Лунное затмение, гл.4
Первый курс по традиции заканчивался диалектологической практикой – студенты разъезжались по деревням изучать особенности местной речи. Света из Рахьи совершенно не хотела ехать на две недели в какую-нибудь ещё более глубокую «дыру» и проявила чудеса изобретательности, выбив для себя и своей единственной утренней слушательницы «рублёвые места». Им предстояло провести эти две недели на кафедре, наводя порядок в скучной диалектологической картотеке. Анюту вполне устраивал такой расклад. Всё равно они с Женей попали бы в разные деревни.
Перебирая карточки, Аня почти не вникала в их смысл, а всё мечтала, мечтала под Светкины нескончаемые фантазии… Но постепенно увлеклась работой и не заметила, как пролетело четырнадцать дней.
- Свобода! – завопила Светлана, когда они в последний раз закрыли за собой тяжёлую тёмную дверь.
- Свобода-то свобода, только вот что с ней делать? – без всякого энтузиазма откликнулась Анюта. – Погода – дрянь. Лето называется…
- Слушай, а хочешь со мной на Украину? Меня к тётке отправляют. Одной скучно, поехали, а? – вдруг предложила Света.
- А можно? – засомневалась Аня.
- Конечно! Тётка только рада будет – она молодёжь любит, – воодушевилась приятельница.
Тётя Вера оказалась женщиной неопределенного возраста, выкуривавшей в день две пачки дешёвых сигарет и умеющей виртуозно рассказывать анекдоты, которых она знала очень много.
Городок Курахово Донецкой области напоминал скорее большую деревню. В его деревянной части, на улице Нагорной, прямо под ногами валялись абрикосы – что вызывало у Анюты ежедневный бурный восторг. Не менее удивительным казалось то, что через каждые десять метров на «тротуарах» сидели бабули с семечками и норовили каждому проходящему мимо всунуть в руку свёрнутый из газеты кулёк. По этой причине все улицы Курахово, даже в кирпичной – цивилизованной – части были заплёваны и засыпаны шелухой. Спустя годы, бабули с семечками размножились и распространились по многим областям бывшего Советского союза. Но в начале восьмидесятых Аня впервые встретилась с этим явлением на Украине и не могла сдержать смеха, видя раскрашенных, вальяжно прогуливающихся дам, плюющихся во все стороны семечками!
Отдых в Донецкой области оставил после себя не только уйму разнообразных впечатлений и знакомств, но и довольно своеобразные последствия. Через пару дней после возвращения в Питер, Аня испугалась, услышав свой голос, гремевший на всю аптеку:
- Гематоген!
Вместо нормальных «г» её горло источало явно украинский вариант этого звука – да ещё так грубо и громко, что девушку передёрнуло. Несколько дней Анюта следила за своей речью, но оказалось, что вновь приобретённое произношение так же незаметно исчезло, как и появилось.
Лето, как всё хорошее, пролетело быстро. Заканчивалось беззаботное ничегонеделание, впереди – ставшие уже привычными лекции, семинары и книги, книги – бесконечные списки, которые можно освоить только если читать круглосуточно, даже во сне…
Первое сентября всегда радостно будоражит и школьников, и студентов. Это ещё не учёба, а только первая встреча после длинных каникул, обмен впечатлениями, ожидание чего-то нового, пока не известного…
Аня сразу же нашла глазами в толпе Евгения – он возвышался не только над девчонками, но даже над хоть и редкими, но отнюдь не маленькими юношами. Женя загорел и казался более взрослым, чем другие ребята с курса. Исчез милый беспорядок, ещё недавно царивший во всём его облике. Даже странно было видеть Женьку с аккуратной стрижкой и в отглаженных брюках. «Ещё бы галстук нацепил!» – улыбнулась про себя Анюта.
Евгений тоже заметил Аню, протиснулся сквозь толпу и, подойдя к ней вплотную, расплылся в улыбке:
- Здравствуйте, Анюта! Вот, наконец-то, и Вы! А мы уж заждались.
Никогда не поймёшь, что у Женьки на уме! Действительно, он рад встрече или просто придуривается… На всякий случай Аня ответила нейтрально и коротко:
- Привет от старых штиблет!
Пока она соображала, как относиться к «знаку внимания со стороны высочайших особ», Женьку уже закружил вихрь общественной работы – к нему подлетел председатель редколлегии и увлёк в неизвестном направлении.
Назавтра было второе сентября, и студенческая жизнь начала входить в свою привычную колею. Дни побежали, сменяя друг друга и становясь всё короче.
Сентябрь выдался настолько тёплым и солнечным, что казалось, осень заблудилась или просто решила пока не пугать изнеженный летним теплом город. Деревья удивлённо шелестели не тронутой холодом листвой, а люди находились в каком-то расслабленном состоянии: неспешно прогуливались по набережным и смело оставляли дома зонтики.
Но в начале октября осень будто опомнилась, набросилась на город с остервенением и в несколько дней сделала его унылым, мокрым и холодным. На улицах стало мрачно от потемневших газонов и серо-коричневой одежды прохожих. Испуганные сморщенные листья, сорванные резким холодным ветром с деревьев, падали в лужи, прилипали к перилам, бросались под ноги пешеходов.
Анюта, до сих пор находившаяся в приподнятом настроении, приуныла. Она жутко мёрзла по утрам в троллейбусах, а, забежав в метро, с ужасом смотрела на свои фиолетовые руки. Но главной болью были волосы. Непонятно, как это другие девчонки умудрялись приехать в институт с причёсками? Аня по сорок минут проводила у зеркала, начёсывая и заливая лаком макушку, потом старательно закрывалась от дождя и ветра зонтом – но всё напрасно! Ввалившись в раздевалку и протолкнувшись к зеркалу, она с омерзением смотрела на своё взлохмаченное отражение…
Сегодня ветер бушевал с особой силой, даже с каким-то остервенением. Зонт сразу же вывернуло наизнанку, и ледяной дождь хлестал по лицу, размазывая тушь и прилепляя к накрашенным губам мокрые пряди растрепавшихся волос. Пробираясь по неблагоустроенному и второй десяток лет остающемуся новостройкой пространству, Аня угодила ногой в чёрную лужу и обдала мерзкой жижей собственный плащ.
В таком виде ехать в институт невозможно. Несчастная развернулась и побежала домой, уже не разбирая дороги и не пытаясь удержаться на поребрике. Навстречу, к троллейбусной остановке, бежали люди, они не обращали внимания на плачущую девушку – но ей казалось, что все только на неё и глазеют! Было стыдно, холодно и мокро.
Аня влетела в квартиру, с грохотом захлопнула дверь и в изнеможении опустилась на пол. Дома ещё была мама, она выглянула из комнаты и испуганно спросила:
- Что случилось?!
- Я упала в лужу, вся испачкалась, и вообще у меня болит голова! – прорыдала дочь.
- А я уж думала, на тебя кто-то напал, - успокоилась Валентина Ивановна.
- Да кому я нужна!
- Ну ладно, ладно, вставай – что ты на пол уселась! А ревёшь-то чего? Подумаешь, испачкалась. Давай раздевайся и ложись. Наверное, простудилась. Горло не болит? Разве можно в такую погоду без головного убора ходить!
- Какой, к чёрту, убор! – не выдержала Анюта. – Мама, что тебе от меня надо?!
- Не ори на меня! Ложись иди поспи. Или чаю попей. Мне на работу пора, не заводи с утра, и так голова кругом!
- А у меня квадратом! Не фиг было рожать меня! Родили урода… - и Аня снова разревелась. Она хотела что-нибудь добавить про дурацкое имя – но этого уж мама точно не поймёт. Дома Аню по-прежнему звали Нетточкой и все её «взбрыки» относили к затянувшемуся переходному возрасту.
Мама что-то ещё бормотала, убегая на работу: про трудный возраст, про молодость и глупость и про то, что всё будет хорошо – рано или поздно.
Наконец, она ушла, подталкивая Антошку – «младшенького» – который так и не выдал никакой реакции на происходящее, потому что собирался проснуться только в детском саду. Аня постепенно успокоилась и почувствовала себя совершенно разбитой. Медленно раздевшись, она подалась в неуютную, заставленную какими-то банками и коробками кухню. Автоматически включила газ, поставила чайник. Села за стол. Опустила на руки голову. Закрыла глаза.
Из темноты полудрёмы стали появляться чьи-то лица, они улыбались, строили рожи, потом исчезали. И вдруг Аня увидела знакомые глаза. Тёмные, дурманящие. «Два омута»… Это точно про Женькины глаза... Утонуть бы в них! Вот они приближаются… Аня вздрогнула. Если он был здесь, рядом! Но это невозможно. Этого никогда не может быть. Он недосягаем. Женя… Евгений… Он красив, как Бог! И в то же время такой смешной, такой замечательный!
Что-то новое, непонятное заполняло всё её существо. Она взяла с холодильника листок с карандашом и на одном дыхании, без зачёркиваний и раздумий, написала:
Я думала: ты Бог! Но ты так прост…
Я думала: дитя. Но ты так сложен!
Я думала, что ты – последний вздох,
Когда вдохнёшь – а выдох невозможен…
…Я думала, а чайник закипал,
Мне было грустно и хотелось чаю.
Быть может, я не встретила тебя
И никогда уже не повстречаю…
Тут чайник, наконец, закипел, Анюта бросила прямо в чашку заварку и залила кипятком. Закончив с кулинарными делами, решила вернуться к творчеству – тем более что строчки сами просились на бумагу:
Ну, вот и чай! Спокойно и тепло,
Когда он рядом пахнет и дымится.
Как хорошо сидеть и вспоминать –
Перебирать в уме людские лица.
Я вспомнила: ты был тот фараон!
А я тогда была твоя рабыня.
Но от меня остался только стон,
А от тебя осталось только имя…
«Ну, загнула!» – усмехнулась Анюта и, довольная собой, приступила к чаю. Сделав несколько глотков, юная поэтесса поняла, что зверски хочет спать. Пошла в комнату, рухнула на диван и моментально уснула с блаженной улыбкой на устах.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Евгений появился в институте перед самой летней сессией. Он
заметно прихрамывал, имел бледный вид, но при этом всё так же смеялся над всем
и вся – видно, юмор в нём был неистребим. Анюте нравилось, что девчонки вокруг
её героя буквально держаться за животы от смеха. Если бы Аня чуть-чуть
задумалась, то поняла бы, что гордится Женей. Но в том-то и дело, что думать в
его присутствии девушка не могла. Она жила ощущениями, которые внешне
выражались лишь в нараставшей застенчивости.
Первый курс по традиции заканчивался диалектологической
практикой – студенты разъезжались по деревням изучать особенности местной речи.
Света из Рахьи совершенно не хотела ехать на две недели в какую-нибудь ещё
более глубокую «дыру» и проявила чудеса изобретательности, выбив для себя и
своей единственной утренней слушательницы «рублёвые места». Им предстояло
провести эти две недели на кафедре, наводя порядок в скучной диалектологической
картотеке. Анюту вполне устраивал такой расклад. Всё равно они с Женей попали
бы в разные деревни.
Перебирая карточки, Аня почти не вникала в их смысл, а всё
мечтала, мечтала под Светкины нескончаемые фантазии… Но постепенно увлеклась
работой и не заметила, как пролетело четырнадцать дней.
- Свобода! – завопила Светлана, когда они в последний раз закрыли
за собой тяжёлую тёмную дверь.
- Свобода-то свобода, только вот что с ней делать? – без
всякого энтузиазма откликнулась Анюта. – Погода – дрянь. Лето называется…
- Слушай, а хочешь со мной на Украину? Меня к тётке
отправляют. Одной скучно, поехали, а? – вдруг предложила Света.
- А можно? – засомневалась Аня.
- Конечно! Тётка только рада будет – она молодёжь любит, –
воодушевилась приятельница.
Тётя Вера оказалась женщиной неопределенного возраста,
выкуривавшей в день две пачки дешёвых сигарет и умеющей виртуозно рассказывать
анекдоты, которых она знала очень много.
Городок Курахово Донецкой области напоминал скорее большую
деревню. В его деревянной части, на улице Нагорной, прямо под ногами валялись
абрикосы – что вызывало у Анюты ежедневный бурный восторг. Не менее
удивительным казалось то, что через каждые десять метров на «тротуарах» сидели
бабули с семечками и норовили каждому проходящему мимо всунуть в руку свёрнутый
из газеты кулёк. По этой причине все улицы Курахово, даже в кирпичной – цивилизованной
– части были заплёваны и засыпаны шелухой. Спустя годы, бабули с семечками
размножились и распространились по многим областям бывшего Советского союза. Но
в начале восьмидесятых Аня впервые встретилась с этим явлением на Украине и не
могла сдержать смеха, видя раскрашенных, вальяжно прогуливающихся дам,
плюющихся во все стороны семечками!
Отдых в Донецкой области оставил после себя не только уйму
разнообразных впечатлений и знакомств, но и довольно своеобразные последствия.
Через пару дней после возвращения в Питер, Аня испугалась, услышав свой голос,
гремевший на всю аптеку:
- Гематоген!
Вместо нормальных «г» её горло источало явно украинский
вариант этого звука – да ещё так грубо и громко, что девушку передёрнуло.
Несколько дней Анюта следила за своей речью, но оказалось, что вновь
приобретённое произношение так же незаметно исчезло, как и появилось.
Лето, как всё хорошее, пролетело быстро. Заканчивалось
беззаботное ничегонеделание, впереди – ставшие уже привычными лекции, семинары и книги, книги – бесконечные
списки, которые можно освоить только если читать круглосуточно, даже во сне…
Первое сентября всегда радостно будоражит и школьников, и
студентов. Это ещё не учёба, а только первая встреча после длинных каникул,
обмен впечатлениями, ожидание чего-то нового, пока не известного…
Аня сразу же нашла глазами в толпе Евгения – он возвышался
не только над девчонками, но даже над хоть и редкими, но отнюдь не маленькими
юношами. Женя загорел и казался более взрослым, чем другие ребята с курса.
Исчез милый беспорядок, ещё недавно царивший во всём его облике. Даже странно
было видеть Женьку с аккуратной стрижкой и в отглаженных брюках. «Ещё бы
галстук нацепил!» – улыбнулась про себя Анюта.
Евгений тоже заметил Аню, протиснулся сквозь толпу и,
подойдя к ней вплотную, расплылся в улыбке:
- Здравствуйте, Анюта! Вот, наконец-то, и Вы! А мы уж
заждались.
Никогда не поймёшь, что у Женьки на уме! Действительно, он
рад встрече или просто придуривается… На всякий случай Аня ответила нейтрально
и коротко:
- Привет от старых штиблет!
Пока она соображала, как относиться к «знаку внимания со
стороны высочайших особ», Женьку уже закружил вихрь общественной работы – к
нему подлетел председатель редколлегии и увлёк в неизвестном направлении.
Назавтра было второе сентября, и студенческая жизнь начала
входить в свою привычную колею. Дни побежали, сменяя друг друга и становясь всё
короче.
Сентябрь выдался настолько тёплым и солнечным, что казалось,
осень заблудилась или просто решила пока не пугать изнеженный летним теплом
город. Деревья удивлённо шелестели не тронутой холодом листвой, а люди
находились в каком-то расслабленном состоянии: неспешно прогуливались по
набережным и смело оставляли дома зонтики.
Но в начале октября осень будто опомнилась, набросилась на
город с остервенением и в несколько дней сделала его унылым, мокрым и холодным.
На улицах стало мрачно от потемневших газонов и серо-коричневой одежды
прохожих. Испуганные сморщенные листья, сорванные резким холодным ветром с
деревьев, падали в лужи, прилипали к перилам, бросались под ноги пешеходов.
Анюта, до сих пор находившаяся в приподнятом настроении,
приуныла. Она жутко мёрзла по утрам в троллейбусах, а, забежав в метро, с
ужасом смотрела на свои фиолетовые руки. Но главной болью были волосы.
Непонятно, как это другие девчонки умудрялись приехать в институт с причёсками?
Аня по сорок минут проводила у зеркала, начёсывая и заливая лаком макушку,
потом старательно закрывалась от дождя и ветра зонтом – но всё напрасно!
Ввалившись в раздевалку и протолкнувшись к зеркалу, она с омерзением смотрела
на своё взлохмаченное отражение…
Сегодня ветер бушевал с особой силой, даже с каким-то
остервенением. Зонт сразу же вывернуло наизнанку, и ледяной дождь хлестал по
лицу, размазывая тушь и прилепляя к накрашенным губам мокрые пряди
растрепавшихся волос. Пробираясь по неблагоустроенному и второй десяток лет
остающемуся новостройкой пространству, Аня угодила ногой в чёрную лужу и обдала мерзкой жижей
собственный плащ.
В таком виде ехать в институт невозможно. Несчастная
развернулась и побежала домой, уже не разбирая дороги и не пытаясь удержаться
на поребрике. Навстречу, к троллейбусной остановке, бежали люди, они не
обращали внимания на плачущую девушку – но ей казалось, что все только на неё и
глазеют! Было стыдно, холодно и мокро.
Аня влетела в квартиру, с грохотом захлопнула дверь и в
изнеможении опустилась на пол. Дома ещё была мама, она выглянула из комнаты и
испуганно спросила:
- Что случилось?!
- Я упала в лужу, вся испачкалась, и вообще у меня болит
голова! – прорыдала дочь.
- А я уж думала, на тебя кто-то напал, - успокоилась
Валентина Ивановна.
- Да кому я нужна!
- Ну ладно, ладно, вставай – что ты на пол уселась! А
ревёшь-то чего? Подумаешь, испачкалась. Давай раздевайся и ложись. Наверное,
простудилась. Горло не болит? Разве можно в такую погоду без головного убора
ходить!
- Какой, к чёрту, убор! – не выдержала Анюта. – Мама, что
тебе от меня надо?!
- Не ори на меня! Ложись иди поспи. Или чаю попей. Мне на
работу пора, не заводи с утра, и так голова кругом!
- А у меня квадратом! Не фиг было рожать меня! Родили урода…
- и Аня снова разревелась. Она хотела что-нибудь добавить про дурацкое имя – но
этого уж мама точно не поймёт. Дома Аню по-прежнему звали Нетточкой и все её
«взбрыки» относили к затянувшемуся переходному возрасту.
Мама что-то ещё бормотала, убегая на работу: про трудный
возраст, про молодость и глупость и про то, что всё будет хорошо – рано или
поздно.
Наконец, она ушла, подталкивая Антошку – «младшенького» –
который так и не выдал никакой реакции на происходящее, потому что собирался
проснуться только в детском саду. Аня постепенно успокоилась и почувствовала
себя совершенно разбитой. Медленно раздевшись, она подалась в неуютную,
заставленную какими-то банками и коробками кухню. Автоматически включила газ, поставила
чайник. Села за стол. Опустила на руки голову. Закрыла глаза.
Из темноты полудрёмы стали появляться чьи-то лица, они
улыбались, строили рожи, потом исчезали. И вдруг Аня увидела знакомые глаза.
Тёмные, дурманящие. «Два омута»… Это точно про Женькины глаза... Утонуть бы в
них! Вот они приближаются… Аня вздрогнула. Если он был здесь, рядом! Но это
невозможно. Этого никогда не может быть. Он недосягаем. Женя… Евгений… Он
красив, как Бог! И в то же время такой смешной, такой замечательный!
Что-то новое, непонятное заполняло всё её существо. Она
взяла с холодильника листок с карандашом и на одном дыхании, без зачёркиваний и
раздумий, написала:
Я думала: ты Бог! Но ты так прост…
Я думала: дитя. Но ты так сложен!
Я думала, что ты – последний вздох,
Когда вдохнёшь – а выдох невозможен…
…Я думала, а чайник закипал,
Мне было грустно и хотелось чаю.
Быть может, я не встретила тебя
И никогда уже не повстречаю…
Тут чайник, наконец, закипел, Анюта бросила прямо в чашку
заварку и залила кипятком. Закончив с кулинарными делами, решила вернуться к
творчеству – тем более что строчки сами просились на бумагу:
Ну, вот и чай! Спокойно и тепло,
Когда он рядом пахнет и дымится.
Как хорошо сидеть и вспоминать –
Перебирать в уме людские лица.
Я вспомнила: ты был тот фараон!
А я тогда была твоя рабыня.
Но от меня остался только стон,
А от тебя осталось только имя…
«Ну, загнула!» – усмехнулась Анюта и, довольная собой,
приступила к чаю. Сделав несколько глотков, юная поэтесса поняла, что зверски
хочет спать. Пошла в комнату, рухнула на диван и моментально уснула с блаженной
улыбкой на устах.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Anatoliy Gurkin # 24 августа 2014 в 15:38 +1 |
Элина Маркова-Новгородцева # 26 августа 2014 в 21:30 0 | ||
|