказал:

- Я помню, что вы сказали тогда, на берегу, про волков. Вы сказали, что волки - санитары. Они убирают с лица земли всё лишнее. Хорошо сказано. Где-то в глубине души в вас тлеет поэтическая искорка, - сказал Леманн.

- Почему вы вспомнили мои слова? - поинтересовался Абихт.

- Убедился, что любое слово просто так не тает в воздухе. Оно обязательно влечёт за собой последствия. Рано или поздно,  - сказал Леманн.

- Решили пофилософствовать? - спросил Абихт.

- Хочу окончательно понять вас, перед тем, как мы умрём. Здесь нет священника, чтобы принять исповедь. Решил предложить вам свои услуги. Любой человек нуждается в исповеди, - сказал Леманн и кивнул на коробку,  - Давайте выпьем вина. До утра мы не дотянем. Посему имеем право напиться и поговорить по душам, - предложил Леманн.

- Интересно девки пляшут. Признаться, я не понимаю, к чему вы клоните, но от вина не откажусь. И откройте окно. Здесь очень душно, - сказал  Абихт.

- И всё-таки, зачем вы её сюда привезли?- спросил Леманн.

- Чтобы вы были сговорчивее. Пока с ней хорошо обращаются. Пришлось, правда, её оглушить. Оказывается, она владеет приёмами рукопашного боя и раскидала троих, прежде чем её скрутили. Достойный соперник.

- Всё равно не понимаю! Вместо того, чтобы отправить её в Германию как можно скорее, вы привезли её сюда. А меня вы могли в любой момент взять под стражу и отдать под суд. Ничего не понимаю! Зачем себя подставлять под пулю? И кто из нас, после этого не в себе? Вы – безумец, а не я!

- Перестаньте, Карл. Если бы Ригер был осмотрительнее, то я не беседовал с вами под дулом пистолета, а допрашивал вас, со всеми вытекающими.   Вы прекрасно знаете, что такое война.  Знаете, чему на войне есть место, а чему - нет. И уж точно на войне нет места чести и достоинству. Вам в ночь на двадцать второе июня разве не зачитывали обращение Фюрера?

- Не смешите меня, Вольф, не стоит прикрываться этим. Говорите кому-нибудь другому о вашей верности Фюреру и его наказам, - брезгливо сказал Леманн.

- Я с вами предельно откровенен. Я сам так считаю. Она - добыча, которой мы в праве бесплатно пользоваться, мусор, пыль под нашими сапогами. Вы не понимаете простой вещи. Такие, как вы, не в состоянии повлиять ни на что. Вас просто раздавят. Я вас лично раздавлю. Вы вообразили, что можете манипулировать мной? - ошибаетесь. Я как та кошка, схватившая мышь. Я не убил вас сразу, чтобы поиграть. И мне доставляет удовольствие это делать, - сказал Абихт и посмотрел на часы, - Давайте откроем, наконец, окно, - вновь попросил он.

Леманн залпом опрокинул полный стакан. Абихт, выпив немного, встал и открыл окно. В комнату ворвались клубы тумана. Резко запахло тиной. Абихт помахал у себя перед лицом рукой и отпрянул от окна.

- Какой густой туман. Я бы сказал, аномальный, - сказал Абихт и вернулся к столу. Леманн налил ещё вина. Лицо его уже не было злым и напряжённым. Он просто улыбался, снисходительно глядя на Абихта.

- Что-то изменилось? Отчего у вас такой блаженный вид? - спросил Абихт.

- Болотом пахнет, туманом, природой, - ответил Леманн. Вдохнув туман, он вдруг почувствовал абсолютное спокойствие. Спокойствие на грани блаженства. Ненависть к этому говорящему черепу пропала. Череп что-то говорил, но он его не слышал. Леманну невероятно сильно захотелось, чтобы он заткнулся. Леманн поднял пистолет вверх и медленно направил его на Абихта. Губы Абихта перестали шевелиться, и к Леманну вернулся слух. Он был спокоен, как дверь. Абихт ощутил тяжесть в животе, ему стало страшно.

- Мне нужно в уборную, - сказал он.

- Потерпите, если хотите ещё немного пожить. Прогулка до уборной может закончиться плохо. Если вы перед отъездом сюда не посидели на горшке, то, может статься, вы на него уже никогда не сядете. Выпейте вина. Пьяным не так страшно умирать, - смеясь, сказал Леманн.

Абихт потерял самообладание. Глаза его бегали, он понял, что Леманн убьёт его без колебаний. Леманн  был в стельку пьян, но при этом глаза его оставались трезвыми. Речь была осмысленной. Почему он стал вдруг так спокоен и весел, Абихт не мог понять.

- Вы хотели, чтобы я её отпустил в лес в обмен на вашу сдачу? - напомнил он Леманну.

- Если вы её отпустите, то я сдамся. Если не отпустите – пристрелю вас. Это единственный способ заполучить меня в свои руки и убраться с хутора живым. Навсегда забыть про это место, и никогда сюда не возвращаться.

Абихт расхохотался. Животный страх пропал так же внезапно, как и появился. Он посмотрел на Леманна с сочувствием.

- Карл, за окном два взвода егерей. Кем вы себя возомнили. В три часа ночи её начнут резать на части. Сейчас без четверти три. У вас пятнадцать минут, - сказал Абихт.

- Подождём,- равнодушно сказал Леманн. Он поднялся со стула и отступил к открытому окну.

- Я бы на вашем месте так не рисковал, - с усмешкой посоветовал Абихт.

- А я ничем и не рискую, - ответил Леманн, - Насколько я знаю, вы два раза беседовали с Эльзой. Она выглядела напуганной и предпочла не рассказывать мне о ваших «беседах». Скажите, Вольф, а к моей Эльзе вы тоже желаете подкатить свои старые яйца? Ответьте? У нас ведь откровенный разговор? - спросил Леманн.

- Вы мне решили устроить сцену ревности? Не морочьте мне голову. Стрелки часов бегут, - ответил Абихт.

Леманн не ответил, глядя сквозь Абихта, который смаковал вино и смотрел на карманные часы.

- Я не люблю, как они звонят, но для вас я поставлю сигнал, - сказал он взвёл пружину. Карманные часы легли на стол.

Когда они мелодично запели, Абихт улыбнулся и вознёс руки, как при молитве. Леман взял со стола парабеллум и прострелил Абихту ступню. Абихт рухнул на пол и скорчился от боли. Леман швырнул ему нож.

- Разрежьте сапог и перевяжите рану, - сказал он. Абихт ждал, что сейчас в дом ворвутся солдаты, но за окном было тихо.  На лице Абихта было написано недоумение.

- Ваши люди мертвы, Вольф. На болоте, где мы не нашли старуху, я кое-кого встретил. Помните, Ригер жаловался на волков?

- И что? - спросил Абихт.

- Я разговаривал с их хозяйкой, - сказал Леманн.

- Прекратите, Карл. Какие волки? Какая хозяйка?  - с отвращением произнёс Абихт. Леманн выстрелил ему во вторую ступню и сказал:

- Избавлюсь их от хлопот далеко бегать за вами.

Леманн подошёл к кровати, сдёрнул с неё простыню и бросил Абихту.

- Поздно Карл! Она уже мертва! При захвате её тяжело ранили! Но я в этом не виноват! Она попыталась бежать! Если бы снайпер не выстрелил в неё, она бы скрылась! - со злостью бросил он в лицо Леманну. Леманн, в ответ, ударил его каблуком под глаз.  Он увидел в окно, что туман отступает, забрал оружие и вышел на крыльцо. Туман отступил почти до самого леса. Леманн включил фонарик и  смело направился к сараю.

Стены сарая были в крови. Оружие и обрывки окровавленной одежды лежали повсюду. Леман задохнулся от приторного удушливого запаха и выскочил из сарая. Под деревом стояли два волка. Увидев его, они отступили.  Леманн вернулся в дом. Он уже ни о чём не беспокоился.

 

Абихт пришёл в себя. Пока он лежал без сознания, Леманн сделал ему перевязку. Когда Абихт открыл глаз, Леманн сидел напротив с бутылкой в руке.

- С возвращением, Вольф, - сказал он и приложился к бутылке, поглощая вино большими глотками. Взгляд его был весёлым и задорным. Он аккуратно поставил бутылку под стол.

- Повезло вам Вольф, я бы мог вас пристрелить, но не сделаю этого. Вы, господин штурмбаннфю-ю-юрер, простите, обосрались. Я думаю, что теперь вами побрезгуют даже волки. Но, главное, вы обосрались со всеми вашими затеями.

- Это мы ещё посмотрим. Отвечать вам, рано или поздно, придётся, - тихо сказал Абихт.

- Никто  ни за что отвечать не будет. Некому будет отвечать,   - сказал Леманн, присел рядом с Абихтом и вручил ему бутылку.

- Пейте и молитесь, чтобы скорее наступило утро, и ушёл туман, - задумчиво сказал Леманн, глядя в окно. 

- А её нигде нет, - сказал Леманн после некоторой паузы. Он встал, открыл очередную бутылку и присел на корточки перед Абихтом, - Представляете, от ваших пятнистых псов остались одни ошмётки! Кто-то  устроил им кровавую баню! Кстати, не желаете в баньке попариться? Я истоплю. Я умею. В России есть такой обычай. Перед тем, как принять смерть, обязательно надо вымыться в бане и надеть чистое бельё. Для вас это как нельзя кстати. Я бы сказал, актуально, - сказал Леманн. Его лицо распирало, так ему было приятно улыбаться. Вся ненужная шелуха отвалилась. Он был чист. Он был собой и презирал этот череп с заплывшим глазом. Он не боялся завтрашнего дня, потому что был уверен, что этот день не наступит.

 

Леманн заскучал. Он устал пить вино один, а его разговорчивый компаньон ушёл в себя и больше не проронил ни слова.  Леманн выглянул в окно. Туман по-прежнему клубился вдоль речки и леса. Волков не было видно. Леманн распахнул все окна и вернулся к Абихту. Абихт молчал. Тогда Леманн пнул его сапогом в бок.

- Вольф! - громко позвал его Леманн. Абихт поднял голову. Леманн взял бутылку в правую руку, а левой рукой, с силой, сдавил челюсть Абихта. Тот застонал от боли. Леманн сунул горлышко бутылки ему в рот. Абихт был вынужден судорожно глотать вино, пока не закашлялся.

- Так намного лучше. Извините, Вольф, я не привык пить один, - удовлетворённо сказал Леманн и отпустил его челюсть.

- Ну, и что дальше? Что задумали? - спросил Абихт.

- Вопрос не по адресу. То, что я задумал, я уже сделал. Утопил вас, как вы хотели утопить меня и других. В чём, вы сами знаете. А вопрос свой задайте волкам, что ждут снаружи. Спросите у них, что они задумали,- ответил Леманн.

- Вы утопили себя, Карл, -  ответил Абихт, - Можете стрелять мне в спину, но я пошёл, а вы, как хотите, - добавил он и на четвереньках, превозмогая боль, развернулся  к двери.

- Вольф, подождите, - остановил его Леманн.

- Что ещё? - спросил Абихт.

- Мне теперь нет смысла убивать вас, Всё кончено, Подождите до рассвета, если хотите жить, - посоветовал Леманн.

Абихт ничего не ответил. Он выполз из дома на крыльцо. Надеясь, что ему помогут, он позвал на помощь, но ответа не дождался. Машина была на месте, там, где он её оставил. Абихт повернул голову к сараю и вновь позвал на помощь. Тишина стояла такая, что Абихт слышал тонкий писк в ушах. Он вскарабкался на сиденье. Облегчённо вздохнул, когда машина содрогнулась, и заработал мотор.  Глянув на дом, Абихт увидел в окне Леманна.

- Помните про санитаров! Они убирают с лица земли всё лишнее! - крикнул ему Леманн. Абихт шёпотом послал его куда подальше и повернул руль. Нажимая пяткой на педаль, он испытывал адскую боль, но машина послушно развернулась, и выехала на дорогу.

 

Леманн проводил взглядом машину и вернулся к вину. Пара бутылок ещё была у него в запасе. Он решил пить, пока не свалиться замертво. Если не  хватит вина, то в подвале есть медовуха.

 Леман просидел на полу, пока не забрезжил рассвет. Решив, что пробил и его час, он смело вышел на дорогу. С бутылкой в руке, он, пошатываясь, медленно пошёл в Посёлок.

Лес, окружающий хутор, закончился. Леманн вышел в поле. Увидев впереди тёмное пятно, он ускорил шаг.

Машина Абихта съехала с дороги и застряла в грязи. Кругом была кровь. Леманн устало сел на сиденье и закурил сигару. Делая маленькие затяжки крепким табаком, он пытался «прочистить» себе мозги. Потом долго сидел, глядя на рассвет, на окровавленную траву и клочки одежды.

Как и в сарае, у машины волки не оставили ни косточки. Леманн вдруг пожалел, что ему не достался череп. Он бы точно сделал из него кубок. Как в древности из черепов своих врагов  победители делали кубки.

Посёлок ещё не был виден. Посёлок спал.  Туман, плывший за Леманном, остановился на опушке леса. Леманн допил вино и бросил пустую бутылку на заднее сиденье. Он встал и посмотрел в сторону хутора. После жуткой ночной попойки в глазах стояла пелена, но различить на белом клубящемся фоне чёрный женский силуэт он смог. Леманн с силой зажмурил глаза и протёр их, а когда открыл, то увидел рядом с женщиной волков. Один из волков был белым.

Они долго смотрели друг на друга. Леманн и женщина с волками. Затем женщина отвернулась и ушла в туман. За ней ушли волки. Остался только белый.

Первые солнечные лучи показались из-за спины Леманна. Туман, словно испугавшись, попятился. Белый волк, освещённый солнцем, повилял Леманну хвостом, встал на задние лапы и бросился догонять туман. Догнал и, в прыжке, исчез в нём. А Леманн стоял и смотрел, как туман тает в лесу, и вслед ему бьёт восходящее солнце.

 

8.

 

 

…Он устал стоять. Ноги не слушались. Леманн едва сумел наклониться, чтобы нырнуть на сиденья. Он плюхнуся на них, больно ударившись об руль, и провалился в пьяное небытие.

…Солнце поднялось выше и набрало прежнюю летнюю силу, изгоняя осень, которая уже властвовала по утрам. Упрямый и горячий лучик жёг его лицо. Леманн приподнялся на руках и, как рак, задом, выпихнул себя из кабины. Он рухнул на землю спиной и перевернулся, уткнувшись лицом во влажную землю. С наслаждением он вдыхал запах луговой травы и земли. Тело казалось таким тяжёлым, что вот-вот оно провалится, и мягкая земля примет его и успокоит. Он снова провалился в сон…

… Проснулся от холода. Одежда промокла. Было ужасно зябко. Леманн встал, разминая онемевшие и зудящие руки и ноги. В голове мелькнула мысль о пневмонии, и он ей улыбнулся. А что, тоже выход. Загнуться от воспаления лёгких и избавиться от кошмара минувших дней.

Мысли медленно, тягуче ворочались в голове. На границе яви и сна, когда ещё окончательно не проснулся, но уже находишься в яви, - страшное состояние. Сон не отличить от яви…

…Но наваждение кончилось, словно это и был сон. Неимоверная тяжесть навалилась на него. Он почувствовал, как бесконечно устал за эти два месяца.

Отгуляло утро, наступил день, а с ним пришло и похмелье. Похмелье не только от вина, а от всего того, что случилось за эти месяцы. Стало страшно. Сколько людей повесили, расстреляли или просто убили? Эти сообщения об изнасилованиях? Стало страшно так, что его затрясло. Леманн с трудом забрался  в машину и взял с заднего сиденья бумажный пакет. В нём оказалась початая бутылка рома. То, что Абихт любил ром, знали все. Леманн сделал несколько жадных глотков и перестал трястись. Последнее время он много выпивал, а прошедшая ночь стала апофеозом его пьянства.

В закрытых глазах проносились сотни лиц, лиц людей отправленных им на смерть. За что?

Леманн встряхнулся, сел, открыл глаза, но не избавился от видений. Он рванулся из машины. Его вырвало. Он вытер лицо пучком травы, нарвал ещё душистой луговой травы и, как безумный, тер ею лицо, словно хотел стереть с себя всю грязь. Он вспомнил тысячи военнопленных с черными от торфа лицами. Они умирали, надышавшись торфяной пылью, харкая кровью… Их закапывали в этот же торф, не оставив не фамилий не имён. Расходный материал. Война только началась. Сколько их ещё будет? Сколько их ещё закопают здесь?

Леманн встал. Качнуло. Он посмотрел на далёкие крыши Посёлка, а в голове родилось осознание того, что ему там делать нечего. Там – война, а он не человек войны. Уезжая из России в Германию, он не знал и не думал о том, что вернётся сюда как убийца, как захватчик, как враг. Более мерзкой роли, чем начальник полевой комендатуры, представить было трудно.

Он сел на сиденье и глотнул рома. Вспомнилось купе. Сумерки. И на фоне сумерек – её лицо, её глаза. Он посмотрел на дорогу, исчезающую в лесу. А за лесом райский уголок… Мечты, мечты… По его лицу потекли слёзы. Он мечтал о том, что прожил бы с ней всю жизнь. Прожить здесь, на хуторе, на берегу речки с кристально чистой водой.  Невыносимая тоска сдавила сердце. Стало трудно дышать. Пить. Захотелось пить. Только сейчас он понял, что его мучит жажда.

Он в последний раз посмотрел на Посёлок. Было позднее утро, но никто не приехал сюда. Никто не спохватился. Хитрюга Абихт! Леманн мысленно поблагодарил его. Поблагодарил за то, что Леманн хоть чуть-чуть, но может побыть в одиночестве, и его никто не побеспокоит в ближайшее время.  А если кто и побеспокоит, то он встретит непрошенных гостей как надо.

Возвращаясь нетвёрдой походкой на хутор, Леманн думал о выборе позиции. В сенях хранился целый арсенал. Пусть его убьют, но перед этим они дорого заплатят за его жизнь. Он навсегда потерял Варьку, а с ней потерял желание жить, но не потерял себя.

Идя по дороге, он не заметил, как похмелье покинуло его. Он даже не думал о нём. Ступив на крыльцо, Леманн остановился и сел на ступеньки. Машинально достал из кармана пачку сигарет. Открыл, но увидев промокшие потемневшие сигареты, он бросил пачку в ведро. Да и курить не хотелось.

Он вошёл в сени. Пулемёт и коробки с лентами были на месте. Он ухмыльнулся, зачерпнул ковшом воды из ведра и жадно выпил её.

В комнате он взялся за уборку. Убрал всё со стола, собрал раскатившиеся по углам бутылки. Принёс ведро с водой и вылил его на пол. Он давно не был так счаслив, как сейчас, ползая на коленях, собирая влажной тряпкой пыль из-под кровати, из углов. Смыл кровь, но тёмные бурые пятна всё же остались.

Затем он полез на чердак.

Окошко на фронтоне не подходило для того, чтобы держать под контролем дорогу, а вот слуховое окно на скате крыши – в самый раз.

Два часа он потратил на то, чтобы набить песком мешки и поднять их на чердак. Довольный, Леманн установил на мешках пулемёт, глянул на дорогу через прицел и прошептал:

- Идеальный сектор!

За тем он дал пару коротких очередей. Услышит кто, не услышит – ему было всё равно. Леманн был уверен, что первым сюда прибудет патруль. Разделаться с ним будет легко. Место открытое. Рядом ни ям, не канав. А вот после… Он отогнал эти мысли.

Довольный обустроенной огневой точкой, Леманн вернулся в дом и заглянул в шкаф, но тот был пуст. Нужные ему вещи он нашёл в чулане. Одежду деда Чапая не выбросили, а сложили в сундук. Он взял нижнее бельё, брюки, рубашку и пиджак. Выходя из чулана, он посмотрел назад. До него только сейчас дошло, что в чулане не было тел убитых им Ригера и Куртца, но он не удивился.

Спустившись к речке, он разделся и с разбега нырнул в воду. Холод пронзил тело насквозь. Леманн энергично работал руками и ногами, разгоняя ледяной холод. Холод сменился жаром.

Потом он протопил баню. Сидя на полке, Леманн представил Варьку рядом с собой и улыбнулся, словно видел её мокрые волосы на спине, плечах и груди, разогретое паром тело и вздрогнул. В окошке мелькнула тень. Как есть, нагишом, он выскочил с пистолетом наружу, но вокруг никого не было. Только ветер шевелил кусты сирени.

В предбаннике Леманн с наслаждением надел на себя чистое бельё. Он был готов принять последний бой и умереть, Страха и сомнений он не испытывал. Испытывал необычайную лёгкость. Дышалось легко и свободно.

Свою форму он сжёг на улице, облив её бензином, а потом остервенело топтал пепел сапогами. Так он поставил точку на своём прошлом, и оно отступило, но не отпустило. Оно притаилось за лесом, куда убегала дорога. Только прошлому его не взять, оно могло его только убить.

 

Как когда-то Варька, сидя на крыше зимовки, провожала Солнце, забравшись на крышу дома, Леманн смотрел на закат.

Солнце ушло. Стало холодно. Леманн вернулся в дом, разделся, забрался под одеяло и уснул сном младенца. Они с Абихтом сутками не бывали в Посёлке, поэтому он был уверен, что если кто и сунется сюда, то не ночью. Пройдёт ещё день-другой, пока их не начнут искать. Засыпая, он мысленно поблагодарил Абихта за конспирацию, за возможность хотя бы пару дней прожить свободным и независимым человеком.

 

Ему приснилась белая волчица. Он спал на земле. Она подошла к нему и потянула за рукав, пытаясь заставить его встать. Во сне Леманн совершенно не боялся её… Он открыл глаза. Утреннее солнце осветило прибранную вчера комнату.

Он задумался. Что мог значить необычный сон. Раньше он не придал бы ему никакого значения, а сейчас… а сейчас он задумался, встал, вооружился, прихватил русскую противотанковую гранату и пошёл по дороге через лес, пока не услышал шум моторов.

 

Мотоцикл и бронетранспортер показались из-за поворота. Двигались они медленно, чуть быстрее пешехода. Мотоцикл ехал впереди, оторвавшись от бронетранспортёра метров на двадцать. Леманн мысленно отругал экипаж за беспечность. У пулемёта никого не было. Его ствол смотрел в небо. Леманн, присев на корточки, пропустил мотоцикл и побежал за бронетранспортёром. Догнал и ловко швырнул в открытый кузов гранату. Когда грохнул взрыв, он уже спрятался в траве. Мотоцикл развернулся на месте. Водитель и пулемётчик в коляске бросили мотоцикл и залегли на обочине дороги. Леманн тоже затаился.

 

Солдаты, наконец, набрались храбости. Они вышли на дорогу. Борта кузова погнуло взрывом, но не разорвало. Внутри все были мертвы. Каким-то чудом бронетранспортёр не загорелся. Леманн никак не ожидал от мотоциклистов такой реакции. Они решили, что произошёл случайный взрыв, так как за ним не последовало стрельбы, как  при нападении партизан.

Леманн, пригнувшись, подобрался к ним как можно ближе. Пытаясь разобраться, что всё-таки произошло, они поздно почувствовали за спиной движение,  он подкрался почти вплотную и застрелил  их. Он не мог взять в толк, почему патруль вёл себя так неосторожно. Ведь они не могли проехать мимо машины Абихта? Странно.

 

Дойдя до опушки леса, он остановился. Машина исчезла. Леманн ускорил шаг. Он хорошо запомнил место, где Абихт съехал с дороги и застрял. На месте машины, образовалась заполненная водой прямоугольная яма. Стало понятно, почему патруль проехал мимо. Походив немного, пошевелив сапогами траву, он наткнулся на портфель Абихта. Облегчённо вздохнул – обрадовался, что ему все это не привиделось в пьяном угаре. Особенно он обрадовался тому, что все документы Абихта теперь никто не увидит. В принципе, он, внимательно изучив документы, он мог себя оправдать, когда начнётся расследование.

Леманн усмехнулся. Нет уж, дудки! Он теперь не вернётся назад ни за что!

 

Стал накрапывать дождик. Сизые облака, словно из ниоткуда, вырастали над болотами и плыли на полуостров. Леманн поспешил вернуться на хутор. По пути он на пару минут задержался у бронетранспортёра. Собрал уцелевшие боеприпасы.

Стоило ему войти в сени, как хлынул проливной дождь. Ему это было только на руку. Если дождь не прекратится, дорога будет единственной ниточкой, связывающей хутор с Посёлком. Гостей можно будет ждать, только с одного направления.

Из портфеля Леманн выложил на кровать бумаги, цветные карандаши, ручку и линейку. Он расстелил на столе карту и разложил фотографии. Одна из них была жирно помечена красным карандашом. Леманн вспомнил про лупу и нашёл её в отдельном кармашке портфеля.

- Вот спасибо, господин штурмбаннфюрер, - сказал он, разглядывая очерченный карандашом участок. Через лупу он разглядел то, что разглядел Абихт – едва видимый зелёный квадрат. Конечно, это крыша! Леманн тут же забыл о своих прежних планах. На карте этим же карандашом был помечен остров, на котором находился Варькин домик. Синим карандашом Абихт отмечал перемещения егерей с острова на остров. Варька, в любом случае, была обречена. На карте чётко видно, как кольцо окружения смыкается вокруг её островка. Для Леманна оставалось секретом бездействие Авгии. Почему она подпустила к ней этих убийц и насильников, нанятых Абихтом? Почему она пришла к ней на помощь, когда было уже поздно? Ему очень хотелось знать причину.

Небо затянуло тучами. Дождь не унимался. Если он будет и дальше так лить, то Леманну придётся больше отчерпывать из лодки воду, а не грести, раз он решил отправиться на болота. Тут он спохватился и побежал под дождём на берег. С облегчением он увидел на берегу с десяток перевёрнутых лодок. Здесь же, под навесом – Варькинчелнок. Он подошёл к нему, внимательно осмотрел, подержал в руках лёгкие алюминиевые вёсла и бережно вернул на место.

Стена дождя переместилась за лес. Небо над хутором просветлело, но дождь продолжал моросить.

Леманн взял только самое необходимое. Остатки запасов еды в погребе, одежду, самый лучший инструмент и оружие. Но всё равно челнок заполнился под завязку. Оставшуюся часть вещей он сложил в лодку. К лодке он привязал челнок.

Лёгкие алюминиевые вёсла подошли к уключинам лодки. Всё легче грести.

Он ещё раз вернулся в дом и осмотрелся. Больше он сюда не вернётся. Возникло желание сжечь дом, но он тут же понял, что не сможет, его рука не поднимется на ставшее ему родным место. В задумчивости, он поднялся на чердак и сел у пулемёта, глядя на дорогу.

Он не сразу заметил редкую цепочку солдат. Они вышли по дороге из леса и залегли. Понятно, что они, наткнувшись на бронетранспортёр, вели себя осторожно. Первые два отделения рассредоточились справа и слева от дороги, в направлении на хутор. Короткими перебежками они двинулись вперёд. Леманн сразу понял, что это проверенная в боях пехота. Каждое отделение прикрывал пулемётный расчёт. Стоит ему открыть огонь. Пулемётчики тут же его заткнут. Если не убьют, то не дадут поднять головы. Но и тут он просчитался. Ухнул миномёт. Мина шлёпнулась за домом. Тут же прилетела вторая и шлёпнулась перед домом. В лицо ударила горячая волна. Миномёт работал из укрытия, по наводке, иначе мог бы накрыть Леманна первым же выстрелом.

Когда он скатился с чердака и нырнул в окошко чулана, несколько мин разом попали в дом. Леманн залёг, но быстро вскочил. Короткой паузы хватило, чтобы добежать до сарая. Он поспешил отчалить. Миномёты били уже по квадрату и в щепки разнесли сарай. Три штуки подняли в речке водяные столбы, но Леманн успел уйти из-под огня.

 

Он грёб что есть силы. Выскочив на открытую воду за полуостровом, он достал компас и карту. Его стало сносить вправо, на запад, но Леманн быстро определился с направлением. Он повернул назад.

Речку он нашёл не сразу. Потребовалось минут двадцать. Он боялся, что пока будет искать её, солдаты выйдут на берег, не знал, что со смертью он разминулся на несколько секунд. Он скрылся в тростнике, окаймлявшем речку, когда на берег вышли первые солдаты. Следом показался офицер. Он поднёс к глазам бинокль, опустил его и махнул рукой. Видимо, открывшиеся просторы охладили его пыл.

 

 

   

   

    9.

 

 

Лодка безмолвно скользила по воде. Только журчание под форштевнем. Леманн поднял вёсла и замер. Лодка была так неподвижна, что казалось - это тростник по берегам речки плывёт, а не он. Кваканье лягушек, легкие дуновения ветра, качающие метёлки тростника, играющая в воде мелкая рыбёшка проплывали мимо, а лодка застыла на месте. Чистота и девственность природы  накрыли его тёплой волной. Он почувствовал себя грязным и неуместным здесь, но тёплая волна медленно и неумолимо слизывала с него эту грязь, пока он в ней не растворился. Он уже не чувствовал себя чем-то отдельным, его тело стало частью этой чистоты. Он в ней растворился и не чувствовал больше кожи, в которой была заперта его душа. Он уже не мог быть внутри себя и взорвался. Он плакал не стесняясь, отпуская свою боль, и не заметил, как оказался в озере.

Тень тростника исчезла. В его лицо впилось солнце и высушило слёзы.

Леманн развернул карту. Надо было переплыть озеро и найти протоку. Он повернул вправо, что бы метр за метром прочесать заболоченный берег. Он только с четвёртого раза нашёл протоку. Его внимание привлёк торчавший из воды шест. Он заплыл за шест и оказался в протоке, скрытой от любопытных глаз.

Даже имея карту и фотографии, найти то или иное место было сложно. Это с высоты всё ясно и всё понятно, а когда оказываешься внизу, то понимаешь: не всё так просто, как хотелось бы. К вечеру он выбился из сил.

Леманн каким-то чудом не проплыл мимо песчаного жёлто-серого пятнышка среди тростника. Он направил лодку к берегу. Шагнул на песок и осел. Ноги с непривычки одеревенели и не слушались, но впереди его ждала холодная ночь. Он встал и пошёл вглубь острова, где было сухо и росли сосны. Местами попадались берёзы и осины. Он быстро насобирал грибов, выбирая самые молодые и крепкие. Отнёс их месту стоянки и вернулся  за хворостом.

Спустя полчаса он уже ел густой грибной суп. Ужин и костёр согрели его. Он хотел ещё немного посидеть, изучая карты, но понял, что не в силах. Взял из лодки тулуп, завернулся в него и уснул мертвецким сном.

 

Рассвет встретил его туманом. Выбравшись из тулупа, он мгновенно озяб, разделся и плюхнулся в воду, распугав птиц. Сидя по шею в воде он прислушивался к утренней    увертюре болот, которые продолжали высасывать из него остатки злости, ненависти и страха. Воды оказалась на редкость тёплой. Он замер и вдыхал туман. Вспоминая Варькины рассказы в купе, он на себе прочувствовал чистоту и прелесть болот, которые несведущему человеку казались страшными и опасными. А это была всего лишь природа, дарившая заново родившемуся сыну свою любовь и ласку.

Леманн вышел из воды лёгким и наполненным свежими силами. Вчерашняя усталость исчезла, словно он не выпивал всю ночь с Ригером и Абихтом, словно не было стычки с патрулём, словно не спасался он от мин и не провёл весь оставшийся день за вёслами.

Остатки грибного супа застыли, превратившись в желе. Он развёл костёр, разогрел суп и с аппетитом съел, макая в него хлеб.

 

Целый день он провёл на вёслах, пока не достиг цели. Ещё раз сверившись с картой, он проверил пройденный маршрут, отмеченный на листках бумаги. Сомнений не осталось. Он нашёл Варькин остров. Леманн пытался подойти к нему на лодке, но берег оказался неприступен. Тогда он освободил челнок от груза, переложив его в лодку. Раз за разом он огибал остров, в поисках прохода. Вернувшись к лодке, он решил переночевать в челноке, а утром, со свежими силами продолжить поиск.

Глотнув рома, он сидел и смотрел в воду. Он не сразу заметил светлую ниточку, плавающую в воде. Он опустил руку в воду и ухватил её. За ниточкой потянулась из воды верёвка. Он, в сердцах, стукнул по борту лодки рукой и тут же затряс ею от боли. Он натянул верёвку пересел на нос челнока и с силой стал перебирать по верёвке руками. Челнок заскользил по открывающемуся проходу.

Наконец он ступил на берег. Сердце выпрыгивало из груди.

А вот и домик с земляной крышей, едва различимый на фотографии. Леманн повернул деревянную щеколду. Медленно открыл дверь и вошел. Чиркнув спичкой, он зажёг свечку на столе и присел на скамейку. Осмотревшись, он зажег ещё две керосиновые лампы. Присел на кровать и откинулся на подушку, вдыхая её запах. Сон стал одолевать его, но Леманн встряхнулся. Надо было прежде разгрузить лодку.

Он окончательно обессилел, но за полчаса смог перенести груз в домик и сложил всё в углу. Затопил печку, разогрел банку с сосисками и банку тушёнки. Вскипятил воду в чайнике и заварил чай, плеснув в него немного рома. Приложился к бутылке и взялся за ужин.

 

Ранним утром он проснулся ещё до восхода Солнца. Бодрость, какую он давно не чувствовал, он списал на воздух, чистый воздух девственной природы. Здешние природные ландшафты очень напоминали ему места, где он прожил до отъезда в Германию.

Он прожил на острове пять дней, приходя в себя, перебирая поминутно тот день и ту ночь. По ночам ему снилась белая волчица. Он дословно помнил разговор с Авгией, её замысловатую речь, намёки и осведомлённость. Спустя время всё это воспринималось как сон. И волчица в лучах восходящего Солнца, казалась ему видением. Он тогда был настолько пьян, что ему могло привидеться всё что угодно. Но волков возле сарая он помнил отчётливо. Помнил, как они отступили перед ним. Как так получилось, что он, будучи, по натуре, скептиком, так легко поверил Авгии. Поверил в её сверхъестественную силу. Ведь он, разговаривая с Абихтом, был уверен, что она придёт за Варькой на хутор. И туман, пахнущий тиной, он помнил так отчётливо, что не сомневался, что тот был. Мысли эти не давали ему покоя. Он вновь взялся за карту. Чтобы развеять сомнения, Леманн задумал добраться до деревни, в районе которой погиб Колман и его люди. С другой стороны, деревня была пуста, его таинственная собеседница могла жить где угодно. Он решил пока отложить свой замысел, подробнее изучить этот район, а уж потом отправляться в путь, несмотря на то, что шанс на успех минимален.

С каждым днём он всё больше убеждал себя в том, что стал жертвой чудовищной мистификации. Он не верил во всякую нежить, но верил в возможности Авгии как сильного гипнотизёра. Скептик побеждал в нём. Он искал лазейки, чтобы объяснить необъяснимое.

Но самым главным козырем против его скептицизма, было исчезновение Варьки. Он видел, что Абихт не обманывал его. Он сказал правду. А белый волк… Тут он не мог сказать точно. То ли это его собственный бред, то ли… Он тряхнул головой.

Когда он окончательно потерял покой и решился на поиски, зарядили дожди. Наверно, он бы потерял счёт дням без радиостанции. Она оказалась исправной. Было видно, что Варька ухаживала за ней и хорошо знала, как заряжать батареи, как пользоваться ручным генератором для их зарядки. Он мог спокойно анализировать сводки с обеих сторон.

 

Вода всё ближе подбиралась к сваям, на которых стоял домик. Леманн уже стал опасаться, что его жилище затопит. Он влез на крышу и с облегчением увидел светлую полоску неба. Он стал собираться в путь. Надежда найти Авгию, узнать, что стало с Варькой, подталкивала его. Он вспомнил, как быстро кончился паводок в прошлый раз. Надо было заставить себя переждать сутки, когда уровень воды спадёт, обозначатся речки и протоки. Он собрал всё необходимое, сложил в челнок и укрыл куском брезента…

 

…Сквозь сон он почувствовал запах дыма. Думая, что это сон он повернулся на бок и откинул с лица одеяло. В глаза резануло светом, и он резко сел на кровати.

Дверь была открыта настежь, а ведь он точно помнил, что закрыл её. Домик наполнился запахом дыма и еды. Он спешно оделся и вышел на свет.

Она стояла к нему спиной, одетая, как настоящий диверсант. Да, это была она. Леманн, не чуя под собой ног, медленно подошёл к ней, и, словно не веря своим глазам, осторожно обнял её за талию, а она ждала этих объятий, замерла с длинной деревянной ложкой в руке и повернулась к нему, уткнувшись лицом в шею. Ложка выпала из руки. Она  обняла его за шею и прижалась ещё крепче. Они долго стояли так, прислушиваясь к дыханию и стуку сердец, бившихся в едином ритме, словно одно целое.

Потом она отпустила его шею, посмотрела в глаза и спросила:

- Завтракать будешь?

Он проглотил комок, и только смог кивнуть.

Варька усадила его за стол. Он, спросонья, не заметил, что стол уже накрыт. Варька зажгла свечки. Он молча встал и принёс из угла бутылку вина и бокалы, оставшиеся после высокопоставленных гостей. Варька улыбнулась. Глаза её светились счастьем.

- Карл… - начала, было, она.

- Я не Карл. Карла Леманна убили. Ты его убила. Его больше нет. Той мерзкой твари больше нет. Меня зовут Йохан. Сегодня у меня День Рождения, - сказал он и налил в бокалы немного вина. Затем он выложил на стол две пули от «вальтера».

- С Днём Рождения, Йохан, - сказала она, привстала и поцеловала его в щёку.

Они сделали по глотку и молча смотрели друг другу в глаза, пока она не сказала:

- Давай поедим. Я жутко голодна.

Она с аппетитом ела жареную картошку с яйцами, а он смотрел на неё и никак не мог насмотреться.

Она остановилась и посмотрела на него.

- Почему ты не ешь?

- Что с тобой случилось, - спросил он в ответ.

- Я не скажу тебе ни слова, пока ты не поешь.

Он взялся за еду, а Варька, улыбаясь, смотрела на него.

Он налил ещё немного вина в бокалы и спросил:

- Что с тобой случилось? Где ты пропадала? Абихт сказал мне, что ты при смерти. Когда я пошёл проверить сарай, то увидел только кровь и волков. Потом, утром, я видел тебя рядом с Авгией… но ты была волчицей. Я был абсолютно уверен, что вижу именно тебя.

Варька засмеялась.

- Что ты такое говоришь? Какая ещё волчица?

- Белая.

Варька стала серьёзной.

- Ты что, встретил Авгию? Ты с ней разговаривал?

- Я её встретил в лесу, с волками.

Она встала, подошла к нему и села на колени.

- Тогда всё понятно! Глупышка! Навнушала она тебе, - ласково сказал она, горячо дыша ему в ухо. Она потёрлась носом о его щёку.

- Я действительно была при смерти. Авгия пришла, забрала меня из сарая и увезла на лодке к себе. Она поставила меня на ноги, вылечила. Но в волчицу я не превращалось – это точно.

- Тогда что я видел? Я много раз вспоминал то утро… Хотя, мы столько выпили… Привидеться могло что угодно.

- Тебе не привиделось. Это всё её проделки. Таинственная была старушка…

- Старушка?

- Да, старушка. Она способна внушить тебе, что угодно. Как ты не можешь понять? Тебе мне трудно поверить, но её сила была очевидна.

- Была?

- Авгия позавчера умерла. Я её похоронила и поплыла сюда. Перед смертью она сказала мне, что ты здесь, на острове. И не спрашивай, откуда она знала, что ты нашёл зимовку.

Они немного помолчали.

- Я попала к ней случайно… А может не случайно. Но я сразу почувствовала –старушка не из простых. Тогда она явилась мне молодой. Зачем она это делала – не знаю.  Она мне внушила странный и страшный сон… Я словно посмотрела цветное и яркое кино. Раньше такие сны мне не снились, - сказала Варька, а Йохан начал страстно целовать её лицо, шею и наконец припал к её губам. Она ответила…

 

…Они лежали под одеялом, крепко прижавшись друг к другу.

- А как ты с ней встретился?

- Она нашла меня сама. Туман, запах тины, волки. Неужели она мне все внушила? Я так скучал по тебе… Каждый раз вспоминал твои слова. А ты, почему ты приплыла ко мне?

- Я ненавиделатебя, но потом ненависть прошла. Вспоминая тебя,  жалела, что убила. Не знала, что ты остался жив. Когда узнала – я так обрадовалась. Меня ещё в поезде потянуло к тебе, ты отличался от всех, с кем я была знакома. Потом война, дед Чапай с Бабкой Матрёной… У Авгии я вдруг поняла, что мне нет пути назад. Я не знаю, где мама, где папа. Живы они, или нет. Я осталась одна и поняла, что ты – единственный человек, который мне дорог. Я влюбилась в тебя в первую нашу встречу. Только поняла это после того, как стреляла в тебя. Война калечит нас, уродует.

- А что тебе приснилось? – спросил он.

- Её жизнь. Триста лет назад. Мне приснилось, что её, как и меня убили, но когда волчица укусила её, Авгия превратилась в оборотня. Когда я тонула в реке, мне приснилось то же самое - меня укусила волчица, - сказала Варька.

Она была бесконечно счастлива, прижимаясь к нему. Озверев, убив много людей, пройдя сквозь ужас войны, она возвращалась назад. Рядом с ним она вновь почувствовала себя женщиной. Болота берегли её большое счастье. Пуля снайпера остановила её не только физически, она переродила её, не дала превратиться в зверя.

- По крайней мере, это хоть что-то объясняет. Гипноз, внушение – это уже ближе к реальности А то я думал, что сошёл с ума. Мне и так хватило кошмара на этой поганой должности. Мистики только и не хватало. Но куда делись шестьдесят егерей? Не она же их всех - разом? Волки мне точно не привиделись! Хотя, кто его знает…

- Волки и убили егерей. Волки вели себя с нею, как ягнята. Подчинялись ей беспрекословно. Когда она умерла, подняли такой вой! Я чуть не померла от ужаса. Боялась из дома выйти. Потом похоронила её. Волков после похорон я больше не видела. Авгия оставила после себя много загадок. Но я знаю – Авгия умерла, потому что потратила всю свою силу на меня. Я встала на ноги, а она как-то сразу слегла и медленно угасла.

Варька соскочила с кровати, а он зажмурил глаза. Она вернулась в постель и положила ему на живот что-то тяжёлое. Он открыл глаза и увидел мушкетон. Она развернула свёрток и высыпала на него золотые украшения.

- Всё это я видела во сне, - сказала она.

- Но это ведь целое состояние! Таких камней я ещё ни разу в руках не держал!

- Ты слышал, что я сказала? – сердито спросила она.

Он словно очнулся.

- Прости, я никак не привыкну к чудесам. Один мушкетон в хорошем состоянии, да такого качества отделки бешеных денег стоит. Это я тебе как профессионал говорю. Ты же сама всё время твердишь о её силе! Сама сказала, что она внушила тебе этот сон!

- Авгия отдала мне мушкетон и украшения, что бы мы с тобой смогли уехать за границу. Мне нельзя оставаться здесь, а тебе нельзя вернуться к своим. Она сказала, что мы переживём войну и будем счастливы, но только не здесь, а где-то далеко. Она не сказала, где. Я ей верю.

Он обнял её и прошептал:

- А я верю в нас. Мы обязательно переживём этот кошмар и будем счастливы. И больше никакой мистики. С меня хватит.