История любви. Гл.39

Глава 39

СТУПЕНИ, ВЕДУЩИЕ НА НЕБО...

Сквозь тюремную решётку забрезжил слабый утренний свет. Начинался новый день. Кому-то он принесёт радость или боль, кому-то отчаяние или, наоборот, надежду.
Но для  шести человек, находившихся в одной из мрачных камер тюрьмы Консьержери, этот день должен был стать последним...

Камилл до утра так и не смог задремать, он просто лежал с закрытыми глазами, стараясь отрешиться от всего и смириться с тем, что произойдет.
За окном блеснули солнечные лучи, а в камере стало уже совсем светло, когда в двери раздался скрежет открываемого замка. Никто из заключенных уже давно не спал, и все встревоженно зашевелились.  Дверь открылась, и на пороге показался тюремщик в сопровождении нескольких жандармов.

- Вставайте, - коротко бросил он арестованным. - Идёмте со мной.

Под конвоем жандармов, они прошли длинный мрачный коридор, в конце которого была узкая лестница, ведущая на первый этаж. Спустившись, они оказались в очередном мрачном коридоре и сделали по нему несколько шагов.
Шедший впереди тюремщик остановился перед одной из массивных дверей и открыв её, бросил:
- Проходите!

Заключенные вошли и огляделись. Это была печально известная в Консьержери "комната приготовления к смерти". Из неё был и другой выход, который вёл непосредственно в тюремный двор, где, обычно, уже ожидали тележки, везущие обреченных на площадь Революции к месту казни.
Комната была мрачная, с низким потолком. У окна, забранного двойной решеткой, стоял табурет, а у стены  - длинная деревянная скамья. -

- Снимайте верхнюю одежду и кладите сюда, - Дюкрей, один из старших жандармов, указал на скамью.
- Мы можем увидеть священника? - спросил сильно побледневший Лакруа.
Дюкрей отрицательно покачал головой.

- Снимайте одежду, - повторил он. - И садитесь сюда по одному, вам обрежут волосы.
Он указал на стоящий у окна табурет.

Эро де Сешель первым снял камзол и, положив его на скамью, сел на табурет. Помощник палача отрезал ворот его изящной рубашки, затем раздался звук ножниц, состригающих волосы. Второй помощник связал ему руки за спиной и равнодушно бросил:
- Следующий!

- А Вы ждите пока здесь, - сказал он Эро, указав место у стены, где стояли два жандарма.

Следующим был Дантон. Он спокойно подошел к помощнику палача, опустился на табурет и сам сорвал ворот своей рубашки, сказав:
- Делайте свое дело, служители гильотины.

Раздался звук ножниц.
- Это начало конца, - сказал Дантон, обращаясь к своим товарищам, - теперь они станут казнить республиканцев кучами. Но не в этом заключается сила. Комитет, возглавляемый сопляком Сен-Жюстом, безногим Кутоном и импотентом Робеспьером... эх, если б я еще мог оставить свои ноги Кутону, а кое-что другое - Робеспьеру, возможно, они бы еще продержались какое-то время, - он усмехнулся, - но нет... и Франция проснется в потоках крови и...
- Ты прав, Жорж, - заметил Эро, - это агония республики.
- Ну что ж, - сказал Дантон, подходя к нему со связанными руками, - мы сделали, что могли. Пойдем спать с чистой совестью.

- Это надо снять, - бросил помощник палача Камиллу, указав на висевший у него на шее медальон с портретом Люсиль.
Демулен снял медальон, поцеловал его и положил в карман.
Ему обрезали ворот рубашки, и он почувствовал на шее холодное прикосновение ножниц.

Через некоторое время он вместе с Дантоном и Эро уже ждал, когда подготовят остальных приговоренных.

Фабр д'Эглантин был очень бледным. Похоже, его опять мучила лихорадка. При этом он повторил несколько раз одни и те же слова, ругая представителей Комитета, которые при обыске изъяли у него последнюю, написанную им комедию.
- Она ведь не имела никакого отношения к делу, - мрачно говорил он, - а теперь этот бездарный писака Билло-Варенн присвоит её и выдаст за своё сочинение.
- Вы все свидетели! - он повысил голос, обращаясь к жандармам.
- Хорошо, хорошо, - успокаивающим голосом проговорил помощник палача, связывая ему руки. - Следующий!

Вскоре все осужденные были приготовлены и выведены в тюремный двор. Там уже стояли две тележки. Камилл увидел рядом с ними ещё несколько человек, уже с обрезанными волосами и связанными сзади руками. Видимо, их подготовили раньше. Это были Делоне, Шабо, Базир, Фрей, Дидериксен и Эспаньяк - люди, проходившие по делу об Ост-Индской компании. Для увеличения численности "заговорщиков" их также приобщили к делу дантонистов.
Осужденных разместили на двух тележках и под многочисленным конвоем гвардейцев, они начали свой скорбный путь на площадь Революции.

Сразу же за воротами тюрьмы оказалось большое скопление народа. Был выходной день и многие, вероятно, пришли к Консьержери заранее, ожидая, когда покажутся повозки с осужденными. Когда они выехали за ворота тюрьмы, раздался сильный гул. Люди выкрикивали имя Дантона.

- Будьте наготове! - бросил Анрио, обернувшись к своим гвардейцам.

Крики раздавались разные. Наряду с сочувствующими, были и ругательства.

- Эй, аристо! - крикнул какой-то санкюлот в красном колпаке, стоявший в первых рядах и обращавшийся к Эро. - Ну что, скоро поцелуешься с Луизеттой?
Так парижане называли гильотину.
Он заржал. Его поддержало несколько не совсем трезвых голосов.

- А ты, Дантон! - крикнул он, еще громче, - каково тебе в этой повозке? Хорош экипаж?

Эро ехал с совершенно спокойным и равнодушным лицом. На Дантона же эти крики подействовали, как вызов.
- Молчать, неблагодарный народ! - рявкнул он, перегнувшись через край повозки.
Даже сейчас, по пути на эшафот, его голос имел какое-то магическое действие. Люди замолчали, и воцарилась тишина...

Скорбная процессия выехала на бульвар. Слева был виден сад Пале-Рояль.
Увидев его, Камилл почувствовал, как глаза наполняются слезами... В памяти живо всплыли те моменты почти пятилетней давности, когда в этом же саду он призывал народ к борьбе с тиранией. Всё закончилось взятием Бастилии, а он тогда за какие-то считанные часы и дни стал национальным героем. Как давно это было... казалось, с того времени прошла целая вечность. Тележку трясло по каменной мостовой, веревки впивались в кожу, причиняя боль. Рядом стоял Эро, и Камилл слышал его прерывистое дыхание. Но лицо его было абсолютно спокойным, только немного уставшим. Как-будто он ехал не на эшафот, а возвращался домой после затянувшегося вечернего банкета.

Когда проезжали мимо кофейни "Друг патриота", все заметили сидящего на подоконнике человека с листом бумаги и карандашом. Он срисовывал осужденных.
- Это Давид, - проговорил Камилл.
- Точно, - откликнулся Дантон, - я узнаю его по кривому рту.
- Эй, Давид! - он повысил голос. - Лакей Робеспьера, поди, скажи своему господину, как умирают воины свободы!
- Негодяй! - крикнул Лакруа, также обращаясь к художнику.

Но Давид, нагнувшись над листком, продолжал делать наброски, не обращая на эти слова никакого внимания.

При подъезде к улице Сент-Оноре, лицо Эро, совершенно спокойное до этого, немного оживилось. Камилл проследил за его взглядом, повернув голову направо и увидел в толпе, в первых рядах, двоих - мужчину и женщину, одетых довольно богато. Мужчина держал ее под руку.
- Эро! - воскликнула женщина, прижимая к губам кружевной платочек. Ее глаза были полны слез.
Эро улыбнулся ей и поклонился, настолько просто и в то же время изящно, словно он был в зале Версаля, а не в скорбной тележке.
- Рад видеть Вас, Мари, - крикнул он. - Жаль, что при таких обстоятельствах...

По пути встретилось еще несколько знакомых и друзей де Сешеля, увидев которых он улыбался и любезно раскланивался.

Повозки ехали уже по улице Сент-Оноре. Вот, впереди показался дом столяра Дюпле, где жил Робеспьер. Несмотря на воскресное утро и ясную погоду, все окна в доме были закрыты ставнями.
- Смотрите! - воскликнул Дантон, обращаясь к друзьям, - эта подлая лиса спряталась от нас!
- Он отсиживается также, как прятался 14-го июля и 10-го августа, - поддержал его Лакруа.

Камилл, увидев дом Неподкупного, вышел из состояния оцепенения, в котором до сих пор был.
- Чудовище! - закричал он, подавшись вперед, - тебе мало будет моей крови, чтобы утолить жажду?! Тебе еще нужна и кровь моей жены, мясник? На, бери мою голову! Пей мою кровь!
Он так рвался, что испугались, что он вывалится на мостовую.
- Демулен, прекрати, - бросил ему один из едущих рядом гвардейцев, - иначе тебя прикуют к повозке.
- Успокойся, Камилл, - тихо сказал ему Эро. - Всё кончено. Нам остается только смириться.
Камилл смолк, но тут же ругательства в адрес Робеспьера продолжил Дантон. Его мощный голос прогремел над толпой. И конечно, тот, кому были адресованы эти слова, не мог не слышать их.

- Робеспьер! - прокричал Дантон с горящими глазами, - ты напрасно прячешься! Придет и твой черед, и тень Дантона возрадуется в могиле, когда ты будешь на этом месте.

Дом Дюпле уже скрылся за поворотом, но Дантон продолжал кричать ругательства в адрес Робеспьера. Но когда скорбная процессия въехала на площадь Революции, и все увидели эшафот, краска сошла с лица Дантона, а его глаза наполнились слезами. Он опустил голову и тихо сказал:
- Бедная жена моя... так я тебя больше и не увижу.

Площадь была полна народом. Черный силуэт гильотины возвышался надо всеми одинокой зловещей химерой. По толпе пробежал гул, когда повозки остановились у подножия эшафота. Эро первым сошел с повозки и оглянулся. Публика молчала, притихшая. И, как ему показалось, некоторые люди в первых рядах отводили глаза.
Он посмотрел на небо. Прежде синее и безоблачное, оно начинало хмуриться, появились небольшие облака. Солнце, так ярко светившее ранее, спряталось за ними.
Следом за Эро спустились Дантон и Камилл.
- Вы будете последними! - резко бросил один из гвардейцев Дантону и Эро, оттеснив их немного в сторону, к самому подножию эшафота.

Первыми были казнены Делоне, Эспаньяк, Дидериксен и оба брата Фрей. Затем Базир и Шабо.

Фабр д'Эглантин еле держался на ногах, видимо приступ лихорадки усилился. Над ним сжалились и следующим человеком, ступившим на эшафот, был он.
- Прощайте, друзья! - воскликнул он, поднимаясь по ступеням. - Кто знает, может быть ещё когда-нибудь увидимся. Но уже не в этом поганом мире.
- Прощай, Фабр! - откликнулся Дантон.
- Прощай, друг, - сказал Эро.

 Камилл, в каком-то отрешенном состоянии, сосчитал ступени, ведущие на эшафот. Их оказалось семь.
"Семь - божественное число", - почему-то промелькнула в голове мысль. Но почти сразу он опять подумал про Люсиль и почувствовал выступившие на глазах слезы...

Через несколько минут опустился треугольный нож. Следующим был Лакруа, затем Вестерман и Филиппо.

Затем... Камилл почувствовал, как помощник палача грубо взял его за плечи и направил к ступенькам, ведущим наверх... на эшафот. Он как-то беспомощно оглянулся и встретился взглядом с Дантоном. Тот кивнул ему. Он успел посмотреть в глаза Эро.
- Прощай, Камилл, - сказал де Сешель. - Помнишь, что я говорил тебе ночью про корабль? Всё так и будет.

Камилл кивнул ему и, обернувшись, поднялся по ступеням. Наверху ожидал палач Сансон, высокий и плотный человек, одетый в черное. Он сделал шаг ему навстречу...
- Можете Вы оказать мне последнюю услугу? - спросил у него Демулен.
Сансон кивнул, и по выражению его лица, Камилл понял, что может на него рассчитывать.

- В правом кармане у меня медальон, - проговорил он, - прошу вас, достаньте его и отнесите матери моей жены, госпоже Дюплесси.

Сансон сказал что-то своему помощнику, и тот достал медальон с портретом Люсиль.
- Хорошо, - ответил Сансон, - будь спокоен, мы выполним твою просьбу. Но сейчас надо поторопиться, у нас мало времени.

Камилл передохнул и,подняв голову, посмотрел на возвышающийся на фоне неба окровавленный нож.
- Моя награда... моя награда, - тихо сказал он.

Его привязали к доске. Перед тем, как нож опустился, он успел выкрикнуть имя своей любимой.
- Люсиль!

Толпа, обычно шумно реагировавшая на совершающиеся казни, стояла притихшая, какая-то подавленная. Подул сильный ветер, и всё небо заволокло тучами...

Эро стоял рядом с Дантоном, спокойно дожидаясь своей очереди. Но вот и его черед пришел, и помощник палача взял его за плечи, направляя в сторону эшафота.
- Ну, прощай, красавчик Эро, - проговорил Дантон.
- Прощай, Жорж, - откликнулся Эро.
Он подался вперед, собираясь поцеловать Дантона на прощание, но помощник палача грубо рванул его обратно со словами:
- Давай, пошел вперед!
- Глупец! - крикнул им вслед Дантон, - разве ты запретишь нашим головам поцеловаться на дне корзины?

Через пару минут он уже и сам был наверху, рядом с гильотиной. Еще не убрали тело, и нож ещё не успели очистить от крови Эро, как Дантон уже приблизился.
- Подожди, - сказал ему Сансон, - надо протереть лезвие.
- К чему тянуть, - презрительно бросил Дантон, - немного больше или меньше крови на твоей машине, что за важность.
Его уже привязали к доске, когда он сказал:
- Покажи мою голову народу, она это заслужила. Такие головы ему не всякий день удается видеть.

И Сансон выполнил его просьбу. Он поднял голову Дантона и пронес ее над притихшей толпой вокруг эшафота.

Небо уже совсем заволокло тучами, и вот, на окровавленные доски и на черный силуэт гильотины упали первые тяжелые капли воды...
Люди стали расходиться.

***

- А красивый он, этот Эро, - проговорила одна старуха-вязальщица другой. Женщины медленно брели с площади Революции, обсуждая только что увиденное зрелище. Они были здесь завсегдатаями и старались не пропускать ни одной публичной казни.
- Да, - согласилась вторая, почесав морщинистый подбородок, - я его ещё с Дня Празднования Конституции запомнила. На этой же площади дело было, такой праздник. О... а сколько тогда народу собралось, побольше, чем сейчас, вся площадь. В воздух выпускали белых голубей, статую свободы установили.
- Она и сейчас стоит, - буркнула вторая старуха, обернувшись и показывая рукой на огромную статую свободы, установленную на площади прямо напротив гильотины.
- Да, только сейчас она потемнела, облупилась как-то, а тогда была как новенькая. А Эро этот, помню, Конституцию читал. Все аплодировали ему, сколько цветов было. Он как раз у статуи свободы стоял. Гордый такой. А я тогда ещё подумала, что он и у гильотины красиво бы смотрелся. Так и оказалось...
- Как в воду глядела, - протянула вторая старуха, задумчиво сдвинув на макушку красный колпак.
- А то! Ладно, Симона, пойдем, а то дождь-то какой начался, - пробурчала вторая.
И ускорив шаг, обе старухи поспешно пошли домой.

/Продолжение следует/