Следующий номер "Старого Кордельера" вышел через неделю. Читая его, люди плакали прямо на улице. Казалось невозможным, чтобы сейчас, в эти дни, в этой атмосфере всеобщего страха и подавленности, могли звучать подобные слова. Тем не менее, это было так. На этот раз Демулен говорил открытым текстом,
доказывая бесполезность террора, даже как временной меры.
"Думают, что свобода, подобно детскому возрасту, должна перейти через крики и слезы, прежде чем достигнуть зрелого возраста... Свобода не знает ни детства, ни старости. Неужели свобода - пустое слово? Свобода, сошедшая с небес... Может быть, это актриса из Оперы, Кандей или Майар, прогуливающаяся на сцене в красном колпаке и поющая патриотические арии? Или же статуя вышиной в 46 футов, которую предлагает установить Давид на площади Революции? Нет, свобода - это счастье, это разум, равенство и справедливость. Это Декларация прав человека, это великая Конституция. Откройте тюрьмы тем 200 тысячам граждан, которых вы называете подозрительными, ибо Декларация Прав устанавливает только дома заключения для обвиненных, а не для подозрительных. Всякое подозрение должно быть разобрано общественным обвинителем, и не является основанием для тюремного заключения. Не должно быть никаких подозрительных, а только люди, уличенные в преступлениях, указанных законом. И не думайте, что эта мера будет гибельна для республики. Напротив, она будет самой революционной из всех ваших мер."
Дальше Камилл обращался уже непосредственно к Робеспьеру:
"Робеспьер, мой старый школьный товарищ! Твои речи и поступки будут оценивать все грядущие поколения! Вспомни о тех уроках истории и философии, которые гласят, что любовь сильнее и дольше страха, что религия и чувство восхищения возникли из добрых дел; что акты милосердия – это ступени той воздушной и светлой лестницы,... которая возведет на небо членов Комитета общественного спасения. И что никогда еще туда не восходили по ступеням, залитым кровью."
Экземпляры газеты вырывали друг у друга из рук. Читали вслух в кафе. Тираж газеты был значительно увеличен, но типография не справлялась с желанием многих в столице и провинции иметь этот выпуск "Кордельера".
***
- С этим надо что-то делать! - в голосе Сен-Жюста, обычно холодном и бесстрастном, сейчас звучали нотки гнева, - Максимилиан, твой друг Демулен сошёл с ума.
Он бросил перед Робеспьером на стол последний выпуск "Старого Кордельера".
- Полюбуйся, что он здесь пишет! И это... это читает весь Париж! И провинция тоже!
Сен-Жюст сел в кресло напротив Неподкупного и провёл ладонью по лбу, переводя дыхание.
Робеспьер поправил пенсне и развернул газету.
- Этот выпуск я ещё не читал, - пробормотал он, пробегая глазами по строчкам.
- А ты прочти, - Сен-Жюст уже справился с эмоциями и его голос опять стал ровным и холодным, - особенно тот момент, где он пишет о том, что нужно открыть двери тюрем и выпустить на свободу всех контрреволюционеров.
- "Откройте тюрьмы тем 200 тысячам граждан, которых вы называете подозрительными", - прочитал вслух Робеспьер и, бросив газету на стол, нервно потёр пальцами виски. - Дьявол!
- Да-да, - усмехнулся Сен-Жюст, - более того, этой газетке радостно аплодируют все контрреволюционеры. Не удивлюсь, если в скором времени всё это приведёт к сильным народным волнениям. И что тогда, Максимилиан? Что мы будем делать? Его надо остановить.
Робеспьер встал и прошёлся по большому кабинету, в котором проходили заседания Комитета общественного спасения. Очередное заседание должно было начаться через пол-часа. Робеспьер всегда приходил раньше, чтобы собраться с мыслями и подготовиться. Но сейчас его мысли были прерваны вот этим внезапным появлением Сен-Жюста.
- Надо поставить вопрос о деятельности Демулена на сегодняшнем заседании Комитета, - отчеканил Сен-Жюст, - пора укоротить ему язык.
"Вместе с головой", - подумал он про себя, но вслух пока что этого не сказал.
- Это крайняя мера, - немного раздражённо ответил Робеспьер.
Он взял газету и опять принялся за чтение.
Дочитав страницу до конца, он бросил газету на стол и, откинувшись на спинку кресла, расстегнул верхние пуговицы камзола.
- Ну так что, Максимилиан? - поинтересовался Сен-Жюст.
Его красивое лицо оставалось бесстрастным, но это было похоже на тлеющую под снежным пластом лаву, которая в любой момент могла прорваться.
- Думаю, на обсуждение Комитета поведение Демулена выносить пока рано, - устало произнёс Робеспьер.
Внезапно, ему стало душно и, подойдя к окну, он слегка приоткрыл его, вдыхая холодный февральский воздух.
Сен-Жюст покачал головой.
- Что же, по твоему, и дальше позволить ему нападать на правительство и Комитет?
- Камилл часто ведёт себя, как ребёнок, - ответил Робеспьер, - он увлекается, и ему бывает трудно остановиться. Но также быстро он потом остывает и теряет интерес к тому, что недавно яростно защищал. Я знаю его со школьных лет. И то, что он пишет здесь... это не его глубокие убеждения, нет-нет. Просто желание дешёвой популярности, не более того.
- Но Максимилиан!
- К тому же сейчас Демулен - очень известная фигура. Нет, - Робеспьер отошёл от стола и сел в кресло, сцепив на коленях длинные узкие пальцы, - пока не будем поднимать вопрос о его поведении на Комитете. Пока... - он сделал акцент на этом слове. - Я хочу посмотреть, что будет дальше.
***
Камилл шёл вдоль высокой резной ограды Люксембургского сада. Каждый раз, проходя мимо, он невольно вспоминал дни, когда впервые увидел здесь Люсиль.
Их встречи у фонтана Медичи, прогулки по красивым нарядным аллеям сада. Как всё изменилось с того времени... Теперь Люксембургский сад стал
обителью скорби - в одном из больших дворцовых павильонов, находящихся на территории сада, была сделана ещё одна тюрьма.
Она так и называлась - "Тюрьма Люксембург"
Фонтан Медичи последние два года не работал, а по дорожкам сада теперь ходили не нарядные прохожие, а убитые горем родственники заключённых.
Какая-то женщина, выходившая из ворот Люксембургского сада, бросила на Демулена внимательный взгляд. Когда он поровнялся с ней, женщина приподняла тёмный капюшон, закрывающий её лицо. Оно было бледным, с тонкими чертами. Женщина была немолода, но её лицо всё ещё сохраняло остатки былой красоты.
- Гражданин Демулен! - воскликнула она, прижав руку к груди.
- Да, - Камилл остановился рядом с ней и кивнул. - Он самый.
- Спасибо Вам! - вдруг сказала она, дотронувшись до его руки. - Спасибо!
- Да за что же? - проговорил Камилл, оглядевшись по сторонам.
Он осторожно взял незнакомку под локоть и повёл в сторону от центрального входа, - давайте-ка отойдем сюда, здесь безопаснее. И нас никто не услышит.
Они встали под одним из раскидистых деревьев, растущих снаружи, у ограды сада.
По всем её манерам и по старому обращению на "Вы", было видно, что незнакомка из "бывших". Так во времена республики называли аристократов.
Женщина вытерла покрасневшие глаза тонким батистовым платочком.
- Спасибо за то, что Вы делаете, гражданин Демулен, - тихо ответила женщина, - мы все читаем Вашу газету. Дай Бог Вам мужества. Я буду молиться за Вас.
- Я не делаю ничего особенного, - ответил Камилл, - просто исполняю свой долг, не более того. Любой бы на моём месте, видя всё это...
- Не любой, - оборвала его незнакомка.
- У меня там сын, - тихо продолжила она, кивнув на вход в Люксембургский сад, - ему только двадцать два. И муж... Их арестовали три дня назад.
Она опять вытерла глаза платочком. Камилл заметил, что на нём золотой нитью были вышиты тонкие изящные инициалы.
Камилл сочувственно кивнул.
- Держитесь, - тихо произнес он, - не теряйте надежду.
- Спасибо Вам, гражданин Демулен, - опять поблагодарила его женщина.
Камилл на прощание успокаивающе сжал ей ладонь. Повернувшись, он пошёл дальше.
- Я буду молиться за Вас, - прошептала "бывшая" аристократка, глядя ему вслед.
Помочь сайту
Поздравления
