Полынь-поляна

[Скрыть] Регистрационный номер 0157894 выдан для произведения:

«Чтобы познать человека, нужно его полюбить».

Фейербах

Глава 1

Занималось солнечным всплеском утро, освобождая из плена летней ночи небольшой островок – посёлок Светлячки. Событие это громко оглашали сердобольные петухи, перепалки которых доносились до окраины, где стоял невзрачный домишко-пятистенок. Крыша этого неприглядного строения поросла мохом, а некогда голубая краска на деревянных стенах шелушилась, опадая скрюченными ошмётками на землю. Издали могло показаться, что дом был необитаем: бурьян забил еле видимую тропинку и кое-где покосился забор… Но стоявший во дворе рукомойник с полотенцем на гвозде намекал на то, что в доме кто-то жил.

 

Скрипнула дверь, и на пороге показался хозяин – худощавый старик невысокого роста в клетчатой рубахе, тёмно-серых штанах и в калошах на босу ногу. За ним вышел заспанный трёхшёрстный кот. Старик налил в блюдце молока: «Проголодался, бедолага!?» Немного потеребил кота за ухом. Потом стал умываться, громко грохоча рукомойником. Посмотревшись в крошечное встроенное зеркальце, решил пока не бриться, не торопясь, прошаркал к огороду. Откинув крючок на маленькой калитке, толкнул слегка ногой – дверь с ржавым выговором нехотя распахнулась…

 

Полынь-поляна… Серебристо-седое раздолье… Много десятков лет она была жизнью, судьбой Авдеича. Лёгкий ветерок приносил с горьковатым запахом воспоминания, которые теснились, не покидая стариковскую память.

 

Детство всегда прорывалось ужасами войны: бомбёжками, постоянным голодом и щемящим страхом. Смутно помнил прощание с отцом перед уходом на фронт: котомка на столе, молчание перед дорогой, захлопнувшаяся дверь, заплаканная мать и пятеро испуганных ребятишек.

 

Началось время выживания. В начале 1942-го пришло письмо, что отец пропал без вести. Почернела, ссутулилась мать, но в душе всегда надеялась на возвращение отца, и надежда эта не покидала её до самой смерти.

 

Участились бомбёжки: как только появлялся гул, дети прятались под широкой дубовой лавкой и сидели, не шевелясь, до конца налёта. Старенький дом сотрясался от взрывов, но оставался целым и невредимым.

 

Однажды во время такого налёта был подбит наш самолёт, жители видели, как он загорелся, потом с нарастающим гулом упал прямо на полынь-поляну. Лётчик погиб, хоронили его всем посёлком в сосновой рощице. За могилой ухаживали после войны: сначала взрослые, потом их дети – на могиле Неизвестного солдата всегда были цветы: зимой – искусственные, весной – первые подснежники…

 

В следующую зиму пришлось зарезать козу, единственную кормилицу на тот момент, потому что заболел младшенький Стёпка. Часть мяса продали, купили лекарства, остальное растягивали, как могли. Но Стёпку спасти не удалось. Мать тенью ходила по дому, слёз уже не было, она казалась вялой и безразличной. Весной стало хуже: все запасы закончились, приходилось заваривать кору, есть первые побеги лебеды и коренья, чтобы дожить до лета, которое незаметно пролетало; наступала осень с холодными дождями и нещадным ветром, а за нею – зима с лютыми, пробирающими до костей морозами.

 

Авдеич поёжился, как будто ощутил стужу той военной зимы…

 Он вспомнил, как в печи догорали последние щепки от обеденного стола. А на следующий день взял старый мешок и пошёл к вокзалу, чтобы разжиться остатками угля на железной дороге. Набрал почти полмешка, но поздно заметил охранника. Удалось убежать – пришлось бросить собранный уголь.

 

Домой сразу не пошёл, решил отсидеться на вокзале. Вечером на крыльце его встретила мать: «Ты где был?» Ответить не успел, получил подзатыльник: «Воровать вздумал?! Быстро в дом!» У печки стоял мешок с углём, тот, который бросил на станции. Как он попал к ним, догадаться было не трудно. Поговаривали потом, что охранника этого посадили по известной статье.

 

Приходили похоронки, возвращались искалеченные солдаты…

 

1945 – й… Как ждали этого Мая! Слёзы радости и горя! Объятия вперемешку с охапками сирени! Наступило мирное время, но трудностей не стало меньше: повторялись холодные и голодные зимы, но и они остались позади…

 

Глава 2

Опершись на забор, Авдеич смотрел на желтоватые цветки полыни, и память снова забрасывала его в прошлое…

Восемнадцать лет… Четыре года службы в армии. Прибалтика. Разведрота. Приходилось сидеть в засаде по пояс в воде, пробовать на свой страх и риск пищу в лесных избушках (еда могла быть отравленной). Потом было ранение в спину. Госпиталь. И снова родные Светлячки.

А через три года он увидел Наталью на танцплощадке. Она очень сильно выделялась среди своих подруг: статная, с копной тёмно-русых вьющихся волос. Тогда Наталья показалась ему неземной красавицей. Послышались звуки вальса. Куда подевалась смелость? Ноги как вата. А ведь стеснительным его никогда не считали.

«Разрешите пригласить?» - негромко произнёс, подойдя к Наталье, и не узнал собственного голоса.

«Попробуйте!» - улыбаясь, ответила девушка, и они закружились в танце, который стал их судьбой.

Провожая домой Наталью, не чувствовал под собою земли. Запомнились её слова: «Как много звёзд, а становится всё темнее и темнее».

Через год привёл жену в дом с небогатым приданым: стёганое одеяло, две подушки, небольшой коврик и занавески в мелких голубеньких цветочках. Свекровь с радостью приняла невестку: к тому времени двое сыновей уже жили отдельно, младший служил в армии.

В Светлячках строился новый завод – нужны были рабочие руки, молодожёны Фёдор и Наталья сразу устроились на работу. Старый дом уже начинал разваливаться, нужно было подумать о новом. Бревенчатый дом собирали сами, иногда помогали соседи. Нужно было успеть до холодов. Жили в наспех сооружённом шалаше. К ноябрю пятистенок был готов. По обычаю запустили приблудившегося котёнка. «Петуха бы ещё надо!» - беспокоилась Наталья.

А летом следующего года родился Сёмка – первенец, в котором все не чаяли души, особенно бабушка. «Вылитый дед!» - говорила она, подбрасывая на руках внука…

Разрастался посёлок. Появились новые соседи: Виктор и Валентина с двумя сыновьями – Артёмом и Алёшкой; Николай и Мария, приехавшие из северного городка с названием Мирный; Катерина и Иван с дочкой Леночкой. Переживали все горести и радости, ссорились иногда, дружно отмечали праздники, словом, были одной семьёй.

Памятными были дни летнего солнцестояния, когда жгли костры на поляне и все вместе смотрели через пучки полыни, чтобы было хорошее зрение в течение года – так гласило поверье. Потом эти пучки развешивали дома в качестве оберегов от тёмных сил. И Бог миловал…

Подрастали дети; глядя на родителей, сообща решали все свои незатейливые проблемы. А уж их шалостям не было конца. Об одной из них и вспомнил Авдеич, глядя на покосившийся сарай соседей.

Было воскресенье. Стояло пекло. Он во дворе строил новую будку для собаки. Неожиданно откуда-то потянуло дымом, потом всё больше и больше. Побежал к соседям и увидел, что загорелся сарай под камышовой крышей. Фёдор схватил ведро, набрал воды, помчался тушить. Прибежали другие соседи, сарай спасти не удалось, но огонь остановили – могли загореться другие строения. Стали выяснять причину пожара. Мария рассказала, что, когда она шла за водой к колодцу, видела Сёмку и ещё двоих пацанов возле сарая. С пристрастием допросили ребят. Оказалось, что они раскуривали камыш, окурки не затушили, бросили в сухую траву. Попало Сёмке тогда по первое число армейским ремнём. «Ты мог спалить все дома! Ты самый старший! Соображать должен!» - эти слова отца всю жизнь помнил Семён.

 

Но этим же летом произошло ещё одно событие, которое чуть не закончилось трагически. Было нестерпимо жарко. Ребятня отправилась на речку. Не прошло и часа, как прибежала заплаканная Леночка. Толком рассказать ничего не могла, но было ясно: что-то случилось с Алёшкой. Николай,  отец девочки, побежал к месту купания. Оказалось, что Алёшку хотели старым способом научить плавать ребята постарше – оставили на середине реки. Хорошо, хоть успели спасти. Долго тогда на речку ребятню не отпускали, можно было ходить только под присмотром взрослых…

 

Авдеич отошёл от калитки, чтобы подвязать одинокий недозревший подсолнух, собрать в небольшую чашку упавшие яблоки; уставший, поплёлся к дому.

По улице проходили бабы с вёдрами, шли на пастбище. Летом, кроме утренней и вечерней, была и дневная дойка: молока было много, и к вечеру бурёнки всё равно приходили с полным выменем.

Авдеичу вспомнилось, как много лет назад их корова Зорька не пришла вместе со стадом: заблудилась в лесу, а пастух не заметил. Её искали ночью с фонарями чуть ли не всем посёлком. Но под утро домой корова вернулась сама, направилась прямиком к хозяйке. Давно прошло время дойки – нужно было облегчить мучения бурёнки…

 

 Глава 3

Авдеич занёс в коридор яблоки, разогрел себе нехитрый обед, подкрепился и лёг отдохнуть. Начиналось самое пекло, жара загоняла всех под крышу, потому что невозможно было находиться даже в тени – такой был нестерпимый зной. Но дом сохранял прохладу, как и зимой – тепло.

Авдеич прикрыл глаза и вспомнил, как все зимние каникулы сыновья Сёмка и Антошка катались на санках с полынь-поляны в овраг. Приходили промокшие с головы до ног. Наталья ругалась: «Где теперь сушить всё?! Марш быстро на печку, чтобы не заболели!» Потом звала всех ужинать, сама кормила младшенькую Верочку и укладывала малышку спать.

На Рождество дети колядовали, приносили много сладостей: к этому празднику готовились и старались угостить чем-нибудь редким, изысканным, насколько позволяли средства.

Рождество медленно перетекало в Крещение. Крещенские вечера ждали, особенно девчата, ведь это было время гаданий. Предсказывали судьбу зеркала, огонь, вода, куры и зёрна, и даже валенки…

Однажды Авдеичу пришлось снимать с козырька трубы валенок одной девицы – не долетел предмет обуви во время гадания до цели. «Хлопот с вами не оберёшься! Средь ночи подняли! Я вам что ль суженый, по крышам лазить!» - ворчал он, сбрасывая с крыши пропахший дымом валенок. «Мороз какой! Дома сидеть надо! Женихи гурьбой ходят! Чего гадать! Выбирай только!» - не унимался он.

Зима проходила с удовольствием: дети возводили снежные крепости, взрослые помогали – получались лабиринты, где можно было затеряться. На поляне заливали каток. Ждали Масленицу… Наперебой угощали блинами. А на площади, как всегда, вывешивали на обледенелый столб войлочные сапоги «прощай молодость» или валенки. Не каждому удавалось стать обладателем таких «уникальных» трофеев, но желающих было много. Гармошка балагурила на все лады – к вечеру в пляс пускались даже самые застенчивые и ленивые…

Наступал пост. Соблюдался по желанию, не всеми, правда, на столе мясо не появлялось до Пасхи. Религиозные предпочтения афишировать было не принято, но иконы висели в углу почти в каждом доме: остались от предков, память о которых чтили в любой семье.

В Вербное Воскресенье Наталья ходила пешком пятнадцать километров в соседнее село Вешки святить веточки вербы: в Светлячках церковь была оборудована под амбар, и там хранилось зерно. А через неделю там же святили куличи.

«Христос воскресе!» - с этими словами заходили все соседи. «Воистину воскресе!» - отвечали все, кто был в доме. На столе появлялись угощения, наливки. Праздновали допоздна: за душу брали народные песни под баян, плясали «цыганочку», «барыню» с выходом. Всё было в меру, потому что назавтра – хлопотливый, трудный рабочий день.

Однажды, как раз через неделю после Пасхи, на заводе чуть не произошла авария по халатности одного из работников; трагедии тогда удалось избежать – в этом была заслуга и Фёдора Светлова. И как-то незаметно перестали Фёдора называть по имени, чаще Фёдором Авдеичем, а потом и вовсе привыкли, оставили только отчество. Уважали, хоть не было никаких титулов и званий. Но опыту его не было цены. И Авдеич никогда не отказывался помочь. За добросовестную работу ко Дню Победы наградили грамотой и дали премию. Они с Натальей добавили к накопленным деньгам и купили мотоцикл.

Авдеич получил права, водил лихо. Этим же летом научился ездить на мотоцикле и Сёмка. Целое воскресенье провёл Авдеич с ним на полынь-поляне. К вечеру сын управлялся с мотоциклом не хуже отца.

Уставший, Авдеич пришёл домой, поужинал, прилёг на диван почитать газету: всегда интересовался новостями. Не прошло и получаса, как вбежала взволнованная Наталья: «Федь, к нам участковый». Авдеич встал, накинул рубаху и вышел во двор узнать, в чём дело.

Участковый, поздоровавшись, спросил:

 - Фёдор Авдеич, мотоцикл ИЖ №28-16 Ваш?

 - Мой, - ответил Авдеич, не понимая, что произошло.

 - У Вас его украли. Только что задержали угонщика.

 - Как угнали? Я его час назад в сарай поставил.

 - А сейчас он стоит в участке, - ответил милиционер.

Оказалось, что Сёмка решил похвастаться перед друзьями, ну и девчонок покатать… Конечно, пацану влетело. А сарай Авдеич стал запирать на ключ, чтобы не было искушения. Ребятне купил футбольный мяч, поставил ворота на поляне. Это оказалось лучше для всех. Пацаны,а когда и взрослые, с азартом гоняли мяч. Собирались и болельщики, а полынь-поляна была непременным участником футбольных баталий, пока не начинались занудные осенние дожди…

 

 

 

Глава 4

 

Был на исходе октябрь. Посёлок готовился к ноябрьским праздникам. Но накануне страшная трагедия потрясла Светлячки. Когда поздно вечером Катерина возвращалась домой, наткнулась на повозку, лошадь была привязана к дереву и громко фыркала. В темноте казалось, что на телеге никого нет, но, подойдя поближе, женщина увидела страшную картину: Виктор и Валентина лежали в луже крови – были мертвы. Испуганная Катерина истошно закричала, прибежали другие  соседи. Осветили фонарём и увидели в одной руке Виктора окровавленный нож, в другой – записку, в которой он написал, что убил свою жену и больше не хочет жить сам. Причиной, как потом судачили бабы, была ревность. Валентина считалась необыкновенно красивой женщиной в посёлке, а Виктор был вспыльчив. Разыгралась ссора, он ударил её ножом в горячке, опомнился, хотел везти в больницу, но, когда увидел, что её уже не спасти, покончил жизнь самоубийством.

Очень долго не смолкали разговоры об этой чудовищной трагедии. «Какая пара была! И детей жалко! Сироты!» - горестно вздыхали бабы. После похорон детей на воспитание взяла сестра Валентины.

«Горе – самое стойкое из всех наших чувств», - писал О. Бальзак. Но и оно притупляется. А жизнь имеет свойство менять печальные очертания  на радостные, оставляя памяти право на хранение…

Прошли новогодние праздники, нежданно-негаданно к Светловым нагрянули гости из Москвы: младший брат Авдеича с женой. Одним словом, столичные жители, модные донельзя, привезли подарки детям, Наталье. Светловы пригласили соседей, чтобы отпраздновать это событие. Выпили за «Приезд!» не один раз, поговорили о том о сём, разошлись за полночь.

А на следующий день Авдеич решил истопить баньку гостям. На этот случай и венички разные имелись: дубовые, берёзовые. Но топилась баня «по-чёрному». Внутри стоял котёл с водой, который нагревался часов пять. Когда всё было готово, Авдеич позвал брата и ещё двоих соседей за компанию. Прихватили ёмкость с самогоном втайне от женщин. Гулять так гулять! Зачем нужен был такой сугрев?! Но дело сделано! Блаженством правят бесы!

Не прошло и часа, как раздался грохот – по очереди из бани во двор выскочили все в саже мужики, прикрываясь тем, что попало под руку. Баба Шура в это время проходила мимо дома с двумя вёдрами воды, от удивления и неожиданности свалилась в сугроб вместе с коромыслом. Долго потом потешались соседи над мужиками: «Надо же прикрылись! Вениками да шляпами!» Авдеич после такого конфуза решил соорудить новую баню…

Пробиралась память в прошлое, проносились годы жизни, как будто это было вчера. Авдеич подошёл к окну, посмотрел на заросший травой палисадник, а ведь когда-то это был роскошный цветник: Наталья сажала тюльпаны, георгины, розы, астры – глаз не отвести! А уж как любила дарить всем цветы! О её щедрости и доброте знал почти каждый в Светлячках. Как будто про неё написал много веков назад Сенека: «Научись сперва добрым нравам, а затем мудрости, ибо нельзя без первых уроков  научиться последней».

Соседи старались не пользоваться добротой Натальи корысти ради. Но сама Наталья однажды очень сильно пострадала от своего милосердия и гостеприимства.

Было в разгаре лето. Хлопотливая пора. Наталья с утра до вечера занималась поливкой, прополкой грядок. Решив немного передохнуть, присела на скамейке под вишней. Появилась цыганка с ребёнком на руках: «Хозяйка, дай воды, если не трудно». Наталья сходила в дом и вынесла кружку с морсом. Ребёнок заплакал, цыганка присела на скамейку, чтобы покормить его. На улице было очень жарко, и Наталья пригласила женщину в дом. Та поблагодарила и прошла за хозяйкой в горницу. Через полчаса сытый ребёнок уже спал. Цыганка предложила Наталье погадать, та сначала отказалась, но потом согласилась. Пророчество цыганки стало для неё потрясением: «Сейчас у тебя всё хорошо, будут здоровы дети, но через год сама заболеешь и умрёшь». С этими словами цыганка взяла ребёнка и вышла из дома. Больше Наталья её не видела.

Для неё наступили чёрные дни, она постоянно думала о том, что её малышке Верочке только три года. Как она будет без матери? Мужу ничего не сказала: она ведь отдала цыганке последние деньги. Наталья таяла на глазах, а Авдеич не мог понять, что происходит с женой. Прошёл месяц, другой, и она решила всё рассказать мужу. Когда уставший Авдеич пришёл с работы, Наталья со слезами на глазах поведала историю двухмесячной давности. Негодованию Фёдора не было предела: «Как ты могла поверить цыганке?! Так можно себя в могилу загнать и без предсказаний. И думать больше об этом не смей!» Наталья немного успокоилась, но тревожная мысль прочно засела в голове и улетучилась только через год. С тех пор Наталья цыган не подпускала даже к калитке. Но очень любила цыганские песни. Когда однажды табор остановился на полынь-поляне, а вечером заполыхали костры, Наталья допоздна слушала раздольные, бередящие душу цыганские песни…

 

Глава 5

Время… Неукротимое время… Уходит безвозвратно… Ещё Платон заметил: «Время уносит всё; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу».

Давно уже седина тронула волосы Авдеича, медлительнее стала походка, рассудительнее речи…

Выросли дети. Сыновья уехали в город; осталась только младшенькая Верочка, но и она была почти невестой – шестнадцать лет. Парни засматривались на неё, провожали домой после танцев.

Заканчивались каникулы. Оставался последний год учёбы в школе. Лето уже приглашало в гости осень. Полным ходом шла уборка урожая, просушенное сено собиралось в стога. Такой стог был смётан и возле двора Авдеича, сеном был забит и огромный чердак сарая. Зимовать можно без лишних хлопот – скотине корма хватит. Покос был нелёгкий – сено стоило дорого.

Подходил к концу последний рабочий день недели. Верочка убежала на танцы, а Авдеич и Наталья, посмотрев телевизор, пошли спать. Когда стрелки на ходиках с кукушкой показывали без четверти двенадцать, Наталья проснулась и решила посмотреть в окно: не пришла ли дочь – обычно на лавочке собиралась целая компания. Никого не было. Зато возле стога сена кто-то старательно чиркал спичками. Недолго думая, Наталья стала будить мужа: «Вставай быстрее, кто-то хочет поджечь сено!» Авдеич вскочил, спросонья схватил лежавшую на печи кочергу и в раскрылившихся семейных трусах рванул к двери. Наталья в ночной рубашке с пластмассовым горшком из-под цветов поспешила за ним. На цыпочках прошли по двору, Авдеич тихонько открыл калитку и с криком: «Какого рожна ты здесь делаешь?!» - набросился на поджигателя. Наталья уже занесла было горшок над головой, но вовремя услышала: «Дядя Федя, это я, Саша Забелин. Жду Веру. Мы договорились встретиться, а её нет». Сконфуженные Наталья и Авдеич ретировались. Чуть не угрохали будущего жениха. Попросив прощения, ушли в дом, обвиняя друг друга: «Зачем разбудила? Парень просто хотел закурить», - ворчал Авдеич. «А ты чего сразу за кочергу схватился?» - не уступала Наталья. Конечно, уснуть сразу не удалось после такого «вояжа». Потом долго слушали, как хохотала их дочь под окнами: видимо, ухажёр рассказывал в лицах про ночное приключение.

Подходили другие парни и девчонки, взрыв смеха разносился по всему посёлку. Наверное, это продолжалось бы и ещё, но подъехал на велосипеде Митька Смирнов с охапкой роскошных ромашек, подарил девчонкам по букетику. Вскоре разошлись по домам.

Наутро баба Шура, проводив свою Ночку на пастбище, заглянула в  палисадник и обнаружила, что от её ромашек не осталось и следа. Расстроенная, направилась к Наталье, чтобы рассказать о постигшем её несчастье. Зашла в дом и обомлела: на окне в вазе стояли её ромашки. Дар речи был потерян, Наталье пришлось долго приводить её в чувство, чтобы узнать, в чём дело. Потом вдвоём разбудили Верочку, учинили допрос - прояснили ситуацию до конца. Чтобы собрать все улики, баба Шура навестила девчонок, у которых были остальные букеты. С такими доказательствами припёрла Митьку к стенке. Тот отказываться не стал. Похитителю ромашек предстояло искупление грехов: выкопать всю картошку на огороде бабы Шуры. Она жила одна – помочь ей было некому.

«Для девчонок мог бы и попросить! Пошто отказала бы?! А теперь отрабатывай! Не будешь брать без спроса», - ворчала она, угощая компотом из слив нечаянного работника…

На лице Авдеича проглянула лёгкая улыбка. Приятные воспоминания согревали душу, облачаясь в вернулся…горестные: той же осенью Митьку забрали в армию… Из Афганистана Дмитрий Смирнов не

 

Глава 6

Медленно приводя в порядок ворох мыслей, Авдеич прошёлся по двору, сел на скамейку под вишней.

«Закат багровый – будет ветер», - отметил старик про себя. А память неустанно возвращала в прошлое…

В конце 1988 года умерла мать Авдеича Зинаида Поликарповна, а через год в Светлячки приехал друг и однополчанин отца из Польши и рассказал, как и где погиб Авдей Светлов. Через неделю собрались с Натальей, поехали на место гибели отца, привезли родную землицу из Светлячков на братскую могилу. Горько было осознавать, что мать не дожила до этого совсем немного…

Почти каждое лето к Авдеичу и Наталье приезжали внуки. В этот раз гостила одна внучка Дашенька, четырёх лет. Бабушка и дедушка не могли налюбоваться внучкой. Всё свободное время Авдеич проводил с ней: ходил на речку, учил плавать, мастерил качели, даже детские фильмы смотрели вместе. Смышлёной Дашка была не по годам. Как-то, посмотрев сказку «Двенадцать месяцев», после слов Января-месяца «Нет, уж если они на задних лапках ходят, так из них людей не сделаешь» спросила: «Почему не сделаешь, деда, мы ведь тоже на одних ногах ходим?» Авдеич сразу и не нашёлся, что ответить. Сбивчиво объяснил, что собаки и люди устроены по-разному. Дашка потом долго пыталась научить Шарика ходить на задних лапах. Тот сопротивлялся сначала, но научился. То ли учитель хороший был, то ли ученик…

Авдеич тронул рукой качели, они заскрипели – не для кого смазывать, теперь у внуков другие игрушки…

Нагрянули непроглядные 90-е, времена, когда товарищи скоропостижно превратились в господ. Магазины заполнялись невиданными деликатесами: от маргарина до шоколадных изысков; очередей не стало, но не было и денег: пенсии и зарплату платить перестали – опять нужно было выживать. Выручали огороды – не давали умереть с голоду.

Поселковую жизнь разнообразили «мыльные творения» из-за бугра. «Рабыня Изаура» потрясла Светлячки новизной сюжета. Соседей объединяли вечерние обсуждения на лавочке под вишней. Предлагались разные варианты развития действия, но задуманный сюжет неумолимо стоял на своём. «Рабство и раболепие искоренить трудно», - глубокомысленно произнесла однажды Герасимовна, мать Марии, после просмотра очередной серии. Она перебралась к детям из небольшого колымского городка незадолго до перестройки.

Единодушны были жители Светлячков в сочувствии к рабыне и в ненависти к тиранам. Как только не разучились сопереживать в такое лихолетье? Интерес не угасал: тянуло людей к «неизведанному», которое было рядом: любовь, ненависть, жизненная трагедия…

Обострённое чувство справедливости находило утешение в счастливом окончании драматической истории: изначально заложена в человеке доброта, и никуда от этого не деться…

Менялись предпочтения во всём: кино, музыке… Появлялись другие лидеры сцены, а то, что когда-то было любимо, похоронено на время в «пыльных чуланах» памяти. Но всегда остаются истоки: классическая музыка, русские песни, пленяющие душу, без которых не обходится ни одно застолье…

Апогеем интереса к сериалам стала «киноэпопея» «Просто Мария». В означенный час пустели улицы, забрасывались огороды и все неотложные дела. Телевизоры «недоумевали» и были «польщены» столь пристальным вниманием людей.

Если «Рабыню Изауру» смотрели на одном дыхании, то сериал «Просто Мария» разбирали «по косточкам», взвешивая на достоверность каждый фрагмент. Когда доходило дело до гардероба Марии, то обсуждениям поселковых женщин не было конца. Мужики, конечно, смиренно молчали. Это могло продолжаться до позднего вечера, если по улице не проходила какая-нибудь девица в мини-юбке на высоченных каблуках. Разговор тут же переключался: «Ишь, пошла, ни стыда ни совести. Лучше бы уж совсем без юбки!» Мужики и бабы на время объединялись в суждениях, и разговор плавно перетекал в прошлое житьё-бытьё. «Куда как удобнее валенки и телогрейка с ушанкой», - бормотал Авдеич, его одного не увлекала «модная» тема, хотя в молодости, когда появилась возможность, любил пофорсить: часто менял галстуки – у него их имелась целая дюжина. Это была слабость Авдеича в ту пору. Но теперь они украшали только вешалку старого шифоньера, отражаясь в зеркале пёстрым строем: от «пожара в джунглях» до тёмно-синего в крапинку…

Новый век принёс боль и утрату: под Рождество умерла Наталья, и всё потеряло смысл. Пустота -    без цвета и звуков, без желаний и надежд…

Уходили в небытие воспоминания Авдеича. В сумерках слышался колокольный звон, а, может, это ему только казалось… Он по привычке прошёл к калитке в конце огорода. Полынь-поляна, как всегда, распахнула свои объятия. До боли родной запах растревожил память, которая откликнулась словами Натальи: «Горчит полынь, цветёт, седея».